Я отдохну, я утомленъ:
Богатство, пышность, блескъ меня лишь ослѣпили,
Ho радостей не приносили,
Я ими не былъ услажденъ.
На сердцѣ я носилъ болѣзненное бремя!
И даже въ самое то время,
Когда объемляся трепещущей рукой,
Кружился быстро я съ красавицей моею,
Когда встрѣчался взоромъ съ нею,
Я даже и тогда терзаемъ былъ тоской!
Остановлялась кровь и въ жилахъ леденѣла,
Холодный, смертный потъ чело мнѣ наводнялъ;
Очаровательно тамъ музыка гремѣла;
Но погребальный гласъ мнѣ сердце раздиралъ,
И въ слухъ вливаяся глубоко,
Онъ доходилъ ко мнѣ, какъ шумъ морскихъ валовъ,
Во тмѣ боровшихся далёко,
Съ утесами кремнистыхъ береговъ!
Ахъ! если-бы на мигъ съ ночною темнотою,
Мнѣ успокоиться душою!
Когда-бъ я получилъ хотя мгновенье сна...
Ужь мѣсяцъ на небѣ: какая тишина,
Какая сладкая прохлада!
Уединенье мнѣ отрада.
Забуду бальный шумъ: спокойствія тамъ нѣтъ,
Отъ лампъ и факеловъ тамъ льется блѣдный свѣтъ
Во тму пространныхъ переходовъ;
Столпы огромные, опоры тяжкихъ сводовъ,
Отъ ослѣпительныхъ искуственныхъ огней
Въ пожарѣ кажутся, неспосномъ для очей;
Пріемля громкій смѣхъ за радость
И въ жертву принося пріятный сонъ ночей,
Дотолѣ рѣзвая, неопытвая младость
Кружится тамъ среди гостей,
Пока блеснетъ заря -- и гаснущія очи,
И лица блѣдныя у всѣхъ найдетъ она!
Тамъ чаши, полныя вина,
Тамъ музыка гремитъ до самой поздней ночи;
Тамъ прелесть голубыхъ и пламень черныхъ глазъ,
Огнемъ превосходя и яхонтъ и топазъ,
Являются пышнѣй алмазовъ и рубиновъ,
И льется ароматъ отъ розъ и отъ жасминовъ.
Тамъ руки бѣлыя, какъ лебедя крыло,
И груди полныя, какъ волнъ летучихъ пѣна,
И черный цвѣтъ, какъ цвѣтъ гебена,
Волосъ, украсившихъ прелестное чело,
Во время звучнаго веселья
Невольно увлекаютъ взоръ;
Тамъ дорогія ожерелья,
Сокровища морей и горъ,
Переляваяся, какъ жаръ въ лучахъ сверкаютъ;
Но меньше очи ослѣпляютъ,
Чѣмъ шеи бѣлыя, вкругъ коихъ обвились,
Какъ обманувшія надежды,
Тамъ шумно мимо насъ клубилась и неслись
Полупрозрачныя воздушныя одежды......
A здѣсь -- очарованья полнъ,
Я вижу вкругъ себя равнину шумныхъ волнъ;
Брега равнины сей теряются въ туманѣ;
И звѣзды яркія въ безбрежномъ океанѣ
Безчисленно отражены.
Надъ головоі эѳиръ лазурный, необъятный,
И тишина вокругь и воздухъ ароматнеый
Отъ перваго дыханія весны.
Здѣсь борется волна съ волною,
Въ нихъ мѣсяцъ зыблется, дрожитъ
И, пробѣгая надо мною,
Громады зданій серебритъ.
О видъ прелестный, несравненный,
Предъ тѣмъ, гдѣ факелы во мглѣ,
И тусклый свѣтъ лампадъ несносенъ отраженный,
Въ огромномъ, зеркальномъ стеклѣ!
Все тихо. Слышанъ звукъ гитары,
И подъ окномъ, во тмѣ ночной,
Поетъ любовникъ молодой.
Затворовъ легкіе удары
Вь его душѣ отозвались,
И подъ рукою бѣлоснѣжной
Они тихонько отперлись;
При видѣ сей руки, столь нѣжной,
Какъ лучъ сіяющей луны,
Всѣ чувства въ немъ упоены,
И сердце въ трепетѣ наполнилось тоскою!
Такъ, движась подъ его рукою,
Трепещетъ и звучитъ струна;
Но давъ любви своей свободу,
Красавица дрожитъ -- и какъ она блѣдна!...
А тамъ, весло волнуетъ воду,
И издавая мѣрный плескъ,
Вездѣ вокругъ себя фосфорный сыплетъ блескъ,
И блѣдный свѣтъ его сливается со свѣтомъ,
Текущихъ быстро за кормой.
Ha сводѣ, сумракомъ одѣтомъ,
Звѣзда сіяетъ надъ звѣздой,
И изрѣдка гребцы своимъ протяжнымъ гласомъ
Перекликаяся, тревожатъ тишину.
О ночь! я услажденъ твоимъ прохладнымъ часомъ,
Свободнѣе дыша, я наконецъ усну...
Перевод: Н. Маркевичъ.
"Московскій телеграфъ", No 3, 1828