Умышленная лень и расчеты Порты. -- Основные причины расслабления Османской империи. -- Прибытие сердари-экрема в Сирию. -- Сражения под Хомсом и в Белене. -- Бездействие флотов. -- Поход египтян в Малую Азию. -- Чувства народонаселении. -- Вступничество России в дела Востока. -- Расположение других держав. -- Сражение под Коньей. -- Прибытие русского флота и войска в Босфор. -- Переговоры. -- Притязания и промахи французского кабинета. -- Кютахийский договор. -- Чувство султана к мухаммеданам и период веротерпимости. -- Ункиар-Искелесский трактат и основная его мысль.
Когда с высот Тавра сердари-экрем спускался к сирийскому берегу, первая весть, полученная им на пути, была о взятии Акки. Можно было подумать, что турецкая лень среди событий критических дала египтянам овладеть крепостью, которая почиталась оплотом Сирии после троекратной ее осады Наполеоном и турецкими пашами при Джаззаре и при Абдаллахе. Но то была не лень, а расчет. Порта желала падения Акки. Наученная вековым опытом и верная своим преданиям, она предпочитала в борьбе с вассалами извилистые пути мерам прямым и решительным. Она помнила, что торжество Джаззара над французами за стенами Акки послужило лишь к продлитию на тридцать с лишком лет постоянного бунта аккских пашей. И нет сомнения в том, что Абдаллах принял бы сердари-экрема Хусейна точно так, как Джаззар принимал верховного везира Юсуфа Диа-пашу. Порта, видела в Ибрахиме орудие для наказания Абдаллаха. Она лишь ошиблась в расчете средств этого орудия и в расчете последствий взятия им Акки. Падение прославленной крепости всего более послужило к упрочению власти Ибрахима над сирийскими племенами и в то же время вселило бодрость и воинственный дух в рекрутах, из которых, была по большей части составлена египетская армия.
Так-то открывалась в 1832 г. новая восточная драма, которой развязка потревожила всю Европу в 1840 г. Державы, которые заблагорассудили принять деятельное участие в развязке, вправе ли винить турок за то, что они умышленно допустили взятие Акки? Мы заметили, что расчеты дивана были ошибочны; не менее того были они логическим последствием тех политических начал, на которых основана Османская империя.
Полномочие, которым облекались наместники султана в областях, вместо того чтобы послужить жизненным цементом для связи великолепных обломков, из которых сабля Мухаммеда, Селима и Сулеймана воздвигла этот колосс, послужило к упрочению не государственного единства, но какой-то хаотической конфедерации вооруженных деспотов. Эти наместники беспрекословно сознавали власть своего владыки как духовного главы империи, но тогда только подчинялись его правительству, когда это согласовалось с их выгодами или когда не имели средств вести с ним войну. После удачного преобразования военной системы Махмуд с упорством и с верой в свою звезду предпринял подвиг более трудный. Ему предстояло бороться уже не против предрассудков своего народа, не против буйства янычар, но против того политического начала, которое по необходимости четыре с лишком века служило основой султанской власти, против того полномочия, которым были облечены его наместники в областях.
Судьбы кочевого племени каспийских пастухов, которое среди тревоги нашествия миллионов монголов появляется в истории Востока избранным народом бога войны, поражают ум наблюдателя. Воинские его подвиги в ту пору, когда это малочисленное племя созидало свое политическое величие, достойны лучших страниц истории древнего Рима. Но Рим умел обласкать покоренные народы, предоставя им свое гражданское право или льготы муниципальные, и в то же время перенимал от побежденных науку и религию и тем сроднялся с ними.
По потере своей политической самобытности покоренные народы последовательно привыкали видеть в Риме уже не бич мира, но центр политического их существования и источник гражданственности. Рим усыновлял покоренные племена и привязывал их к своим судьбам узами гражданства. Даже тогда, когда империя подпала военному деспотизму, области не отпадали сами собой. Ни бесчинства преторианцев, ни междоусобия императоров не послужили сигналом к бунтам. Империя рушилась не от восстания префектов или народов, но от натиска миллионов внешних врагов. Османские завоеватели, установивши непременным условием гражданского права веру в Мухаммеда, провели неприступную грань между победителями и побежденными. По взятии Константинополя поспешно заразились они всеми пороками политической дряхлости, но по гордости завоевателей отвергли и гражданский закон, и науку правления, чуждую их наследственному инстинкту. В первый период своего владычества в Константинополе султаны величались титлом кесарей римских, но вовсе не следовали стезе, проведенной кесарями в течение четырнадцати веков, и той системе, благодаря которой империя, ослабевшая в борьбе с внешними врагами, находила опору в сочувствиях подвластных народов.
Султаны и владетельное их племя остались гостями среди покоренных племен и их бичом, а по малочисленности собственного племени прибегли к удобному, но роковому феодальному устройству своего правительствa, несмотря на то что в их племени в политическом устройстве их гражданского общества не было дворянства, первого элемента феодальной власти. Под наружным блеском правительственного деспотизма господствовала по всему пространству империи совершенная анархия, и право, как государственное, так и частное, другой опоры не могло иметь, кроме материальной силы. Удалой бродяга делался самовластным повелителем области, душил народ, но извлекал из него элементы могущества, которыми отстаивал свое право против султанов, именем коих узаконялось всякое похищение власти и все ее неистовства. Еще в ту пору, когда Западная Европа верила в слепое повиновение пашей и в их готовность быть удушенными, как только посылался им от султана фирман и снурок, султаны видели себя осужденными в самую блистательную эпоху турецкого могущества периодически возобновлять завоевание наследства, завещанного им предками.
Легко постигнуть смысл правительственной реформы, предпринятой Махмудом. Она усилила власть султанов. Но спасет ли она государство? Приверженцы Турции видят в ней спасительный перелом внутреннего недуга. Но эти последовательные политические кризисы, которыми сопровождается доселе она, более и более принимают характер смертельного недуга, от которого не спасет ни усиление власти султанской, ни торжество над янычарами и над пашами, ни льготы, жалуемые подвластным племенам, ни сочувствия внешнего мира.
Вряд ли размышления эти можно почесть неуместными пред открытием военных действий уже не между двумя вассалами, но между торжествующим вассалом и законным его повелителем.
Сердари-экрем поставил свою главную квартиру на лихорадочном берегу Искендерунского залива и ждал флота и транспортов с провиантом. После шестинедельного тщетного ожидания злокачественный климат этого берега заставил его перейти в Антакью (Антиохию). Отселе отрядил он дивизионного генерала Мехмет-пашу, который слыл знатоком европейской тактики, с 10 тыс. регулярного войска и 10 пушками в город Хаму и приказал ему принять начальство над пашами, расположенными передовым отрядом в Хомсе, и укрепиться в первом из этих городов.
В эту эпоху старая турецкая дисциплина, в силу которой главнокомандующий сек по пятам своих генералов, уже распалась, а новая дисциплина плохо еще водворялась. Мехмет-паша, исполненный самонадеянности, не послушался осторожных предписаний сердари-экрема и, ничего не проведав о движениях неприятеля, не подозревая, что Ибрахим уже выступал из Дамаска, спустился в Хомс со своим отрядом и располагался занять эту позицию, чтобы скорее пожать лавры победы над бунтовщиком.
Ибрахим между тем подвигался на север вдоль Оронта, этой реки, называемой у арабов эль-Аси (Строптивой), по причине ее течения с юга на север, в противность всех рек Южной Азии, текущих с севера на юг. Сам Ибрахим шел на завоевание с юга на север, в противность обычному ходу завоевателей с севера на юг. В двух переходах от Дамаска, в эль-Кусейре, присоединилась к нему дивизия, которая во время осады стояла передовым постом в Тараблюсе и Баальбеке. 26 июня, за два часа до захождения солнца, египетское войско неожиданно в боевом порядке подступало к Хомсу. Турки отдыхали за городом от усталости с дороги, без палаток и без провианта, а паши на берегу Оронта закуривали свои кальяны.
Такова была первая встреча египетских войск с султанскими. С обеих сторон было до 10 тыс. регулярного войска и столько же иррегулярного. Турецкие полки недолго устояли противу натиска египетской пехоты, и сам Мехмет-паша отчаянной храбростью не мог искупить свою оплошность. К ночи дело было решено, а на утро Хомс занят Ибрахимом. Турки потеряли половину своей артиллерии, 2 тыс. убитыми и 3 тыс. пленными.
Эта легкая победа довершала впечатление, произведенное на сирийские племена взятием Акки, и обеспечивала Ибрахиму покорность края. Остатки турецкой дивизии в своем побеге более претерпели от своих нерегулярных сподвижников, чем от победителей. Низамы, именуемые в торжественном слоге Востока мансурие (победоносцами), были осмеяны и ограблены в этом общем побеге нерегулярными наездниками башибузуками. Они сбрасывали с себя мундиры и ранцы, которые извлекали на них поругания и обиды. Можно ли было ожидать более пагубных результатов от первого появления в Сирии этого любимого создания Махмуда, плода десятилетних упорных усилий, на котором основывались надежды грядущих судеб империи? Толпа бегущих заразила паническим страхом все отряды, расставленные на пути для обеспечения сообщений с главной квартирой. Поток грозил разломать и главную квартиру. Для удержания его фельдмаршал прискакал сам к мосту Джиср эль-Хадид 130 на Оронте, и там своей рукой стал рубить бегущих. Он поспешил реформировать кое-как свою армию и подвинулся к Халебу, чтобы закрыть этот город от Ибрахима. Но вскоре убедился он во враждебном расположении жителей халебских.
Подобно Дамаску, Халеб славился в исламе своим буйством. Фанатическое его народонаселение разделяется на две партии -- енчарие и эмирие 131, коих взаимная вражда служила единственной опорой правительственного влияния. Среди вековой повсеместной анархии Халеб постепенно принимал вид анархической республики. В ту пору обе партии -- и потомки Мухаммеда, именуемые эмирами, и потомки янычар, учрежденных в эпоху завоеваний и никогда не служивших правительству, были равно недовольны стамбульскими преобразованиями, и упрекали своего султана в ереси.
Когда Ибрахим занял Дамаск, явилась к нему депутация от жителей халебских с просьбой освободить их город от пашей. Османский фельдмаршал, проведав о расположении города и опасаясь бунта, отказался от защиты Халеба и поспешил занять горные проходы Тавра, древние Врата Сирийские, чтобы прикрыть Малую Азию от вторжения египтян. Искендерунские лихорадки значительно обессилили его войско. Вслед за лихорадками показалась и холера. От повальных болезней турецкий солдат не унывает, но поражение под Хомсом лишало его той бодрости, без которой турецкое войско, в чалме ли оно или в ранцах, осуждено поражению.
Чтобы сохранить сообщение с морем, Хусейн-паша занял высоты Белена между Антиохийским озером и Искендерунским заливом. Между тем Ибрахим, подвигаясь к Халебу, находил везде радушный прием, постановлял новые власти и забирал встречаемые на пути обозы турецкой армии. Три недели спустя после хомского дела он атаковал Беленское ущелье. Войска его дрались здесь храбро и с верой в своего предводителя и в победу. Сочувствия народонаселений, утомленных бесчинствами турецкой армии после хомского дела, внушали новую бодрость египтянам. Маневры Ибрахима были хорошо приноровлены к местностям. Египтяне небольшими отрядами последовательно опрокидывали турок с занимаемых ими высот, а артиллерия очищала пред ними ущелья. Беленское дело едва ли не лучший стратегический подвиг Ибрахима 132.
Отселе турки безостановочно перебежали остальные отрасли [отроги] Тавра, и сердари-экрем довершил роковые ошибки сирийской экспедиции тем, что по сдаче неприятелю Врат Сирийских в Белене до того потерял голову, что не озаботился о защите Врат Киликийских в Колек-Богазе. В этом ущелье, которое на десять с лишком верст пролегает едва проходимыми тропинками, среди страшных скал и пропастей, один батальон и две пушки были достаточны, чтобы совершенно замкнуть путь в Малую Азию. Фельдмаршал расставил кое-где плохие нерегулярные отряды под начальством какого-то Садык-паши, а сам с остатками разбитой армии поспешно ретировался вовнутрь Малой Азии, по дороге в Конью (древний Икониум).
Курды и туркмены, кочующие в Карамании, были бичом для побежденных, а Ибрахиму служили они проводниками. Слух о выступлении его из Аданы, где египетский авангард едва не захватил самого сердари-экрема, мгновенно очистил перед ним ущелье Колек-Богаз, откуда нашествие египетское врывалось в самое сердце империи.
Заметим еще, что в Искендеруне египетское войско нашло огромные запасы, которые при всей медленности турецкой армии в походе из столицы в Сирию едва поспели морем пред самым ее бегством. Фельдмаршалу было тогда предложено бросить в море все эти запасы, чтобы не достались они Ибрахиму, а без запасов Ибрахим не мог бы его преследовать. Но Хусейн в своем полуевропейском костюме пребывал верным патриархальному духу Азии. "Истреблять щедрые дары, коими аллах утоляет голод своего создания, -- тяжкий грех, -- отвечал он, -- довольно то, что мы ведем войну с правоверными, морить их голодом не нужно".
Оба виновника сирийских бедствий Хусейн и Мехмет были без гнева приняты султаном, которого деды казнили как измену несчастья или ошибки своих полководцев. Когда народонаселения охотно передавались бунтовщику, верность войска и пашей, которые храбро дрались за своего государя, выкупали все их ошибки. Впрочем, Махмуд понял, что гений знаменитого aгa-паши истощился в потоках крови янычарской и что одна преданность своему государю при беспощадной суровости к мятежникам не заменяет талантов в полководце. С того времени Хусейн занимает пашалык Виддинский и копит миллионы торговлей и монополиями.
Флот под начальством Халиль-паши не принял никакого участия в военных действиях. После Беленского сражения он встретился с египетским флотом в Кипрском море. Несколько недель сряду оба адмирала крейсировали в виду друг друга, как бы условившись избегать сражения. Затем Халиль-паша спустился в Мармарисскую бухту, у Карийского берега, насупротив Родоса. Египетский флот стал его там блокировать, пока буря согнала египтян в Кандию, в Судский залив, на зимовку. Тогда Халиль-паша поплыл обратно в столицу 133. Оба адмирала были лишены своего сана и впали в немилость. Халиля укоряли в доброжелательстве к египетскому паше за то, что он предохранил султанский флот от истребления и советовал заключить мир с Мухаммедом Али. Ибрахим, со своей стороны, был озлоблен на египетского адмирала за то, что он нe атаковал турецкого флота. Оба адмирала были вправе после Беленского дела ожидать переговоров между Портой и Египтом, вместо того чтобы продолжать бесполезные кровопролития.
Но в ту пору у Мухаммеда Али кружилась голова от успехов, которые превосходили все его ожидания. Ибрахим в своих донесениях уверял старика, что после хомского и беленского дел он не побоится встречи со 100-тысячной турецкой армией. У Махмуда нрав был уже закален в борьбе с вассалами; он приходил в злобу, но не в уныние после двухкратного поражения, которое по справедливости приписывалось ошибкам генералов. Мухаммед Али не ходатайствовал о мире, а со стороны законного государя открытия [переговоров] о мире были бы сопряжены с уничижением.
Бунты Боснии и Албании были усмирены. Известно, что Мухаммед Али заблаговременно раздувал пламя бунтов в европейской Турции, чтобы отвлечь внимание Порты от Сирии. Целых два года лучшие полки низама под начальством верховного везира Мехмета Решида, лучшero из турецких полководцев, были заняты войной в Румелии против буйных ее племен 134. Султан отозвал оттуда свою армию. Кроме двадцати батальонов и двадцати эскадронов, довершивших свое образование в этой трудной школе, усмиренные племена охотно шли под знамена верховного везира, умевшего своей храбростью и своим умом внушить им доверие к себе. Около 30 тыс. албанцев и босняков под предводительством своих удалых беев перешли в Азию. На этих-то сынов Румелии, вскормленных войной в анархической их родине, полагался преимущественно верховный везир для наказания феллахов нильских, построенных в регулярные батальоны, но всегда презираемых турками.
Остатки разбитой армии Хусейна стекались вторично в Конью куда равномерно шла навстречу Ибрахиму румелийская армия. Сам султан с необыкновенной деятельностью ускорял приготовления к походу, одушевлял дарами и ласковой речью ревность своих офицеров, делал смотры, лично заботился о солдате. В ожидании верховного везира его начальник штаба Эмин Реуф-паша формировал армию в Конье. Ему было приказано избегать сражения и в случае надобности отступить.
Мухаммед Али между тем насильственными мерами набирал рекрутов для своей сирийской армии и снабжал Ибрахима с моря артиллерией и всем нужным для продолжения кампании среди зимы. Около двух месяцев оставался Ибрахим в Аданском пашалыке. Он успел привлечь в свою службу нерегулярную конницу из туземцев. Мы уже заметили, что дорога в Малую Азию была пред ним открыта. Ибрахим разослал туда своих агентов с поручением поддерживать в грубых племенах этого края дух негодования на правительственные реформы султана и изображать победителя ваххабитов орудием аллаха для спасения ислама.
В октябре он перешел с армией ущелье Тавра, направляясь к Конье. Народонаселение на пути охотно покорялось ему. Строгая дисциплина египетского войска и правосудие Ибрахима к жителям, утомленным от безначалия турецкой армии, распространяли по всей Малой Азии великую славу о нем и обеспечивали ему народное сочувствие.
Буйный дух и феодальное самоуправство малоазийских деребеев незадолго пред тем были обузданы Махмудом, но первые попытки преобразования всегда тягостны для народа. Власть наследственных деребеев переходила по распоряжению правительства в руки безнравственных чиновников. Правительственная власть усиливалась, но не менее того народу приходилось жалеть о прежних своих притеснителях, и неудовольствие на реформу более и более распространялось, и всюду ждали Ибрахима как избавителя.
Накануне прибытия Ибрахима в Конью отступил оттуда Эмин Реуф-паша с главной квартирой в Ак-Чаир. Верховный везир не замедлил принять начальство над армией, которая простиралась до 55 тыс. при 90 орудиях и была во всех отношениях несравненно лучше той, которая так напрасно погибла в Сирии. Резерв из 20 тыс. отборного войска, в том числе гвардии султанской, был расположен лагерем на азиатском берегу, неподалеку от столицы, или стоял гарнизоном в самой столице.
Итак, судьба империи вверялась армии верховного везира. В случае его поражения, 20-тысячный резерв не спас бы Константинополя. Мы видели, какие чувства проявлялись в племенах малоазийских. Дух янычарства таился еще в самой столице и порой выражался пожаром, по старому навыку. Все полицейские строгости Хозреф-паши, облеченного полномочием военного генерал-губернатора и любимца этой эпохи, не унимали сплетен кофейных домов. Махмуд хорошо понимал, что, если и в третий раз фортуна благоприятствовала Ибрахиму на поле сражения, он мог идти беспрепятственно на Константинополь, а приближение его произвело бы восстание в самой столице.
Итак, борьба счастливого вассала с законным его государем обращалась уже в важный политический вопрос о существовании самой империи под царственной ее династией. Мухаммед Али и Ибрахим были не из числа тех пашей, которые свергали с престола султана, чтобы пасть ниц пред его родным братом и наследником, как это действительно случилось в 1808 г., когда Мустафа Байрактар воцарил самого Махмуда. Европейские державы могли тогда спокойно ждать решения внутреннего кризиса Турции, но в нынешних обстоятельствах кризис восточный принимал объемы важного политического вопроса для самой Европы, потому что предстояла, очевидно, перемена династии и ряд таких последствий, которые могли бы породить европейскую войну.
Географическое положение России, желание кабинета нашего обеспечить в соседнем нам государстве внутренний мир и законную власть ради промышленного развития всего берега Черного моря, которому вековой исполинский труд наших государей создал новые судьбы, наконец, самые отношения наши к Турции после Адрианопольского мира и желание упрочить этот купленный победами мир на надежнейших основах сочувствия правительства и народа турецкого и их доверия к могущественному северному соседу -- все это обязывало Россию предупредить бедствия, коими угрожала Востоку и самой Европе туча, скопившаяся с юга в центре Малой Азии.
В течение первых трех лет после Адрианопольского мира восточная политическая система России принесла свои плоды. Османский кабинет, испытавши силу оружия России, удостоверился, наконец, в откровенности и в прямоте русского слова и в охранительном направлении русского двора. Едва возродившаяся Греция, недовольная предписанными ей границами, и христианские племена, подвластные Турции, с глубоким прискорбием смотрели на охранительное направление России относительно Османской империи. Но по справедливости могли ли они ожидать улучшения своей судьбы от падения царственной династии? Если бы даже распалась Османская империя, были ли христианские племена в состоянии стяжать существование самобытное без содействия Европы, а вооруженное вмешательство Европы при тех расположениях, какие были уже выказаны некоторыми из великих держав, угрожало лишь усугублением зол страдальческому Востоку, который всего более нуждался тогда в отдыхе.
Султан Махмуд, вверяя судьбу свою случайностям одного сражения, обратился в то же время к России, прося ее заступничества, на тот случай, если будет проиграна и эта последняя решительная ставка. По взятии Ибрахимом Акки, когда бунт Мухаммеда Али принимал уже грозный оборот, русский кабинет заблаговременно указывал другим державам необходимость унять победителя. Достаточно было тогда появления английского и французского флотов у берегов Сирии или Египта и одной угрозы для укрощения его замыслов.
Но западные державы беззаботно смотрели тогда на происшествия Востока. Затем, когда гроза висела уже над столицей и когда входил в Босфор черноморский фрегат "Штандарт", на котором был отравлен генерал Муравьев 135 с великодушным ответом государя императора на просьбу султана и с предложением морального и материального содействия России, западные державы опомнились и стали с завистью смотреть на бескорыстное вступничество России. Франция в особенности, которая еще недавно так опрометчиво и так неудачно пыталась вооружить Турцию против России по случаю Польской войны, теперь настоятельно требовала то ласками, то угрозами, чтобы устройство дела было вверено исключительному ее посредничеству. Явное ее потворство египетскому паше внушало султану мало доверия к державе, которая при всяком случае хвалилась в Константинополе древним союзом с Османской Портой. Незадолго пред тем ее министр иностранных дел в публичной речи в палате депутатов называл Турцию трупом, за то что она не послушалась внушений французского посла, не поднялась войной на Россию в 1831 г.
Меж тем Ибрахим ждал в Конье верховного везира. На север от города по большой дороге, ведущей в Константинополь, он ежедневными маневрами приучал свои войска к местностям выбранного им поля сражения. 9 декабря Решид Мехмет проиграл это роковое сражение под Коньей. Уже победа была в его руках, он удачными маневрами обхватывал египетскую армию, отрезавши ее от города, и положение Ибрахима становилось критическим потому особенно, что нерегулярные его ополчения были готовы передаться туркам. Но в это время густой туман покрыл поле сражения; везир наскакал среди не узнанного им египетского отряда и был взят в плен. "Кто вы?" -- спросил египетский генерал, к которому его представили. "Офицер", -- отвечал Решид Мехмет-паша. "Не вы ли верховный везир?" -- спросил египтянин. "За несколько минут пред этим я был верховным везиром", -- сказал с унынием пленник. Египтяне поспешили воздать ему великие почести; весть разнеслась между сражающимися; генерального штаба у турок не было; все распоряжения, как и план битвы, были в руках главнокомандующего; с лишением его все перепуталось; румелийские милиции, в которых преимущественно состояла сила турецкой армии, не признавали над собой власти других пашей; узнав о плене того, кому они служили лично, можно сказать, их беки прекратили огонь и стали сходить с поля... Таким образом, турецкая армия, упустив из рук несомненную победу, обратилась в бегство.
Восточные народы привыкли видеть в победителе избранника судьбы, избранника божия. Победа, одержанная Ибрахимом в сердце империи над самим главой правительства, доставшимся ему в плен, над войском, в котором и старая, и новая военная система Турции были выставлены во цвете регулярных и иррегулярных сил, глубоко поразила воображение племен малоазийских. Одно за другим приносили они свою покорность победителю. И кризис этот совершался под стенами Коньи, заветной колыбели величия первых султанов, откуда молодое племя Османа, исполненное жизни и силы, вышло некогда вслед лучезарной звезды побед на свой исполинский подвиг.
Султан при первом известии о поражении последней своей армии обратился к нашему посланнику А.П. Бутеневу 136 с требованием обещанного ему вспомогательного войска и флота для прикрытия угрожаемой его столицы. В то же время Халиль-паша, который слыл приверженцем Мухаммеда Али, был отправлен в Египет для открытия переговоров. Согласно желаниям султана, генерал Муравьев поспешил также в Египет, чтобы твердостью и искренностью русской речи рассеять туман, наведенный успехом оружия на ум Мухаммеда Али, и подкрепить предложения Порты, которая уступала ему всю Южную Сирию. Полковник генерального штаба Дюгамель 137 был в то же время наряжен от нашей миссии в лагерь Ибрахим-паши с советом остановиться и ждать результата мирных переговоров между Портой и отцом его.
Французское посольство, со своей стороны, упорствуя в притязании окончить все это дело своим посредничеством, ручалось Порте, что Ибрахим не подвинется вперед, и настойчиво и с угрозами требовало, чтобы вспомогательные силы русских не были призваны в Константинополь. Порта знала, что в то же время французский генеральный консул в Александрии г. Мимо не переставал ободрять Мухаммеда Али от имени своего правительства.
Среди этого дипломатического треволнения и вопреки самонадеянным уверениям французского поверенного в делах при Османской Порте Ибрахим выступил из Коньи. Надеялся ли он приближением своим к столице причинить там бунт и свергнуть султана, или хотел он только подкрепить притязания своего отца и вынудить согласие Порты на все, что он ни предпишет ей, -- этого мы не знаем. Под предлогом, что в Конье не находил он продовольствия для своей армии, он шел прямо на Константинополь, но не изменяя приличиям верноподданнических своих чувств к султану, он простирал эту азиатскую комедию до того, что поставил самого себя и всю свою армию под нарицательную команду своего пленника -- верховного везира, главы правительства; на его имя писались все донесения, у него испрашивал он разрешения идти в Бурсу, неподалеку от Мраморного моря. На все советы русского комиссара, на настояние французского посольства он лаконически отвечал, что долг его -- повиноваться отцу, который приказывал ему из Египта идти вперед.
Мухаммед Али меж тем, как только получил известие о победе, готовился со своим флотом идти прямо в Константинополь и явиться туда с моря в одно время с сыном, который шел вперед, встречая всюду в Малой Азии радушный прием.
Генерал Муравьев прибыл в Египет несколькими днями прежде Халиль-паши и успел унять буйного старика и расположить его к переговорам, объявивши ему, что в Константинополе найдет он морские и сухопутные силы России. И действительно, 8 февраля 1833 г. первый отряд Черноморского флота из четырех кораблей, четырех фрегатов и двух корветов под начальством контр-адмирала Кумани входил в Босфор. Известие об этом остановило Ибрахима в Кютахье, в 250 верстах от Босфора.
Новый французский посол адмирал Руссен прибыл в Константинополь. Он начал грозить прерванием сношений с Портой, если она не откажется от внешнего пособия, и обязывался именем своего правительства заставить Ибрахима переступить назад за ущелье Тавра, а Мухаммеда Али -- принять условия, предложенные Халиль-пашой. Притязание это было довольно странно: в угоду послу надлежало выпроводить обратно русский флот, призванный султаном, и предпочесть дипломатическое ходатайство вооруженному заступничеству, когда дело шло о спасении империи от неминуемой погибели, когда бунт был готов вспыхнуть в столице, если бы Ибрахиму вздумалось направить по дороге в Константинополь свой авангард. Впрочем, ни Ибрахим, ни отец его не слушали самоуверенных предписаний посла. В течение марта и апреля еще два отряда Черноморского флота вошли в Босфор с 12 тыс. десантного войска, которое расположилось лагерем на азиатском берегу Босфора в долине Ункяр-Искелеси, насупротив французского посольства.
Генерал Муравьев, возвратившийся из Египта по открытии переговоров между Мухаммедом Али и Халиль-пашой, принял начальство над десантным войском, а вице-адмирал Лазарев -- над флотом. Лишь в мае прибыл генерал-адъютант граф Орлов с полномочиями чрезвычайного посла и главнокомандующего морскими и сухопутными силами.
В Турции каждый раз, когда мусульманское народонаселение, которому исключительно присвоена политическая жизнь, по какому бы то ни было поводу приходит в волнение, гроза разрешается обыкновенно на безоружных и промышленных христиан. И в Румелии, и в Малой Азии правоверная чернь была в ту пору преисполнена фанатической злобы на христиан после греческой войны. Не менее того негодовала она на своего султана за правительственные нововведения, за усилия его унять анархические навыки, которыми янычарство заразило всю империю. Именем Ибрахима раздувалось пламя народных страстей, и во многих округах ждали с часу на час сигнала к истреблению христиан. Правительственная власть распадалась сама собой, моральное состояние края было таково, что в Смирне, например, в этом втором городе империи, неведомо откуда явился какой-то бродяга Мехмет-ага и от имени Ибрахима, не имея, впрочем, с собой никакого письменного документа, ни одного солдата, успел в двое суток составить заговор с некоторыми туземцами-мусульманами, а на третий день, без одного выстрела, сменил муселима и принял власть в свои руки. Город в 150 тыс. народонаселения охотно ему покорился, одни европейские консулы протестовали, пока бродяга, ограбив, что мог, исчез.
Очевидно, что в таких обстоятельствах решительные меры, принятые Россией, спасли не только султана и его династию от честолюбивых покушений египетского паши, но и все христианское народонаселение столицы, Малой Азии и Румелии от неистовства правоверной черни. Вместе с тем положены границы семейной ссоре мусульман, а без быстрого появления русских сил в Константинополе неминуемо принимала она размеры тех вопросов, которые только всеобщей войной могут быть разрешены.
Переговоры длились между Портой и Мухаммедом Али. Принужденный отказаться от своих видов на самый Константинополь, где он мечтал возвести на османский престол свою династию и придать новую жизнь одряхлевшему государству, египетский паша домогался занять по крайней мере как можно более областей и округов под свое управление. Порта решилась уже уступить ему всю Сирию. И в самом деле собственные ее пользы требовали этого пожертвования. Предстояло довершить и упрочить предпринятые правительственные преобразования в тех областях, откуда султаны извлекали элементы своего могущества, войско и казну; а Сирия, как мы уже видели, была постоянным бременем для Порты даже в ту эпоху, когда султаны и их правительства вовсе не заботились о внутренних делах пашалыков. В настоящий кризис и после выраженного сирийскими племенами сочувствия к Ибрахиму, область эта под управлением пашей послужила бы орудием Мухаммеда Али для обуревания империи по произволу.
Сверх Сирии паша требовал Урфы и некоторых других округов по Евфрату, на север от Халеба, всего же настойчивее домогался он Аданского пашалыка под предлогом, что строевые леса этой области были ему необходимы для флота. А в самом деле обладание Аданским пашалыком казалось ему надежнейшим обеспечением Сирии, служа по двойным своим Вратам как бы ключом этой области со стороны Малой Азии. Наконец, Порта, принужденная уступить Сирию, решилась отдать в руки своего вассала и ключи этой области, хотя и знала, что те же ключи открывали путь из Сирии во внутренность Малой Азии. Договор был подписан в Кютахье, в главной квартире египтян, 13 числа мусульманского месяца зу-ль-када (27 марта) 138.
1 апреля 1833 г. в султанском манифесте (тевджихат), коим ежегодно подтверждаются или сменяются наместники султана, показались опять имена Мухаммеда Али и Ибрахима, выключенные за год пред тем. К прежним их владениям -- Египту, Кандии, Джидде -- присовокуплялись теперь пашалыки Сайдский (Акка), Дамасский, Тараблюсский и Халебский и санджаки Газы и Набулуса. Аданский пашалык был затем пожалован Ибрахиму на праве мухасилыка, т. е. праве собирать подати на счет правительства.
Тогда лишь Ибрахим стал отступать со своим войском за Тавр. Известие о переходе его арьергарда в границы уступленных ему владений было получено в Константинополе в последних числах июня. Прежде 1 июля наш флот и наше войско оставили спасенную ими столицу Османской империи.
Не один раз султан Махмуд лично командовал маневрами Ункяр-Искелесского лагеря, делал смотры, восхищался бодрым видом, дисциплиной и красотой строя наших полков. Впечатление, произведенное в султане, в правительстве, в войске и в народе османском кратковременным пребыванием русского войска и флота в Константинополе, послужило как бы торжественным подтверждением благорасположения российского двора к соседственной державе после Адрианопольского мира. Открывалась новая эра для миллионов восточных христиан по чувству признательности их государя к единоверной им державе. И в самом деле, шестилетний период с 1833 г. до смерти Махмуда был периодом практической веротерпимости турецкого правительства.
В этом периоде не издавалось никаких писаных уставов о веротерпимости, о равенстве подданных всех исповеданий, не провозглашалось никаких торжественных обетов к подвластным племенам; правительство османское не хвалилось еще новыми филантропическими началами, не бросало пыли в глаза доверчивой Европе теми приемами, которые ознаменовали следующее царствование и о которых будем иметь случай говорить. Но личная твердая и искренняя воля самодержавного Махмуда вводила в правительство новые начала веротерпимости и сурово укрощала фанатизм правоверного народа. Высокий ум преобразователя постигал, что владетельное племя уже выполнило подвиг, предназначенный ему судьбой, и что Коран, коим была во время оно создана Османская империя, не может придать новую жизнь распадавшемуся царству. Он не унывал, а полагался на подвластные ему христианские племена.
Среди горьких испытаний этой эпохи, когда по первому призыву бунтовщика отторгались от законного государя одно за другим малоазийские племена, спасенные Махмудом от тиранства деребеев, когда мусульманское народонаселение столицы, спасенное им от наглого бесчинства янычар, было готово к измене, в эту эпоху еще более чем в борьбе с янычарами и деребеями Махмуд разлюбил свой правоверный народ. Нет никакого сомнения в том, что он хорошо постигал последствия тех льгот, которые по деспотической своей воле, не совещаясь с ненавистными ему улемами и без всяких законодательных форм и фраз, даровал он христианам. Он предвидел, что замышленное им равенство между христианами и мусульманами разломает до основы общественное и политическое здание его предместников, что христианское народонаселение европейской Турции по численному своему превосходству над мусульманами и еще более по преимуществам ума и трудолюбия возьмет перевес по всем степеням правительственной иерархии, от сельской управы до государственного совета, как только будет ему предоставлено политическое равенство; что мусульмане не подчинятся новому порядку вещей, несовместному с фанатизмом и с наследственной гордостью потомства завоевателей, что они восстанут бунтом на правительство, что правительство легко их растопчет в европейской Турции своими христианскими ополчениями; что азиатская Турция, где преобладает мухаммеданский элемент, отпадает от султанской власти; что султану предстанет необходимость избрать одно из двух: или самому принять христианство, восстановить византийский престол на прочном основании религиозного союза с подданными и завоевать Малую Азию своим христианским оружием, или перейти в Азию и фанатизмом ее народа воссоздать мусульманское царство на коренных его началах. Сомнения нет в том, что практический ум Махмуда все это предвидел и не боялся крайних последствий предначертанного плана. В Коран он не верил, как ни один из просвещенных мусульман в него не верит, а турок он глубоко презирал 139.
Возвратимся к нашему рассказу. Мухаммед Али, принужденный довольствоваться жребием вассала и расширением пределов вверенных ему областей, удерживал, однако ж, за собой хребет Тавра, будто в залог и в угрозу новых покушений на потрясенную им империю. Зато султан со своей стороны в обеспечение своего спокойствия заключал, Ункяр-Искелесский договор с Россией. Россия обязывалась моральным и материальным своим содействием защитить Османскую империю в случае новых напастей. Договоры должны быть основаны на взаимности, иначе та держава, которая приобретает право защиты, становится покровительствующей. Россия не могла ожидать от Турции ни материального, ни морального содействия. Посему-то особенной секретной статьей пояснялось, что Турция освобождалась от подобной обязанности к России, а взамен обещанной защиты долженствовала только закрыть Дарданеллы военным судам всех наций.
Договором этим облекалось впервые в дипломатическую форму правило, постоянно существовавшее и которое затем вошло в международное европейское право по общему согласию великих держав в 1841 г., когда исходил срок Ункяр-Искелесского трактата. Итак, вопрос о праве был разрешен Европой согласно тому началу, которое положено было Россией. Не менее того общественное мнение во Франции и в Англии возопило противу притязания России закрыть военным флотам пролив, который никогда не был им открыт. Обе западные державы протестовали. И трактат, и протесты никаких практических результатов не имели. Дело по существу своему пребыло отвлеченным.
Общественное мнение Запада упускало из виду исторические факты, совершенно поясняющие самое направление, которому следовал русский кабинет в новом договоре с Портой. При греческих императорах мореходные республики Италии вели деятельную торговлю в Черном море. Турки по завоевании Константинополя закрыли море этой европейской торговле. Три с лишком века было оно частной собственностью Турции. Торговое мореплавание под турецким флагом ограничивалось грузами продуктов, забираемых насилием и без платы с Дунайских княжеств для прокормления столицы, да грузами кавказских невольников и невольниц. Ни один европейский флаг не мог показаться там, где за тысячу с лишком лет до рождества Христова свободно плавали корабли древней Греции.
Когда Россия завоевала северный берег Черного моря, она Кючук-Кайнарджийским трактатом заставила Турцию отречься от своей завистливой монополии и открыла всемирной торговле поприще новой деятельности. Заботясь о безопасности своих беззащитных берегов и охраняя своим флотом торговлю всех народов в этом внутреннем море, она без сомнения не могла довольствоваться тем обеспечением, что султаны по праву, основанному на обычае, не впускали в Черное море военных флотов, а потому обратила право это в обязанность султанов на основании здравой политической теории. Но в существе могла ли она полагаться на договор, подписанный турецким правительством по делу собственной ее безопасности? Могла ли она полагаться на прочность этого договора, тогда как Западная Европа так завистливо смотрела на законно преобладающее ее влияние на Востоке, влияние чисто охранительное? Естественным последствием расслабления Османской империи есть периодический перевес влияния то одной, то другой из великих держав. После Адрианопольского мира и особенно в описываемую нами эпоху перевес по необходимости принадлежал России, но без сомнения не навсегда, даже ненадолго, какова бы ни была мера оказанных благодеяний, какова бы ни была умеренность ее действий. Вот почему Ункяр-Искелесский трактат ограничивался восьмилетним сроком, и в то же время приступала Россия к усилению материальных средств своей защиты в Черном море.
Комментарии
108. Сулейман-паша умер в 1818 г. -- Прим. ред.
109. События имели место в 1820 г. Это было первое в Сирии в ХІХ в. известное в исторической литературе крестьянское антифеодальное восстание. Базили описывает лишь заключительный этап восстания. Ему предшествовали следующие события. После требования Абдаллах-пашой новых взносов, сопровождаемого посылкой вооруженных отрядов к подножию Ливанских гор, эмир Бешир направил в Северный Ливан сборщиков налогов. Крестьяне муката Метена и Кесруана отказались платить какие-либо дополнительные налоги. Сборщикам налогов было оказано вооруженное сопротивление.
Эмир Бешир, не встретив поддержки со стороны Абдаллах-паши и части враждебно настроенных феодалов, вынужден был покинуть Ливан. Назначенные на место Бешира два его родственника также не смогли собрать положенных для уплаты Абдаллаху податей. Тогда паша вернул эмира Бешира. На этот раз все феодальные группировки Ливана, напуганные движением, объединились вокруг Бешира. Эмир Бешир сам выступил в поход за сбором контрибуции с Северного Ливана. Дальнейшие события изложены Базили. -- Прим. ред.
110. Речь идет о национально-освободительном восстании греческого народа против турецкого ига, начавшемся выступлением из Южной России через Валахию в Грецию отряда греческих патриотов во главе с кн. А. Ипсиланти, и восстанием в Морее.
Султанское правительство оказалось не в состоянии подавить восстание своими силами и обратилось за помощью к египетскому паше Мухаммеду Али, обещав ему в награду Сирию и Крит (Кандию). В 1824--1827 гг. египетским войскам и флоту под командованием сына Мухаммеда Али -- Ибрахима удалось разгромить основные силы восставших. Боясь усиления влияния России, поддерживавшей в 1826 г. восставших, Англия и Франция предприняли вместе с нею ряд дипломатических действий (Петербургский протокол Англии и России 1826 г. и англо-франко-русское соглашение от 6 июля 1827 г. в Лондоне требовали от Турции автономии для Греции). В октябре 1827 г. англо-франко-русская эскадра уничтожила в Наваринской бухте египетско-турецкий флот и Ибрахиму пришлось покинуть Грецию. В 1828 г. Роосия объявила войну Турции, окончившуюся полным разгромом турецкой армии и заключением 14 сентября 1829 г. Адрианопольского мирного договора, по которому за Грецией признавалось право внутренней автономии. С Турцией она была связана лишь выплатой султану 1/2 млн. пиастров в год; по Лондонскому протоколу 1830 г, Греция была объявлена независимой. -- Прим. ред.
111. Весной 1821 г., когда стало известно о выступлении Александра Ипсиланти, турецкие власти обвинили православное население и духовенство Константинополя в сочувствии греческому освободительному движению. Турецкие власти повесили константинопольского патриарха и спровоцировали христианские погромы. -- Прим. ред.
112. Не исключена возможность, что обвинения сирийских христиан в намерении превратить монастыри в крепости и использовать их в борьбе с турками имели под собой почву. Во время греческого восстания влиятельные дамасские христиане-торговцы подверглись репрессиям за связи с греческими повстанцами, а в 1826 г. подобные обвинения были предъявлены бейрутским христианам, после того как тринадцать греческих судов подошли к Бейруту и высадили десант с целью поднять восстание среди городского населения. Можно полагать, что антитурецкое восстание, вспыхнувшее в Вифлееме в 1823 г. и перебросившееся затем в Иерусалим, возникло под влиянием освободительной войны в Греции. -- Прим. ред.
11 3. В 1821 г. -- Прим. ред.
114. Бедестан -- каменное здание на базаре, в котором располагались лавки, мастерские ювелиров, оружейников и других ремесленников. -- Прим. ред.
115. В июле 1822 г. -- Прим. ред.
116. В 1829 г. -- Прим. ред.
117. Имеется в виду русско-турецкая война 1828--1829 гг., закончившаяся Адрианопольским мирным договором. -- Прим. ред.
118. В феврале 1831 г. после обнародования султанского фирмана о сборе чрезвычайного налога в Дамаске вспыхнуло восстание: население отказалось платить налог. Ядро повстанцев составляли жители Майдана, пригорода, населенного беднотой. -- Прим. ред.
119. 14 ноября 1831 г. египетские войска покинули Каир. -- Прим. ред.
120. Аккский пашалык в официальном слоге носит имя прежней столицы Сайды. Ныне Бейрут служит местопребыванием паши, но вся область по-прежнему именуется Сайда-эйалет. Заметим, что Ибрахим до самого взятия Акки ограничивал свои правительственные распоряжения областью Абдаллаха, тщательно стараясь представить народу свою войну делом между ним и Абдаллахом и отстранить вид восстания против султанской власти.
121. В официальном турецком слоге под именем народов должно разуметь обыкновенно вероисповедания.
122. С 1820 по 1830 г. курс турецкой монеты чрезвычайно понизился от порчи металла. В это время 1000 мешков, т. е. 600 тыс. пиастров, соответствовали около 100 тыс. руб. серебром.
123. В 1831 г. -- Прим. ред.
124. Заметим, что караван должен прибыть в Мекку к празднеству жертвоприношений курбан-байраму, совершаемых в 10-й день луны зу-ль-када; так как мухаммеданский год состоит из 12 лунных месяцев, или 354 дней, то месяцы мусульманские и, следовательно, эпоха отправления каравана не соответствуют нашим месяцам, как годы хиджры не соответствуют нашему летосчислению. Эпоха описываемых нами событий 1831 г. отвечает 1247 г. хиджры, а в исходе нышешнего 1861 г. мухаммедане считают 127[8] г. хиджры.
125. Ага-пашой именовался в старой военной иерархии Турецкой империи главнокомандующий корпусом янычар. Об истреблении янычар Хусейном, их главнокомандующим, подробности изложены в книге моей "Очерки Константинополя".
126. 1832 г. -- Прим. ред.
127. Левантинец Катафаго успел в эту ночь и в следующие два-три дня нажить огромную сумму, покупая за ничто дублоны и другие монеты, незнакомые египетскому солдату, который принимал их за жетоны или игрушки.
128. Имя это дано мосту на Иордане от строителя его араба Якуба. Иные путешественники, которые везде встречают библейские предания, вообразили, что в этом месте перешел через Иордан Иаков, сын Исаака, когда бежал от гнева Исава.
129. Египетские войска заняли Дамаск 13 июня 1832 г. -- Прим. ред.
130. Железный мост, [названный] по бывшим некогда железным воротам с обеих его сторон, где взимались каффары с проходящих.
131. Это разделение распространялось на мусульманскую феодальную верхушку Халеба. Обе группировки различались не только по своему происхождению, но и по источникам дохода. "Эмирие были всегда враждебны христианам,-- писал .К.М. Базили в 1850 г. в донесении к послу,-- енкерие покровительствовали последним и были вместе с ними заинтересованы в торговле и промышленности, тогда как материальная, заинтересованность их соперников концентрировалась в эксплуатации сельского хозяйства, земельной собственности, вакфов, ильтизамов и спахиликов" (АВПР, ф. "Посольство в Константинополе", д. 892, л. 245). -- Прим. ред.
132. Веденская битва произошла 29 июля 1832 г. -- Прим. ред.
133. В те годы я служил на эскадре адмирала Рикорда в Средиземном море. Сирийские дела привлекали уже внимание кабинетов. Россия предвидела необходимость вступничества своего. В конце сентября мы посетили с адмиралом Суду и Кандию, где я в первый раз увидел египетские регулярные войска. Кандия была вверена паше египетскому в награду за опустошения, сделанные им в Пелопоннесе, и за потерю его флота в Наварине. Страшно было смотреть на тогдашнее состояние Кандии. В проезд наш через живописные деревни злополучного острова не встречалась ни одна живая душа. Лондонская конференция присудила султану Кандию, которой христианское народонаселение с таким остервенением дралось противу турок во все продолжение греческой войны. В продолжение войны турки спасались в Малую Азию или запирались в трех крепостях, где их гарнизон выдерживал натиск христианского народонаселения. По окончании войны, когда Греция была осуждена отозвать свое войско из Кандии и сдать остров туркам, христианское народонаселение спасалось в Грецию. В тех деревнях, которые не были сожжены, дома оставались в ту пору (года два спустя по бегстве жителей) еще не ограбленными, потому что и грабить было некому.
Из Кандии поплыли мы отыскивать турецкий флот. У Родоса встретили мы флот египетский из 13 судов, в том числе 3 линейных корабля и 5 фрегатов. Фрегаты были выкрашены двухдечными кораблями, а к 80-пушечным кораблям была прибавлена третья белая полоса для эффекта. Турецкий флот нашли мы в Мармарисской бухте, которая едва ли не лучший порт Средиземного моря по безопасности, по простору, по удобству защиты обоих его проходов. Турецкий флот состоял из 32 судов, в том числе двенадцати линейных кораблей. Флаг и вымпел великого адмирала развевались на 132-пушечном "Мухмудие". Халиль-паша, командуя флотом вчетверо сильнее египетского по числу и калибру орудий, закрыл, однако ж, цепями оба прохода бухты, боясь атаки. Он со всегдашней своей любезностью угощал нас в великолепной платановой роще на берегу залива и уверял нашего адмирала, что он ждал только султанского приказа на истребление египетского флота. Но он имел основательные причины уклоняться от сражения: экипажи были составлены не из матросов, а из всякого сброда; офицеры не имели никакой опытности в морском деле (теории от турок требовать не станем), а все милости султана не могли внушить капудан-паше морского гения. Халиль, дитя Кавказа, этого рассадника пашей, был в детстве невольником, своего соотечественника Хозрефа, который определил его в регулярное войско офицером, сохраняя, однако ж, над ним свои права. В Морейской экспедиции Ибрахим-паша полюбил его за ловкость и телесную силу. В кампаниях 1828 и 1829 гг. противу России, личная его храбрость и покровительство Хозрефа возвели его в звание паши. По заключении мира султан, желая показать Европе образчик перерожденных турок, назначил его послом в Петербург, где в самом деле он понравился двору и обществу, стараясь перенимать тон и манеры европейского человека. Когда по шестимесячном пребывании в России возвратился он в Стамбул, султан был в восторге от него зa его развязность, за благородные военные приемы, за его рассказы о русской армии, о величии русского двора. Рука султанши-дочери Махмуда и звание генерал-адмирала (капудан-паши) возвели кавказского невольника на высочайшую степень почестей и величия при османском дворе. И после реформы, как и в старину, султаны вверяют свой флот любимцу, который никогда не служил в море.
Египетским флотом командовал Осман Hyp эд-Дин-паша, который заблаговременно получил воспитание в Европе и имел при себе нескольких хороших офицеров-французов.
134. Речь идет о восстаниях, вспыхнувших в 1831 г. в Албании под руководством Мустафа-паши и в Боснии во главе с Хусейном. -- Прим. ред.
135. Муравьев Николай Николаевич (1794--11866) -- дипломат и военный деятель. В 1819 г. ездил в Бухару и Хиву для исследования путей и установления дипломатических отношений с ханствами, участвовал в русско-персидской войне 1826--1828 гг. и в русско-турецкой войне 1828--1829 гг.; в 1833 г. командовал русским отрядом, направленным султану для помощи против МухаммедаАли. -- Прим. ред.
136. Бутенев Аполлинарий Петрович (1787--1866) -- дипломат, начал службу в Министерстве иностранных дел в 1804 г. В 1816 г. был назначен секретарем российского посольства в Константинополе, где находился до 1821 г.; участвовал в русско-турецкой войне 1828--1829 гг. в качестве управляющего походной канцелярией Нессельроде. После заключения Адрианопольского мирного договора был назначен поверенным в делах посольства, а с 1830 г. -- послом в Константинополе. С 1843 по 1856 г.-- посланник в Риме. В 1856 г. Бутенев был назначен членом Государственного совета и вновь направлен посланником в Константинополь, где оставался до 1858 г. -- Прим. ред.
137. Дюгамель Александр Осипович (1801--1880), военный и государственный деятель. В 1827 г. был назначен вторым секретарем военного отделения российского посольства в Константинополе, участвовал в русско-турецкой войне 1828--1829 гг. В 1832 г. был прикомандирован в качестве уполномоченного от военного министерства к генералу Муравьеву и направлен в Константинополь, откуда был послан 5 января 1833 г. в Конью с поручением предложить Ибрахим-паше остановить продвижение египетских войск. В 1833 г.-- генеральный консул в Александрии, активный проводник русской политики при дворе Мухаммеда Али, где оставался до 1837 г. С 1837 по 1841 г.-- посол в Тегеране; в 1843 г. был направлен с особым поручением в Молдавию и Валахию. Дальнейшая его служба не была связана с восточными делами. О пребывании Дюгамеля в Османской империи см. "Автобиография А.О. Дюгамеля",-- "Русский архив", 1855, ч. IІ--IV. -- Прим. ред.
138. Дата неверна. Кютахийский договор был подписан 4 мая 1833 г.
Базили, видимо, намеренно искажает факты, для того чтобы, придав законный характер вмешательству России в турецкие дела, обелить русскую политику. В действительности события складывались следующим образом.
Потерпев поражение в борьбе с Мухаммедом Али, султан обратился за помощью к Англии и Франции. Однако его обращение было безрезультатным.
Лишь Россия, не желая падения слабого султанского правительства и замены его сильной властью Мухаммеда Али, активно вмешалась в турецко-египетский конфликт. В Константинополь был послан генерал-лейтеиенат Н.Н. Муравьев. Целью его миссии было заявить Порте, что русское правительство готово оказать Турции помощь по первому ее требованию и заставить Мухаммеда Али прекратить военные действия.
Однако турецкое правительство отказалось принять помощь России, но оставило за собой право воспользоваться ею в дальнейшем. Для переговоров с Мухаммедом Али в Александрию Порта послала Халиль-пашу. Тем временем 20 января 1833 г. армия Ибрахима выступила из Коньи и двигалась по направлению к Бурсе. 2 февраля она дошла до Кютахьи, здесь ее застал приказ Мухаммеда Али остановиться (это был результат поездки Муравьева в Александрию). Порта, узнав о продвижении армии Ибрахима, вновь просила содействия у французского представителя, но, не получив от него твердых гарантий прекращения наступления египтян, 2 февраля 1833 г. обратилась к русскому послу Бутеневу с просьбой о присылке черноморской эскадры и сухопутного корпуса в 25--30 тыс. человек.
Появление русской экскадры в Босфоре вызвало большую тревогу среди европейских дипломатов. Под давлением французского и английского представителей султанское правительство приняло условия, продиктованные ей Мухаммедом Али: Мухаммеду Али передавалась в управление вся Сирия вместе с Аданским пашалыком, -- Прим. ред.
139. Чувства Махмуда к туркам достаточно выказываются по следующим двум случаям этой эпохи: когда устраивался дворец в Долма-бахче, султан хотел туда определить отборных своих садовников. Он выстроил в один ряд всех своих садовников (числом их было 300), сделал смотр и стал вызывать поодиночке человек двадцать, чьи физиономии были благовиднее. Когда султан пожелал знать их по имени, оказалось, что все они были христиане: "Я так и догадывался",-- сказал султан громогласно. Потом, обратясь к своей свите, прибавил: "Взгляните на остальных, настоящие уроды; бьюсь об заклад, что ни одного грека нет между ними, это туркошаки". Этим именем отличаются турки чисто азиатского происхождения, без примеси греческой, славянской или албанской крови.
Несколько времени спустя султан сидел в Ялдыз-киоске. Поодаль проезжал наш посланник А.П. Бутенев с супругой верхом в сопровождении одного ливрейного. Султан приказал своему адъютанту Иззет-бею узнать, кто этот господин. Иззет-бей доложил. "А знаешь ли ты, что значит русский посланник?"-- спросил султан.-- "Heт, государь".-- "Я тебе поясню: это государственный человек той державы, которая столько раз наказала и меня, и моих предков за бесчинства янычар и пашей, которые храбро душили безоружных райя, а пред русским батальоном устоять не могли. Смотрите же, представитель такой державы, человек, облеченный всей доверенностью своего государя, прогуливается верхом с супругой да с одним слугой (ялныз, мадамасы иле, ве бир ушаг иле). А последний из моих слуг, какой-нибудь шараб-эмини (инспектор питья) тянет за собой по улицам хвост из десяти слуг. С вами ничего не сделаешь. Ей-богу, жаль (чаре йок, валлах язык)".
Иным читателям покажется довольно странной мысль, что Махмуд мог бы довершить реформу обращением правительства и двора в христианскую веру. Не стану доказывать, что реформа в том смысле, как направлял ее Махмуд, повела бы необходимо к обращению в христианство самого султана. Независимо от всяких логических умозаключений, мое убеждение основано на факте. От лица, весьма приближенного к султану Махмуду, были мне сообщены в 1845 г. весьма любопытные и совершенно достоверные подробности о том, как султан еще в 1830 г. предчувствовал, что наступит пора принять религию большинства своих подданных. Даже дружелюбные внушения извне были тогда ему сделаны в этом смысле. Рассказывать подробности эти еще не время.
[Базили намекает на заявление, которое сделал Николай I в 1830 г. на торжественном приеме Халиль-паши, присланного Махмудом II в Петербург для обмена ратификационными грамотами. Николай I просил передать Махмуду II дружеский совет покинуть мусульманское исповедание и принять православие. Вероятно, слухи о намерении Махмуда II принять христианство, доверчиво воспринятые Базили, распускались Портой в начале 30-х годов с определенными политическими расчетами.
Что касается совершенного безверия Махмуда и всех просвещенных мухаммедан, я думаю, что это не новость для тех из моих читателей, кто знаком с Востоком. Не только нынешнее поколение образованных турок ни во что не верует, пребывая в самом грубом материализме, но гораздо прежде того брожения, которое сопровождает всякую реформу, религия образованных мухаммедан, ограничивалась деизмом. -- Прим. ред. ].