(Отрывокъ)
Венеція, Венеція! Въ тотъ мигъ,
Какъ мраморъ стѣнъ твоихъ сравняется съ водами,
Въ странахъ тебѣ чужвхъ раздастся скорбный крикъ
И стонъ надъ этими потопшими дворцами
Промчится по твоимъ лазоревымъ зыбямъ.
Когда, пришлецъ, горячими слезами
Я плачу о тебѣ, -- твоимъ сынамъ
Чтожъ дѣлать? Плакать? Нѣть иное...
Они роптать въ своемъ тупомъ покоѣ
Лишь могутъ, столь же мало въ томъ отцамъ
Подобные, -- какъ слизь и тина ила,
Отсадокъ отливающихъ валовъ,
Подобны пѣнѣ брызжущей, чья сила
Кидаетъ на берегъ заблудшихъ моряковъ;
Такъ и потомки -- предкамъ знаменитымъ
Подобны мало и, влачась, ползутъ
Какъ раки медленно по улицамъ прорытымъ...
О горе, горе имъ! Вѣка ужь не пожнутъ
Бывалыхъ жатвъ... Весь плодъ тринадцати столѣтій
Величья, славы -- слезы, или прахъ...
И каждый памятникъ, какой бы ты ни встрѣтилъ,
О странникъ: храмъ, дворецъ иль саркофагъ,
Тебе предстанеъ трауромъ повитый!..
Самъ левъ лежитъ недвиженъ, какъ убитый...
Несется чуждый шумъ безсмысленный, глухой
Вдоль по волнамъ лазурнымъ, въ вѣкъ иной
Привыкшимъ отвѣчать отзывнымъ колыханьемъ
Ha звуки, что неслись подъ яркою луной
Изъ трепетныхъ гондолъ, сливаяся съ жужжаньемъ
И съ шопотомъ твоихъ ликующихъ дѣтей,
Въ которыхъ даже грѣхъ былъ символомъ кипѣнья
Пол у денной кров и и жажды наслажденья...
Лишь сила лѣтъ могла потокъ кипучій сей
Унять и обратить его теченье
На правый путь отъ бездны роковой,
Растлѣнья бездны, полной упоеній,
Волненія въ крови и сладкихъ ощущеній.
Всежъ лучше, чѣмъ развратъ и мрачный и глухой,
Народовъ плевелы во времена упадка,
Когда порокъ является во всей
Безстыдно гнусвой наготѣ своей,
Когда веселіе -- ничто, какъ лихорадка
Безумія; когда улыбокъ всѣхъ разгадка --
Единое убійство, и когда
Надежда -- только лживая
Больному свѣтомъ брезжущая точка
За полчаса до смертнаго суда.
Аполлонъ Григорьевъ.
"Время", No 1, 1861