Как хочется забыть недавний наш позор —
"Дни царские", когда, преступный теша взор
Венчанного короной идиота,
По полю Mapсову шла "гвардии пехота",
Толпились вкруг царя вельможи-подлецы,
И зычно, голосом пропойным
Горланил царь колоннам стройным:
"Зда-ро-ва, ма-лад-цы!!"
Пред рожей выродка, безмозглого кретина,
Зло помыкавшего народною судьбой,
В шинелях серых шла под барабанный бой
"Святая серая скотина" [2].
По "рюмке водки" ей дарили палачи,
Несли рублевые "гостинцы".
— Ура, Семеновцы! — Спасибо, Москвичи,
Преображении и Волынцы! —
Мундиры разные и разные полки.
И вышибло совсем из царского понятья,
Что, различаясь "формой платья",
Полки — единая трудящаяся братья,
"Одной деревни мужики".
Что от родной сохи оторванный бедняга
Не краскою петлиц свою окрасит цель, — —
Что мужику мила не серая шинель,
А серая сермяга.
Собаке — цепь, волу — ярмо, коню — узда!
Вот серая шинель была чем для солдата.
Шинели серой путь туда,
Куда ушло все то, чему уж нет возврата.
Не разные полки, а всенародный полк,
Ты обмануть себя не дашь в огне и в буре,
И не допустишь ты, чтоб злой твой враг, как волк,
Пролез к тебе в поддельной шкуре.
Не верь отравленным листкам клеветников,
Не верь словам лукавой лести.
Сквозь нежные слова ты слышишь звон оков
И шил змеиный тех, кто жаждет страшной мести?
Не вычерпать зараз сплошного моря зла,
Мир, воля и земля — их не получишь даром;
Наследья тяжкого проклятого узла
Не рассечешь одним ударом;
Еще не срыты до конца —
Работа рабских рук — темницы нашей стены.
Но торжества залог — в отважности бойца.
И пусть запомнят те, чьи робкие сердца
Отравит яд врага-льстеца,
Что робость их — сестра измены!