Живо помню нѣкоторые лѣтніе дни, проведенные мною среди вѣсовъ одного глухаго уголка, верстахъ въ сорока отъ Москвы. Помню небольшой ручеекъ, торопливо катящій свои воды по разноцвѣтнымъ камнямъ. Въ верхней части своего теченія, ручеекъ этотъ на лѣто пересыхаетъ, образуя рядъ кругловатыхъ яминъ, называемыхъ бочагами; вода въ нихъ сохраняется вплоть до зимы, и, отстаиваясь, дѣлается прозрачною какъ хрусталь, тогда какъ весеннее русло ручья заростаетъ густою, цвѣтистою травой. Особенно памятны мнѣ круглые бочаги около еловаго бора; передъ началомъ этого бора, долина ручейка застановлена старымъ, полу изсохшимъ осиновымъ деревомъ, съ группой елей и густыми кустами вокругъ. Когда проберешься чрезъ частый кустарникъ и сядешь отдохнуть подъ темными деревьями, одѣвающими холмъ, вдохнешь мягкій воздухъ и взглянешь передъ собою, то, кажется, будто попалъ въ новый міръ. По ту сторону большой осины, за кустами, все еще видны слѣды человѣка -- ржаныя поля, далѣе барскій садъ, тамъ низкій, порубленный лѣсокъ,-- а здѣсь все свѣжо, тихо и неприкосновенно.
Какая бы ни была на душѣ непріятная забота, здѣсь скоро забудешься и отдохнешь въ тихомъ созерцаніи.
Что же здѣсь дѣйствуетъ такъ успокоительно?
Вдали лѣсъ, вѣнчающій легкія возвышенности; за вами и около васъ высокія, пирамидальныя ели, долинка, поросшая свѣжею травой и знакомыми цвѣтами; за нею веселая осиновая рощица; у ногъ вашихъ бочаги съ прозрачною водой, а надъ головой сводъ небесный, съ легкими бѣлыми облаками...
Все это вмѣстѣ, несмотря на простоту свою, такъ успокоительно дѣйствуетъ на душу! Пахнетъ ли изъ лѣсу сыростію и грибами, запахомъ смолы или цвѣтовъ стройной любки, зашелеститъ ли осиновый листъ, или послышится среди глубокой тишины вспархиваніе мелкой птицы -- все тотъ же миръ спускается на васъ, навѣвая не лѣнь, а сладкое успокоеніе. Крутые берега бочага устланы сочными лепешечками мха; съ песчанаго дна его подымаются нѣжныя водяныя растенія; на поверхности воды проворно бѣгаютъ длинноногіе пауки, отбрасывая удлиненныя тѣни свои на гладкіе камешки и сѣроватые листы, покрывающіе дно; -- вы разсматриваете всѣ эти подробности, и чувствуете все то же успокоительное впечатлѣніе. Вы завидѣли здоровый бѣлый грибъ; темнобурая шляпка его бодро нахлобучена на короткую ножку, которая снизу вздута и облеплена мелкими, нѣжнѣйшими листиками мха, впечатлѣніе не измѣняется: оно, можно сказать, только развивается. Ко всѣмъ этимъ предметамъ чувствуется какое-то влеченіе, невольное расположеніе и любовь, все это кажется близкимъ, роднымъ и милымъ. И куда ни попадетъ человѣкъ, всюду природа сохраняетъ для него эту невыразимую привлекательность; среди чуждыхъ людей и нравовъ, въ природѣ всегда найдется что-либо близкое его сердцу, ибо въ главныхъ чертахъ она вездѣ одна и та же.
Понятно въ человѣкѣ это влеченіе къ природѣ: онъ самъ есть часть этой природы и живетъ съ нею одною жизнію; со всѣмъ, что ни есть въ природѣ, находится онъ въ связи, въ стройномъ согласіи, въ гармоніи. И если искусственная среда городской жизни подчасъ ослабляетъ сознаніе этой гармоніи, то оно легко возстановляется, лишь только человѣкъ попадетъ на волю, лишь только грудь его вдохнетъ свѣжій воздухъ полей и лѣсовъ. Гармоническая связь человѣка съ природой несомнѣнно показываетъ, что та же связь должна существовать я между остальными явленіями природы; часто она даже очевиднѣе, если не тѣснѣе, первой. Задача науки состоятъ именно въ томъ, чтобъ уразумѣть законы мировой гармоніи, и въ этомъ отношеніи всѣ науки составляютъ одно нераздѣльное цѣлое.
Человѣку, погруженному единственно въ "заботы суетнаго свѣта", нерѣдко смѣшно бываетъ видѣть, какъ ученый терять время на изученіе незначительныхъ по видимому фактовъ; но если вспомнить, что каждый атомъ матеріи находятся въ связи со всѣми матеріальными частями вселенной, что онъ составляетъ одно изъ звеньевъ міра, то настойчивость ученаго вовсе не покажется смѣшною.
По нѣкоторымъ отрывочнымъ фактамъ и по общему впечатлѣнію, производимому на васъ природой, еще нельзя заключать о существованіи міровой гармонія, ибо, вникая нѣсколько глубже въ сущность вещей, мы безпрестанно встрѣчаемъ факты, говорящіе какъ бы противъ общаго впечатлѣнія, указывающіе повидимому на случайность бытія, на разладъ. между частями цѣлаго. Это происходитъ отъ того, что намъ бросается въ глаза только общая связь явленій, и мы не понимаемъ, какимъ образомъ одно явленіе опредѣляетъ другое, одна форма вызываетъ другую. Но изучая атомъ за атомомъ, измѣряя и взвѣшивая взаимныя вліянія простѣйшихъ и малѣйшихъ частицъ, и переходя отъ нихъ къ болѣе-сложнымъ, мы можемъ достигнуть до уразумѣнія высшихъ законовъ міроваго согласія, подобно тому какъ архитекторъ вычисляетъ размѣры каждаго камня, каждой капители, колонны, свода, башни... и наконецъ достигаетъ до сооруженія прочнаго и гармоническаго зданія. Этимъ-то медлительнымъ, но вѣрнымъ путемъ, подвигается наука и ученый, ее созидающій.
Сначала постараемся вникнуть въ жизнь природы, дабы убѣдиться, что дѣйствительно существуетъ та связь явленій и формъ, которую каждый изъ насъ предчувствуетъ уже потому, что составляетъ частицу общаго цѣлаго. Для этого мы останемся на землѣ, и ограничимся окружающими насъ явленіями въ мірѣ живыхъ существъ -- растеній и животныхъ.
Въ этой обширной и разнообразной средѣ, замѣчаемъ мы два ряда гармоническихъ явленій: приспособленіе каждой части каждаго существа къ его физической дѣятельности, и приспособленіе существа къ той средѣ, въ которой оно дѣйствуетъ. Надѣюсь, что эта двоякая связь ясно откроется передъ читателемъ, если онъ вмѣстѣ со мною броситъ бѣглый взглядъ на разнообразныя формы растеній я животныхъ, также какъ и на многочисленныя проявленія жизни ихъ.
Начало всякаго живаго существа есть малѣйшій зачатокъ, незамѣтный для простаго глаза, прозрачный шарикъ, наполненный живою жидкостію. Мелкость. зачатковъ есть первый гармоническій фактъ въ мірѣ живыхъ существъ, ибо эта мелкость сильнѣе всего остальнаго ведетъ зачатки къ ихъ послѣдней цѣли, къ распространенію и сохраненію существъ органическихъ. Отъ этого перваго гармонирующаго явленія, отъ органическихъ зачатковъ, мы и начнемъ свои наблюденія.
Появляются ли еще въ настоящее время зачатки новыхъ живыхъ существъ, и какъ они появляются, это вопросы, до насъ не касающіеся; но мы ясно видимъ, что каждое изъ извѣстныхъ, растеній и животныхъ одарено способностію производить и отдѣлять отъ себя разные зачатки себѣ подобаныхъ существъ. Ближайшая, общая цѣль этихъ зачатковъ есть очевидно, какъ мы уже сказали, сохраненіе на землѣ живыхъ формъ, ихъ производящихъ. Такъ какъ зачатки живыхъ существъ весьма разнообразны, то нельзя говорить о нихъ вдругъ, а потому начнемъ съ растеній.
Одни изъ растительныхъ зачатковъ не иначе появляются за родномъ растеніи, какъ вслѣдствіе особаго жизненнаго акта: оплодотворенія; эти зачатіи называются крупинами разложенія (спорами), или зародышами. Въ послѣднемъ случаѣ, зачатокъ всегда снабженъ покровами и, вмѣстѣ съ этими покрой вами, называется сѣменемъ. Слѣдовательно, сѣмя есть зародышъ, одѣтый покровами. Другіе растительные зачатки образуются безъ предварительнаго акта оплодотворенія. Способы ихъ образованія, ихъ формы и количество, чрезвычайно различны: сюда относится, напримѣръ, луковицы, подземныя шишки, клубни, разные побѣги и проч.
Вникая въ явленіе размноженія растеній, мы невольно поражены слѣдующимъ общимъ закономъ: чѣмъ растеніе легче подвержено истребленію, тѣмъ многочисленнѣе его средства къ размноженію, Количество сѣменъ вообще тѣмъ значительнѣе, чѣмъ растеніе проще построено; а съ простотой организаціи всегда соединена непрочность тканей, ихъ мягкость и кратковременность существованія. Съ другой стороны, растенія даже и сложнаго строенія, но скоропреходящія, также производятъ болѣе сѣменъ нежели растенія долговѣчныя. Сравнимъ, напримѣръ, липу и макъ. Старое, но еще здоровое дерево покрывается, по видимому, несчетными плодами, а объемъ его, по крайней мѣрѣ, въ тысячу разъ болѣе любаго куста снотворнаго мака; но сравненіе наше только тогда будетъ вѣрно, когда мы не цѣлую липу станемъ сравнивать съ кустомъ мака, а возьметъ только вѣтку ея, равную по объему величинѣ маковаго куста. Тогда окажется, что такъ какъ каждые плодъ ляпы содержитъ только по одному сѣмени, а плоды располагаются лишь по краямъ вѣтки, то самая большая вѣтвь приносятъ не болѣе трехъ или четырехъ тысячъ сѣменъ; напротивъ того, одна головка снотворнаго мака (Papaver somniferum) содержитъ до 3.000 сѣменъ, а цѣлые кустъ болѣе тридцати тысячъ! Черезъ четыре года сѣмена эти могутъ возрасти до неимовѣрнаго числа (1.025.000.000), такъ что еслибы всѣ они разрослись въ маковые кусты, то въ теченіи четырехъ лѣтъ вся земная поверхность покрылась бы однимъ макомъ,-- и все отъ одного сѣмечка! Мы однакоже не ограничимся этанъ единственнымъ примѣромъ. Самыя простыя (несложныя) растенія, какъ-то водоросли и грибы, вмѣстѣ съ тѣнь суть и самыя нѣжныя, то-есть хрупкія; а между тѣмъ каждая изъ клѣточекъ водоросли (коихъ въ составъ одного экземпляра нерѣдко входитъ билліонъ билліоновъ), способна разростись въ новое растеніе. Въ одномъ экземплярѣ гриба Reticularia maxima, Фризъ насчиталъ болѣе десяти милліоновъ спорь или крупинокъ размноженія. На Атлантическомъ океанѣ, между 19° и 34° с. ш., простирается такъ-называемое саргассовое море: это не что иное, какъ громадное накопленіе плавающихъ морскихъ водорослей, покрывающихъ собою площадь величиной около 80.000 квадратныхъ миль, то-есть только двадцатью тысячами квадратныхъ миль меньше поверхности всей Европейской Россіи и въ шесть или семь разъ больше всей Германіи. Это саргассовое море все состоитъ изъ одного и того же вида водоросли (Fucus natane); оно существуетъ тутъ, вѣроятно, съ тѣхъ отдаленныхъ временъ, когда Атлантическій океанъ установился въ настоящихъ берегахъ своихъ,-- о немъ упоминаетъ еще Колумбъ; -- а между тѣмъ пловучій фукусъ мягокъ и очень легко разрывается: гигантскія волны океана всячески рвутъ его, множество травоядныхъ черепахъ имъ питаются,-- и все-таки количество его остается неизмѣннымъ. Дѣло въ томъ, что кромѣ неисчислимаго множества споръ, производимыхъ этимъ фукусомъ, каждая изъ отторгнутыхъ его частицъ способна разрастаться, превращаясь опять въ новое растеніе.
Такою же способностію безконечно размножаться дѣленіемъ обладаютъ и всѣ прѣсноводные водоросли. Впрочемъ, несмотря на свою дробимость, по всей вѣроятности онѣ не удержались бы за сѣверѣ, ори тѣхъ сильныхъ морозахъ, которые леденятъ до самаго дна воды рѣкъ и озеръ, ими обитаемыхъ: но для этого онѣ снабжены особаго рода воспроизводительными крупинами, покрывающимися крѣпкою плевой и впадающими, подобно сѣменамъ, въ летаргію, на время зимы или засухи. Минуютъ морозы или жары, и незамѣтные зародыши этихъ водорослей начинаютъ проростать, а если изсякла вода на прежнемъ мѣстѣ ихъ жительства, то онѣ вѣтромъ подымаются на воздухъ и носятся миріадами, пробѣгая иногда по тысячѣ верстъ, пока не найдутъ хотя капли воды для своего прорастанія.
По всей, вѣроятности, зародыши грибовъ распространены въ воздухѣ не менѣе зародышей водорослевыхъ, ибо, но крайней мѣрѣ, три четверти каждаго гриба состоятъ изъ споръ. Лишайники, строеніе коихъ по большей части не сложнѣе грибокъ, довольно жестки, во чрезвычайно легко подвергаются истребленію: малѣйшее насѣкомое способно ихъ точить, ударъ клювомъ какого-нибудь дятла или острый зубъ бѣлки тотчасъ можетъ разорвать лишайникъ и сбросить съ древеснаго пня, на которомъ онъ лѣпится; а между тѣмъ окончательно потребить его, кажется, нѣтъ никакой возможности. Не говоря уже объ огромномъ количествѣ споръ у лишайниковъ, и о томъ, что большая часть клѣточекъ способна производить такъ-называемыя гонидія или шарики, разрастающіеся въ новыя растенія,-- лишайники всего лучше предохранены отъ истребленія своею живучестью: высушите такое растеніе какъ угодно, оставьте его десятки лѣтъ лежать въ сухомъ мѣстѣ,-- потомъ смочите водой и, пожалуй, еще разорвите хоть на пятьдесятъ кусковъ, и каждый кусокъ опять начнетъ жать и разрастаться. Итакъ, дѣйствительно можемъ сказать, что растенія простѣйшія и наиболѣе подверженныя истребленію -- водоросли, грибы, лишайники снабжены самыми многочисленными средствами къ размноженію. У мховъ, одаренныхъ крѣпкими, деревявистыми стебельками, средства эти уже не такъ многочисленны. Правда, что мхи производятъ еще огромное количество сѣменъ, но они далеко не такъ дробимы, какъ водоросли и лишайники, а произведеніе споръ у нихъ совсѣмъ не такъ легко, какъ у грибовъ. Случается даже, что многіе изъ нихъ долгое время не въ состояніи принести плода. Такіе мхи погибли бы неминуемо, если бы не имѣли способности пускать новые побѣги и особыя почки, сами собою отдѣляющіяся отъ роднаго растенія.
Папоротники, которые гораздо крупнѣе мховъ и обладаютъ большими, иногда даже древовидными стеблями, производятъ свои зародыши еще съ большимъ трудомъ нежели мхи; но и они способны размножаться побѣгами. Наконецъ, всего затруднительнѣе размноженіе въ растеніяхъ цвѣтковыхъ, особливо тѣхъ, которые одарены древовидными стволами.
Разсмотрѣвъ подробно рядъ цвѣтковыхъ растительныхъ семействъ, замѣчаемъ, что и между ними повторяется опять тотъ же законъ: чѣмъ растеніе легче подвержено истребленію, тѣмъ многочисленнѣе его средства къ размноженію. Примѣръ мака и липы уже подтверждаетъ эту истину, по одного примѣра, безъ сомнѣнія, недостаточно.
Ель, сосна и другія хвойныя одарены необычайно-могучею организаціей; къ числу хвойныхъ относится самое громадное изъ всѣхъ извѣстныхъ деревъ -- веллингтонія {Веллингтопія (Wellingtonia gigantea) открыта весьма недавно въ Калифорніи. Это хвойное дерево достигаетъ неимовѣрной вышины, 320 и даже 400 футовъ, и толщины отъ 20 до 30 фут. въ діаметрѣ; обхватить его могутъ, приблизительно, 15 человѣкъ. По счету годичныхъ слоевъ одного срубленнаго дерева, ему оказалось 3.000 лѣтъ. Съ этого дерева сняли кору, поставили ее стѣною, устлали полъ коврами и устроили такимъ образомъ комнату, въ которой помѣстился рояль и сорокъ человѣкъ посѣтителей. Въ другой разъ, въ этой же корѣ свободно помѣщались 140 человѣкъ дѣтей.}. Крѣпость древесины, большое распространеніе корней и даже самое обиліе смолъ, сообщаютъ хвойнымъ деревьямъ силу противиться вреднымъ внѣшнимъ вліяніямъ, въ продолженіе цѣлыхъ вѣковъ и тысячелѣтій,-- а между тѣмъ размноженіе ихъ совершается почти исключительно сѣменами, ибо выводить хвойныя растенія отводками удается лишь самымъ искуснымъ садовникамъ.
За то ветла, различные тополи, осокорь,-- осина,-- представляютъ совершенную противоположность хвойнымъ деревьямъ: мягкій, дряблый стволъ подвергаетъ ихъ всякимъ нападкамъ, со стороны природы и человѣка; но каждый прутикъ, каждый кусокъ прута, могутъ приняться какъ нельзя лучше, и самые корни даютъ многочисленные побѣги. Тоже видимъ и на бузинѣ: это деревцо по преимуществу дряблое, а между тѣмъ почти нѣтъ возможности изгнать его изъ сада, когда оно разъ забралось туда: если, истребляя и вырывая его многочисленные подземные побѣги, вы хотя малѣйшую частицу ихъ оставили въ землѣ, то на слѣдующую весну, а можетъ-быть и въ то же лѣто, они вылѣзутъ наружу и снова приведутъ васъ въ отчаяніе своей живучестью.
Но это все деревья или деревца; возьмемъ теперь траву, напримѣръ хоть пырей (Triticum repens), составляющій истинное горе сельскихъ хозяевъ. Это многолѣтнее растеніе, однажды засѣявшись гдѣ-нибудь, уже не легко изгоняется, а между тѣмъ повидимому нѣтъ ничего легче, какъ выдернуть его вонъ. Дѣло въ томъ, что подъ землей оно такъ обильно вѣтвится, что невозможно даже и плугомъ выкопать всѣхъ его побѣговъ, одаренныхъ необыкновенною живучестью. Для пырея, пожалуй, въ сѣменахъ надобности нѣтъ, потому что онъ и безъ того размножается сильно. Подобными подземными побѣгами, въ видѣ луковицъ, шишекъ, вѣтвящихся подземныхъ стеблей и проч., снабжено безчисленное множество травъ, которыя въ надземныхъ частяхъ своихъ весьма легко истребляются, а въ подземныхъ, можно сказать, никогда. Можно быть вполнѣ увѣреннымъ, что степи юго-восточной и южной Россіи, никогда еще не паханныя, производятъ тѣ же самыя травы, какія производили онѣ во времена переселенія варваровъ, и что ковыль, пырей, горошки, клевера, полыни, чертополохи, которыми кормятся теперешнія овцы, лошади и верблюды, произошли отъ тѣхъ самыхъ подземныхъ стеблей, что росли во времена Скиѳовъ, можетъ-быть даже и прежде: очень вѣроятно, что эти травы старѣе многихъ древнихъ лѣсовъ западной Европы и Россіи.
Итакъ, повторяю еще разъ: чѣмъ легче растеніе подвержено истребленію, тѣмъ большими одарено оно средствами и размноженію. Слѣдовательно, цвѣтковыя растенія имѣютъ меньше средствъ къ размноженію нежели безцвѣтковыя.
Законъ этотъ, по справедливости, можно назвать однимъ изъ очевиднѣйшихъ проявленій гармоніи въ природѣ, въ ряду явленій размноженія. Если теперь обратимъ вниманіе на болѣе-мелкія приспособленія органовъ размноженія растеній, то и. тутъ, на каждомъ шагу встрѣтимъ гармоническіе факты.
Мы видѣли, что растительные зачатки, называемые спорами и сѣменами, образуются вслѣдствіе оплодотворенія: актъ этотъ, вообще говоря, совершается двумя способами. Оплодотворяющія частицы тѣхъ растеній, у которыхъ сѣмена замѣнены спорами или воспроизводительными крупинами, суть микроскопическія нити или шарики, называемые живчиками и одаренные весьма быстрымъ движеніемъ. У сѣменныхъ растеній оплодотворяющія частицы суть маленькіе шарики, едва видные простымъ глазомъ и называемые цвѣтнемъ.
Самое движеніе живчиковъ способствуетъ къ оплодотворенію; что же касается до оплодотворенія цвѣтнемъ, то для его облегченія растительное царство представляетъ множество различныхъ приспособленій. Первое изъ нихъ заключается уже въ неимовѣрномъ количествѣ самаго цвѣтня, называемаго также плодотворною пылью.
Во многихъ мѣстахъ существуетъ, напримѣръ, повѣрье о сѣрныхъ дождяхъ. Дѣйствительно, замѣчено, что послѣ дождя, стоячія воды озеръ и прудовъ покрываются иногда тончайшею желтою пылью, совершенно похожею на сѣрный цвѣтъ. По изслѣдованіи оказалось, что это цвѣтень нѣкоторыхъ травъ и деревьевъ, который, по легкости своей, подымается вѣтромъ, переносится часто на большія разстоянія и уже дождемъ низвергается обратно на землю. Такъ какъ пыль эта очень легко воспламеняется, то ее многіе принимали за настоящій сѣрный цвѣтъ; но подъ микроскопомъ легко узнать въ ней плодотворную пыль. Въ нашихъ странахъ это цвѣтень орѣшника, ольхи, березы, сосенъ я проч., а въ жаркихъ краяхъ -- пальмовый.
Для оплодотворенія, цвѣтень долженъ пасть на среднюю часть цвѣтка, имѣющую часто видъ столбика, который заканчивается сыроватою, рыхлою поверхностью, задерживающею цвѣтень, и называемою рыльцемь. Тычинки, содержащія цвѣтень, не рѣдко расположены вокругъ самаго столбика, на одной высотѣ съ рыльцемъ. Это рыльце часто снабжено даже особыми волосками, назначенными для собиранія пыли. Если же рыльце длиннѣе тычинокъ, то весь цвѣтокъ свѣшивается обыкновенно внизъ, такъ что пыль, высыпающаяся изъ лопнувшихъ тычинокъ, естественно падаетъ на рыльце. При этомъ, вѣроятно, всякій вспомнитъ граціозно висящіе цвѣты многихъ растеній, напримѣръ нашихъ полевыхъ колокольчиковъ, фуксій, ландышей и проч. У нѣкоторыхъ растеній (напримѣръ у барбариса) тычинки, во время раскрыванія своего, даже придвигаются къ рыльцу. Цвѣтокъ водянаго растенія содержащій однѣ тычинки, во время ихъ раскрыванія, отрывается, и подплывая къ тѣмъ цвѣткамъ, которые содержатъ рыльца, оплодотворяетъ ихъ. У другаго водянаго растенія, амбросиніи, мелкіе цвѣточки сидятъ на одномъ общемъ стержнѣ, который снабженъ широкимъ покровомъ, раздѣленнымъ на двѣ камеры, верхнюю и нижнюю; сообщеніе между обѣими камерами происходитъ только черезъ. небольшое отверстіе; тычинки находятся въ нижней камерѣ, а рыльца въ верхней. Слѣдовательно, оплодотвореніе очень затруднительно; но амбросинія цвѣтетъ непремѣнно во время дождей: вода наливается въ пустоту всего покрова, наполняетъ сначала, разумѣется, нижнюю камеру (гдѣ тычинки), и потомъ проходить въ верхнюю, увлекая съ собою цвѣтень, назначенный ли оплодотворенія заключающихся въ ней рыльцевъ.
Самое главное облегченіе оплодотворенія состоитъ все-таки въ удивительномъ изобиліи цвѣтня и въ легкости его. Несравненно разнообразнѣе средства растеній къ обсѣмененію. Безчисленные билліоны размножающихъ крупинокъ грибовъ, водорослей, лишайниковъ и проч., не нуждаются въ особыхъ средствахъ къ распространенію; самая мелкость и легкость ихъ даетъ къ тому вѣрнѣйшее средство. Однакоже не у всѣхъ безцвѣтковыхъ растеній воспроизводительныя крупины одинаково предоставляются вліянію общихъ силъ природы. Такъ напримѣръ, нѣкоторыя крупины водорослей предохранены особымъ способомъ отъ холода и засухи; у иныхъ печеночныхъ мховъ и грибовъ, самое распространеніе воспроизводительныхъ крупинъ облегчается особымъ механизмомъ, а именно, между ними во множествѣ попадаются длинныя клѣточки, съ упругими винтовыми волоконцами. Такія клѣточки называются пружинками и точно дѣйствуютъ на подобіе пружинокъ, способствуя къ разсыпанію крупинъ.
Но эти мелкія приспособленія къ разсѣванію сѣменъ всего разнообразнѣе у растеній цвѣтковыхъ, то-есть одаренныхъ цвѣтами. Сюда относятся напримѣръ хохолки, крылышки и прицѣпки у сѣменъ и плодовъ, и способность этихъ сѣменъ -- надолго сохраняться невредимыми. Ничто не можетъ быть любопытнѣе изученія этихъ приспособленій, въ которыхъ на каждомъ шагу открывается рядъ гармоническихъ фактовъ.
Большое семейство сложноцвѣтныхъ заключаетъ до 7.500 видовъ съ хохлатыми плодами и только 1.000 съ плодами безъ хохловъ. Ни одно изъ растительныхъ семействъ, говоритъ Декандоль Старшій, не представляетъ столько любопытныхъ фактовъ относительно обсѣмененія, какъ сложноцвѣтныя. Каждая цвѣточная головка этихъ растеній состоитъ изъ множества мелкихъ цвѣточковъ, скученныхъ чрезвычайно тѣсно на одномъ общемъ ложѣ и окруженныхъ общимъ покровомъ изъ многочисленныхъ чешуйчатыхъ или листоватыхъ прицвѣтниковъ. Каждый такой цвѣточекъ производитъ мелкій, односѣменный плодъ, прикрытый чашечкой, которая съ нимъ сростается. Во время образованія плода съ сѣменемъ, всѣ плоды защищены однимъ общимъ покровомъ, но по созрѣніи они должны освободиться отъ покрова, и для этого существуютъ весьма разнообразныя и весьма любопытныя средства {См. Phisiologie végétale etc. par Auguste-Pirame de Candolle. Paris, 1832. Въ этомъ сочиненіи, отличающемся ясностію и изяществомъ изложенія, собрано много интересныхъ подробностей касательно обсѣмененія.}.
Всѣ органы оплодотворенія, помощью разныхъ приспособленій, могутъ способствовать къ обсѣмеменію. Такъ напримѣръ, цвѣточныя головки одного растенія, названнаго въ честь химика Шевреля (Chevreulia stolonifera), снабжены во время цвѣтенія едва замѣтными черенками; когда же плоды созрѣютъ, то подставочки эти необыкновенно удлинняются, предоставляя хохлатые плоды свободному дѣйствію вѣтра. У другихъ черенки, во время цвѣтенія прямые, по созрѣніи плодовъ наклоняются внизъ, опрокидывая такимъ образомъ и самые пледы, какъ напримѣръ у всѣмъ извѣстнаго растенія мать-и-мачиха (Tuseilago farfara).
Самое ложе, на которомъ сидятъ плоды сложноцвѣтныхъ, обыкновенно бываетъ плоско; но когда плоды созрѣваютъ, оно становится выпуклымъ и тѣмъ естественно способствуетъ высвобожденію ихъ. Когда ложе это мясисто и углубленные въ него плоды вставлены въ ячейки, то по созрѣніи оно сохнетъ, съеживается, и, надавливая на плоды, понуждаетъ ихъ выпадать. Если плодъ гладокъ, то выпаданіе его особенно облегчается такимъ выдавливаніемъ; если же онъ снабженъ волосками, то самые эти волоски, высыхая, расправляются, дѣйствуютъ на подобіе рычаговъ и, упираясь въ края ячеекъ, приподымаютъ плодъ кверху.
Хохолки, вѣнчающіе плоды семи тысячъ пяти сотъ видовъ сложноцвѣтныхъ, суть не что иное какъ удлинненные и сухощавые зубцы чашечки, приростающей къ плоду. Эти хохолки необыкновенно разнообразны и часто весьма изящны: они состоятъ то изъ множества длинныхъ и нѣжныхъ перышекъ, то изъ крѣпкихъ, зубчатыхъ волосковъ, то изъ шелковистыхъ волосковъ; нерѣдко они, еще приподняты на длинныхъ и тонкихъ подставочкахъ. Декандоль замѣчаетъ, что чѣмъ плоду труднѣе высвободиться изъ покрововъ, тѣмъ болѣе хохолки приспособлены къ дѣйствію на нихъ вѣтра.
Если мы прямомъ, что всѣхъ растеній на земномъ шарѣ 150.000 видовъ, то сложноцвѣтный съ хохолками составитъ двадцатую часть всего царства; кромѣ того, есть еще много валеріановыхъ и ворсянковыхъ, снабженныхъ такими же хохолками, множество лютиковыхъ и розовыхъ, коихъ плоды одарены длинными, мохнатыми хвостиками, порядочное количество асхлепіадовыхъ и кипрейныхъ съ волосатыми сѣменами, не говоря уже о тѣхъ растеніяхъ, коихъ сѣмена или плоды снабжены крылышками.
Менѣе удобствъ для обсѣмененія представляютъ растенія съ плодами мясистыми и нераскрывающимися; но Декандоль замѣчаетъ, что въ обильномъ, часто сочномъ и вкусномъ мясѣ ихъ, нельзя не видѣть приманки для животныхъ, которыя такъ много способствуютъ къ обсѣмененію, тѣмъ болѣе что многія изъ сѣменъ, заключенныхъ въ мясистые плоды, одарены такими крѣпкими покровами (напримѣръ косточки персиковъ, абрикосовъ, вишенъ, сливъ и проч.), что могутъ вполнѣ противостоять пищеварительной силѣ крѣпчайшаго желудка {Одинъ англійскій ботаникъ разказываетъ, что нѣкоторые фермеры кормятъ своихъ индѣекъ плодами боярышника, и размягченныя пищевареніемъ сѣмена, роняемыя этими индѣйками, потомъ сѣютъ. Этимъ способомъ фермеры выигрываютъ, противъ обыкновенно-засѣваемыхъ для изгороди боярышниковъ, цѣлый годъ. (См. у Лейеля, въ Priiciples of Geology.) }.
Растенія съ сухими, раскрывающимися плодами, имѣютъ свои особые способы къ обсѣмененію. Плоды эти заключаютъ по большей части весьма много сѣменъ, и на первый взглядъ можетъ показаться, что они не совсѣмъ удобны для обсѣмененія. Такъ напримѣръ, маковыя головки раскрываются при верхушкѣ лишь небольшими отверстіями и сѣмена ихъ могутъ выпадать только понемногу; однакоже, именно это обстоятельство мѣшаетъ излишнему накопленію сѣменъ въ одномъ мѣстѣ; притомъ, верхній слой сѣменъ выспѣваетъ раньше нижняго и высыпается прежде. Вообще постепенное раскрываніе сухихъ плодовъ опредѣляетъ и постепенное паданіе сѣменъ, что совершенно необходимо. Тутъ, какъ и у сложноцвѣтныхъ, случается, что у растеній, съ плодами, раскрывающимися на верхушкѣ, во время цвѣтенія стебелекъ стоячій, а по созрѣніи сѣменъ нагибается внизъ и высыпаетъ ихъ какъ песокъ изъ чашечки.
Есть еще плоды, одаренные эластичностью. Кто не знаетъ нѣжнаго и граціознаго растенія не тронь-меня (Impatiens noli tangere), растущаго въ тинистыхъ и сырыхъ мѣстахъ по всей Европѣ и Россіи? Когда созрѣютъ его длинные плодики, то достаточно малѣйшаго прикосновенія для раскрытія ихъ: створки мгновенно другъ отъ друга отдѣляются, скручиваются, и разбрасываютъ сѣмена во всѣ стороны.
Нѣчто подобное замѣчается еще въ мясистомъ плодѣ такъ-называемаго бѣшенаго огурца. Растеніе это, дѣйствительно сходное съ огурцомъ, растетъ въ южной Россіи, на Кавказѣ и въ Крыму; оно приноситъ длинные плоды, въ родѣ мохнатыхъ огурцовъ. Сколько разъ мнѣ самому случалось дивиться истинно-бѣшеному свойству этихъ плодовъ! Пробираясь между различными травами, заглушающими иные закоулки Тифлиса, вдругъ чувствуешь подъ ногами сотрясеніе и ударъ, какъ будто кто пустилъ по ногамъ мелкою дробью; отъ этого ощущенія невольно бросишься въ сторону, думая, что тутъ, по крайней мѣрѣ, змѣя, поднявшая своимъ движеніемъ песокъ. Но вмѣсто того окажется, что это просто низенькій кустъ бѣшенаго огуречника (Ecbalium Elaterium Rich.); если тронуть такой огурецъ во время спѣлости, или пожать его, то онъ мгновенно съеживается и вмѣстѣ съ сокомъ выпускаетъ изъ себя множество сѣменъ.
Бываютъ также плоды, которые раскрываются и закрываются отъ дѣйствія сырости или засухи. Въ этомъ отношеніи особенно интересенъ примѣръ маленькаго растенія, называемаго іерихонскою розой. Растетъ оно въ самыхъ сухихъ пустыняхъ; когда плоды поспѣютъ, то все растеніе отъ засухи доживается въ клубокъ, подобно нашему перекати-полю, и катятся по степи. Если оно встрѣтитъ на пути лужу, то вскорѣ въ ней размягчается, расправляется, и самые плоды его, лопнувъ, выпускаютъ сѣмена. Точно то же случается съ модами одного степнаго африканскаго растеніи: созрѣвъ, они отрываются, и вѣтеръ катитъ ихъ по пустынѣ, а сѣмена межу тѣмъ постепенно высыпаются.
Но особенно любопытны растенія, которыя Декандоль называетъ подземно-плодными (hypocarpegées). У однихъ цвѣты распускаются на воздухѣ, а по отцвѣтеніи цвѣточные стебельки пригибаются къ землѣ для созрѣванія плодовъ; у другихъ плодники съ самаго начала нагнуты, или даже взрыты въ землю. Между первыми весьма замѣчателенъ одинъ видъ клевера (Trifolium eubterraneum): во время цвѣтенія, стебелекъ, несущій плотную головку цвѣтовъ, совершенно прямъ и травянистаго свойства; по мѣрѣ созрѣванія плодовъ, онъ становится жестче, верхушка его заостряется и превращается въ колючку, а самъ онъ, между тѣмъ, съ такою силой пригибается къ землѣ, что вмѣстѣ съ созрѣвшими сѣменами втыкается въ пушистую почву, на которой, обыкновенно, растетъ этотъ клеверъ.
Есть видъ мышинаго горошка (Vicia amphicarpos), который приноситъ два рода цвѣточныхъ стебельковъ: одни воздушные, другіе подземные, извивающіеся между камнями. Воздушные стебельки приносятъ крупные ярко-окрашенные цвѣты, подземные же, напротивъ, покрываются блѣдными и невзрачными цвѣтами; изъ тѣхъ и другихъ, по отцвѣтаніи, выходятъ бобы, но только подземные бобы обыкновенно односѣменны и мелки, а воздушные длинны и многосеменны. Теперь въ нѣкоторыхъ мѣста разводятъ такъ-называемые земляные орѣхи (Arachie hypogaea): это растеніе также изъ семейства бобовыхъ, и цвѣты у него двоякаго рода, воздушные и подземные; но воздушные остаются безплодными.
Шлейденъ замѣчаетъ, что между свойствами сѣменъ всего загадочнѣе способность ихъ оставаться неизмѣненными, часто въ теченіи очень долгаго времени. Большая часть сѣменъ даже не прорастаютъ тотчасъ по созрѣніи, хотя бы окружены были самыми благопріятными условіями. Это обстоятельство еще тѣмъ удивительнѣе, что въ сѣменахъ, достаточно вылежавшихся для прорастанія, незамѣтно рѣшительно никакой перемѣны,-- по крайней мѣрѣ для насъ незамѣтно.
Многія сѣмена прикрыты такими крѣпкими покровами, что могутъ, какъ мы уже оказали, оставаться въ желудкѣ птицъ или млекопитающихъ, и не только на короткое время, но и на все время пищеваренія; случается даже, что косточки нѣкоторыхъ плодовъ, побывавъ внутри животнаго, легче прорастаютъ. Мясистые и вкусные околоплодники именно тѣмъ и служатъ къ обсѣмененію, что привлекаютъ животныхъ, которыя ихъ проглатываютъ вмѣстѣ съ сѣменами. Это обстоятельство подтверждается тѣмъ, что мясо крупныхъ плодовъ рѣдко потребляется на непосредственное питаніе прорастающему сѣмени.
Замѣчательно противодѣйствіе сѣменъ разрушительнымъ силамъ природы: такъ напримѣръ, зерна колосовыхъ хлѣбовъ, не измѣняясь, выдерживаютъ температуру 45° С., при погруженіи на короткое время въ воду; въ парахъ выдерживаютъ они температуру 60° С., а въ сухомъ воздухѣ +75° С., и --50° С. { Grundzüge der wistenechaftlichen Botanik, v. M. I. Schleiden, 1850.}. Гершель сѣялъ сѣмена одной акаціи, выдержавшія температуру 60°, при погруженіи ихъ въ воду на двѣнадцать часовъ {Лейель, ср. с.}.
Сѣмена или зерна, попавшія въ землю на значительную глубину, сохраняются иногда вѣками; такъ напримѣръ, въ египетскихъ гробницахъ, найдены вмѣстѣ съ муміями сѣмена различныхъ хлѣбовъ, пшеницы, ячменя и даже луковицы. Нѣкоторыя изъ ячменныхъ сѣменъ въ Англіи проросли; луковицы, кажется, также дали ростки.
При этомъ не могу не упомянуть о той очевидной связи, которая существуетъ между прорастаніемъ сѣмени и составомъ его. Во всѣхъ сѣменахъ есть зазасъ питательныхъ веществъ, а именно: крахмала, масла, растительной слизи и другихъ; преобладаетъ иногда крахмалъ, иногда масло. Вещества эти наполняютъ или ткань, окружающую зародышъ, или такъ-называемые сѣменодоли -- первые листочки зародыша, которые тогда весьма толсты, сравнительно съ самымъ зародышемъ. Когда сѣмя падетъ въ сырую и солнцемъ нагрѣтую землю, то, вопервыхъ, влага начинаетъ мало-по-малу проникать въ ткань съ запасными веществами: они размягчаются и въ, нихъ происходитъ рядъ химическихъ превращеній, которыя назначены не только для приготовленія пищи молодому ростку, но и для отдѣленія теплоты, всегда развивающейся при какомъ бы то ни было химическомъ процессѣ. Питательнаго вещества въ сѣменахъ даже такъ много, что большая часть его разлагается, превращается въ газы, уносимые воздухомъ, и производитъ лишь теплоту, нужную для молодаго ростка.
Обратимся теперь къ нѣкоторымъ другимъ средствамъ разложенія; они представятъ намъ не меньшее количество гармоническихъ фактовъ нежели сѣмена и плоды.
Извѣстно, что каждая древесная вѣтвь заканчивается почкой, что въ углу каждаго листка также сидятъ почки. Если разсмотрѣть строеніе любой изъ этихъ почекъ, то окажется, что она заключаетъ въ себѣ начало будущихъ листьевъ и стебля, -- слѣдовательно это цѣлое растеніе въ зачаткѣ; оно только лишено корня, и въ этомъ состоитъ главное различіе почекъ отъ сѣменъ. Но тѣмъ не менѣе кусочекъ вѣтви, отрѣзанный вмѣстѣ съ почкой и посаженный въ землю, вырастаетъ новымъ, самобытнымъ деревомъ; слѣдовательно, почки, также какъ и сѣмена, могутъ служить орудіями размноженія. Мы уже видѣли, что чѣмъ растеніе легче подвержено истребленію, тѣмъ больше средствъ имѣетъ оно къ размноженію. Въ этомъ отношеніи, поч-' кн играютъ важную роль; но главнѣйше служатъ онѣ къ развѣтвленію; безъ нихъ растеніе не могло бы приносить новыхъ вѣтвей съ листьями, слѣдовательно не могло бы и жить. Первый изъ гармоническихъ фактовъ, представляемыхъ намъ почками, заключается въ томъ, что онѣ, подобно сѣменамъ въ странахъ съ холодными зимами или періодическою засухой, впадаютъ въ летаргію, и остаются недвижными до весенняго солнца, или до начала дождей. Другой гармоническій фактъ состоитъ въ томъ, что въ холодныхъ странахъ почки снабжены на зиму прикрывающими чешуйками; эти чешуйки не что иное какъ первые, наружные листики почки. Если внимательно разсмотрѣть напримѣръ березовую почку, то легко замѣтить, что снаружи она покрыта смолой, и что ея чешуйки также пропитаны этимъ веществомъ. Смола есть вѣрное средство для предохраненія нѣжныхъ почекъ и отъ холода, и отъ сырости, и въ этомъ случаѣ именно служитъ для того. На почкахъ нѣкоторыхъ другихъ многолѣтнихъ растеній, чешуи, со внутренней стороны, снабжены волосками или густымъ пушкомъ, это также для предохраненія отъ сырости и холода. Напротивъ того, почки однолѣтнихъ растеній, никогда не имѣютъ предохранительныхъ чешуекъ, равно какъ и растенія теплыхъ странъ.
У многихъ многолѣтнихъ травъ, почки, назначенныя для продолженія жизни растенія на слѣдующій годъ, часто весьма глубоко скрыты въ землѣ, и тамъ, подъ толстымъ, предохранительнымъ слоемъ почвы, не допускающимъ излишняго дѣйствія холода или жара, ждутъ благопріятнаго момента -- весны или дождей,-- чтобы начать снова жизненную свою дѣятельность. Замѣчательно, что растенія, снабженныя такими подземными почками, часто весьма утолщенными и полными питательныхъ веществъ, рѣдко приносятъ сѣмена, или же производятъ ихъ въ маломъ количествѣ, размножаясь почти исключительно утолщенными подземными почками. Таковы, напримѣръ, многіе изъ лютиковъ или жабниковъ {Одинъ изъ самыхъ обыкновенныхъ лютиковъ, называемый у насъ жабникомъ (Ranunculus Ficaria), приноситъ утолщенныя почки въ неимовѣрномъ количествѣ, и на стеблѣ, и подъ землею. Эти почки имѣютъ видъ продолговатыхъ шишечекъ, весьма легко отпадаютъ отъ растенія и высыхаютъ, до перваго дождя. Мѣстами ихъ принимали за хлѣбныя зерна и думали, что они падаютъ на землю въ видѣ дождя: отсюда происходитъ повѣрье о хлѣбныхъ дождяхъ.}, всѣмъ извѣстные своими ярко-желтыми, глянцовитыми цвѣтами. Но еще замѣчательнѣе то, что если такое растеніе случайно засѣется на мѣстѣ неблагопріятномъ для развитія подземныхъ почекъ, то начинаетъ приносить весьма обильные плоды и сѣмена, замѣняя потерю одного средства къ размноженію другимъ.
Зная теперь въ главныхъ чертахъ разнородныя приспособленія растеній къ окружающимъ явленіямъ, съ цѣлію размножиться, постараемся уловить на дѣлѣ гармонію этихъ средствъ съ различными силами природы.
Вѣтеръ и воды, жизнь животныхъ и человѣка,-- вотъ главныя силы, способствующія къ обсѣмененію растеній; именно съ этими-то силами и гармонируютъ наиболѣе средства ихъ къ размноженію.
Самый незначительный вѣтеръ можетъ приподнять и унесть легкія сѣмена; но случается, что вѣтры, проходящіе до 40 миль въ часъ, дуютъ по нѣскольку дней сряду, способные уносить крупный песокъ, а сильные ураганы несутся съ быстротою 56 и даже 90 миль въ часъ. Когда такой ураганъ подымается въ тропическихъ лѣсахъ, то самыя гигантскія деревья стонутъ и потрясаются; вѣтви ихъ, изъ коихъ каждая равняется нашимъ старымъ липамъ или березамъ, сшибаются между собою, и лѣсъ наполняется оглушительнымъ гуломъ. Самые крупные и тяжелые плоды разшибаются въ дребезги, цвѣты и листья носятся въ воздухѣ роями. Буссенго видѣлъ однажды сѣмена, взнесенныя вѣтромъ на высоту 5400 футовъ {Слѣдовательно; такой вѣтеръ можетъ перебрасывать сѣмена черезъ горные хребты, подобные Уральскому, Карпатскому и др., тѣмъ болѣе что если вершины хребтовъ и подымаются иногда несравненно выше 5400 футовъ, то общая высота горныхъ цѣпей весьма часто не превосходитъ этой мѣры.}. Послѣ этого, какъ же вѣтрамъ не разносить на огромныя разстоянія, напримѣръ, такихъ мелкихъ крупинокъ или споръ, которыя замѣняютъ сѣмена у водорослей, грибовъ, мховъ, лишайниковъ и папоротниковъ? Крупины эти часто микроскопически-мелки, и должно предполагать, что онѣ постоянно носятся въ воздухѣ. И точно, растенія, снабженныя вмѣсто сѣменъ крупными (спорами), гораздо болѣе распространены на землѣ нежели сѣменныя.
Мы уже имѣли случай говорить о летучихъ плодахъ и сѣменахъ. Кто не видѣлъ въ концѣ лѣта, или осенью, полета плодовъ одуванчика или волчца, подолгу плавающихъ въ воздухѣ съ помощію хохолковъ своихъ? Въ Россіи всюду водится и всѣмъ извѣстенъ кипрей иванъ-чай, эта высокая трава, приносящая длинные султаны лиловато-розовыхъ цвѣтовъ и дающая такъ-называемый капорскій чай, который подмѣшиваютъ въ настоящій. Иванъ-чай приноситъ плоды, наполненные легкими сѣмечками, съ длинными, шелковистыми волосками. Такіе же шелковистые придатки бываютъ у разныхъ ласточниковъ, между которыми въ послѣднее время сталъ особенно знаменитъ сирійскій, изъ волосковъ котораго пробуютъ добывать хлопокъ. Итакъ, очевидно, вѣтеръ есть одно изъ самыхъ могучихъ средствъ для перенесенія сѣменъ, если не черезъ моря и проливы, то, по крайней мѣрѣ, черезъ весьма далекія пространства на материкѣ.
Текучія воды не менѣе вѣтра могутъ распространять сѣмена; въ этомъ отношеніи, особенно важны рѣки и береговыя морскія теченія. До сихъ поръ еще не изслѣдовано, долго лі разныя сѣмена могутъ сохраняться въ водѣ; однако нѣкоторые факты показываютъ, что есть сѣмена, прорастающія даже послѣ многолѣтняго вымачиванія. Такъ Дюро-де-Ламаль имѣлъ случай убѣдиться, что сѣмена березы и горчицы, двадцать лѣтъ бывшія въ водѣ, не потеряли способности прорастать. Извѣстно, что могучее морское теченіе, называемое Гольфстримъ, которое начинается въ Мексиканскомъ заливѣ и доходитъ до береговъ Норвегіи, ежегодно прибиваетъ къ норвежскимъ берегамъ плоды и сѣмена тропическихъ растеній. Линней говоритъ, что нѣкоторыя изъ этихъ сѣменъ прорастаютъ: слѣдовательно, имъ не повредила вымочка даже и въ соленой водѣ. Такая способность многихъ сѣменъ и плодовъ противостоять дѣйствію воды также должна быть занесена въ число гармоническихъ фактовъ природы. Плоды, падающіе въ воду, увлекаются береговыми теченіями моря, или рѣками, и разносятся такимъ образомъ на далекія разстоянія. Прибрежныя "лоры всего лучше доказываютъ существованіе подобнаго обсѣмененія. Такъ напримѣръ, растенія, составляющія такъ-называемую флору Средиземнаго моря и растущія по берегамъ его, уже не встрѣчаются на нѣкоторомъ отдаленіи отъ береговъ, но за то попадаются не только по европейскому и азіатскому, но и по африканскому прибрежью Средиземнаго моря; даже берега Босфора и Чернаго моря покрыты многими изъ тѣхъ растеній, которыя составляютъ средиземную флору. Тугъ совершенно очевидно разнесеніе плодовъ и сѣменъ по берегу морскимъ теченіемъ.
Обсѣмененію растеній способствуютъ не только такіе общіе и очевидные дѣятели, каковы вѣтеръ и вода, но и другіе, несравненно болѣе сокровенные; они всего лучше показываютъ, до чего простирается гармоническая связь между явленіями природы. Къ числу такихъ дѣятелей должно отнесть между прочимъ пловучіе острова и льды. Огромныя рѣки, какъ напримѣръ: Амазонская, Миссиссипи, Гангъ, постоянно несутъ плоты, состоящіе изъ деревьевъ, подмытыхъ ихъ водами или вырванныхъ ураганами. Плоты эти движутся впередъ вмѣстѣ съ иломъ, съ большимъ количествомъ земли, и нерѣдко покрываются растеніями. Они медленно спускаются по теченію, останавливаются у береговъ, отъ которыхъ отрываютъ новую землю, и опять продолжаютъ плыть; на нихъ часто попадаютъ животныя самыхъ разнообразныхъ породъ, травоядныя и хищныя, неосторожно ступившія на эту шаткую почву и не могшія уже болѣе ее покинуть. Тутъ же есть всегда несчетное количество всевозможныхъ сѣменъ, переносимыхъ такимъ образомъ за тысячи верстъ; подобные пловучіе острова встрѣчались путешественникамъ даже въ открытомъ морѣ.
При берегахъ нѣкоторыхъ сѣверныхъ материковъ накопляются массы льдовъ, покрывающіяся наносною землею, которая содержитъ множество сѣменъ. Весною такіе льды отторгаются отъ береговъ, уходятъ очень далеко въ море, вмѣстѣ съ покрывшею ихъ землей и сѣменами (мореплаватели видали ихъ иногда подъ широтами довольно южными), и прибиваясь наконецъ къ какимъ-нибудь чуждымъ берегамъ, приносятъ туда новыя растенія далекихъ странъ.
Мы уже видѣли, что строеніе сѣменъ и плодовъ, во многихъ отношеніяхъ, способствуетъ перенесенію ихъ на дальнія разстоянія. Кто не знаетъ, напримѣръ, мелкихъ плодовъ репейника или кошекъ (Bidens cernua и другіе виды), снабженныхъ короткими, но необычайно цѣпкими зубчиками и щетинками? Такихъ цѣпкихъ плодовъ чрезвычайно много; не мало также сѣменъ и плодовъ липкихъ.!
Въ южной и умѣренной Россіи, а также во всей Европѣ, встрѣчается растеніе, называемое это кустикъ, растущій чужеядно на старыхъ грушевыхъ, яблочныхъ, грабовыхъ и другихъ деревьяхъ; онъ черпаетъ свою пищу, уже готовою, изъ другихъ растеній. Исключительность мѣстопребываніи, повидимому, мѣшаетъ распространенію омелы; но она приноситъ бѣлыя ягоды, наполненныя очень липкимъ и густымъ сокомъ. Отпадая, ягода липнетъ на ближайшемъ суку; заключенныя въ ней сѣмена проростаютъ и пускаютъ корни въ кору и древесину сучка. Многія птицы съ жадностью ѣдятъ омелу: двигаясь между кустовъ ея, обильно покрытыхъ ягодами, птицы облѣпляются ими, и потомъ, отлетая, конечно роняютъ на другія деревья, или же долго носятъ эти ягоды на себѣ (сокъ омелы до того липокъ, что его употребляютъ именно для ловли мелкихъ птицъ, намазывая имъ сучья деревьевъ, на которыя онѣ садятся). Переселяясь на зиму въ отдаленную страну, птица переноситъ на себѣ нерѣдко ягоды омелы, и такимъ образомъ засѣваетъ это чужеядное растеніе въ иныхъ краяхъ. Намъ извѣстно, что сѣмена многихъ растеній вовсе не перевариваются въ желудкахъ птицъ и млекопитающихъ, а между тѣмъ, мы знаемъ какъ много животныхъ, кормящихся почти исключительно ягодами, зернами и т. д. Перелетныя птицы роняютъ сѣмена на пути своемъ, и этимъ страннымъ способомъ весьма способствуютъ къ обсѣмененію; тѣ же птицы на перьяхъ уносятъ большое количество цѣпкихъ и липкихъ плодовъ, и уносятъ ихъ еще дальше. Скажемъ наконецъ, что цѣпкость плодовъ опредѣляетъ вѣрнѣйшимъ образомъ распространеніе растеній, ибо точныя разысканія Декандоля показали, что даже растенія съ хохлатыми плодами несравненно менѣе распространены нежели цѣпкія. Въ этомъ отношеніи очень любопытна связь обсѣмененія не только съ перелетомъ птицъ, но и съ передвиженіями млекопитающихъ и даже самого человѣка.
Большія стада дикихъ ословъ (кулановъ), пасущіяся лѣтомъ въ степяхъ при-аральскихъ, передвигаются на зиму къ сѣверной Индіи и къ Персіи; многочисленныя антилопы съ быстротой вѣтра бороздятъ равнины внутренней Африки; мускусовый быкъ даже по льду перебирается съ материка сѣверной Америки на островъ Мельвяль, чтобы воспользоваться кратковременнымъ лѣтомъ этого острова; и всѣ эти животныя, равно какъ и хищныя, обыкновенно слѣдующія за стадами травоядныхъ, уносятъ на себѣ съ мѣста на мѣсто бездну цѣпкихъ сѣменъ и плодовъ, разнося ихъ на далекія разстоянія. Можно сказать, что почти ни одно движеніе въ мірѣ земныхъ животныхъ не обходится безъ перенесенія того или другаго сѣмени, на большее или меньшее разстояніе. Охотятся ли левъ или тигръ, волкъ или лисица, за быстрою антилопой или зайцемъ, робкія травоядныя устремляются безъ разбора сквозь чащу кустовъ и травъ, потрясаютъ спѣлые плоды, осыпающіе ихъ своими мелкими сѣмечками, задѣваютъ направо и налѣво, и уносятъ въ рукѣ своемъ цѣлыя коллекціи зародышей самыхъ разнородныхъ растеній. Но положимъ, что охота кончена, и царь звѣрей, наложивъ широкую лапу на издыхающую антилопу, начинаетъ завтракать. Отъ этой трапезы остаются кости да растерзанные клочки шкуры, и опять-таки сѣмена, еще не успѣвшія перевариться въ желудкѣ съѣденнаго животнаго; и вотъ, онѣ снова появляются на свѣтъ Божій, быть-можетъ, за нѣсколько десятковъ верстъ отъ того мѣста, гдѣ выросли и созрѣли.
Многіе мелкіе грызуны, какъ напримѣръ сурки, суслики, байбаки, слѣпыши и т. д., накопляютъ на зиму запасы зеренъ, сохраняя ихъ въ сухихъ и глубокихъ норкахъ; сколько такихъ звѣрковъ погибаютъ отъ когтей всевозможныхъ коршуновъ, ястребковъ и другихъ хищныхъ птицъ! Запасы ихъ остаются нетронутыми, и могутъ храниться въ норкахъ неопредѣленное число лѣтъ, пока плугъ пахаря или весенній потокъ не вынесетъ ихъ на поверхность земли, и тутъ сѣмена снова начинаютъ проростать.
Впрочемъ, даже самое незначительное и обыкновенное движеніе животнаго можетъ сопровождаться переселеніемъ десятковъ или сотенъ растеній: лежитъ, напримѣръ, въ травѣ олень или серна, шерсть ея тотчасъ наполняется сѣменами окружной травы; но приближается врагъ, и легкій звѣрь, вскакивая, уноситъ на себѣ и плоды, и сѣмена.
Альфредъ Декандоль разказываетъ, что около Монпелье есть луговина, назначенная для промывки иностранныхъ шерстей; на этой луговинѣ онъ почти ежегодно находилъ растенія, вовсе несвойственныя Франціи. Очевидно, они завезены сюда въ шерстяхъ, будучи подобраны животными еще при жизни ихъ. Между этими растеніями Декандолю встрѣчались бессарабскія, сирійскія и сѣверно:африканскія.
Послѣдній примѣръ уже доказываетъ связь обсѣмененія съ дѣятельностію человѣка. Какъ бы ни была сложна эта дѣятельность, естествоиспытатель долженъ разсматривать ее наравнѣ съ прочими естественными явленіями: въ общей экономіи природы, она проявляется въ числѣ прочихъ силъ ея. Однакоже, по любопытнымъ изслѣдованіямъ Декандоля Младшаго, дѣятельность эта несравненно болѣе всѣхъ остальныхъ способствуетъ къ обсѣмененію растеній, и распространенію ихъ въ самыхъ отдаленныхъ странахъ.
Человѣкъ всего болѣе содѣйствуетъ такому распространенію сознательнымъ перенесеніемъ культурныхъ растеній изъ одной страны въ другую. Такъ напримѣръ, въ Америку, со времени ея открытія, перевезены всѣ европейскіе хлѣба и многія плодовыя деревья; точно также, наоборотъ, картофель, кукуруза и многія другія, дотолѣ вовсе въ Европѣ неизвѣстныя, перевезены къ намъ изъ Америки, и очень быстро распространились по Европѣ. Въ Америкѣ же, съ открытія ея Европейцами, появилась цѣлая флора совершенно новыхъ культурныхъ растеній. Въ дѣлѣ распространенія растеній, Декандоль особую важности придаетъ ботаническимъ садамъ. Одно американское растеніе {Erygeron canadense.}, случайно приставшее къ чучелѣ птицы, было привезено въ Парижъ, и тамъ посѣяно въ Ботаническомъ саду. "Прошло съ тѣхъ поръ не болѣе ста лѣтъ, говоритъ Линней, и растеніе это распространилось уже во Франціи, на Британскихъ островахъ, въ Италіи, Сициліи, Голландіи и Германіи." Можемъ прибавить, что теперь оно не менѣе расплодилось по всей Россіи, даже на Кавказѣ и въ Сибири, вплоть до Алтайскихъ горъ.
Такое распространеніе растеній изъ садовъ вообще, и ботаническихъ въ особенности, повторяется безпрестанно. Изъ огромнаго числа воздѣлываемыхъ въ садахъ растеній, сознательно пересылаемыхъ изъ одной мѣстности въ другія, нѣтъ сомнѣнія, многія найдутъ для себя благопріятныя условіи на волѣ, и навсегда поселятся въ странѣ. Любопытенъ примѣръ, приводимый Декандолемъ, объ одномъ красивомъ папоротникѣ {Diksonia.}. Растетъ онъ только на островѣ Св. Елены, да въ лондонскомъ ботаническомъ саду. Со времени введенія козъ на островъ Св. Елены, папоротникъ видимо сталъ исчезать тамъ, и по всей вѣроятности скоро вовсе исчезнетъ; останется онъ только въ лондонскомъ саду. Но такъ какъ Англичане имѣютъ такіе сады повсюду (напримѣръ въ Калькуттѣ, на островѣ Тринидадѣ, въ устьяхъ Ориноко), то не мудрено, что рѣдкій папоротникъ, перевезенный въ одну изъ этихъ мѣстностей, найдетъ тамъ для себя благопріятныя условія, и одичаетъ, сначала въ окрестностяхъ, а тамъ перейдетъ и на материкъ.
Сѣмена и плоды прицѣпляются къ товарнымъ тюкамъ, случайно перевозятся съ корабельнымъ грузомъ, особенно же съ различными сырыми растительными матеріалами, которые торговля безпрестанно переноситъ съ одного берега Атлантики на другой. Со времени открытія Америки, по изслѣдованіямъ Декандоля, въ Европѣ появилось до 64 видовъ растеній, не считая полезныхъ; въ Америку же, именно въ Канаду и Соединенные Штаты, перевезено 184 вида, изъ числа коихъ 172 изъ одной Европы. Между послѣдними перевезены въ Америку крапива и подорожникъ, который у сѣверо-американскихъ дикарей называется даже ногою бѣлокожаго и распространился въ Новой Англіи, по свидѣтельству одного стариннаго ботаника, со времени перевоза туда скота Европейцами.
Несмотря на краткость свею, представленный нами обзоръ средствъ, коими одарены отъ природы растенія, показываетъ однакоже, до какой подробности орудія размноженія гармонируютъ съ окружающею природой, до чего они соотвѣтствуютъ ближайшей своей цѣли; мы полагаемъ, что нѣтъ ни одного волоска, ни одной черточки на малѣйшей крупинкѣ гриба или на мельчайшемъ плодикѣ какого-нибудь растенія, которые не соотвѣтствовали бы общей цѣли, окружающей средѣ, не гармонировали бы съ цѣлостью природы и съ каждымъ изъ ея частныхъ явленій. И чѣмъ дальше будемъ углубляться въ явленія природы, тѣмъ удивительнѣе, подробнѣе и яснѣе будетъ намъ представляться эта гармоническая связь.
Перейдемъ теперь къ царству животныхъ, досмотримъ и на ихъ способы размноженія, съ точки зрѣнія той же соотвѣтственности, связи съ цѣлью и съ окружающею природой.
Если сравнимъ животныхъ съ растеніями" касательно ихъ средствъ къ размноженію" то прежде всего бросится намъ въ глаза слѣдующее обстоятельство: животныя" вообще говоря, пользуются несравненно меньшимъ числомъ средствъ къ размноженію нежели растенія. Это правило, которое столь очевидно, что даже не требуетъ фактическаго подтвержденія, приводитъ насъ къ другому, не менѣе очевидному, а именно: не одни только растенія, но и вообще живыя существа тѣхъ обильнѣе надѣлены средствами къ размноженію, чѣмъ они легче подвержены истребленію. Это опять-таки очевидно, потому что животныя, будучи одарены движеніемъ и понятливостію, уже тѣмъ самымъ несравненно легче растеній способны избѣгать всякихъ неблагопріятныхъ условій. Съ другой стороны, если ограничиться разсмотрѣніемъ одного животнаго царства, то окажется, что чѣмъ выше интеллектуальныя способности животнаго, тѣмъ затруднительнѣе его размноженіе. Всмотримся поближе въ факты, подтверждающіе это правило.
Мельчайшія изъ животныхъ, микроскопическія инфузоріи, по размноженію своему весьма сходны съ растеніями. Онѣ также могутъ дѣлиться на части, давать отпрыски, и дробленіе ихъ происходитъ такъ быстро, что вода, содержавшая въ началѣ лишь нѣсколько штукъ такихъ инфузорій, чрезъ двое или трое сутокъ заключаетъ въ каждой каплѣ своей десятки и сотни этихъ существъ. Подобно растительнымъ зачаткамъ водорослей, инфузоріи на зиму или на время засухи покрываются плотными пленочками, впадаютъ въ летаргію и въ такомъ видѣ могутъ переноситься на весьма далекія разстоянія; пассатные вѣтры не рѣдко переносятъ ихъ съ одного берега океана на другой.
"Моряки разказываютъ, говоритъ знаменитый капитанъ Мори {См. его Физическую географію, на англійскомъ, французскомъ или нѣмецкомъ языкѣ. На русскій, къ сожалѣнію, сочиненіе это еще не переведено.}, о багровыхъ туманахъ, встрѣчавшихся имъ особенно близь острововъ Зеленаго мыса. Въ другихъ мѣстахъ, на морѣ, падаютъ пыльные дожди; въ Средиземномъ морѣ, ихъ называютъ дождями сирокко или африканскими, ибо они всегда сопровождаются вѣтромъ, дующимъ изъ Африки. Цвѣтъ этихъ дождей кирпично-красный или киноварный; они падаютъ въ такомъ обиліи, что покрываютъ собою корабельныя снасти и все это отъ береговъ во ста и болѣе миляхъ." Эта красная пыль дала возможность Мори опредѣлить направленіе пассатныхъ вѣтровъ. "Еслибы, продолжаетъ этотъ ученый, можно было задержать на пути частицу вѣтра и наложить на него значокъ, такъ чтобы въ разныхъ мѣстахъ можно было узнавать его, то мы бы имѣли лучшій способъ изучить направленіе пассатовъ. Но такого значка, кажется, положить на вѣтеръ невозможно, иначе какой угодно скептикъ сдался бы на очевидность. Однакоже то, что съ перваго взгляда казалось невозможнымъ, было совершено: съ помощію микроскопа, Эреи бергъ установилъ положительно, что воздухъ, приносимый на экваторъ югозападными пассатами, переходитъ въ сѣверное полушаріе. Сирокко, вмѣстѣ съ африканскимъ дождемъ, принесъ ему значки, наложенные на вѣтрѣ въ южномъ полушаріи, а нѣжный снарядъ, микроскопъ, далъ возможность разобрать эти значки, прочесть то, что на нихъ начертано, также легко, какъ еслибъ оно было начертано на деревѣ. Наблюдая пассатную пыль подъ микроскопомъ, нашли, что она состоитъ изъ инфузорій, но живущихъ не въ Африкѣ, а въ южной Америкѣ. Эренбергъ нашелъ тѣ же американскія Формы въ пассатной пыли, собранной у острововъ Зеленаго мыса, въ Мальтѣ, Генуѣ, Ліонѣ и въ Тиролѣ."
Изъ остальныхъ животныхъ, подверженныхъ по мелкости своей, нѣжности тканей и медленности движеній, легчайшему истребленію, большая часть полиповъ, медузъ и червей размножаются не только яйцами, но также дѣленіемъ или отпрысками. Ежевики, размножающіеся только яйцами, также какъ моллюски, насѣкомыя и т. д., защищены уже несравненно лучше. Но обратимся теперь къ животнымъ позвоночнымъ, какъ-то рыбамъ, земноводнымъ, птицамъ и млекопитающимъ, потому что они безъ сомнѣнія болѣе знакомы нашимъ читателямъ. Всѣ названныя животныя подтверждаютъ то же правило. Первые три класса несутъ яйца, и всего обильнѣе рыбы, то-есть именно тѣ, которыя по мелкости своей и беззащитности наиболѣе подвержены истребленію. Извѣстно напримѣръ, въ какомъ количествѣ истребляются сельди, не только человѣкомъ, но и разными другими животными, а между тѣмъ рыбка эта до того плодородна, что еслибы во всѣхъ моряхъ осталась только одна-единая икряная селедка, и можно бы было навѣрное гарантировать сохраненіе ея потомства, то въ нѣсколько лѣтъ потомство это наполнило бы собою всѣ моря земнаго шара, отъ поверхности водъ до самаго дна.
Не такъ плодородны крупный и хищные рыбы, еще менѣе плодородны пресмыкающіяся, покрытыя чешуями, тогда какъ невинныя лягушки несутъ яйца въ огромномъ количествѣ.
Между птицами, всѣхъ менѣе плодородны опять-таки большія, хищныя, а болѣе всѣхъ беззащитныя куры и пташки.
Мелкія травоядныя, млекопитающія, напримѣръ грызуны, приносятъ помногу дѣтенышей, и еще по нѣскольку разъ въ годъ, тогда какъ крупныя производятъ по одному, много что по два, и носятъ ихъ долго.
Наконецъ, человѣкъ, млекопитающее самое беззащитное по тѣлу, производитъ обыкновенно по одному только ребенку, котораго женщина носитъ сравнительно весьма долго, родитъ съ трудомъ, и нѣтъ на свѣтѣ существа болѣе нѣжнаго и хлипкаго чѣмъ новорожденное дитя человѣка.
Этотъ бѣглый обзоръ можетъ, кажется, подтвердить высказанныя нами положенія, или по крайней мѣрѣ навесть читателей на рядъ явленій, служащихъ къ подтвержденію ихъ.
Приспособленія средствъ размноженія животныхъ къ условіямъ окружающей природы не такъ многочисленны, какъ въ царствѣ растеній. Это естественно объясняется тѣмъ, что животныя одарены движеніемъ и смышленостью, которыя замѣняютъ имъ всѣ физическія средства, способствующія къ сохраненію и распространенію зародышей. Такъ, человѣкъ, будучи по строенію тѣла беззащитнѣйшимъ изъ существъ, тѣмъ не менѣе населилъ собою всю поверхность земную, и никто вѣроятно ни на минуту не усомнится, что причиною такого распространенія рода человѣческаго надо считать его разумъ.
Предѣлы нашей статьи не дозволяютъ намъ указывать здѣсь на всѣ проявленія смышлености животныхъ, касательно огражденія и сохраненія ихъ зародышей и дѣтенышей; для этого понадобилась бы особая книга, да и многое въ этомъ отношеніи весьма извѣстно каждому изъ нашихъ читателей. Скажемъ еще, что распространеніе животныхъ по земной поверхности лишь въ рѣдкихъ случаяхъ совершается зародышами; тутъ нѣтъ, собственно говоря, явленія, соотвѣтствующаго обсѣмененію растеній: распространеніе животныхъ относится къ другому ряду гармоническихъ явленій, а именно къ связи процессовъ питанія живыхъ существъ съ окружающею природой, главнѣйше способствующихъ къ сохраненію каждаго отдѣльнаго существа. На эту-то часть жизни организмовъ, начиная опять съ растеній, обратимъ мы теперь свое вниманіе.
Въ простѣйшихъ растеніяхъ всѣ части одинаково служатъ да питанія; въ болѣе-сложныхъ, напротивъ, есть части, болѣе другихъ занятыя различными фазисами питанія: корень служитъ преимущественно для вытягиванія жидкой пищи изъ почвы; листья всего болѣе для втягиванія воздушной пищи и для испаренія; стебли, также съ листьями, перерабатываютъ привитую пищу.
Связь между органами питанія растеній и ближайшею цѣлію послѣднихъ, также какъ съ общими явленіями природы, далеко не такъ очевидна, какъ въ царствѣ животныхъ. Всѣ растенія питаются веществами жидкими и газообразными, никакъ не твердыми; притомъ же они неподвижны, лишены чувства и смышлености, слѣдовательно не могутъ и выбирать себѣ пищи. Поэтому дѣятельность растительныхъ орудій питанія скрыта отъ глазъ человѣка, не углубляющагося въ причины и сущность вещей. Если же поглубже вникнуть въ дѣло, то окажется, что искомая нами связь до крайности очевидна.
Принятіе пищи, движеніе ея по растенію и самая переработка совершаются по тѣмъ общимъ физическимъ законамъ, которые царствуютъ во всей природѣ, и всѣ части растенія устроены именно такъ, чтобъ общія физическія силы наилучшимъ образомъ могли прилагаться къ спеціяльной цѣли питанія и неразрывнаго съ нимъ возрастанія растеній. Для примѣра вникнемъ въ принятіе жидкой пищи и движеніе ея по растеніямъ.
Растеніе есть существо, прикрѣпленное къ почвѣ: отсюда, и только отсюда, уже возникаетъ для него необходимость питаться жидкими или газообразными веществами. Если предположимъ противное, то что выйдетъ? Вопервыхъ, растенія должны были бы имѣть рты; вовторыхъ твердое вещество должно бы постоянно придвигаться къ этимъ ртамъ, а иначе растенія были бы поставлены въ необходимость пользоваться произвольнымъ движеніемъ, то-есть превратиться въ животныхъ... Словомъ, выходитъ цѣлый рядъ нелѣпостей. Разсуждаемъ далѣе. Питаясь жидкою пищей, растеніе можетъ не имѣть пищеварительныхъ пустотъ, подобныхъ кишечному каналу съ желудкомъ и пр. Если предположимъ противное, то-есть присутствіе желудка и кишекъ, то выйдетъ, что для принятія жидкостей растенія опять должны имѣть рты идя какіе-нибудь насосы, или же пользоваться произвольнымъ движеніемъ,-- иначе какъ же они будутъ вливать въ себя воду? Слѣдовательно, мы снова впадаемъ въ ту же нелѣпость.
Всѣ тѣла въ природѣ одарены проницаемостію. Золотой шарикъ, наполненный ртутью, пропускаетъ ее сквозь свои незамѣтныя поры, при сильномъ давленіи, въ видѣ тончавшей росы. Явленія проницаемости плоскихъ тѣлъ и поднятіе жидкостей чрезъ тончайшія волосныя трубочки, суть только варіанты общаго свойства проницаемости матеріи. Если комъ сухаго песку или земли нижнею частію погрузить въ воду, то вода подымается по тончайшимъ промежуткамъ, между частицами песка или земли, до самой верхушки комка. Если взять напримѣръ сухой кусокъ пузыря и погрузить его однимъ концомъ въ воду, то онъ вскорѣ весь намокнетъ, даже и въ той части, которая не погружена въ воду.
На проницаемости матеріи основано питаніе растеній: оно уподобляются губкамъ, нижними частями погруженнымъ въ году или въ сырую землю, и состоятъ изъ безчисленнаго множества микроскопическихъ пузырьковъ, коихъ плева, при неимовѣрной тонкости своей, быстро пропускаетъ жидкости. Вникая далѣе въ занимающее насъ явленіе, находимъ, что и самое движеніе растительныхъ соковъ происходитъ на основаніи той же проницаемости, на подобіе движенія воды отъ нижней части губки къ верхней. Но, также какъ и въ губкѣ, проникнувъ во всѣ поры, растенія, сокъ долженъ бы остановиться; онъ и остановился бы, если бы вода не испарялась постоянно на поверхности листьевъ и на молодыхъ частяхъ растенія. Итакъ, становится очевидно, что одна неподвижность растенія опредѣляетъ образъ его питанія, то-есть принятіе жидкой пищи, испареніе и движеніе ея, и наконецъ самое построеніе растенія изъ мельчайшихъ тонкостѣнныхъ пузырьковъ.
Ограничимся этою; столь очевидною, связью питанія растеній и строенія органовъ, служащихъ для него, съ физическими силами окружающей природы, ибо достаточно этого, чтобы показать читателю существованіе гармоніи въ ряду орудій питанія растеній. Обратимся теперь къ животнымъ, у которыхъ еще многочисленнѣе гармоническія явленія въ орудіяхъ и процессахъ питанія.
Отсутствіе произвольнаго движенія опредѣляетъ питаніе черезъ всасываніе; противное свойство опредѣляетъ питаніе твердыми веществами, громѣ жидкихъ и газообразныхъ. Поэтому, почти всѣ животныя одарены пищеварительными пустотами и ртами. Съ другой стороны, твердая пища, по формѣ своей, несравненно разнообразнѣе нежели газообразная и жидкая: отсюда безконечный рядъ приспособленій формъ, не только орудій пищепринятія и пищеваренія животныхъ, но и вообще всѣхъ частей его тѣла.
Связь между разными частями животнаго я его пищею до того очевидна, что всякому бросается въ глаза; но вмѣстѣ съ тѣмъ проявленія этой гармонической связи такъ многочисленны, что для указанія ихъ потребовалось бы слишкомъ много времени и мѣста, а потому постараемся лишь выбрать нѣсколько разительныхъ примѣровъ изъ отдѣла млекопитающихъ, какъ наиболѣе знакомыхъ каждому.
Орудія пищепринятія суть здѣсь челюсти и зубы; связь между ними и пищей животнаго такъ велика, что, какъ извѣстно, Георгъ Кювье, а вслѣдъ за нимъ и всѣ анатомы, по одному зубу воспроизводятъ всѣ формы животнаго. Относительно челюстей вообще можно сказать, что чѣмъ животное кровожаднѣе, тѣмъ челюсти его короче и сильнѣе. Ножницы съ длинными лезвеями слабѣе короткихъ; такъ точно и Челюсти, дѣйствующія совершенно на подобіе ножницъ. Поэтому напримѣръ у гіенъ, которыя жаднѣе всѣхъ хищныхъ и въ дребезги разбиваютъ зубами самыя крѣпкія кости, челюсти чрезвычайно коротки. Между собаками тоже замѣчается у бульдоговъ; за то гіены и бульдоги хватаютъ добычу съ такою силой, что нѣтъ возможности вырвать ее у нихъ. Вмѣстѣ съ короткостью челюсти естественно соединяется малочисленность зубовъ; и точно, у гіенъ зубовъ даже менѣе нежели у собакъ, волковъ, лисицъ и другихъ кровожадныхъ.
Еще короче челюсти и еще менѣе зубовъ у рода кошекъ, куда относятся львы, тигры, пантеры, ягуары и пр. Эти животныя представляютъ чистѣйшій типъ кровожадныхъ хищниковъ; особенно характерны у нихъ зубы, названные у Кювье хищническими (carnassières). Это зубы коренные, которыхъ вверху и внизу по два: верхніе имѣютъ видъ острыхъ и крѣпкихъ треугольниковъ, обращенныхъ остріями внизъ; нижніе же представляются двойными треугольниками, такъ что при замыканіи челюстей верхнія приходятся между двумя концами нижнихъ. Эти зубы, при основаніи толстые и сведенные къ краямъ острыми долотами, рѣжутъ мясо какъ бритвы, и безъ особаго усилія дробятъ самыя кости. Прибавьте къ этому такіе же острые жевательные зубы, по два сверху и снизу, съ каждой стороны, двѣ пары огромныхъ клыковъ {Зубы у человѣка и вообще у млекопитающихъ бываютъ трехъ родовъ: рѣзцы, клыки и коренные. Рѣзцы занимаютъ переднюю часть обѣихъ челюстей, у большей части животныхъ они служатъ для хватанія и отдѣленія куска пищи. Клыки занимаютъ передніе углы челюстей и, смотря по величинѣ своей и крѣпости, служатъ или для передача пищи на коренные, или за задержаніе и умерщвленіе живой добычи Коренные зубы занимаютъ остальные края челюстей и представляютъ у разныхъ животныхъ наибольшее разнообразіе поверхностей, ибо они-то именно и соображаются съ пищей.}, вооружающихъ челюсти на переднихъ углахъ, и будете имѣть понятіе о наступательныхъ орудіяхъ льва, тигра и всѣхъ другихъ кошекъ; орудія эти, очевидно, какъ нельзя лучше приспособлены къ образу жизни этихъ животныхъ.
Теперь посмотримъ на зубы травоядныхъ. У многихъ вовсе нѣтъ клыковъ, этихъ орудій хватанія и разрыванія живой добычи. У всѣхъ вообще двукопытныхъ (напримѣръ у быковъ, барановъ) спереди, въ верхней челюсти, вмѣсто зубовъ есть жесткій и упругій валекъ. Животное прижимаетъ къ нему траву нижними, плоскими зубами, и такимъ образомъ очень удобно срываетъ ее; коренные зубы, въ видѣ многоугольныхъ столбиковъ, плотно другъ къ другу прижатыхъ, образуютъ широкую и отличнѣйшую жевательную поверхность, лучше всякаго жернова. Для этого каждый зубъ состоитъ изъ пластинокъ различной плотности и крѣпости; пластинки болѣе мягкія естественно стираются скорѣе твердыхъ, и отъ этого жевательная поверхность сохраняетъ постоянную неровность. Подробное изученіе этихъ неровностей, имѣющихъ у разныхъ животныхъ различныя формы, показываетъ, что они приспособлены не только къ растительной пищѣ вообще, но даже къ свойству именно тѣхъ частей растеній, которыми животное преимущественно питается.
Мелкія травоядныя, питающіяся древесною корой или крѣпкими зернами, снабжены еще особаго рода передними зубами, удивительно приспособленными къ предварительному измельченію пищи. У бѣлокъ, байбаковъ, зайцевъ {За этими четырьмя главными зубами, у зайцевъ есть еще по одному небольшому зубу, такъ что передніе у нихъ въ два ряда.} и вообще у грызуновъ, въ каждой челюсти спереди есть по два зуба (рѣзца), которые имѣютъ видъ кривыхъ долотъ, обращенныхъ выпуклостями кнаружи. Эти долота только спереди одѣты весьма крѣпкимъ веществомъ (эмалью), и чрезвычайно остры. Животное, остріями этихъ рѣзцовъ, захватываетъ самую твердую кору, орѣхъ или зерно, и скоблитъ пищу, весьма быстро отдѣляя мельчайшія крошки. Отъ этого грызенія зубы постоянно стираются вкось, я вмѣсто того чтобы тупиться, напротивъ заостряются постоянно, ибо передняя, твердая пластинка стирается несравненно медленнѣе остальной части зуба. Для того же, чтобы эубъ не могъ истереться совершенно, онъ имѣетъ свойство подростать снизу въ продолженіе всей жизни звѣрка.
Если зубы животныхъ до такихъ подробностей приспособлены къ ихъ пищѣ, то и остальные органы питанія устроены не хуже. Чѣмъ пища менѣе питательна и труднѣе переваривается, тѣмъ вообще обширнѣе переваривающій каналъ, то-есть желудокъ и кишки. Всего менѣе питательныхъ веществъ въ травѣ, и она всего труднѣе переваривается. Животное должно употреблять ее въ огромномъ количествѣ, чтобы поддерживать свои силы; поэтому желудокъ у быковъ, овецъ и всѣхъ вообще двукопытныхъ необыкновенно великъ и состоитъ изъ четырехъ большихъ мѣшковъ. Лошади и другія однокопытныя, питающіяся кромѣ травы зернами, имѣютъ хотя обширный желудокъ, но уже меньшій нежели у двукопытныхъ. Самымъ малымъ (сравнительно) желудкомъ снабжены хищныя: собаки, кошки и т. д. Даже длина кишечнаго канала большею частію соотвѣтствуетъ пищѣ. Такъ напримѣръ, у быка кишечный каналъ въ двадцать разъ длиннѣе тѣла, то-есть достигаетъ слишкомъ 21 сажени; у льва, напротивъ того, кишечный каналъ только втрое длиннѣе тѣла, а у человѣка вшестеро.
Впрочемъ, можно сказать, что вообще всѣ части тѣла животнаго соотвѣтствуютъ его образу питанія. Связь эта, конечно, менѣе очевидна нежели въ самыхъ органахъ питанія; однакоже напримѣръ длина шеи и строеніе ногъ иногда такъ же ясно указываютъ на образъ пищи, какъ и самые зубы. Напримѣръ, у кошекъ пальцы заканчиваются- острѣйшими когтями, которые только тогда выпускаются наружу, когда животное захочетъ этого; въ покойномъ состояніи, когти сами собою впускаются въ особые чехлы и поворачиваются остріями кверху. Не очевидна ли тутъ связь съ образокъ пищи и даже со всѣми чертами жизни и характера кошекъ? Точно также и копыта, защищающія легкія ноги лошадей, оленей, антилопъ, и пр., не указываютъ ли яснѣйшимъ образомъ на родъ нищи ихъ и на необходимость, для отысканія этой пищи, переходить и перебѣгать большія пространства?
Изъ всего сказаннаго читатель, вѣроятно, уже можетъ заключить, что органы размноженія и питанія живыхъ существъ дѣйствительно гармонируютъ съ окружающими явленіями природы и съ общими цѣлями этихъ органовъ. Кромѣ того, очевидно, что какъ тѣ, такъ и другіе органы имѣютъ одну общую цѣль -- сохраненіе существующихъ уже на землѣ живыхъ формъ. Для этого у растеній особенно многочисленны средства къ обсѣмененію; животныя же пользуются въ этомъ отношенія несравненно меньшими способами, потому что движеніе и воля съ чувствительностію.всего лучше способствуютъ къ ихъ сохраненію, служа имъ защитой отъ вредныхъ вліяній извнѣ.
Съ другой стороны, мы замѣчаемъ, что хотя растенія нерѣдко снабжены различными оборонительными органами; но органы эти далеко не такъ дѣйствительны, какъ естественная защита животныхъ -- движеніе.
Твердость плодовыхъ скорлупъ, острые шипы {Шипами называютъ острыя возвышенія, вырастающія на стебляхъ, вѣтвяхъ, плодахъ и другихъ мѣстахъ растенія (напримѣръ у розъ, на плодахъ датуры, дикаго каштана и т. д.); колючками же называются сухощавыя и жесткія вѣтви или другія части растеній, заостряющіяся на концахъ; таковы напримѣръ, колючки барбариса, терна, померанца, нѣкоторыхъ дикихъ яблонь, грушъ и т. д.}, покрывающіе нѣкоторыя изъ нихъ, и ядовитость соковъ, весьма хорошо защищаютъ растенія отъ истребленія животными или даже отъ внѣшнихъ неблагопріятныхъ вліяній. Но что могутъ они сдѣлать противъ засухи или противъ урагана, преждевременно срывающаго ихъ со стеблей и уносящаго въ соленыя воды морей и океановъ?
Въ южной Азіи, въ Индіи, густые дѣвственные лѣса перепутаны гибкими, но твердыми стволами ползучей пальмы (Calamus и друг.), достигающими нерѣдко невѣроятной длины, девяноста саженей, то-есть болѣе 1/5 версты. При основанія своемъ онѣ выпускаютъ крѣпкія колючки, въ полъ-аршина длиной, которыя могутъ насквозь проколоть ноги неосторожнаго путника, пробирающагося сквозь лѣсную чащу. Низкороcлая саговая пальма также покрыта длинными и острыми колючками, и даже громадные перистые листья ея колются какъ ножи. Повидимому, саговые лѣса непроходимы, также какъ и тѣ, что опутаны вьющимися пальмами; однако жители тѣхъ странъ ежегодно изрѣзываютъ изъ гибкихъ стволовъ ротанга несчетное количество легкихъ и крѣпкихъ тростей, а на Зондскихъ островахъ, изъ сердцевины страшно-вооруженной саговой пальмы извлекаютъ питательное саго, такъ что, еслибы способы размноженія упомянутыхъ растеній не были довольно обильны, пальмы эти могли бы уже давно исчезнуть.
Вообще способы обороны занимаютъ въ растеніяхъ второстепенное мѣсто. Не такъ у животныхъ: нерѣдко все, до малѣйшей подробности, прилажено въ нихъ къ укрыванію отъ врага, къ избѣжанію его преслѣдованій или наконецъ къ самой активной оборонѣ. Такъ напримѣръ, иногда цвѣта животныхъ поразительно согласуются, гармонируютъ съ цвѣтомъ почвы, растеній и вообще съ колерами, преобладающими въ той мѣстности, гдѣ они держатся.
На Сешельскихъ островахъ водится насѣкомое, называемое зоологами Phyllium siccifolium, что можно передать словами филлія сухолиственная {Насѣкомое это относится къ тому же отряду, къ которому причисляются кузнечики.}. Животное это, вершка въ полтора или два длиной, необыкновенно похоже на сухой листъ: оно плоско, овальной формы, желтоватаго или зеленоватаго цвѣта, съ прожилками на верхней сторонѣ, вѣтвящимися на подобіе жилокъ листа; такъ какъ крыльевъ у него нѣтъ, то оно ползаетъ по землѣ между сухими листьями, съ которыми имѣетъ такое сходство, и такимъ образомъ легко укрывается отъ вниманія и преслѣдованія враговъ своихъ. Вообще сѣроватый, бурый, зеленый цвѣтъ многихъ насѣкомыхъ, необыкновенно сходенъ съ цвѣтомъ листьевъ, древесины, стволовъ или почвы, служащихъ имъ мѣстопребываніемъ. Есть одинъ жукъ яркозеленаго цвѣта {Cerambix moschatue, мускусовый дровосѣкъ, металлическаго зеленаго цвѣта, длиною въ 3 сантиметра, держится преимущественно на ивахъ въ южной Россіи и на Кавказѣ.}, который даже издаетъ запахъ совершенно растительный: онъ очень сильно пахнетъ розами. Пауки, живущіе въ землѣ, бываютъ сѣровато черные или желтобурые, а между травяными есть яркозеленые и бѣлые.
Такое приспособленіе колеровъ къ мѣсту жительства животныхъ особенно поразительно у нѣкоторыхъ пресмыкающихся. Такъ напримѣръ, около Тифлиса, гдѣ очень много ящерицъ, чаще всего попадаются ярко-зеленыя и желтовато-сѣрыя: первыя держатся между кустовъ, въ травѣ, а вторыя между скалами глинистаго сланца или шифера. Извѣстная древесная лягушка, которая дѣйствительно держится на деревьяхъ, окрашена сверху самою яркою зеленью, тогда какъ обыкновенная болотная лягушка большею частію неопредѣленнаго цвѣта к сливается съ окрестными предметами.
Если, касательно колеровъ, мы обратимся снова къ млекопитающимъ или птицамъ {Единственное млекопитающее, отливающее золотисто-бронзовымъ блескомъ (Chrysochioris capeasis), живетъ въ южной части Америки. Это небольшой звѣрокъ, похожій на нашего крота.}, то тотчасъ замѣтимъ, что животныя эти тѣмъ ярче, чѣмъ обитаемая ими страна теплѣе и, слѣдовательно, чѣмъ разнообразнѣе и пестрѣе окружающая ихъ природа.
Особенною яркостію колеровъ отличаются тропическія птицы; многія изъ нихъ держатся среди листвы деревъ, приносящихъ яркіе цвѣты или покрывающихся чужеядными и полу-чужеядными, орхидными растеніями, коихъ цвѣты удивительно обильны и не рѣдко изображаютъ собою насѣкомыхъ и птицъ. Колера дикихъ утокъ, дрофъ, различныхъ куликовъ и бекасовъ, какъ нельзя болѣе гармонируютъ то съ болотными травами и кочками, то съ желтоватою травой степей, то съ прибрежными песками и бугорками.
Между сѣверными животными гораздо болѣе бѣлыхъ нежели между тропическими. Изъ числа сѣверныхъ" есть даже много такихъ, которые на зиму бѣлѣютъ и получаютъ тактъ образомъ цвѣтъ, вполнѣ гармонирующій съ окружающими ихъ снѣгами. Бѣлыя куропатки или тетерева (Tetrao lagopus), водящіеся только въ Сибири и сѣверной Россіи, цѣлыми сотнями и тысячами садятся иногда на тундру, но неопытный человѣкъ ни за что не разсмотритъ и не отличитъ ихъ отъ снѣга, однообразно покрывающаго сѣверныя пустыни. Для болѣе очевиднаго подтвержденія того, что мы сказали о бѣлыхъ я бѣлѣющихъ животныхъ, приведемъ въ примѣръ опять млекопитающихъ.
Всѣхъ млекопитающихъ извѣстно до сихъ поръ около 4500 видовъ; изъ нихъ, чисто-бѣлыхъ во всякое время года только два: бѣлуха и бѣлый медвѣдь. Бѣлуха есть морское животное изъ семейства дельфиновыхъ, не заходящее южнѣе 56о сѣверной широты; бѣлые медвѣди также водятся только на льдахъ и ледяныхъ островахъ Сѣвернаго Моря. Между млекопитающими теплыхъ странъ, одна лишь африканская антилопа бѣлаго цвѣта во всякое время года; если же считать также млекопитающихъ, бѣлѣющихъ на зиму, то окажется, что ихъ всего, со включеніемъ африканской антилопы и сѣвернаго оленя, который принимаетъ на зиму не совсѣмъ бѣлый цвѣтъ" тринадцать, изъ коихъ двѣнадцать живутъ исключительно въ сѣверныхъ -- ледяныхъ, холодныхъ или по крайней мѣрѣ умѣренно-холодныхъ странахъ {1. Бѣлуха (Delphmapterus leucas Giebel) -- морское животное, изъ отряда китовыхъ и отдѣленія дельфиновыхъ, достигаетъ отъ 13 до 20 футовъ длины и живетъ въ сѣверныхъ моряхъ, не южнѣе 56° С. Ш. Чисто-бѣлаго цвѣта" иногда съ желтымъ отливомъ.
2. Гренландскій тюлень (Phoca groenlandica Müll.); преобладающій цвѣтъ у взрослыхъ бѣлый. Живетъ въ Ледовитомъ океанѣ, встрѣчается также въ Бѣломъ морѣ и около Камчатки, а въ Америкѣ не южнѣе Лабрадора.
3. Бѣлая Антилопа (Antilope leucoryx Pall.); преобладающій цвѣтъ бѣлый. Живетъ въ Аравіи, Персіи и въ Африкѣ отъ Кордофана и Сеннаира до Египта.
А Антилопа густошерстая (Ant. lanigera Smith); покрыта густою, курчавою шерстью бѣлаго цвѣта, которая мягче мериносовой. Живетъ на самыхъ высокихъ утесахъ Скалистыхъ горъ Сѣверной Америки.
5. Сѣверный олень (Cervus tarandus L.); у сибирскаго, лѣтомъ темносѣрая шерсть, зимою изсѣра-бѣлая, у гренландскаго лѣтомъ буроватая, зимою бѣловатая. Южнѣе 70° С. Ш. почти не заходитъ; дикіе держатся еще сѣвернѣе, напримѣръ на островѣ Вайгачѣ.
6. Заяце бѣляки (Lepus variabilis Pali.); на зиму, какъ извѣстно, становится совершенно-бѣлымъ, только кончики ушей остаются черными. Распространенъ только въ сѣверной и восточной Европѣ и въ Сибири.
7. Заяцъ американскій (Lep. americanus Erxl.); тоже бѣлѣетъ на зиму. Живетъ въ западной части Сѣверной Америко, не южнѣе 64° С. Ш.
8. Заяцъ полевой (L. campestris Bach); бѣлѣетъ на зиму не совершенно; живетъ въ степяхъ, по сторонамъ Скалистыхъ горъ Сѣверной Америки.
9. Сѣверная пеструшка (Myodes hudsonius Wagn.); звѣрокъ длиною въ 5 дюймовъ, относится къ семейству полевыхъ мышей; лѣтомъ пестрая, зимою чисто-бѣлая. Распространена отъ восточнаго берега Бѣлаго моря, черезъ Сибирь и Америку, до Гудсонова залива. Не заходитъ южнѣе сѣверной границы лѣсовъ.
10. Бѣлый медвеѣдь (Ursus maritimus L.); во всякое время года бѣлый. Южнѣе 83° С. Ш. не распространяется.
11. Горностаи (Mustela erminea L.); лѣтомъ бурый, зимой бѣлый, съ чернымъ-кончикомъ хвоста. Водится въ средней Европѣ и Азіи, до самыхъ сѣверныхъ предѣловъ этихъ частей свѣта.
12. Ласка (Mustela vulgaris Erxl.); водится тамъ же, гдѣ и горностай, вр бѣлѣетъ на зиму только за сѣверѣ, въ средней Европѣ она рѣдко мѣняетъ свой цвѣтъ.
13. Песецъ (Cams lagopus); сибирскій лѣтомъ сѣроватый, зимой чисто-бѣлаго цвѣта; живетъ въ полярныхъ странахъ.
Кромѣ здѣсь перечисленныхъ животныхъ, вѣроятно есть еще нѣкоторыя, коихъ зимняя шубка еще неизвѣстна.
(См. Die Sцugethiere etc. von. C. Giebel, Leipzig, 1855, а также Naturgetchichu der Sдugethiere Deutschla, von. J. H. Blasius, Braunschweig, 1857).}. У многихъ другихъ млекопитающихъ, шерсть хотя и не бѣлѣетъ, на вину, но становится свѣтлѣе и несравненно пушистѣе. Такъ напримѣръ, русскія и сибирскія бѣлки одѣваются на зиму въ густую сѣрую шубку, а лѣтомъ принимаютъ несравненно менѣе пушистое, краснобурое одѣяніе; огромный лось зимой получаетъ преобладающій буровато-сѣрый цвѣтъ, а лѣтомъ становится чернобурымъ. Многіе олени, козлы и дикія овцы, а также нѣкоторые мелкіе грызуны, на зиму измѣняютъ свой цвѣтъ. Замѣчательно, что измѣненіямъ этимъ подвергаются животныя, населяющіе именно ледяныя и холодныя страны. Далѣе, мы будемъ имѣть случай еще разъ коснуться соотвѣтственности цвѣта животныхъ съ окружающими условіями; теперь замѣтимъ еще, что, кромѣ общихъ приспособленій въ строеніи животныхъ съ цѣлію защиты, есть множество частныхъ, принадлежащихъ исключительно только нѣкоторымъ родамъ или видамъ. Къ числу подобныхъ относятся колючки ежей и способность ихъ свертываться въ клубокъ, роговые панцири, покрывающіе плащеносцевъ, вонючая жидкость, которую испускаютъ вонючіе хорьки {Эти животныя водятся въ теплыхъ странахъ Сѣверной а Южной Америки; подъ хвостами есть у нихъ мѣшочки, изъ которыхъ, въ случаѣ опасности или сильнаго гнѣва, они испускаютъ обильную жидкость, издающую самый отвратительный запахъ. Вонь эта такъ проницательна и остается такъ надолго, что если хоть одинъ вонючій хорекъ заберется въ погребъ, то, говорятъ, весь погребъ нужно опорожнить, и уничтожить все тамъ находившееся и уже принявшее нестерпимый запахъ.}, и т. п.
Органы движенія, служащіе не только для защиты и укрыванія, но и ли отысканія пищи, представляютъ наибольшее разнообразіе и наибольшее число приспособленій или, какъ мы не разъ уже выразились, гармоническихъ фактовъ. О нѣкоторыхъ я уже упомянулъ, приведу еще нѣсколько любопытныхъ примѣровъ.
Въ Атлантическомъ океанѣ, у береговъ Франціи и другихъ, водится моллюскъ, извѣстный подъ названіемъ каракатицы {Каракатица (Octopus vulgaris) относится къ отряду моллюсковъ головоногихъ, названныхъ такъ именно вслѣдствіе прикрѣпленія ногъ вокругъ головы.}; самыя большія изъ этихъ моллюсковъ достигаютъ полуаршина въ длину, тѣло ихъ имѣетъ видъ округленнаго мѣшка, на одномъ концѣ котораго прикрѣпленъ вѣнецъ длинныхъ щупальцевъ или, пожалуй, ногъ. Въ срединѣ этого вѣнца ротъ, а по бокамъ тѣла, около ногъ, большіе и весьма-сложно устроенные глаза. Когда животное ходитъ, то опрокидывается головой внизъ. Каракатицы живутъ близь скалистыхъ береговъ и движутся часто по скользкимъ утесамъ, не только отвѣснымъ, но даже иногда нависшимъ въ водѣ. Это достигается весьма просто, слѣдующимъ образомъ: на каждой изъ восьми мягкихъ, подвижныхъ норъ, снутри въ два ряда расположены присосала, имѣющіе видъ блюдцевъ или чашечекъ, донцами прикрѣпленныхъ къ ногамъ. Входъ въ присосало затянутъ крѣпкою кожей, съ отверстіемъ посрединѣ; черезъ это отверстіе проходитъ стержень, который мгновенно можетъ вбираться внутрь. Когда животное хочетъ двигаться по какой-нибудь поверхности, напримѣръ по скалѣ, то прикладываетъ къ ней свои присосала и въ тоже мгновеніе втягиваетъ внутрь стержни. Отъ этого въ присосалахъ образуется безвоздушное пространство и, вслѣдствіе того, каждое изъ нихъ сдерживается давленіемъ цѣлой атмосферы. Можно принять, что сила, съ которою каждое присосало сдерживается, равняется приблизительно 1/3 фунта, у европейской каракатицы; а такъ какъ у ней всѣхъ присосалъ до 120 паръ, на каждомъ щупальцѣ или ногѣ, то выходитъ, что сила, съ которою это животное прилѣпляется, употребляя на то всѣ свои присосала, равняется 5 или 6 пудамъ. Къ этому надо прибавить, что края присосалъ снабжены острыми зубчиками, такъ что если поверхность камня или дна морскаго шероховата, то цѣпкость животнаго еще усиливается. Такимъ образомъ, животное весьма небольшое и мягкое одарено смой, далеко превышающею человѣческую, потому что человѣкъ не въ состояніи насильственно отцѣпить присосавшуюся каракатицу. Говорятъ, что каракатицы нерѣдко потопляли купающихся, присасываясь къ ихъ ногахъ или туловищу.
Теперь уже намъ не трудно представить, какимъ образомъ каракатицы переходятъ съ мѣста на мѣсто, постепенно отцѣпляясь и присасываясь то одними, то другими щупальцами. Этотъ примѣръ показываетъ, до какой подробности доходятъ приспособленія въ природѣ; но еслибы читатель захотѣлъ вникнуть, вмѣстѣ съ анатомомъ, въ строеніе органовъ движенія любаго животнаго, то на каждомъ шагу нашелъ бы не менѣе чудеснаго. Формы твердыхъ частей и мышцъ, приводящихъ ихъ въ движеніе, разчитаны какъ нельзя лучше или для добыванія наибольшей силы при наименьшихъ средствахъ, или для достиженія наибольшей быстроты при наименьшей тратѣ матеріала. Форма тѣла, свойство его покрововъ, размѣры всѣхъ частей, приспособлены превосходнѣйшимъ образомъ для той среды, которая служитъ постояннымъ мѣстопребываніемъ животному. Такъ напримѣръ у птицъ, яйцевидная форма тѣла, малость и заостреніе головы спереди, пустота всѣхъ костей, ни мало не уменьшающая ихъ крѣпости {Два цилиндра одинаковаго діаметра, изъ которыхъ одинъ будетъ пустой, а другой плотный, представляютъ при изломѣ одинаковое сопротивленіе.}, но придающая имъ легкость,-- пустота, крѣпость и упругость перьевъ, система воздушныхъ мѣшковъ, проникающихъ даже въ малѣйшія косточки {Легочныя воздушныя ячейки продолжаются изъ легкихъ во всѣ части тѣла и у нѣкоторыхъ птицъ заходятъ даже въ мелкія ушныя косточки.}, все какъ нельзя болѣе приспособлено къ полету.
Вникая въ гармонію природы съ точки зрѣнія движенія животныхъ, мы поражены связью самыхъ разнообразныхъ явленій. Вотъ стадо горныхъ турокъ, стремительно перескакивающихъ чрезъ шумящіе водопады и зіяющія пропасти, съ помощію крѣпкихъ и легкихъ ногъ, защищенныхъ упругими копытами: видя какъ эти животныя, съ высоты многихъ саженей, съ розмаха бросаются внизъ, на могучіе рога свои {Въ бытность мою въ Тифлисѣ, на конюшнѣ князя Воронцова быль молодой туръ (Capra caucasica), и всякій могъ видѣть, какъ это животное низвергалось со втораго этажа на мостовую и падало на свои крѣпкіе рога.}, толстыми дугами защищающіе ихъ головы, мы сразу поймемъ значеніе этихъ роговъ, повидимому черезчуръ огромныхъ Далѣе намъ представляется лось, уходящій быстрѣе любаго скакуна сквозь чащу кустарниковъ и лѣсовъ, на первый взглядъ непроходимыхъ. Широкіе рога его, какъ два стальныя крыла, лучше топора раздвигаютъ зеленую трущобу, прочищая передъ нимъ широкую дорогу. Въ пустынной степи африканской, левъ совершаетъ свои двухъ-и-трехъ-саженные прыжки, закидываетъ на спину цѣлую корову и, держа добычу сильными челюстями, убѣгаетъ отъ преслѣдованія арабскихъ скакуновъ. Среди дѣвственныхъ лѣсовъ Стараго и Новаго Свѣта, мы видимъ стаи обезьянъ, ходящихъ въ вершинахъ гигантскихъ деревъ такъ быстро, какъ мы не можемъ ходить по ровной землѣ: всѣ четыре оконечности этихъ животныхъ обращены въ цѣпкіе крючья; у американскихъ обезьянъ къ этому присоединяется еще крѣпкій хвостъ, завертывающійся около сучьевъ какъ веревка. Въ Новой Голландіи и въ Зеландіи представляются намъ кангуру,-- эти двуутробки почти съ человѣка ростомъ: онѣ ходятъ на заднихъ ногахъ и на жесткихъ хвостахъ своихъ, какъ будто на треножникахъ, подпрыгивая такъ, что легко могли бы вскакивать въ третій этажъ любаго дома...
Разнородныя движенія крупныхъ животныхъ, безъ сомнѣнія, болѣе другихъ бросаются въ глаза; но мелкія устроены отнюдь неменѣе чудесно. Видали ли вы крота, вытащеннаго изъ темной норы своей на свѣтъ божій? Онъ не можетъ скоро бѣгать, но роется съ помощію головы и переднихъ, широкихъ лапокъ своихъ такъ быстро, что можно подумать будто онъ въ этой землѣ не роется, а плаваетъ. И сколько такихъ роющихся звѣрковъ! Самое хожденіе мухъ и другихъ насѣкомыхъ по потолку есть уже чудо,-- и не потому ли оно кажется намъ столь обыкновеннымъ, что мы къ нему давно привыкли,-- присмотрѣлись еще съ тѣхъ поръ, когда ничему не умѣли дивиться?
Но, какъ ни могущественно само по себѣ движеніе, для доставленія защиты и пищи животному, оно ничто въ сравненія съ орудіями, дозволяющими ему сознавать то, что вокругъ его совершается, то-есть съ орудіями чувствъ; еще менѣе значительно оно въ сравненіи съ смышленостью, и наконецъ, безконечно менѣе сравнительно съ разумомъ, коимъ одаренъ человѣкъ.
"Чѣмъ совершеннѣе орудія чувствъ, тѣмъ совершеннѣе интеллектуальныя способности животнаго. Положеніе это, кажется, не требуетъ подтвержденія; однакоже, чтобы вполнѣ оцѣнить его справедливость, должно сознать, въ чемъ состоитъ совершенство органовъ чувствъ.
Многія птицы и млекопитающія надѣлены, напримѣръ, несравненно большею силой зрѣнія, обонянія, или слуха, нежели человѣкъ; но можно ли сказать вслѣдствіе этого, что зрѣніе, слухъ или обоняніе этихъ животныхъ совершеннѣе человѣческаго? Орелъ или коршунъ, парящіе на такой высотѣ, что ихъ едва можно различить снизу, тѣмъ не менѣе видятъ оттуда мельчайшую добычу между кустами или травой: слѣдовательно они одарены, сравнительно съ человѣкомъ, необычайною дальнозоркостью. Собака или волкъ необыкновенно далеко чуютъ не только падаль, но и живую добычу -- птицу или зайца, скрывающихся въ 4ащѣ кустовъ и травъ. Сайгакъ за нѣсколько верстъ слышитъ въ степи осторожную походку охотника или приближеніе хищнаго звѣря, крадущагося въ при-аральскихъ камышахъ. Но если перечисленныя животныя, и еще многія другія, дѣйствительно превосходятъ человѣка силой одного или двухъ чувствъ, то нѣтъ ни одного, которое бы превосходило человѣка тонкостію, а главное гармоническою соразмѣрностію всѣхъ пяти чувствъ вмѣстѣ.
Уничтоженіе или ослабленіе одного изъ пяти чувствъ у человѣка неминуемо ведетъ за собою ослабленіе умственныхъ способностей. Если изъ двухъ людей, рожденныхъ съ одинаковыми способностями и развивающихся при совершенно-одинаковыхъ условіяхъ, одинъ ослѣпнетъ, то само собою разумѣется, что слѣпой въ умственномъ развитіи своемъ отстанетъ отъ зрячаго, потому уже, что для замѣны зрѣнія онѣ принужденъ употребить нѣкоторое время на изощреніе осязанія. Вспомнимъ, что, по сравненію съ человѣкомъ, всѣхъ животныхъ можно считать нѣмыми, ибо даже глухо-нѣмому человѣку легче передавать свои ощущенія и мысли нежели любому животному. Но не говоря уже о нѣмотѣ животныхъ, въ развитіи самыхъ пяти чувствъ они передъ человѣкомъ мы слѣпы, или глухо-нѣмы, или лишены обонянія, или, за малыми исключеніями, лишены даже осязанія. Что же касается до тонкости чувствъ, которой животныя вообще лишены, то за это существуетъ много доказательствъ: главнѣйшимъ изъ нихъ почитаемъ мы слѣдующее:
Тонкость каждаго чувства опредѣляется именно гармоническою соразмѣрностію всѣхъ пяти. Ребенокъ видитъ сначала всѣ предметы на одномъ планѣ, какъ бы они ни были далеко другъ отъ друга: перспектива для него не существуетъ, и онъ одинаково протягиваетъ ручки за яблокомъ, предлагаемымъ ему матерью, и за тою маленькой коровкой, которая пасется на лугу въ пятидесяти саженяхъ отъ него. Только въ послѣдствіи, съ помощію осязанія, начинаетъ онъ по глазомѣру судить о разстояніяхъ и получаетъ тонкость зрѣнія.
Изъ этого очевидно слѣдуетъ, что животныя, коихъ осязаніе сравнительно съ человѣческимъ крайне грубо, не въ состояніи достигнуть настоящей тонкости зрѣнія и ощущеній вообще. Развитіе одного чувства насчетъ другаго всегда ведетъ за собою односторонность въ общемъ развитіи; въ человѣкѣ оно было бы неправильностію; но у животныхъ сильное развитіе одного изъ орудій чувствъ нерѣдко опредѣляетъ высокую степень смышлености. Примѣръ слона служитъ тому отличнымъ доказательствомъ. Это неуклюжее и тяжелое животное обязано одному своему хоботу тѣмъ, что умственныя его способности равняются собачьимъ и даже обезьяньимъ, тогда какъ и собака и обезьяна одарены несравненно совершеннѣйшимъ зрѣніемъ, слухомъ, обоняніемъ, вкусомъ и даже осязаніемъ. По степени развитія чувствъ своихъ, слонъ долженъ бы равняться смышленостью какому-нибудь носорогу или бегемоту,-- одному изъ глупѣйшихъ животныхъ. Но хоботъ ставитъ его неизмѣримо выше; а между тѣмъ это не что иное, какъ превосходный органъ осязанія и хватанія. Можно полагать, что еслибы между слонами родился уродецъ безъ хобота, то былъ бы такъ же глупъ, а можетъ-быть и глупѣе носорога и бегемота. За то природа и постаралась надъ хоботомъ, который есть, впрочемъ, не болѣе какъ удлиненный носъ. Онъ состоитъ изъ нѣсколькихъ тысячъ мелкихъ мышцъ {См. G. Cuvier, Regne animal и Leèons d'anatomie comparée. }, дозволяющихъ ему принимать самыя разнообразныя направленія и формы, заканчивается растяжимымъ прибавкомъ, въ видѣ пальца, и служитъ, какъ извѣстно, не только для добыванія пищи, питья, препровожденія ихъ въ ротъ и для защиты, но и для весьма тонкаго осязанія. По милости хобота, слонъ не долженъ безпрестанно наклонять голову и вообще производить головою какія-либо усиленныя движенія, которыя причиняютъ постоянные приливы крови къ мозгу и вслѣдствіе того затемнѣніе умственныхъ способностей.
Если одинъ органъ, съ исключительною тщательностію отдѣланный природой, можетъ доставить самому неуклюжему изъ земныхъ млекопитающихъ такое совершенство умственныхъ способностей и тѣмъ надолго обезпечить его существованіе на землѣ, то удивительно ли, что человѣкъ, у котораго каждый палецъ на рукѣ, каждый участокъ кожи на тѣлѣ есть въ своемъ родѣ совершеннѣйшее произведеніе природы, чинитъ себѣ на землѣ полную защиту и спокойствіе, среди всевозможныхъ враждебныхъ условій, и притомъ сравнительно безъ всякихъ естественныхъ, физическихъ средствъ къ оборонѣ или нападенію?
Если безсмертный духъ, по совершенству своему родственный съ Божествомъ, могъ поселиться въ матеріи, одушевить ее, то, безъ сомнѣнія, онъ долженъ былъ избрать своимъ мѣстопребываніемъ такое тѣло, какимъ одаренъ человѣкъ: въ этомъ тѣлѣ все подчинено одной общей идеѣ -- усовершенствованію чувствъ, съ цѣлію доставить наибольшія удобства интеллектуальной дѣятельности.
Сказавъ, что изъ всѣхъ движущихся существъ человѣкъ есть единственное истинно-двурукое и двуногое, Кювье доказываетъ, что тѣло его приспособлено именно и къ вертикальному положенію { Regne animal. }. Затѣмъ, въ сжатыхъ, но мастерскихъ выраженіяхъ, знаменитый естествоиспытатель показываетъ, до чего одна эта вертикальность способствуетъ развитію умственныхъ способностей и до чего каждая черта организма приспособлена къ той же цѣли. Послѣ ряда доказательствъ, очевидно направленныхъ противъ тѣхъ, которые выразили странную мысль, будто человѣкъ создавъ для хожденія на четверенькахъ, Кювье говоритъ: "Итакъ, человѣкъ долженъ держаться только на ногахъ своихъ. Онъ сохраняетъ полную свободу рукъ, для упражненія въ искусствахъ, а органы его чувствъ наилучшимъ образомъ приспособлены для наблюденія. Руки его, извлекающія уже столько выгодъ изъ своей свободы, не менѣе совершенны и по своему строенію. Большой палецъ, болѣе длинный чѣмъ у обезьяны, даетъ большую ловкость для хватанія мелкихъ предметовъ; всѣ пальцы, за исключеніемъ золотаго { Золотой палецъ, слѣдующій за мизинцемъ, потому такъ называется, что на немъ обыкновенно носятъ обручальное кольцо.}, пользуются отдѣльнымъ движеніемъ, чего нѣтъ ни у одного животнаго. Ногти, прикрывая концы пальцевъ только съ одной стороны, даютъ опору осязанію, нимало не уменьшая тонкости ощущенія. Кисти прикрѣплены къ рукѣ, которая въ свою очередь имѣетъ прочную опору въ лопаткѣ и ключицѣ и т. д. Далѣе Кювье показываетъ, какъ самая величина мозга, положеніе внутренностей и кровяныхъ сосудовъ, соразмѣрены съ вертикальнымъ положеніемъ человѣка, имѣющимъ столько вліянія на интеллектуальныя его способности.
Итакъ, куда мы ни заглядывали, бѣгло обозрѣвая оба царства живыхъ существъ, несмотря на эту бѣглость и поспѣшность, не дозволявшія намъ углубиться въ причины вещей, повсюду мы видѣли соотвѣтственность съ тѣми или другими, общими или частными цѣлями природы, повсюду встрѣтили одну и ту же нить, связующую всѣ существа и всѣ явленія между собою, словомъ, видѣли то, что назвали мы гармоніей въ природѣ.
Если, лично отстранившись отъ тѣхъ явленій, которыя насъ до сихъ поръ занимали, мы станемъ мысленно на высшій наблюдательный пунктъ и бросимъ взглядъ на всю цѣлость природы, то умъ и воображеніе наше поражены будутъ безпрерывною смѣной причинъ и послѣдствій, безконечными рядами слѣдующихъ другъ за другомъ и расходящихся изъ столькихъ различныхъ центровъ, сколько отдѣльныхъ явленій представится умственному нашему взору!
Дѣйствительно, каждое явленіе, какъ бы оно ни было мелко, каждая частица матеріи, въ одно и то же время представляется намъ и причиной и слѣдствіемъ; мало того, каждое явленіе въ данный мигъ можетъ быть принято за центръ міровой дѣятельности, за исходъ всего совершающагося въ природѣ; ибо природу можно сравнить съ безконечною сѣтью, которой петли всѣ между собою равносильны, и нѣтъ причины ту или другую принимать за первоначальную: всѣ кажутся первыми и въ то же время послѣдующими.
Капля дождя косвенно устремляется изъ темной тучи, вмѣстѣ съ безчисленнымъ множествомъ другихъ капель: она смачиваетъ сухую землю, растворяетъ тамъ разныя вещества, входитъ въ составъ растенія, изъ котораго снова подымается парами въ воздухъ, опять носится съ тучами и, быть-можетъ, во второй разъ ниспадаетъ дождемъ. Попавъ теперь въ рѣку и будучи поглощена рыбой, она на нѣкоторое время составляетъ часть ея тѣла, быть-можетъ, переходитъ и въ человѣка, и Богъ знаетъ, когда эта капля, уловленная нами на пути ея съ неба на землю, начала свое существованіе: можетъ-статься, она уже нѣсколько тысячъ лѣтъ вращается такимъ образомъ.
Другая подобная капля, павъ на землю дождемъ и перейдя въ растеніе, напримѣръ, въ пшеницу, могла войдти въ составъ ея зерна, быть погребенною съ муміей какого-нибудь египетскаго жреца, или занесенною въ темную, сухую норку полеваго звѣрка, и тамъ оставаться недѣятельною на сотни и тысячи лѣтъ... Эта водяная капля, прослѣженная нами въ ея странствіяхъ, не представляетъ ли намъ безконечнаго ряда причинъ и слѣдствій, не можетъ ли она, въ каждый моментъ своего существованія, считаться центромъ всевозможныхъ явленій? Она, вмѣстѣ съ другими каплями воды, была причиной растворенія веществъ въ почвѣ, одною изъ причинъ, продолжавшихъ жизнь растенія, причиной образованія тучъ, жизни рыбы, человѣка, а между тѣмъ, каждое изъ этихъ явленій само по себѣ можетъ служить исходнымъ пунктомъ нашему разсужденію, и самая дѣятельность водяной капли окажется тогда слѣдствіемъ каждаго изъ нихъ.
Зрѣлое пшеничное зерно, можемъ мы сказать, содержитъ въ себѣ элементы дождевой капли: глубоко зарытое въ землю, оно остается, вмѣстѣ съ каплей, бездѣйственнымъ на сотня лѣтъ; но вотъ, оно случайно извлечено на свѣтъ и воздухъ, въ искусныхъ рукахъ европейскаго садовника {Извѣстно, что нѣкоторыя луковицы и хлѣбныя зерна, найденныя въ гробницахъ мумій, взошли и дали плодущія растенія. Два пшеничныя зерна, привезенныя однимъ путешественникомъ изъ египетскихъ катакомбъ въ Германію, были вымачиваемы сначала въ маслѣ, потомъ въ водѣ; наконецъ, они проросли и дали плодущія сѣмена; эта пшеница оказалась совершенно сходною съ одною изъ породъ, воздѣлываемыхъ теперь.} оно взошло, и вотъ капля наша составляетъ часть растенія, возросшаго уже не подъ свѣтлымъ небомъ Египта, а въ пасмурной атмосферѣ Великобританіи. Тутъ капля перешла въ новое зерно, также пшеничное, но уже его не зарывали болѣе въ землю, а превратили въ пѣнистое пиво, и капля потекла по жиламъ какого-нибудь Шотландца; а можетъ-быть еще прежде того, во время пивоваренія, превратилась она въ паръ и присоединилась къ тучамъ, нависшимъ надъ Лондономъ.
Но превращеніе водимой капли въ пары, присоединеніе ея къ тѣлу растенія, животнаго щи человѣка, ея движеніе и дѣятельность то здѣсь, то тамъ, не связано ли все это съ явленіями теплоты и прочихъ химико-физіологическихъ силъ, не есть ли она съ одной стороны причина дѣятельности этихъ силъ, а съ другой слѣдствіе ихъ существованія?
Разсуждай такимъ образомъ, мы еще болѣе убѣждаемся въ существованіи той тѣсной гармоніи, которая связуетъ между собою всѣ частицы мірозданія; но вмѣстѣ съ тѣмъ, естественно задаемъ себѣ вопросъ: какъ же отыскать послѣдовательность, порядокъ этой гармоніи, гдѣ ея начало, на чемъ она основана? словомъ, въ чемъ заключается сущность міровой гармоніи и какъ ее понимать? Ибо на дѣлѣ мы видимъ ея существованіе, но не понимаемъ его.
А. Бекетовъ.
(Окончаніе слѣдуетъ.)
"Русскій Вѣстникъ", No 11, 1860