"Молва" 1833 г., No 48 отъ 22 апрѣля и No 49 отъ 25 апрѣля.
Свифтъ, бывшій приходскимъ пасторомъ, докторомъ, ректоромъ, проповѣдникомъ, и, что всего выше, англійскимъ Рабле (Rabelais), сказалъ однажды на катедрѣ предъ многочисленнымъ и блистательнымъ собраніемъ: "Есть три рода гордости: гордость происхожденіемъ, гордость богатствомъ и гордость умомъ. Я не буду говорить вамъ о послѣдней: между нами нѣтъ никого, кто бы могъ упрекать себя въ подобномъ порокѣ".
Однажды, путешествуя пѣшкомъ, онъ пришелъ вечеромъ въ одинъ торговый городъ, въ которомъ и рѣшился провести ночь. Всѣ трактиры были заняты, потому что это было наканунѣ ярмарки этой стороны. Шутливый докторъ могъ найти только худую харчевню, въ которой, за недостаткомъ порожней постели, былъ принужденъ ночевать вмѣстѣ съ однимъ арендаторомъ, прежде его прибывшимъ. Хотя онъ и былъ раздосадованъ этою непріятностію, однакожъ скрылъ свое неудовольствіе. Едва они улеглись, какъ мызникъ, которому что-то не спалось, вздумалъ начать разговоръ. Онъ увѣдомилъ своего постельнаго товарища, что онъ имѣлъ счастіе наканунѣ того дня сдѣлать многія хорошія покупки. "Что касается до меня, -- отвѣчалъ Свифтъ, -- то я не такъ счастливъ, какъ вы; мнѣ удалось прицѣпить ихъ не болѣе десяти со времени открытія засѣданій".-- "Какъ прицѣпить? Какое же ваше ремесло?" -- "Иногда очень хорошее; я палачъ здѣшняго графства".-- "Возможно ли! Вы палачъ!" -- "Да, и я надѣюсь въ ближайшій вторникъ еще повѣсить въ Тибурнѣ человѣкъ девять, изъ которыхъ одинъ будетъ даже четвертованъ".
Тогда приведенный въ ужасъ мызникъ, не слушая болѣе, бросился съ постели, выбѣжалъ изъ дверей спальни и перебудилъ весь домъ. Прибѣжалъ хозяинъ. "Что съ вами сдѣлалось?" спросилъ онъ мызника.-- "Что со мной сдѣлалось? Чортъ возьми!... Вы плутъ! вы положили меня спать съ палачемъ; и я только теперь узналъ объ этомъ. Развѣ поступаютъ такъ съ честными людьми? Отворите мнѣ поскорѣе ворота, чтобы я могъ убѣжать изъ этой безчестной лачуги". Трактирщикъ, почитая этого человѣка сумасшедшимъ, выпроводилъ его почти нагого на улицу; а англійскій Рабле, довольный своею шуткою, спокойно проспалъ до самаго утра.
Хотя докторъ Свифтъ имѣлъ характеръ грубый и надменный, однако тѣмъ не менѣе былъ добрый и веселый человѣкъ. Однажды, находясь въ своемъ деканствѣ, онъ сидѣлъ въ своей комнатѣ у окна, которое по причинѣ холода было закрыто, и примѣтилъ на дворѣ женщину, которая униженно просила у крыльца его служителя, чтобы онъ вручилъ своему господину бумагу. Слуга принялъ бумагу съ наглымъ видомъ, развернулъ ее и отдалъ назадъ женщинѣ, говоря, что его господину некогда думать о ея просьбѣ.-- "Что ты тамъ говоришь?" тотчасъ вскричалъ докторъ, отворивъ окошко. "Молчи, плутъ, и введи ко мнѣ эту даму". Слуга, который думалъ, что его никто не видитъ и не слышитъ, былъ приведенъ въ замѣшательство и немедленно повиновался.
Свифтъ вѣжливо принялъ женщину, заставилъ ее сѣсть и приказалъ своему лакею принести чего-нибудь прохладительнаго. Когда тотъ исполнилъ его приказаніе, онъ сказалъ ему: "Съ какого времени позволилъ я тебѣ открывать бумаги, адресованныя на мое имя, и дѣлать на оныя отказы тѣмъ, кто подастъ ихъ тебѣ? Ты знаешь, плутъ, что я не одинъ разъ бранилъ тебя за твое пьянство, ложь и за глупости; но теперь, когда я увидѣлъ, что ты не имѣешь человѣчества, я сгоняю тебя; собери свои пожитки, возьми жалованье, и чтобъ тебя болѣе здѣсь не было". Слуга повиновался; и послѣ тщетныхъ просьбъ о хорошей рекомендаціи со стороны доктора, рѣшился наняться на одномъ кораблѣ, гдѣ и служилъ пять лѣтъ. Когда же кончился срокъ его службы, то онъ не желалъ снова вступить въ такое обязательство: состояніе слуги казалось ему пріятнѣе. Онъ опять пошелъ къ декану и умолялъ его объ аттестатѣ, признаваясь въ своихъ погрѣшностяхъ и увѣряя, что пятилѣтняя служба на кораблѣ исправила его. Докторъ приказалъ подать себѣ перо, чернилъ, бумаги и написалъ слѣдующее:
"Такой-то, податель сего, служилъ у меня годъ. Въ продолженіе сего времени онъ оказался пьяницею и лжецомъ, почему я и сослалъ его. Послѣ сего онъ служилъ пять лѣтъ матросомъ; я не могу сказать, до какой степени морская служба исправила его нравственность, и предоставляю это открытіе проницательности тѣхъ, которые захотятъ принять его себѣ въ услуженіе".
Свифтъ.
29 Генваря, 1739.
Экс-матросъ, снабженный симъ страннымъ аттестатомъ и лишенный всякаго другого свидѣтельства, пріѣхалъ въ Лондонъ и представился славному Попе, который узналъ почеркъ доктора. Увѣрившись, что податель письма дѣйствительно былъ тотъ человѣкъ, о которомъ говорилось въ этомъ письмѣ, Попе принялъ его къ себѣ въ услуженіе, въ которомъ и держалъ его до самой своей смерти.
Вотъ другой родъ наказанія менѣе строгаго, но не менѣе оригинальнаго, какъ и предыдущее, которое опредѣлилъ докторъ одной изъ своихъ служанокъ.
На женѣ Свифта, миссъ Стеллѣ Джонсонъ, лежала обязанность нанимать служанокъ для своихъ услугъ, и она, принимая ихъ, предупреждала, что ея мужъ будетъ давать имъ только два приказанія: чтобы онѣ запирали дверь, когда будутъ входить въ комнату, и опять попечительно затворяли ее за собой, когда будутъ выходить. Одна изъ сихъ служанокъ пришла однажды къ Свифту просить у него позволенія идти на свадьбу своей сестры, которая должна была праздноваться въ тотъ день въ десяти миляхъ отъ Дублина. Докторъ не только согласился на то, но присовокупилъ, что онъ дастъ ей свою коляску и отпуститъ съ нею лакея кучеромъ. Въ радости отъ такой милости, служанка забыла затворить за собою дверь, выходя изъ комнаты. Спустя четверть часа, деканъ приказалъ одному слугѣ сѣсть на лошадь и скакать во весь опоръ за молодою дѣвушкою, чтобы заставить ее немедленно воротиться назадъ. Она проѣхала уже половину дороги, когда служитель догналъ ее и объявилъ ей непремѣнную волю господина. Должно было повиноваться, хотя и съ большою неохотою. Она вошла къ Свифту съ весьма оскорбленнымъ видомъ и просила его удостоить ее своими приказаніями. "Я для того воротилъ тебя", отвѣчалъ онъ, "чтобы посовѣтовать тебѣ затворять за собою двери". Потомъ, не желая слишкомъ далеко простирать наказанія, позволилъ ей снова отправиться въ дорогу.
Образъ его путешествованія происходилъ отъ его страннаго характера: иногда онъ нанималъ для того публичныя коляски; но всего чаще путешествовалъ пѣшкомъ съ книгою въ рукѣ. Когда же углублялся дорогою въ чтеніе, то продолжалъ свой путь до самой ночи, не переставая читать и не останавливаясь ни обѣдать, ни отдыхать. Однажды, когда онъ, по своему обыкновенію, съ служебникомъ въ рукѣ, шелъ пѣшкомъ изъ Дублина въ Витерфордъ, въ сопровожденіи того самаго служителя, о которомъ мы говорили выше, то повстрѣчался съ однимъ старымъ ирландскимъ господиномъ, жившимъ по близости того мѣста. Этотъ господинъ, не зная Свифта. спросилъ изъ любопытства о его имени у слуги, который слѣдовалъ за нимъ въ нѣкоторомъ разстояніи. Слуга, бывшій почти такимъ же оригиналомъ, какъ и его господинъ, или сдѣлавшійся таковымъ у него въ услуженіи, отвѣчалъ ему: "Это деканъ Святого Патрика, и я служу ему за мои грѣхи...." -- "Но куда вы теперь идете?" возразилъ дворянинъ....-- "Прямо на небо!!" отвѣчалъ служитель. Удивленный дворянинъ сказалъ ему, что онъ его не понимаетъ; тогда сей послѣдній отвѣчалъ, не запинаясь: "Однакожъ нѣтъ ничего яснѣе: мой господинъ молится, а я пощусь; куда же, по вашему мнѣнію, какъ не на небо, приходятъ съ постомъ и молитвою?" Старый господинъ отклонилъ ихъ отъ сего пути, зазвавъ доктора Свифта въ свой замокъ.
Когда докторъ Свифтъ посѣщалъ въ Англіи своихъ друзей, то обыкновенно проводилъ нѣкоторое время у Попе въ Твиккенгамѣ. Тамъ всякій день, послѣ обѣда, онъ украдкою уходилъ отъ компаніи, для того, чтобы посѣщать одного лишеннаго ума человѣка. Казалось, что онъ заблаговременно хотѣлъ освоиться съ тѣмъ состояніемъ, которое нѣкогда долженствовало быть его собственнымъ удѣломъ. Этотъ великій геній, любившій разговаривать съ сумасшедшими, основалъ гошпиталь для сумасшедшихъ и самъ умеръ сумасшедшимъ. Онъ рано узналъ о недостаткѣ своего физическаго сложенія и очень философически разсуждалъ о своемъ безуміи. "Это, говорилъ онъ, дѣлаетъ стыдъ не человѣку, а природѣ, и похоже на хорошій клинокъ въ худыхъ ножнахъ". Онъ не признавалъ справедливымъ опредѣленіе, вслѣдствіе котораго человѣкъ есть разумное животное; а утверждалъ, что его должно называть rationis capax (способный быть разумнымъ).