Eclairer les hommes, c'est beaucoup; mais ou fait encore plus,
Lersqu'on fait aimer et rêgner les vertuw.
Delille.
Просвѣщать людей -- важное дѣло; но еще болѣе заставить ихъ повиноваться добродѣтели и любить ее...
Делиль.
Осень и зима прошли почти непримѣтно. Многочисленное семейство, составленное изъ добрыхъ людей, которые всѣ безъ памяти любили хозяина и хозяйку, не видало, какъ мчалось время. Елисавета, съ мужемъ своимъ и съ дочерью, узнавъ о беременности Софьи, тотчасъ пріѣхала провѣдать благодѣтелей своихъ: такъ она и мужъ ея называли, въ глаза Пронскихъ. Они пробыли очень долго. Пріятно было смотрѣть на нихъ, какъ они перемѣнились, были внимательны, снисходительны, и какъ старались угодить другъ другу. Старая Холмская, цѣлуя Елисавету, со слезами благодарила Бога, что наконецъ видитъ ее счастливою. "А всѣмъ этимъ обязана я Ангеламъ, здѣшнимъ хозяевамъ," отвѣчала Елисавета. "Самъ Богъ можетъ только заплатить имъ за все, что они для меня сдѣлали!" Свѣтланина, съ мужемъ и дѣтьми, также пріѣхала погостить къ Пронскимъ. Послѣ перваго, неудачнаго опыта, она не возобновляла уже никакихъ штукъ противъ Софьи. Впрочемъ, она была умная, образованная женщина; бесѣда съ нею была очень пріятна, и узнавъ покороче Софью, она сама отъ души полюбила ее.
Пріѣзжалъ на короткое время и Алексѣй, съ своею женою; но она скоро всѣмъ надоѣла, и ей самой было скучно. Она опять была беременна; съ нею опять, по прежнему, часто дѣлались дурноты -- она падала въ обморокъ, рисуясь и сохраняя привлекательныя аттитюды, но мужъ ея не былъ уже такъ милъ и заботливъ въ эту беременность, какъ въ первый разъ. У него былъ уже наслѣдникъ, слѣдовательно, была надежда пересчитать милліонъ послѣ смерти Фамусовыхъ. Изъ чего-же ему много хлопотать теперь? Интересные разсказы Любиньки, о припадкахъ беременности ея, о странномъ вкусѣ, то къ той, то къ другой пищѣ, и о прочихъ ея фантазіяхъ, весьма мало интересовали. Всѣ слушали ее безъ вниманія, и она вскорѣ отправилась въ родительскій домъ, обработывать свою милую маменьку.
Пребываніе Любиньки тѣмъ болѣе всѣмъ надоѣло, что она нарушала обыкновенный образъ жизни въ Петровскомъ. По слабости нервъ, не могла она слышать музыки; бѣганье и игра дѣтей ее безпокоили; курить трубки, до которыхъ Свѣтланинъ и Пронскій были большіе охотники, при ней не позволялось -- надлежало уходить въ дальнія комнаты, чтобы табачный запахъ не досттгаль до деликатнаго носа этой милой причудницы. Всѣ чрезвычайно были рады, когда Любинька уѣхала, и все пошло прежнимъ порядкомъ.
Утромъ собирались всѣ вмѣстѣ пить чай; потомъ всякій занимался, чѣмъ хотѣлъ. Мужчины, или уходили въ свои комнаты читать или отправлялись гулять и осматривать хозяйство. Въ Петровскомъ была большая суконная фабрика, и всѣ нужныя къ ней машины и заведенія; много было кой-чего посмотрѣть. Свѣтланинъ имѣлъ самъ такую-же фабрику, и былъ опытенъ по этой части; при томъ-же долго путешествовалъ онъ въ чужихъ краяхъ, и обозрѣвалъ лучшія тамошнія заведенія. Онъ совѣтовалъ Пронскому иное перемѣнить, другое улучшить; дѣлали всему этому опыты, и время шло нечувствительно. Князю Рамирскому особенно былъ занимателенъ разговоръ съ Свѣтланинымъ. У него было множество дворовыхъ людей, которыхъ онъ кормилъ даромъ; ему давно хотѣлось употребить ихъ на какое нибудь полезное заведеніе, и тѣмъ болѣе съ тѣхъ поръ, какъ винокуренный заводъ его, по малымъ поставкамъ вина, сталъ давать доходу годъ отъ году менѣе.
Дарья Петровна Пронская, Княгиня Фольгина, Свѣтланнна и Княгиня Рамирская, утромъ, послѣ чая, садились въ своихъ комнатахъ, за работы. Старая Холмская уходила къ себѣ молиться Богу, и не прежде обѣда возвращалась въ гостиную. Свіяжская любила читать, и никто не мѣшалъ ей. Софья или занималась все утро хозяйствомъ, или была y дѣтей въ классѣ; она вела дѣятельную жизнь, столь необходимую въ ея положеніи. Словомъ; всякій имѣлъ свободу дѣлать, что угодно, и заниматься, чѣмъ кому хотѣлось.
Для дѣтей, и по привычкѣ старой Холмской, обѣдали всегда рано; потомъ, кто хотѣлъ, ложился отдыхать, a для другихъ всегда, черезъ часъ, или два послѣ обѣда, стояла уже y крыльца нѣсколько саней, тройками. Княгиня Рамирская какъ-то сказала однажды, что она любитъ, когда звенятъ колокольчики; на другой-же день, y каждой тройки было по колокольчику. Ѣздили желающіе, въ числѣ которыхъ, разумѣется, были всѣ дѣти, кататься верстъ пять, или шесть. Свѣтланина и Княгиня Фольгина, разговаривая между собою, сказали, что онѣ любятъ Русскія, ямскія пѣсни. Софья услышала ихъ разговоръ, и съ тѣхъ поръ, ежедневно, на двухъ, или трехъ особыхъ тройкахъ, садилось нѣсколько кучеровъ и фабрикантовъ. Они очень согласно пѣли: Не одна-то одна во полѣ дороженька пролегала, или: Не бѣлы-то снѣга во чистомъ полѣ, и прочія, заунывныя пѣсни. Только часто Княгиня Фольгина невольно плакала подъ эти пѣсни, вспоминая о своемъ положеніи; но она старалась скрывать слезы и находила въ нихъ облегченіе своей горести. Софьѣ гулянье, на свѣжемъ, чистомъ воздухѣ, было очень полезно, и подкрѣпляло ея здоровье; но мужъ никогда безъ себя не отпускалъ ее, садился самъ на облучкѣ, въ ея саняхъ, сдерживалъ лошадей въ ухабахъ, на раскатахъ всегда соскакивалъ съ облучка, и держалъ сани; a жена, видя такую пріятную для нея заботливость, пользовалась всякою возможностью, во время катанья, цѣловать его.
Съ раскраснѣвшимися отъ мороза щеками и съ свѣжею головою, возвращались съ катанья. Самоваръ ожидалъ уже на столѣ, въ залѣ, и чай согрѣвалъ гулявшихъ. Вечеромъ, старушки, и изъ молодыхъ дамъ, кто хотѣлъ, садились въ вистъ, или въ мушку, по маленькой. Брани никогда за игрою не бывало, и часто все оканчивалось общимъ хохотомъ, потому что старая Пронская непремѣнно, на смѣхъ, кого нибудь обсчитывала, или обманывала въ картахъ, и потомъ сама объявляла объ этомъ. Чаще всего доставалось отъ нея Пронскому; онъ былъ подставной, садился иногда играть за другихъ, не понималъ ни одной игры, безпрестанно ошибался, и маменька отъ всей души забавлялась надъ нимъ. "Да, вѣдь вы сами виноваты" -- говорилъ онъ. "Зачѣмъ вы меня остановили при первыхъ моихъ опытахъ въ картежной игрѣ? Я усовершенствовался-бы, и самъ обманывалъ васъ, еще почище, нежели вы меня теперь!"
Князь Рамирскій, съ Свѣланинымъ, играли каждый вечеръ въ шахматы; они оба были страстные охотники и большіе мастера; иногда вечера два, или три, продолжалась y нихъ одна игра. Софья, Елисавета, Свѣтланина, Княгиня Фольгина, или которая нибудь изъ гувернантокъ, играли для дѣтей на фортепіано. Дѣти отъ всей души танцовали Французскія кадрили, мазурки, вальсы, Русскія пляски. Во время отдыха отъ танцевъ, Софья придумывала и предлагала разныя игры, для развитія понятія дѣтей: или отгадывать подъ музыку, что надобно дѣлать; или отыскивать спрятанныя вещи, и проч. Натанцовавшись и напрыгавшись до сыта, дѣти ужинали рано, и спокойно засыпали. Всегда были они веселы, здоровы, и охотно учились, потому что видѣли желаніе тетиньки Софьи Васильевны, которую всѣ они страстно любили. Одно слово, одинъ строгій взглядъ ея, были уже для нихъ самымъ большимъ наказаніемъ.
Къ 6-му Декабря, дню именинъ Пронскаго, приготовила для него Софья разные дѣтскіе сюрпризы. Княгиня Фольгина и Свѣтланина, узнавъ о ея намѣреніи, просили употребить и ихъ дѣтей. День начался тѣмъ, что послѣ обѣдни и молебна въ церкви, во время которыхъ Софья возсылала сердѣчное моленіе и благодареніе къ Богу, за неизрѣченныя Его милости, по возвращеніи домой всѣ дѣти вошли въ одно время въ гостиную. Дѣвочки присѣли, a мальчики поклонились, и поочередно, какъ было напередъ назначено, подходя къ Пронскому, произнесли, сообразные съ актами ихъ и положеніемъ каждаго, поздравительные стихи, на Французскомъ и на Русскомъ языкахъ. Когда дошла очередь до бѣдныхъ сиротъ, дѣтей несчастной Катерины, какое-то общее чувство унынія распространилось между всѣми. Старшая дочь, Соничка, была настоящій портретъ покойной матери своей; она, не по ямамъ, была необыкновенно умна, смышлена, чувствительна, и начинала уже понимать, что y нея нѣтъ ни отца, ни матери, и что всѣмъ обязана она благодѣтелямъ своимъ, дядѣ и теткѣ. Впрочемъ, и бабушка часто ей объ этомъ твердила. Сказавши, въ выученныхъ ею стихахъ: Notre bienfaiteur, notre Ange tutêlaire (Благодѣтель нашъ, ангелъ хранитель), она не могла говорить болѣе, зарыдала, и бросилась цѣловать руки Пронскаго. Онъ самъ заплакалъ, схватилъ ее въ свои объятія, и началъ цѣловать; потомъ взяла ее бабушка, и также заплакала. Никто не могъ быть равнодушнымъ при этой сценѣ. Но развеселила всѣхъ маленькая Наташа, дочь Елисаветы. Она только что начала немного лепетать; очень долго учила ее Елисавета, и предполагала большое для себя удовольствіе, когда дочь ея, при всѣхъ, скажеть: Je vous fèlicite et je vous arme, mon oncle, bienfaiteur de mes parens (Поздравляю, и люблю васъ, дядинька, благодѣтель моихъ родителей); но никакъ не могла добиться Елисавета, чтобы дочь ея запомнила слова. Не имѣя успѣха, рѣшилась она, по крайней мѣрѣ, разсмѣшить; сзади всѣхъ дѣтей, принесла Наташу, на рукахъ, въ гостиную. "Послушайте, послушайте, какую рѣчь произнесетъ моя дочь!" сказала она -- "вы удивитесь." Всѣ собрались кругомъ ея, бабушка встала съ своего мѣста; въ особенности-же дѣти ожидали съ нетерпѣніемъ, что Наташа будетъ говорить. "Ну, скажи-же, Наташа, чему я тебя научила," напомнила ей Елисавета, и шепнула на ухо. Малютка протянула къ Пронскому ручонки, и сказала, что говорила ему всякій день: Bon jour, mon oncle (здравствуйте, дядинька!). Всѣ захохотали, и болѣе всѣхъ дѣти, ожидавшія, по словамъ Елисаветы, что и Наташа будетъ говорить стихи, какъ они. Это распространило общую веселость; дѣти передражнивали ее, разсказывали другъ другу, какъ говорила Наташа, и помирали со смѣху. "Неправда-ли, маменька," сказала Елисавета, передавая малютку свою на ея руки, "что y васъ внучка очень смыслена, и большая затѣйница?" Между тѣмъ взяла она своего мужа за руку, и вмѣстѣ съ нимъ, подошла къ Пронскому. "Мы хотѣли, чтобы Наташа объяснила, что мы чувствуемъ" -- сказала Елисавета -- "и что мы постараемся внушить ей, когда она выростетъ, то, что ты истинный благодѣтель ея родителей!" Пронскій расцѣловалъ ихъ обоихъ, и отвѣчалъ, что они слишкомъ много даютъ ему цѣны, что ему не стоило почти никакого труда объяснить имъ и показать въ настоящемъ видѣ все дѣло, то есть, что они оба добры, оба взаимно другъ друга всегда любили, и что все было, такъ сказать, одно недоразумѣніе между ними. "Впрочемъ," прибавилъ Пронскій, "ежели-бы я и въ самомъ дѣлѣ что нибудь успѣлъ сдѣлать для васъ, то уже слишкомъ вознагражденъ, видя ваше согласіе!" -- Да, ежели-бы и въ прежнее время нашего супружества мы пріѣхали къ вамъ и пожили y васъ, какъ теперь -- отвѣчала Елисавета -- то примѣръ вашъ сильно-бы подѣйствовалъ на насъ, и мы возвратились-бы домой съ истиннымъ желаніемъ подражать вамъ и быть также счастливыми. -- "Точно, справедливо," сказалъ Князь Рамирскій;-- "всякій добрый, благомыслящій человѣкъ, уже однимъ примѣромъ своимъ, способствуетъ общему благу. A y васъ съ Софьею Васильевною есть и кромѣ того чему поучиться. Я чрезвычайно радъ, что пріѣхалъ сюда. Дастъ Богъ, и мы съ тобою, милая Лизанька, заживемъ такъ-же, какъ они," прибавилъ Князь Рамирскій, цѣлуя свою жену. -- Авось, Богъ поможетъ истинному, душевному желанію моему походить, хотя немного, на сестру Соничку -- отвѣчала Елисавета.
Послѣ того Священникъ, съ причетомъ, пришли поздравить именинника, и пропѣли многая лѣта Болярину Николаю, и супругѣ его, Болярынѣ Софіи. "Черезъ годъ, въ это время, авось Богъ дастъ, прибавятъ къ этому: и съ чадомъ ихъ! " сказала потихоньку Софья мужу своему. "Ты не можешь вообразить, какъ я была счастлива, уча дѣтей говорить тебѣ поздравленія, и думая, что черезъ нѣсколько лѣтъ я также буду учить.... Кого: дочь или сына?" прибавила она, съ улыбкою. -- Ахъ, нѣтъ! пожалуста сына, сына!-- отвѣчалъ Пронскій. "Ну, хорошо, хорошо! Стало быть: нашего Митиньку? Мнѣ представилось уже, что онъ, какъ двѣ капли воды, похожъ на тебя, подходитъ къ тебѣ, шаркаетъ ноженкою, и говоритъ поздравленіе." -- A я цѣлую его и тебя! -- прибавилъ Пронскій, обнимая ее и отирая глаза.
Въ это время доложили имъ, что дворовые люди, фабриканты и крестьяне, собрались поздравитъ ихъ, въ лакейской и въ сѣняхъ. Пронскій вышелъ къ нимъ. "Благодарствуйте, благодарствуйте, братцы, за поздравленіе ваше! Выкушайте винца. Я хотѣлъ было поподчивать васъ, какъ должно, но теперь зимняя пора; многіе изъ васъ въ отлучкахъ. Въ день моего рожденія весною, милости просимъ; тогда мы и поѣдимъ и выпьемъ съ вами!" -- Много довольны твоею милостію -- говорили ему старики крестьяне. -- Да, покажи намъ молодую твою Енаральшу! -- вскричалъ одинъ пожилой мужичекъ, выпивъ большой стаканъ. -- Я ее, матушку нашу, еще не видалъ; ѣздилъ въ это время съ рядою, въ Одесту (Одессу), a она безъ меня вылечила старуху мою" Позволь ей, матушкѣ нашей, сказать: спасибо, за милость ея! -- "Изволь, изволь" -- отвѣчалъ Пронскій, и велѣлъ слугѣ позвать Софью. -- Ну, вотъ тебѣ, пріятель, моя Генеральша!" -- А! такъ, вотъ она! -- И всѣ дворовые и крестьяне поклонились ей. "Благодарствуйте, благодарствуйте, любезные друзья," сказала Софья, "за то, что пришли насъ поздравить." -- A вамъ, кормильцы, спасибо за вашу ласку! -- отвѣчали имъ всѣ, съ новыми поклонами. -- Благодарствуй, матушка, что вылечила мою старуху -- прибавилъ крестьянинъ, вызвавшій Софью. -- Она денно и нощью молитъ за тебя Богу! -- Экая здоровая, экая добрая и ласковая! -- говорили между собою крестьяне, расходясь по до-мамъ. -- Ну, малой! Настоящая Енаральша! -- прибавляли другіе.
"Пойдемъ теперь, мой другъ, по моему департаменту," сказала Софья. "Въ дѣвичей собрался здѣшній прекрасный полъ; онѣ хотятъ также тебя поздравить. Сверхъ того, пріѣхала моя кормилица, изъ дальней деревни, которая досталась брату Алексѣю, и она очень хочетъ тебя видѣть." -- Пойдемъ, пойдемъ -- отвѣчалъ Пронскій. -- Да, чѣмъ-же ты будешь ихъ подчивать? Неужели также простымъ виномъ? -- "Иныя, пожалуй, не откажутся; но я знаю приличія, и y меня приготовлено для нихъ виноградное, Сантуринское. Пожалуста замѣть, какъ иныя будутъ морщиться, отказываться, и какъ будто насильно пить -- a онъ-то и настоящія пьяницы!" прибавила, со смѣхомъ, Софья. Въ дѣвичей именно все то происходило, что она предсказывала. Кормилица ея была въ восторгѣ отъ Пронскаго; особенно-же, когда онъ, вынувъ изъ книжника 50 рублей, подарилъ ей "Экого ангела, экого красавица да притомъ же еще и Ендарала, Богъ тебѣ послалъ!" говорила она Софьѣ. "Не даромъ ты была богомольна: вымолила ты себѣ муженька!"
Къ обѣду собралось много сосѣдей, съ женами и съ дѣтьми. За столомъ не подавали ужаснаго осетра, музыка не играла, пѣвчіе не пѣли: Прославимъ, прославимъ; немного было и блюдъ, но все было вкусно, сытно и хорошо. Вина не подавали по различію, кому лучшаго, кому похуже -- всѣмъ было одинаковое угощеніе, и всѣ были довольны ласкою и вниманіемъ добрыхъ хозяевъ. Въ то время, когда пили за здоровье именинника, опять растрогали всѣхъ малютки, сироты Аглаева. Софья, вставъ изъ-за стола, подошла съ ними къ мужу своему поздравлять его. Она выучила было Соничку еще сказать ему нѣсколько привѣтствій; но Пронскій, вспомнивъ утреннюю сцену, не могъ равнодушно слушать ее, не далъ докончить, схватилъ опять на руки и съ чувствомъ цѣловалъ ее. Потомъ, вмѣстѣ съ женою, подошелъ онъ благодарить старушекъ своихъ, за ихъ поздравленіе. "Думала-ли я, годъ тому назадъ," сказала Пронская, отирая свои слезы, "что здѣсь, въ Петровскомъ, буду я такъ счастлива, увижу моего Николушку женатаго на такомъ ангелѣ, и буду сидѣть въ день его именинъ за большимъ столомъ, съ такимъ множествомъ добрыхъ и милыхъ мнѣ людей? А всѣмъ этимъ мы тебѣ обязаны!" -- прибавила Пронская, обращаясь къ Свіяжской, сидѣвшей подлъ нея, и пожавъ съ чувствомъ y нея руку.
Тотчасъ послѣ обѣда, Софья отправилась съ дѣтьми въ нижній этажъ, гдѣ, потихоньку отъ мужа, уже давно многое готовилось. Пронскій догадывался, но показывалъ видъ, что ничего не замѣчаетъ. Онъ пригласилъ мужчинъ, кто любитъ курить трубку, къ себѣ въ кабинетъ. Дамы, иныя сѣли играть въ карты, другія разговаривали между собою о хозяйствѣ и о дѣлахъ своихъ; не было никакого злорѣчія и насмѣшекъ другъ надъ другомъ, потому что ни хозяинъ, ни хозяйка, не подавали сами никакого повода къ этому. При томъ-же, обыкновенно, всякій гость соображается съ манеромъ и тономъ, господствующими въ томъ домѣ, куда онъ приглашенъ. Разумѣется, что въ числѣ гостей были нѣкоторые, не очень дружно жившіе между собою, отдалялись и не разговаривали другъ съ другомъ, но, по крайней мѣрѣ, соблюдена была ими вся вѣжливая наружность.
Въ 5-ть часовъ всѣхъ пригласили внизъ. Въ большой комнатѣ, гдѣ была дѣтская классная, готовились сюрпризы. Началось тѣмъ, что жена и всѣ дамы, родныя Пронскаго, поднесли ему подарки своей работы: иная бисерный чубукъ, другая кошелекъ, и проч. Даже сами старушки хлопотали и трудились для него втайнѣ: Пронская связала и подарила пасынку шерстяную фуфайку; Свіяжская шейный платокъ, изъ разноцѣтнаго гаруса; старая Холмская козьи перчатки. Пронскій былъ тронутъ до глубины души такимъ вниманіемъ; онъ съ благодарностію цѣловалъ руки всѣхъ. Потомъ дѣти поднесли ему, чисто и хорошо написанные ими стихи, говоренные каждымъ изъ нихъ поутру. Нѣкоторые представили рисунки своей работы, тайно отъ него (и, вѣроятно, съ пособіемъ учителя) приготовленные. Другіе играли довольно пріятно на фортепіано. Но всего болѣе утѣшилъ и отличился племянникъ Пронскаго, 12-ти лѣтній сынъ Свѣтланиныхъ. У него была необыкновенная способность къ музыкѣ; онъ прелестно сыгралъ трудный концертъ Шпора, особенно-же адажіо всѣхъ тронуло. Всѣ хвалили его, и можно вообразить, въ какомъ восторгѣ были отецъ и мать его! Потомъ начались опыты въ декламаціи. Театра устроивать Софья не хотѣла, первое потому, что она не нашла, кромѣ нѣкоторыхъ пьесъ сочиненія Жанлисъ, рѣшительно ни одной хорошей дѣтской комедіи, принаровленной къ понятіямъ дѣтей и сообразной съ ихъ лѣтами. При томъ-же, всѣхъ дѣтей употребить было невозможно; слѣдовательно, могла-бы возродиться между ими нѣкоторая зависть; самолюбіе маменекъ могло-бы также оскорбиться, почему ихъ дѣти не избраны, или почему даны имъ роли хуже и не столь интересныя, какъ другимъ. Ей также, по многимъ опытамъ, извѣстно было, что растолкованіе каждому роли его весьма затруднительно, и однѣ только репетиціи и слаживаніе пьесы занимаютъ много времени, пріучаютъ дѣтей къ разсѣянію, отвлекаютъ ихъ отъ ученія, такъ, что послѣ того очень трудно бываетъ поставить ихъ въ прежнее положеніе. Вообще, думала она, всѣ дѣтскіе спектакли похожи, просто, на кукольныя комедіи: восхищаются ими только родители, взирающіе, съ свойственною имъ снисходительностію, на юныя дарованія чадъ своихъ, a постороннимъ, хладнокровнымъ зрителямъ, спектакли эти несносно скучны, да и въ дѣтей вселяютъ они суетность и тщеславіе. "На что обращать вниманіе ихъ," думала Софья, "на игранье чужихъ ролей, когда вся обязанность родителей -- стараться внушить въ нихъ охоту представлять, какъ можно лучше, собственную свою ролю, на поприщѣ предстоящей имъ жизни? Напротивъ того, вытверживаніе наизусть лучшихъ стиховъ великихъ поэтовъ и правильное произношеніе изощряетъ память ребенка, открываетъ ему, нѣкоторымъ образомъ, даръ слова и способность изъясняться, и -- самое главное -- оставляетъ въ сердцѣ его хотя нѣсколько высокихъ чувствъ и безсмертныхъ мыслей поэта." Слѣдуя этому мнѣнію своему, Софья все устроила, и сама, въ видѣ суфлёра, стала съ тетрадью, чтобы подсказывать тому, кто забудетъ. Всѣ сѣли по мѣстамъ. Выступила первая на сцену крестница ея, Соничка, одѣтая пастушкою, и произнесла, очень хорошо, оду Державина: Богъ. Потомъ братъ ея, Ѳединька, въ одеждъ генія, сказалъ нѣсколько строфъ изъ оды Ломоносова: Царей и царствъ земныхъ отрада! За нимъ, очень мило, меньшой ихъ братъ, Петруша, въ Русской рубашечкѣ, обстриженный въ кружокъ, прочиталъ басню Крылова: Попрыгунья стрекоза. Но всѣхъ восхитилъ и заслужилъ общую похвалу, сынъ Княгини Фольгиной, прекрасный собою, стройный мальчикъ, представшій въ костюмѣ Фингала. Онъ, вмѣстѣ съ сестрою, одною въ костюмъ Моины, отлично хорошо сыгралъ цѣлую сцену изъ трагедіи Озерова. Мать, смотря на него, плакала, только не отъ радости, a съ горестію вспоминая, что отецъ его такой-же чудесный актеръ. Она боялась, чтобы со временемъ не былъ сынъ ея во всемъ похожъ на отца. Свіяжская отгадала причину слезъ ея, съ состраданіемъ на нее поглядѣла, но не сказала ни слова, чтобы еще болѣе не разстроить ее разговоромъ о такомъ тягостномъ предметѣ. Дѣти Свѣтланиныхъ, также въ костюмахъ, говорили нѣкоторые монологи, по-французски, изъ трагедій Расина Эсѳирь и Гоѳолія. Словомъ: всѣ дѣти читали стихи, никто не былъ обиженъ, ни чье самолюбіе не было оскорблено, и никто другъ другу не завидовалъ. Въ заключеніе спектакля, чтобы послѣ важнаго развеселить зрителей; сама Софья, по желанію мужа, сѣла за фортепіано, и пропѣла нѣсколько любимыхъ его куплетовъ, изъ водевилей, слова Князя Шаховскаго, Хмѣльницкаго и Писарева, съ прелестною музыкою Верстовскаго и Алябьева. Наконецъ, по общей просьбъ, спѣла Софья нѣсколько Русскихъ пѣсенъ. Всѣ были въ восхищеніи, потому что кромѣ необыкновенно пріятной мелодіи этихъ пѣсенъ, y насъ, въ деревняхъ, еще многіе любятъ національное Русское пѣніе. Старая Пронская, не умѣя и не хотя удерживатъ душевнаго движенія, бросилась цѣловать Софью, называя ее ангеломъ. Всѣ были довольны, и говорили, что никакой дѣскій спектакль не могъ-бы принесть подобнаго удовольствія. Въ 7 часовъ кончился сюрпризъ; но готовилось еще новое, въ большой залѣ, въ верху, которая была вся иллюминована разноцвѣтными шкаликами; по срединѣ, на стѣнѣ, горѣлъ вензель Пронскаго, украшенный цвѣтами. Между тѣмъ, пока еще въ залѣ все приготовлялось, просили всѣхъ въ гостиную пить чай.
"Какова моя Соничка?" сказала старая Пронская Свіяжской, идя вмѣстѣ съ нею по лѣстницѣ. -- "Настоящая колдунья! Какъ все хорошо она уладила!" -- A посмотри, какъ милъ будетъ дѣтскій маскерадъ и разныя кадрили въ большой залѣ!-- отвѣчала Свіяжская.-- "Послушай, Прасковья Васильевна: давай мы сами, съ тобою вдвоемъ, сдѣлаемъ сюрпризъ этой колдуньѣ!" -- сказала Пронская, довольная и въ душѣ своей счастливая, бывъ при томъ увлечена веселымъ своимъ характеромъ. "Только ты не согласишься! Ты слишкомъ умна, слишкомъ разсудительна, то есть, просто, глупа, моя мать!" -- Да, что такое?-- отвѣчала Свіяжская, помирая со смѣха.-- "Нѣтъ, ты слишкомъ глупа: все y тебя ходи по ниточкѣ; все y тебя размѣряно циркулемъ! A по моему, ежели веселиться, такъ веселиться; ты-же все умничаешь, вездѣ y тебя приличія, то есть, просто -- ты набитая дура!" -- Да скажи, пожалуста: за что ты мнѣ говоришь такія нѣжности, и чего ты отъ меня требуешь?-- спросила Свіяжская, продолжая хохотать отъ всего сердца. Въ это время подошла къ нимъ Софья, и, цѣлуя руки y свекрови своей, спрашивала, о чемъ онѣ смѣются. "Поди, поди, матушка! не твое дѣло. Хоть ты и колдунья, a не отгадаешь, за что я сей часъ разбранила вотъ эту дуру, твою тетушку." Софья отъ души стала смѣяться съ ними. Въ это время ее позвали, и она занялась гостями, изъ которыхъ нѣкоторые собирались ѣхать домой.-- Да, чего-же тебѣ, умницѣ, отъ меня дуры хочется?-- продолжала Свіяжская. "Да, ты не согласишься!" -- Ну! право, соглашусь; скажи только.-- "Даешь-ли ты честное слово?" -- Даю.-- "Ежели такъ, то пойдемъ поскорѣе, въ мою комнату." -- Пронская схватила Свіяжскую за руку, и скорыми шагами пошли онъ изъ гостиной. "Эй, Василиса! Василиса!" кричала Пронская, войдя въ свою комнату. "Гдѣ эта старая дура? вѣкъ ея нѣтъ, когда надобно! -- Чего, матушка, заглазѣлась? гдѣ ты была?" -- Въ залѣ, сударыня; смотрѣла, какъ тамъ хорошо все освѣщено.-- "Еще успѣешь наглядѣться. Вѣдь y тебя ключъ отъ кладовой?" -- У меня-съ.-- "А ключъ отъ сундука, гдѣ лежатъ старинныя театральныя платья?" -- Также y меня. -- "Ну, сей часъ, возьми фонарь, ступай туда, вынь, какой тебѣ первый попадется, мужской сюртукъ, парикъ, трехъугольную шляпу и старинный робронъ, съ фижмами, и принеси все это сюда. Да, смотри, ходи скорѣе, a то, вѣдь y тебя вотъ какіе крошечные шаги, по вершочку!" -- прибавила Пронская, передражнивая, какъ она ходитъ, Свіяжская, и сама Василиса, хохотали, смотря на нее. "И она-же, старая дура, смѣется! Развѣ я неправду говорю? Ну, ступай-же, ступай, и мигомъ назадъ! -- Вотъ видишь, г-жа умница -- дурою я тебя не стану уже называть, потому что ты очень мила -- вотъ, что я вздумала -- продолжала Пронская, обращаясь къ Свіяжской.-- Я надѣну старинный мужской сюртукъ, a ты одѣнься старинною дамою; мы явимся, въ залу, и протанцуемъ менуэтъ. Какъ удивится Софья!... Особенно-же, отъ тебя она никакъ не ожидаетъ такихъ проказъ! -- Прекрасно, прекрасно!-- отвѣчала Свіяжская, продолжая хохотать -- авось я вспомню нѣсколько старинныхъ па менуэтныхъ! Да, послушай, голубушка, кто-жъ намъ сыграетъ? Вѣдь безъ музыки не льзя. Надобно еще кого нибудь пригласить въ нашъ заговоръ. -- "Въ самомъ дѣлѣ! Да, чего-же лучше? Николушку! Ему жена дѣлала сюрпризы, онъ также долженъ сдѣлать сюрпризъ для нея. Эй, Маша! позови сюда Николушку! Постой, позови сюда еще кого нибудь. Да ходите попроворнѣе -- съ мѣста ни одна не можетъ сдвинуться! Бѣги сей часъ въ кладовую: скажи Василисѣ, чтобы принесла еще старинный кафтанъ, парикъ и трехъугольную шляпу. Покойный батюшка жилъ открыто: y него быль свой театръ, и всѣхъ этѣхъ глупостей осталось множество." -- Пронскій пришелъ, хохоталъ отъ всего сердца, и съ радостію согласился участвовать въ новомъ сюрпризѣ. Между тѣмъ изъ кладовой принесено было все, что надобно. Пронская спѣшила одѣваться, и отъ нетерпѣнія ворчала на Василису за ея мѣшкотность. "Ахъ! какъ ты мнѣ надоѣла своею неповоротливостію! Да отвяжись ты отъ меня -- выдь, пожалуста, замужъ -- я тебѣ дамъ хорошее приданое. Николушка! поищи Василисѣ жениха." -- Да кто, сударыня, возьметъ меня? Развѣ отъ лихорадки, или, чтобы, вмѣсто чучелы, поставить на огородъ -- отвѣчала Василиса, со смѣхомъ. "Ну, вѣдь я тебѣ дамъ приданое. Какъ-же осмѣлится мужъ твой поставить тебя вмѣсто чучелы?" -- продолжала Пронская, смѣясь. -- Всѣ хохотали, при мысли отдать старую, 60-ти-лѣтнюю Василису за-мужъ.
Туалетъ скоро былъ готовъ, Пронскій надѣлъ, сверхъ фрака, широкій французскій кафтанъ; мачиха его, также сверхъ своего платья, надѣла какой-то старый бархатный сюртукъ. "Парики довольно гадки" -- сказала она; -- "но, такъ и быть! Сюрпризъ продолжится недолго; вся наша цѣль только заставить смѣяться!" За Свіяжскою было больше всѣхъ хлопотъ. По небольшому ея росту и худобѣ, робронъ быль слишкомъ длиненъ и широкъ; но, кое-какъ, все ушили на скорую руку. "Постойте, постойте!" -- сказалъ Пронскій. -- Менуэтъ, авось, я какъ нибудь спиликаю; но, самое главное -- y меня нѣтъ скрыпки!" -- Вотъ бѣда, въ самомъ дѣлѣ! Слона то мы и не примѣтили -- сказала, со смѣхомъ, Свіяжская. -- "Василиса! сей часъ бѣги, достань намъ скорѣе скрыпку!" -- кричала Пронская, толкая ее въ дверь. "Того и гляжу, что Софья, осмотрѣвъ, какъ одѣты дѣти, хватится насъ и придетъ сюда. Вотъ тебѣ и всѣ хлопоты наши даромъ пропадутъ!" -- Всего-бы легче было Василисъ взять скрыпку y музыкантовъ, которые привезены были для маскерада отъ одного сосѣда, но ей это и въ голову не пришло. Она отправилась прямо къ Васинькѣ Свѣтланину, который, во время сюрприза, игралъ концертъ. "Пожалуйте бабушкѣ вашу скрыпку." -- Какую скрыпку? на что ей?-- отвѣчалъ Васинька, съ удивленіемъ. Онъ былъ уже одѣтъ по Тирольски, и готовился идти въ залу, танцовать, вмѣстѣ съ сестрою. "Да, пожалуйте, сударь, поскорѣе!" повторила Василиса. "И дядинька Николай Дмитріевичъ приказаль." Съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ, Васинька понесъ самъ, въ комнату къ бабушкѣ, свою скрыпку; но отворивъ дверь и увидѣвъ старушекъ такимъ образомъ одѣтыхъ, захохоталъ во все горло и побѣжалъ въ залу объявить. Насилу успѣлъ Пронскій взять изъ рукъ его скрыпку. "Ахъ! что я видѣлъ!" кричалъ Васинька матери своей. Всѣ, въ особенности-же дѣти, обступили его, но онъ отъ смѣха ничего не могъ выговорить.
Въ слѣдъ за нимъ и уморительная кадриль вступила въ залу. Пронскій, во Французскомъ кафтанѣ, въ парикѣ, со скрыпкою, шелъ впереди почтенныхъ старушекъ. Онъ хотѣли было становиться танцовать менуэтъ; но всѣ, и онѣ сами, до такой степени расхохотались, что не до танцевъ было. "Ахъ! Боже мой! Да это Дарья Петровна?... Но кто-жъ другая? Неужели Прасковья Васильевна?" говорили всѣ, окруживъ гостей и смѣясь отъ души. "Это вы, милая, добрая маменька?" говорила Софья, цѣлуя ее и утирая свои слезы, катившіяся отъ смѣха и внутренняго удовольствія. "И вы, тетушка, и вы рѣшились? Ну, ужъ это подлинно чудеснѣйшій сюрпризъ." -- Эта интригантка хоть кого съ ногъ собьетъ -- отвѣчала, со смѣхомъ, Свіяжская. "А каковъ мой-то? Посмотрите, посмотрите!" продолжала Софья, бросившись цѣловать своего мужа.-- Ага! что взяла, госпожа колдунья?-- сказала Пронская, снимая съ себя сюртукъ и парикъ, и надѣвая чепчикъ, который подала ей Василиса.-- Я вѣдь тебѣ сказала, что не отгадаешь! Прасковьѣ Васильевнѣ не льзя было не согласиться на мои проказы. Я такъ краснорѣчиво убѣждала ее, называя глупою и набитою дурою -- прибавила она, цѣлуя Свіяжскую. Всѣ долго хохотали; потомъ начались дѣтскіе, характерные танцы: по Русски, по Венгерски, по Тирольски, матлотъ, и проч. Среди этихъ танцевъ, вошли въ залу двѣ сгорбившіяся старушки, съ костылями. Софья и Свѣтланина успѣли, не бывъ никѣмъ замѣчены, переодѣться.. "Кто это? Кто это?" кричали дѣти, окруживши ихъ. Старушки обратили общее вниманіе; всѣ ихъ обступили. "А! да, это маменька! Это тетинька!" кричали дѣти, съ громкимъ смѣхомъ. Опять возобновился общій хохотъ. Примѣръ, поданный двумя почтенными старушками первыми въ семействѣ, распространилъ общее веселье и охоту подражать имъ. Свѣтланинъ -- человѣкъ уже пожилой и весьма серьезный -- вдругъ явился въ старинномъ гусарскомъ мундиръ, въ сапогахъ со шпорами, съ саблею, ташкою и въ киверѣ. Онъ невзначай подошелъ къ женѣ своей, и гремя шпорами, ударивъ саблю объ полъ, вскричалъ ей по Венгерски: Кудри на главу, басама лельки! Можно вообразить себѣ ея удивленіе и послѣдовавшій потомъ общій смѣхъ! Даже и самъ Князь Рамирскій, по предварительному соглашенію съ женою своею, вошелъ вмѣстѣ съ нею. Онъ, одѣтый въ ямской кафтанъ, въ рукавицахъ и въ шапкѣ, a она въ бархатномъ сарафанѣ, привезенномъ Софьею изъ Москвы, въ подарокъ кормилицѣ, бывшей y ея Наташи. послѣ смѣха, который былъ обыкновеннымъ слѣдствіемъ всякаго такого появленія, Свіяжская и Софья убѣждали Елисавету вспомнить старину -- проплясать по Русски. Она, въ молодости своей, славилась необыкновеннымъ искуствомъ, и часто на балахъ, по общей просьбѣ, самъ отецъ заставлялъ ее. Елисавета была такъ счастлива, такъ довольна, что не поколебалась ни на минуту исполнить общее желаніе. Оркестръ заигралъ: Я по цвѣтикамъ ходила, и она, съ большою пріятностію, проплясала, самую граціозную въ мірѣ, Русскую пляску. Дѣти, поощренные примѣромъ старшихъ, просили, чтобы и имъ позволено было также переодѣваться. Тогда началось истинное, чистосердечное веселье: они блаженствовали, безпрестанно переодѣвались, и думали, что никто ихъ не узнаетъ. Однакожъ всѣ боялись наконецъ, чтобы Софья не слишкомъ утомилась. Въ 11-ть часовъ шумъ и маскерадъ кончились, но долго, долго, вспоминали всѣ объ этомъ вечерѣ.
Общее удовольствіе и согласіе, сначала, не много-было нарушилось Свѣтланиною. Она всѣмъ надоѣла и задержала другихъ, своею излишнею и даже несносною разборчивостію и мѣлочнымъ вниманіемъ въ туалетѣ маленькихъ своихъ дочерей, одѣвая ихъ въ маскерадныя характерныя платья. То ей казалось не приколотъ бантикъ, то не такъ завязана была ленточка; иное надобно было распороть, другое подшить. Нѣсколько разъ заставляла она дочерей своихъ перемѣнять башмаки, перчатки, ленты, пояса. Вдругъ думала, что такой-то цвѣтъ лучше къ лицу, потомъ что другой; y всѣхъ спрашивала она безпрестанно совѣта, и такъ наскучила, что Елисавета вышла изъ терпѣнія, и начала прямо говорить, что очень смѣшно, въ домѣ y родныхъ, въ деревнѣ, простирать до такой степени вниманіе на подобный вздоръ, и что она чрезъ это дѣлаетъ вредъ самымъ дѣтямъ, пріучаетъ ихъ къ тщеславію и внушаетъ въ нихъ привязанность къ нарядамъ. Свѣтланиной не понравилась нравоучительная выходка Елисаветы, и y нихъ открылась было весьма непріятная сцена между собою. Но Софья, кое-какъ, все уладила, и не дала слишкомъ усилиться перепалкѣ, хотя, внутренно, и соглашалась въ справедливости замѣчанія Елисаветы. Ей пришла на память любимая сентенція ея мужа, которую онъ часто повторялъ: И умные люди бываютъ не безъ глупости!
Время проходило такимъ образомъ нечувствительно. Не только мужъ, свекровь и мать заботились о томъ, чтобы угодить Софьѣ и успокоить ее, но и всѣ живущіе въ домѣ и пріѣзжавшіе къ ней, даже мадамы, гувернантки дѣтей, вообще старались доставить ей удовольствіе, и предупреждали всѣ ея желанія. Съ душевною благодарностію видѣла она такое общее вниманіе, но не допускала себя успокоиться на лаврахъ, безпрерывно наблюдала за собою, не позволяла себѣ никакихъ фантазій, и, къ общему удивленію, не имѣла никакого страннаго вкуса и привязанности къ какой нибудь вредной пищѣ. Сначала, нѣсколько дней, ей хотѣлось ѣсть все соленое и кислое; однакожъ и отъ этого постепенно отучила она себя. Впрочемъ, привязанность къ соленому и кислому, по замѣчанію опытныхъ женщинъ, предвѣщала, что она родитъ сына, и мужу ея было нѣсколько досадно, что вкусъ ея перемѣнился. Софья отнюдь не нѣжилась, дѣлала много движенія, и вообще вела ceбя, какъ должно умной и разсудительной женщинѣ, пекущейся не только о собственномъ своемъ здоровьи, но и о будущемъ своемъ ребенкѣ, на котораго образъ жизни матери, во время ея беременности, имѣетъ сильное вліянія и отзывается весь вѣкъ.
Часто въ продолженіе этого времени, Софья, бывъ въ полной мѣрѣ и во всѣхъ отношеніяхъ благополучна, видя любовь и привязанность къ себѣ мужа, родныхъ и всѣхъ окружавшихъ ее, бесѣдуя наединѣ съ Свіяжскою, говорила, что она право сама не понимаетъ, за что ее всѣ такъ любятъ, и что это должно приписать ни чему другому, какъ только необыкновенному ея счастію. "Другъ мой! по благости Провидѣнія, вообще всѣ люди, отъ Царя до пастуха, имѣютъ одинаковое право на счастіе; но оно даромъ не дается и безъ заслугъ не пріобрѣтается. Ты трудилась всю свою жизнь, и ежели тебѣ труды эти не казались тягостными, то ты на самой себѣ доказываешь всю истину божественныхъ словъ Спасителя нашего: Иго мое благо и бремя мое легко есть; ты доказываешь также на опытѣ, какъ сладко, какъ легко Творцу повиноваться! Ты, другъ мой, старалась весь вѣкъ ему повиноваться, и за то пользуешься счастіемъ, на которое пріобрѣла все право. Только помни еще Его же, Спасителя нашего, слова: Бдите и молитеся, да не внидете въ напасть, то есть: стремись постоянно къ одной цѣли, и неутомимо трудитесь!" Такъ говорила добрая Свіяжская. Со слезами, Софья поцѣловала руку ея, повторяя: Точно, точно! Иго мое благо и бремя мое легко есть!" Она внутренно поклялась весь вѣкъ Ему повиноваться, и возвратилась въ дружеское общество своего семейства еще веселѣе, еще милѣе.