Высокая железная дверь подвала была открыта настежь. У двери в полутемном подвале сидел Никита, посасывая трубочку.
— Ветер загнал, отсиживаюсь вот, — объяснил он Тюменеву. — Хотел пройти в корпус, но с ног так и валит. Не ходите и вы, Иван Иванович.
— Глупости, — ответил Тюменев и смело ринулся из подвала. Аркусов не отставал от него.
Здание прикрывало их от ветра, и они благополучно прошли несколько шагов вдоль стены круглой башни, но, как только обогнули ее, ветер со свистом ударил в грудь и лицо.
Тюменев согнулся под прямым углом и зашагал вперед, но скоро почувствовал, что задыхается. Попробовал идти задом — и тотчас был сбит с ног порывом ветра.
Аркусов помог подняться. Тюменев уже не возражал против его помощи.
— Прикройте рот носовым платком! — крикнул Аркусов, поддерживая старого астронома.
Казалось, звезда пыталась уже сейчас сорвать всю атмосферу Земли. Ураган неистовствовал. Деревья наклонились в одну сторону, ветви вытягивались, дрожали мелкой дрожью, разноголосо звенели, свистели, пели, как туго натянутые струны. Трещали сломанные бурей деревья. Огромные сучья, ветви, листья, сухие иглы и шишки — весь лесной мусор с бешеной скоростью проносился над головой. Смерчи сухой пыли вертелись, плясали по дорогам. В синем небе с необычайной скоростью пролетали обрывки белых как вата облаков.
Путникам нужно было пройти от обсерватории до леса шагов двести по открытому месту. «Хватит ли у старика сил?» — подумал Аркусов. В лесу будет потише, но там того и гляди придавит падающее дерево. Или свалится на голову толстый сук. А за первой полосой леса снова открытое место. Нет, не дойдет Тюменев…
Со стороны «корпуса» — главного здания — едва донесся заглушенный бурей крик. Аркусов оглянулся. Крепко держась за каменную балюстраду, на нижней веранде стояли молодые сотрудники обсерватории и предостерегающе кричали. Кто-то махал рукой.
Аркусов начал опасаться уже не только за Тюменева, но и за самого себя.
— Иван Иванович, верне-емся! — крикнул он в ухо Тюменеву.
— Я… вас… не держу… — ответил неистовый старик и, скрючившись еще больше, стал пробираться вперед. Идти против течения бешеного горного потока было бы не труднее. Но Тюменев шел. Мог ли вернуться Аркусов?
И, цепляясь друг за друга, друг друга подталкивая и поддерживая, падая и с трудом поднимаясь, шаг за шагом продвигались они вперед и наконец достигли полосы леса.
Здесь было тише, дышалось легче. Но дорожка была завалена буреломом. Ежеминутно приходилось перелезать через поваленные деревья и груды мусора и делать обходы.
Из- под обнаженных корней старой сосны, наполовину расщепленной и обугленной давним ударом молнии, вытекал родник. Вода его, насыщенная газами, бурлила, шипела, пузырилась и стекала вниз серебристым ручейком. Еще вчера этого родника не было.
«Наверно, нарзанный источник. Новый родник, рожденный звездой», — подумал Тюменев.
На совершенно ровном месте Аркусов оступился, громко вскрикнул, сделал шаг, снова вскрикнул и опустился на землю.
— Я, кажется, вывихнул ногу, — сказал он. — Понять не могу, как могло это случиться.
— По милости звезды, — отозвался Тюменев, — объяснять сейчас некогда. Снимайте-ка башмак, я постараюсь выправить вашу ногу.
Тюменев дернул за ногу Аркусова, и тот вскрикнул.
— Очень больно? — спросил Тюменев.
— Да. Спасибо. Кость, кажется, стала на место.
Прихрамывая и поохивая, Аркусов плелся за Тюменевым. Вот и опушка леса. Пыль с дороги забивает глаза, нос, рот. Ветер валит с ног. До следующего перелеска не меньше сотни метров.
— Иван Иванович, теперь я вам плохой помощник. Придется нам здесь переждать до вечера.
— Глупости! — возразил Тюменев. — Малодушие. Осталось совсем немного. Видите, уже крыша дома виднеется. Если идти через открытую поляну трудно, то мы переползем ее, я впереди, вы — в кильватере.
И Тюменев действительно стал на четвереньки и пополз.
«Недаром Елена Гавриловна называет его горячкой», — подумал Аркусов, улыбнулся, поморщился и пополз за Тюменевым «в кильватере».
«Нет, я его не возьму в экспедицию. Малодушен. Шляпа, вот именно», — подумал Тюменев, храбро пересекая поляну.