("Unsere Zeit". No 1, 1870).
Въ біографіи Байрона, однимъ изъ важнѣйшихъ эпизодовъ представляется его женитьба. Въ 1815 г. совершился его бракъ съ дѣвушкою изъ аристократическаго семейства, миссъ Мильбенкъ, а черезъ годъ съ небольшимъ поэтъ уже писалъ свое знаменитое стихотвореніе "Прости, и если навсегда, то навсегда прости!", обращенное въ женѣ, съ которой онъ разошелся -- и разошелся, дѣйствительно, навсегда. Извѣстно, съ какимъ ужасомъ возмущаемаго цѣломудрія смотрѣла чопорно-добродѣтельная англійская аристократія на Байрона, представлявшагося ей олицетвореніемъ чуть-ли не всѣхъ сатанинскихъ пороковъ; разлука его съ женой только усилила это впечатлѣніе. Къ женѣ отнеслись какъ къ несчастной, благородной жертвѣ распутства и деспотическаго произвола; въ "мучителя" посыпались всевозможныя проклятья. Возмущенный, истерзанный, поэтъ бросилъ, какъ извѣстно, свое отечество, пошелъ въ полу-добровольное, полувынужденное изгнаніе, а чрезъ нѣсколько лѣтъ его уже не было на свѣтѣ; онъ умеръ подъ чужимъ небомъ, сражаясь за освобожденіе своего отечества. Жена многими годами пережила его; она умерла только въ 1860 г.
Но вопросъ объ отношеніяхъ Байрона къ женѣ, о причинѣ вѣчной разлуки, всегда оставался окруженнымъ таинственностью. Самъ поэтъ до конца своей жизни утверждалъ, что настоящая причина этого обстоятельства неизвѣстна ему, такъ-какъ жена первая изъявила желаніе разойтись и постоянно, даже живя на чужбинѣ, требовалъ, чтобъ оно было гласно изслѣдовано и разъяснено; жена тоже хранила упорное молчаніе, несмотря на всѣ просьбы и разспросы. Когда, въ 1829 г., вышла извѣстная біографія поэта, написанная Томасомъ Муромъ, ее отдали леди Байронъ, съ просьбою сдѣлать поправки или дополненія, какія окажутся нужными по ея мнѣнію. Она представила съ своей стороны изложеніе происшествій, относившихся къ роковому 1816 г.,-- изложеніе, расходившееся въ нѣкоторыхъ подробностяхъ съ фактами, которые были сообщены Томасомъ Муромъ; но главнѣйшій пунктъ, таинственная причина семейной катастрофы -- былъ, попрежнему, обойденъ ненарушимымъ молчаніемъ. Въ публикѣ продолжали ходить самые разнорѣчивые слухи. Сначала, какъ мы сказали, вся масса проклятій обрушилась на поэта; мало по малу, подъ обаяніемъ геніальныхъ произведеній, которыми Байронъ обогащалъ міръ, стала образовываться реакція противъ этого обвинительнаго приговора; -- реакція эта особенно усилилась послѣ героической, мученической смерти поэта. Цѣломудренное пуританство, правда, не потеряло своихъ представителей; не только въ обществѣ, но и въ литературѣ раздавались попрежнему голоса, вопіявшіе противъ безнравственной жестокости чудовища -- Байрона; находились критики, какъ напр. Маколей, употреблявшіе всѣ усилія къ тому, чтобы разрушить романтическій ореолъ, которымъ окружила поэта смерть его, и не только унижавшіе достоинство его поэтическихъ произведеній, но и бичевавшіе, какъ пагубное нравственное заблужденіе, поклоненіе его генію, снисходительный взглядъ на его моральные недостатки. Съ другой стороны было много людей, смотрѣвшихъ на дѣло иначе. Этимъ людямъ недостатки поэта казались совершенно искупленными его смертью; образъ его возставалъ передъ ихъ глазами въ мрачномъ блескѣ своего генія, озаренный восходящими лучами свободы, на служеніе которой онъ отдалъ жизнь свою. Что касается до леди Байронъ, то эти люди смотрѣли на нее, какъ на узко-сердечную, ограниченную женщину, которая измѣряла рутиннымъ масштабомъ мѣщанской морали человѣка съ необыкновенною душою, и холодное, черствое сердце которой, несмотря на равныя другія добродѣтели ея, было чуждо женственному чувству всепрощенія... Но толки только оставались толками. Леди Байронъ жила въ совершенномъ одиночествѣ и хранила въ душѣ тайну; ее же она унесла и въ могилу. Это послѣднее, какъ выше упомянуто, случилось въ 1860 г. Газеты коротко извѣстили о ея смерти и напомнили публикѣ о замѣчательнѣйшихъ эпизодахъ ея жизни. Съ разныхъ сторонъ послышались похвалы благородной безропотности, съ которою эта женщина переносила свою печальную участь, незапятнанной чистотѣ ея характера, благотворительности, которой она, до послѣдней минуты, посвящала всю свою дѣятельность. Но напрасно ожидали многіе, что по крайней-мѣрѣ таинственная исторія ея отношеній къ мужу будетъ разъяснена. Дѣлу, повидимому, предстояло быть сданнымъ на вѣчныя времена въ архивъ,-- какъ вдругъ, въ сентябрѣ прошедшаго года, одна журнальная статья извѣстной американской писательницы Бичеръ-Стоу, автора "Хижины дяди Тома", снова возбудила замолкнувшій-было вопросъ и надѣлала въ англійскомъ обществѣ и литературѣ много шуму.
Сущность этой статьи заключается въ слѣдующемъ:
Въ 1856 г. Бичеръ-Стоу получила отъ леди Байронъ, съ которою она познакомилась еще въ 1853 г., письменное приглашеніе -- пріѣхать къ ней на дачу, находившуюся около Лондона, для переговоровъ объ одномъ важномъ дѣлѣ. Бичеръ-Стоу нашла вдову поэта очень больною, почти при смерти и занятою мыслью о необходимости привести въ порядокъ всѣ свои земныя дѣла передъ отходомъ въ вѣчность. Фактъ, послужившій поводомъ къ этому свиданію, весьма любопытенъ, какъ характеристика извѣстной части лондонскаго общества и ея отношеній въ великому поэту. Въ это время было объявлено о скоромъ выходѣ въ свѣтъ дешеваго изданія сочиненій Байрона,-- дешеваго для того, чтобы и вся масса публики могла ознакомиться съ ними. Предвидя, что патетическіе эпизоды семейной драмы поэта должны много способствовать къ распространенію популярности этихъ произведеній, друзья леди Байронъ обратились въ ней съ вопросомъ: не считаетъ ли она себя отвѣтственною предъ обществомъ за правду, хорошо ли она поступитъ, если отвѣтитъ молчаніемъ на вещи, несомнѣнная ложь которыхъ ей вполнѣ извѣстна, и этимъ допуститъ сочиненія ея мужа произвести сильное впечатлѣніе на умъ и сердце народа? Въ виду этихъ настояній, леди Байронъ, но свидѣтельству Бичеръ-Стоу, рѣшилась разсказать всю свою семейную исторію такому лицу, которое было бы чуждо въ этомъ отношеніи всѣхъ личныхъ и мѣстныхъ взглядовъ и чувствъ, не принадлежало бы ни къ англійскому народу, ни къ тому сословію, среди котораго разыгралась эта семейная драма; леди Байронъ надѣялась, что только такое лицо можетъ высказать въ этомъ дѣлѣ совершенно безпристрастное мнѣніе и съ этимъ послѣднимъ хотѣла сообразоваться въ своихъ дальнѣйшихъ дѣйствіяхъ.
На этомъ свиданіи, которое, по словамъ Бичеръ-Стоу, "своею торжественностью было похоже на исповѣдь умирающаго", авторъ "Хижины дяди Тома" услышалъ много интересныхъ подробностей. Краткими и ясными чертами обрисовала леди Байронъ жизнь своего мужа, обрисовала въ томъ видѣ, въ какомъ эта жизнь сложилась въ ея умѣ послѣ долгихъ размышленій и соображеній. Она указала на наслѣдственныя обстоятельства, сдѣлавшія изъ Байрона исключительную и раздражительную до бѣшенства натуру. Она говорила о его печальномъ дѣтствѣ, ученическихъ годахъ и вліяніи, оказанномъ на такой характеръ, какимъ былъ онъ, классическаго образованія, которое давали ему въ дѣтствѣ, по установленному обыкновенію. Рѣзкими красками изобразила она внутреннюю жизнь молодыхъ людей того времени и указала на то, что привычки и склонности, не оказывавшія особенно гибельнаго вліянія на товарищей ея мужа, людей здоровыхъ нравственно и физически, на Байрона дѣйствовали крайне пагубно, страшно разстроили его нервы и усилили наслѣдственную болѣзнь души. По ея мнѣнію, Байронъ былъ одною изъ тѣхъ несчастныхъ натуръ, въ которыхъ такъ мало равновѣсія между природными и умственными силами, что онѣ постоянно находятся въ опасности окончиться полнымъ помѣшательствомъ; и дѣйствительно, по ея словамъ, онъ, въ разные моменты своей жизни, подпадалъ до такой степени вліянію этого неравновѣсія, что на него нельзя било смотрѣть, какъ на человѣка, способнаго вполнѣ отвѣтствовать за свои дѣйствія. Затѣмъ, она разсказала о своемъ первомъ знакомствѣ съ Байрономъ, о ихъ свадьбѣ, о бурныхъ дняхъ ихъ брачнаго сожительства, объ открытіи ею страшной тайны, навѣки разрушившей ея существованіе, о рожденіи дочери, наконецъ, о разлукѣ, послѣдовавшей потому, что всѣ ея усилія -- вырвать мужа изъ сѣтей страшнаго преступленія, остались тщетными.
Въ заключеніе разсказа, леди Байронъ передала Бичеръ-Стоу рукопись, въ которой заключалось систематическое изложеніе всего, что она сообщила устно. Наша писательница, послѣ нѣсколькихъ дней обдумыванія, посовѣтовала леди Байронъ обнародовать эту тайну только по своей смерти, и, съ этою цѣлью, сообщить всѣ факты, въ подробности, нѣсколькимъ довѣреннымъ лицамъ, съ порученіемъ -- сдѣлать ихъ извѣстными тогда, когда ея уже не будетъ на свѣтѣ...
Но прошло девять лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ умерла леди Байронъ, а желанные документы все не являлись на свѣтъ. Какъ ни грустно было это обстоятельство для Бичеръ-Стоу, съ благоговѣніемъ смотрѣвшей на умершую, которая, по ея словамъ, была одною изъ замѣчательнѣйшихъ личностей нынѣшняго столѣтія,-- но, можетъ быть, открытіе, сообщенное леди Байронъ, и до сихъ поръ осталось бы неизвѣстнымъ, еслибъ въ появившейся въ 1868 г. книгѣ "Воспоминаніе о лордѣ Байронѣ", исторія его супружескихъ отношеній не была снова разсказана во всѣхъ подробностяхъ, уже извѣстныхъ, причемъ всѣ симпатіи автора прямо относились къ поэту. Что касается до леди Байронъ, то она представлялась здѣсь холодною, узкосердечною, математически-правильною доньею Инецъ "Донъ-Жуана", женщиною, которая принесла счастіе своего мужа въ жертву своимъ мелкимъ общественнымъ предразсудкамъ, а главная вина которой состояла въ томъ, что она всю жизнь упорно скрывала тайную причину этой семейной разлуки...
Тогда-то Бичеръ-Стоу сочла своимъ долгомъ выступить въ защиту жены поэта съ тѣми документами, которые были у нея въ рукахъ. Этимъ и объясняется появленіе въ англійскомъ журналѣ вышеозначенной статьи.
Тайна, которую открыла здѣсь американская писательница, была такого рода, что не могла не произвести сильнѣйшаго впечатлѣнія на добродѣтельное англійское общество: Байронъ, устами умершей жены, обвинялся въ преступной связи съ своею родною сестрой,-- связи, которая и сдѣлала невозможнымъ дальнѣйшее сожительство съ нимъ жены.
По разсказу Бичеръ-Стоу эти отношенія между Байрономъ и его сестрою (извѣстною Августою, къ которой поэтъ написалъ столько удивительнѣйшихъ стихотвореній), начались въ промежуткѣ между двумя предложеніями, которыя онъ дѣлалъ Своей женѣ. Въ первый разъ она отказала ему, усомнясь въ Своей способности сдѣлаться для него тѣмъ, чѣмъ, по ея мнѣнію, должна была быть жена такого человѣка. Это было въ 1813 г. Несмотря на отказъ, между молодыми людьми завязалась дружеская переписка, и миссъ Мильбенкъ все болѣе и болѣе привязывалась въ отвергнутому ею человѣку. Но въ это время Байронъ, на нѣсколько мѣсяцевъ погрузившійся въ чистую, безпорочную жизнь, снова предался всевозможному разврату и наконецъ, дошелъ до преступной связи съ родной сестрой. Сознаніе вины, раскаяніе, боязнь быть открытымъ, стали невыносимо терзать его. Друзья и близкіе видѣли эти терзанья и, не догадываясь о причинѣ ихъ, приписывали это состояніе просто безпорядочной, распутной жизни; вслѣдствіе этого, къ нему со всѣхъ сторонъ стали приставать съ просьбами жениться, т.-е. бросить якорь въ той гавани, въ которой, по ихъ словамъ, обрѣталъ спокойствіе и счастіе уже не одинъ заблудшійся и видимо, погибшій. Въ минуту безъисходнаго отчаянья, поэтъ схватилъ перо и написалъ въ одно и то же время двумъ женщинамъ, что проситъ ихъ руки. Одна изъ нихъ отказала ему, другая приняла предложеніе; это была миссъ Мильбенкъ, будущая жена поэта.
Уже съ первыхъ минутъ (мы продолжаемъ держаться изложенія Бичеръ-Стоу) бѣдная женщина увидала, какая жизнь предстоитъ ей. Не успѣли захлопнуться за новобрачными дверцы кареты, уносившей ихъ изъ церкви домой, какъ Байронъ бѣшено крикнулъ молодой женѣ: "Вы могли избавить меня отъ этого несчастія! Когда я въ первый разъ сдѣлалъ вамъ предложеніе, все было въ вашихъ рукахъ. Въ то время вы могли сдѣлать изъ меня все, что было бы вамъ угодно; но теперь вы скоро убѣдитесь, что вышли замужъ за дьявола!" Несчастная не подозрѣвала еще, какую страшную тайну прійдется узнать ей; но она уже теперь убѣдилась, что счастіе ея разбито. Тѣмъ не менѣе, надо было или примириться съ дѣйствительностью, или постараться измѣнить ее. Къ этому послѣднему устремила она всѣ свои силы: она ухаживала за нимъ, успокоивалаего, хотѣла осязательными фактами показать ему, что онъ можетъ найти въ ней дѣйствительную подругу жизни. И въ самомъ дѣлѣ, въ сочиненіи Томаса Мура находимъ указанія самаго Байрона на то, что онъ рѣдко встрѣчалъ болѣе безмятежное, добродушное, пріятное и милое созданіе, чѣмъ его жена; да и леди Байронъ не скрыла отъ Бичеръ-Стоу, что въ бурныхъ дняхъ ихъ сожительства нерѣдко встрѣчались незабвенные часы истиннаго блаженства.
Но вдругъ открылась передъ нею страшная тайна. И что же? она снова нашла въ себѣ силу не только перенести это несчастіе, но и стараться уничтожить его. Она рѣшилась не оставить заблудшихся и употребить всѣ усилія къ возвращенію ихъ на путь истины. Началась для нея жизнь, полная невыразимыхъ мученій. Байронъ сопротивлялся ей всею силою своей софистики, отвергалъ христіанскій законъ, какъ авторитетъ, которому слѣдовало подчиняться, отстаивалъ право всякаго человѣка слѣдовать побужденіямъ собственной натуры. Видя, что его софизмы не дѣйствуютъ на свѣтлый разсудокъ жены, поэтъ началъ указывать ей на удобство супружескихъ отношеній на европейскомъ материкѣ, гдѣ мужчина и женщина сходятся для того, чтобы взаимно прикрывать свои тайные грѣхи,-- и наконецъ далъ ей понять, что только при такомъ условіи она могла бы разсчитывать на мирную и дружескую жизнь съ нимъ. Когда же и эта попытка не удалась, онъ рѣшился отдѣлаться отъ непокорной. Именно въ это время (въ декабрѣ 1815 г.), родилась у нихъ дочь Ада. Какъ въ предшествовавшіе этому рожденію мѣсяцы, такъ и во время родовъ, Байронъ обращался съ женою крайне неделикатно и грубо, тревожилъ ее, пугалъ выдуманными извѣстіями.... А 6-го января 1816 г. она уже получила отъ него письмо, въ которомъ онъ приказывалъ ей, поскорѣе оставить его домъ, такъ-какъ (эти слова передаетъ Бичеръ-Стоу), "онъ и не можетъ и не хочетъ долѣе держать ее при себѣ". Леди Байронъ давно уже считала своего мужа или совершенно помѣшаннымъ, или близкимъ въ сумасшествію; въ іюлѣ 1815 г. она совѣтовалась на этотъ счетъ съ своимъ докторомъ, Бальи, и тотъ, не высказывая положительнаго мнѣнія, нашелъ однако, что временная разлука обоихъ супруговъ была бы очень полезна для больнаго; въ то же время онъ совѣтовалъ леди Байронъ, въ перепискѣ съ мужемъ во время этой разлуки, говорить только о легкихъ успокоительныхъ вещахъ, избѣгая всего, что могло бы хоть слегка раздражить его. Получивъ вышеупомянутое письмо отъ 6-го января, она рѣшилась послѣдовать совѣту доктора и назначила свой отъѣздъ на 15-е января. Наканунѣ этого дня она вошла въ комнату мужа и застала тамъ его и "сообщницу его преступленій". Бѣдная женщина протянула ему руку и сказала: "Байронъ, я пришла проститься". Поэтъ, по словамъ Бичеръ-Стоу, заложилъ руки за спину, подошелъ къ камину и съ саркастическою улыбкой спросилъ: "когда мы трое снова встрѣтимся?" -- "Вѣроятно въ небѣ",-- отвѣчала леди Байронъ, и это были послѣднія слова ея мужу...
Поступая такъ безчеловѣчно, Байронъ не ожидалъ, конечно, такого громкаго и рѣзкаго протеста, какимъ встрѣтило его общество. Увидѣвъ невозможность побѣдить эту оппозицію и мучимый въ то время страхомъ, что постыдная интрига его будетъ открыта, онъ покинулъ родину, отправился въ Швейцарію и въ этомъ же году написалъ "Манфреда." "Всякій-г пишетъ Бичеръ-Стоу -- кто будетъ читать эту трагедію, не упуская изъ виду разсказанной нами исторіи, согласится, что она взята прямо изъ жизни автора... Герой ея -- мрачный мизантропъ, мучимый раскаяніемъ и угрызеніями совѣсти при воспоминаніи о кровосмѣсительной страсти, которою онъ погубилъ душу и тѣло своей сестры; а что авторъ очень хорошо сознавалъ свое преступленіе и произносилъ надъ нимъ строгій приговоръ, это доказываютъ многія мѣста названной трагедіи". Затѣмъ американская писательница указываетъ на сочиненіе Томаса Мура, какъ на собраніе фактовъ, свидѣтельствующихъ, что послѣдующая жизнь Байрона была постоянною цѣпью позорныхъ дѣлъ, въ числѣ которыхъ немаловажную роль играетъ и безпутная растрата имущества, отданнаго въ его распоряженіе женою.-- Что касается до послѣдующей жизни этой послѣдней, то американская писательница представляетъ ее рядомъ христіанскихъ подвиговъ благотворительности и любви. Она является въ этомъ разсказѣ основательницею многихъ школъ для бѣдныхъ, утѣшительницею страждущихъ, неусыпною воспитательницею своей дочери Ады, которая наслѣдовала отъ отца не только блистательныя дарованія, но и раздражительность, часто доходившую до крайнихъ предѣловъ. Когда Ада умерла, леди Байронъ сдѣлалась второю матерью для ея дѣтей. Впослѣдствіи она примирилась также и съ сестрой Байрона, виновницей своихъ несчастій; подъ благодѣтельнымъ вліяніемъ ея, эта заблудшаяся женщина снова вернулась на путь истины, и леди Байронъ закрыла ей глаза съ словами утѣшенія и любви. Ту же самую нѣжность обнаруживала она въ отношеніи къ "несчастному плоду грѣха#, дитяти, родившемуся отъ преступной связи Байрона съ сестрою... "Ни въ одномъ женскомъ сердцѣ -- такъ заканчиваетъ Бичеръ-Стоу свой разсказъ -- никогда не было болѣе божественной силы вѣры и любви... Говоря съ нею, казалось, что слышишь рѣчи святаго праведника. Она была кротка, незлобива, доступна всякому, какъ дитя; съ глубочайшею симпатіею относилась она въ заботамъ, печалямъ и интересамъ всѣхъ приближавшихся въ ней; главное же достоинство ея заключалось въ свѣтломъ умѣ, который и въ самыхъ мельчайшихъ вещахъ никогда не принималъ несправедливости за нравственное право, но въ то же время былъ на столько кротокъ, что снисходилъ во всякой слабости и относился съ состраданіемъ въ каждому проступку. Она принадлежала къ тѣмъ немногимъ друзьямъ, съ которыми не разлучаетъ насъ никакое отсутствіе ихъ, и одно существованіе которыхъ въ этомъ свѣтѣ служитъ уже помощью для всякой благородной мысли, поддержкою для всякой достойной цѣли, утѣшеніемъ для всякой скорби!"
Таковъ разсказъ Бичеръ-Стоу. И изъ группировки сообщаемыхъ ею фактовъ, и изъ разсужденій, которыми она сопровождаетъ это фактическое изложеніе, ясно видно, куда клонятся симпатіи автора. Леди Байронъ вездѣ окружена ореоломъ благородной страдалицы, онъ -- вездѣ является "чудовищемъ разврата и порока", неимѣющимъ въ свою пользу никакихъ оправданій, никакихъ смягчающихъ обстоятельствъ. Разсказъ написанъ какъ 6и но предвзятой теоріи, въ силу которой напирается на тѣ факта, которые могутъ служить ей подтвержденіемъ, и пропускаются или извращаются тѣ изъ нихъ, которые опровергаютъ ее и заставляютъ невольно усомниться въ справедливости разсказа. Такъ, напримѣръ, Бичеръ-Стоу настаиваетъ на томъ, что не леди Байронъ оставила своего мужа, а онъ прогналъ ее, тогда какъ въ своихъ замѣчаніяхъ на сочиненіе Томаса Мура, леди Байронъ положительно заявляетъ, что она оставила Лондонъ по совѣту своего врача, Бальи; что касается до вышеприведенныхъ словъ Байрона, что сонъ не можетъ и не хочетъ долѣе держать ее при себѣ", то въ подлинности ихъ нельзя быть убѣжденнымъ по одному только разсказу американской писательницы. Далѣе, еслибы дѣйствительно справедлива была та прощальная сцена, которую мы привели со словъ Бичеръ-Стоу, то чѣмъ же объясняются послѣдующія за этою разлукой обстоятельства, о которыхъ совершенно умалчиваетъ разсказчица,-- какъ напр. веселыя письма, которыя писала леди Байронъ своему мужу, приглашеніе ея матери, чтобы онъ пріѣхалъ въ деревню къ женѣ и т. п.?-- Мы читали также указаніе Бичеръ-Стоу на "Манфреда", какъ на доказательство его преступленія; но въ то же время она нѣсколько разъ повторяетъ о боязни быть открытымъ, которая мучила поэта. Какъ же согласить такое противорѣчіе? Человѣкъ самъ скрываетъ старательнѣйшимъ образомъ свою вину, и самъ же дѣлаетъ на нее весьма ясные намеки?-- Наконецъ, вотъ еще одно обстоятельство весьма темнаго свойства: Бичеръ-Стоу объявляетъ, что она получила отъ леди Байрона обстоятельную рукопись; но этой рукописи въ подлинникѣ не печатаетъ, а излагаетъ ее въ собственной редакціи, до такой степени испещряя разсказъ своими соображеніями, намеками и выводами, что невозможно рѣшить -- что принадлежитъ лично ей и что -- леди Байронъ...
Какъ бы то ни было, а статья американской писательницы надѣлала много шуму. Образовались два лагеря. Одинъ повѣрилъ Бичеръ-Стоу на слово и вооружился противъ "безнравственнаго поэта" всею силою пуританской добродѣтели. Нѣкоторыя газета, какъ напр. "Times" и "Saturday Review", прямо и положительно объявили, что съ этихъ поръ на имя Байрона легло клеймо вѣчнаго позора и отверженія, и даже возбудили удивительный вопросъ -- не слѣдуетъ ли истребить въ англійскихъ умахъ всякое воспоминаніе объ этомъ человѣкѣ, не слѣдуетъ ли, для блага міра, рѣшиться никогда не раскрывать его сочиненій. Другой лагерь положительно призналъ отарытіе, сдѣланное Бичеръ-Стоу, ложнымъ и наполнилъ газеты и журналы опроверженіями, основанными на такихъ фактахъ, что не довѣрять имъ довольно трудно. Мы укажемъ на главнѣйшія изъ нихъ.
Въ тонъ же самомъ "Times", который произнесъ такой замѣчательный смертный приговоръ величайшему изъ поэтовъ,-- появилось, спустя нѣсколько дней, письмо адвоката леди Байронъ, изъ котораго видно, что она, за нѣсколько дней до своей смерти, сдала всѣ свои рукописи троимъ, назначеннымъ ею, душеприкащикамъ, и что г-жа Бичеръ-Стоу въ числѣ ихъ не находилась. Что касается до разсказа этой послѣдней, то адвокатъ прямо объявляетъ его "неполнымъ, недостовѣрнымъ и напечатаннымъ безъ разрѣшенія покойной".-- Черезъ нѣсколько дней послѣ этого, появилось въ газетахъ новое письмо -- лорда Вентворта, внука Байрона, по дочери его Адѣ. Онъ заявляетъ, что три года тому назадъ нашелъ въ бумагахъ леди Байронъ ея собственноручную замѣтку объ отношеніяхъ къ мужу, но въ этой замѣткѣ, по словамъ лорда,-- нѣтъ такого тяжелаго обвиненія, какое взваливаетъ на поэта Бичеръ-Стоу. "И вообще -- пишетъ Вентвортъ -- разсказъ ея совершенно противоречитъ тому, что я вычиталъ въ различныхъ письмахъ леди Байронъ. Леди Байронъ, въ своей собственной, вышеупомянутой замѣткѣ, говоритъ, что эту послѣднюю можно обнародовать не прежде, какъ показавъ ее одному лицу, читавшему сожженные мемуары лорда Байрона, для того, чтобы по нимъ это лицо могло исправить ея погрѣшности, если таковыя окажутся. Весь разсказъ Бичеръ-Стоу невѣренъ".
Въ сентябрьскихъ нумерахъ того же "Times" лордъ Линдзей напечаталъ замѣтки своей бабушки, леди Барнардъ, одной изъ самыхъ близкихъ пріятельницъ жены Байрона. Она видѣлась съ этою послѣднею въ маѣ 1816 г., черезъ два мѣсяца послѣ того, какъ супруги разъѣхались, и тогда же записала все, что разсказала ей по свѣжей памяти леди Байронъ. Этотъ разсказъ не оставляетъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что Байронъ нерѣдко обращался съ женою жестоко, холодно, неделикатно, что уживаться съ нимъ было весьма мудрено вслѣдствіе, безпрерывной, дикой перемѣнчивости въ его расположеніи духа и постоянной склонности его мистифировать другихъ по отношенію къ себѣ, и что, наконецъ, леди Байронъ не была женщиною, способною понимать такой холерически-меланхолическій, дикій и неукротимый характеръ. Но точно также неопровержимо доказываетъ этотъ разсказъ, что разошлись они совсѣмъ не изъ-за такого преступленія, въ какомъ обвиняетъ поэта Бичеръ-Стоу... Свѣдѣнія, сообщаемыя Анною Барнардъ, крайне интересны и сами по себѣ, и какъ объясненіе многихъ подробностей, обнародованныхъ Бичеръ-Стоу. Такъ, напримѣръ, она разсказываетъ, что когда однажды леди Байронъ обратилась къ мужу съ горькими словами: "ахъ, Байронъ, Байронъ, какъ ты мучишь меня!" онъ назвалъ себя помѣшаннымъ и съ такимъ отчаяніемъ бросился къ ея ногамъ, что она не могла не почувствовать къ нему искренняго состраданія, хотя впослѣдствіи пришла къ убѣжденію, что какъ въ этомъ случаѣ, такъ и въ другихъ, его отчаяніе было притворное. Другая характеристическая сцена произошла въ одинъ изъ вечеровъ, когда Байронъ, какъ онъ часто самъ сознавался, вернулся домой изъ "вертепа порока".-- "Онъ увидѣлъ меня -- такъ разсказывала леди Байронъ Аннѣ Барнардъ -- такою гордою, такъ сосредоточенно-спокойною, что имъ овладѣлъ, повидимому, припадокъ раскаянія. Онъ называлъ себя чудовищемъ, несмотря на, что сестра его была тутъ же, и бросился въ моимъ ногамъ, съ отчаяніемъ восклицая, что я не могу, не могу простить ему такихъ поступковъ, что онъ навсегда потерялъ меня. Потрясенная такимъ возвратомъ добрыхъ чувствъ, я заплакала и сказала: "все забыто, Байронъ, больше ты никогда не услышишь отъ меня объ этомъ!" Вдругъ онъ вскочилъ, скрестилъ на груди руки, посмотрѣлъ на меня и громко расхохотался. "Что это значитъ", спросила я.-- "Ничего больше, какъ философскій экспериментъ; я хотѣлъ только испытать силу твоей рѣшимости"... Самъ Байронъ впослѣдствіи сознавался Томасу Муру, что жена, никогда не умѣвшая или не хотѣвшая понимать его, всегда принимала за припадки помѣшательства его мистификаціи, къ которымъ онъ чувствовалъ болѣзненную склонность... Но среди всѣхъ этихъ подробностей, выставляющихъ въ яркомъ свѣтѣ личность поэта, леди Барнардъ не только не упоминаетъ ни о чемъ похожемъ на тѣ отношенія въ сестрѣ, о которыхъ говоритъ Бичеръ-Стоу, но, напротивъ того, сообщаетъ еще такіе факты, которые приводятъ къ совершенно противоположнымъ заключеніямъ. Такъ, напримѣръ, леди Байронъ разсказывала ей, что мужъ неоднократно пытался поколебать и ея нравственные принципы, развратить и ея добродѣтель, и что она, видя передъ собою такую бездну, приблизила къ себѣ сестру Байрона, какъ охранительницу, какъ защиту. Довольно мудрено согласить это показаніе съ разсказомъ Бичеръ-Стоу.
Еще болѣе многозначительны обнародованныя, тоже по поводу этого разсказа, письма леди Байронъ къ той самой женщинѣ, которую авторъ "Хижины дяди Тома" выставляетъ главною виновницею несчастія жены поэта, то-есть въ его сестрѣ. Письма эти были писаны непосредственно передъ разлукой супруговъ и послѣ нея. Первое письмо помѣчено 15-го января 1816 г., то-есть тѣмъ днемъ, когда леди Байронъ уѣхала изъ дома своего мужа, гдѣ въ то время жила и сестра. "При тѣхъ обстоятельствахъ, которыя предстоятъ намъ -- пишетъ она сестрѣ -- я не хочу просить тебя оставаться въ этомъ домѣ, хотя бы одной минутой долѣе, чѣмъ ты сама этого пожелаешь. Это было бы самымъ сквернымъ возмездіемъ за все. то, что ты для меня сдѣлала. Но совершенно искренно говорю я, что, что бы ни случилось, я не найду никого на свѣтѣ, чье сообщество было бы для меня пріятнѣе твоего, или могло бы болѣе способствовать моему счастію. Эти чувства никогда не измѣнятся, и мнѣ было бы очень прискорбно, еслибы ты не поняла ихъ". Во второмъ письмѣ, писанномъ на слѣдующій день, то-есть 16-го января, леди Байронъ называетъ свою золовку "своею драгоцѣннѣйшей Аугустой", и говоритъ: "большое утѣшевіе для меня составляетъ мысль, что ты теперь въ Пикадилли" (улица, гдѣ хилъ Байронъ). Остальныя письма заключаютъ въ себѣ выраженіе такихъ же нѣжныхъ чувствъ; въ одномъ изъ нихъ заключаются, между прочимъ, слѣдующія интересныя строки (это письмо писано на слѣдующій день послѣ того, какъ отецъ леди Байронъ предложилъ устроить формальный разводъ разъѣхавшихся супруговъ): "Драгоцѣннѣйшая Аугустаі Твой братъ просилъ тебя узнать у меня, съ моего ли согласія дѣйствовалъ мой отецъ,- когда предложилъ разводъ. Да, съ моего согласія. Нельзя предположить, чтобы въ моемъ настоящемъ, печальномъ положеніи я была въ состояніи подробно объяснить причины, не только оправдывающія эту мѣру, но и принуждающія меня принять ее... Я напомню только Байрону о неоднократно заявлявшемся имъ, непреодолимомъ отвращеніи въ брачной жизни и о рѣшительномъ желаніи, которое онъ высказывалъ съ самаго начала, освободиться отъ этого рабства, которое онъ находилъ совершенно невыносимымъ, сознаваясь, однако, въ то же время, что съ моей стороны никогда не было недостатка въ усиліяхъ долга и склонности. Онъ слишкомъ жестоко убѣдилъ меня, что всѣ эти попытки мои способствовать его счастію, были совершенно безполезны, и въ высшей степени непріятны для него"...
Приводимъ еще два факта, тоже немалозначительные, и касающіеся личности этой сестры, сдѣлавшейся въ настоящее время предметомъ толковъ и разговоровъ всей Англіи. Вдова знаменитаго поэта и друга Байрона, Шелли, хорошо знавшая Аугусту и Байрона, пишетъ въ "Times": "Мистриссъ Лей (фамилія мужа Аугусты) находилась съ Байрономъ въ отношеніяхъ матери къ сыну, такъ-какъ она была гораздо старѣе его, и внѣшность ея не представляла ничего замѣчательнаго... Впослѣдствіи, по просьбѣ мистриссъ Лей, я сдѣлала леди Байронъ свадебный визитъ, и Аугуста выражала мнѣ самое искреннее желаніе свое, чтобъ этотъ бракъ исправилъ ея брата. Байронъ самъ отворилъ мнѣ дверь гостиной, и принялъ мои поздравленія такъ диво, какъ я этого ожидала, съ тѣмъ, совершенно демоническимъ выраженіемъ, которое часто принимало его лицо. Никогда, сколько я помню, не слышала я даже намека на эти противоестественныя и невѣроятныя отношенія къ сестрѣ... Мистриссъ Лей была очень милая и добрая женщина, мать семерыхъ дѣтей, счастливая въ замужествѣ, и очень любимая мужемъ". Другой современникъ, графъ Стентонъ, разсказываетъ о мистриссъ Лей, которую онъ зналъ очень близко, слѣдующія подробности: "Наружность ея была довольно непривлекательна, все въ ней напоминало какую-то монахиню, и на искусство нравиться она не могла имѣть никакихъ притязаній. По отношенію къ характеру и внѣшнимъ проявленіямъ его, я нашелъ ее до преувеличенія робкою и чувствительною, и совершенно неспособною дѣлать то, въ чемъ теперь обвиняютъ ее".
Какъ ни краснорѣчивы эти факты, и какъ, повидимому, ни разбиваютъ они разсказъ Бичеръ-Стоу, но едва-ли можно по нимъ дѣлать уже теперь окончательное заключеніе; мы думаемъ, что явится еще много документовъ за и противъ, и между ними очень важное мѣсто должны занять тѣ вышеупомянутыя рукописи, которыя леди Байронъ передала своимъ душеприкащикамъ. Впрочемъ, и тутъ трудно будетъ поручиться за достовѣрность извѣстій; есть обстоятельство, которое служитъ также отчасти поясненіемъ, почему леди Байронъ разсказала своей пріятельницѣ-американкѣ такую невѣроятную исторію? Говоримъ: разсказала, потому что нѣтъ никакого повода заподозрить Бичеръ-Стоу въ недобросовѣстности, думать, что она сама сочинила все это. Обстоятельство, о которомъ мы упоминаемъ, слѣдующаго рода. Нѣкто Робертсонъ напечаталъ въ одной изъ англійскихъ газетъ, что онъ очень долго былъ знакомъ съ леди Байронъ, и знаетъ, что она, въ послѣднія десять лѣтъ своей жизни, разсказывала свое прошедшее многимъ лицамъ, и взводила на мужа разныя обвиненія; но эти разсказы во многомъ отличались одинъ отъ другаго, и "люди, коротко знавшіе ее, не вѣрили имъ. "Подозрительность и раздражительность -- пишетъ Робертсонъ -- перешли у нея въ родъ помѣшательства. Обвиненіе, которое она высказывала чаще всего, сомнительно, а то обвиненіе, которое передаетъ БичеръСтоу, относительно ново, и совершенно невѣроятно".
Весьма возможно, стало быть, что эта исторія была сочинена въ припадкѣ помѣшательства, а Стоу приняла ее наличную монету... А что обнародованіемъ этого факта она возбудила такое вниманіе, вызвала столько толковъ,-- объясняется тѣсною связью, существующею между почти всѣми произведеніями Байрона и его жизнью. Поэтому и крайне желательно самое точное разъясненіе всей этой исторіи,-- желательно, конечно, не для произнесенія приговора надъ нравственностью поэта, какъ это сдѣлали добродѣтельные англійскіе журналисты, а для уясненія такихъ мѣстъ, напримѣръ, какія встрѣчаются въ "Манфредѣ", и дѣйствительно заставляютъ задумываться, когда читаешь исторію Бичеръ-Стоу...
"Отечественныя Записки", No 2, 1870