Неизвестный Александр Беляев. Театральные Заметки.
Историки русского искусства в последнее время обращают много внимания на связь русского искусства с византийским. Византика пустила крепкие корни на русской почве и надолго определила историю русского искусства не только потому, что византийское искусство было продуктом высшей культуры, которая всегда побеждает низшую, но и потому, что основные элементы этого искусства оказались близки по духу славянской душе. Византизм, органически переработанный славянской культурой, создал своеобразное славяно-византийское искусство, с преобладанием в нем содержания над формой, больше того, с каким-то аскетизмом формы, с статуарностью и фундаментальностью художественных построений. Эти черты русского искусства лежали в основании не только древнего зодчества и иконописи. Нет, так, или иначе они пропитали собой все области русского искусства и сохранили свое влияние почти до 20 века. Русская живопись и литература долго несли служебную роль проводников идей, отличались ригоризмом и пуританизмом. "Чистого искусства" в старину гнушались как "бесовской забавы", еще в недавнее время -- как ненужной роскоши.
С этими же чертами предстало русское искусство и пред судом Европы и, прежде всего, литература, как наиболее подвижное в ряду искусство.
Толстой, Достоевский -- вот наиболее яркие образцы глубокого, но тяжеловесного по форме русского искусства.
Репутация этой "тяжеловесности" и "фундаментальности" надолго закрепилась за ними за границей. Да и сами мы также были убеждены, что "французская легкость" совершенно не в нашем духе и, действительно, даже при желании мы долго не в силах были овладеть ею. Первые подражательные шаги в этом направлении были похожи на первые "па" менуэта русской боярышни, закованной в тяжелую, несгибающуюся парчу. Но время делало свое. В области литературы А. П. Чехов первый достиг почти мопассановской легкости и краткости формы. "Лиха беда почин". Чем тяжеловеснее предмет, тем большую силу инерции он развивает.
И русское искусство развило в направлении "легкости формы" такую головокружительную скорость, что скоро, кажется, побьет на арене европейского искусства даже французов, доселе обладающих непревзойденным рекордом "легкости".
Наши балерины и танцоры стали совсем невесомы и эфирны, и уже победили Европу, а в литературе и живописи мы не только докатились до кубизма и футуризма, совершенно вытравившего "содержание", как "пережиток старины", но во многом в этой области "заткнули" за "пояс" и "закидали шапками" самого Маринетти, пророка и творца футуризма.
Той же французской легкости достигли и современные драматурги: "Если боитесь быть скучным, ничему не учите, и ничего не осуждайте". Это хорошо усвоили драматурги последних дней, которые не имеют иной цели, как только предоставить зрителю возможность, провести без скуки пару часов.
Рышков в этой области "маг и волшебник". По его же стопам идет и Гарин, дебютировавший пьесой "Моряки".
Удивительная пьеса. Любое действие из этой пьесы можно выбросить почти без ущерба для содержания. И только если выбросить все 5 актов, пьесе был бы нанесен ущерб. Это "не в суд и осуждение". Просто такой уж у ней организм: деление не уничтожает живучести отдельных частей, -- как у земляного червя. Каждая сценка в отдельности смотрится легко, все в целом носит печать душевного равновесия незлобивого наблюдателя жизни моряков.
На сцену выведено два поколения: Качаунов -- вице-адмирал в отставке, "морской волк", суровый на вид, но, в сущности, добряк "сто марсофалов ему в ухо", -- по его собственному "морскому" выражению. Новое поколение иного склада, но столь же симпатичное. У автора вообще склонность к идеализации. Даже растрате казенных денег бароном Стивенсом автор придает совсем невинный характер. Просто "позаимствование" пустячной суммы в шесть тысяч рублей, которую всегда может прислать тетушка по телеграфу, если припугнуть ее: "застрелюсь, если не вышлешь!" Как мило картавит барон. И с каким достоинством барон возвращает эти деньги товарищу, который пополнил его растрату! Этот поступок окончательно примиряет автора со славным моряком.
Есть в пьесе, конечно, и любовь и страданья, маленькие и большие, которые любящие создают себе сами, чтобы слаще была и пьеса, и их любовь. Наконец, есть даже необитаемый остров, на котором спасается моряк. Впрочем, это уже за сценой.
На сцене мы видали только новенький броненосец, к удивлению, изготовленный в срок.
Пьеса была исполнена очень живо.
_________
Сегодня в театре Д.И. Басманова первый общедоступный спектакль: идет шедшая уже с успехом пьеса "Женщина в 40 лет" (Опасный возраст), где главную роль играет Н. А. Будкевич.
Для первого выхода артиста П.Д. Муромцева, как мы уже сообщали, пойдет пьеса А.Н. Островского. "Женитьба Белугина", кроме Муромцева в пьесе заняты: А.Н. Будкевич, Ю.П. Лаврова, Н.Н. Струйская, М.Я. Генис, и Т.Г. Василенко.
"Смоленский вестник". -- Смоленск. -- 1914. -- No 145. -- (4.07). -- С. 2.