ПРОСТИ!

(Farewell! If ever fondest prayer).

Прости! Когда мольба сильна

За души ближнихъ предъ Отцомъ,

Моя мольба Ему слышна --

И ты оправдана вѣнцомъ...

Нѣмѣетъ страсть и скорбь тиха:

Смѣй, духъ, безъ жалобъ крестъ нести!

Святѣй кровавыхъ слезъ грѣха

Единый стонъ: Прости! Прости!

Уста молчатъ; сухи глаза;

Но въ сердцѣ сиромъ не замретъ

Неизсушимая слеза,

И боль, и память -- не уснетъ...

Духъ говоритъ: He прекословь,

Хоть боль не хочетъ рокъ нести!

Лишь знай: вотще была любовь,--

И все вмѣсти въ одно: Прости!

РАЗЛУКА

(When we two parted).

Я помню разлуки

Убійственный зовъ,

Безгласныя муки

И слезы безъ словъ,

Блѣдный, какъ снѣгъ, твой ликъ,

Поцѣлуй холоднѣй...

Скорбный, сулилъ тотъ мигъ

Скорбь этихъ дней!

Зорь мутныхъ туманы

Застлали мнѣ взоръ,

Пророча обманы,

Паденье, позоръ...

Обѣтъ мой -- ненуженъ,

И стыдъ твой -- мой стыдъ --

Молвѣ обнаруженъ

Стожалыхъ обидъ.

Какъ звонъ похоронный,

Звукъ имени твой

Мнѣ мститъ, повторенннй

Стоустой молвой.

Чью память кляну я,

Чей въ сердцѣ кумиръ

Храню я, казню я,--

He вѣдаетъ міръ.

Насъ тайна свела --

Скорблю я безгласно,

Что забыть ты могла,

Что я вѣрилъ напрасно;

И встрѣтить готовъ

Въ срокъ тайный свиданье,

Какъ встрѣтилъ страданье,--

Въ слезахъ и -- безъ словъ.

РОМАНСЪ.

(I speak not, I trace not, I breathe not thy name).

Завѣтное имя сказать, начертать

Хочу -- и не смѣю молвѣ нашептать.

Слеза жжетъ ланиту -- и выдастъ одна,

Что въ сердцѣ нѣмая таитъ глубина.

Такъ скоро для страсти, для мира сердецъ

Раскаяньемъ поздно положенъ конецъ

Блаженству -- иль пыткамъ?.. He намъ ихъ заклясть:

Мы рвемъ ихъ оковы -- насъ сводитъ ихъ власть.

Пей медъ; преступленья оставь мнѣ полынь!

Мой идолъ, прости меня! хочешь -- покинь!

Но сердце любви не унизитъ вовѣкъ:

Твой рабъ я, --не сломитъ меня человѣкъ.

И въ горькой кручинѣ пребуду я твердъ:

Смиренъ предъ тобой и съ надменными гордъ.

Забвенье съ тобой -- иль у ногъ всѣ міры?..

Мгновенье съ тобой всѣ вмѣстило дары!

И вздохъ твой единый коритъ и мертвитъ;

И взоръ твой единый даритъ и живитъ.

Бездушными буду за душу судимъ:

Не имъ твои губы отвѣтятъ,-- моимъ!

Романсъ.

"Ты просилъ у меня пѣсню" -- посылаю тебѣ попытку, которая стоила мнѣ немалаго труда и потому, кажется, совсѣмъ не стоить того употребленія, какое ты хотѣлъ изъ нея сдѣлать. Если это вѣрно, брось ее въ печку безъ дальнихъ словъ." (Байронъ -- Муру. 4 мая 1814).

ЮЛIAHЪ.

Отрывокъ.

(Julian. A fragment).

I.

Ha воды пала ночь, и сталъ покой

На сушѣ; но, ярясь, въ груди морской

Гнѣвъ клокоталъ и вѣтръ вздымалъ валы.

Съ останковъ корабельныхъ въ хаосъ мглы

Пловцы глядѣли... Мглу, въ тотъ черный мигъ,

Пронзилъ изъ волнъ протяжный, слитный крикъ,--

За шхеры, до песковъ береговыхъ

Домчался и въ стихійныхъ стонахъ -- стихъ.

II.

И въ брезжущемъ мерцаньи, поутру,

Исчезъ и слѣдъ кричавшихъ ввечеру;

И остовъ корабля -- на днѣ пучинъ;

Всѣ сгинули, но пощаженъ одинъ.

Еще онъ живъ. На отмель нахлестнулъ

Съ доскою валъ, къ которой онъ прильнулъ,

И, вспять отхлынувъ, сирымъ пренебрегъ,

Единаго забывъ, кого сберегъ,

Кого спасла стихіи сытой месть,

Чтобъ онъ принесъ живымъ о жившихъ вѣсть.

Но кто услышитъ вѣсть? И чьихъ изъ устъ

Услышитъ онъ: "будь гостемъ"? Берегъ пустъ.

Вотще онъ будетъ ждать и звать въ тоскѣ.

Ни ногъ слѣда, ни лапъ слѣда въ пескѣ:

Глазъ не открылъ на островѣ уликъ

Живого; только верескъ чахлый никъ.

III.

Всталъ, нагъ и осушая волоса,

Съ молитвой онъ воззрѣлъ на небеса...

Увы, чрезъ мигъ иные голоса

Въ душѣ начальный возмутили миръ.

Онъ -- на землѣ; но что тому, кто сиръ

И нищъ, земля? Лишь память злую спасъ,

Да плоть нагую -- Рокъ. И Рокъ въ тотъ часъ

Онъ проклялъ,-- и себя. Земли добрѣй,--

Его одна надежда -- гробъ морей.

IV.

Едва избѣгшій волнъ -- къ волнамъ повлекъ

Шатаяся, стопы и изнемогъ

Усиліемъ, и свѣтъ въ очахъ запалъ,

И онъ безъ чувствъ на брегъ соленый палъ.

Какъ долго былъ холоднымъ трупомъ онъ,--

He вѣдалъ самъ. Но явь смѣнила сонъ,

Подобный смерти. Нѣкій мужъ предъ нимъ.

Кто онъ? Одной-ли съ нимъ судьбой роднимъ?

V.

Онъ поднялъ Юліана. "Такъ-ли полнъ

Твой кубокъ горечи, что, горькихъ волнъ

Отвѣдавъ, отъ живительной струи

Ты отвратить возмнилъ уста твои?

Встань! и, хотя сей берегъ нелюдимъ,--

Взгляни въ глаза мнѣ,-- знай: ты мной хранимъ.

Ты на меня глядишь, вопросъ тая;

Моихъ увѣдавъ, и познавъ, кто я,

Дивиться болѣ будешь. Ждетъ насъ челнъ;

Онъ къ пристани придетъ и въ спорѣ волнъ".

VI.

И, юношу воздвигнувъ, воскресилъ

Онъ въ немощномъ родникъ замершій силъ

Цѣлительнымъ касаньемъ: будто сонъ

Его свѣжилъ, и легкій вспрянулъ онъ

Отъ забытья. Такъ на вѣтвяхъ заря

Пернатыхъ будитъ, вѣстницей горя

Весеннихъ дней, когда эѳиръ раскрылъ

Лазурный путь паренью вольныхъ крылъ,

Той радостью духъ юноши взыгралъ;

Онъ ждалъ, дивясь,-- и на вождя взиралъ.

POMAHСЪ.

(Stanzas for music).

(There's not a joy the world can give).

O Lachrymarum fons, tenero saeros

Ducentium ortus ex animo: quater

Felix! in imo qui scatentem

Pectore te, pia Nympha, sensit.

Gray, Poemata.

Какая радость замѣнитъ былое свѣтлыхъ чаръ,

Когда восторгъ былой истлѣлъ и отпылалъ пожаръ?

И прежде чѣмъ съ ланитъ сбѣжалъ румянецъ юныхъ лѣтъ,

Чувствъ первыхъ, изсушенъ поникъ въ душѣ стыдливый цвѣтъ.

И тѣхъ, что носятся въ волнахъ съ обрывками снастей, --

Вѣтръ буйный мчитъ на рифъ вины иль въ океанъ страстей.

И коль въ крушеньи счастья имъ остался цѣлъ магнитъ,--

Ахъ, знать къ чему, гдѣ скрылся брегъ, что ихъ мечты манитъ?

Смертельный холодъ ихъ объялъ, мертвѣй чѣмъ Смерть сама:

Къ чужой тоскѣ душа глуха, въ своей тоскѣ нѣма.

Гдѣ слезъ ключи? Сковалъ морозъ волну живыхъ ключей!

Блеснетъ ли взоръ -- то свѣтлый ледъ лучится изъ очей.

Сверкаетъ ли рѣчистый умъ улыбчивой рѣкой

Въ полночный часъ, когда вотще душа зоветъ покой,--

To дикой силой свѣжій плющъ зубцы руинъ обвилъ:

Такъ зеленъ плющъ!--такъ остовъ стѣнъ подъ нимъ и сѣръ, и хилъ!

Когда бъ я чувствовалъ, какъ встарь, когда бъ я былъ -- что былъ,

И плакать могъ надъ тѣмъ, что рокъ -- умчалъ и я -- забылъ:

Какъ сладостна въ степи сухой и мутная струя,--

Такъ слезъ родникъ меня бъ живилъ въ пустынѣ бытія!

Романсъ.

Эти стихи Байронъ прислалъ Муру для нѣкоего г. Поуара, который издалъ ихъ съ музыкой сэра Джона Стивенсона. "Мнѣ очень весело посылать тебѣ грустную песню", писалъ поэтъ 2 марта 1815 г. Затѣмъ, 8 марта, онъ писалъ ему же: "Одно событіе, смерть бѣднаго Дорсета,-- и воспоминаніе о томъ, что я когда-то чувствовалъ и что долженъ былъ бы чувствовать и теперь, но не могу, заставило меня разрѣшиться этими мыслями, которыя теперь въ твоихъ рукахъ". Годъ спустя, въ другомъ письмѣ къ Муру. Байронъ говоритъ: "Я горжусь тѣмъ, что эти стихи -- самые правдивые, хотя и самые грустные изъ всѣхъ, много написанныхъ".

РОМАНСЪ.

(Stanzas for music).

(Bright be the place of thy soul...)

Сіяй въ блаженной, свѣтлой сѣни!

Изъ душъ, воскресшихъ въ оный міръ,

He цѣловалъ прелестнѣй тѣни

Сестеръ благословенный клиръ.

Ты все была намъ: стань святыней,

Безсмертья преступивъ порогъ!

Мы боль смиримъ предъ благостыней:

Мы знаемъ, что съ тобой--твой Богъ.

Персть надъ тобой легка да будетъ,

Какъ изумрудъ -- свѣтла трава,

Цвѣты цвѣтутъ, и мысль забудетъ

О сѣни смертной: ты--жива!

Земля сводъ кущъ всегда зеленыхъ

Взроститъ... Но пустъ ни скорбный тисъ

Здѣсь не печалитъ думъ смущенныхъ,

Ни темнолистный кипарисъ.

POMAHСЪ.

(Stanzas for music).

(They say that Hope is happiness).

Надежду Счастьемъ не зови:

Хранитъ минувшее Любовь.

Пусть будетъ Память -- храмъ Любви,

И первый сонъ ей снится вновь.

И все, что Память сберегла,

Надеждой встарь цвѣло оно;

И что Надежда погребла,

Въ ея слезахъ растворено.

Обманной далью льститъ стезя:

Манящимъ маревамъ не вѣрь!

Чѣмъ были мы, намъ стать нельзя;

И мысль страшна,-- что мы теперь...