(Хроника в десяти баснях с двумя эпилогами)
Басня первая
Сон
«Мать-богородица!.. С чего бы вся причина?..
Аль торговал ты без почина?..
Гордеич!.. Батюшка!.. Очнись!.. Христос с тобой!» –
Купчиха плачется. Но в тяжком сне купчина
Ревет белугою: «Ограбили!.. Разбой!..
У… воры… у… злодеи!..
Вишь… грамотеи!..
Каки
Таки…
Идеи?»
Гордеич, почернев, сжимает кулаки.
«Федосьюшка! – купчиха с перепугу
Зовет прислугу. –
Воды!» Окаченный чуть не ведром воды,
Свалился наш купец с постели:
«Тьфу! Сны какие одолели!..
Впрямь, не дожить бы до беды!»
«Спаси нас, господи!» – заохала купчиха.
«Спасешься, мать, дождавших лиха.
Сон, чую, не к добру.
Что снилось-то, смекай: как будто поутру
Вхожу я это в лавку…
Иду к прилавку…
Приказчиков ни-ни…
Где, думаю, они?
Зову. Молчок. Я в кладовую.
Ну, так и есть: все сбились в круговую –
Вот угадай ты – для чего?
Картишки? Пьянство? Ох, все б это ничего.
А тут – взобравшись на бочонок,
Приказчичий журнал читает всем мальчонок
Микитка… чертов куль… сопляк,
Что из деревни нам зимой привез земляк.
„Товарищи, – орет подлец, – пора нам
Обресть лекарство нашим ранам!
Пора хозяйскую нам сбросить кабалу,
Губившую наш ум, калечившую тело!..
Объединяйтеся! Спасенья час приспел!..“
Ну, знамо дело,
Я дальше не стерпел.
Грудь сперло. Затряслись не то что жилы – кости!
Не разбуди меня ты во-время, от злости
Я б, верно, околел!»
О басне не суди, читатель, по заглавью.
Что было «сном», то стало «явью».
Вот только в басне нет конца:
Я после расскажу насчет судьбы купца.
1912 г.
Басня вторая
Съезд
Сидит Гордеич туча-тучей.
«Ох, тяжко, – говорит, – ох, тяжко, – говорит. –
Душа горит.
Не остудить ее ни пивом, ни шипучей.
Жена!»
«Что, батюшка?»
«Жена!
Ты мне… сочувствовать… должна аль не должна.»
«Перед бедою неминучей?»
«Перед какой бедой? Не смыслю, хоть убей.
Должно, мерещится с похмелья?
Вот… говорила я: не пей!
На что ты стал похож от дьявольского зелья?»
«Ну-к, что ж? Хочу – и пью. Хочу – за ворот лью.
Спросила б лучше ты, коль знать тебе охота:
С чего я пью?»
«С чего ж, Гордеич?»
«То-то!..
Ты думаешь, поди, что досадил мне кто-то.
Так знай: не кто-то – свой: приказчик старший Нил.
Я как его ценил!
Смышленый, разбитной… и преданный парняга:
Добра хозяйского при нем никто не тронь,
С подручными – огонь,
С хозяином – смирняга.
Почтительный такой допреж был паренек:
Захочет отдохнуть один-другой денек,
За месяц раньше клянчит.
А нынче черт его, поди-ко-сь, не унянчит.
Глядишь: да точно ль это Нил?
Как будто кто его, злодея, подменил!
Вечор потребовал получку.
«Зачем?»
«Как я в отлучку».
(А сам впился в меня глазами – чуть не съест!)
«Спросил бы загодя. Куда с такою спешкой?»
«В Москву я, – говорит, да с этакой усмешкой. –
В Москву… на съезд».
«Дорожка ровная: ни кочки, ни ухаба.
Садись – кати… на съезд. Скажи хоть, на какой?»
«А на такой…
Приказчичий».
Смекаешь, дура-баба?!
Все молодцы стоят кругом и ни гу-гу…
А я уж совладать с собою не могу
(Чай, есть и у меня… вот эти, как их… нервы!):
«Так вот вы по каким пошли теперь делам!
Так вот о чем вы по углам
Шушукалися, стервы!..»
А кто всему виной? Приказчичий журнал!
Он, он, проклятый, им мозги так взбудоражил!
Да, нечего сказать, беду себе я нажил.
Нет, Нил-то, Нил каков? Да ежели б я знал!
Спасибо, милый, разуважил:
«В Москву – на съезд!..» Убил! Зарезал! Доконал!..
На съезде, дьяволы, затеют разговоры
Про наймы, договоры,
Про отдых, про еду… Найдется, что сказать!
Столкуются сынки с отцами,
Сведут концы с концами.
Там долго ль круговой порукой всех связать?
Попробуй, сладь тогда с моими молодцами!
И выйдет: у себя ты в лавке – не хитро ль? –
Сиди, как аглицкий король,
Не на манер расейский:
Законами тебя к стене-то поприпрут…
Ох, матушка, скажи: я ль был не в меру крут?
Аль чем был нехорош обычай наш житейский?
Ведь всем им, подлецам, я был родным отцом.
Ну, приходилося, обложишь там словцом,
Ино потреплешь малость, –
Так по вине: прогул, аль воровство, аль шалость…
Неблагодарные!.. Как дальше с ними жить?..»
Тут наш Гордеич стал так горестно тужить,
Что самого меня взяла за сердце жалость.
Так басенку опять придется отложить.
1913 г.
Басня третья
Сила
Купчиха в горницу глядит сквозь щель украдкой:
«Ох, господи!.. Войти ль!»
Гордеич возится у образов с лампадкой:
Вправляет новенький фитиль.
Решилася. Вошла. Глядит убитым взглядом.
«Что, мать? – мычит купец. – Садись со мною рядом…
Гляди-ко веселей.
Про съезд приказчичий пришли какие вести!
Ну, прямо, будто кто, заместо векселей,
Наличностью поднес мне тысяч двести!
Как, значит, съехался весь этот подлый сброд,
Так с первых слов: „Мы – кто? Мы – трудовой народ…
Мы, дескать, сотворим… свободные… скрижали!“
Ан, тут им, голубкам, хвосты и поприжали!
„Мы“? Что за важность: „мы“??
„Мы – пролетарии…Мы – сточки зренья нашей…“
„Что? – тут начальство им. – Так вы смущать умы?!
Городовой! гони их взашей!
Чего, мол, с ними толковать
Да драть напрасно глотку?“
Того-другого – хвать!
И за решетку!
Где, мне узнать бы, Нил? Влетело ль и ему?
Аль дал, мошенник, тягу?
Сюда заявится? Ну, я ж его приму,
Бродягу!
Метлой его! Метлой, злодея, за порог!
Я нынче строг!
Я покажу, чья сила:
Всех молодцов скручу, согну в бараний рог!
У, дьяволы! Чума б вас всех скосила!»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Гордеича сейчас, пожалуй, не унять.
И потому, как ни обидно,
А басне без конца придется быть опять
Надолго ль, – будет видно.
1913 г.
Басня четвертая
Защита
Приказчичий союз
Гордеич потчует в трактире Кузьмича:
«Пей, – просит, кулаком о грязный стол стуча, –
Пей, деревенский боров!..
Не ладно, говоришь? Бунтуют батраки?
Эх-ма, на мой-то норов,
Я б не жалел руки.
Ведь у тебя народ – деревня, дураки.
Не то, что вот мои: псы, нет на них проп а ду!
Как был разогнан их – слыхал? – разбойный съезд,
Ну, – думал я, – теперь добьются с ними сладу.
Не выдаст бог – свинья не съест.
Затеплил с радости лампаду.
Так нет! Куда!
Планида, знать, такая:
Ушла беда,
Пришла другая.
– Ну, что теперь вы все? – зажав мальцу ьихры,
Я в тот же день пристал к Микитке, –
Угомонилися? Навек? Аль до поры?
Запляшете, небось, все по хозяйской нитке!
Журналы? Вечера? Рабочие кружки?
Да балалаечки? А нутка балалайкой
Потешьте, милые дружки,
По божьим праздничкам хозяина с хозяйкой!..
Жидок есть у меня в галантерее, Кац.
«Товарищи! – он взвыл. – Ответьте же… сатрапу!»
«А, говорю, ты так?» И, что есть силы, бац
По храпу!
Да заодно еще влепил кому-то: р-раз!
Все – в крик. Кого-то там зовут по телефону.
Гляжу: каких-то два паршивца прут в лабаз:
«За самодурство, мол, тово… мы по закону».
«Закон? Здесь я – закон!
Чего суетесь? Вон!»
Зову городового:
«Бери вот этого, такого-растакого,
И этого!» Так что ж?
Ну, прямо в сердце нож.
Городовой-то к ним. Они ему бумажку…
С печатями, как след… Из думы депутат!..
Городовой сейчас и руку под фуражку:
«Не наше дело, – грит, – их право… виноват!»
Да, так-то, брат…
Не наше дело. Чье же дело?
К паршивцам этим я опять (не так уж смело!):
«Вам, собственно, чего-с?»
Как объяснили мне, так я повесил нос.
Выходит: молодцам защита от союза.
Как ежли у меня вновь… эта… кутерьма:
Обижу зря кого аль хрясну там по роже, –
Союз меня – к суду, и… штраф или тюрьма!
Кузьмич! Ведь это – что же?!
Счастливец ты: царьком кати себе домой!..»
«Ну, у меня, брат, тоже –
Не бог ты мой!» –
Кряхтит Кузьмич со злобой.
Но Кузьмича рассказ – уж в басенке особой.
1913 г.
Басня пятая
Задаток
Сомлевши от жары, раскисши весь от поту,
Бранясь, кряхтя и дух переводя с трудом,
Купчина вечером в субботу
Ввалился в дом.
«Гордеич! – расплылась купчиха, – с легким паром!»
«Чево?!»
«Из баньки?..»
«Во!
Попарился… задаром.
Так вспарили, что ой-ой-ой,
Не надо чище.
Ты полюбуйся, с чем явился я домой?»
«Ай, батюшки! Синяк!»
«Какое – синячище!»
«Сейчас примочечку… аль приложить пятак…
Да кто ж тебя? Да как же так?»
«Ох, мать, все очень просто:
Явилось к лавке-то, примерно, этак со сто
Приказчиков чужих
И стали вызывать молодчиков моих:
„Вы, братцы, – как, бишь, там? – не рабская, мол, каста!
Пора вам, дескать, быть свободными людьми:
Поторговали до семи,
И – баста!“
Столпились, ироды, у самых у дверей,
Ревут, как звери:
„А ну-тка шевелись, хозяин, поскорей
Да закрывай-ка двери!“
Тут, значит, я как заору:
„Что, дуй вас всех горою?
Подохну здесь, умру,
А лавки не закрою!“
Да сгоряча,
Озлобившись от всех напастей,
Как двину со всего плеча
Молодчика из тех, кто позубастей.
Шарахнулись назад все эти подлецы:
Марать им вроде б руки жалко.
А у меня в руках уж палка.
На шум сбежалися соседние купцы.
Ну, знамо, вышла свалка.
Крик, матерщина, вой…
Свистит городовой…
На рынок весь тревога…
Бунтовщики – народ, известно, молодой:
Так разошлись, что нам конец бы был худой,
Когда б от дворников не вышла нам подмога.
Приказчики, само собой,
Отбой.
Но перед тем, как им пуститься врассыпную,
Детина этакий, прижав меня вплотную,
„Вот, – говорит, – тебе, мил-друг, на первый раз!
Платеж потом – бери задаток!“
Да как посадит мне кулак промежду глаз,
Так я не всчувствовал ни головы, ни пяток,
„За-да-ток!..“ Матушка, что ж будет, ты скажи,
Когда настанут платежи?!»
И смех с Гордеичем и горе.
Что будет – все увидим вскоре.
1914 г.
Басня шестая
Утро
Гордеич утром в воскресенье
Беседует с женой:
«Ну, ладно, старая, не ной!
Подумаешь: землетрясенье.
Ей-богу, дело – пустяки.
И чем лишь только я вчера был так напуган?
Ну, был избит, ну, был обруган.
Буянил кто? Озорники!
Вот невидаль! Кулак велик, да плечи узки:
Вся храбрость-то, небось, до первой же кутузки…
За «Правдой» бы послать… Есть? Подавай сюда.
И где она взялась, треклятая газетка?
Вот… про вчерашний бой заметка:
« Товарищи! – холера их возьми! –
Вчера вы около семи,
С хозяйской жадностью начав борьбу спокойно,
Закончили ее позорно, недостойно !»
Слыхала, матушка? Изволь-ка тут, пойми:
«Борьба решается не схваткой рукопашной,
Не тем, чтоб стекла бить… Враг дрогнет, – для него
Вы силой явитесь… неодолимой, страшной,
Лишь став один за всех и все за одного…
Объединяйтеся! Тогда-то… общей силой… »
«Гордеич!.. Господи, помилуй!..
Очнися, миленький!..»
« Тог… да …»
«Федосья!.. Марья!.. Фекла!..
Фекла!..»
«Воды!»
«Вот, батюшка, вода!..»
«Спа…си…бо… Душно как… Ох, вся рубаха смокла…
Так вот оно к чему! Так вот они куда!
„Объеди-няйтеся!..“ Ох, били б лучше стекла!!»
1914 г.
Эпилог первый
Где по миру пошло от голода село,
Там, смотришь, мироед купил себе именье.
Уж это так всегда: что доброму во зло,
То злому во спасенье.
Корней Гордеичу нежданно повезло:
Успел он начисто забыть то воскресенье,
Когда за «Правдою» его всего трясло.
Пришла война, с войной – подряды и поставки.
Купчина даром не зевал:
Ему уж стало не до лавки, –
За покупателем он не сойдет в подвал!
Не та купецких дел основа:
Иной размах, другая ось!
Растет «Торговый Дом Корнея Дерунова».
Откуда что взялось:
Лес, фабрика, завод, товары – склад на складе!
Свои флотилии на Волге, на Неве…
Контора главная на Невском в Петрограде
И отделение в Москве.
Узнав все выходы и входы,
Приумножал купец вовсю свои доходы.
Что хищникам другим с рук сходит не всегда,
То удавалося Гордеичу на славу:
Когда на хлебников устроили «облаву»,
Сумел улепетнуть Гордеич от суда.
Вдруг о рядь худшая над ним стряслась беда:
Поддевки паклею подбивши вместо ваты,
«Чтоб не распарились солдаты»,
Их в армию купец за ватные сдавал.
Попался! Следствие! Провал!
Но… с князем снюхавшись каким-то или с графом,
И тут отделался Гордеич только штрафом.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ни капли совести да капелька ума –
Вот все, что надобно теперь для наглой плутни.
Живут Гордеичи! Их развелося – тьма!
В годину черную к добыче жирной трутни
Летят со всех сторон, восторженно гудя.
Но… правда вся о них немного погодя.
1916 г.
Басня седьмая
Капитуляция
В воскресенье 26 мая состоится лекция члена ВЦИК Н. Суханова: «Капитуляция Ленина».
Купчиха горестно над чашкою вздыхала.
Гордеич разбирал газету по складам:
«Ка-пи-ту-ля-ци-я… Ле… Ле-ни-на». Слыхала?
Что б это значило? Все смыслу не придам.
Ка-пи-ту-ля-ци-я… Уж эти мне словечки!
Опять налог аль что? Так прямо б говорить.
Семь шкур дерут с одной овечки.
То стригли, а теперь, никак, уж будут брить?
Пойти на лекцию? Послушать, что ль? Занятно.
Такого отродясь словечка не читал.
На звук, так вроде бы приятно:
Ка-пи-ту-ля-ци-я… Похоже: капитал.
Был капитал, да сплыл. Все обобрала шпанка.
Все, все захвачено проклятой голытьбой.
Идти случится мимо банка,
Так не владеешь сам собой!
Где фабрика моя? Завод? Лесные склады?
Свели хозяина на ноль.
Прибрали все к рукам, всем завладели, гады.
Ввели приказчичий контроль.
Не разберешь теперь: убыток аль прибыток?
У самого себя воруй.
Дают по мелочи в неделю на прожиток.
Живи, пируй.
Не жизнь – раздолье.
У, черти, взять бы вас в дреколье!
Что, мать, с тебя возьмешь? Ты – баба, ты – глупа.
Тебе в усладу брех монаха иль попа.
Ты хоть утешишься, сходив на богомолье.
А каково, скажи ты, мне?
Куда свое я горе дену?
Молиться у Кремля ободранной стене,
Когда мне хочется башку разбить о стену?
Какой по смерти ад, коль жить пришлось в аду?
Кажинный день несет тревогу.
Подай скорей сюртук. На лекцию пойду.
Ка-пи-ту-ля-ци-я… С ума сойдешь, ей-богу!
25 мая 1918 г.
Басня восьмая
«Контакт»
26 мая состоялась лекция члена ВЦИК Суханова: «Капитуляция Ленина».
Гордеич с лекции вернулся.
Купчиха подала на стол того-сего.
Но опечаленный купец ни до чего
Рукой не прикоснулся.
«Ну, что же ты не ешь?»
«Отстань. Не до еды»:
«На лекции-то был?»
«Был. Утешенья мало.
Хоша б какой-нибудь был выход из беды.
Хоша б какой-нибудь. Все вижу я, пропало,
Весь свет сошел с ума.
Суди сама.
Вхожу я, значит, в помещенье.
М-мое почтенье! –
Обшарил глазом все концы:
Все свой народ – тузы, купцы!
Гляжу на каждого. По роже по угрюмой
Видать: пришел, как я, с одной и той же думой
«Ка-пи-ту-ля-ци-я!» Как это понимать?
Надеяться ль на что? Аль никакой надеи?
Вернут хоть что-нибудь нам эти все злодеи
Аль с нас последние портки начнут снимать?
Сижу. В ушах звенит. В глазах рябит от света.
Вздыхаю: «Господи, чем я твой гнев навлек?»
Вот вышел этакий пред нами фитилек.
А вот, поди ж ты, член Центрального Совета.
Мужчина в возрасте, а с виду неказист:
Безусый, вроде гимназист, –
В хороший магазин не взял бы и в мальчонки:
Годится, скажем так, для мелочной лавчонки
Не то чтоб парень из заик:
Язык как следует подвешен.
«Я, – лепортует, – меньшевик!»
Обрадовал! Признаться, грешен,
Большевика б хотел послушать я хоть раз.
Товар мне нужен без подделок.
А этот, видно и на глаз:
Не большевик, породой мелок!
Весь ходит ходуном. Бьет кулаками в грудь.
Не разговор – какой-то танец.
Ты что же думаешь? Я понял что-нибудь?
Я, мать моя, не иностранец.
Ты речь со мной веди по-русски. Вынь – положь,
А я уж разберусь, какая в чем подкладка.
С «капитуляции» одной кидает в дрожь,
А тут что ни словцо, то новая загадка!
«Дипломатический… оркестр»,
«Коммунистический… секвестр»,
Да «девальвация»,
Да «реставрация»,
Да… дьявол сам не разберет:
Что, собственно, к чему и кто кого дерет.
«Капитуляция» – позиций, значит, сдача.
Выходит: Ленина постигла неудача.
Что сила богачей есть – «абсолютный факт».
И Ленин с нами-де готов вступить… в «контакт»!
Скажи, пожалуйста! Мы, значит, входим в силу.
Спасибо за… «контакт». Учены на былом,
И без «контакта» нас вогнали уж в могилу,
Ну а с «контактом» что ж? Проткнут еще колом?
Нет, брат, втирай очки какой-нибудь там дуре.
Зря перед нами стал себя ты утруждать.
Мы на своей узнали шкуре,
Чего от Ленина нам ждать.
Послушал лекцию. Спасибо.
Зря только ввел себя в расход.
Я думал, дельное расскажут мне что-либо,
А он… меньшевики никчемный, впрямь, народ, –
Нет ни силенок в них, ни смысла.
Да ты почто так, мать, раскисла?»
«Ну, что же ты не ешь?»
«Ты со своей едой!
Поели… Будет с нас… Я ль не был мастер кушать?!.
„Контакт“, хе-хе, огня с водой!..
А как бы все-таки мне Ленина послушать?!»
30 мая 1918 г.
Басня девятая
Сладкие мечты
Корней Гордеич… Боже мой!
Давно забыл дорогу к банку.
Напялив пальтецо дырявое, зимой
На рынок саночки тащил он спозаранку.
За грошевой барыш судьбу благодаря,
До часу позднего топтался у ларя,
Но, потеряв давно купецкую осанку,
В душе, однакоже, надежды не терял,
Что беды все пройдут, как наважденье злое:
«Вернется времечко былое!»
Свои надежды он супруге поверял.
В квартире, новыми жильцами уплотненной,
Имея комнату одну,
По вечерам купец мечтою затаенной
Подбадривал себя и утешал жену:
«Слышь, не серди меня, старуха.
Пустыми вздохами наводишь только жуть.
Все знаю, вижу сам. Ну, голод, ну, разруха.
По-твоему, беда. По-моему, ничуть.
Поди, не мы одни с тобой спадаем с тела.
А ты б чего хотела?
Обилья общего? Что хошь, то выбирай?
Хоть обожрися всякой сластью?
Чтоб говорили все, что вот не жизнь, а рай
Под этой самою… антихристовой властью?
Умом ты, мать моя, всегда была слаба.
Да в этой нищете и есть вся заковычка.
Вот как натерпится вся эта голытьба
Да вспомнит наши-то, хозяйские, хлеба,
Тут и проснется в ней холуйская привычка;
Сумей кормежки ей не дать, а посулить, –
К хозяевам она начнет валом валить.
Польстясь на сытый корм и на хмельное пойло.
Все клячи тощие придут в былое стойло
И, увидав хозяйский кнут,
Уже брыкаться не начнут,
А, ублажая нас усердным прилежаньем, -ѓ
Хоть до смерти их всех в упряжке загони! –
На брань и окрики хозяйские они
Ответят ласковым, любовным, робким ржаньем.
У, псы! Дождаться б лишь до этакого дня,
Так вы поржете у меня!
По рылу каждого, ха-ха, собственноручно!
Посмей лишь кто дерзнуть. Как муху… в кипяток!..
М-да… Размоталась жизнь, как шерстяной моток!..
Дел никаких… Без дела ж, ой, как скучно…
Винца не сыщешь, мать?.. Хотя б один глоток…»
Купчиха слушала, закутавшись в платок,
И что-то шамкала беззвучно.
1919 г.
Басня десятая
Нет уверенности
События неслись во весь опор,
И в баснях надолго расстался я с купчиной.
Гордеич… Лекция… «Контакт»… Прошло с тех пор
Четыре года с половиной.
И вот Гордеича теперь мы застаем
В трактире с музыкой, вином и пьяным шумом.
Купец беседует вдвоем
С Пров Кузьмичом, своим приятелем и кумом.
Кум, деревенский туз – он тоже нам знаком:
О ком – о ком,
А уж о нем пришлось писать мне сколько басен!
Да что нам говорить о давней старине,
О том, как был кулак тогда для нас опасен?
Он нынче стал для нас опаснее вдвойне.
Кулак был под конем, и вновь он на коне.
И мне о нем писать еще придется много.
Сейчас в трактире за столом
Кузьмич, беседуя с купчиной о былом,
О настоящем тож выпытывает строго.
Гордеич охает: «Ох-ох-ох-ох, Кузьмич!
Хлебнули горя… Настрадались…
Я так считаю: божий бич.
Но сжалился господь, – все ж лучших дней дождались.
Что было? Вспомнишь, жуть берет,
Боялся, веришь ли, загадывать вперед.
Прикинешь так – ан выйдет хуже.
Прожить ба как – не то что думать про доход.
На шее петля, что ни год,
То все затягивалась туже.
За спекуляцию пришлось сидеть раз пять.
Вот уж надеешься: с тюрьмой совсем расстался.
Ан, не успел чихнуть, как Загребли опять.
Не знаю, как и жив остался,
Как не оглох и не ослеп.
Отчаялся во всем… Не жизнь была – мученье!
И вдруг, негаданно-нежданно, облегченье.
Явился этот самый нэп .
Сначала думалось: «Взамен оглобли – дышло,
Ан, вышло…»
«Эвона что вышло! –
Осклабился подвыпивший кулак. –
Вон на себя Москва какой наводит лак!
Опять же у тебя… опять забил подвалы…
Вновь, слышно, входишь в капиталы.
Какого ж те рожна? Теперя знай одно:
На лад былой – гони монету!»
«На лад былой, ох-хо!.. Вот то-то и оно,
Что счастье наше не полно:
Нет главного… былой уверенности нету!»
1922 г.
Эпилог второй
Ожили
Товарищ, погляди на них… хозяйским оком…
Пусть на Тверской они пасутся вечерком,
Пусть наливаются, скотинки эти, соком
И покрываются жирком,
Пусть шерстью обрастут они! Зевать не надо,
А надо их стеречь, как мы их стережем,
Грозя кнутом, а не ножом.
А должный срок придет, и мы все это стадо
Как захотим, так обстрижем!
1922 г.