Гнев Джаззара. -- Сношения эмира Бешира с англичанами. -- Поход великого везира. -- Новые междоусобия на Ливане. -- Бегство эмира. -- Политическое состояние Сирии. -- Проект Порты. -- Возвращение эмира. -- Примирение горцев и война с Джаззаром. -- Его смерть и память о нем. -- Меры, принятые Портой для завладения Аккой. -- Война между пашами. -- Ссоры комиссаров Порты за сокровища Джаззаровы. -- Банкир-еврей сдает Акку Сулейман-паше. -- Усиление эмира ливанского. -- Казни. -- Дела Дамасского пашалыка. -- Дерзости бедуинов. -- Гендж Юсеф. -- Поход эмира на Дамаск. -- Абу Набут в Палестине. -- Начало величия эмира Бешира. -- Обращение Шихабов в христианство. -- Политические и религиозные соображения. -- Мнение Европы об эмире Бешире.
Джаззар торжествовал. Жестокая опала настигла мутуалиев, которые доверились французам, их шейхи пришли искать убежища на Ливане, но эмир объявил, что над ним самим висела также мстительная сабля Джаззара. В самом деле, паша назначал правителями Ливана двух сыновей эмира Юсефа и поручал им отплатить эмиру за поносную смерть их отца. Этим Джаззар домогался двоякой цели: отомстить эмиру за его бездействие в осаду Акки и усугубить в будущем влияние свое на Ливане при умножении поборов и налогов, ибо всегда он мог вооружить одного из братьев на другого и продолжать с ними ту же жестокую игру, которая при их отце наполняла его казну добычей горцев.
Между тем коммодор Сидней Смит, спаситель Акки, имел случай узнать об эмире ливанском, о его способностях, о причинах его бездействия в осаду Акки и понял, что лучшим оплотом Сирии противу вторичного нашествия французов могли бы послужить племена ливанские. Он навестил эмира в горах в Айн-Анубе (в 4 часах от Бейрута) 95, обменялся с ним подарками по восточному обычаю и поручил ему раненого своего племянника для поправления его здоровья в горах. Узнав об опасениях его со стороны Джаззара, коммодор поспешил в Акку, чтобы ходатайствовать за него у паши. Но Джаззар с гордостью отверг всякое ходатайство, посмеялся над доводами коммодора и объявил эмира изменником. Обиженный коммодор жаловался своему посольству на неблагодарного лашу. Между тем великий везир Хаджи Юсуф Диа-паша со 100-тысячной армией спускался в Сирию. Ему были переданы Портой депеши английского коммодора, а эмир со своей стороны приносил жалобу на Джаззара, свидетельствуя о своей верности и доставляя в знак усердия значительное количество провианта для армии.
Отложив разбирательство дела до изгнания французов из Египта, везир наградил эмира ливанского великолепным кафтаном и в силу полномочия, коим он был облечен от султана для устройства Сирии, пожаловал эмира наследственным владетельным князем горы Ливанской (Джебель-Друз 96 ) и Антиливанской (Вади-т-Тим), Баальбека и долины Бекаа (Кили-Сирии), округа Джубейля и страны мутуалиев (Биляд-Бшари); притом он утверждал за ним все древние права Маанов и ставил его в прямую зависимость Порты с тем, чтобы паши взимали только определенную поземельную подать за округа, ему вверенные, и вовсе не входили в его дела.
Эти великие милости остались мертвой буквой в повелениях великого везира. Везир был гостем в Сирии, а Джаззар -- хозяином в Акке. Не рассчитав этого обстоятельства, эмир Бешир доставил Диа-паше годичную подать с Ливана, много породистых коней в подарок и около 10 тыс. четвертей хлеба для армии. Джаззар хладнокровно на все смотрел из-за аккских стен; везиру ни подарков, ни провианта, ни податей не доставил, а ждал только, чтобы столичный гость со своей армией вышел из Сирии. Везир был еще в Газе и готовился к походу в Египет, а Джаззар посылал в горы со своим войском сыновей эмира Юсефа, удержав у себя заложником младшего их брата 97.
Ливанские племена с радостью приняли новых князей в надежде избавиться от поборов, которыми обременил их эмир Бешир, чтобы заслужить милость великого везира. Паши дамасский и тараблюсский по наказу Диа-паши поспешили отправить войско в помощь к эмиру и обнародовали строгие предписания горцам, чтобы не выходить из повиновения. Но все это, равно как и сделанный эмиром к горцам призыв для изгнания Джаззаровых полчищ, осталось без действия. Заблаговременно посеянные Джаззаром раздоры между антиливанскими князьями открывали ему со всех сторон легкий доступ в Ливан. Наследственная безнравственность эмиров антиливанских не переставала обуревать округа Хасбею и Рашею в угодность Джаззару. Там братоубийства между Шихабами были столь обычным делом, что матери эмиров клятвенно обязывали своих детей не пребывать никогда всем в одном месте, во-первых, для того чтобы не предаваться искушению братоубийства, во-вторых, чтобы в случае нападения родственников не всем погибнуть вместе, а оставить мстителя по себе.
Эмир Бешир с 500 друзами шейха Бешира Джумблата бежал в Джубейль. Двоюродные его братья за ним погнались. Они налагали контрибуцию на народ, вторично взимали подати, а войска, данные им пашой, жгли и грабили деревни. Горцы покаялись в измене своему эмиру, но поздно. Эмир скитался по северным округам, переходя с места на место потаенными тропинками, пока, наконец, получил приглашение от коммодора Сиднея Смита с нарочно отправленным к нему кораблем в Тараблюс идти морем в Газу к великому везиру. Эмир Бешир, вверивши свое семейство преданным ему шейхам-мусульманам Бени Рад, которые владели округами Даннийя, Хосн и Сафита, и поручивши своих немногих приверженцев покровительству дамасского паши, сел на английский корабль в декабре 98, был занесен бурей до Барбарийских берегов и после трехнедельного плаванья достиг эль-Ариша, границы египетской.
Везир принял его ласково и предложил ему 10 тыс. своего войска, чтобы вопреки Джаззару занять Ливан. Эмир отклонил это предложение, зная, что ему было невозможно удержаться в горах при помощи 10 тыс. грабителей, а довольствовался обещанием везира по окончании дел в Египте освободить Ливан и всю Сирию от чудовищного Джаззара. Джаззар этим временем брал контрибуции с городов и селений, взимал подати с [жителей] Набулусских гop, подлежащих дамасскому паше, осаждал крепость Саннур, куда укрылись набулусские шейхи, бунтовал антиливанских эмиров против дамасского паши, с которым был в разладе, подстрекал тараблюсских мусульман к возмущениям, готовя таким образом пути в этом пашалыке другому бродяге Мустафе Берберу, который по следам Джаззара и теми же средствами успел впоследствии завоевать Тараблюсский пашалык и заставить Порту терпеливо сносить его дерзости. Странное зрелище: вся Сирия была в долгой хаотической тревоге, и с каждым годом возникали новые бродяги, которые захватывали власть и под наружным видом повиновения пашам и Порте были в существе независимы. Одни только племена ливанские, среди своих неприступных скал, при феодальном своем устройстве, с каждым годом более и более делались игралищем пашей благодаря семейным враждам своих эмиров.
Экспедиция Юсуфа Диа-паши в Египет открылась неудачами. Джаззар, чтобы ослабить еще более влияние Порты на Сирию и самому остаться полномощным властелином, успел подкупить и капудан-пашу, и многих вельмож столичных для тайного противодействия всякому успеху великого везира; а между тем повсюду, где замечал готовые горючие вещества в этом просторном сирийском костре мятежей, кидал искру и усердно раздувал пламя. По окончании египетской кампании везир, не смея атаковать Джаззара, готового выдержать вторую осаду, довольствовался тем, что отнял у него южную сторону его пашалыка, санджак Газы, назначив туда пашой из туземцев Мухаммеда Абу Марака. Порта со своей стороны видя, что ее влияние слабело в Сирии, и не смея приступить к Джаззару, главному виновнику зла, думала поддержать свою власть размножением пашей. В Хаме и в Хомсе, по меже великой пустыни, были назначены паши. Туземный шейх Денш изгнал их оттуда. Юсуф-паша, из знаменитого рода эль-Адема, не мог также завладеть пожалованным ему пашалыком Тараблюсским.
Караван мусульманских поклонников каждый год терпел обиды от бедуинов, которые пользовались религиозными смутами Аравийского полуострова, чтобы в свою очередь бушевать в Сирийской пустыне. С одной стороны, Порта не щадила усилий, ухищрений и пожертвований всякого рода, чтобы обеспечить для правоверных исполнение священных поклоннических обетов, а с другой -- Джаззар преследовал своими кознями дамасского пашу, которому было вверено это важное дело, и при каждой его неудаче, при возрастающем ропоте правоверных во всей империи возобновлял он свои верноподданнические и благочестивые предложения, подкрепляемые подарками министрам, и ручался открыть правоверным путь в Мекку, лишь бы только Дамасский пашалык был присоединен к его владениям.
В диване стали рассуждать о принятии решительных мер для правительственного устройства Сирии, для обуздания пашей и туземных вассалов, для облегчения участи народов и внушения им доверенности к правительству. Было положено назначить великого везира Юсуфа Диа-пашу полномочным начальником всей страны, от Тавра до Персидского залива и до Красного моря, и сосредоточить в его руках все управление двенадцати пашалыков, оставя при нем значительную часть армии.
Таким образом, Порта по двухвековом опыте сознавалась в необходимости вторичного завоевания областей, почти бесспорно покоренных Селимом. Дела Европы и открывшаяся затем война с Россией воспрепятствовали исполнению этой великой государственной меры. Но каким залогом Порта могла обеспечить если не успех гражданского подвига великого везира, то по крайней мере верность своего наместника после успеха? С самого основания турецкой империи кто из пашей не бунтовался, когда его средства позволяли сделать это безнаказанно?
Эмир Бешир долго странствовал на английском флоте. Убедившись, наконец, в том, что ни обещания великого везира, ни ходатайство англичан, ни фирманы султанские не возвратят ему утраченного княжества, он решился испытать еще раз свою судьбу при помощи людских страстей и общего неудовольствия горцев противу его соперников. Он высадился в Тараблюсе, поселился в северных отраслях [отрогах] Ливана, подведомых дамасскому паше, стал наблюдать за ходом дел в горах и приводить в действие знакомые ему пружины. Сыновья Юсефовы, эмир Саад эд-Дин и эмир Хусейн, под руководством своего министра Беза, родом маронита, были заняты систематическим грабежом горцев для уплаты сумм, обещанных Джаззару. Стали взимать помесячно подати, и при каждом сборе наряжались разорительные экспедиции войсками, данными от паши в пособие эмирам. При всем том было еще много недоимок, а паша гневался. Эмир Бешир улучил время, чтобы, с одной стороны, напомнить о себе горцам, а с другой -- ходатайствовать у паши. Паша, предвидя, что поставленные им эмиры недолго устоят противу происков соперника, стал требовать с угрозами немедленной уплаты недоимок.
Новые притеснения, к которым эмиры были принуждены прибегнуть, вывели из терпения горцев. Стали открыто требовать прежнего правителя. Депутация от народа была отправлена к Беширу с просьбой принять вновь управление и с клятвенным обещанием, что горцы не признают над собой другого господина и готовы отстоять эмира от всех преследований Джаззара.
Эмир был принят с восторгом горцами, усталыми от междоусобий и поборов 99. Народные сочувствия придали вид триумфального шествия походу его в Шуф. Там соперники его успели занять Дейр эль-Камар 2 тыс. Джаззаровых албанцев. Шейхи один за другим приставали к эмиру Беширу. Джурджос Без, который управлял под именем Юсефовых сыновей, боясь, чтобы его не блокировали в горах, сдал Дейр эль-Камар эмиру, спустился со своими албанцами в Бейрутскую равнину и оттоле, усиливши свое войско до 6 тыс. всяким сбродом, продолжал еще два года войну с эмиром, жег деревни у подошв Ливана и несколько раз доводил до последней крайности эмира, который, не находя обещанной подпоры у горцев, сражался часто один со своими слугами, чтобы не дать доступа в горы ватагам Джаззара. Джурджос Без, потерявши надежду возвратить своим питомцам отцовское наследие, вступил опять в переговоры с Беширом на том основании, чтобы округ Джубейль был отдан в удел сыновьям Юсефа.
Обе договаривающиеся стороны хорошо ведали, что Джаззар не простит им, если они примирятся. Чтобы усыпить Джаззара, Без доложил ему, будто эмир Бешир разбит им наголову, будто горцы просят пощады, будто он с небольшим отрядом вступил в горы, а опальный эмир будет отослан в Акку в цепях. С этим известием он отпустил албанскую милицию и тотчас заключил оборонительный союз с эмиром Беширом. Так кончились долгие междоусобия эмира с двоюродными братьями; но горцам не было еще суждено отдохнуть.
Джаззар гневался, зная, что Ливан ему недоступен, пока его племена в мире между собой. Еще года три он не переставал сеять раздоры на Ливане, оказывая свое покровительство эмирам Сулейману и Аббасу, родственникам и соперникам Бешира. Масса народонаселения в этот раз отстояла своего князя, пока паша, видя, что при этих проделках не поступало в его казну ни одного пиастра подати с Ливана, согласился, наконец, по ходатайству своего банкира из евреев Хаима, признать эмира Бешира князем ливанским под условием взноса 400 тыс. пиастров за недоимки прошлых лет и полумиллиона ежегодной подати (1803 г.).
За год до своей смерти Джаззар успел опять исходатайствовать у Порты Дамасский пашалык, поручась в безопасности каравана 100. Караван он вверил Сулейман-паше, тому самому, который за несколько лет перед тем подвергался опале по случаю любовного заговора невольниц Джаззаровых с мамлюками, а потом, поскитавшись несколько лет в кочевьях бедуинов, успел опять войти в милость к Джаззару и получить начальство над его войсками в разных экспедициях. Жителям Дамаска, которые в первый и во второй раз его управления жаловались на него в Порту или закрывали ему ворота своего города, он отомстил огромными пенями и собрал контрибуцию со всей области весьма простым средством: с каждого муселима, начальника округа или участка, он требовал известной суммы в положенный срок, предоставя ему или платить из своего кармана, или взыскать по своему усмотрению с жителей. С бедуинов, которые пасли свои стада в пашалыке, было трудно добыть денег. Джаззар забрал у них разом 100 тыс. голов лошадей, верблюдов, рогатого скота и насильно заставил городских жителей раскупать этот скот, а хозяевам предложил выкупить свою собственность по взаимному согласию с приобретателями.
Аккский пашалык давно уже ознакомился с финансовой системой своего паши. Вся торговля была в его руках. В старину торговля пользовалась полной свободой в Турции; но в [XVIII] столетии и правительство османское, и паши в областях стали вводить монополию на некоторые продукты. Шейх Дахир эль-Омар почерпал в монополиях средства для своих великих замыслов. Джаззар при помощи своего банкира Хаима, которому шутя однажды отрубил нос и ухо, распространил систему своего предшественника не только на все продукты, но даже на все дела по управлению. Так, например, он отдал на откуп градские думы (диван-машвара), предоставя откупщику назначать там членов и секретарей, которые раскупали должности по условленным ценам. Даже чудовищное право взимания контрибуции с городов однажды или дважды в год отдавалось на откуп. Откупщик выбирал по своему усмотрению горожан и купцов или их детей и терзал их, доколе не уплачивалась требуемая с каждого сумма. В Бейруте помнят еще, как целые семейства бросались в море, чтобы избавиться от своих мучителей... При таких подробностях, которые покажутся преувеличенными тому только, кто незнаком с турками не в столице, но в областях османских, излишним кажется входить в рассуждения. Они всего лучше пояснят нынешнее моральное и материальное состояние Сирии.
Никто здесь не проклинает памяти Ахмеда Джаззара. В народе сохранилась слава о его могуществе, о его богатствах, о смелом и упорном его праве. Самые его причуды, его кровавые потехи, кары, которым подвергались целые области, все это сильно поразило воображение азиатов. Удивление и страх, посеянный Джаззаром, предостерегли память тирана от укоризны народной. Азиат искони покоряется могуществу, в чьих бы оно ни было руках. В жестокостях своего властелина он видит неминуемые приговоры судьбы, на которые он роптать не привык. Красивая мечеть, построенная Джаззаром в Акке, с гостиным двором, с великолепным фонтаном призывает на близлежащую могилу раба божия Ахмеда благословение правоверных.
Он скончался в апреле 1804 г. Мы видели, каким образом боснийский беглец, бродяга Ахмед, успел собственным гением сделаться знаменитым пашой Джаззаром, или -- по переводу -- пашой-резником. Если Джаззар служит выражением тогдашнего политического образования края, то и обстоятельства, последовавшие за его кончиной, послужат к тому, чтобы вернее оценить отношения самой Порты к этой области и степень ее влияния на судьбы Сирии.
За двенадцать лет перед тем Порта, удостоверившись, что открытой силой нельзя было отделаться от этого вассала, поручала Халиль-паше, отставленному под видом немилости от Тараблюсского пашалыка, погубить его изменой. Но Джаззар недаром содержал своих шпионов в столице и сыпал золото самим членам Верховного совета. Уведомленный вовремя, он отравил ядом Халиль-пашу и захватил все его имущество. С того времени Порта была принуждена довольствоваться уверениями его в преданности и в верности престолу, при явном небрежении всех ее фирманов, и тем количеством подати, сколько причудливому паше угодно было платить в султанскую казну. Как только дошла в столицу весть о болезни Джаззара, было повелено Ибрахим-паше халебскому тайно готовиться завладеть Аккским пашалыком тотчас по смерти Джаззара и описать в казну все его сокровища. Ибрахим был снабжен надлежащими фирманами, но он опоздал. Как только Джаззар испустил дух, его начальник штаба (кеая), боясь мщения войск, ненавидевших его, скрыл смерть своего господина дня два или три и, вызвав из тюрьмы какого-то Исмаил-пашу, бывшего в службе Джаззара и подпадавшего опале, провозгласил его пашой будто по завещанию Джаззара.
Заговор удался. Новый властелин, едва освобожденный от оков, был признан войском и мамлюками, которые в каждом пашалыке играли в ту пору роль янычар стамбульских и евнухов серальских. Исмаил выдал им выслуженного жалованья около 700 мешков (до 3 млн. руб. серебром) и, не заботясь о том, что скажут в столице, издал повеления от своего имени во все округа, подвластные его предшественнику.
Хитрый эмир Бешир отвечал новому паше, что он готов признать его власть, как только будет предъявлен султанский фирман; а между тем, уведомленный о том, что паша халебский уже вступал в Дамаск по повелению Порты и готовился атаковать похитителя, посылая подарки и тому, и другому, и торговался и с тем и с другим в ожидании, чем все это окончится.
Сулейман-паша, начальник Джаззарова войска, возвратившись из Мекки, присоединился к Ибрахиму. Исмаил заперся в Акке и готовился к обороне. Поспел и флот из столицы под начальством капудан-паши, поспел и комиссар, нарочно наряженный для описи казны Джаззаровой. Акка была осаждена. Капудан-паша должен был с моря поддерживать осаду. Впрочем, каждый из представителей Порты действовал по своему усмотрению, имея в виду прежде всего свои выгоды. Капудан-паша, вместо того чтобы атаковать бунтовщика с моря, вошел в переговоры и, нагрузивши на флот часть сокровищ Джаззаровых для султана и для себя самого, обещался исходатайствовать Исмаилу прощение и подтверждение в пашалыке.
Ибрахим и Сулейман, видя это, сняли бесполезную осаду, а комиссар Порты Рагиб-эфенди, озлобленный на капудан-пашу, который воспользовался взятками, принадлежавшими комиссару, и поссорившись с Ибрахимом, заключил свои условия с Сулейманом, чтобы доставить ему наследие Джаззара. Он поспешно отправился в столицу и возвратился оттуда с фирманом в руках на имя своего кандидата. Между тем, похититель, ободренный обещаниями капудан-паши, вышел с войском в поход, чтобы покорить свой пашалык и собрать подати. Сулейман ожидал его в Назарете, он успел склонить на свою сторону племена мутуалиев и горцев набулусских. Эмир ливанский получил предписание от Порты содействовать Сулейману. Похититель Исмаил со своей ватагой дрался храбро, но был разбит, выдан победителю изменой своих телохранителей, отправлен в Константинополь, и голова его выставлена у ворот серальских.
Однако ж Сулейману еще не был открыт доступ в Акку. Разбитые войска Исмаила заперлись в крепости и требовали уплаты жалованья, выслуженного под знаменами бунтовщика. Еврей Хаим, банкир Джаззара, устроил дело своим посредничеством и принял в крепость пашу поручившись за него в уплате требуемых сумм. Так-то, через руки безносого еврея, переходили от одного паши к другому судьбы пространных областей под шатким скипетром султанов.
Несметные сокровища всякого рода остались после Джаззара. Не говоря уже о том, сколько было расхищено во все эти обуревания, сколько было роздано войскам и сколько досталось его преемнику Сулейман-паше и комиссару Рагибу, прибывшему из столицы на вожделенный пир, более 10 млн. руб. серебром было отправлено в столицу. В существе Порта не могла жаловаться на бунты своих пашей. После каждого бунтовщика плоды его грабительств периодически поступали в султанскую казну, насытивши сперва вельмож и чрезвычайных комиссаров дивана. Чем продолжительнее, чем ненаказаннее был бунт, тем богаче наступала жатва. Что же касается вопля народного, он не мог доходить до султана, особенно с далеких областей; а если бы и дошел, то по основным понятиям турецкого правосудия казнь грабителя служит достаточным удовлетворением ограбленному, а имущество его принадлежит казне.
Когда Сулейман-паша, Рагиб-эфенди и банкир Хаим, бывший при Джаззаре первым министром на том основании, что при управлении, которого первым и главным атрибутом служат поборы, первую и главную роль должен играть банкир, когда они втроем стали разбирать, счеты Джаззара, то ими найдены облигации и расписки разных правителей ливанских или претендентов на неимоверную сумму 40 тыс. мешков, что по изменившемуся курсу пиастра составит от 15 до 18 млн. руб. серебром. Эту сумму стали они требовать от эмира Бешира. Эмир отвечал, что Джаззар, выручая деньги по облигациям, никогда не возвращал самих облигаций и что почти все эти суммы были давно уплачены. Наконец, после долгих переговоров он внес 150 тыс. руб. серебром сверх обыкновенного налога и был подтвержден в своем княжестве вопреки козням родственников.
Под управлением Сулейман-паши народ отдохнул несколько от страшных испытаний эпохи Джаззара. Новый паша оказал постоянное благорасположение к эмиру ливанскому, который удачно воспользовался тем для утверждения владычества своего постепенным укрощением вассалов, привыкших к своеволию под его предшественниками. Двоюродные братья эмира, сыновья Юсефовы, уже не внушали ему никакого опасения, они спокойно управляли Джубейлем под ведением тараблюсского паши, а наставник их Джурджос Без, верный договору, которым заключилась последняя междоусобная война, сделался усердным союзником Бешира и несколько лет сряду, особенно в междуцарствие пашей, оказывал ему великие услуги своим умом и саблей. Младший его брат заступил его место при эмирах джубейльских.
Влияние двух Безов и привязанность к ним единоверных маронитов беспокоили эмира, который мыслил только о самовластии. Чтобы вернее погубить своего союзника и первого министра, он предоставил ему полную власть в исполнении разных мер, клонившихся к устройству лучшего порядка, но долженствовавших возбудить неудовольствие шейхов, а сам в своем кругу искусно распускал слухи, будто все эти меры были придуманы Безом и братом его. Когда неудовольствие шейхов созрело, эмир поручил своему брату Хасану составить заговор с врагами Безов и в то время, когда Хасан с заговорщиками занимали Джубейль, низлагали сыновей Юсефа, умерщвляли младшего Беза, эмир душил в тюрьме старшего брата и затем по обычаю Шихабов ослеплял своих двоюродных братьев раскаленным железом и резал у них языки. Тогда-то влияние эмира усилилось, и "славой его наполнился мир", по выражению арабов. Округ Джубейль вошел опять в состав Ливанского княжества. Эмир Касем, сын Бешира, был назначен туда правителем с утверждения Мустафы Бербера, который в это время завладел Тараблюсским пашалыком.
В Дамаске Порта сменяла одного пашу другим за их неспособность повести караван в Мекку. Каждый год новые несчастия приключались каравану. Ваххабиты, которых войско простиралось в это время до 300 тыс. всадников, под начальством предприимчивого Сауда и его сыновей заняли Мекку, сменили шерифа, потомка Мухаммедова, который по инвеституре от халифа управлял священными городами Аравии, не признавали власти султана и проповедовали свою суровую секту, простирая наезды до восточных округов Сирии. Паши дамасские за огромные суммы покупали у этих раскольников позволение посетить Мекку, подвергаясь при этом самым унизительным условиям. Так, например, ваххабиты требовали, и не без причины, чтобы в караване не было ни мальчиков, ни вообще безбородых, а между тем караваны часто гибли в пустыне по невозможности сберечь провизию от хищных наездников. Уже вместо тех караванов, которые в первой половине прошлого столетия простирались от 70 и до 100 тыс. человек и оживляли Сирию и Аравию меновой торговлей, едва 150 или 200 человек, исполненных фанатической веры в предопределение, пускались теперь в путь, исполненный опасностей. Ропот возрастал во всей империи.
Порта, не зная, как пособить беде, назначила пашой дамасским простого делибаши, начальника сотни наездников Гендж Юсефа, который отличился в службе у пашей дамасских своими подвигами противу ваххабитов. Гендж Юсеф ваххабитов не укротил, но оказал великую услугу истреблением буйной партии янычар дамасских и покорением племен ансариев и исмаилитов, которых успел обложить податью, уняв их дикую независимость и разрушивши их замки. Бунты и междоусобия пашей были во все это время нормальным злом Сирии. Уже Мустафа Бербер, случайно назначенный комендантом цитадели тараблюсской, овладел всей областью, брал с народа подати по произволу и не признавал над собой ничьей власти. Паша дамасский пошел на него с огромным войском, осадил крепость и заставил Мустафу бежать к аккскому паше. Порта в свою очередь досадовала на слишком большое усиление дамасского паши, в приемах которого проглядывал характер Джаззара. Чтобы испытать его расположение, ему было повелено идти со своим войском и казной на войну с Россией 101. Паша отвечал, что ему надлежало прежде всего защищать свои области противу ваххабитов. Тогда было поручено Сулейману, на верность и на тихий нрав которого Порта вполне полагалась, погубить своего соседа и занять его пашалык. Сулейман вызвал эмира Бешира. Эмир с 15 тыс. горцев обложил Дамаск и требовал от жителей выдачи опального паши, под угрозой спустить с Ливана 50 тыс. горцев и отдать им город на разграбление. Гендж Юсеф недолго устоял: опасаясь собственных войск, которые в предчувствии его падения стали грабить его имущество, он забрал свою казну и бежал в Антакью (Антиохию), откуда поплыл в Египет. Он был дружески принят Мухаммедом Али и скоропостижно умер, чтобы оставить египетскому паше свои богатства (1815 г.).
Сулейман-паша занял Дамасский пашалык и назначил опять Бербера в Тараблюс. Прибрежная часть Палестины уже за несколько лет перед тем была занята буйным Мехмет-беем Абу Набутом 102, одним из мелких тиранов, которыми изобиловала Турция. Он укрепил Яффу, имеющую отличное военное местоположение, построил набережную с батареями по уровню вод и оставил в этом городе много страшных воспоминаний и два красивых фонтана. Сулейман-паша незадолго до своей кончины с разрешения Порты выслал на него войско и заставил его спасаться бегством в Египет (1819 г.) Мухаммед Али исходатайствовал ему помилование султана и пашалык Салоникский. С того времени вся прибрежная Палестина вошла в состав Аккского пашалыка.
Сулейман постоянно жаловал эмира Бешира, оказывал ему много почестей и присоединил к его княжеству плодородную долину Килисирийскую, именуемую теперь Бекаа, откуда снабжается хлебом Ливан. Это приобретение всего более послужило к возвеличению эмира и его семейства, сделавшись источником его обогащения.
В то время когда двенадцатилетний сирота Бешир ходил искать службы у своего дяди, владетельного эмира Юсефа, все его добро состояло в одном вороном жеребце, которого порода доселе тщательно сохраняется в заводе у эмира, в одной сабле и в одном вьюке домашних пожитков. Он поселился в скромном домике в деревушке Бейт эд-Дин 103, поблизости Дейр эль-Камара. Теперь, сделавшись властелином гор, поправши своих соперников и усиливши свое влияние более всех предшественников, он обратил скромный приют своей юности в великолепный дворец с мраморными фонтанами, с легкими колоннадами, со всеми прелестями и со всеми причудами арабского зодчества. С двадцати верст расстояния он провел туда горные потоки 104. Вода, которая в здешних климатах проливает жизнь и прозябание и в песок, и в скалу, покрыла садами и плантациями окрестные пригорки. Сотни арабских кобылиц благороднейших пород Сирийской пустыни и Хиджаза наполняли его конюшни, и более тысячи отборных всадников, телохранителей эмира, составляли гарнизон дворца и были готовы по первому слову скакать по всем направлениям для исполнения приказов центральной власти, которая заменяла мало-помалу при этом даровитом князе феодальные самоуправства вассалов и облегчала участь поселян. Она основывалась не на буйном содействии шейхов, но на признательности народной. Возрастающее благоденствие на Ливане и правосудие Сулейман-паши, который заменил умеренным, постоянным налогом грабительство Джаззарово, позволяли эмиру, не притесняя народа, собирать значительные суммы, которыми поддерживался блеск его дворца и водворялась кругом его роскошь, эта могучая пружина политического влияния во всем азиатском мире. С другой стороны, эмир отнимал уделы у провинившихся вассалов и жаловал ими своих сыновей.
К этой цветущей эпохе должно отнести обращение владетельного дома Шихабов в христианство. Было ли это обращение следствием убеждения или расчетом политическим, на это трудно отвечать утвердительно. В самом деле мусульманский княжеский дом, заброшенный среди христиан и друзов ливанских, принужденный часто бороться противу пашей и не обретающий опоры среди вековой анархии, кроме местных элементов, не мог долго пребывать верным своей отцовской вере. Фамильные предания о родстве с аравийским пророком не были достаточным залогом преданности далекого потомства мухаммеданскому закону. Ливан был населен одними друзами и христианами; одно из этих племен долженствовало рано ли, поздно ли принять в свои недра владетельный дом, отчужденный от мечети и от мусульманских законоучителей. Друзы приходят постепенно в упадок со времен Фахрэддиновых, сама их религия, причудливая смесь разноязычных догматов, порожденная безумием египетского халифа, религия без основной мысли, без чувства, равно чуждая и светлых эмблем язычества, и благоговейных преданий и упований иудейства и чистых восторгов христианских, и могучих порывов ислама, осуждена только влачить бессильную борьбу против успехов разума, а недоступная тайна, которой она себя окружила, не защитит ее от неминуемого закона, под коим склонилась и мудрая Изида.
Между ливанскими христианами марониты были и древнее, и многочисленнее. Имея феодальное дворянство своего исповедания в Кecpyaне, они представляли значительные элементы политического развития. Притом деятельное и способное духовенство Рима давно уже поселилось, между ними, обучало юношество и руководило умами народными, вкореняя в этой стороне развившееся на Западе влияние духовной власти. Внутреннее устройство племени этого искони было основано на совокупном элементе теократии и феодализма. Мы уже видели, что при эмире Юсефе все управление находилось в руках маронитов Саада эль-Хури и сына его Гандура; то же влияние возымели впоследствии братья Безы, марониты. Впрочем, обращение князей ливанских в христианство не могло быть ни торжественным, ни повсеместным. Будучи основано на веротерпимости, коренной привилегии горского племени, и на охлаждении Шихабов к отцовской вере, оно не менее того было обязано окружать себя тайной в государстве, где отступление от господствующей веры наказывается смертью 105.
Сказывают, что один из Шихабов, эмир Али, при эмире Юсефе первый принял тайно христианство. Маронитское духовенство объясняет это подобно сказанию наших летописей об обращении св. Владимира после богословских толкований с евреями, мусульманами и христианами. Но сами внуки эмира Али сказывали мне, что обращение их деда было делом жены его из племени друзов, которая, любя страстно своего мужа и ревнуя и боясь, чтобы он по праву мусульманина, наскучивши ею, не взял еще других жен, сама по чувству обратилась в веру, обеспечивающую святые права супружеские, и при помощи даровитого патриарха маронитского успела впоследствии обратить и мужа своего.
Это сказание тем правдоподобнее, что ни один из Шихабов не заглядывал во всемирную историю, чтобы из нее почерпнуть мысль, основанную на великих законах, коими управляются человеческие общества и в силу коих во всех странах и во все века святой подвиг обращения государей и народов в христианство и искупление древнего грехопадения женщины было провидением предоставлено женскому полу, обретающему в сей религии те высокие преимущества, без которых и в просвещенной Греции, и в благоустроенном Риме, и в идеальной республике Платона права половины человеческого рода мало отличались от грубого уничижения, в коем поныне попираются они на Востоке.
Эмир Бешир первый из владетельных князей Ливана принял внутренне христианскую веру. Его примеру последовали почти все его родственники на Ливане. Впрочем, до самого своего падения он скрывал свою религию, и даже в эпоху египетского правления, отличавшегося умной веротерпимостью в Сирии, он тщательно соблюдал наружные обряды ислама, творил намазы в мечетях, когда ему случалось гостить у пашей, клялся Мухаммедом пред мусульманами и даже во дворце своем в Бейт эд-Дине, окруженный христианами, строго содержал пост рамадана, отказывался и от стакана воды в летний жар, и от трубки, которая в остальное время почти постоянно дымилась в его устах. В его дворце была красивая часовня, где ежедневно католический священник служил обедню, но это было под благовидным предлогом: жена его была черкешенка, обращенная в христианство.
Г. Ламартин, посетивший эмира в 1832 г., называет религию его загадкой и уверяет, что он не имел никакого внутреннего убеждения, будучи друзом с друзами, христианином с христианами, мусульманином с мусульманами. В этом, как и во многом, ошибся г. Ламартин, не вникнув в положение эмира и упустив из виду те политические обстоятельства, которые предписывали эмиру скрывать свою религию. Христианином он был по убеждению и доказал это тем, что в продолжение 15-летней болезни первой своей жены он воздержался и от второго брака, и от невольниц, которых у себя воспитывал в христианском законе, готовя их в невесты своим сыновьям и внукам. По смерти же жены своей он сам обвенчался с одной из этих невольниц. Внешние обряды ислама он соблюдал по необходимости, но никогда ни он, ни предшественники его не выдавали себя за друзов, как полагает г. Ламартин. Что же касается до казней, измен и жестокостей, которыми он утвердил свою власть и которые не совсем соглашаются с духом христианства, то известно, до какой степени католическое духовенство снисходительно в этом отношении, особенно когда дело идет о мерах политических, и как легко покупать отпущение всяких грехов и выписывать индульгенции из Рима. Таким образом, и согласно со здешними понятиями о вере, эмир мог быть искренним и усердным католиком и в то же время пребывать верным кровавой стезе, по которой с остервенением шел род его искони 106. Впрочем, если крещение детей Шихабова дома могло быть покрыто тайной, то обряды погребения представляли большие неудобства. Обыкновенно призывали сперва в дом католическое духовенство для совершения всех христианских обрядов над умершими, а потом являлись имамы для мухаммеданских омовений и они-то выносили тело на кладбище. С другой стороны, во избежание толков в народе относительно вероисповедания членов его семейства, было всем им строжайше запрещено от эмира показываться в городах, подведомых пашам. Этими мерами предусмотрительный эмир отклонял грозу, которая висела над головой потомка Мухаммедова, изменившего исламу. Увидим впоследствии, как гроза эта разразилась над его преемником за открытое сознание в христианстве.
Вслед за Шихабами эмиры-друзы Абу Лама, бывшие в родственных связях с ними, владетели богатого округа Метен, прилегающего к маронитскому Кесруану и населенного по большей части христианами, приняли также христианскую веру по маронитскому исповеданию. Впрочем, все эти эмиры -- Шихабы и Абу Лама, рожденные в христианстве или принявшие крещение за 20 или за 40 лет сохраняют и доселе многое от своих прежних религий. При крещении дается им христианское имя Юсеф (Иосиф), Сулейман (Соломон) и проч., но этих имен они не употребляют, а носят имена вовсе не христианские, каковы Мухаммед, Ахмед, Мурад, Али, Хайдар и т.п. Притом они, не испрашивая разрешения папы, как в том обязаны другие католики, женятся по своему произволу, как и в прежних религиях, на ближайших своих родственницах, кроме двух первых степеней, а это потому, что по понятиям своим о дворянстве они не могут искать невесты вне своего рода, разве между покупных невольниц 107. Римская церковь, торжествуя драгоценным приобретением и ласкаясь выгодами в будущем ради политических и прозелитических своих видов на эту сторону Востока, расчетливо допускает все эти вольности и довольствуется тем, что новообращенные эмиры отказались от многоженства и от свободы развода. Сказывают, что некоторые из эмиров изъявили желание прииять христианство православное, но строгость правил греческой церкви и неизменное соблюдение соборных установлений о браках были единственной тому препоной.
Обращение эмиров в христианство имело для Сирии важные политические последствия, которых пределы трудно еще определить. Племя маронитов, бывшее дотоле в совершенном уничижении, не только получило при новой своей аристократии политический перевес над всеми другими племенами Сирии, кроме мусульман, но еще привлекло к себе беспокойное участие Запада, и сочувствиями своими сблизилось с Европой. Общественное мнение Запада уже прочит маронитам какую-то самостоятельность, слишком загадочную для всякого беспристрастного наблюдателя племен восточных. Как бы то ни было, обращение эмиров открыло новую эру политической жизни для маронитов. По мере того как обращались эмиры в христианство, круг действия католического духовенства на Ливане значительно распространялся, и средства его деятельности умножались и усиливались. Но при этом политическом перевороте стали проглядывать признаки той борьбы, которая в наши дни двоекратно облила Ливан пламенем и кровью, уже не под знаменами двух враждебных партий аристократических, но борьбы собственно народной между племенами разных вероисповеданий.
В религиозном отношении обращение эмиров еще не прочно, несмотря на усердие новоосвященных и в особенности их жен и детей, на их ханжество, можно сказать. По низложении эмира Бешира и по удалении его семейства в Константинополь и в Малую Азию, почти все его дети и внуки, даже те, которые родились в христианстве, сделались опять Мухаммеданами в 1845 и 1846 гг.
Антиливанские Шихабы, несмотря на отпадение от мусульманства ливанской отрасли их дома, продолжали прежние свои сношения с ней, признавали над собой влияние и, можно сказать, даже покровительство ливанского князя и, верные своим семейным преданиям, не переставали среди домашних козней обагрять руки то братской, то отцовской кровью. На самом Ливане один из новокрещеных Шихабов, эмир Хасан, умертвил своего отца и дядю, и сам эмир Бешир выколол глаза еще кое-каким родственникам.
В продолжение 15 лет правления Сулейман-паши эмир упрочил свою власть на Ливане и вместе с тем доставил мир и благоустройство горским племенам. Народ, приписывающий обыкновенно и беды свои, и благоденствие ближайшим их виновникам, привык видеть в эмире своего избавителя от долгих страданий прежней эпохи, а влияние эмира и почести, коими окружал его паша, и богатства, накопленные им в столь необыкновенно продолжительный период мира, те страшные опалы, которым подвергались, по его слову, целые семейства могущественных его вассалов, его строгий бесстрастный вид и быстрая его проницательность -- все это внушило народу самое высокое понятие о гении эмира Бешира. Живое воспоминание этих впечатлений породило в наше время убеждение в том, что без старого эмира Бешира невозможно упрочить правление на Ливане. Убеждение это нашло сильных поборников в самой Европе. Панегиристы эмира упустили из виду одно обстоятельство: не оспаривая правительственных его способностей, заметим, что два периода мирного его правления -- с 1804 по 1819 г. и с 1832 по 1840 г. -- соответствуют эпохе Сулейман-паши аккского и владычеству египетскому.
Мы видели уже, какими волнениями ознаменовано на Ливане правление эмира Бешира под Джаззаром; то же повторится под преемником Сулейман-паши. Следственно, мы вправе почитать пашей, более чем эмира, виновниками добра и зла, которые чрез руки ливанского князя навестили горы в разные периоды 50-летнего его правления.
Комментарии
79. В 1776 г. -- Прим. ред.
80. В 1776 г. -- Прим. ред.
81. Отрядами делиев называли особые корпуса кавалерии, несшие гарнизонную службу в провинции. Отряды набирались преимущественно из местных жителей, подчинялись провинциальным правителям и получали плату только во время войны.-- Прим. ред.
82. Лeвeндии -- пехотинцы частей, несших охрану судов и подчинявшихся капудан-паше -- командующему турецким флотом. -- Прим. ред.
83. В 1788 г. -- Прим. ред.
84. В 1790 г. -- Прим. ред.
85. Поход Бонапарта в Сирию начался в феврале 1799 г. (эль-Ариш был взят 20 февраля).-- Прим. ред.
86. Хатти шериф собственно значит священная грамота; так называются те из султанских повелений (фирманов), на коих приложена собственноручная надпись султана, каковы манифесты по делам политическим и решения по делам особенной важности.
87. Первый раз Джаззар был назначен пашой в Дамаск в 1780 г., второй раз -- около 1790 г.-- Прим. ред.
88. 7 марта 1799 г. -- Прим. ред.
89. Вильям Сидней Смит (1764--1840) -- английский адмирал. Начал службу во флоте в 1777 г.; в 1790 г., будучи на шведской службе, участвовал в русско-шведской войне; с 1793 г. принимал участие в военных действиях английского флота против Франции; с 1798 г. служил под командой адмирала Нельсона и был послан в 1799 г. в Акку для организации ее обороны. В январе 1800 г. участвовал в заключении перемирия в эль-Арише. -- Прим. ред.
90. Впоследствии маршал.
[Франсуа Бастьен де Себастиани (1772 -- 1851) -- французский дипломат, военный и государственный деятель. Играл заметную роль в осуществлении восточной политики Наполеона: ездил со специальной миссией в Стамбул в 1801 г., в Сирию и Египет -- в 1802 г.; был послом в Турции в 1806 -- 1808 гг.; способствовал вовлечению Турции в войну с Россией 1806--1812 гг.; при Луи-Филиппе -- министр иностраиных дел.-- Прим, ред.]
91. Битва произошла 16 апреля 1799 г. Бонапарт сообщил об этой битве в своих отчетах Директории ["Correspondance de Napoleon I-er, publiee par ordre de l'Empereur Napoleon III, t. V, Paris, 1860, pp. 542 -- 543].
92. О Ледже будет подробнее говорено в главе 8 этой книги.
93. Осада продолжалась от 18 марта до 20 мая 1799 г. -- Прим. ред.
94. Предположение Базили, что Наполеон не имел завоевательных планов относительно Индии, не является обоснованным. Известно, что в 1797 г., предлагая правительству Директории захват Египта, Бонапарт одной из целей похода считал возможность использовать Египет для развертывания операций против Индии, чтобы тем самым нанести сокрушительный удар Англии. В письме к Директории Бонапарт писал: "Чтобы по-настоящему уничтожить Англию, нужно захватить Египет".
В последующие годы Наполеон снова несколько раз возвращался к планам захвата Индии.
В 1800 г. он предложил Павлу I проект совместной сухопутной экспедиции в Индию. Смерть Павла I прервала все приготовления. В 1804 г. Бонапарт предполагал отправить в Индию морским путем 30-тысячное войско. И, наконец, в 1807 г., в четвертый раз вернувшись к проекту похода в Индию, Наполеон послал в Персию миссию во главе с генерал-адъютантом Гарданом для сбора сведений о путях, ведущих в Индию, о состоянии персидской армии и о возможности ее использования в предстоящей экспедиции.
После Тильзитского свидания и заключения мира с Россией Наполеон в письме от 2 февраля 1808 г. предложил Александру I план покорения Индии русско-французским корпусом.
Однако сирийский поход Наполеона в 1799 г. не был непосредственно связан с планами похода в Индию и вызывался соображениями не допустить турецкие войска к границам Египта, с тем чтобы предотвратить активизацию освободительной борьбы египтян против Франции, и стремлением дать бой турецкой армии в Сирии, использовав при этом поддержку сирийских феодалов. -- Прим. ред.
95. В июне 1799 г. -- Прим. ред.
96. В XVII в. Джебель Любнан (Ливанские горы) именовался Джебель-Друз по религиозной принадлежности основной массы населения.
97. Этот младший сын Юсефа, эмир Селим, ослепленный впоследствии своим двоюродным братом эмиром Беширом при опале, настигшей все потомство Юсефа, скончался на Ливане в 1845 г. От него-то сообщены мне многие обстоятельства сего рассказа.
98. В 1799 г. -- Прим. ред.
99. В 1800 г. -- Прим. ред.
100. В 1803 г. -- Прим. ред.
101. Имеется в виду русско-турецкая война 1806--1812 гг., закончившаяся Бухарестским мирным договором. -- Прим. ред.
102. Отцом булавы или палицы, так был он прозван по той булаве, которую всегда держал в руках ко страху всех и которой сам терзал и убивал виновных.
103. Бейт эд-Дин, или Птеддин, по мнению одних, значит -- "между двумя пригорками", и это согласно с живописным местоположением нынешнего дворца; по другому словопроизводству значит -- "дом веры".
104. На строительстве водопровода и дворца использовался принудительный труд ливанских крестьян. Строительство водопровода продолжалось четыре года (1808--1812), а дворца -- около 20 лет (с 1810 г.). В настоящее время дворец Бешира II в Бейт эд-Дине охраняется как исторический памятник. -- Прим. ред.
105. Закон этот простирался и на муртадов, т.е. на христиан, обращенных в мусульманство, а впоследствии желающих возвратиться в церковь. В 1844 г, по ходатайству представителей великих держав в Константинополе он был смягчен, Порта обещалась не казнить смертью муртадов, не обязываясь, впрочем, дозволить беспрекословно это возвращение к христианству. Свобода совести в прямом значения этого слова, не в том значении, как ее понимают по несчастью западные миссионеры в Турции,-- первое условие искренней привязанности к своей вере. Однако ж в Турции вряд ли это смягчение закона обратится со временем в пользу христианства. В этой стране, где вероотступничество сопряжено с великими преимуществами, примеры безнаказанных возвращений могут послужить к ослаблению в массах чувства религиозного.
106. В двух номерах парижского журнала "Revue d'Orient" (ноябрь и декабрь 1845 г.) заключается биография эмира Бешира, начертанная пером сентиментально фанатическим. Смешны усилия автора, чтобы омыть своего героя от упрека в религиозном двуличии. Когда все помнят в Сирии жизнь и дела знаменитого эмира, автор уверяет, будто случайно, как-то однажды эмир нашелся принужденным последовать за Сулейман-пашой в мечеть, а там охранял себя от искуса заклинаниями и христианскими молитвами. Что же касается до деяний не христианских, каковы убийство дяди и благодетеля, ослепление братьев и т.п., то все это или умолчено, или приписывается друзам, будто здешние христиане уже неспособны к таким злодействам, будто эмир Бешир, основатель самовластия на Ливане, мог быть игрушкой окружавших его шейхов.
107. Мы уже имели случай заметить, как строго сохраняет ливанское дворянство свою породу (по выражению и по понятиям арабов), чуждаясь родства с людьми низшего звания. Даже имена разделены между дворянством и низшим классом. Никогда эмир или шейх не даст своему сыну имен Георгия, Ивана, Хабиба (Любима), Бутроса (Петра) и т.п., употребляемых в народе. Дворянству присвоены имена Халиль, Мансур, Бешир, Юсеф, Юнес (Иона), Кейс, Хайдар, Мельхем и проч., которые впрочем встречаются и в народе. Кстати, об именах заметим здесь, что в Сирии христиане всех исповеданий носят имена, которые мы привыкли почитать мухаммеданскими и которых нет в календарях, каковы Абдаллах (Раб божий), Селим (по-гречески Харитон), Эсад (Лев), Эмин (Верный) и проч.