С течением времени Кристо привыкал к тому необычайному миру, который окружал его. Все звери, птицы и гады, наполнявшие сад, были хорошо приручены. С некоторыми из них у Кристо завязалась даже дружба. Собаки со шкурой ягуара, так напугавшие его в первый день, ходили за ним по пятам, лизали ему руки, ласкались. Ламы брали у него хлеб из рук. Попугаи слетали на плечо.
За садом и зверями ухаживали двенадцать негров, таких же молчаливых или глухих, как и Джим. Кристо никогда не слыхал, чтобы они разговаривали даже друг с другом. Каждый молча делал свою работу. Джим был чем-то вроде управляющего. Он наблюдал за неграми и распределял их обязанности. А Кристо, к его собственному удивлению, был назначен помощником Джима. Работы у Кристо было не так уж много, кормили его хорошо. И он не мог жаловаться на свою жизнь. Одно его беспокоило — это зловещее молчание негров. Мысль, что Сальватор отрезал всем им языки, не оставляла Кристо. И когда Сальватор изредка вызывал Кристо к себе, у бедного индейца всякий раз холодело сердце: «язык резать»! — думал он.
Впрочем, Кристо вскоре несколько успокоился за целость своего языка. Старый Джим очень любил опьяняющий напиток — пулькэ, который он сам добывал из сахарного сока агавы[13], подвергая его брожению. Однажды Джим, после хорошей порции пулькэ, уснул в тени оливковых деревьев. Он лежал на спине, раскрыв рот. Кристо воспользовался этим, осторожно раскрыв сучком рот спящего еще шире, и убедился, что язык старого негра находится на месте.
День Сальватора, как и всех, работавших у него, был строго распределен. От семи до девяти утра доктор принимал больных индейцев, с девяти до одиннадцати оперировал, а затем уходил к себе в виллу и занимался там в лаборатории. Кристо, приглашаемый иногда для уборки в доме, поражался роскошью и великолепием огромных мавританских зал, с фонтанами среди пола, устланного у стен дорогими коврами. Но еще больше удивили Кристо лаборатории. Скорее их можно было назвать музеем. Питаемые физиологическим раствором, там пульсировали сердца людей и животных. Отрезанные руки и ноги продолжали жизнь, искусственно поддерживаемую. Иногда эти живые отрезки тела заболевали, и Сальватор лечил их, восстанавливал угасавшую жизнь. Однажды Кристо был перепуган трупом мальчика-индейца. Это тело, лишенное сердца и сознания, продолжало жить. Мало того, — когда Сальватор пропускал сквозь труп электрический ток, — руки и ноги трупа судорожно подергивались.
На Кристо все эти шевелящиеся покойники нагоняли тоску. Он предпочитал находиться среди живых уродов в саду.
Несмотря на все большее доверие, которое Сальватор оказывал индейцу, для него было запретным то, что творилось за третьей стеной. А между тем, это очень интересовало его. Подходя в полдень, когда все отдыхали, к высокой стене, Кристо слышал доносившиеся из-за стены детские голоса. И что особенно удивляло его, он улавливал индейские слова. Иногда в детские голоса вмешивались чьи-то еще более тонкие, визжащие и как будто спорившие с детьми на каком-то непонятном наречии.
Наконец, случай помог Кристо проникнуть и за эту загадочную третью стену.
Однажды Сальватор встретил Кристо в саду, подошел к нему и, глядя пронизывающе прямо в глаза, сказал.
— Ты уже месяц работаешь у меня, Кристо, и я доволен тобой. В нижнем саду заболел один из моих служащих. Ты заменишь его. Ты увидишь новые вещи. Но помни наш уговор: крепко держи язык за зубами, чтобы не потерять его…
— Я уже почти разучился говорить среди ваших немых слуг, сеньор, — ответил Кристо.
— Тем лучше. Молчание — золото. Чем крепче ты будешь молчать, тем больше ты получишь золотых пезо. Я надеюсь через две недели поставить на ноги моего больного слугу. А потом… Кстати, ты хорошо знаешь Анды?[14]
— Я родился в горах, сеньор.
— Тем лучше. Мне нужно будет пополнить мой зверинец новыми животными и птицами. Я возьму тебя с собой. А теперь иди. Джим проводит тебя в нижний сад.
Кристо уже привык к неожиданностям. Но то, что он увидел в нижнем саду, еще раз поразило его своей необычайностью.
На большом, освещенном солнцем лугу резвились обезьяны и голые дети. Все дети, как заметил Кристо, принадлежали к различным индейским племенам. Среди них были и совсем маленькие, не более трех лет, и двенадцати-тринадцатилетние подростки. Каждый из них обладал какой-нибудь странной особенностью. У одних имелись длинные обезьяньи хвосты. Хвостатые дети прекрасно владели этим придатком: они отгоняли хвостом мух, пускали его в ход, как плеть, во время драки закручивали хвост кольцом, убегая друг от друга.
У нескольких детей ноги и руки были как будто выворочены в суставах. Эти дети могли сгибать руки в локте в любом направлении и вертеть руку в локтевом суставе с тою же подвижностью, как и кистью руки. Иные могли заворачивать голову и ноги в обратную сторону и бежать с одинаковою скоростью как вперед, так и назад, не поворачивая туловища. Наконец, были дети с необычайно развитыми ногами. Они делали, без разбега, гигантские прыжки, не менее двух с половиной метров высоты и четырех метров длины. Все эти странные дети прятали свои незамысловатые игрушки — цветные камушки и раковины — в карманы, имевшиеся в их собственной коже на боку и груди. Кристо заметил, что у одного ребенка кожа левой ноги была значительно белее правой.
Не менее странными существами были и обезьяны. Если некоторые дети обладали хвостами, то многие обезьяны, наоборот, были лишены этого украшения. У большинства обезьян на теле совершенно не было шерсти. Их гладкие тела отличались только различной окраской кожи. И Кристо не мог определить, — были ли это действительно обезьяны, или люди.
Удивительнее же всего было то, что все эти обезьяны, — одни лучше, другие хуже, — умели говорить. Они-то и вступали с детьми в споры, бранясь визжащими тонкими голосами. Но, в общем, они мирно уживались с детьми и ссорились с ними не больше, чем дети между собой.
«Если негры молчат, как рыбы, то каждая обезьяна здесь говорит за троих» — размышлял индеец.
Кристо обошел весь сад. Он был меньше, чем верхний, и еще более спускался по направлению к заливу, упираясь в отвесную, как стена, скалу.
Море было недалеко за этой стеной: сюда долетали звуки морского прибоя.
Обследовав через несколько дней эту скалу, Кристо убедился в том, что она искусственная. Четвертая стена охраняла какую-то новую тайну Сальватора. В густых зарослях глициний Кристо обнаружил низкую железную дверь, выкрашенную под серый цвет скал, совершенно сливавшийся с ними.
Кристо прислушался. Но, кроме шума прибоя, он ничего не слышал. Что находится за этой скалой? Куда ведет эта узкая дверь? На берег моря?..
Крик детей прервал мысли Кристо.
Дети, крича, с веселым испугом, смотрели на небо. Кристо поднял голову и увидел небольшой красный детский шар, летевший через сад. Ветер относил шар в сторону моря.
Этот шар почему-то очень взволновал Кристо. Он начал беспокоиться. И как только выздоровевший слуга вернулся, Кристо отправился к Сальватору и сказал ему:
— Сеньор, мы скоро поедем на Анды, быть может надолго. Разрешите мне повидаться с внучкой…
Сальватор нахмурился. Он не любил, когда его служащие уходили со двора, и потому предпочитал иметь одиноких. Кристо молчаливо выжидал, с преданностью собаки глядя в глаза Сальватора.
А Сальватор, как бы гипнотизируя Кристо взглядом, в третий раз сказал ему:
— Помни наш уговор. Береги язык. Иди. Возвращайся не позже, как через три дня. Подожди!.. — Сальватор удалился в другую комнату и вынес оттуда увесистый замшевый мешочек, в котором позванивали золотые пезо.
— Вот твоей внучке. И тебе… за молчание.