Въ черной мглѣ утонула долина,
Не видать въ деревенькахъ огней.
И темна, и печальна вершина,
И безмолвно стоимъ мы на ней.
Помнишь дни? Этихъ дней было много...
Далеко, въ деревенской глуши,
Намъ уснуть не давала тревога
Непокорной и жадной души.
Сердце ныло безсонной истомой,
И казался намъ мертвой тюрьмой
Бѣлый домикъ, покрытый соломой,
Сиротливый, покорный, нѣмой.
Насъ кругомъ осаждали печали,
И не разъ тамъ въ осенней ночи,
Какъ враги, мы угрюмо молчали
При огнѣ одинокой свѣчи.
Но встрѣчаясь глазами случайно,
Мы безмолвно вели разговоръ
О мечтѣ недоступной и тайной,
Про вершины далекія горъ.
Жажда новаго медленнымъ ядомъ
Отравляла намъ кровь, какъ недугъ;
И, когда засыпали мы рядомъ,
Снился намъ фантастическій югъ.
Снились намъ въ глубинѣ панорамы,
Въ тишинѣ кипарисныхъ лѣсовъ,
Величаво-прекрасные храмы
Въ честь невѣдомыхъ новыхъ боговъ.
Бѣлымъ мраморомъ стлались ступени,
Отражаясь въ лазури волны;
Шли по нимъ легкокрылыя тѣни
Съ тихой музыкой вѣчной весны.
Надъ гирляндами лозъ виноградныхъ
Вился путь до вершины, въ чертогъ...
И каскадами брызговъ прохладныхъ
Водопады шумѣли у ногъ.
И надъ всей лучезарной страною
Снилось небо, свѣтлѣй чѣмъ хрусталь,
Все дышавшее жизнью, весною.
Молодое, зовущее въ даль!
То прошло -- и прошло безъ возврата..
Сны сбылись: вотъ и горы и югъ,
Все, о чемъ мы мечтали когда-то,
Что сосало намъ грудь, какъ недугъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Въ черной мглѣ утонула долина,
Не видать въ деревенькахъ огней,
И темна и печальна вершина,
И безмолвно стоимъ мы на ней.
Хороши эти снѣжныя горы,
Эта ширь и свобода высотъ,
Но съ тоской затаенною взоры
Устремляются снова впередъ.
Изъ страны, гдѣ лѣсами бананы
И мимоза, и кактусъ росли,
Насъ зоветъ въ наши бѣдныя страны
Грустный голосъ родимой земли.
Будто чьи-то любимыя руки
Все съ мольбой простираются тамъ...
И вокругъ, въ каждомъ трепетномъ звукѣ
Слово "родина" слышится намъ!