— В вычислении ошибки быть не могло. Я проверял дважды. Архимед трижды. Елена погибла. С нею произошла какая-нибудь катастрофа, — словно в бреду говорил Иван Иванович и смотрел на старушку жену невидящими глазами.
Иван Иванович Тюменев, шестидесятилетний, но еще бодрый старик, и его жена Елена Гавриловна сидели на широкой веранде. Далеко внизу, под обрывом, сверкала речка, по ту сторону речки поднимались поросшие хвойным лесом горные хребты.
Солнце заходило. Теплый воздух был напоен запахом смолы.
Тюменев тяжко вздохнул.
— Пора!
Поднялся, сошел с веранды и зашагал по горной лесной дорожке, которая змеилась между толстыми соснами, поднимаясь все выше, к лесистому хребту Кано, где стояли белые здания и башни обсерватории. На западном склоне виднелась круглая «башня С.П.Глазенапа» — старейшая абастуманская обсерватория.
Когда Тюменев подошел к башне, уже совсем стемнело.
Он поднялся на три ступеньки и открыл дверь. Внутри башни было темно и прохладно. В щели, на фоне звездного неба, выделялась труба большого телескопа, направленного вверх, как ствол зенитного орудия.
Было тихо. Только привычное ухо улавливало тиканье часовых механизмов, да из прилегающей к башне лаборатории доносилось пение племянника Тюменева — Александра Павловича Турцева, которого в семье называли Архимедом за его замечательные математические способности.
Тюменев ощупью нашел в стене выключатель и повернул его. Вспыхнула маленькая лампочка под зеленым абажуром и осветила кресло, стоящее возле окуляра рефрактора. Иван Иванович подошел к телескопу, потер руки, уселся на кресло, приготовляясь к работе. Телескоп уже несколько дней был направлен в одну точку неба — возле звезды Гамма Большой Медведицы.
— Архимед! — крикнул Тюменев, и в куполе глухо отдалось эхо: «…мед».
Пение в лаборатории прекратилось и послышалось протяжное:
— Д-а?
— Снимок удался?
— Отлично, — донесся ответ.
— И?…
— Не нахожу, — сказал племянник и снова замурлыкал песню.
— Ищи хорошенько! — крикнул Тюменев, припал глазом к окуляру, сразу оторвался от Земли и перенесся за десятки триллионов километров в знакомый мир звезд.
И вдруг Тюменеву кажется, что он видит сверкающую пылинку — звездочку, не отмеченную на звездной карте… Нет, это в глазах двоится…
— Доброе утро, Иван Иванович! — слышит Тюменев голос молодого астронома Аркусова. — Ну что, не нашли?
Кивнув головой, Тюменев молчит. Он не любит, когда мешают.
— Давно нашли бы, если б послушались моего совета. Дайте объявление: «Пропала комета Елена. Нашедшему будет выдано вознаграждение. В последний раз видна была на небе три года назад, 14 июля. Была открыта шесть лет тому назад заслуженным деятелем науки профессором Тюменевым».
Тюменев нетерпеливо повернулся в кресле.
«Пустомеля! — подумал он и, сдержав себя, продолжал наблюдения. — Нет, в глазах у меня не двоится. Это новое небесное светило. Неужели Елена?…»
— А вот и Елена!.. — вскрикивает Аркусов, как будто подслушав мысли Тюменева, и после паузы говорит: — Гавриловна. Доброй ночи, Елена Гавриловна!
«Ну, вот теперь жена мешать пришла», — злится Тюменев.
Его терпение лопается. Он хочет крикнуть, чтобы его оставили в покое. Но вдруг вместо этого кричит:
— Архимед! Архимед!.. — так неожиданно громко, что Елена Гавриловна роняет термос, который со звоном катится по каменному полу. И в тот же самый момент слышится неистовый крик Архимеда:
— Нашел! Нашел!
Александр Турцев показался в дверях лаборатории с мокрым негативом в руках, Тюменев сорвался с кресла и, едва не сбив с ног Аркусова, бросился к племяннику, и оба вместе — Турцев и Тюменев — еще раз крикнули:
— Нашел!
— Нашел!
Аркусов повернул выключатель, ярко осветил обсерваторию. Тюменев выхватил из рук Архимеда снимок, посмотрел на свет.
— Вот здесь, видите? — указал ногтем Архимед.
— Ну да, ну да! — радостно воскликнул Тюменев, возвращая негатив. — Вот именно! Ты на пластинке, а я раньше тебя прямо на небе…
— Простите, дядюшка, я раньше…
Но Тюменев не слыхал возражения Архимеда, с юношеской живостью бегал по обсерватории, потирал руки и восклицал:
— Отлично. Великолепно. Елена нашлась. Вернулась, хоть и с опозданием. Интересно будет узнать, где она пропадала.
Но радость его была преждевременна.