I.

Востокъ алѣлъ; свѣтало; было рано;

Корабль скользилъ надъ влажной глубиной;

Валы, дробясь подъ плугомъ океана

И брызжа вверхъ, сверкали за кормой.

Предъ нимъ, за нимъ -- трепещущая влага

И острова, краса архипелага.

Пестрѣя, ночь становится блѣднѣй

И гонитъ прочь толпы своихъ тѣней.

Почуя свѣтъ, веселые дельфины

Навстрѣчу дню всплываютъ изъ пучины.

Померкшій парусъ снова забѣлѣлъ

И вѣтерокъ замѣтно посвѣжѣлъ,

Слетая съ горъ въ цвѣтущія долины.

Пурпурный свѣтъ, окрасивъ лоно водъ,

Предупреждаетъ солнечный восходъ;

Но прежде, чѣмъ свѣтило золотое

Взойдётъ, должно свершиться что-то злое.

II.

Увѣренный вполнѣ въ командѣ честной,

Начальникъ спалъ въ своей каютѣ тѣсной --

И передъ нимъ вставалъ ужь Альбіонъ,

Родной очагъ -- предѣлъ его скитаній.

Благодаря тревогамъ изысканій,

Онъ въ списокъ славныхъ былъ уже внесёнъ.

Грядущій путь вставалъ въ величьи стройномъ:

Чего же сну его не быть покойнымъ?

Увы! мятежъ на палубѣ кипитъ

И сотня рукъ схватить его спѣшитъ.

То юноши, стремящіеся къ дальнимъ,

Знакомымъ имъ по слуху островамъ,

Съ ихъ сонмомъ благъ и бытомъ безпечальнымъ,

Сулившимъ рай ихъ взорамъ и устамъ.

То люди, чьи порывы молодые

Въ родномъ краю пріюта не нашли

И потому полямъ родной земли

Предпочитали пажити чужія.

Янтарь плодовъ, невсхоленныхъ трудомъ,

Лѣса, съ едва протоптаннымъ путёмъ,

Луговъ и нивъ роскошная равнина,

Мысль безъ оковъ, земля безъ господина,

Которой всё богатство на глазахъ,

А роскошь вся -- въ колосьяхъ и лучахъ,

Свобода -- гротъ считающая домомъ,

Роскошный садъ, гдѣ всякій можетъ жить,

Гдѣ съ счастьемъ всѣмъ возможно быть знакомыхъ

И гдѣ равно природа всѣхъ живитъ,

Гдѣ лодки -- флотъ, всѣ радости -- охота

И гдѣ одна лишь всѣхъ гнетётъ забота,

Чтобъ бѣлый не встревожилъ, Такова

Была страна -- когда вѣрна молва --

Куда душой бездомники стремились,

За что въ концѣ жестоко поплатились.

III.

Проснися, Блэй! проснися! -- злобный врагъ

Ужь у дверей. Напрасно! слишкомъ поздно!

Ужь бунтовщикъ къ тебѣ склонился грозно --

И вкругъ царятъ стоустый гнѣвъ и страхъ.

Трёхгранный штыкъ къ груда твоей приставленъ;

Ты арестованъ, связанъ, обезславленъ;

Тебя влекутъ на палубу, гдѣ твой

Приказъ звучалъ ещё вчера грозой.

Тотъ дерзкій духъ, который въ злобѣ дикой

Велѣнья долга рвётся заглушить,

Средь сонма тѣхъ враговъ твоихъ царитъ,

Чей духъ ещё нѣмѣетъ предъ владыкой:

Затѣмъ-что совѣсть злую человѣкъ --

Ту горечь думъ, что сердце жжотъ и сушитъ --

Не заглушитъ въ груди своей вовѣкъ,

Пока страстей всю чашу не осушитъ.

IV.

Напрасно ты взываешь въ гнѣвѣ къ тѣмъ,

Въ чьёмъ сердцѣ честь могла ещё таиться!

Они нейдутъ! Увы! языкъ ихъ нѣмъ:

Имъ съ большинствомъ пришлося согласиться.

Напрасно ты причину хочешь знать:

Тебѣ въ отвѣтъ угрозы лишь звучатъ.

Надъ головой блеститъ клинокъ кинжала,

У горла штыкъ своё подъемлетъ жало, (

А въ грудь твою направленъ ружей рядъ,

Чьи жорла смерть на днѣ своёмъ таятъ.

Твой крикъ "стрѣляй" на месть ихъ вызываетъ,.

Но -- вмѣстѣ съ тѣмъ -- язвитъ и удивляетъ.

Казалось, страхъ, который въ нихъ царилъ,

Поправши долгъ, ихъ съ жалостью мирилъ.

Они убить тебя не согласились --

И предоставить случаю рѣшились.

V.

"Эй, лодку!" кто-то вздумалъ закричать --

И кто же "нѣтъ" осмѣлится сказать,

Когда мятежъ въ права свои вступаетъ

И сатурнальей день свой начинаетъ?

И съ быстротою ненависти злой

Стремится лодка въ воду за кормой,

Чтобъ быть въ волнахъ преградою ничтожной

Между тобой и смертью непреложной.

Весь грузъ ея: немного сухарей,

Кувшинъ съ водой и тюкъ гнилыхъ снастей,

Способныхъ жизнь -- въ борьбѣ ея тревожной --

Продлить всего на нѣсколько лишь дней,

И данный вслѣдъ, по просьбѣ возлагавшихъ

Надежду лишь на воздухъ и на гладь

Безбрежныхъ водъ, предъ ними вкругъ лежавшихъ,

Компасъ -- пустынь и моря благодать.

VI.

Тогда глава, виновникъ возмущенья,

Чтобъ заглушить, хотя бы и на мигъ,

Въ сердцахъ толпы товарищей своихъ

Священный пылъ сознанья преступленья,

Взглянувъ вокругъ презрительно, вскричалъ:

"Дать чашу мнѣ! живѣе! гдѣ же чаша?"

"Героямъ -- водка! "чествуя, сказалъ

Когда-то Боркъ, краса и гордость наша.

Конечно, лавръ -- тѣмъ шествуя путёмъ --

Срывать подъ-часъ бываетъ нипочёмъ.

Такъ думали и новые герои,

Причёмъ -- при общемъ гиканьѣ и воѣ --

Изъ нихъ свой кубокъ каждый осушилъ

И прокричалъ: "въ дорогу! въ Отаити!"

Почтенные читатели, скажите --

Васъ этотъ крикъ, конечно, удивилъ?

Ужели островъ съ почвой плодородной,

Обилье яствъ, довольство безъ трудовъ,

Его сыновъ характеръ благородный

И дочерей свободная любовь

Могли прельстить суровыхъ моряковъ?

Они хотятъ купить чужой бѣдою

Покой, столь чтимый чистыми душою.

Хоть цѣль одна у всѣхъ, но не одной

Дорогой къ ней стремится родъ людской.

Характеръ, средства, мыслей настроенье,

Наружность, вкусъ и самое рожденье --

Всё это въ сто разъ дѣйствуетъ сильнѣй

На нашу плоть, вмѣстилище страстей,

Чѣмъ что-нибудь внѣ нашей узкой сферы.

Но всё жь въ насъ голосъ внутренній звучитъ

И, заглушая страсти, говоритъ:

"Гдѣ бъ ни жилъ ты, какой бы ни былъ вѣры,

Всё жь совѣсть будетъ -- вѣрь словамъ моимъ --

Божественнымъ оракуломъ твоимъ! "

VII.

Столпившись, въ лодкѣ вѣрные стоятъ

И своего патрона поджидаютъ,

А изъ забывшихъ долгъ одни слѣдятъ

За нимъ съ тоской, другіе жь изливаютъ

Назрѣвшій гнѣвъ и тѣшатся надъ нимъ,

Убитымъ зломъ и горемъ удручённымъ,

Или острятъ надъ парусомъ сквознымъ

И надъ баркасомъ, плотно нагруженнымъ.

И аргонавтъ, молюскъ, морякъ прямой,

Своею хрупкой правящій ладьёй,

Царь зыбкихъ волнъ и геній глади водной,

Мнѣ кажется и менѣе простой

Игрушкой волнъ и болѣе свободной.

Когда съ небесъ нисходитъ ураганъ

И начинаетъ пѣнить океанъ --

Онъ безопасно въ безднѣ исчезаетъ,

Смѣясь надъ сонмомъ гордыхъ кораблей,

Игрушкой волнъ, созданіемъ людей,

Что бренный міръ громами потрясаютъ,

А сами въ прахъ предъ вѣтромъ упадаютъ.

VIII.

Когда къ отплытью было всё готово,

Одинъ матросъ (онъ всѣхъ моложе былъ

И сердце въ нёмъ не билось такъ сурова,

Какъ у другихъ) вдругъ жалость ощутилъ."

Слѣдя съ тоской за прежнимъ капитаномъ,.

Его глаза подёрнулись туманомъ --

И онъ къ его запёкшимся устамъ

Поднёсъ питьё -- цѣлительный бальзамъ.

Но вмигъ толпа матроса отстранила,

Чтобъ жалость ихъ побѣды не мрачила.

Тогда въ нему приблизился другой,

За всё добро измѣной роковой

Ему теперь платившій безъ смущенья,

И, указавъ на лодку подъ кормой,

Сказалъ: "садись, иль смерть за промедленье! "

Но видно, что не всё заглохло въ нёмъ,

Когда ему довольно было слова,

Чтобъ вспомнить всё и дать возможность снова

Забиться сердцу въ тѣлѣ молодомъ.

Когда, поднявъ опущенныя вежды,

Несчастный Блэй съ тоской его спросилъ:

Ужель онъ вмѣстѣ съ долгомъ позабылъ

И край родной, и всѣ свои надежды,

Его уста могли лишь прошептать:

"Да, я въ аду! чего мнѣ ожидать?"

И, усадивши въ лодку капитана,

Онъ поспѣшилъ несчастнаго отдать

Коварству волнъ сѣдого океана.

Не много словъ слетѣло съ устъ его,

Но много въ нихъ таилося всего.

IX.

Высоко Фебъ надъ гладью водъ сіялъ

И вѣтерокъ чуть дулъ и замиралъ,

О струны волнъ то грудью ударяясь,

То ихъ едва крыломъ своимъ касаясь.

Дробя валы при помощи весла,

По морю лодка медленно плыла

Къ крутой скалѣ съ заоблачной вершиной,

Какъ великанъ, стоявшей надъ пучиной.

Не стану я разсказывать о ихъ

Тревожныхъ дняхъ и бѣдствіяхъ ночныхъ,

О ихъ трудахъ и мужествѣ напрасномъ,

О жаждѣ ихъ и голодѣ ужасномъ,

Ихъ превратившихъ въ сонмище тѣней,

Чужихъ сердцамъ родныхъ ихъ матерей;

О мукахъ ихъ, казаться заставлявшихъ

Запасъ имъ данный меньшимъ, чѣмъ онъ былъ,

И голодъ злой нерѣдко побѣждавшихъ,

Лишавшій ихъ не разъ послѣднихъ силъ;

О ненасытной злобѣ океана,

То ихъ на дно стремившейся умчать,

То имъ лишь путь дававшей прилагать

По глади водъ, подъ пологомъ тумана;

О жаждѣ ихъ, нерѣдко заставлявшей

Студёный дождь, струившійся изъ тучъ

На нихъ рѣкой, привѣтствовать какъ ключъ

И парусъ свой, струи его впитавшій,

Прижавъ къ устамъ горячимъ, выжимать,

Чтобъ жизни нить смочить и поддержать:

Затѣмъ-что рокъ той горсти привидѣній

Судилъ спастись, чтобъ послѣ разсказать

Про цѣлый рядъ испытанныхъ мученій

И тотъ разсказъ потомству передать,

Какъ эпизодъ изъ лѣтописей моря,

На страхъ мужчинъ и женщинамъ на горе.

X.

Но если мы судьбѣ ихъ предоставимъ,

То безъ возмездья мукъ ихъ не оставимъ:

Оно въ концѣ всегда своё возьмётъ.

Всё чутко вкругъ ихъ сторону берётъ --

И оскорблённыхъ флотовъ легіоны

Спѣшатъ отмстить попранные законы.

Оставивъ ихъ, послѣдуемъ за той

Забывшей долгъ мятежною толпой,

Которую страхъ мести не смущаетъ,

А жажда благъ всё дальше увлекаетъ.

Предъ ними вновь разстелется заливъ,

Съ страной, гдѣ всякъ свободенъ и счастливъ

И чьихъ чудесъ плѣнительное лоно

Ихъ приметъ всѣхъ, стоящихъ внѣ закона,

Какъ сонмъ друзей, подъ тѣнь своихъ оливъ.

Лишь воздухъ, свѣтъ и женщина, богиня

Природы всей, ихъ нанятъ въ дальній край,

Гдѣ всё цвѣтётъ и манитъ, словно рай,

И всѣмъ равно доступна та святыня,

Гдѣ нѣтъ ни ссоръ, ни мести, ни заботъ,

Гдѣ частоколъ полей не охраняетъ,

Гдѣ совѣсть зло одна лишь обвиняетъ

И самый хлѣбь сбирается какъ плодъ.

Счастливый вѣкъ, который не смущаетъ

Златымъ тельцомъ ни чьихъ спокойныхъ сновъ,

Царилъ тогда у этихъ береговъ,

Пока Европа ихъ не посѣтила

И лучше жить народъ не научила.

Но намъ взглянуть пріятнѣе на нихъ

Какъ есть -- съ добромъ и зломъ природнымъ ихъ.

"Вперёдъ! вперёдъ! въ желаннымъ берегамъ!"

Пронёсся кликъ и взвился къ небесамъ,

Когда корабль помчался по волнамъ.

Плескавшій парусъ мигомъ оживился

И подъ напоромъ вѣтра округлился.

Валы сильнѣй вскипѣли подъ кормой,

Дѣлясь за ней обычной чередой.

Такъ разсѣкалъ Арго валы Эвксина!

Но тѣ, что въ нёмъ стремились въ край чужой,

Неслись душой къ скаламъ страны родной;

Тѣ жь, чей корабль теперь несла пучина,

Забывъ своихъ и родину, неслись

Въ безвѣстный край, какъ воронъ изъ ковчега.

А между-тѣмъ они -- путёмъ побѣга --

Житейскихъ благъ достигнуть лишь рвались:

Хотѣлось имъ съ голубками гнѣздиться,

Чтобъ въ нѣгѣ ласкъ волшебныхъ позабыться.