Вторую ночь Престо провёл почти так же плохо, как и первую. Он долго не мог заснуть. Сидя в глубоком сафьяновом кресле, он проверял в памяти волнующие впечатления дня. Очаровательная женщина, превращённая злым недугом в какую-то страшную ведьму, карлики, великаны, и среди всех этих уродцев и чудовищ — доктор Цорн как волшебник, который собирается разрушить злые чары и вернуть всем уродцам вид нормальных, здоровых людей.
Престо начинал дремать, и ему пригрезилось, что женщина-чудовище с огромным подбородком поднимается со своего кресла, идёт к нему и, простирая свои уродливые большие руки, говорит:
«Я люблю тебя, Тонио, жених оставил меня. Но ты мне нравишься больше, чем жених. Мы оба уроды. Мы стоим друг друга. И мы родим уродов, каких не видал ещё свет… Они будут так смешны, что все люди подохнут от смеха. И тогда землю наследуют наши потомки. Над ними уже никто не будет смеяться, потому что все будут ужасающе уродливы. И уродство будет признано красотой. И самый уродливый будет признан самым красивым…»
Тонио проснулся в холодном поту.
«Какой отвратительный сон…» — подумал он. И вдруг быстро сел на кровати и схватился за голову. Одна мысль поразила его: «Я бежал во сне от страшной мисс Веде. А разве я сам лучше? Да, Гедда Люкс была права, тысячу раз права, отвергнув меня. Как несправедливо жесток я был с нею в последний раз… Что, если в самом деле Гедда умерла от смеха? Я оставил её без памяти. Быть может, у неё слабое сердце…»
Тонио соскочил с кровати и зашагал по комнате.
«Надо будет телеграфировать Гофману, спросить его. Впрочем, Гофман, наверно, уже уехал… Если я в самом деле убил её смехом, то начнётся следствие, меня арестуют, быть может, обвинят в убийстве и казнят. И я умру уродом… Нет! Нет! Если Гедда умерла, этого не исправишь. Кроме Гофмана, никто не знает о том, куда я уехал. Сначала надо излечиться от уродства, а там будет видно… Однако как расшатались у меня нервы! Надо взять себя в руки».
Тонио заставил себя лечь в кровать, но до самого утра не мог уснуть. «Безобразие — самая тяжёлая болезнь!» — повторял он в бреду. Только когда первые утренние лучи осветили верхушки деревьев, Тонио задремал, повторяя в полусне неизвестные мудрёные слова, которые звучали как заклинания: «Гипофиз… Гормон… Акромегалия… Гиперфункция…»
— Нет, право, от этого можно с ума сойти, — говорил Престо, проснувшись в одиннадцать часов утра. — Я должен знать совершенно точно, что такое эти гормоны и гипофизы, я должен знать всю механику, — тогда туман рассеется, и в голове будет порядок.
Умывшись, Престо подошёл к большому зеркалу в ванной комнате и внимательно рассмотрел своё лицо. О, недаром он был киноартистом! Он знал каждый миллиметр этого лица, безобразного и смешного.
— Лопоухий, туфленосый уродец! — сказал Престо, обращаясь к своему отражению в зеркале. — Скоро тебе придёт конец. Ты сгоришь, утечёшь, улетучишься, а на смену тебе придёт… хотел бы я знать, как буду я выглядеть после лечения, — сказал Престо уже другим тоном.
Быстро одевшись, он пошёл к доктору Цорну, но тот был занят с больными, и Престо отправился бродить по парку.
У содержателя ярмарочного балагана глаза разгорелись бы при виде всех этих уродцев. Их хватило бы на составление не одной труппы карликов и великанов. Престо встречались мужчины и женщины, толстые, едва переваливающиеся на ногах-тумбах, и тощие, как капитан Фракасс, он видел мужчин с женским бюстом, бородатых женщин… всё это были жертвы игры неведомых Престо сил, скрывающихся в недрах человеческого организма.
Вот уродец с огромной головой и короткими ногами. Это — кретин. Он внимательно осмотрел Тонио и вдруг засмеялся смехом идиота.
— Джим! Джим! Иди скорее, посмотри на это чудо! Тонио Престо соскочил с экрана и пожаловал к нам. Иди, иди, посмотри бесплатный кинематограф! — закричал он, обращаясь к другому больному.
Престо узнавали все, кто только видел его на экране. А кто же не был в кино? Кретины, великаны, привлечённые «живым Престо», шли следом за ним. Это раздражало его. Он сделал крутой поворот на боковую дорожку и неожиданно вышел к теннисной площадке. Мужчины и женщины в белых спортивных костюмах с увлечением играли в теннис. Это были вполне нормальные люди. «Вероятно, выздоровевшие», — решил Престо.
В некотором отдалении стояли уроды. Они жадно наблюдали за играющими.
Как впоследствии узнал Престо, между уродами и людьми, вернувшими себе нормальный вид, были своеобразные отношения. Уроды очень хотели быть в обществе пациентов, которые уже прошли курс лечения. Это поднимало настроение уродов, укрепляло их надежду на то, что они скоро будут такими же здоровыми, нормальными людьми. Выздоровевшие же очень неохотно встречались с уродами, чуждались их, так как вид уродов напоминал им собственное недавнее уродство. Они начинали волноваться. Некоторые женщины вынимали даже зеркальце, чтобы убедиться, что безобразная личина спала с их лица. И поэтому в городке Цорна всегда существовало несколько общественных кругов, как в иерархии общественных классов. «Плебеи и парии», уроды, по мере хода лечения переходили в «высший» класс вместе со своей кастой, своим кланом.
Скоро Престо заметили и здесь. Тогда он углубился в самый конец городка-парка. За невысокой стеной он услышал детские голоса. Там было детское отделение.
И снова назойливые взгляды встречных больных, смех, приглушённые голоса: «Престо! Смотрите, Престо!..»
Увы, здесь он был последним из париев.
Престо вернулся домой и до вечера никуда не выходил. Только с наступлением темноты, когда большинство больных разбрелось по своим виллам. Престо вновь направился к дому доктора.
Цорн повстречался ему на полдороге.
— Я к вам, — сказал Цорн. — Идёмте гулять. Перед сном это полезно. Как спали вы прошлую ночь?
— Плохо. Я думаю, в этом виноваты ваши гипофизы. Я хочу знать, что это за звери, иначе мне будет казаться, что я хожу окружённый злыми демонами, как это казалось моему далёкому предку.
— Ну что же, давайте знакомиться с «демонами».
— Если можно, доктор, пойдёмте вот этой дорожкой.
И Престо показал на крайнюю глухую дорожку, по которой почти никто не ходил.
Цорн кивнул головой и начал свои объяснения.
— Железы внутренней секреции вы только что назвали «демонами». Так вот, одни и те же демоны могут быть злыми и добрыми. Каким образом? Я вам сейчас объясню. Вы, конечно, знаете, что человеческое тело состоит из многих миллиардов живых клеток, то есть мельчайших комочков живого вещества. Эти маленькие клеточки, выполняя различные, присущие им функции, живут и действуют в удивительном взаимодействии и в полном согласии меж собой. Чем больше изучаешь жизнь тела, тем больше удивляешься этой гармонии частей, этому порядку и согласию, царящему между всеми клетками и частями организма. Кто устанавливает этот порядок? Вопрос, который давно интересовал учёных. В течение девятнадцатого века учёные полагали, что все части и клетки организма связываются и объединяются нервной системой, а мозг является центром, которому слепо подчиняются все клетки. Однако оказалось, что это не совсем так. Мозгу отведено более скромное, хотя и очень важное место. Он является центром передачи возбуждения с одной точки тела на другую. Такая передача носит название рефлекса. Но рефлексами вовсе не исчерпывается проявление жизни организма, центральная нервная система не есть главная система. Нервных систем, в сущности, несколько, и мозг не есть центр всего тела. Организм управляется, как оказалось, более сложным порядком. Клетки вырабатывают особые химические вещества, которые стимулируют работу желез и мышц. Мышцы накопляют для клеток питательные продукты и продукты обмена, а железы вырабатывают особые вещества, называемые гормонами. Эти вещества не идут в отбросы организма и имеют роль активных деятелей. Они-то и определяют форму организма. Взаимный обмен гормонов даёт гармонию всему организму. Миллиарды клеток живут в точно установившемся взаимодействии. Некоторые органы, например, выделяют только гормоны. Такие органы называются железами внутренней секреции, и если, скажем, один из этих органов, желез, работает слишком активно, то он начинает преобладать в работе организма, количество же других факторов уменьшается, и организм претерпевает существенные изменения: человек ненормально полнеет или худеет, в детском возрасте — усиленно растёт или же задерживается в росте; бывают и более глубокие изменения, приводящие к физическому уродству. Таким образом органы внутренней секреции, или железы, играют роль регуляторов, и их немало: щитовидная железа, паращитовидная железа, зобная железа, гипофиз, надпочечники и много других. Кстати, о щитовидной железе. Вы где родились?
— В горах Бурчиада.
— Я так и полагал. В местах, стоящих высоко над уровнем моря, в почвах выветриваются, выщелачиваются и вымываются дождями питательные соли, необходимые для координации действий организма при питании некоторых органов, и щитовидной железе в этих условиях не хватает материала. Потому-то в ваших местах так много больных зобом. Ведь зоб — это ненормальное развитие заболевшей от недостатка питания щитовидной железы. Ваша болезнь тоже происходит от нарушения деятельности желез внутренней секреции. Однако это нарушение имеет у вас несколько необычный характер. Дело в том, что у людей вашего типа обычно наблюдается замедленность движений и всех процессов душевной жизни. Они вялы, тяжелодумны, флегматичны, тупы и напоминают собою добродушных животных. Правда, живой ум встречается и между ними. Но у вас не только живой ум, у вас активный, деятельный, творческий ум и повышенная восприимчивость и чувствительность нервов. Скажите, приступы усиленного сердцебиения у вас бывают?
— Бывают, — ответил Престо.
Цорн кинул взгляд на его руки.
— Вы чуткий, нервный, впечатлительный. Вы легко возбудимы, в вашем организме как будто действуют две взаимно-противоположные силы. Я уже имею представление о вашем характере, темпераменте и умственном складе. С вами придётся, как видно, повозиться. Вы, конечно, хотите иметь нормальный рост, нормальные пропорции тела и лицо, какое было бы у вас, если бы нарушение желез внутренней секреции не наложило на него своей печати?
— Ну разумеется, — ответил Престо.
— Вы так и не видали своего настоящего лица. Постараемся выявить его. Я делаю то, чего пока не делают другие врачи. Меня называют колдуном, кудесником. Так же называли нашего селекционера Бербанка. Я делаю не больше его. Он творит чудеса, изменяя форму и всю «конструкцию» плодов и овощей. Я же работаю над изменением формы и содержания человеческого организма. Пройдёмте, посмотрим мой «музей». Я покажу вам кое-какие мои трофеи. Я обогнал своих коллег, — продолжал Цорн, направляясь к дому. — Мне удалось создать замечательные препараты из гормонов желез внутренней секреции. При помощи этих препаратов мне удаётся изменять формы и рост даже взрослых людей в сравнительно короткий срок. Посмотрите, — сказал Цорн, когда они вошли в комнату, смежную с кабинетом, — вот как выглядит сила, которая произвела все эти чудеса.
Он взял альбом, раскрыл его и показал Престо фотографии. На левой стороне были сняты ужасные уроды, на правой — вполне нормальные люди, среди которых были даже очень красивые. Между лицами левой и правой стороны было только отдалённое, едва уловимое сходство.
— Это до лечения, а это после, — сказал с гордостью Цорн, показывая на левую, потом на правую страницу альбома.
И он имел право гордиться. Казалось, он мог лепить формы тела и лица людей по своему желанию.
— Это всё мои европейские трофеи. Ведь я начал свою работу во Франции у Сабатье, — сказал Цорн. — А вот первые американские. К сожалению, представители нашей официальной медицины, как мне пришлось слышать от Крукса, не очень доброжелательно относятся к моим опытам. В церковных кругах также ропщут. Впрочем, пока мне не мешают. А вот, — он показал на шкаф со стеклянными дверцами. На полках виднелись большие аптечные белые банки с латинскими надписями на этикетках. — Средневековый кудесник много дал бы за эти банки. В них содержатся порошки. Одни из них увеличивают рост, другие уменьшают…
— Неужели вы в состоянии уменьшить или увеличить рост уже взрослого человека?
— Да, смогу сделать даже такое «чудо». Вот этот порошок радикально излечивает от ожирения, этот — худых людей превращает в полных. Словом, живи я пятьсот лет тому назад, я мог бы «заколдовывать» и «расколдовывать» людей, получая за это огромные деньги.
— И покончили бы дни свои на костре.
Цорн улыбнулся.
— Возможно. Теперь меня не сожгут живьём. Но всё же допечь могут очень сильно. Косность человеческая переживает века.
Докторский приказ «разденьтесь» Престо исполнил механически. Цорн тщательнейшим образом исследовал Тонио.
— Необходимо запечатлеть всю последовательность ваших превращений, — сказал Цорн. — Одного больного я снимал в одной и той же позе каждый день киноаппаратом. Получился изумительный фильм: превращение на глазах зрителей урода в красавца. Но такие снимки отнимают слишком много времени.
На другой день после этого Престо принял первый порошок, который должен был начать невидимую работу в его организме.
В этот день Престо долго стоял перед зеркалом, как бы прощаясь с собой.