ХОРЪ.
Когда колокола звонятъ,
И весело поютъ крестьянки,
Когда весенній ароматъ
Цвѣтовъ несется отъ полянки,
И пчелы радостно летятъ
Сбирать душистый сокъ медвянки,
И рѣзво въ воздухѣ кружатъ
Малиновки и коноплянки,--
Земля ликуетъ и блеститъ,
Какъ мыльный шаръ, что вверхъ летитъ.
Хоть я его не создавалъ,
Но стоитъ дунуть,-- онъ пропалъ.
Его я слишкомъ презираю,
И безъ досады наблюдаю,
Какъ рой тирановъ и рабовъ
Рѣзвится вкругъ своихъ гробовъ.
Входитъ графъ Арнольдъ. (Замѣтка: Арнольдъ ревнуетъ Цезаря. Олимпія сначала не любила Цезаря, -- а потомъ Арнольдъ ревнуетъ ее къ самому себѣ въ своемъ прежнемъ видѣ, при которомъ успѣхъ является результатомъ силы интеллекта и пр. и пр.).
АРНОЛЬДЪ.
Вотъ какъ! Ты веселъ,-- даже распѣваешь?
ЦЕЗАРЬ.
Мы здѣсь -- въ отчизнѣ пѣсенъ, а тебѣ
Извѣстно, что когда-то псалмопѣвцецъ
Я былъ -- по должности.
АРНОЛЬДЪ.
Тебя ничѣмъ
Смутить нельзя,--готовъ ты издѣваться
И надъ своимъ паденьемъ роковымъ!
Какъ низко палъ сынъ Утра! Какъ же можетъ
Еще смѣяться Люциферъ?
ЦЕЗАРЬ.
Не онъ,--
А тѣнь его. Или, тебѣ въ угоду
Нося прекрасный образъ этотъ, плакать
Я долженъ?
АРНОЛЬДЪ:
Ахъ, оставь меня въ покоѣ!
ЦЕЗАРЬ.
Ты грустенъ? что съ тобою?
АРНОЛЬДЪ.
Ничего.
ЦЕЗАРЬ.
Какъ ложь привычна смертнымъ! Вотъ, спроси
Придворнаго, насупившаго брови:
"Что съ вами?" -- "Ничего!" Спроси красотку
Увядшую -- зачѣмъ она груститъ?
-- "Такъ, ничего!" Наслѣдника спроси,
Когда родитель, при смерти лежавшій,
Нежданно исцѣлился отъ недуга:
"Что васъ такъ безпокоитъ?" -- "Ничего!"
Спроси у короля, когда внезапно
Предъ нимъ раскрылась истина нагая,
И грозно онъ наморщилъ лобъ вѣнчанный:
"Что вызвало досаду и тревогу?"
--"О, ничего!" -- И вѣчно "ничего"
И "ничего"! -- Всѣ лгутъ одно и то же!
Вѣдь въ этихъ "ничего" на самомъ дѣлѣ
Заключено такъ много,-- люди жъ часто,
Дѣйствительно, не стоятъ ничего!
Ну, что же значитъ "ничего" твое?
Въ немъ есть кой-что; въ чемъ дѣло?
АРНОЛЬДЪ.
Ты не знаешь?
ЦЕЗАРЬ.
Я знаю только то, что знать хочу.
Всевѣдѣнье не бѣгаетъ въ погоню
За призраками: что въ нихъ? Коль тебѣ
Нужна моя услуга,-- говори;
А нѣтъ,-- молчи и мыслями своими
Питайся до отвалу, до тѣхъ поръ,
Пока тобой начнутъ питаться черви.
АРНОЛЬДЪ.
Олимпія...
ЦБЗАРЬ
Такъ я и зналъ. Ну,--дальше?
АРНОЛЬДЪ.
Я думалъ, что она меня полюбитъ...
ЦЕЗАРЬ.
Блаженъ, кто вѣруетъ! Какой прекрасный
Христіанинъ могъ выйти изъ тебя!
Но кто же скептикъ злой, что эту вѣру
Разрушилъ и ея заставилъ "тѣло"
Пресуществиться снова въ "хлѣбъ"?
АРНОЛЬДЪ.
Никто,--
Но каждый день и часъ и каждый мигъ
Мнѣ говоритъ яснѣе и яснѣе:
"Она тебя не любитъ!"
ЦЕЗАРЬ.
Что жъ,-- она
Противится тебѣ?
АРНОЛЬДЪ.
О, нѣтъ: спокойна,
Послушна мнѣ она, но молчалива
И холодна, и терпѣливо сноситъ
Любовь мою, но къ ней нейдетъ на- встрѣчу.
ЦЕЗАРЬ.
Вотъ это странно: ты, вѣдь, такъ красивъ
И храбръ еще въ придачу. Красота
Нужна для страсти, храбрость -- для тщеславья.
АРНОЛЬДЪ.
Я спасъ ей жизнь, спасъ жизнь ея отца,
Спасъ домъ ихъ отъ пожара!
ЦЕЗАРЬ.
Другъ,-- все это
Не значитъ ничего: вѣдь благодарность --
Ни дать ни взять, что камень философскій:
Нельзя найти, чего на свѣтѣ нѣтъ.
АРНОЛЬДЪ.
И я не нахожу ея!
ЦЕЗАРЬ.
А былъ бы
Доволенъ ты, когда бъ ее нашелъ?
Отъ благодарности хотѣлъ бы ты
То получить, что страстью лишь дается?
Нѣтъ, нѣтъ! Ты хочешь быть любимымъ (такъ, вѣдь,
Зовете вы пріятное вамъ чувство?) --
Любимымъ ради самого себя,
Не за здоровье иль богатство, юность
Иль власть, иль санъ, иль красоту: за это
Васъ могутъ только грабить; но любимымъ
Какъ отвлеченное понятье,-- ради
Невѣдомо чего; вѣдь такъ всегда
Всѣ скромные любовники желаютъ,
Такъ хочешь, другъ, и ты.
АРНОЛЬДЪ.
Когда бъ любимъ
Я былъ,-- не сталъ бы спрашивать: за что?
ЦЕЗАРЬ.
Навѣрно--сталъ бы, и еще отвѣту
Не вѣрилъ бы. Я знаю: ты ревнуешь.
АРНОЛЬДЪ.
Къ кому?
ЦЕЗАРЬ.
Быть можетъ,--къ самому себѣ.
Вѣдь ревность -- все равно, что тѣнь на солнцѣ.
Блестящій шаръ вамъ кажется могучимъ;
Для вашей маленькой вселенной слишкомъ
Великъ онъ; но при всемъ его величьѣ
Достаточно малѣйшей тучки, самыхъ
Ничтожныхъ испареній здѣшней влаги,--
И вы на небо смотрите ужъ гордо:
Его браните пасмурнымъ, затѣмъ,
Что взоръ вашъ на безоблачное небо
Взглянуть не смѣетъ: вѣдь ничто васъ, смертныхъ,
Такъ не слѣпитъ, какъ свѣтъ. Вотъ, и любовь
Для васъ--что солнце: высоко надъ вами
Царитъ она; земная жъ ваша ревность--
Что тучка, заслоняющая солнце,
Которая отъ васъ же поднялась.
АРНОЛЬДЪ.
Но не всегда жъ ревнуешь безъ причины?
ЦЕЗАРЬ.
Конечно: если атомы столкнутся,--
Вселенная въ опасности! Но я
Заговорилъ о томъ, что недоступно
Тебѣ. Вернемся лучше мы къ землѣ.
Итакъ,--прекрасная частичка праха,
Олимпія, что мраморная дѣва,
Кумиръ чудесный, но -- увы! -- холодный,
Не чувствуетъ твоей пожара страсти,
Не пламенѣетъ пламенемъ твоимъ?
АРНОЛЬДЪ.
Рабъ!
ЦЕЗАРЬ.
Въ Римѣ за побѣдной колесницей
Шелъ рабъ -- затѣмъ, чтобъ правду говорить.
Ты -- тріумфаторъ: рабъ -- къ твоимъ услугамъ.
АРНОЛЬДЪ.
Скажи мнѣ: какъ любви ея достигнуть?
ЦЕЗАРЬ.
Покинь ее.
АРНОЛЬДЪ.
Я этого не въ силахъ!
ЦЕЗАРЬ.
Конечно: если бъ ты ее покинулъ.
То и болѣзнь въ лѣкарствѣ бъ не нуждалась.
АРНОЛЬДЪ.
Какъ ни несчастенъ я,-- все жъ не отдамъ
Своей любви за все земное счастье!
ЦЕЗАРЬ.
Ты ею обладалъ и обладаешь;
Чего жъ еще?
АРНОЛЬДЪ.
Хочу я, чтобы мною
Она владѣла, чтобъ я въ сердцѣ жилъ
У ней, какъ у меня -- она...
П. Морозовъ .
ПРИМЕЧАНИЯ
Стр. 115. Повѣсть "Три брата", соч. Джошуа Пиккерсгилля младшаго, издана въ 1803 г. и въ настоящее время составляетъ большую библіографическую рѣдкость: экземпляра ея нѣтъ даже въ Британскомъ Музеѣ. Повѣсть Льюиса "Лѣсной Демонъ" въ первоначальномъ своемъ видѣ никогда не была издана, а появилась только въ позднѣйшей передѣлкѣ, въ 1811 г., подъ заглавіемъ: "Часъ пополуночи, или Рыцарь и Лѣсной Демонъ".
На чистомъ листѣ своего экземпляра "Преображеннаго Урода" г-жа Шелли написала слѣдующее:
"Этотъ сюжетъ долго былъ любимымъ сюжетомъ Байрона. Кажется, онъ объ этомъ говорилъ и въ Швейцаріи. Онъ прислалъ мнѣ часть пьесы, когда она была кончена, и я списала съ нея копію. Въ ту пору онъ приходилъ въ ужасъ отъ разговоровъ о томъ, что онъ позволяетъ себѣ плагіаты, или что онъ долго выискиваетъ свои идеи и пишетъ съ трудомъ. Онъ отдалъ Шелли Айвенсово изданіе Британскихъ поэтовъ, чтобы какой-нибудь англійскій ротозѣй не увидалъ этой книги у него въ домѣ и не разболталъ-бы потомъ объ этомъ у себя на родинѣ; по этой же причинѣ онъ всегда отмѣчалъ, когда начато и когда кончено имъ то или другое произведеніе, чтобы имѣть потомъ возможность доказать, что оно написано въ короткое время. Въ этой драмѣ онъ кажется, не измѣнилъ ни одной строчки съ тѣхъ поръ, какъ она была написана. Онъ сочинилъ и исправлялъ ее въ умѣ. Я не знаю, чѣмъ онъ думалъ ее закончить; но онъ самъ говорилъ, что весь сюжетъ уже обдуманъ имъ до конца. Въ то время появился въ печати грубый намекъ на его физическій недостатокъ,-- намекъ, переданный мнѣ имъ же самимъ, для того, чтобы я не узнала о немъ отъ кого-либо другого. Ни одинъ поступокъ Байрона и, можетъ быть, ни одна строчка изъ всего, имъ написаннаго, не свободны отъ вліянія этого физическаго недостатка".
Стр. 119. Воздушной струей пронеситесь,
Какъ призракъ на Гарцскихъ горахъ.
"Извѣстное нѣмецкое суевѣріе -- гигантская тѣнь, отражающаяся въ облакахъ на Брокенѣ". (Прим. Байрона).
Стр. 120. Сынъ Клинія со свѣтлыми кудрями.
Въ своихъ "Отрывочныхъ замѣткахъ" (Detacbed Toughts) 1821 г. Байронъ, между прочимъ, говоритъ: "Говорятъ, Алкивіадъ пользовался успѣхомъ во всѣхъ своихъ битвахъ. Но въ какихъ именно? Назовите ихъ! Когда вы произносите имя Цезаря, Аннибала или Наполеона,-- вы сейчасъ-же вспоминаете Фарсальскія поля, Мунду, Алезію, Канны, Тразимену, Требію, Лоди, Маренго, Іену, Аустерлицъ, Фридландъ, Йаграмъ, Москву; но совсѣмъ не такъ легко пересчитать побѣды Алкивіада,--хотя и ихъ можно было-бы указать, но не съ такой легкостью, какъ Левктру и Мантинего Эпаминонда, Мараѳонъ Мильтіада, Саламинъ Ѳемистокла и Ѳермопилы Леонида. Впрочемъ, трудно указать въ древности другое имя, которое обладало-бы такимъ обаяніемъ, какъ ими Алкивіада. Почему это? Я не могу отвѣтить на этотъ вопросъ. Можетъ быть кто нибудь скажетъ?"
Стр. 121. Волосъ его завѣщанныхъ по смерти
Рѣкѣ родной, Сперхею...
Сперхей -- рѣчное божество, супругъ Полидоры, дочери Пелея, сестры Ахилла. Пелей бросилъ въ рѣку волосы своего сына Ахилла, въ надеждѣ, что его зять Сперхей приметъ эту жертву и поможетъ Ахиллу благополучно возвратиться изъ Троянскаго похода. Си. Иліаду, XXXIII, 140--153.
Стр. 134. Кто величаво
Надъ Карѳагеномъ слезы лилъ.
"Говорятъ, Сципіонъ Африканскій Младшій повторялъ стихи Гомера "Будетъ нѣкогда день" и пр. и плакалъ надъ развалинами Карѳагена. Лучше было бы, если бы онъ его не разрушалъ". (Прим. Байрона).
Стр. 141. Ахиллъ любилъ такъ точно
Свою Пентезилею.
Пентезилея, царица амазонокъ, была убита Ахилломъ, который потомъ плакалъ надъ умирающей, сожалѣя объ ея красотѣ и храбрости.