В Индийском океане, далеко,
Так далеко, что некуда уж дале,
Есть островок. На нем так жить легко.
Жить в домике, а не в сыром подвале
Иль, скорчась где-нибудь, подобно псу
Иль раненой, больной, бескрылой птице,
Жить, чувствуя себя в большой столице,
В Париже, как в глухом-глухом лесу.
На острове… О нем, за десять су [3]
В Париже белую приобретя газетку,
Волшебную прочтете вы заметку.
Тот остров злым, оборванным, больным,
Всей, всей белогвардейщине голодной,
Он сказкою звучит, ничем иным,
Хоть в практике, на карте мореходной,
Он назван просто – «островом Свиным».
Полгода он затерян в океане,
В густом, непроницаемом тумане,
Пустынный, чуждый радостям живым,
Полгода в одиночестве суровом –
Зловещий в зимнем зареве багровом –
Под саваном лежит он снеговым.
Гор ледяных прибрежный гулкий грохот,
Бурь океанских вой, и рев, и хохот,
Пустынность, дикость, сырость, холод, мрак…
Следов не видно от былой дорожки,
Протоптанной когда-то из сторожки,
В гранитный продовольственный барак.
Протаптывал дорожку четверть века
Угрюмый, молчаливый нелюдим.
Да, остров был жилищем человека:
Бараку сторож был необходим.
От воровских берег он покушений
(Грешили китоловы иногда!)
Постройку, где на случаи крушений
Хранилися одежда и еда.
И сторожу и в пополненье склада
Был привозим припас однажды в год.
Для сторожа, однако, не отрада
Был парохода редкого приход.
В былом к чему-то ненависть питая,
Он, получая письма, в тот же час
Безжалостно сжигал их, не читая.
В нем все сожгла жизнь, раньше прожитая,
Он твердо ей сказал однажды: «пас!»
На островке, над мрачною пучиной
Он угасал и, наконец, угас,
В дневник свой занеся перед кончиной:
Вот уже 42 дня подряд непроницаемый туман. Я слышу, как ледяные горы разбиваются с грохотом о скалы. Не могу спать. Одиночество. Мне скоро исполнится 62 года.
Он умер. Год прошел, и два, пока
На остров, где могила старика
Виднелась со сторожкой темной рядом,
Доставлен был мужчина средних лет.
Он долго, долго пароходу вслед
Глядел пустым и полумертвым взглядом.
А через год здесь найден был скелет
С костлявою рукой на склянке с ядом.
С тех давних пор до самых наших дней,
Как ни росла во всех анонсах плата,
Все не было – страх был нужды сильней! –
На этот пост вакантный кандидата.
Вдруг… Объяснять, что этому виной?
Чем нынче стала будущность чревата?
Что значит стон сердечно-надрывной
И гневный вопль голодных демонстрантов –
Рабочих и фабричных лаборантов,
Матросов и нежнейших музыкантов:
«Спастись, спастись, спастись любой ценой!..»
Легендою вдруг остров стал Свиной,
Особенно средь русских эмигрантов:
«Сторожка и барак! Жилище и еда!
Пусть не шелка, не сладкие сиропы,
Но не сухарь, не пресная вода!»
«Пусть остров! Пусть Свиной! Скорей туда
Из кризисной погибельной Европы!»
«В ней терпят все крушение, и мы!
Не пережить нам нынешней зимы!
Ждать лучшего? Увы, нет оснований!»
Что я пишу не выдумку свою,
Вот – образцы вам точные даю
Голодных эмигрантских завываний:
Ответ своим читателям парижской белогвардейской газеты «Последние новости» (№ 3933 от 29 декабря истекшего года).
По поводу напечатанной у нас заметки «Ищут Робинзона» (№ 3931) мы получили несколько десятков письменных, телефонных и устных запросов.
Среди безработных эмигрантов немало охотников получить место сторожа на необитаемом Свином Острове («Хог-Айланд»).
Заметка эта была нами взята из «Берлинер Цейтунг ам Миттаг». Замечательно, что и берлинская газета оказалась заваленной предложениями немецких безработных. «Мне 22 года, а остальное не так важно…» – пишет один. «Нас, безработных, нельзя упрекнуть в том, что мы разборчивы», – пишет другой. «Мне стало просто невыносимо жить здесь, терять лучшие годы бесцельно, без всякой деятельности», – пишет третий.
Полученные нами письма по тону немногим отличаются от писем немецких безработных. «Я согласен на все предложения». «Мне 32 года, холостой, натурализированный француз, владею 8-ю европейскими языками».
Претендентам ничего не остается, как обратиться непосредственно в «Общество оказания помощи потерпевшим кораблекрушение» в Сидней (Австралия).
Выдержки из дальнейших, продолжавших поступать в редакцию «Последних новостей» писем. (См. № 3938 от 3 янв.)
1
Извините, что пишу Мало грамотно но я иначе не знаю писать… Статейка подзаглавием ищем робинзона: то есть Человека, который бы согласился поехать Насвиной остров… Я согласен ехать! в сторожа вместе с женой и сыном… и еще один знакомый тоже семейный трое детей тоже согласен в Месте… Прошу ответить, чем скорее, потому что безработы и запасу нету.
2
Правда, место не очень завидное, но наша жизнь эмигрантская еще хуже. Предпочитаем быть в безлюдье, чей смотреть на голод детей. Я три месяца без работы, дети обносились, жена начала болеть от недоедания. Просить о помощи я не могу, совесть не позволяет, так как и без меня много несчастных.
3
Ищут Робинзона. Я желал бы знать это место. Я уже давно мечтаю куда-нибудь удалиться подальше от людей, потому что жить среди людей невозможно. В холоде и голоде очень трудно, а стреляться не хочется.
4
Я согласен подписать контракт на несколько лет. Я русский. Мне 25 лет. Теперешняя моя жизнь мне надоела! Остров, дающий приют пострадавшим от кораблекрушения, явится также островом спасения и для меня.
5
Господин Милюков знай шел я ваше объявление у вашей уважаемой газеты П. Н. у котором объявлено что требуется Сторож на Свинский остров так я очын заинътирисувался етым обявлением и очын имею большую охоту ехать туда… Напишите мине… адрес где ето находица; так как я ищо очын молод имею только 22 года…
6
Я бы с большим удовольствием уехал на Свиной остров от етой проклятой нынешней жизни. Я вас увиряю, что если у меня не будет счастя туда попасть то жить мне остается не много в етом гнусном кровожадном мире. Я безработный… Все ето мне надоело до отвращения… Один путь я вже сибе выбрал, а это другой! Первый – смерть, второй жить в одиночестве.
7
Из рассуждений М. Осоргина, сопровождающих цитируемые письма
…Это так естественно для русского человека! В дни полной безработицы и крушения всех надежд на будущее – и вдруг свободное место с хорошей оплатой. Один сторож умер в снегах, другой покончил самоубийством…
Отчаянье. Безвыходность. Тупик.
Готовность жрать хоть из свиной помойки.
Белогвардейский холод так велик,
Что в радость им тепло тюремной койки.
Как выглядит зверино «белый» лик
И как звучит животный, дикий крик
На фоне нашей грандиозной стройки!
Партконференциям? Нет, нет, не им.
И не ячейкам также заводским,
И не своим читателям колхозным
Для смеха, их живым речам не в тон,
Я подношу вот этот фельетон
С материалом гнойно-гангренозным, –
Но тем, кто бредит желчно стариной,
Кто брызжет ядовитою слюной
На каждую строительную вышку,
Кто злобствует за нашею спиной,
Дарю мечту про остров про Свиной.
Швыряю в их личины их же гной,
Чтоб услыхать их хриплую одышку,
Чтоб отравить предсмертную их злость,
Чтоб «Островом Свиным» вогнать им гвоздь,
Железный гвоздь б их гробовую крышку!