Изъ Memoirs of Lord Byron, publiched by Thomas Moor.
Ты желаешь знать исторію Маргариты Коньи (Cogni) -- пишетъ Лордъ Байронъ въ письмѣ къ одному изъ своихъ пріятелей -- я разкажу ее, хотя она, можетъ быть, довольно длинна.
Лице Маргариты представляетъ прекрасный отпечатокъ физіономіи древнихъ Венеціанъ. Хотя талія ея немного высока, однакожъ тѣмъ не менѣе прекрасна и въ совершенной Гармоніи съ ея національнымъ костюмомъ.
Въ одинъ лѣтній вечеръ, въ 1817 году, я и Г***, прогуливаясь вмѣстѣ по берегу Бренты, замѣтили въ толпѣ простаго народа двухъ дѣвушекъ, прелестнѣе коихъ мы, можетъ быть, въ жизнь нашу не видывали. Около того времени, страну сію постигло великое бѣдствіе, при чемъ я оказалъ нѣкоторыя пособія. Въ Венеціи можно небольшими пожертвованіями приобрѣсти славу великодушнаго человѣка: и мою щедрость вѣроятно превозносили потому, что я Англичанинъ. Я не знаю, замѣтили ли сіи дѣвушки, что мы смотрѣли на нихъ, только одна изъ нихъ закричала мнѣ по Венеціянски: "Для чего вы, помогая другимъ, не подумаете объ насъ?" Я обратился къ ней и сказалъ: "Cara, tu sei troppo bella e giovane per aver bisogna dell' soccorso mio." -- "Еслибъ вы видѣли домъ мой и мой хлѣбъ, то не сказали бы этого, возразила она." Все это было шутя, и я, послѣ этого разговора, нѣсколько дней не видалъ ее.
Спустя нѣсколько вечеровъ послѣ того, мы снова встрѣтили этихъ двухъ дѣвушекъ, которыя обратились къ намъ гораздо серьознѣе, подтверждая истину прежнихъ словъ своихъ. Онѣ были двоюродныя сестры между собою; Маргарита была за мужемъ, а другая нѣтъ. Все еще сомнѣваясь въ справедливости словъ ихъ, я далъ совершенно другой оборотъ Дѣлу и назначилъ имъ свиданіе на завтрашній вечеръ.
Однимъ словомъ, въ короткое время мы уладили дѣла наши, и долго она одна сохраняла надо мною власть, которая часто была у ней оспориваема, но никогда не была похищена.
Могущество ея надо мною происходило болѣе отъ причинъ физическихъ: темные волосы, высокій ростъ, Венеціанская голова, прекрасные черные глаза и -- двадцать два года!.. Притомъ же она была Венеціанка во всемъ смыслѣ этого слова: языкъ, мысли, обращеніе -- все. Будучи въ высшей степени простодушна и весела, она не умѣла ни писать, ни читать и слѣдственно не могла докучать мнѣ своими письмами; и только два раза, когда я, по болѣзни моей, не могъ видѣться съ нею, она наняла публичнаго писца за 12 копѣекъ написать ко мнѣ посланіе. Съ другой стороны она была немного дика и самовластна (prepotente). Привыкши сама себѣ пролагать дорогу, когда ей было нужно, она не различала ни времени, ни мѣста, ни лицъ и, встрѣтивъ на пути какую нибудь женщину, сбивала ее съ ногъ кулачными ударами.
Прежде наiего знакомства я имѣлъ связи (relazione) съ Синьорою которая была такъ безразсудна, что однажды вечеромъ, въ Dolo, въ сопровожденіи своихъ приятельницъ стала грозить Маргаритѣ; ибо старухи, жившія въ Villegiatura, узнали по ржанію моей лошади, что я ѣздилъ поздно ночью для свиданія съ Маргаритой. Маргарита, откинувъ назадъ свой вуаль (fazziolo), отвѣчала самымъ чистымъ Венеціанскимъ языкомъ: "ты не жена его и я не жена его; ты его donna и я также его donna, твой мужъ becco и мой также becco. Да и чѣмъ ты попрекаешь мнѣ? Развѣ я виновата, что онъ любитъ меня болѣе, нежели тебя? Если ты хочешь беречь его только для себя, то пришей его къ своему платью, но не думай, что я не посмѣю отвѣчать тебѣ, отъ того что ты богаче меня." Произнесши этотъ прекрасный образецъ краснорѣчія, (который я записалъ такъ, какъ онъ былъ пересказанъ мнѣ однимъ изъ слышавшихъ), она пошла своею дорогою, оставивъ Синьору*** и толпу любопытныхъ зѣвакъ на досугѣ разсуждать объ этомъ разговорѣ.
Когда я возвратился на зиму въ Венецію, то она послѣдовала за мною, и зная, что я люблю ее" очень часто извѣщала меня. Но ея самолюбіе было необузданно. Въ Cavalchina (маскерадъ въ послѣднюю ночь карнавала, куда всякой имѣетъ входъ), она сорвала маску съ Гжи Контарини, дамы благороднаго произхожденія и съ хорошимъ поведеніемъ, единственно потому, что я подалъ ей руку. Можешь представить, какой позоръ: но это еще самая малѣйшая изъ ея глупостей!
Наконецъ она поссорилась съ своимъ мужемъ и въ одинъ прекрасный вечеръ ушла отъ него ко мнѣ. Я говорилъ ей, что это не пройдетъ даромъ; но она отвѣчала, что лучше согласится валяться на улицѣ, нежели идти къ нему, потому что онъ билъ ее, проматывалъ ея деньги и пренебрегалъ ею самымъ постыднымъ образомъ. По причинѣ полночи я позволилъ ей остаться у меня, но на другое утро не было средствъ выжить ее изъ дому. Мужъ ея прибѣжалъ ко мнѣ, началъ сердиться, кричать, плакать, умолять, чтобы она возвратилась домой. "Нѣтъ, никакъ!"-- Тогда онъ прибѣгнулъ къ полиціи, которая обратилась ко мнѣ, Я сказалъ имъ, чтобъ они взяли ее отъ меня, что-я вовсе не имѣю въ ней нужды, что она пришла ко мнѣ сама, и я не могъ выбросить ее за окно; но что въ ихъ волѣ -- проводить ее этою дорогою, или въ дверь, какъ имъ заблагоразсудится, Она пошла жаловаться къ коммиссару, но ее принудили возвратиться домой съ своимъ becco eltico, какъ она называла своего чахоточнаго мужа. Черезъ нѣсколько дней она снова ушла отъ него и, послѣ большой суматохи, поселилась у меня въ домѣ, дѣйствительно безъ моего согласія -- во всемъ смыслѣ этого слова,-- но благодаря моей безпечности и невозможности сохранишь серьознаго вида; ибо,-- какъ скоро я начиналъ сердиться, она тушками или чѣмъ нибудь заставляла меня помирать со смѣху, (а цыганка была мастерица на это!). Она знала свои способы убѣжденія и употребляла ихъ съ разборомъ и успѣхомъ, свойственнымъ всѣмъ женщинамъ; и благороднымъ и простолюдинкамъ въ равной степени.
Гжа Бензони приняла ее подъ свое покровительство и съ тѣхъ поръ она помѣшалась.-- Маргарита всегда находилась въ крайностяхъ; или плакала, или смѣялась, и наконецъ сдѣлалась такъ зла, что всѣ боялись ее: и мущины, и женщины, и дѣти. Съ силою Амазонки она соединяла нравъ Медеи. Прекрасное, но ничѣмъ неукротимое животное! Я одинъ только имѣлъ нѣкоторую власть надъ ней, и когда она видѣла, что я очень сердитъ (что въ самомъ дѣлѣ, говорятъ, ужасно), то утихала. Она была прихотлива до невѣроятности; подъ своимъ fazziolo, (обыкновеннымъ нарядомъ женщинъ низшаго класса), Маргарита была прекрасна, но увы! она вздыхала о шляпкѣ съ перьями! И что я ни говорилъ, что я ни дѣлалъ (а я говорилъ много), ничто не могло отвратить ее отъ этаго переодѣянія; первую шляпку я сжегъ, но однакожъ мнѣ скорѣе наскучило жечь ихъ, нежели ей покупать и дѣлать изъ себя каррикатуру, потому что шляпка вовсе не шла къ ней.
Потомъ ей понадобились платья съ шлейфомъ, точно какъ будто она была какая нибудь dama. Ничто не могло ее утѣшить, кромѣ l'abita colla coua или cua -- (Венеціянское слово, вмѣсто cola ) -- и какъ ея поковерканное произношеніе этого слова всегда приводило меня въ смѣхъ и тѣмъ оканчивался споръ; то она достигала своего желанія и повсюду таскала за собою этотъ проклятый хвостъ.
Между тѣмъ она била всѣхъ женщинъ, которыя жили въ нашемъ домѣ, и задерживала мои письма: однажды я засталъ ее въ размышленіи надъ однимъ изъ нихъ. Она обыкновенно старалась узнать по формѣ буквъ, не женщиной ли оно было писано, жаловалась на свое невѣжество и принимала рѣшительное намѣреніе выучиться читать, для того (какъ говорила она), чтобы распечатывать и читать всѣ письма, ко мнѣ писанныя.
Должно однакожъ отдать справедливость ея качествамъ экономки: какъ скоро вступила она въ домъ мой въ званіи donna di governor то расходы мои уменьшились въ половину и всякой сталъ лучше отправлять должность свою. Комнаты всегда были въ порядкѣ, также какъ всѣ вещи и люди, кромѣ ея.
Я имѣю многія причины думать, что она, при всемъ своемъ сумасбродствѣ, была довольно привязана ко мнѣ. Я раскажу одинъ случай. Однажды ночью, во время плаванія по Лидо, я съ своими гондольерами былъ застигнутъ бурею и гондола наша нѣсколько разъ подвергалась опасностямъ. Шляпы наши унесло вѣтромъ, лодка наполнялась водою, весла были потеряны: волнующееся Море, громъ, проливной дождь, мрачная ночь и сильный вѣтеръ!.. Возвращаясь послѣ страшной борьбы, я увидѣлъ Маргариту на крыльцѣ замка Мочениго, на берегу большаго канала; ея черныя глаза сверкали сквозь слезы; распущенные волосы, намокшіе отъ дождя, закрывали лице и грудь ея. При сильной грозѣ, вѣтеръ раздувалъ ея платье и волосы, обвивая ихъ вокругъ ея высокой таліи; молнія сверкала надъ ея головою, волны ревѣли у ногъ ея: это была совершенная Медея, сошедшая съ своей колесницы, или Сивилла, заклинающая бурю, свирѣпствующую вокругъ нее. Одно лишь живое существо, съ голосомъ въ эту минуту, выключая насъ! Увидя меня внѣ опасности, Маргарита не стала дожидаться моего приближенія, но, прокричавъ издали: ah! can'della Madonna, è esto il tempo per andar al Lido?" {А собака! время развѣ теперь кататься по Ладо!} убѣжала домой, гдѣ утѣшала себя, ругая матросовъ за то, что они не предузнали прежде il temporale. Люди сказывали мнѣ, что только единогласный отказъ гондольеровъ -- Отчалить отъ берега въ эту минуту -- былъ въ состояніи отклонить ее отъ намѣренія -- ѣхать за мною въ лодкѣ. Послѣ этой неудачной попытки, она, во время самой сильной грозы, сѣла на нижнихъ ступеняхъ замка, и ничто не могло ни успокоить ее, ни заставить сойти съ мѣста. Радость ея при видѣ меня была смѣшана съ какою-то лютостію: живое изображеніе восторговъ тигрицы, дрыгающей надъ своими дѣтьми!..
Между тѣмъ царствованіе ея приближалось къ концу: по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ съ нею никакъ нельзя было, сладить. Безпрестанныя жалобы, частію справедливыя, частію ложныя (вѣдь у любимцевъ нѣтъ пріятелей), принудили, меня разстаться съ нею. Я ласково сказалъ ей, что уже: пора возвратиться ей домой,-- (въ услуженіи у меня она приобрѣла достаточную сумму денегъ, какъ для удовлетворенія своихъ потребностей, такъ и для прокормленія матери и: пр.); она не соглашалась оставишь моего, дома. Я крѣпко настаивалъ; она начала грозить мнѣ ножемъ и мщеніемъ. Я, сказалъ, ей, что, такія игрушки я видалъ давно, когда объ ней и въ поминѣ еще не было, и что если ей угодно начать подобныя забавы, то ножъ и даже вилка на столѣ моемъ -- "къ ея услугамъ, но что ей очень трудно испугать меня. На другой день она вошла ко мнѣ во время обѣда, (разбивши прежде, вмѣсто пролога, стеклянную дверь изъ передней на лѣстницу), и, подошедши прямо къ столу, вырвала у меня изъ рукъ ножъ, обрѣзавъ мнѣ слегка мизинецъ. Хотѣла ли она употребить этотъ ножъ; противъ меня, или противъ себя -- не знаю: вѣроятно ни то, ни другое. Но Флетчеръ, схвативъ ее за руки, отнялъ у ней ножъ. Тогда я кликнулъ моихъ лодочниковъ, велѣлъ имъ приготовить гондолу и отвезти Маргариту домой, строго наказавъ имъ однакожъ, чтобъ они тщательнѣе смотрѣли за ней и не допустили ее причинишь себѣ какой нибудь вредъ. Она казалась очень покойною и сошла съ лѣстницы. Я снова принялся за обѣдъ.
Вдругъ слышу ужаснѣйшій шумъ; выбѣгаю на дворъ и вижу толпу людей, которые несли ее на рукахъ: она бросилась въ каналъ. Не думаю, чтобы Маргарита была намѣрена погубить себя; но вспомнивъ, какъ боятся моря и даже не слишкомъ глубокихъ мѣстъ тѣ, которые не умѣютъ плавать (особенно Венеціяне, хотя они живутъ, такъ сказать, на волнахъ), вспомнивъ -- какъ было поздно въ то время, какая темная и холодная ночь, -- невольно подумаешь, что ей очень хотѣлось этого. Ее вытащили безъ большаго труда; она не причинила себѣ никакого зла; кромѣ того, что проглотила нѣсколько глотковъ соленой воды и искупалась въ холодной банѣ.
Я отгадалъ намѣреніе ея снова расположиться у меня въ домѣ -- и послалъ за докторомъ, который сказалъ мнѣ, сколько потребно часовъ на то, чтобы ей совершенно оправишься; тогда я съ твердостію произнесъ свой рѣшительный приговоръ: "я даю тебѣ это время и болѣе, если нужно; но по истеченіи назначеннаго срока ежели ты не оставишь моего дома, то я его оставлю."
Всѣ люди мои бросились меня упрашивать; Маргарита была ихъ всегдашнимъ страшилищемъ, и, теперь, казалось, они онѣмѣли отъ ужаса: они начали уговаривать меня -- послать въ полицію, просить караулъ и проч. и проч. Я, разумѣется, ничего этого не дѣлалъ, будучи увѣренъ, что и безъ того могу кончить все такъ, какъ мнѣ хочется; притомъ мнѣ не въ первый разъ имѣть дѣло съ мегерами, и я зналъ ихъ уловки.
Я спокойно отослалъ Маргариту домой, послѣ ея выздоровленія, и съ тѣхъ поръ никогда не видалъ ее болѣе, выключая раза два въ Оперѣ -- и то издали и въ толпѣ народа. Она пыталась еще нѣсколько разъ войти въ домъ мой, однакожъ безъ насилія.-- Вотъ Исторія Маргариты Коньи, совсѣмъ тѣмъ, что имѣетъ какое-либо отношеніе ко мнѣ.
Я забылъ сказать тебѣ, что Маргарита была очень благочестива: она всегда крестилась, какъ скоро слышала звонъ къ молитвѣ Пресв. Богородицы (angelus).
Она была удивительно жива въ отвѣтахъ; напр. одинъ разъ она прибила не знаю кого-то: это меня разсердило -- и я назвалъ ее коровою (vacca) {Въ Италіи это слово почитается жестокою бранью.}. Вдругъ она обращается ко мнѣ, кланяется и говоритъ: vacca tua, celenza celenza (eccelenza ), т. e. ваша корова, м. г. Короче, какъ я сказалъ уже тебѣ, это было весьма замѣчательное твореніе, удивительной красоты и силы, одаренное многими хорошими, или, по крайней мѣрѣ, очень забавными качествами, но вмѣстѣ ужасная ведьма, злая какъ демонъ. Она публично хвалилась своимъ могуществомъ надо мною, сравнивала себя въ этомъ съ другими женщинами, и приводила безчисленныя доказательства своего преимущества надъ ними. Правда, всѣ старались, сколько могли, удалить ее, но никто не имѣлъ успѣха въ этомъ до тѣхъ поръ, пока собственное ея безуміе не довело до этаго.
Я забылъ разсказать тебѣ отвѣтъ ея на мои упреки въ томъ, что она сорвала маску съ Гжи Контарини, во время кавалькина. Я говорилъ ей, что это женщина знатнаго рода -- una dama. " Se ella è dama, отвѣчала она, mi (io) von Vencziana (она дама, а я Венеціанка)." Это было бы хорошо лѣтъ за сто, когда національная гордость спорила съ аристократіею: но увы! Венеція, ея жители, ея нобли -- все это вмѣстѣ быстро превращается въ ничтожество: гдѣ нѣтъ самобытности, такъ нѣтъ истиннаго величія!.. Кажется я ошибся или не такъ написалъ одну изъ ея фразъ; должно бы: "can'della Madonna, cosa vus tu? esto non è tempo per andar al Li do."
B. M -- чь.
"Телескопъ", No 8, 1832