Вахтенный, который все время следил за «Уранией», сообщил, что она, сделав поворот на девяносто градусов, полным ходом режет волны, «словно уходит от опасности».
Все заинтересовались этим. Можно было подумать, что Скотт позорно и во все лопатки удирает с поля боя. Миша сразу же вызвал штаб.
Через несколько минут над океаном поднялся огромный столб воды, пламени, дыма и прогрохотал ужасный взрыв.
«Это что еще такое?» — не понимая, спрашивали себя участники экспедиции. А капитаны трех советских судов тотчас дали команду поставить суда форштевнем к месту взрыва и идти полным ходом вперед. Это было сделано своевременно. Огромный водяной вал — гигантский круг, расходящийся во все стороны, — отошел от места взрыва и покатился на пароходы. «Урания» тоже остановилась. Повернулась носом и ждала встречи с водяным валом.
— Неужели он надеялся захватить нас врасплох и потопить? — сказал Маковский.
Водяной вал налетел…
— Держись!
…И упал на пароходы. Их швырнуло носом вверх. Водяная стена со страшным грохотом распалась, волны хлынули на палубу, покатились по ней. Вал покатился дальше. Второй, третий, четвертый — каждый следующий становился меньше и меньше. Наконец, пароходы закачались, как во время мертвой зыби, в размеренной килевой качке.
— Смотрите на «Уранию»! — крикнул кто-то.
«Урания» быстро приближалась к месту взрыва, взлетая на волнах.
Когда волнение полностью утихло, с «Урании» стали бросать кошки, драги.
— Вперед, к «Урании»! — скомандовал Маковский, и траулер быстро двинулся.
На месте взрыва плавали доски, обломки мебели, спасательные круги. На одном из них виднелась надпись «Левиафан».
— Так вот оно что! — воскликнул Маковский. — Скотт, очевидно, решил, что часть бочонков с золотом могла остаться на пароходе. Поднять пароход невозможно, но можно взорвать его и потом искать среди обломков. Слабая надежда: разве взрыв не мог повредить и бочонки? Но ничего иного Скотту не оставалось.
— Лишь бы только уцелели пластинки Хургеса, — сказал Барковский. Несмотря на то что была уже ночь, и на «Урании», и на советских пароходах закипела работа. С «Серго» опустили телеоко и стали осматривать дно. Телеоко Скотта было спущено еще раньше. Его кошки уже поднимали на поверхность то одну, то другую вещь. Оба парохода работали бок о бок, но Скотт вынужден был мириться с этим. Он сам настаивал на том, чтобы работы велись поблизости.
По приказу Барковского «Урания» была, ярко освещена с траулера огромным прожектором. С другого борта «Урании» был подведен «Персей», который также освещал «Уранию». Ни одно движение на «Урании» не оставалось не замеченным советскими моряками.
Скотта приводила в ярость эта «бесцеремонность», но он вынужден был мириться с ней. «Неужели они бросятся на абордаж, если увидят, что я выловил бочонок с золотом?» — с беспокойством думал он.
Телеоко траулера скользило по дну. На экране был виден огромный, разрушенный взрывом корпус «Левиафана». Он лежал, словно раненое чудовище. Десятки людей следили за экраном, другие десятки — за тем, что совершается на поверхности.
Вот кошка Скотта вытянула какой-то предмет, похожий на подушку. Каждую вещь поднимали на палубу и показывали Скотту. Он внимательно осматривал и либо откладывал, либо, что было чаще, приказывал выбросить за борт. Драги и кошки работали исправно. На траулере даже не ожидали, что Скотт припас их в таком количестве. Обломки мебели, небольшие дорожные кожаные чемоданы, остатки спасательных поясов, всякий хлам появлялся на палубе «Урании».
Если попадались чемоданы, баулы, сумки, ящики, Скотт бережно откладывал их.
— Это уже на мародерство смахивает.
— Наследник всех утонувших пассажиров дорвался до наследства.
— Подводная барахолка! — шутили матросы траулера. Кошка поднялась над поверхностью воды. На этот раз на ее стальных когтях висел небольшой предмет. Это была металлическая цепочка и на ней металлическая дощечка размером с лист писчей бумаги. Край дощечки был изогнут или оторван при взрыве.
На траулере послышались приглушенные восклицания. Это был самый драматический, самый напряженный момент за все время экспедиции.
Кар первым узнал «скрижали» Хургеса и не удержался от легкого вскрика:
— Это они! Это она! Таблица… Записи…
— Тсс! — Азорес зажал ему рот.
Все примолкли и с замиранием сердца смотрели, что будет с сокровищем, за которое они так упорно боролись. Неужели Скотт все же знал о нем и теперь завладеет им?..
Скотт делал вид, что он абсолютно не замечает яркого света и направленных на него взглядов. Он работал, храня внешнее спокойствие, как будто находился в океане один.
Таблицу на цепочке подали Скотту. Он осмотрел ее с должным вниманием, пожал плечами и поднял вверх, готовясь выбросить за борт эту ненужную ему вещь. Кар снова вскрикнул. В эту минуту над бортом появилась другая кошка, зацепившая какой-то большой узел. Этот узел заинтересовал Скотта. Рука его медленно опустилась, и, наконец, он пренебрежительно швырнул пластинку с цепочкой на палубу.
— Игра это или не игра? — соображали на траулере.
Сокровище лежало так близко, и его нельзя было взять. Нет, Скотт, очевидно, не знал, каким кладом он завладел.
— Как добыть таблицы?.. Пообещать за них найденный бочонок с золотом? Нельзя. Это значило бы сразу набить цену на никчемную, с точки зрения Скотта, металлическую пластинку, и он уже не выпустит ее из рук. Надо предпринять что-то иное. Но сделать сразу и решительно… Скотт может выбросить пластинку за борт, и тогда она погибнет безвозвратно. А уж допустить этого никак нельзя. Где же выход?
Скотт, очевидно, устал. Было уже за полночь, и он приказал прекратить работу. Поднялся из плетеного кресла, на котором сидел, зевнул в сторону траулера, выражая этим свое презрение, и отправился в каюту спать. На палубе остались лишь вахтенные и несколько матросов, которым было приказано привести в порядок разбросанные по палубе предметы, добытые из глубин океана.
«Лишь бы только матросы не выбросили за борт пластинку», — думал каждый участник экспедиции.
На следующий день утром Азорес подошел к капитану.
— Товарищ Маковский, прикажи подвести борт траулера к борту «Урании»! — сказал он капитану.
Капитан удивленно посмотрел на него. Азорес сделал жест рукой, свидетельствовавший, что ему пришла в голову какая-то идея.
Капитан отдал приказ. Траулер начал медленно подходить к «Урании». Когда корабли почти коснулись друг друга, Азорес подошел к борту и начал говорить по-испански с матросами «Урании». Он не ошибся — на «Урании» было много испанцев из Латинской Америки. Услышав родную речь, они охотно подошли к Азоресу и разговорились с ним. Азорес стал бросать им пачки сигарет и развлекать их шутками. Потом он, словно невзначай, увидев на палубе пластинку с цепочкой, сказал:
— В лавочке вашего барахольщика я нашел одну вещь, которая мне может пригодиться.
— Какую?
— Да вот эта цепочка. Она как раз впору моей собачке. Собачка на цепочке. Ну-ка, дайте ее мне.
Матрос засмеялся, подошел к куче хлама, лежавшего на пароходе, поднял цепочку и попробовал оторвать от металлической пластинки, к которой она была припаяна.
— Да ты не беспокойся, дай так, я аккуратно распаяю.
Матрос уже протянул руку к Азоресу, как вдруг за его спиной вырос Скотт. Его глаза гневно блестели.
— Кто смеет распоряжаться моими вещами без моего ведома? — сурово проговорил он.
Вырвав из рук матроса пластинку, он бросил ее за борт.
В то же мгновение кто-то прыгнул в воду с борта траулера. Это был Протчев.
Скотт сразу понял, что он сделал новую ошибку. Эта цепочка с пластинкой, стало быть, имеет немалую ценность, если ради нее человек прыгает в воду, рискуя угодить в пасть акулы. Неужели ее и искали советские пароходы?
Прошла минута напряженного ожидания, а Протчев был под водой. Легкий толчок о борт заставил экипаж траулера оторвать глаза от водной поверхности. Что случилось? Капитан Маковский тотчас понял серьезность обстановки. Капитан «Урании», видимо, хорошо усвоил тактику своего хозяина относительно советских пароходов: вредить им, где только можно, — и приказал поставить пароход так, чтобы «Урания» своим бортом прижалась к борту траулера. Протчев мог быть раздавлен.
— Лево руля! Полный ход! — крикнул Маковский.
Этот быстрый маневр спас жизнь Протчеву. Между двумя пароходами возникла щель, но «Урания» все еще стремилась прижаться бортом к борту траулера. В этот момент в воде появилась голова Протчева. Он задыхался. На его лице было написано отчаяние. Его руки были пусты. Водолаза подняли на палубу. Он проклинал Скотта. Ну, конечно, Протчев успел бы поймать таблицу, если бы не этот подлый маневр. Его едва не раздавило. Ему пришлось нырнуть глубже, туда, где корпус корабля искривляется к килю, и выждать там, пока пароходы немного разошлись. Рискуя снова быть раздавленным, он всплыл на поверхность, чтобы не задохнуться.
— Ничего, найдем пластинку, — утешал его Гинзбург, хотя все были обескуражены не меньше Протчева.
Немедленно в воду были спущены все наличные прожекторы и два телеока. Одно из них проецировало изображения на экран капитанской каюты, второе — на экран палубы.
— Лишь бы не сдвинуться с этого места, — нервничал Гинзбург.
Скотт постарался, чтобы именно так и случилось. «Урания», отходя от траулера, повернулась так, что своим форштевнем зацепила корму траулера, и он стал медленно отходить в сторону.
В запальчивости Азорес выбежал на корму и, выхватив револьвер, закричал:
— Задний ход или буду стрелять!
Он повторил это дважды по-английски и по-испански, переводя револьвер со Скотта на капитана. И столько было решимости в его голосе, что капитан «Урании» подчинился.
— Надеюсь, что это последняя подлость, которую делает нам Скотт, — сказал Азорес, опуская руку с револьвером, но не сходя со своего места.
— Война так война. Со Скоттом больше незачем церемониться! — прокричал Барковский.
— Мы вообще были чрезмерно терпеливы, — ответил Маковский и дал распоряжение всей своей маленькой флотилии.
На «Серго» был спущен якорь, и «Персей» с «Марти» стали полным ходом курсировать по кругу вблизи «Серю», не подпуская «Уранию».
Капитан «Урании» все же попытался подойти к «Серго», но «Марти» на всем ходу зацепил носом за обшивку «Урании» и помял ее.
— Вы будете отвечать за это! — кричал Скотт. — Это противоречит всяким морским законам. Вы поступаете как пираты.
— Сначала вы ответите за все ваши злодеяния, а потом мы согласны отвечать за свои поступки, — спокойно ответил Маковский. — Все ваши незаконные действия запротоколированы, внесены в судовой журнал. У нас есть свидетели-иностранцы…
— Да, я первый готов подтвердить под присягой на суде! — неожиданно выкрикнул Кар по-английски. — Я аргентинский гражданин.
— Я испанец! — добавил Азорес.
Скотт задумался. Он прекрасно понимал, что за свои действия он может серьезно поплатиться. Кроме того, за все повреждения «Урании» Скотт должен будет платить пароходной компании, которая не захочет разбираться, кто виноват.
И Скотт решил отступить, не покидая, однако, поля боя.
Начали снова поднимать затонувшее сокровище.
«Левиафан» лежал на такой глубине, что в жестком водолазном костюме можно было рискнуть спуститься. И Протчев настоял, чтобы его спустили.
Он лазил по дну в своем бочковидном костюме. Вместе с ним рыскали среди обломков парохода сильные лучи прожекторов и телеглаза советских пароходов.
Работа была нелегкая. Надежд на успех немного. Впрочем, никому не приходило в голову отступить.
Миша, не отрываясь, смотрел на экран. У него уже были две заслуги: он первым заметил бочонок с золотом и, предупредив Протчева об опасности, спас ему жизнь. Сейчас Миша хотел первым найти затонувшие таблицы.
Но эту честь ему пришлось разделить с Гинзбургом, который одновременно с Мишей воскликнул:
— Вот она!
Таблица лежала на дне возле изуродованных взрывом железных листов обшивки корпуса «Левиафана». О находке тотчас же было передано Протчеву на дно. Он зацепил цепочку железным крюком, которым теперь кончалась его рука, и приказал поднимать.
Поднимали долго. Миша видел, как отдыхает Протчев во время остановок, держа в протянутой руке драгоценную ношу.
Когда водолаз с пластинкой в руке появился на поверхности воды и наконец был благополучно поднят на борт, раздалось такое громкое «ура», что все матросы «Урании» выбежали на палубу.
Скотт оторопело смотрел на это торжество.
Что за странные люди?
Они нашли бочонок с золотом и не кричали. А вот теперь, зацепив какой-то старый кусок железа, кричат на весь Атлантический океан.
— Теперь мы в конечном счете обязаны только себе, — сказал Маковский.
— И нашему неизменному помощнику — телеоку, — добавил Гинзбург, любовно поглаживая оболочку телеока, тоже поднятого на палубу.
Пластинки отнесли в капитанскую каюту. Пришел слесарь и стал осторожно распаивать загнутый угол.
— А краешка пластинки все-таки нет, — проговорил с сожалением Барковский, который следил из Москвы.
Края пластинок распаяли, и пластинки рассыпались.
Кар нетерпеливо схватил их и стал рассматривать. Он был бледен, губы его дрожали. Казалось, он был готов расплакаться.
Все молчали.
Кар перевертывал страницы этой необычной книги. Потом он горестно сказал:
— Важнейшие формулы пострадали. И… я не знаю, удастся ли мне восстановить их…
— Если не удастся вам, удастся Борину, Тоффелю — десяткам, сотням наших ученых, — сказал Барковский. — Сейчас же сфотографируйте пластинки и передайте копии на все пароходы, надо сберечь любой ценой то, что мы имеем. Не отчаивайтесь, товарищ Кар, пока еще не все потеряно.
— Ну что ж, наша экспедиция закончилась, товарищ начальник? — спросил Барковского капитан.
— Да, — ответил Барковский, — готовьтесь в обратный поход.
— Не беспокойтесь, дорогой товарищ Кар, — обратился он к Кару. — Экспедиция наша, во всяком случае, оказалась небезуспешной. Затраты возмещены золотом, найденным в бочонке, ученые сделали чрезвычайно интересные открытия. Они возобновят свои работы в следующем году. Что касается испорченных пластинок, то вам уже говорил академик Тоффель, что наше богатство — тот новый принцип, который разработан Хургесом для расщепления ядра. Таблицы помогут нам. Мы затратим пять, возможно, десять лет, но добьемся своего. Вы скоро убедитесь (когда лучше познакомитесь с нашим стилем работы), что мы умеем добиваться поставленной цели.
— О, в этом мне нет нужды и убеждаться, — ответил Кар.
***
Трубы советских пароходов задымили.
Задымила и труба «Урании». Срок фрахта закончился, и у Скотта не было больше средств продолжать поиски. Возможно, ему удастся найти компаньонов, чтобы найти золото или… окончательно погибнуть.
Три парохода под советским флагом отплыли на северо-восток, «Урания» — на юго-запад.
Скотт возвращался с пустыми карманами и в отчаянии. Товарищ Кар — с новыми надеждами и огромным интересом.
Два мира — две судьбы…
Океан снова стал пустынным. На том месте, где еще недавно кипели людские страсти, равнодушно катились длинные зеленые волны. Летучие рыбы прыгали из воды, ветер играл волнами.
А под зеленым водным покровом спал особый мир — мир затонувшего города, но и он просыпался для новой жизни.
Телеоко открывало только первые страницы этой интересной книги. А сколько их лежит еще не прочитанными и ждет своего нетерпеливого, любознательного читателя!..
***
— Так тебе, Мишук, и не посчастливилось побывать в экспедиции, — сказал Николай Петрович. — Не горюй. На твой век еще хватит экспедиций!
Миша протянул отцу толстую общую тетрадь.
— Вот дорожный журнал атлантической экспедиции трех советских судов, — сказал он. — Даже участник экспедиции не мог бы написать более точно. Тут материал для целого романа, который можно было бы назвать «Чудесное око».
1935 г.