В пещере Маабде близ Монфалута,
На правом берегу реки Нила,
Там, где у Фив он поворачивает круто,
Лежат предки нашего "Крокодила".
Окутанные пещерного мглою,
В полотнах, пропитанных смолою,
Древней-предревней тайной запечатленные —
Лежат их мумии нетленные.
Словом, не имеет нынче земля
Такого царя иль короля,
Чья бы родословная так далеко заходила,
Как родословная нашего "Крокодила".
Он, чья слава в эти дни
Начинает греметь повсеместно,
Был рано оторван от отца и родни.
Когда он родился, никому неизвестно.
Как жил его отец и на какие средства,
Кто были его друзья детства,
Кто ему внушал первые начатки знания, —
Об этом он сохранил смутные воспоминания.
Не будем говорить о Ниле и пирамидах,
О всех претерпенных "Крокодилом" обидах,
О его упованиях на будущее лучшее, —
Об этом расскажем при подходящем случае.
Главное то, что в 1883 году
Очутился он в питерском Зоологическом саду
И — в России такие случаи были нередки —
35 лет не выпускался из железной клетки.
Выставленный всем напоказ,
Потеха для праздных глаз,
Пугало для барынь чувствительных,
Сколько претерпел он насмешек язвительных,
колько получил плевков и пинков
От пьяных озорников,
От мещан, в саду очутившихся,
На полтину раскутившихся,
От почетных и непочетных гостей,
От важных и неважных властей,
От всех, до городового включительно,
Торчавшего у клетки многозначительно,
Толстые усы разглаживавшего,
Публику осаживавшего:
"Осади… Осади!.. Осади!..
Экого чуда не видали!.."
Болтаясь, блестели у него на груди
Медали, медали, медали…
Публика "Крокодилу", бывало, дивится:
Ахает дебелая девица.
Шустрая барынька рукавом закрывается:
"Ужас! Ужас! Ужас!"
А лакированный хлыщ за ней увивается:
"Похож на вашего мужа-с!"
Другой муж с прилизанной внешностью
Жену от клетки отводит с поспешностью:
"Не гляди!.. Не гляди!.. В твоем положении…
("Положение" ясное: платье не сходится)
Будешь иметь крокодила в воображении,
Потом крокодил и уродится!!"
. . . . . .
Был "Крокодил" в унижении,
У всех в пренебрежении,
Кормили его, чем попало,
Колотили по крокодильей коже.
Натерпелся он горя немало
И насмотрелся тоже.
Был для всех он примером безобразия,
Издевалась над ним знать и буржуазия,
Особливо ж терпел он от мещанства,
От мещанского нестерпимого чванства.
35 годиков — шутка! —
Не знал он светлого промежутка.
Один царь помер, другого — скинули:
Казалося, дни беспросветные минули,
Но и керенская пора
Не принесла "Крокодилу" добра.
Только после большевистского переворота
Выпустили "Крокодила" за ворота:
"Иди, гуляй на полной воле, —
Самим есть нечего боле!"
И вот наш "Крокодил", везде шатающийся
Теперь "Крокодил" самопитающийся,
В довольстве и почете,
На собственном, как говорится, расчете,
Заведя немалую семеечку,
Не обходится государству и в копеечку.
А польза от него несомненная.
"Сторонися, "публика почтенная"!"
Не дай бог в его страшную пасть
Спекулянту-буржую попасть,
А тем паче — проплеванному мещанину:
Сделает из них "Крокодил" мешанину —
Косточки только — хрусть, хрусть!
Вот тебе "Не рыдай" и "Кинь грусть!",
Вот тебе эрмитажное увеселение!
Вот тебе новобалетное оголение!
Вот тебе нэповская литература
С откровенным белогвардейским лейтмотивом!
Вот тебе волчьи зубы и шкура
Под скрыто эсэровским кооперативом!
Вот тебе бюрократическая повадка!
Вот тебе наглая взятка!
Вот тебе хозяйский прижим!
Это тебе не старый режим:
Заехал в зубы — получи обратно!
Хозяйничай, сволочь, аккуратно,
Барыши к барышам прикладывай,
А в "трудовой кодекс" поглядывай,
Потому что не уйдешь от беды:
Есть у нас "Крокодил" и суды.
В суд попадешь — наскачешься,
В "Крокодил" попадешь — наплачешься,
От слез твоих каменная отсыреет плита,
По всей улице сделается слизко.
* * *
_Эй, сторонись, берегись, сволота!
"Крокодил" прохаживается близко_!