1. НЕПТУН ИВАНОВИЧ ОГОРЧЁН

— Жан! Иоганн! Джон! Джонни! Джиованни!.. Иоанн! Иван! Ваня! Ванюшка!

— А-а-аах! — кто-то сладко зевнул и перевернулся на другой бок. Слышно было, как заскрипели пружины кровати. Тишина. И снова первый голос начинает выкликать с разными интонациями, то повышая, то понижая силу звука:

— Жан! Иван! Джон!.. — и вдруг крикнул изо всех сил: — Ванька, шельмец! Стань передо мной, как лист перед травой.

— Ах-ах, фут возьми! — За перегородкой взвизгнула пружина, босые ноги зашлёпали по полу. Кто-то засопел носом, повозился впотьмах, открыл дверь, пошарил у стены, щёлкнул выключателем.

Электрическая лампочка, висящая под потолком, осветила золотистые сосновые брёвна стен, широкое окно, завешенное плотной шторой тёмно-синего сукна, большой чертёжный стол у стены, на столе — старый номер «Известий», чертёжные принадлежности, землемерные планы, несколько книг, папки с бумагами. У другой стены, на узкой железной походной кровати лежал, заложив руки за голову, мужчина средних лет, плотный, широкоплечий, рыжеволосый, с небольшими усами и бородкой клином. Голубые, широко открытые глаза смотрели в потолок пристально, а на левой щеке виднелась отметина: глубокий красноватый шрам.

— Собирайся, Ванюша, пора! — сказал лежащий на кровати.

Ванюша ещё раз вздохнул. Уж очень хотелось ему спать. Он стоял посреди комнаты в одних трусах, заспанный, со слипающимися глазами. Лицо его имело полудетскую мягкость и округлённость черт, а чёрные жёсткие волосы стояли ёжиком. Он поднимал брови, чтобы глаза скорее раскрылись, шевелил губами и разбрасывал руки в стороны, разминаясь после сна. Потом подошёл к окну, отдёрнул занавеску и, глядя в непроницаемый мрак, сказал:

— Темно ещё, Семён Алексеевич!

— Пока соберёмся, в самый раз будет, — отвечал Семён Алексеевич Волков.

Ванюшка Топорков вышел в другую комнату и зажёг там свет. Эта комната была такой же, как и первая. Кровать, простой стул, полка с книгами над небольшим столиком и шкафчик у кровати составляли всю её обстановку. Ни в одной из этих комнат не видно было печки. Зато, если нагнуться, под столом можно было заметить пластинки электрического отопления. Это высшее проявление электрификации в домашнем быту так не шло ко всему облику бревенчатой избушки.

Ванюшка Топорков начал сборы, не переставая говорить из-за перегородки. У него был своеобразный недостаток речи: Ванюшка не выговаривал шипящих «ж», «ш», «щ». Вместо «ж» и «ш» у него выходило «ф», а вместо «щ» нечто среднее между «в» и «ф», но ближе к «ф». Любимой его присказкой было «шут возьми», причём у него получалось «фут возьми». Чем больше он волновался, тем больше картавил.

— Семён Алексеевич. Какой я сон видел. Как будто приплыл к нам больфуффий фельтобрюхий кит, лёг на крыфу нафего дома и раздавил его, как яичную скорлупу. Мофет это быть?

— Выдержит крыша, не бойся. Что ты там долго возишься?

— Сейчас, Семён Алексеевич.

Ванюшка открыл шкаф и вынул оттуда теодолит^[1] особого устройства, треножник, землемерную цепь, резиновый мешок. Нагрузив всё это на себя, он вышел в другую комнату. Волков уже поднялся с кровати и усиленно занимался гимнастикой.

Ванюша смотрел на него, невольно повторял все его движения, сначала потихоньку, а потом, бросив вещи на пол, по-настоящему. Он приседал, вставал, размахивал руками, нагибался, разгибался и, наконец, удовлетворённый, закончил:

— Ха-арофо, фут возьми! Утренняя зарядка.

Он опять собрал вещи и открыл наружную дверь избушки.

За этой дверью, в некотором расстоянии от неё, была вторая дверь — железная, плотно пригнанная. Ванюшка повозился у круглого запора и открыл её. Перед ним открылась железная камера.

Камера эта имела объём в два кубических метра. Прямо перед Ванюшкой в железной стене виднелась круглая дверь в метр поперечником, похожая на большой иллюминатор. В правой стене был железный шкаф с отодвигающейся вбок дверцей, а в левой, внизу, виднелись два небольших круглых зарешечённых отверстия, по сорок сантиметров в диаметре.

Ванюшка внёс в камеру землемерные инструменты. Вслед за ним в камеру вошёл Волков, одетый, как и Ванюшка, в одни трусы. Ванюшка открыл шкаф и начал вынимать оттуда странные предметы: две полумаски, состоящие из большого чёрного резинового носа и прикреплённых к нему очков. От очков шла резина, придерживающая их, а от носа (снизу — от ноздрей) — две резиновые трубки. Затем Ванюшка извлёк пару электрических фонарей с резиновыми лентами и проводами, ранец, наушники, кортик и, наконец, тяжеленные сандалии со свинцовыми подошвами. Волков и Ванюшка начали быстро надевать на себя все эти доспехи. Прежде всего надели ранцы, сделанные из чёрного металла, затем чёрные носы и очки. Длинные трубки, свисавшие с носов, они, помогая друг другу, прикрепили к особым отверстиям в ранцах за спиной. Потом надели на голову аппараты, напоминающие радионаушники. Эти аппараты держались гибкой металлической пластинкой, надеваемой на голову. К ушам плотно прикреплялись круглые наушники, а от наушников шли две трубки, падавшие немного ниже плеч и оканчивавшиеся небольшими раструбами, как в трубке телефона. При помощи резиновой ленты на голове были прикреплены фонари. Затем путники застегнули пояса, на которых были привешены длинные кортики. Наконец, на ноги надели тяжёлые сандалии, прикрепив их ремнями.

Судя по их уверенным и быстрым движениям, такой маскарад производился очень часто и сделался привычным. Тем не менее Ванюшка, посмотрев на Волкова, на его чёрный огромный нос, на выпуклые очки, на болтающиеся трубки-уши, выпирающий горбом ранец и шишковидный фонарь на голове, не мог всё же удержаться от смеха.

— Ах, фут возьми! Прямо не человек, а нарочно! Прямо дядюфка с Марса.

Волков, не обращая внимания на Ванюшку, плотно закрыл шкаф, осмотрел дверь в избушку, подошёл к стене и круто и сильно повернул круглый кран. В одно из отверстий вдруг с шумом хлынула вода вместе с маленькими рыбками. Вода залила голые ноги до колен, и, когда дошла до пояса, Ванюшка начал подпрыгивать: тело ещё не остыло от теплоты кровати, и прохладная вода не совсем приятно щекотала его. Чтобы уж сразу привыкнуть к перемене температуры, Ванюшка сел на пол и скрылся с головой, не ожидая, пока вода дойдёт доверху.

Через две минуты камера наполнилась водой. Освещённые сильной электрической лампой, в зеленоватой воде заплясали мелкие рыбки. Ванюшка, чувствуя, что он стал легче, поднялся с пола и навьючил на себя землемерные инструменты. Волков отвинтил круглую дверь, похожую на иллюминатор, и сдвинул её вбок. Перед ними открылось тёмное отверстие, наполненное водой. Они шагнули через порог, высотою в треть метра, и вышли наружу. На голове Волкова ярко вспыхнул электрический фонарь. Волков задвинул круглую дверь, загасил фонарь и шагнул вперёд.

Путников окружала почти полная тьма, но они уверенно подвигались вперёд. Шли по косогору из мягкого ила. Слева, где был берег, и впереди густела тёмно-зелёная муть, вверху вода была несколько светлее. Слабые лучи света пробивались сквозь пятиметровую толщу воды. А справа слепила непроглядная тьма. Там была глубина, туда спускалась покатость дна.

Иногда голое тело задевали длинные ленты водорослей. Иногда с размаху налетит горбуша^[2] и испуганно вильнёт в сторону, или причудливая рыбка агономал царапнет своими костными щитками. Ванюшка наступил на большую раковину и споткнулся.

Он взял трубку, свисавшую с уха Волкова, поднёс близко к своему рту, выдул из внешнего отверстия трубки воздух и, прижав сильно губы, сказал:

— Может быть, засветить фонарь?

— Надо беречь электричество, — ответил Волков. — Скоро посветлеет. Пойдём по фукусной тропе, там дно чище и мельче.

Они свернули влево, к берегу. Стало светлее. Да и солнце поднималось выше над океаном, вонзая горячие лучи в прохладу вод.

Через четверть часа Ванюшка посмотрел вверх. Теперь вода над головой была совсем светлая. Ванюшка видел перед собою качающиеся водоросли, зеленоватые и бурые. Глядя на эти разнообразные узорчатые растения, можно было подумать, что их создал художник, который старался восполнить недостаток оригинальных идей богатством, тщательностью и разнообразием отделки. Здесь были водоросли, похожие на верёвки со многими узлами, водоросли елковидные, лапчатые, лентообразные, с зазубренными краями. На расстоянии двух-трёх метров Ванюшка отчётливо видел эти растения, а дальше всё вуалировалось, как на земле в туманный день. Только этот туман был особенный, зеленовато-серый. Большие крабы быстро убегали от человеческих ног, скрываясь в зарослях. Голотурии-трепанги, похожие на неуклюжих червей, покрытых отростками, копались в иле. Многочисленные рыбки шныряли между водорослями.

На долю морской растительности отпущено природой только три краски: зелёная, бурая и чёрная. Зато животный мир щеголяет и чёрной, и белой, и жёлтой, и оранжевой, и синей, и фиолетовой. Когда солнце поднялось ещё выше над головой, Ванюшка увидел всё это пёстрое великолепие рыб, моллюсков, креветок.

Отклоняясь всё больше влево, к берегу, Ванюшка вышел на такое место, что голова его вдруг поднялась над поверхностью воды. Солнце, отражённое лёгкой зыбью, сразу ослепило его. Когда глаза несколько привыкли, он посмотрел на небо, на берег… Нет, всё-таки надземный мир неизмеримо богаче красками, чем подводный. Как изумительна голубизна неба, сколько оттенков света на облаках, горах, какие леса, какая зелень лугов, желтизна глины и песков, выступавших у подмытых водою берегов.

Ванюшка увидал берег, покрытый лесом, чаек на волнах, китайскую фанзу под высокой елью, ярко освещённую солнцем. Как отчётливо всё видно! Как будто Ванюшка под водой смотрел в плохо наведённый бинокль, а теперь этот бинокль точно наведён на фокус.

Кто-то тронул Ванюшку за руку. Наверно Волков. Ванюшка бродил по дну океана не за тем, чтобы любоваться видами. Надо было приниматься за работу. Ванюшка погрузился в воду, вынул из резинового мешка землемерную цепь, а Волков — книжку, сделанную из пластинок, на которых он выцарапывал записи стилетом. Ванюшка устанавливал инструмент, отходил на указанное расстояние, притрагивался к кнопке на голове, и над его лбом зажигался сильный электрический фонарь. Волков наводил зрительную трубу теодолита на свет и записывал углы.

Они спускались всё ниже по покатому дну. Здесь было темнее. Давление воды чувствовалось: труднее было двигаться, приходилось глубже и чаще дышать носом, выпуская воздух из лёгких через рот. Пузырьки ритмически вылетали изо рта Ванюшки, который при этом выпячивал губы и раздувал щёки. Он находил, что так дышать «вкуснее».

Яркий свет фонаря освещал длинные ленты бурых водорослей, огромные листья агар-агара,^[3] похожие на листы лопуха и усеянные дырочками. Водоросли медленно колыхались и тянулись к берегу, — начинался прилив. Ванюшка отошёл от Волкова на значительное расстояние. Они переговаривались кастаньетами, которые держали в руке меж пальцев.

«Семён Алексеевич, почему звук так скоро доходит до меня?» — выстукивал Ванюшка.

«Потому что в воздухе звук проходит 322 метра, а в воде 1450», — отвечал Волков.

«А почему так?»

Но Волков был занят, — не время теперь перестукиваться.

И вдруг слух Ванюшки уловил какой-то совсем иной звук — отдалённое постукивание. Кто бы это мог стучать? Быть может, Пунь звала завтракать? Но ещё рано. Макар Иванович? Но он не собирался сегодня выходить в море.

«Вы слышите?» — выстукал Ванюшка Волкову. «Да, — отвечал тот. — Кто-то стучит в воде». Волков и Топорков прекратили работу, сошлись вместе и погасили фонари, а Ванюшка даже взялся за рукоять кортика. Стук прекратился. Ванюшка не утерпел. Он нажал кнопку и снова зажёг фонарь. Зелёная муть осветилась. На расстоянии пяти метров маячила неясная фигура, — вернее, расплывчатое пятно шарообразной фигуры на человеческих ногах. По мере приближения очертания фигуры делались всё более отчётливыми. Теперь уже можно было различить, что по дну океана идёт огромный человек, очень медленно размахивая веслоподобными руками. Его туловище напоминало бочку, — так оно было толсто и кругло. Ещё несколько шагов — и к ним подошёл старик с длиннейшей серой бородкой, которая развевалась во все стороны, как дым, при каждом движении воды. На нём были большие очки, а каучуковый чёрный нос придавал лицу странный вид. Длинная рубаха и порты, закрученные до колен, составляли его костюм. На огромных босых ногах были надеты сандалии с тяжёлыми подмётками. Вокруг туловища обмотана сеть, а в сети бились живые рыбы. Эта сеть с рыбами и придавала фигуре старика издали такой необычайный бочкообразный вид.

Старик остановился, расставил руки, опустив их вниз. С растопыренными пальцами эти руки напоминали трезубцы Нептуна, а сам старик — морского бога. Волков так и прозвал его: Нептун Иванович Конобеев. Настоящее имя его было Макар. Он улыбался во весь рот, пуская пузыри и обнажая здоровые длинные белые зубы. Волков кивнул ему головой и ощупал его руки.

В них не было кастаньет. Волков удивился. Чем же Нептун Иванович стучал в воде? У старика не было слуховой трубки, не знал он и азбуки Морзе, а поэтому с ним приходилось объясняться жестами. Волков указал на свои кастаньеты и опять ощупал руки великана. Макар Иванович улыбнулся, оскалил рот — и вдруг защёлкал зубами. Получился звук гораздо более громкий, чем от кастаньет. Ванюшка, забыв, что он под водой, рассмеялся, выпустив фейерверк пузырей, потом закашлялся и едва не захлебнулся. Он зажал рот руками, кое-как сдержался, но ненадолго. Новый приступ смеха охватил его. Тогда Ванюшка быстро отстегнул сандалии со свинцовыми подошвами и, оттолкнувшись от дна, поднялся вверх, как детский воздушный шар, оторвавшийся от нити.

Он вынырнул на поверхность. Волны закачали его, а прибой понёс к берегу.

Ванюшка всплыл недалеко от рыбацкой лодки, на которой сидели два японца. Увидев страшное чудище, выплывшее из морской глубины, японцы с расширенными от страха глазами прыгнули в воду, как испуганные лягушки, и быстро поплыли в сторону от черноносого чудовища. А Ванюшка ещё поддал жару — вдруг заулюлюкал нечеловеческим голосом.

На поверхности океана было ветрено, солнечно и весело. Тут можно было смеяться, не опасаясь захлебнуться. Насмеявшись вдоволь, Ванюшка затих на мгновение, лёжа на волнах, и посмотрел на берег. Вдали виднелась фанза под высокой елью, около фанзы стояла, как толстенький крепенький грибок, женская фигура, а у самого берега выла собака, повернув морду прямо к воде. Ванюшка кивнул головой, прошептал «фут возьми!» и, сделав глубокий вдох, опустился на дно.

В подводной мути ему не сразу удалось найти Волкова и Конобеева. Прилив на поверхности океана отнёс Ванюшку к берегу, и ему пришлось плыть над знакомыми тропинками, путаясь в длинных лентах водорослей и временами останавливаясь, чтобы разрезать осклизлые ленты кортиком. Вода выжимала вверх. Ванюшка принуждён был нырнуть до дна, разыскать несколько камней и, взяв их в руки, отправиться в путь достаточно «уравновешенным» для подводных путешествий.

Вот где-то вдали, в зелёной мгле, вспыхнул огонёк и послышались призывные удары кастаньет. Ванюшка ответил условными тремя ударами и ускорил шаги. Огонь двигался навстречу ему. Скоро Ванюшка подошёл к Волкову и Конобееву, Волков схватил говорительную трубку Ванюшки и сделал такой вид, как будто крутит его за ухо, потом, приложив трубку к губам, сказал:

— Джонни! Нельзя быть таким легкомысленным. Ты рисковал помереть от смеха. Вот твои калоши!

— Это была бы самая весёлая смерть, Семён Алексеевич, — ответил Ванюшка, надевая тяжёлые сандалии. — Воет! — прибавил он.

— Кто воет?

— Хунгуз. Будет опять нагоняй Макар Ивановичу, — и, обратившись к Конобееву, Ванюшка сложил рот трубочкой и завыл, пуская пузыри.

Лицо Конобеева вдруг омрачилось. Брови над большими очками сдвинулись, а усы и волосы бороды около рта взъерошились. «Морской бог» был чем-то рассержен или огорчён. Он замахал руками-вёслами и направился быстро к берегу.

— Семён Алексеевич! Можно мне посмотреть хоть одним глазком, как она его ругать будет? — спросил Ванюшка.

— Жан! Ты забываешь о своих обязанностях! — строго сказал Волков. Они вновь принялись за работу.

2. «РЫБЕ — ВОДА, ЗЕМЛЯ — ЧЕЛОВЕКУ»

А Макар Иванович быстро шёл, направляясь к берегу. Дно океана всё поднималось. Чем ближе к берегу, тем почва становилась более илистой от наносной земли и перегноя. И всё сильнее чувствовалось движение воды. Прибой подгонял Конобеева, как сильный ветер. Старик откинулся назад и едва успевал перебирать ногами. Если бы не его огромная сила, его давно перевернуло бы и выбросило с волнами на берег, как сорванную корабельную мачту. Но Конобеев всё ещё боролся. Однако, когда он вышел на песчаный откос, где вода едва покрывала голову, даже он, Нептун Иванович, не мог устоять. Океан пересилил. Прибою помогал сильный ветер, дувший к берегу. Водяные массы, упругие, как футбольные мячи, вращаясь, поднимали со дна ил, песок, крабов, креветок, вырывали водоросли и всё это катили вместе с собою к берегу и выбрасывали с шумом, шипением, гулом. Они, эти водяные шары, сбили с ног Конобеева и вместе с его сетью, наполненной рыбой, выбросили на отмель и с оглушительным шипением откатились назад.

Большая собака — сибирская лайка серой шерсти — с испуганным тявканьем, поджав пушистый хвост, отскочила от Конобеева, потом вдруг, захлёбываясь радостным лаем, подбежала к нему и начала лизать его мокрое лицо, влажные стёкла очков, каучуковый чёрный нос, бороду, похожую на водоросли, огромные руки…

«Ах! Ах!» — истерически вскрикивала собака; потом, неожиданно повернувшись на месте волчком, помчалась вихрем к фанзе, стоявшей под елью. На лай собаки из фанзы вышла пожилая толстенькая коротенькая женщина, с пухлыми красными руками и красным круглым лицом. На голове её был повязан чистенький белый платок с чёрным горошком; синяя просторная кофта из китайского полотна и чёрная длинная юбка колыхались при каждом движении. Женщина вперевалку, по-утиному, заковыляла к берегу.

Конобеев смущённо поднялся с мокрого песка и направился к ней навстречу, а собака с радостным лаем бегала то к женщине, то к старику, пока они не сошлись, после чего лайка начала прыгать вокруг них.

— Здравствуй, старуха! — сказал Конобеев, потряхивая сетью, в которой трепетала рыба. — Вот я тебе… того… рыбки принёс!

Но старуха не обратила на сеть с рыбой никакого внимания.

— Сними ты хоть поганую образину с лица, смотреть тошно! — сказала она строго. — Водяной. Прямо водяной! И течёт с него, как с утоплого. Ха-а-рош! Нечего сказать. Иди, переоденься в сухое, что ли!

— Ничего, высохну. Теперь тепло. Да мне и назад скоро в воду. Работа ждёт.

— Да ты хоть чаю напейся. Отсырел, небось, там, в воде. Давно чаю не пил.

Конобеев шумно вздохнул и снял с себя очки, каучуковый нос и ранец.

Его собственный нос был немногим краше каучукового: большой, мясистый, рыхлый и вдобавок поросший седыми длинными волосами. Удивительны были руки с большими, малоподвижными, очень широко расставленными пальцами и складчатой толстой кожей. А на ладонях у старика были настоящие мозольные подушки. На эти ладони он свободно клал горячий уголёк, не обжигаясь.

— Однако так и быть, пойдём, старуха! Рыбу в кадушку с водой пусти. Завтра ушицу сваришь. Больше горбуша, но есть и сельдь, иваси…

Жена Конобеева, Марфа Захаровна, знала, что её старик любит чаевать. Для этого она его и заманила с коварством женщины в китайскую фанзу, где жила. Когда Конобеев переступил порог фанзы, Марфа Захаровна, быстро двигаясь по фанзе своей утиной перевалкой, приготовила чай, положила на стол свежий хлеб и, глядя на мужа, вливавшего в огромный рот стакан за стаканом, начала отчитывать его за «беспутную жизнь».

— Ну где же это видано, где это слыхано, чтобы человек, как горбуша, в воде жил? Рыбам — вода, птицам — воздух, а человеку — земля. Так испокон веку сам бог положил. Залез ты в мокрое место.

— Однако человек по воздуху теперь летает лучше всякой птицы, — возражал Конобеев, прихлёбывая чай.

Марфа Захаровна не обратила внимания на эту реплику и продолжала, всё более повышая тон:

— Коли женился ты на мне, так и живи со мной, а не с горбушами и сельдями. Какой ты муж после этого, когда тебе селёдка милей, чем жена? Сорок лет жили вместе, а тут на тебе! Как подменили человека. Сдурел на старости лет. Не хочу и не желаю. Либо я, либо селёдка. Теперь женщине вольная воля. Вот пойду в загс, да и разведусь с тобой.

— Однако… — начал Конобеев, но поперхнулся чаем. Залаяла собака, а из-за двери показался Ванюшка.

— Правильно, Марфа Захаровна, правильно, мамафа! — крикнул Ванюшка, появляясь в дверях в одних трусах. — Теперь не старый режим. А только вы напрасно, мамафа, на Макар Ивановича серчаете. Вы бы лучше пришли сами к нам жить…

— Что? Я! Под воду? К селёдкам? Я не русалка, прости господи, чтобы под водой жить. С лягушками, с гадами морскими.

— Нет там лягушек, Марфа Заха…

— Да никогда!

— А вы бы хоть глянули, Марфа Захаровна. У нас там очень даже отлично. В самом море-океане стоят фелезные хоромы-колпаки, а под колпаками — избуфка. А в избуфке и светло, и тепло, и никакой воды, — сухо вполне. И чаек, и сахарок, и самоварчик найдётся.

— Ты бы лучше штаны надел, чем старых людей учить. Бесстыдник! А ещё комсомолец.

— Боитесь, значит?

— Ничего не боюсь. А отсыреть не желаю.

— А вот Пунь не побоялась. Корейка-то смелей вас. Она у нас на все руки. И варит, и фарит, и бельё стирает, и пол моет.

— Пол моет? Под водой-то?

— Да что же вы в самом деле думаете, что у нас всё водой залито, — и полы, и кровати, и самоварные трубы? Ничего подобного! Суше, чем в вашей фанзе. Эх, вот только что плохо: не умеет по-нашенски варить обед Пунь. Как наварит своих корейских куфаний, — один только Цзи Цзы и лопает с аппетитом. А если бы вы, Марфа Захаровна, нам ффи сготовили, как помните, угоффяли меня? Я до сих пор пальчики облизываю. Вы бы нам варили да фарили, да пироги рыбные пекли с рыбной начинкой, да пельмени…

Похвала подействовала, — Марфа Захаровна смягчилась, но о том, чтобы спуститься под воду, и слышать не хотела.

— Приходи сам сюда пельмени есть, — ответила она, улыбнувшись.

— Однако нам пора, — сказал Конобеев и начал надевать на себя маску и водолазное облачение.

— Глаза бы мои на тебя не глядели! — качая головой, сказала старуха.

— Ничего особенного, однако, — ответил Конобеев и направился с Ванюшкой к берегу навстречу налетавшим волнам. Волны грохотали, пена шипела на песке, брызги летели дождём, а Конобеев смело шёл вперёд.

— Держись за меня! — крикнул он Ванюшке, когда они подошли к волнорезу. Ванюшка ухватился за богатырскую руку старика. Первая волна обдала их и едва не сбила с ног. Наклонив головы, прижавшись друг к другу, Конобеев и Топорков бросились вперёд. Волны покрыли их. На мгновение показалась ещё раз косматая седая голова Макара Ивановича и скрылась.

Марфа Захаровна, сложив красные руки на круглом животе, склонила своё круглое красное лицо. Губы кривились; она готова была заплакать. А собака Хунгуз, подойдя к самой воде, вдруг подняла морду и начала выть. Потом сердито залаяла на волны и начала бегать по берегу, как бы желая броситься вслед ушедшим под воду. И снова завыла, жалобно и протяжно…

3. ПОД ПЯТЬЮ КУПОЛАМИ

Трудно идти по дну океана навстречу приливу. Труднее, чем по земле против ветра в шторм. Конобеев нагнул голову и таранил ею упругую движущуюся массу воды. А Ванюшка шёл на буксире, держась руками за бёдра старика-великана.

Когда спустились в подводную лощину, стало сразу тише. Здесь чувствовался только водяной «ветерок». Ванюшка отцепился от Конобеева и поднял голову вверх. Солнце стояло над ними светящимся размытым пятном. Волнение на поверхности мешало видеть резко очерченный шар, как это бывало во время штиля.

«Полдень. Пора обедать», — подумал Ванюшка.

И в этот самый момент послышался звук колокола. Под водой он был слышен очень отчётливо. Колокол прозвонил двенадцать. В зеленоватой мгле мерцал огонёк. Это светился маяк на крыше подводного жилища. Его гасили только тогда, когда все были в сборе. Конобеев распрямил спину и быстро пошёл на свет. Ванюшка едва поспевал за своим вожаком.

Сквозь лес длинных водорослей свет маяка разгорался всё ярче по мере того, как путники подвигались вперёд. Ванюшка много раз уже любовался подводным ландшафтом — и не мог налюбоваться. Как будто он попал на неведомую планету, где всё иное. Длинные полосы, ленты, шнуры, верёвки бурых водорослей тихо колебались, извивая, как полусонные змеи, свои гибкие тела. Среди этих лент, протянутых, как серпантин, резко выделялись широкие пальмовидные листья ламинарий.

Скоро можно было различить уже и подводное жилище. Издали оно напоминало пять куполов-полусфер византийского храма: как будто храм провалился в землю до самых куполов. Дом стоял в долине между двумя поперечными возвышенностями, которые предохраняли от морских «ветров» — прилива и отлива.

Здесь всегда было тихо.

Яркий свет подводного прожектора собирал множество рыб, шнырявших между водорослями, как разнопёрые птицы в тропическом лесу. Только эти птицы были молчаливые.

Путники вошли в железную камеру и плотно закрыли за собою дверь. Ванюшка повернул кран, и вода начала уходить в трубу. Через пять минут сильные насосы освободили камеру от воды; другие насосы наполнили её воздухом. Ванюшка и Конобеев сняли водолазные костюмы и мокрую одежду, переоделись и вошли через железную и деревянную двери в деревянную избушку. Они были у себя дома.

Под средним, самым большим, куполом находилось «общественное здание» из четырёх комнат. В одной помещалась общая столовая, в другой — кухня с кладовой, в третьей — библиотека-читальня и в четвёртой — машинное отделение.

Вокруг этого большого центрального купола с маяком были расположены четыре меньших. Купол с выходною дверью, направленный к берегу, назывался западным. Он прикрывал собою избушку в две комнаты, в которой помещались Топорков и Волков. Затем следовали: северный купол — там жили стряпуха Пунь и её муж Цзи Цзы; западный — в двух комнатах этой избушки помещались Конобеев и Гузик; и, наконец, южный — в этом куполе было две комнаты: одна — лаборатория-мастерская Гузика, а другая — запасная — для «приезжающих», где иногда ночевали приходившие с берега по делам к Волкову и Гузику.

Ванюшка вышел в столовую. Она, кроме выходной двери, имела ещё две: прямо — в кухню и влево — в библиотеку-читальню. В этой комнате, как и в других комнатах центрального дома, совсем не было окон. Сильная электрическая лампа под потолком хорошо освещала большой, застланный китайской чистой скатертью стол с шестью приборами и шесть табуреток у стола. Ещё несколько запасных табуреток стояли у стен. Рядом с дверью в кухню, у стены стоял буфет карельской берёзы; на круглом столике сверкал полированными боками большой самовар, лучший друг Конобеева.

В столовой ещё никого не было. Ванюшка потянул носом, поморщился и прошёл в кухню.

У электрической плиты возилась маленькая скуластая Пунь в синем платье и белом переднике. Её чёрные, как смоль, жёсткие волосы были гладко зачёсаны и собраны сзади в пучок, сколотый двумя шпильками с шариками на концах.

История её появления в подводной колонии была такова. Волков нанял для работы корейца Цзи Цзы, или — по корейскому произношению — Кые Ца. Сговорились о плате. Цзи Цзы получил задаток и в назначенный день явился со своею подругой жизни, которую отрекомендовал:

— Пунь.

— Почему «Пунь»? — спросил Волков, который знал, что «пунь» — это мелкая корейская монета.

— Больсе не стоит, — ответил Цзи Цзы.

— А ты сам сколько стоишь? — спросил улыбаясь Волков.

— Сто пунь будет нянь, а десять нянь будет кань. Вот сколько я стою. Кань! — ответил Цзи Цзы.

— Но зачем же ты привёл свою жену? — спросил Волков, поглядывая на женщину, покорно стоявшую около своего властелина.

Цзи Цзы удивился вопросу и в недоумении пожал плечами.

— Как зачем? Чтобы она работала.

— Но ведь я нанимал тебя. А ты что же будешь делать?

— Я буду получать деньги, — ответил спокойно Цзи Цзы.

Волков решил, что женщина может пригодиться в доме по хозяйству, а Цзи Цзы возьмётся рано или поздно за работу, и согласился принять Пунь, которая беспрекословно надела водолазную маску и последовала за мужем в воды океана. Так же беспрекословно она пошла бы за ним даже «в страну теней».

Пунь оказалась на редкость полезным членом подводной колонии. Она варила обед, мыла посуду, полы, стирала бельё, наводила чистоту и ещё успевала помогать мужчинам в их работе вне дома. Зато Цзи Цзы ровно ничего не делал, если не считать получения жалованья.

Он целыми днями валялся на кровати, покуривал трубочку. Однажды Волков указал корейцу, что он своим курением портит воздух. Цзи Цзы ничего не сказал, надел водолазную маску и отправился на берег. Что он там делал, было неизвестно. Вероятно, в хорошие дни валялся на берегу. Но к обеду он являлся аккуратно.

— Здравствуй, Пунь, чего ты нам сегодня наворотила? — обратился Ванюшка к поварихе, заглядывая в горшки и сковороды. Морская капуста, соус, вероятно, тоже из водорослей, трепанги, иваси, ещё какой-то пряно пахнущий неведомыми травами соус…

— Халасе наваратила! — весело ответила Пунь, потряхивая сковородку.

— Щец бы! — вздохнул Ванюшка, но Пунь не поняла его и начала в чём-то оправдываться.

Она вдруг быстро-быстро заговорила по-корейски, и её тоненький голосок раздавался, как птичье щебетанье.

— Ладно уж! — покровительственно ответил Ванюшка и прошёл в библиотеку. Стены этой комнаты были заставлены книжными шкафами. За круглым столом сидел Конобеев, наклонившись над иллюстрированным журналом.

— Мастодонт, читающий последние политические известия! — рассмеялся Ванюшка, увидав старика за таким «неподходящим» занятием. Действительно, со своим громоздким телом, огромной бородой, руками, которые были способны задушить акулу, но не обращаться с книгой, он как-то не подходил к этой обстановке.

— Гляди, однако, — сказал Конобеев, с невероятными усилиями переворачивая корнеобразными несгибающимися пальцами страницу журнала.

— Краб лучше тебя листы ворочал бы. Чего смотреть-то, однако? — спросил Ванюшка.

Конобеев показал на снимок летящего аэроплана.

— Летают, однако!

— Ну и что же? — спросил Ванюшка, не поняв, что Конобеев в душе продолжает спорить со своей старухой, отстаивая право жить под водой. И, не ожидая объяснений Макара Ивановича, Ванюшка прошёл в машинное отделение.

Там пахло особенно, — «электричеством», как шутя говорил Ванюшка.

— Здравствуй, Гузик! Сегодня мы с тобой ещё не видались! — весело крикнул Топорков молодому человеку, сидевшему спиной к нему на корточках около электрической машины.

— Вот тебе и два с половиной диэлектрическая постоянная эбонита! — ответил Гузик.

— Заговариваешься, братишка?

— А, это ты, Ваня? Здравствуй! — Гузик поднялся, отряхнулся и повернулся к Ванюшке лицом. Густые, каштановые, немного вьющиеся волосы над высоким лбом и большие очень прозрачные светло-серые глаза, всегда задумчивые, смотрящие куда-то вдаль, как бы пронизывающие вещественные предметы, — «рентгеновские», как выразился однажды Волков. Эти глаза невольно обращали на себя внимание.

Молодой инженер-электрик, учёный изобретатель Микола Гузик был прост, как ребёнок, и феноменально рассеян. Но эта рассеянность относилась лишь к внешнему миру и внешним вещам, и происходила она оттого, что Гузик умел так глубоко внутренне сосредоточиваться, что забывал обо всём окружающем.

— Идём обедать, что ли! — сказал Ванюшка.

— Да, да… — ответил Гузик и, переведя взгляд прозрачных глаз с неведомых мировых высот на динамо, опять уселся на корточки и начал возиться у машины.

— Микола-чудотворец! — закричал вдруг Ванюшка и начал трясти Гузика за плечи. — Довольно! Айда в столовую! — И он потащил своего учёного друга. — Макар Иваныч, обедать! — крикнул он мимоходом Конобееву.

В столовой уже сидел Волков. Пунь подавала па стол. К общему удивлению, Цзи Цзы не пожаловал к обеду.

— Где Кые Ца? — спросил Волков Пунь.

— Цолт зял (чёрт взял), — ответила она. — И пусть! Гузик мог не есть целыми днями. Но, усевшись за стол и глубоко задумавшись, он ухитрялся незаметно для себя съедать и больше, чем надо. Однажды он один съел большую сковороду печёнки, приготовленной для всех. Теперь молодой изобретатель принялся за соус, сделанный из морской капусты, и поглощал его с большим аппетитом, пронизывая Конобеева невидящим взглядом.

— А ну-ка, дай попробовать! — сказал Ванюшка, пододвигая к себе соусник и накладывая на тарелку.

Соус был очень вкусный и питательный, но Ванюшка недовольно повёл носом.

— Не то! — сказал он, вздохнув.

— Непривычка и больше ничего, — возразил Волков, — морская капуста вкуснее земной и гораздо питательнее. Когда ты привыкнешь, то не захочешь другой. И я уверен, что морская капуста скоро будет таким же необходимым блюдом за каждым столом, как картошка. Ведь картофель вначале тоже не хотели и даже боялись есть. Саранча, муравьи, ласточкины гнёзда кажутся тебе омерзительными, а между тем у многих племён кушанья эти являются самым лакомым блюдом.

Ванюшка даже кулаком ударил себя по груди.

— Семён Алексеевич! Чувствую, понимаю! Если бы не понимал, то и на дно бы не полез. Ради чего я полез? Ради этой самой морской капусты полез. Но только, Семён Алексеевич, не привык я ещё. Вот Марфа Захаровна недавно угощала нас щами. Натуральными. Ах, невозможно забыть, Семён Алексеевич! Красота! — И вдруг, хлопнув Конобеева по спине, Ванюшка воскликнул: — Макар Иваныч, помнишь? Нет, как хочешь, а Марфу Захаровну мы сюда доставим. Если под водой у нас щами запахнет, совсем другой океан будет. Красота! Только как, Макар Иваныч? На какой бы крючок, на какую приманку нам эту рыбку поймать — Марфу Захаровну то есть?

Конобеев вздохнул и даже ложку отложил в сторону.

— Не сделано ещё такого крючка, на который можно было бы таких самостоятельных старух ловить, — отвечал он. — Греха боится по глупости бабской.

Староверка она у меня.

— А ты тоже старовер? — спросил Ванюшка.

— Был, да весь вышел, однако! — ответил Конобеев. — Темность.

Макар Иванович о чём-то глубоко задумался, потом, не окончив обеда, поднялся из-за стола и вышел.

— Скучает! — тихо сказал Ванюшка, кивнув вслед Конобееву. — Эх ты, крученье-мученье с этим полом, с длинным подолом.

А Конобеев прошёл в свою комнату, хмурый, озабоченный. Его густые брови, усы и борода топорщились и беспрерывно шевелились. Он надел водолазный костюм. Старику хотелось на берег, но на глаза Марфе Захаровне он не решался показываться. И он отправился далеко на юг, на разведки. Эти разведки Конобеев очень любил. Потом он докладывал обо всём виденном под водой Волкову: где какая почва, где растут водоросли, где они не растут, но расти могут.

Конобеев пробродил целый день, вернулся поздно ночью, улёгся на полу — он не любил спать на кровати — и начал так ворочаться и вздыхать, что разбудил Гузика.

— Чего вы ворочаетесь, Макар Иванович? — спросил его Микола.

— К непогоде. Тайфун будет, — отвечал Конобеев. — Всегда чую!

Но не одно приближение тайфуна заставило его ворочаться и вздыхать по-слоновьи. Ему было жалко старуху, Марфу Захаровну, которая в эту ночь ворочается одна в китайской фанзе под елью. Ель шумит, дверь скрипит, собака воет, а она одна…

Жалко старуху, но и бросить воду он не может. Нет, никак не может! Да и как бросить налаженное дело, шутка ли?

Макар Иванович начал вспоминать свою жизнь вплоть до того момента, как он встретился с Волковым.

4. ПОДВОДНЫЙ СОВХОЗ

Конобеев родился и вырос в Приморье. Отец его был зверолов. И Макар Иванович ещё десятилетним мальчишкой уже ходил с отцом на медведя. Сколько он их потом уложил на своём веку, выходя на зверя «один на один»! Но не в пример отцу, который был настоящим «лесным человеком», у Макара Ивановича была общественная жилка. Ещё в старое время, до революции, он пытался организовать артель охотников и рыболовов. Но из этого ничего не вышло. Конобеев доверчиво роздал членам артели деньги, которые скопил, продавая пушнину; его обманули, ушли с деньгами и не вернулись.

После революции Макар Иванович перекочевал к самому берегу океана и занялся рыбной ловлей, — сначала один, потом небольшой артелью от Дальсельсоюза. Но от времени до времени в нём просыпался охотник, и он бросал невод и острогу, чтобы взяться за ружьё и рогатину. Во время этих охотничьих запоев Конобеев и встретился с агрономом Волковым, тоже завзятым охотником. Они скоро подружились, как два истых профессионала.

Волков не так давно поселился в Приморье. Раньше он работал в Белоруссии по колхозному строительству. Но у него была беспокойная натура. Наскучив работой землемера, он пристроился к одной научной экспедиции, которая отправлялась на Дальний Восток. Красота и своеобразие этого края так пленили Волкова, что он остался там жить.

У него было настоящее чутьё охотника и меткий глаз. Если Конобеев «стоил» четырёх десятков медведей, то у Волкова были другие заслуги: он собственноручно убил двух тигров, — не плохой стаж для новичка. Правда, одного тигра ему пришлось убить, случайно наткнувшись на него и обороняясь. Лишь исключительное хладнокровие и находчивость спасли ему жизнь. Тигр был убит, но уже издыхающий успел царапнуть щёку Волкову одним коготком, оставив отметину на всю жизнь.

Сидя у костра, Конобеев и Волков рассказывали друг другу бесконечные истории из охотничьей жизни.

Однажды утром они вышли на берег моря. Стоял конец октября. Погода была на редкость тихая. На океане отлив обнажил отмели с намётанными на них кучами морских водорослей. Недалеко от берега два японца занимались странным занятием. Один из них сидел в тупоносой лодке, нагружённой связанными в пучок бамбуковыми ветвями. Второй японец, поставив голую ногу на край лодки, другой ногой, налегая всей тяжестью тела, наступал на конический заступ, имевший две рукоятки, как в детских ходулях. Поднимая и опуская заступ, он двигался вдоль борта лодки; следуя за ним, его товарищ брал пучки бамбуковых веток и втыкал их в дно.

Волкову впервые приходилось видеть такое зрелище.

— Что они делают? — спросил он Конобеева. Старик усмехнулся.

— Капусту садят!

— Нет, в самом деле?

— Однако в самом деле капусту садят, — ответил Конобеев. — Морскую капусту.

— Но ведь это не капуста, а ветки бамбука.

— Ну да, ветки бамбука. Вишь ты, какая штука: когда морская капуста выпустит семя…

— Споры?

— Никаких споров. Обыкновенное семя. Семя это летит по воде, как пыль по воздуху. А вот эти самые кусты задерживают семя. И на этом месте начнёт капуста расти. Место тут неглубокое, удобное для того, чтобы капусту потом палками с крючками срывать. Вот они и садят ветки. Огород, значит, разводят, вроде как подводные земледельцы. Однако к нам лезут! Тесно у них на островах, податься некуда, вот и лезут. Да нешто одни японцы нас обирают? А американцы что делают? Глаза бы не видали! Одних котов^[4] тыщами изводят.

— Макар Иваныч. Это что же такое? Контрабандная реквизиция общественного достояния? — услышал Волков чей-то молодой голос и обернулся. Перед ним стоял весёлый черномазый юноша, сверкая белыми зубами. На нём была надета кепка, толстовка и кожаные штаны, заправленные в огромные рыбацкие сапоги с голенищами выше колен.

— Ванюшка? Здравствуй! — отозвался Конобеев и, обратившись к Волкову, пояснил: — Ванюшка Топорков в нашей артели работает. Комсомолия.

— Ты чего не на работе? — спросил он Ванюшку.

— Выходной я, Макар Иваныч! Я говорю: что это делается? Здравствуйте, гражданин, — поздоровался он с Волковым. — Как они смеют грабить достояние!

— Я и то говорю… Тесно у них, — ответил Конобеев.

— Знаю, что тесно, — не унимался Ванюшка. — Да ведь кто грабит? Подручные Таямы Риокицы, промышленника толстопузого. Он же бедняку-японцу и продаст эту капусту за четыре дорога, а бедняк опять голодный будет. Гнать их отсюда без всяких дипломатических нот. Эй вы! — крикнул он, замахнувшись ракушкой на японцев. — Брысь отсюда! Что за безобразие, фут возьми! Брысь, брысь! — И он рещительно зашагал к лодке прямо по воде, поднимая тучи брызг.

Японцы о чём-то быстро поговорили между собою, потом положили в лодку заступ и взялись за весло. Скоро лодка скрылась из вида.

Трое — Конобеев, Ванюшка и Волков — уселись на берегу. Над ними с пронзительными криками летали чайки. Куда-то в сторону тянули бакланы. Совсем недалеко от людей спокойно ходили кулики и клевали.

Макар Иванович вынул кисет, набил зеленоватым табаком трубку с коротким мундштуком, закурил, затянулся и начал медленно говорить:

— Однако теперь морской капусты совсем мало у нас добывают. А раньше много больше добывали. В Китай, в Японию продавали… И чего это столько добра зря пропадает! Глядеть жалко!

— Миллионы миллионов, — поддержал Ванюшка.

— Да, а если бы нам самим взяться за разведение морской капусты, как это японцы делают, — задумчиво сказал Волков, — мы могли бы удесятерить сбор и сбыт капусты. А если всё это механизировать, машинизировать…

— Совхоз! О! — воскликнул Ванюшка. — Это… это, фут возьми, что такое? Экспортный товар. Валютный! А? Что ты скажешь, дед Макар?

— Однако хорошо было бы, — подумав, ответил Макар Иванович.

Ванюшка вдруг вскочил, как с горячей плиты. Он ударил кулаком правой руки по ладони левой и заговорил, как на собрании:

— Граждане, кто за подводный совхоз? Единогласно! Ах, фут возьми! Вот это будет номер! — И он размечтался, захваченный необычайностью идеи.

— Мы будем работать под водой в водолазных костюмах. Мы выстроим на дне настоящие города. Проведём дороги. Наставим электрических фонарей. И по этой подводной дороге будем ездить на подводных автомобилях к подводным знакомым! Вот так фут возьми! Работать мы будем на подводных тракторах… А как, телефонные провода можно в воде прокладывать? — спросил он Волкова.

— Можно, только хорошо изолировать их. Кабели называются.

— Будут у нас телефоны, и радио, и уха каждый день, потому что с рыбами в одной квартире. Прямо воду нагревай и уху ешь!

Он забрасывал Волкова вопросами: хорошо ли под водою видно, слышно ли звуки, которые издаются над водой, как изменилась бы жизнь, если бы человечество жило в океане.

— Ведь нам объясняли, — говорил он, — что всё живое вышло из воды. А вот если бы и обезьяны, и сам человек развился в воде?

— Однако, далеко хватил! — сказал Конобеев. — Мы про капусту начали говорить. — Эти слова охладили фантазию Ванюшки и вернули его к практическим вопросам.

— Прежде чем думать о том, чтобы жить под водой, надо подумать об усовершенствовании водолазных костюмов, — сказал Волков. — В современных водолазных костюмах долго не проработаешь, да и слишком это сложно и дорого. Ведь наша задача должна сводиться к тому, чтобы завести правильное хозяйство — садить морскую капусту японским способом на новых участках земли. Японцы могут втыкать свои бамбуковые ветки лишь на очень небольшой глубине, там, где вода над плантацией при отливе не превышает одного — полутора метров. Работать на большой глубине не позволяют их несовершенные орудия. Конический заступ не сделаешь слишком длинным, — иначе с ним трудно будет обращаться, а садить кустики в сделанные ямы, ныряя с лодки, слишком трудно и утомительно, на значительной же глубине и невозможно. Если же сконструировать хороший, удобный водолазный костюм, не связанный с определённой базой, то площадь подводных плантаций можно увеличить во много-много раз. Можно, конечно, механизировать и копание ямок, хотя о подводных тракторах и автомобилях нам мечтать пока не приходится. Трактор без горючего не двинется, а горение под водой…

— Можно двигать электричеством, — не унимался Ванюшка. — Вот подождите, я напишу своему приятелю в Ленинград. Он электротехник и изобретатель. Он работает в лаборатории самого академика Иоффе. Слыхали про такого? Он нам — не Иоффе, а приятель мой, Микола Гузик, — и водолазные костюмы придумает, и подводные тракторы. А может, и сам Иоффе поможет. Башковитый малый!

— Однако на всё это нужна монета, — опять охладил Конобеев юношеский пыл Ванюшки.

— А много? — спросил Топорков дрогнувшим голосом, повернув голову к Волкову.

— Очень много, — ответил тот.

Наступила пауза. Три головы усиленно думали. Ванюшка, забыв о деньгах, опять фантазировал, Конобеев вспоминал свои неудачи с организацией артели, а Волков думал, можно ли создать подводный совхоз хотя бы на самых скромных началах. Безусловно, сделать можно многое, даже не переселяясь на дно океана. Главный вопрос в деньгах. Дело новое и может встретить естественное недоверие…

— Валюта! Вот она! Бери её! — крикнул Ванюшка, продолжая ткать нить своих мечтаний, и так махнул руками, что спугнул стайку птиц, клевавших почти у самых его ног.

На этот раз не было принято никакого практического решения. Однако начало было положено. Эти три случайно сошедшихся человека представляли уже некоторую силу. Один без другого они едва ли смогли бы что-нибудь сделать и, вероятно, ограничились бы только тем, что помечтали бы о подводных плантациях и вернулись каждый к своим делам. Но при сложении этих трёх человеческих величин, вопреки школьной арифметике, сумма была равна трём плюс икс. Этот икс являлся как бы процентом на капитал объединённого труда. Недаром кипящая вода весит несколько больше, чем при температуре замерзания. Ванюшка, Конобеев и Волков дополняли друг друга. У Ванюшки был «огонь», фантазия, смелость мысли, не связанной старыми предрассудками, искрящийся энтузиазм молодости. Конобеев имел практическую смётку и долгий-долгий житейский опыт, а Волков обладал знаниями и упорством в достижении цели. Огонь сжигает, вода гасит огонь. Но если на огне Ванюшкиного энтузиазма подогреть холодную воду конобеевского жизненного опыта в котле волковского знания, то может получиться пар, который будет двигать машину!..

Друзья (они были уже друзьями, связанными общей идеей) решили встретиться через несколько дней.

5. ПИСЬМО МИКОЛЫ ГУЗИКА

Через несколько дней Волков, Конобеев и Ванюшка встретились на заранее условленном месте на берегу моря.

— Идёт дело на лад! — воскликнул Ванюшка. — Я написал Гузику в Ленинград. Он, понимаете, из ударной бригады послан в вуз. Башковитый малый. И мой приятель. Одно время мы с ним вместе работали, там и подружились.

— Однако из этого дела ничего не выйдет, — неожиданно сказал Конобеев, шевеля усами и густыми бровями. — Я говорил с нашим артельным завом. Спрашиваю его: что, мол, если бы начать капусту разводить, как японцы, можно ли на это деньги из артели получить или из Дальсоюза. А зав говорит, что и думать нечего. Сажать капусту, говорит, нечего; одним прибоем, говорит, тысячи тонн на берег выбрасывает, так и гибнет, ни себе, ни людям. Эвона сколько! — и Конобеев указал на груды гниющих водорослей, выброшенных волнами на берег.

— А вон смотри! Это что? — воскликнул Ванюшка, указывая на лодку, в которой сидели два уже известных японца. Они продолжали сажать кусты бамбука. — Покажи нашему заву.

— То дело десятое, однако, — возразил Конобеев. — Японцы у себя всю морскую капусту до последнего кустика выщипывают, можно сказать дно языком вылизывают, а у нас что? Хы! Собака на сене.

— А ты что раньше сам говорил? — вспылил Ванюшка.

— Говорил, что не плохо бы.

— Семён Алексеевич! Что же это такое? — спросил Ванюшка, покрасневший от волнения и разочарования. — Это же трудовое дезертирство. Неверие!..

— Я думаю, что Макар Иванович неправ, — ответил Волков. — Из того, что мы плохо используем свои природные богатства, вовсе не следует, что мы и не должны их использовать. Наоборот, надо использовать то, что сам океан на берег выбрасывает, что ещё хранится в его водах, и то, что можно создать своими руками. Я навёл кое-какие справки. Сейчас нами добывается водорослей свыше восьми тысяч тонн, а в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году добывалось больше десяти тысяч! — Ванюшка свистнул. — Тогда мы продавали капусту в Китай в качестве пищевого продукта. Макар Иванович прав, — сейчас мы добываем меньше, чем раньше. Слушайте дальше. Химические исследования, произведённые не так давно, показали, что морская капуста действительно содержит много питательных веществ и годна и для питания человека, и для корма скота. В ней содержится от шести до тридцати процентов белка и немного жира — примерно процента полтора — два. Таким образом, в капусте есть все необходимые для питания вещества. Японская капуста «аманори» богата протеином^[5] и является очень хорошим питательным веществом. Японцы большие мастера приготовлять из аманори различные кушанья. Они кладут высушенную капусту в приправы или едят её отдельно приготовленной. Особенно вкусными получаются консервы аманори с бобовой соей.

— Слыхал? — спросил Ванюшка Конобеева, многозначительно кивая головой.

— Однако всё это я слыхал, когда ещё тебя на свете не было, — отозвался старик.

— Мы могли бы отправлять капусту и на внутренний и на внешний рынки. Но морская капуста, — продолжал Волков, — может быть использована не только как питательное вещество. Из золы её получаются очень ценные удобрения, так как в ней имеются калиевые соли. Америка добывает этих солей из водорослей на много миллионов долларов ежегодно. Наконец, в водорослях много солей, йода, брома и даже мышьяка. В 1916–1917 годах здесь был завод, который давал до тысячи килограммов йода в год. «Ляминариа дигитата» содержит три процента йода и до двадцати пяти процентов углекислого калия. В пищу наиболее часто употребляются «ульва» из зелёных водорослей, «порфира» и «редимениа» — из красных «аляриа» и «ляминария».

— А сколько всего можно добыть водорослей? — спросил Ванюшка.

— Один американец высчитал, что в Тихом океане один только вид водорослей — «макроцистис» — может дать тысяч шестьдесят тонн ежегодной жатвы. А запасы всех видов водорослей невозможно сейчас даже учесть.

— Эвона, однако! — сказал Конобеев, проведя широко рукой с севера на юг. — По берегам всего Татарского пролива до бухты Пластун, по берегам Сахалина и на полдень аж до самой Кореи. Неисчислима, как песок морской!

Новое экстренное собрание было созвано Ванюшкой, когда он получил ответ от Миколы Гузика.

«Ты, Ванюшка, спрашиваешь меня о водолазных костюмах. Наилучшие из них — японские. Это аппарат, который закрывает нос и глаза (очки). В японских костюмах можно погружаться до 80 м. Глубже опускаться в таких аппаратах затруднительно (давление воды: погружение на каждые 10 м увеличивает давление примерно на одну атмосферу). Для более глубокого погружения существуют жёсткие аппараты, в которых можно опускаться на глубину 200 м. В таком аппарате давление воды поглощается стенками. Среднее погружение в мягком аппарате — 40 м. Но и при жёстком и при мягком аппарате водолаз связан со своей базой (подача воздуха). Освобождение водолаза от базы (относительное) может быть достигнуто снабжением аппарата сжатым воздухом. Но это «освобождение», как я сказал, относительное. Полную независимость от базы водолаз не может получить уже потому, что в воде трудно ориентироваться (на глубине 8 м в самое светлое время можно видеть по горизонтальному направлению не далее 2–4 м). Так обстоит дело с существующими аппаратами. Но…»

Ванюшка прервал чтение и, подняв указательный палец руки вверх, сказал:

— Дальше идёт самое интересное!

«…но изобретение нашей лабораторией нового компактного аккумулятора открывает большие горизонты в самых многочисленных областях применения электрической энергии, в том числе и в водолазном деле. Представь себе маленькую коробочку — вроде спичечной. И вот в этой коробочке, которую ты легко можешь положить в жилетный карман (если ты уже обзавёлся жилетом), содержится запас электричества, достаточный для того, чтобы в продолжение нескольких суток двигать автомобиль с предельной скоростью. В твоём жилетном кармане спрятана «электростанция» в несколько сот лошадиных сил. Этой энергией ты можешь неделю освещаться, отапливаться, можешь вращать ею мельничные жернова, приводить в движение станки, тракторы. Я решил применить аккумулятор к водолазному делу. Ты дал мне идею! Я создам совершенно новый вид водолазного аппарата. Ты, вероятно, знаешь, что кислорода, необходимого для дыхания, в природе более чем достаточно. В атмосфере его 23 %, в земной коре — 47, 2 %, а в морях и океанах — 85, 8 %, — то есть больше, чем в воздухе и земной коре, вместе взятых. Этот кислород надо только извлечь из воды. А извлечь его можно при помощи электролиза. При помощи аккумулятора водолаз получит из морской воды воздух, разлагая воду электричеством. Вся «лаборатория» для добывания кислорода будет помещаться за спиной в ящике величиною не больше походного ранца. Но этого мало. Тот же аккумулятор даст ток и для сильной лампы в тысячу и больше свечей. Лампа будет помещаться над головой водолаза и освещать ему подводные окрестности на несколько десятков метров. Наконец ещё одно. В своём ранце ты можешь иметь не один, а два, три, десяток аккумуляторов. Ты «всосёшь» в аккумуляторы электричество целой электростанции. Ты сам станешь ходячей электростанцией. И ты сможешь использовать электрический ток ещё в одном направлении: для вращения небольшого винта, который позволит тебе плавать с большой быстротой. Ты понимаешь, какие перспективы это открывает? Ты станешь настоящим морским жителем, ты будешь проплывать под водой десятки и сотни километров. Тебе не нужно будет иметь никакой базы, с которой бы ты был связан. Если захочешь, ты сможешь даже поселиться под водою. Ваш план о подводном земледелии заинтересовал многих моих приятелей-учёных. Они считают этот план вполне осуществимым и многообещающим. Сейчас я произвожу опыты, конструирую новый водолазный аппарат. Когда всё будет готово, я напишу тебе. Сообщи, как идут у вас дела с организацией подводных плантаций. Эта мысль так заинтересовала меня, что, пожалуй, я сам не удержусь и прикачу к вам пробовать мой водолазный костюм. М. Г у з и к».

Ванюшка опустил письмо на колени и посмотрел на слушателей. На них письмо, видимо, произвело большое впечатление, особенно на Волкова, который понял в нём гораздо больше, чем Конобеев. На Макара же Ивановича произвело впечатление то, что о разведении подводной капусты знают в Ленинграде учёные люди ц что они находят это дело осуществимым и хорошим. У всех настроение поднялось. Конобеев хлопнул по коленям огромными лапищами и сказал глухим басом своё любимое:

— Однако!.. Выходит так, — продолжал он после паузы, — что дело на мази. Остановка за деньгами.

— Макар Иваныч, ты же сейчас говорил, что из этого дела ничего не выйдет.

— В Ленинграде сидят люди поумнее нашего зава, — ответил Конобеев.

— Теперь надо только обхлопотать это дело, — сказал Ванюшка. — В Далькрайсоюз пойдём, в Амурсельсоюз толкнёмся, все краевые учреждения облазим. А если здесь поддержки не найдём, до Москвы доберёмся. На этакое дело деньги должны найтись. И мы найдём их! В лепёшку разобьёмся, а достанем!

На том и порешили.

С этого дня начались для подводных земледельцев «хождения по мукам».

В одном краевом учреждении их принял хмурый человек в очках. Он слушал их, покуривая папиросу и пощипывая реденькую мочальную бородку. Иногда поднимал правую бровь, что у него выражало удивление, иногда едва заметно усмехался краешком губ и складками в углах век. Ванюшка на этот раз решил действовать прямо и изложил весь план о подводном земледелии, о подводных плантациях, насаждаемых водолазами, о грандиозных цифрах добычи капусты. Только о подводных тракторах он не решился сказать. Но и того, что он сказал, было достаточно, чтобы заставить хмурого человека развеселиться. В конце доклада Ванюшки хмурый человек показал даже свои кривые зубы, обнажённые улыбкой. Надо ему отдать справедливость, он умел слушать.

Когда Ванюшка окончил, вытер вспотевший лоб и уселся на стул, как подсудимый, сказавший своё последнее слово, хмурый человек, не переставая улыбаться, поправил очки и сказал:

— Так! — Голос его с хрипотцой не предвещал ничего хорошего. — Грандиозно! Великолепно! — Он затянулся папироской и, переменив тон на деловую скороговорку, неожиданно начал сыпать слова, как горох:

— Но нужно ли весь этот подводный огород городить, дорогие мои? Знаете ли вы, какую площадь занимает Дальневосточный край? — Хмурый человек поднялся и указал на карту, висевшую на стене. — Вот, полюбуйтесь!

— Видали! — не очень-то любезно ответил Ванюшка.

Хмурый человек посмотрел на него строго, как учитель на ученика, который перебивает учителя, и продолжал:

— Дальний Восток занимает площадь в два миллиона семьсот семнадцать тысяч семьсот квадратных километров. Вы понимаете, какая это махина? Для примера можно сказать, что на поверхности Дальневосточного края укладываются Италия, Бельгия, Румыния, Португалия, Чехословакия, Финляндия, Дания, Франция, Германия, да ещё останется излишек без малого в полмиллиона квадратных километров. А населения во всём крае меньше, чем в одной Москве! Если бы плотность Далькрая была такая, как, скажем, в Полтавщине, то есть около семидесяти пяти человек на квадратный километр, то в наших привольных местах можно было бы разместить сто семьдесят восемь миллионов пятьсот шестьдесят тысяч человек, — больше чем во всём СССР! Есть где разойтись! Земли непочатый край. Мы ещё далеко не освоили этого огромного участка земной суши. Пашите, насаждайте плантации, садите огороды, сколько вашей душе угодно. Устраивайте совхозы, колхозы, фермы. Не проще ли это, чем лезть под воду, чтобы насаждать морскую капусту? — И хмурый человек победоносно посмотрел на Ванюшку поверх очков. Ванюшка не сдавался.

— Но разве это противоречит одно другому? — спросил он. — Пусть кто хочет пашет землю, а мы хотим пахать дно океана потому, что это даст нам экспортный товар, валюту. Мы желаем использовать природные богатства края. Мы…

Но человек в очках был против «фантастических проектов».

Друзья ушли ни с чем. Сколько ещё таких диспутов, стычек, разговоров пришлось им вести, прежде чем, наконец, необходимые суммы были отпущены! Рабкоры писали корреспонденции, шумели, «бузили». Волкову и Ванюшке пришлось побывать даже в Москве.

6. В «МОРЕ-ОКИЯНЕ»

Самый трудный и скучный период организации кончился. Дальше начиналось дело. В мае приехал Гузик с несколькими водолазными костюмами. Приезд этот был целым событием в жизни подводных земледельцев. Предстояла проба аппаратов. Гузик, Волков, Конобеев и Ванюшка выехали на катере. Океан был спокоен, погода отличная. У друзей было весёлое, радостное настроение. Расположившись на палубе катера, Гузик показывал аппараты и давал объяснения.

— Вот это — «летний» костюм. Он устроен по типу японских водолазных костюмов для небольшой, сравнительно, глубины — метров до семидесяти. Летним я его называю потому, что весь он состоит только из «наносника» с очками, фонаря да ранца-лаборатории, где аккумулятор превращает морскую воду в кислород. Надев этакую маску на лицо и привязав ранец за спину, можно опускаться на дно голым, что, конечно, приятно лишь в тёплое время года, когда тепла и океанская вода. В таком «костюме» из носа и очков вы будете иметь полную свободу движений. Для подводных работ это очень ценно. Этих аппаратов я привёз пока парочку, но сделать их можно очень много в короткий срок.

— Заткнём за пояс японцев! — весело сказал Ванюшка, примеряя маску. — Хорошо! Очень хорошо! — хохотал он, поглядывая на себя в маленькое зеркальце. Конобеев протянул лапищу ко второму аппарату. Но Макара Ивановича ждало разочарование. Каучуковый наносник покрывал лишь самый кончик его носа — уж очень велик да мясист был нос Макара Ивановича.

— Не с твоим носом водолазом быть, Макар Иваныч! — шутил Ванюшка. — Этот нос семерым бог нёс, одному достался. Впрочем, если отрезать с килограмм, то, может быть, и войдёт.

— Однако нечего зубоскалить, — обидчиво отвечал Макар Иванович. — И ничего плохого нет. Сказано: чем носовитей, тем красовитей.

— Не печальтесь, Макар Иванович. Я вам сделаю аппарат по особому заказу. Каучука и на ваш нос хватит, — успокоил старика Гузик.

А оглашённый Ванюшка уже сверзился за борт в своей маске, нырнул, но скоро выплыл наружу, едва не задохнувшись. Он ещё не привык вдыхать кислород носом, а выдыхать углекислоту ртом. К аппарату надо было привыкнуть.

— Успеешь ещё наглотаться морской воды! — крикнул ему Гузик. — Лезь, слушай дальше! Ванюшку подняли на борт.

— Харафо, только вода в рот лезет! — сказал Ванюшка.

— Это — «зимний» костюм, — продолжал свои пояснения Гузик. — Это, собственно, обычный водолазный костюм, если не считать того, что снабжение кислородом происходит из собственного «газогенератора». Но тут, впрочем, есть ещё одно маленькое усовершенствование, — скромно заявил он. — В материи — подкладке костюма — имеются металлические нити, которые соединены с аккумулятором. Нити могут нагреваться и давать тепло. В таком костюме можно, не боясь схватить насморк, опускаться в ледяные волны Ледовитого океана или подниматься на высоту в десять тысяч километров над поверхностью земли.

— Наконец последнее — жёсткий аппарат для подводных глубин, — продолжал Гузик. — В нём можно погружаться на триста метров и более. Он снабжён особо сильными фонарями. Не знаю, понадобится ли вам этот аппарат. Ведь уже на глубине пятидесяти метров дно опустевает, а на глубине четырёхсот — нет крупных водорослей. Морская флора сосредоточена на узкой полосе, идущей не далее полутораста морских миль от берега. А дальше и глубже всё бесконечное протяжение дна морей является пустыней, лишённой всякой растительности.

— Да, но нам жёсткий аппарат может понадобиться для исследовательских целей. В конце концов дно океана изучено далеко не полно, — возразил Волков.

В тот раз на дно моря погружались Волков и Ванюшка, а толстоносый Конобеев только с завистью смотрел на них и крякал с таким огорчённым видом, что Гузику стало жаль старика, и он обещал изготовить наносник кустарным способом здесь же, на месте, в своей временной лаборатории.

И уже в следующую поездку Конобеев с удовольствием натянул на свой грушевидный нос чёрную резиновую покрышку. В больших очках, с огромным чёрным носом, с седой бородкой и длинными усами он выглядел необычайно комичным.

— Прямо водяной! — кричал Ванюшка, покатываясь со смеху.

— Ещё поважнее, сам Нептун — морской бог! — отзывался Волков, вторя Ванюшке.

— Нептун Иваныч! Здорово! Так и пошло за Конобеевым этот «Нептун Иваныч».

* * *

Рыбаки и охотники живут в мире случая, удачи, риска, приключения, неожиданности. Это накладывает особый отпечаток на их психологию. Будничная обстановка, лишённая острых переживаний, неожиданностей и риска, кажется им скучной и пресной. Им нужна вечная игра с огнём, опасностями; им нужна новизна и острота впечатлений. Таков был и старик Конобеев. Охотничьи чувства и инстинкты с годами не угасали, а сильнее разгорались в нём. Его серые глаза под мохнатыми чёрными бровями оживали, загорались искрами, когда ему приходилось бороться с волнами или диким зверем. И вот теперь предстояло ему новое удовольствие, неиспытанное ощущение, быть может целая цепь новых приключений. Бедная Марфа Захаровна! Её ждали новые испытания, новая полоса одиночества. Когда её спрашивали, где муж, она лишь безнадёжно махала рукой.

Конобееву предстояло опуститься на дно океана, того самого океана, который безжалостно поглощал рыбаков, их сети и добычу; отправиться в гости к рыбам, посмотреть, как они там живут-поживают. В водолазной полумаске Конобеев чувствовал себя сказочным морским царём. Гузик, несколько волнуясь, объяснял старику, как надо вдыхать и выдыхать воздух, но Конобеев отмахивался с таким видом, словно он всю жизнь ходил в этой полумаске и родился на дне океана.

— Однако не задохнусь! — говорил он. — Вот только одно плохо: курить там нельзя. Сделай милость, Микола, придумай как-нибудь, чтобы я с трубкой мог ходить. — Гузик, смеясь, обещал придумать.

Конобеев хорошо помнит, как он впервые в рубахе и портах (так старик считал приличнее — трусов он не признавал) опустился на дно океана. Вода была прохладная и приятно покалывала закалённое тело, заставляя двигаться быстрее, как на морозе. С дыханием Макар Иванович — отличный пловец и нырец — скоро справился, пуская через рот струю пузырей. По этим пузырям в штиль с поверхности легко было определить, где находится водолаз.

Погрузившись в таинственный полумрак морского дна, Макар Иванович от удовольствия фыркнул и зашагал в глубину. Засветил фонарь. На свет собралось неимоверное количество рыб посмотреть на невиданное зрелище. Они оказались любопытными не меньше людей.

«Рыб-то, рыб сколько! — думал Конобеев, приходя в рыболовный восторг и хватая их прямо руками. — Экая досада, сети не захватил! Однако теперь вы от меня не уйдёте!» — И он шагал по подводному лесу водорослей, окружённый полчищами рыб, блестевших боками при повороте, как серебряные ножи. Это было так забавно, необычайно и красиво, что Конобеев вдруг, забыв, где он находится, загоготал во всю силу лёгких, пустив на поверхности столько пузырей, что сидевшие на катере серьёзно обеспокоились за старика. Правда, пузыри вскоре начали появляться регулярно, но они удалялись всё дальше и дальше. Скоро их не стало видно.

Конобеев для первого раза гулял несколько часов подряд, почти до захода солнца. Вернулся возбуждённый, сияющий.

— Ну и жизнь под водой, однако! — сказал он. — И зачем это люди на земле живут, а не в море-окияне?

7. ТАЙФУН

Как ни приятно было бродить по неизведанным тропам подводной тайги, Макару Ивановичу пришлось сдержать свои охотничьи страсти и приняться за дело. А работы было хоть отбавляй.

Японские рыболовы и браконьеры, шнырявшие у наших берегов, с удивлением и неудовольствием поглядывали на большую белую палатку, которая появилась в одну ночь на берегу небольшой реки, впадающей в океан. Это был «главный штаб», где жили Ванюшка и Волков. Скоро рядом с этой палаткой появились другие; через несколько дней на берег было навезено много досок, брёвен, кирпичей. Завизжали пилы, застучали топоры. Стали расти временные бараки.

В числе приглашённых рабочих было много японцев и китайцев, которые должны были приготовлять капусту так, как она приготовляется у них на родине. А русские рабочие учились у японцев и китайцев. Волков заботился о том, чтобы экспортный товар удовлетворял всем требованиям заграничных потребителей морской капусты. Извлечённые из воды водоросли промывали в особых чанах, очищали от песка и ила, сортировали вручную, ещё раз очищали, мелко изрезывали и клали ровными слоями определённого размера на бамбуковых циновках, разостланных на открытом воздухе в наклонном положении. Из этих слоёв водорослей получались сухие пластины. Высушенные пластины, склеившиеся в желатинообразную массу, отдирались от циновок и прессовались для придания им равномерной толщины. Плитки в 25Х30 сантиметров складывались по десяти штук и аккуратно связывались. Волков обращал большое внимание на то, чтобы плитки были приготовлены аккуратно и одинаково, «как плитки шоколада».

Задумчивый Гузик, постояв однажды на берегу, где производились эти работы, сказал:

— Человеческие руки хорошо устроены, но их можно было бы устроить ещё лучше. — И, посидев несколько вечеров над чертежами и расчётами, он придумал несложные, но очень целесообразно устроенные машины для сортировки и резки водорослей. После этого работа пошла ещё быстрее и аккуратнее.

Старания Волкова и Гузика увенчались успехом. Японские и китайские покупатели-оптовики скоро оценили качество советской заготовки и начали предъявлять усиленный спрос. Старые купцы-японцы, получив образцы, долго мяли в руках гибкие, тонкие, как писчая бумага, пластинки, присматриваясь к пурпурно-коричневому цвету со светлыми крапинками и слегка блестящей поверхности, взвешивали на руке, нюхали, пробовали на зуб, любовались аккуратной обработкой и упаковкой — и заявляли:

— Да, это хорошо!

Скоро пришлось удвоить, утроить, удесятерить число рабочих. Работа кипела. Водоросли, выброшенные бурями и волнами на берег, также не пропадали. Их пережигали в золу, добывая щёлочи, или отвозили на небольшой завод для добывания йода. За первые полгода завод дал более двух тысяч килограммов выхода йода.

Однако добывать водоросли приходилось пока почти исключительно старым японским способом на сравнительно мелких местах: рабочие на лодках скользили вдоль берегов с шестами в руках. На конце шестов были крючья, которыми водоросли зацеплялись и извлекались на поверхность и укладывались на лодку, пока она не наполнялась доверху. Добычу отвозили на берег и снова отплывали «щипать траву», как говорил Ванюшка. Ему не терпелось скорее перенести работу на дно и пустить в ход подводные сельскохозяйственные машины: тракторы, косилки…

Волков, Ванюшка, Гузик и Конобеев ежедневно опускались в водолазных костюмах на дно океана и ходили по своим будущим подводным плантациям, производя нивелировочные и землемерные работы.

С первых же шагов выяснилось, какие огромные перспективы открывает водолазная обработка. В то время как японцы своим обычным способом могли обрабатывать плантации на небольшой глубине в три — пять метров, подводные земледельцы, снабжённые гузиковскими водолазными костюмами, имели возможность работать на глубине нескольких десятков метров. А это расширяло площадь подводной агрикультуры на многие тысячи гектаров. Огромные пространства на глубине двадцати — пятидесяти метров не нужно было и «засевать»: они уже были покрыты густыми зарослями водорослей, богатых йодом.

Летом, в конце июня, разразился сильнейший тайфун. Конобеев первый предсказал его приближение по таинственным, одному ему известным приметам. Накануне он долго смотрел на безоблачное небо, на синюю спокойную гладь океана, нюхал воздух, раздувая ноздри мясистого, поросшего волосами носа, качал головой и ворчал:

— Будет буря, однако. Тайфун идёт. Надо бы убрать палатку.

— Мы укрепим её, — беспечно сказал Ванюшка. Конобеев махнул безнадёжно рукой.

— Чем укрепишь-то, однако? Тайфун деревья с корнем выворачивает, а не то что закрепы. Уходить надо. В пещеру уходить.

Гузик обеспокоился за свои инструменты, — в его палатке находилась походная лаборатория и много ценных точных приборов и аппаратов. Недалеко от берега была гора с большой пещерой, куда Гузик и перенёс свои сокровища. Скептик Волков не пожелал двинуться с места, хотя Конобееву удалось всё же настоять на том, чтобы убрали в пещеру водолазные костюмы.

Ночь была тихая, душная, влажная. Ни один лист не дрожал на дереве. Природа словно замерла в ожидании. Волков сидел в своей палатке и при свете электрической лампы, питаемой всё тем же аккумулятором, работал, склонившись над простым сосновым столом. Ванюшка на другом столе щёлкал на счётах, одновременно слушая радиопередачу. Вдруг он приподнял голову и палец, которым считал, и посмотрел на Волкова.

Прядь тонких рыжеватых волос спустилась на лоб Волкова, голубые глаза при свете лампочки казались почти синими. Тень углубляла шрам на щеке. Губы были плотно сжаты, лоб изборожден лёгкими складками, говорившими о большом напряжении мысли. Ванюшка сидел не шелохнувшись, с приподнятым средним пальцем правой руки. Потом вдруг соскочил со стула и бросился к Волкову, позабыв снять с головы радионаушники. Он потянул за собой радиоприёмник и едва не разбил лампы.

— Семён Алексеевич! Макар Иваныч правду сказал! — воскликнул Ванюшка взволнованным и несколько торжественным голосом.

— Не мешай, Иоганн, — отозвался Волков и зашевелил губами, собирая рассеянные мысли.

— Семён Алексеевич! — не отставал Ванюшка. — Складывайте монатки и айда в пещеру к Гузику! Тайфун идёт! Сейчас зародился восточнее Филиппинских островов семнадцатого июня. Первые дни он шёл довольно медленно и к двадцать второму июня дошёл только до берегов Китая. Здесь он изменил северозападное направление и, повернув на северо-восток, двинулся уже с очень большой скоростью. Двадцать третьего он пронёсся над Кореей, вызвав очень сильные ливни, а завтра, двадцать четвёртого, его ждут у наших берегов. Вот, фут возьми! Макар-то Иваныч? Ему и радио не надо! Нюхом чует, своим волосатым носом. — Ванюшка помолчал, и, когда заговорил вновь, его голос звучал ещё тревожнее и торжественнее. — Семён Алексеевич! Идёт тайфун. Слыфите? А? Фумит лес? Вот, фут возьми, как гудит!

Волков прислушался. У палатки ветра ещё не было, но приближался странный гул, как будто где-то поблизости проходила градовая туча. Вошёл Конобеев. Он был спокоен, как всегда. Сколько тайфунов он видел на своём веку, и на берегу и в открытом море, в утлом рыбачьем судёнышке! Брови старика сдвинулись сурово, и больше обыкновенного топорщились усы.

— Однако собирайся, Семён Алексеевич! — просто сказал он. И, не ожидая ответа, начал быстро загребать огромными ручищами вещи и уносить их. Волков крякнул и принялся помогать.

Гул увеличивался. Океан тяжко вздыхал и издавал новые необычные звуки — «аах! аах!» — будто сердился, что его, старика, будит взбалмошный ветер. И всё глубже и выше колебалась его поросшая пенистыми волнами грудь. Но старику-океану не суждено было заснуть в эту ночь. Небо ещё сверкало звёздами и молодым месяцем, как будто вымытым, — такой он был чистый и прозрачный. А Конобеев торопил.

— Может быть, пройдёт стороной? — спросил Волков. Ему не хотелось разорять палатку.

— Однако поторапливайся! — вместо ответа проворчал Конобеев, нагружая себя двумя столами, четырьмя стульями и складной кроватью.

Когда Волков отнёс вещи в пещеру и возвращался в палатку за другими, месяц уже не казался чисто вымытым. Он стал тусклым и как будто пожелтел. Рванул первый порыв ветра.

А старик-океан уже ворчал: «Ага! Ага!». Наконец-то ты явился, тайфун!

Да, он явился. Его ждали, и всё же его появление было неожиданно. Он во мгновение ока смахнул звёзды, разлил по небу, как спрут сепию, свинцовые тучи, забросил куда-то потускневший месяц, нажал воздушной лапой на землю, сплющил леса, хлестнул потоками воды, смешал границы неба и земли в круговороте водяных и воздушных столбов, свил сотни тысяч тонн воды, неба и океана в жгуты, связал узелком, в несколько минут ввергнул природу в первозданный хаос… Барометр пал до семисот сорока — «лежал в обмороке».

Волков стоял у входа в пещеру, когда мимо пего пронеслось, как быстро мелькнувшее крыло чайки, вытянувшееся во всю длину полотнище палатки, которую так и не успели снять. Вместе с ним были унесены пальто, одеяло и землемерные инструменты Волкова. Треножник был найден много дней спустя закинутым на вершину высокой ели, в десятке километров от места стоянки. Зато осторожный Гузик торжествовал: он сохранил все инструменты.

Конобеев уютно устроился в уголке большой пещеры и крепко уснул под завывание ветра и шум дождя. А Ванюшка не мог спать. На него тайфун действовал возбуждающе, как гроза, как пожар, как всё выходящее из ряда вон. Ему было жутко и весело. Хотелось петь, кричать, двигаться. Надо было что-нибудь придумать, дать разрядиться нервному напряжению. Наружу не выглянешь, — унесёт, как палатку. А что, если пойти осматривать пещеру? Ванюшка предложил Гузику. Но тот уже погрузился в свою созерцательную нирвану, долго отвечал невпопад, пока не понял, чего от него требуют, и достаточно вразумительно ответил:

— Не мешай, я обдумываю! Волков также отказался. Конобеев спал. Ванюшка недовольно крякнул.

— В таком случае я пойду один.

Он надел на спину ранец с аккумулятором и привязал к голове фонарь. Подумав немного, надел и наносник с очками.

Фонарь ярко вспыхнул, осветив тёмные зеленоватые своды пещеры.

— Прощайте, иду! — сказал Ванюшка и зашагал в глубину.

8. ПЕЩЕРНОЕ ЭХО

Под сводами царила тишина. Уши были свободны от наушников, и Ванюшка слышал, как эхо перебрасывало шум шагов от стены к стене. Странное эхо! Как будто он не один шёл в пещере, а несколько человек шагали впереди, сзади, с боков… Вот в такой обстановке зарождались легенды о духах, двойниках, привидениях. Ванюшка не верил всему этому и всё же почувствовал холодок в спине, когда, крикнув, услышал многоголосое эхо: пещера играла звуками, перебрасывая их, как мяч.

— Ох! — крикнул Ванюшка.

«Ох! Ох! Ох! Ох! Ох! Ох!» — застонала пещера.

Ванюшка принуждённо засмеялся, — пещера подхватила его смех, унося раскаты его всё дальше, пока они не замерли где-то далеко…

Хорошо, что у Ванюшки такая сильная лампа! При ярком свете не страшно.

Чем дальше Ванюшка подвигался вперёд, тем наряднее, богаче, красивее становились стены пещеры. Фантастическими кружевами спускались с потолка сталактиты. Со дна пещеры навстречу им поднимались острия сталагмитов. Кое-где сталактиты встречались с сталагмитами, образуя вычурные колонны, напоминавшие китайскую резьбу по слоновой кости.

Пещера то суживалась, то расширялась. Её своды иногда нависали так низко, что Ванюшке приходилось нагибать голову, и потом неожиданно поднимались высоко вверх, как в готическом храме. В обширных и высоких залах зияли тёмные входные провалы, расходящиеся в разные стороны коридоров. Ванюшка, чтобы не заблудиться, решил всегда поворачивать в крайний левый проход. Несколько раз он заходил в тупики, выбирался из них и снова поворачивал влево. Наконец дошёл до большой пещеры, стены которой были покрыты зеленоватыми, розовыми и красными кристаллами. Кое-где эти кристаллы горели, как капли крови, в иных местах светились изумрудом молодой травы. Ванюшка залюбовался невиданным зрелищем.

«Может быть, всё это — драгоценные камни. Вот богатство, фут возьми!» — думал Ванюшка, медленно направляя свет фонаря то в одну, то в другую сторону. Осветив почву под ногами, он увидал каменистый спуск, отлого бегущий вниз. В глубине, в стене было тёмное отверстие. «Подземный ход!» — подумал Ванюшка. Он смело двинулся вниз и вдруг вскрикнул от неожиданности. Ноги коснулись совершенно невидимой холодной воды или чего-то такого же холодного, как вода. Холодный газ? Ванюшка ударил ногой — и фонтаном взлетели сверкающие брызги. Да, это вода! Ещё никогда в жизни Ванюшке не приходилось видеть такой чистой, прозрачной воды. Она была прозрачнее самого лучшего стекла. Дно подземного озера было видно на всём протяжении до малейшего камушка. Из этой пещеры был только один выход — назад, если не считать тёмного отверстия под водой, ведущего куда-то под землю. А что, если пойти вперёд, в это тёмное отверстие?

Ванюшка ещё раз попробовал воду. Холодна! Но ведь он привык к купанью. Надо только сразу окунуться!

Ванюшка прикрепил наносник, соединил трубки с аппаратом, вырабатывающим кислород, и бросился в воду. Вода тотчас наполнила резервуар в ранце, и аппарат начал выделять кислород.

Вода была так холодна, что Ванюшка едва не выбежал на берег, но усилием воли сдержал себя и заставил продвигаться вперёд.

Вход в подземный туннель был довольно низкий. Ванюшке пришлось согнуться. Фонарь освещал гранитные стены, которые сжимались всё теснее. Ванюшка то плыл, то полз на четвереньках. В одном месте возникло опасение, что не удастся пролезть дальше. Но, когда это узкое место было преодолено, туннель начал быстро расширяться. Стены раздвигались, свод поднялся выше уровня воды. Ванюшка всплыл на поверхность и увидал, что он находится в огромной пещере, наполненной водой. Свисавшие с потолка пещеры сталактиты напоминали странных чудовищ. Чудовища тянулись к воде и отражались в ней; дно из серо-зелёного камня было видно совершенно отчётливо. Множество рыб плавало в этом подземном озере, где не имелось никакой растительности. Чем питались эти рыбы, помимо пожирания себе подобных? Ванюшка поймал рукой одну рыбу странного вида — колючую, сухую, негибкую — и убедился, что она была совершенно слепа. Вместо глаз у неё были только небольшие углубления. Все рыбы этого озера, никогда не видящего света, были слепы! Ванюшка обследовал стены пещеры под водою и убедился, что они имеют несколько боковых каналов, через которые беспрестанно вплывали и выплывали рыбы. Быть может, по соседству имелись водоёмы, которые содержали всё необходимое для поддержания жизни этого слепого царства.

Переплыв озеро, Ванюшка вышел на берег и пошёл по огромному, всё суживающемуся туннелю. И вдруг он вздрогнул и остановился, к чему-то внимательно прислушиваясь. Нет, всё тихо. Ему померещилось. Это, вероятно, капризы эха. Разве здесь могут быть люди? Ванюшка сделал ещё несколько шагов вперёд и снова остановился. На этот раз до него достаточно отчётливо донеслись заглушённые расстоянием человеческие голоса — как будто мужской и женский, — о чём-то спорившие. Кто они, эти люди, и где они находятся? Как могли пробраться сюда? Любопытство Ванюшки было возбуждено до крайности. Он решил подкрасться незамеченным и понаблюдать за неизвестными. Закрыл ладонью свет фонаря, оставив только маленький лучик, и, осторожно ступая, направился в сторону, откуда доносились голоса.

Голоса раздавались всё яснее, всё ближе, а перед Ванюшкой были только бесплодные, мёртвые своды пещеры. Впереди виднелась каменная гряда, не доходившая до верха пещеры. За прикрытием этой гряды Ванюшка мог подойти незамеченным на близкое расстояние. Теперь уже можно было разобрать отдельные слова.

— Смотрите, Борис Григорьевич, какой странный беловатый отсвет на своде пещеры! — сказал женский голос.

Ванюшка невольно поднял голову вверх и увидал, что один луч прикрытого рукою фонаря даёт небольшой отблеск на своде пещеры. Этот отблеск и был замечен кем-то, находящимся по другую сторону каменной гряды. Ванюшка поспешил погасить фонарь. В то же время он заметил колеблющийся, то усиливающийся, то меркнущий красноватый свет на сводах пещеры. Такой свет мог исходить только от костра.

— Это тебе показалось, — ответил мужской низкий голос. — Игра теней… Да, так я и говорю, — продолжал мужской голос после небольшой паузы. — Меня, как чеховского Епиходова, преследуют двадцать два несчастья…

Ванюшка слышал не только человеческие голоса, но и доносившиеся откуда-то гуденье, шум ветра, завывание бури… Всё объяснялось просто; Ванюшка, сделав дугу, заворачивал всё время налево, должен был выйти к краю горной цепи, в которой находились пещеры. В горах, очевидно, имелось несколько пещер, соединённых друг с другом внутренними переходами. В одну из этих пещер и зашли люди, укрываясь от бури так же, как и Ванюшкины приятели. Но что же это за люди?! Ванюшка подкрался к самому краю скалистой гряды и заглянул, укрываясь меж камней.

Он увидал большую пещеру. Через узкое входное отверстие врывался ветер и колебал пламя костра. Ближе к выходу, у костра, лежал человек, прикрытый рваным тулупчиком; судя по ногам в синих штанах и китайской обуви, это был китаец. По другую сторону костра сидел высокий широкоплечий человек — лысый, с коротко подстриженными усами и чёрными бровями. Человек этот держал на палке над костром чайник.

«Чудак, — подумал Ванюшка. — И чай-то толком не умеет вскипятить, а тоже, по пещерам шляется».

А ещё ближе к Ванюшке на фоне пламени костра чётко выделялась фигура женщины или девушки, среднего роста, хорошо сложённой, в короткой юбке и кепи на голове. Ванюшка видел только чёрный силуэт. Подбоченясь и подняв голову вверх, девушка смотрела на свод пещеры, очевидно ожидая, не повторится ли странное световое явление.

«Молодая и, наверное, красивая», — решил Ванюшка.

Не опуская приподнятой головы, девушка сделала несколько шагов вперёд и вдруг вскрикнула: её ноги коснулись холодной, прозрачной до невидимости воды.

— Здесь вода! Кто бы мог думать? — сказала девушка удивлённо, отдёргивая ногу.

«И ты попалась на этот фокус, голубушка», — подумал Ванюшка и, не сдержавшись, тихо засмеялся.

— Ах! — испуганно вскрикнула девушка. — Тут кто-то есть! Я слышала смех.

— Тебе всё мерещится, Алёнка. Я не думал, что ты такая трусиха, — сказал мужчина с чайником. — Ты бы лучше помогла мне держать чайник. Рука устала. Это эхо здесь такое. Ты крикнула, эхо повторило.

— Но я крикнула «ах», а эхо повторило «ха-ха ха», — наоборот, да ещё в кубе. Так не бывает.

— А ну-ка, крикни! — предложил мужчина. Девушка снова крикнула коротко и отрывисто: «ах!» Ванюшке пришла мысль позабавиться. Он вдруг ответил, понижая тон: «Ах-ах!»

Девушка подняла руки к голове, а мужчина уронил чайник в костёр. Китаец под рваным полушубком заворочался, приподнялся и стал прислушиваться.

— Странное эхо! — сказал мужчина, стараясь палкой подцепить чайник за ручку. — Какое несчастье! Алёнка! Из-за твоего эха я уронил чайник.

— Это не эхо, — ответила девушка. — Эхо не может изменять высоту тона. Здесь есть человек, — и, сделав несколько шагов вперёд, она спросила:

— Кто там?

Ванюшка тихо застонал, потом вдруг показал из-за камней свой большой чёрный нос и круглые стёкла очков. Девушка крикнула и подалась назад. Китаец с причитаниями выбежал из пещеры; мужчина у костра сидел, широко раскрыв глаза и даже приоткрыв рот. Потом пошарил у себя в заднем кармане, вынул револьвер, схватил горящую головню и бросился к каменной гряде, за которой скрывался Ванюшка.

Что делать? Крикнуть «не стреляйте» или же убегать? Ванюшка решил до конца играть роль «пещерного духа». Он вдруг побежал к озеру и бросился в воду.

Опустившись на дно, обернулся к берегу и смотрел, что будет. Мужчина подбежал к воде, прицелился и выстрелил. Благодаря преломлению лучей в воде пуля не попала в цель. Ванюшка замахал руками, повернулся и исчез в туннеле.

«Завтра я увижу этих людей и расскажу им всё, — подумал он. — А пока пусть поудивляются».

Ванюшка вернулся в пещеру, где находились Волков, Гузик и Конобеев.

Макар Иванович продолжал храпеть; Гузик, как статуя Будды, сидел с поджатыми ногами и с неподвижным взглядом, устремлённым в космические глубины. Волков задремал рядом с Конобеевым, но проснулся при входе Ванюшки.

— Где ты шатался? — спросил он. Ванюшка многозначительно махнул рукой.

— Такие дела, Семён Алексеевич! Я теперь не человек, а пефферное эхо. Завтра всё расскажу, а теперь спать!.. — И, быстро сняв с себя водолазный аппарат.

Ванюшка улёгся.

Скоро его храп присоединился к храпу Макара Ивановича.

9. НА ПЛЕЧАХ ТАЙФУНА

Утром ветер утих, но океан ревел и бушевал с ужасной силой. Пришлось ночевать в пещере. За утренним чаем Ванюшка рассказал о своём ночном приключении в подземных лабиринтах. Он решил, несмотря на дождь, сейчас же отправиться на поиски вчерашних людей, которых он так озадачил, и познакомиться с ними. Стройный силуэт девушки на фоне костра не выходил у него из головы. Этот силуэт рисовался ему на скалах, тучах, далёких горах — везде…

В дождь гораздо приятнее было бы путешествовать в одних трусах, но Ванюшка принарядился: надел длинные брюки, жёлтые ботинки и толстовку. Этот необычайный для такой погоды наряд заставил даже Гузика спуститься со своих надзвёздных высот, чтобы выразить удивление Волков делал вид, что не замечает жёлтых башмаков Ванюшки, а Конобеев хлопнул вёслами-руками по бёдрам и сказал кратко своё любимое:

— Однако!

Нагибаясь под сильными струями дождя, Ванюшка отправился бродить по окрестным пещерам. Без особого труда удалось найти ту, в которой он видел ночью людей у костра. Но, увы! Теперь в этой пещере никого не было. Зола костра была ещё тёплая. На чёрных углях валялся распаявшийся чайник. Консервная банка «бычки в томате», пустая коробка из-под папирос, кусочек бечевы — вот всё, что осталось от неизвестных путешественников. Да у самого выхода Ванюшка нашёл китайскую туфлю. Испуганный китаец, очевидно, уронив её с ноги во время бегства, уже не осмелился вернуться за нею. Теперь про эту пещеру, наверное, будет сложена легенда!..

Ванюшка обошёл пещеру несколько раз, осмотрел все уголки за каменной грядой… Пусто! И никаких следов, которые указали бы, куда направились путники. Неужели он, Ванюшка, так напугал их, что они ушли, не дожидаясь рассвета? И зачем он не познакомился с ними вчера ночью? Ванюшка не мог простить себе этого.

Вернулся он в свою пещеру весь мокрый, грязный, усталый и раздражённый. Походил из угла в угол и вдруг заявил, что сейчас опустится на дно моря.

— Да ты и до воды не доберёшься! Посмотри, что опять делается, — сказал Волков, указывая на выходное отверстие пещеры. Сквозь частую сетку дождя виден был бушующий океан и дрожащие под страшным напором ветра деревья.

— Очень просто дойду, — упрямо ответил Ванюшка. — Ходил же я пещеру искать.

— Тогда было тише, а сейчас опять разыгралось.

— Зато на дне тихо. Рыбы, небось, и не знают, что тут творится. Семён Алексеевич, да как и не идти-то? Ведь сами знаете, тайфуны как зарядят, так и пойдут крутить. Шутка сказать, от июня до ноября они вертят! Правда, не беспрерывно, а всё-таки дуют да дуют. Так что же, мы всё это время сложа руки сидеть будем? И так вся работа на берегу остановилась. Как хотите, а я пойду. Не сидится мне.

Ванюшка взял чёрный наносник и очки.

— Надень по крайней мере полужёсткий водолазный костюм, — посоветовал Волков. — Посмотри, целые водяные горы обрушиваются на берег. Они размозжат тебя, раздавят, как яичную скорлупу.

— Что правда, то правда, — ответил Ванюшка и влез в полужёсткий костюм, облегающий тело. Особенностью этого водолазного костюма была жёсткая оболочка у груди, принимающая на себя давление воды.

— До свидания, товарищи! — сказал Ванюшка и надел на голову скафандр Волков помог ему прикрепить ранец с аппаратом, доставляющим в скафандр кислород. Ванюшка тронулся в путь.

Между падением на берег волн проходило всего несколько секунд. За этот короткий промежуток времени Ванюшка хотел добраться до волнореза. Но об этом нечего было и думать. Тяжёлые свинцовые подошвы и не менее тяжёлый свинцовый костюм связывали свободу движений на поверхности земли Ванюшка походил вдоль берега и, махнув рукой, направился обратно. Однако Волков ошибся, думая, что благоразумие победило. Ванюшка отошёл от берега и, сделав дугу, взошёл на высокий обрыв. У подножия обрыва была довольно большая глубина, и Ванюшка не раз бросался здесь в воду и нырял. Теперь он решил использовать это место, чтобы опуститься на дно, избегая столкновения с волнами.

Ванюшка переждал, когда волна разбилась об утёс, и бросился вниз. Это было тоже рискованно. Следующая волна, если бы он не успел опуститься достаточно глубоко, могла разбить его об утёс. Волков внимательно смотрел, стоя у входа в пещеру, на волны. Ванюшки не видно. Он, очевидно, погрузился в глубину.

— Однако глянь-ка на небо! — услыхал Волков голос Макара Ивановича. Волков поднял глаза вверх по указанному рукой Конобеева направлению.

Среди косматых волнующихся свинцовых туч образовалось зловещее тёмное пятно. Пятно всё увеличивалось — и вдруг из центра его показалась воронка, которая, вращаясь с ужасающей быстротой, начала спускаться всё ниже и ниже, как хобот чудовищного животного. В то же время на поверхности океана под чёрным облаком кто-то невидимый смешал волны в одну клокочущую массу. Масса эта, вращаясь со всё ускоряющейся быстротой, начала выпучиваться, превращаясь в воронку, обращённую заострённым концом вверх, и поднимаясь навстречу воронке, спускавшейся с неба.

— Смерч! — сказал Волков. Ему уже приходилось видеть смерчи — постоянные спутники тайфуна. Но на этот раз зрелище было на редкость интересное.

Обе воронки — спускающаяся из чёрного облака и поднимающаяся с поверхности океана — соединялись, образовав гигантский водяной столб, расширявшийся внизу и вверху. Этот столб двигался по поверхности океана со скоростью тридцати пяти километров в час. Посмотрев на верхний конец водяного столба, Волков увидел, что в том месте, где этот столб вливался в тучи, он как бы переходил в очень длинную водяную трубу, которая резко выделялась своим более светлым цветом на чёрном фоне тучи. Эта труба беспрерывно извивалась, как огромная змея. Иногда «змея» завивалась узлом, и на этом месте Волков видел чёрный круг с ещё более чёрной точкой посредине. Эта водяная труба была в полтора раза длиннее самого смерча и пропадала где-то далеко в облаках. Жутко было смотреть на страшную вращающуюся водяную змею. Вот смерч побледнел, труба разорвалась у верхнего конца, и в то же время порвался смерч у нижнего конца. Нижняя воронка сравнялась с поверхностью океана, а верхняя, крутясь, поднялась к облакам и скрылась в чёрной туче… Через несколько минут явление повторилось, — снова гигантский столб двигался по поверхности взбаламученного океана. И ещё раз смерч порвался, причём нижняя его воронка, постепенно опускаясь, помчалась по направлению к берегу и там разбилась. Было видно, как эта воронка налетела на берег и упала на высокий склон. Целая Ниагара воды вдруг забушевала на склонах берега, ниспадая в океан.

— Однако врагу не пожелаешь быть в это время в океане, — сказал Конобеев. — А приходилось.

Через двадцать минут смерчи исчезли. Небо очистилось. Далеко на востоке ещё виднелся один столб, наклонившийся и медленно, словно с трудом, двигавшийся па север. Вот и он побледнел, разорвался внизу и исчез.

Тучи быстро уносило на север. Скоро выглянуло солнце. А к обеду небо было уже безоблачно, ветер утих, лишь океан продолжал бросать на берег волну за волной.

Ванюшка к обеду не вернулся. Проходил час за часом, его всё не было. Волков, Гузик и Конобеев начали беспокоиться. Конобеев решил отправиться на поиски, хотя найти Ванюшку на дне океана было не легче, чем иголку в сене.

— Однако, может быть, его разбило волной около утёса! — говорил Конобеев. — Поищу! — И Конобеев опустился в водолазном костюме с того же места, с которого прыгнул в воду Ванюшка. Обшарил всё дно вокруг утёса, но Ванюшки не нашёл.

А к вечеру, при закате солнца, Ванюшку принесли на самодельных носилках рабочие промысла. Они нашли его в десятке километров от пещеры.

Когда Ванюшка окончательно пришёл в себя, то рассказал своим друзьям, что произошло с ним.

— Не всякому человеку удаётся покататься на спине тайфуна и остаться в живых, — так начал он рассказ о своём необычайном приключении. — Спрыгнул я в глубину благополучно и пошёл. Фонаря не зажигал, — он мало помог бы мне в мутной от песка и ила воде. Добрался до котловины, которая находится метрах в сорока от берега, — знаете? Там было совсем тихо. Вода почти не двигалась. Буря катилась над моей головой. Я спокойно пошёл по дну. «Теперь можно зажечь фонарь», — подумал я. Нажал кнопку. И, как вы думаете, что я увидел? Фут возьми, рыб! Видимо-невидимо! Их было здесь столько, что мне положительно приходилось проталкиваться через них, как будто я попал в сельдяную бочку. Понимаете? Они набились сюда в котловину из боязни, что буря выбросит их на берег. Умная тварь, хоть и не говорит! Тут и сельди, и треска, и горбуша, и иваси, разные жесткоперые, и большие, и малые. И даже не гоняются друг за другом — не до этого: животы спасают.

А уж сколько там водорослей в этой котловине — уйма! Прямо получился котёл ухи с капустой. И водоросли не движутся, — тихо. Разве только какую водоросль рыба большая двинет, тогда бурые лепты чуть шелохнутся и опять замрут. Иду я, иду, — рыбки передо мной бочками сверкают серебряными, синими, медными, красными, — иду и радуюсь. Как это хорошо выходит: там, над головой, светопреставление, а у меня тут тишь да гладь, и я сухой хожу! Тепло мне и сухо. Вот, думаю, отсижусь тут, пока рыбы наверх полезут, тогда, значит, будет ясно, что буре конец.

Прошёл я несколько шагов и стал замечать, что как будто откуда-то ветерком понесло. Тихо-тихо начали водоросли в одну сторону поворачиваться, и у рыбок какое-то беспокойство замечается. Все они повернулись навстречу ветерку и зашевелились тревожно, будто шепчутся. Откуда, думаю, водяным ветерком потянуло? Может быть, я в такую струю попал? Вернулся назад метров на пять — ничего подобного. То есть я хочу сказать, что и здесь ветерок. Значит, дело не в струе, а в том, что почему-то вся вода в котловине в движение пришла, как будто кто большой ложкой мешать начал. И чем дальше, тем больше. И всё в одну сторону. Натягиваются струнами ленты водорослей, работают рыбки плавниками, как корабельный винт во время шторма, а их всё относит, и меня вместе с ними. Попробовал идти против течения. Куда тут!

Неужели, думаю, и здесь придётся отлёживаться? Не иначе. Не успел я лечь, как вдруг сильное течение приподняло меня от земли и потянуло куда-то в сторону. Я руками, ногами за землю, за водоросли, — ничего не помогает. Несёт меня вместе со всем рыбным народом в неизвестном направлении, заворачивает по кругу, ровно на карусели.

Тут, должен вам признаться, растерялся я маленько, фонарь погасить забыл, хоть и не помогал он мне в таком происшествии. В глазах зарябило; рыбы, водоросли в один переплёт сплелись.

Ну и покатался же я тут!.. Как чаинка в стакане чая, когда ложкой быстро сахар размешивают, так и я летал. Хорошо, что дух не захватывало, потому что кислород у меня собственный. А сердце замирало, скрывать не стану.

И вдруг чувствую я, что меня не только крутит, но и поднимает, прямо как по штопору вверх. Что за притча такая?.. И вдруг на одно мгновение вижу я дневной свет. И вижу, что высунулась моя голова из водяного столба, который над морем поднялся и вертится, и я верчусь вместе с ним. Увидел я берег и горы с лесом, и разбитый рыбацкий чёлн на берегу — и опять нырнул внутрь столба водяного. А меня так закрутило, что я ноги и руки подобрал поближе к телу, — того и гляди оторвёт. Рядом со мной какая-то рыба вертится, огромная, вот хоть обнимись с ней. Ещё разок выглянул я на свет из столба водяного, а он пополам разорвался, и нижняя часть, в которой я был, на берег несётся. Закачало, закрутило меня так, что я сознание потерял. А пришёл в себя, — двинуться не могу; сильно грохнуло и дышать тяжело — кислорода нет…

Ну и вот, спасибо, рабочие подоспели и скафандр открыли. Отдышался. Если бы не разорвался смерч, подняло бы меня выше туч, грохнулся бы я оттуда — и капут. Выходит, что на смерче я покатался, на самом тайфуне. Не шутите со мной, теперь я человек особенный.

Рядом с Ванюшкой рыбаки нашли мёртвую акулу, жительницу южных морей, с распоротым на скалах брюхом. Тут же валялось содержимое её желудка: задняя часть свиньи, передняя часть барана, голова породистого бульдога, корабельный скребок, карман клетчатого пальто с газетой «Таймс», целая кладовая трески, две эмалированные кружки и молодая акула.

Да, Ванюшка дёшево отделался. После его рассказа Конобеев рассказал несколько случаев из своей долголетней рыбачьей практики, когда рыбацкие суда были захвачены водяным смерчем. И он не помнит случая, чтобы хоть один из людей вернулся живым из этого путешествия.

10. НОВОСЕЛЬЕ

— Нет, без подводного жилища нам никак невозможно, — говорил Ванюшка. — Тут буря за бурей, океан рычит, к нему не подступишься, назад тебя выбрасывает, как мусор какой. А живи мы на дне океана, нам бури были бы нипочём. Ходили бы мы с вами, Семён Алексеевич, по дну моря-окияна да планы снимали. Ты изобретатель, Гузик, и должен ты нам такой подводный дом изобрести, чтобы его ни смерч не сдул, ни кит не раздавил. Можешь?

— Что? Где? Кого кит раздавил? — спрашивал Тузик, слетая с заоблачных высот. — Подводный дом? Ну да, я же об этом давно думаю. Всё высчитано, взвешено, обдумано. — И он начал развивать свой план.

Подводные дома должны быть выстроены из железа и так крепко соединены с почвой, чтобы никакие тайфуны не разрушили их. Пресную воду можно провести по трубам с берега или же опреснять морскую воду. Наконец можно заложить буровые скважины в морском дне и поискать пресной воды. Нет ничего невероятного в том, что под морским дном окажется река или озеро пресной воды. Воздух, как и воду, можно получать по трубам с поверхности, чтобы не тратить запасы аккумуляторного электричества на добывание кислорода из морской воды. Отеплять же удобнее всего электричеством. Можно, конечно, тепло пара или горячей воды подавать с берега по трубам, хорошо изолированным, но это сложнее. Электрическое отопление, электрическая кухня, электрическое освещение. Для того, чтобы зимою не было холодно, можно железные стены обмазать изнутри особым составом с пробковыми опилками, как это делается на арктических кораблях, чтобы не было внутреннего «потения» стенок.

— А почему бы не железные колпаки изнутри деревом — благо это очень дешёвый материал? — предложил Волков. — Дерево, вдобавок, будет хорошо изолировать от холода окружающей воды…

— …которая всё же почти весь год имеет температуру выше нуля, — подхватил Гузик. — Можно и деревянные, — согласился он. — Но прежде всего надо железо для колпаков, много железа.

— А его достать труднее всего, — заметил Ванюшка. — Наши доменные печи всегда голодны, как акулы. Сколько их ни корми железом, всё мало. У них отнимать нельзя. Надо бы как-нибудь самим разыскать.

— Разыскать железные рудники и потом добывать руду? — спросил Волков. — Долгая песня.

— Зачем рудники?

— Однако, — вставил Конобеев, раскуривая трубку, — на дне моря сколько этого самого железа лежит! Ты щи пудов!

— Откуда? — спросил Ванюшка.

— То-то, откуда. Мал ты, молод. Наклали его туда, на дно, когда тебя ещё на свете не было. В девятьсот четвёртом-пятом году, вот когда. Когда с японцами воевали, и они нам наклали. То-то. Вместе с косточками вице-адмирала Макарова железо лежит. Я служил тогда во Владивостокской эскадре, которой командовал Эссен. Чего только не насмотрелся, чего не наслышался! Хорошего мало. Сколько кораблей, сколько людей погибло! На одном «Петропавловске» семьсот человек, в Цусимское сражение семь тысяч: «Варяг», «Кореец», «Енисей», «Боярин», «Стерегущий», «Страшный», «Петропавловск»… У Цусимы целые две эскадры ко дну пошло. Пересчитать невозможно. Порт-артурский флот перед сдачей крепости почти весь уничтожен. Железа-то, железа сколько!

— Да, но и Цусима и Порт-Артур не близко. Притом в Порт-Артуре многие затонувшие суда уже давно подняты японцами.

— Многие, да не все. Есть, однако, и поближе Цусимы. Владивостокская эскадра была слабенькая и больше охотилась за торговыми японскими судами. Только один раз вступила в морское сражение у Ген… Гензана — городок такой есть в Корее, и там даже потопила японский транспорт «Киншию-Мару». А несколько торговых небольших судов были потоплены не очень далеко отсюда. Я бы, пожалуй, и место нашёл.

— А что же, это мысль, — сказал Гузик. — Почему нам не поискать этих затонувших судов?

— Не легко их будет поднять, — заметил Волков.

— Мы и не станем поднимать их. Я сумею разрезать железный корпус под водой, и мы перетащим его по частям. Только бы нам найти!

Решили, не откладывая, взяться за поиски «дефицитного товара» — железа затонувших судов. Дело это было не из лёгких. Конобеев мог указать местонахождение потонувших судов лишь очень приблизительно. Пользуясь периодом затишья, друзья вчетвером выплыли на катере. Конобеев по каким-то признакам узнал «дорогу» и указал место. Спустили лаг, который показал двести метров. На такой глубине можно было работать только в жёстком аппарате. Ванюшка, который никому не хотел уступать возможность первому опуститься на такую глубину, надел с помощью других тяжёлый водолазный наряд и бросился в глубину. Там он зажёг фонарь в тысячу свечей и начал бродить по дну. Здесь росли неизвестные Ванюшке водоросли, стебли которых были длиннее высочайших надземных деревьев. Жажда света вытянула эти верёвки-стебли, прикреплённые к глубокой почве среди вечного полумрака. Стебли поддерживали специальные воздушные мешки на листьях. В одном месте Ванюшка попал в густую заросль этих подводных лиан и едва выбрался из них. Их трудно было перервать, а оплетали они тело, как верёвки. «Надо будет брать с собой нож», — решил Ванюшка. И с той поры все опускающиеся на дно океана брали с собою длинный кортик.

Морское дно было пустынно. Оно не пестрело мелкими весёлыми рыбками, как на поверхности. Иногда проплывали неведомые угрюмые тени, привлечённые светом фонаря, — большие неповоротливые рыбы. Однажды свет фонаря, упавший на каменистую почву, осветил человеческие кости: два полуразвалившихся скелета. В рёбрах одного из них поселился большой краб, который при свею фонаря беспокойно заёрзал. Продолжая поиски, Ванюшка набрёл на затонувшую рыбачью шхуну, деревянное двухмачтовое судно Ванюшка хотел проникнуть в каюты, но его водолазный аппарат был слишком громоздок и не прошёл бы в люк.

Ванюшка осветил нос корабля и прочёл на нём название, написанное по-английски «Gay». Вот где на шёл свой конец «Весёлый». От такелажа и парусов не осталось и следа. Корпус судна и даже уцелевшие мачты были покрыты ракушками. Руль отломан, якорная цепь разорвана, якорь отсутствовал. Ни одной шлюпки на палубе. Возможно, что люди оставили тонувшее судно и спаслись на шлюпках. Ванюшка бродил по дну в продолжение нескольких часов, но без успеха. Проголодавшийся и уставший, он надул пневматический мешок кислородом и поднялся на поверхность, как на воздушном шаре.

— Не нашёл! — сказал он, когда с него сняли аппарат.

— Однако я маленько ошибся, — заметил Конобеев. — Надо больше на полдень взять курс.

Волков, Ванюшка и Гузик по нескольку раз в день опускались на дно океана. И только через несколько дней Гузику посчастливилось, наконец, напасть на то, что он искал. На неглубоком месте, — на «банке», как называют моряки морские мели, — недалеко друг от друга лежали два больших коммерческих парохода. Один из них лежал боком, другой — вверх дном. У первого была пробоина в борту, у второго не хватало носовой части, — очевидно, он наткнулся на плавучую мину. Железа тут было более чем достаточно. Гузик уселся на песок и начал обдумывать план автогенной резки металлического судна под водой.

Когда у Гузика начинала работать творческая мысль, он забывал, где он и что с ним. Учёный-изобретатель просидел неподвижно на дне океана более грех часов. Наверху, на палубе катера, начали уже беспокоиться, так как перед погружением они условились, что Гузик пробудет под водой не более часа. И Гузик очень удивился, когда увидел Ванюшку, шедшего к нему по дну в «летнем» водолазном костюме, то есть в трусиках и в полумаске.

— Ты чего тут застрял? — спросил Ванюшка через слуховую трубку.

— Думал, — отвечал Гузик. — И уже придумал. Есть! Плывём на поверхность.

Гузик придумал и осуществил очень остроумный аппарат для подводной автогенной резки металла. Железный корпус парохода резался легко и быстро, как бумага. Отдельные куски поднимались при помощи кранов на поверхность и нагружались на шхуну. Работали попарно, чаще всего Гузик и Ванюшка. В полдень, когда солнце стояло над головой, в воде было настолько светло, что можно было работать без фонарей. На дне около пароходов виднелись человеческие кости, полузанесённые песком и илом. По мере того, как отнимался кусок за куском металлического корпуса, открывалась внутренность затонувшего парохода, — каюты, наполненные человеческими скелетами, трюм, где в полусгнивших ящиках оказался целый склад оружия, котельное отделение…

Железных корпусов двух коммерческих пароходов было вполне достаточно для изготовления колпаков, которые покрыли собою пять первых деревянных избушек подводного поселения. Восторжествовала идея Волкова — обшить железные колпаки изнутри деревом.

Постройка подводных жилищ не представляла особого труда. На дно был уложен бетонный фундамент, деревянные дома доставлялись в сложенном готовом виде на плотах к месту постройки, талями погружались в воду и брались на причал при помощи якорей. Затем над ними возводили железные купола, откачивали воду, внутренность куполов высушивали при помощи электрических плит и снабжали дома необходимым оборудованием. Производство всех этих работ значительно облегчалось тем, что в распоряжении строителей были почти идеальные водолазные костюмы, которые не стесняли свободу движений и не зависели от базы.

Ванюшка, опустившись впервые в подводное жилище, был в восторге. Он ходил из «квартиры в квартиру» и повторял «Вот это фтука, фут возьми!» И заявил, что больше не поднимется на поверхность и отныне превращается в водяного жителя.

Макару Ивановичу Конобееву также очень понравился их новый «хутор». В подводной долине меж гор всегда было тихо, — ни ветров, ни бурь, ни дождей, ни метелей. Тихо колыхались водоросли, весело суетились рыбы, важно восседали на дне большие крабы. Нравились Конобееву и «хоромы», — ему ещё не приходилось жить в таких светлых, чистых и тёплых комнатах. Но не этот уют и удобства тянули его, а сам океан — неведомый, необъятный, полный своеобразной красоты.

— Однако тут не хуже тайги! — говорил Макар Иванович. На его языке это был лучший комплимент.

— Вот и будем жить в подводной тайге, — отвечал Волков.

Жить под водой было удобно и нужно для дела. Теперь никакие бури, никакие тайфуны не могли помешать выйти из дому и отправиться бродить по подводным полям. Работы было много. Волков решил устроить совхоз по всем правилам. Нужно было измерить подводные поля, нанести план, чтобы правильно вести хозяйство: знать, сколько заготовить пучков, сколько нанять рабочих, какой ожидать урожай. Волков, Ванюшка, Конобеев и Гузик решили немедленно переселиться под воду. Все они, кроме Конобеева, были людьми свободными, холостыми; один Макар Иванович был женат. Больших затруднений старик не предвидел: ведь пропадал же он целыми месяцами на охоте. Марфа Захаровна привыкла к одиночеству.

Так думал он и однажды вечером, сидя в своей фанзе за самоваром, сказал ей:

— Однако завтра я переселяюсь на дно, в подводное жилище. — Марфа Захаровна посмотрела на него с недоумением. Её красное лицо стало ещё краснее.

— Как это переселяешься? — спросила она: — Куда это на дно? Ты в своём уме?

— Ум не шапка, чужой не наденешь. Правду говорю. На дне моря-окияна жить буду. Слыхала, небось, дом строили? Ну вот, и выстроили. Очень хорошо.

— А я?

— А ты тоже пойдёшь со мной.

— С тобой? Под воду? Я не русалка. Сама не пойду и тебя не пущу!

— Не хочешь, неволить не буду. Такое дело. А меня остановить не имеешь права. Я сам себе волен.

Марфа Захаровна в слёзы. И лицо её стало совсем как спелая клюква. Макар Иванович немного растерялся. Он не мог понять, что так взволновало его старуху. Едва ли боязнь за него. В тайге было не меньше опасностей, чем в воде. Притом опасность, риск были слишком обычными спутниками его близкой к природе жизни почти первобытного человека. К опасностям охоты на дикого зверя Марфа Захаровна относилась так же спокойно, как жена человека каменного века. Голод страшнее зверя. Слабого, голодного человека одолеет и малый зверёк. Чтобы быть сильным, надо убивать крупных зверей; чтобы жить, — надо рисковать жизнью. Эта философия крепко сидела в старухе и помогала спокойно относиться к тому, что её муж в одиночку выходил на медведя. В чём же теперь дело? Ведь Макар Иванович обещал видеться с Марфой Захаровной даже чаще, чем раньше; он будет жить под боком.

Марфа Захаровна, всхлипывая и беспрестанно сморкаясь в платочек, объяснила ему свой взгляд на вещи. Макар Иванович мог уходить на охоту, оставляя жену в китайской фанзе, купленной за медвежью шкуру, — этого требовала суровая жизнь. Но он возвращался к ней в дом, у них был этот самый общий дом, семейный очаг. А теперь Макар Иванович собирался перебраться на жительство в другой дом, обзавестись каким-то своим углом. Это было равносильно измене, было похоже на то, что старик бросал Марфу Захаровну. Всё это она изложила в таких туманных выражениях, что Макар Иванович ничего не понял, кроме того, что старуха недовольна его намерением уйти под воду.

— Однако пойдём вместе, — предложил он ей. Но тут она понесла такую околесицу, что Макар Иванович даже поперхнулся чаем. Марфа Захаровна решительно заявила, что жить под водой крещёному человеку грех, потому что вода создана господом богом для рыб, а не для человека. И что такого человека после смерти «земля не примет и вода изрыгнёт» И откуда только набралась такой премудрости! На верное, начётчик научил.

Макар Иванович, как всегда, поднялся из-за стола только после того, как весь самовар был выпит.

— Однако ты некрещёную рыбу ешь! — выдвинул он неожиданный аргумент, который так поразил старуху, что она замолчала. На этом разговор закончился. А утром на другой день Конобеев, надевая водолазный костюм, сказал:

— Прощай, старуха. Когда захочешь меня видеть, подойди к берегу, опусти руки в воду и постучи камушком о камушек. В воде хорошо слышно. Я стук твой услышу и вылезу.

Марфа Захаровна посмотрела на своего мужа с испугом. Он превращался в её глазах в водяного. Он уже знал, что делается у них там, под водой, как слышно, как видно… И этот страшный большой чёрный нос, эти глаза-очки!..

— Когда же ты придёшь? — спросила старуха, присмирев, дрогнувшим голосом.

— Как справлюсь, — неопределённо ответил он и зашагал к берегу. Старуха поплелась вперевалку за ним, а впереди бежал Хунгуз и тревожно лаял.

— Чувствует животная!.. — промолвила Марфа Захаровна, вздыхая.

— Ну, прощай, — ещё раз сказал Конобеев. Марфа Захаровна посмотрела на каучуковый нос, ровный и гладкий, без единого волосика, к виду которых на мясистом носу мужа она так привыкла, и тяжко вздохнула.

— Прощай. Бог тебе судья.

Но Конобеев не слыхал последнего напутствия жены. Он смело вошёл в воду и зашагал, погружаясь всё более. Волны шипели песком вокруг него, как бы сердясь, что человек идёт туда, куда ему нет доступа. Марфе Захаровне этот «змеиный шип» казался дурным предзнаменованием. Хунгуз, видя «утопающею» хозяина, завыл, заскакал на берегу, бросился в воду… Конобеев отогнал собаку рукой и погрузился в волны с головой.

Плакала старуха, выла собака.

11. «ПЛЕННИКИ МОРЯ»

Конобеев не раз выходил на берег, видался с женою, пил чай, уговаривал опуститься вместе с ним на дно, но она упрямо отказывалась и бранила его, называл водяным и безбожником. Макару Ивановичу было жалко старуху. Она хоть и по глупости своей, а сильно страдала. Жили вместе тридцать лет и три года, как в пушкинской сказке, да и разлучились… Конобеев нередко думал об этом, когда ему не спалось, и не мог понять: оттого ли не спится, что думы одолевают, или оттого, что сна ни в одном глазу. И вот однажды, проворочавшись на кровати почти до утра, он явился к Волкову и скачал.

— Семён Алексеевич! Однако помогите мне уломать старуху к нам переехать жить. Оно бы ловчее было. Самоварчик бы ставила нам, уху, щи, кашу варила. Надоели эти корейские кушанья, что Пунь нам готовит. Пунь была бы по стирке, за чистотой смотрела, а моя старуха — за харчем.

Ванюша, присутствовавший во время этого разговора, сказал:

— Семён Алексеевич! Мы вот что сделаем — пойдём всем миром: вы, я, Макар Иваныч, Гузик. Будем её просить вроде как депутацией. Не откажется.

Волков безнадёжно махнул рукой.

— Ничего не выйдет, — ответил он. — Я уже говорил с ней и убеждал её. Крепкая старуха. Стоит на своём — и баста!

— Тогда вот что: скажем, что Макар Иваныч помирает, она испугается и придёт…

— Однако она со страху и помереть может, — возразил Конобеев. — Уж лучше без обману. Пойдём попросим всем миром, может, что и выйдет.

И, захватив на всякий случай водолазный костюм для Марфы Захаровны, все отправились на берег.

Марфа Захаровна стирала бельё у фанзы и была даже несколько напугана, когда увидала, как из волн морских вышло четыре чудовища, — впереди них её муж-богатырь, как дядька Черномор, — и вся эта процессия двинулась к фанзе Марфа Захаровна наспех вытерла руки, спустила фартук и в выжидательной позе остановилась у двери. Хунгуз с радостным лаем бросился к хозяину. Процессия людей с большими чёрными носами и огромными очками подошла к фанзе. Все сняли водолазные полумаски и с поклонами подошли к Марфе Захаровне. От этой торжественности у Марфы Захаровны даже закололо в носу.

Волков произнёс речь, в которой говорил о том, что Макар Иванович заболел с тоски, что он не спит по ночам и что от всего этого и работа у него не клеится, и если бы Марфа Захаровна согласилась жить в море, то она очень помогла бы всем им. Её можно было бы принять в штат служащих и платить ей деньги… (Тут Марфа Захаровна отрицательно махнула рукой.) А если и не из-за денег, то всё же она должна согласиться ради того, чтобы помочь им всем.

Потом говорил Ванюшка, потом Гузик. И все они просили её. Никогда ещё столько людей не просили Марфу Захаровну! Она была смущена, взволнована и польщена. И неизвестно, что побудило её решиться: то ли, что её просят, или, быть может, мимоходом брошенное Волковым упоминание о том, что её приглашают на службу и что ей будут платить жалованье… Она не была корыстолюбива и не привыкла обращаться с деньгами. Муж доставлял ей «натурой» всё необходимое. Но у неё далеко отсюда был внучёк, сын её дочери, в котором она души не чаяла. И теперь Марфа Захаровна получала возможность делать ему подарки, а потом, собрав денег, даже поехать повидаться с ним перед смертью. А может быть, и самолюбие её было задето? Ванюшка опять говорил о том, что Пунь не побоялась опуститься на дно.

Марфа Захаровна, выслушав все речи, обращённые к ней, ударила руками по толстым бёдрам и засмеялась.

— Ах вы, сукины коты! — неожиданно обратилась она к членам депутации. — Что выдумали! Столько народу ко мне одной, будто я барыня какая. Ну, что мне с вами делать? Возьму грех на душу. Ведите, топите меня, старую!

— Зачем топить, мамаша! — ответил повеселевший Ванюшка. — Представим в лучшем виде. Примерьте носик, мамаша! — И Ванюшка протянул Марфе Захаровне водолазную полумаску. Марфа Захаровна испуганно ахнула и отшатнулась.

— Не бойтесь, мамаша, не укусит, — продолжал Ванюшка. — Наденьте на нос, а я помогу вам завязать. — Он взял из её рук полумаску и начал прилаживать на лице.

— В лучшем виде, мамаша. Теперь ранец. Вот так. Приподнимите ручки. Ремни под мышки. Не тяжело? Ранец-то почти пустой, один воздух.

— К носу плотно пришлось? — спросил Гузик и взял Марфу Захаровну за чёрный каучуковый нос. Она легонько взмахнула руками и снова опустила их: делайте, мол, что хотите, ваша воля!

— Хорошо! Можно присоединить трубки с кислородом. Пусть поучится дышать. Вы, Марфа Захаровна, воздух в себя носом тяните, а из себя ртом выпускайте.

— Да что вы, в самом деле, сейчас меня хотите под воду тянуть? А собраться как же? Я так не могу! Я всё своё хозяйство должна с собою взять.

— Возьмём, возьмём, всё возьмём, не волнуйтесь, мамаша, — сказал Ванюшка. — Вы только дышите. Вот так. Ну, начинайте! Раз! Раз! Так, хорошо. Идёмте, мамаша. Вашу ручку. Гузик, бери за другую. — И в сопровождении двух кавалеров, больше похожих на конвоиров, Марфа Захаровна направилась к берегу океана.

— Ой, батюшки, боюсь! Ой, умру!

— Вот видите, Марфа Захаровна, я же говорил вам, что вы от страху в море не хотите идти, — сказал Ванюшка. — А Пунь та не побоялась, так за своим муженьком и зашагала.

Это подействовало. Марфа Захаровна сделала ещё несколько шагов. Но, когда волны начали обдавать подол длинной старомодной юбки, старуха вновь остановилась.

— Позвольте, но как же это так? — сказала она. — Ведь я вымочусь, вся вымочусь, и на полу у вас там наслежу. А переодеться я ничего не взяла с собой.

— Не беспокойтесь, мамаша, — сказал Ванюшка. — Мы там вас живо электричеством высушим, вам и переодеваться не надо будет. Прямо, можно сказать, сухою из воды выйдете. Ну, смелее, крещается раба божия Марфа!.. — И он потащил её в воду.

— Ах! Уф! — кричала Марфа Захаровна.

— Закройте ротик, Марфа Захаровна, захлебнётесь, мамаша! В воде ахать и охать воспрещается! — строго сказал Ванюшка.

Когда вошли в воду до пояса, Гузик сказал, что пора надеть наушники. Все плотнее натянули на уши аппарат и быстро вошли в воду. Марфа Захаровна что-то ещё кричала, но её уже не слышали. Однако, когда она погрузилась в воду с головой, то вдруг начала биться в руках, как пойманная рыба. Гузик и Ванюшка пытались удержать её, но подоспевший Конобеев вырвал свою старуху из их рук и вынес на поверхность почти потерявшую сознание. Когда она отдышалась, то объяснила, что без привычки наглоталась воды и едва не захлебнулась.

Пришлось здесь же на берегу устроить совет.

— Это без привычки, мамаша, вы поучитесь немножко, — твердил Ванюшка. Но Гузик убеждал, что гораздо проще принести зимний водолазный костюм со скафандром. В таком аппарате Марфа Захаровна может дышать, как ей заблагорассудится, — вода не вольётся в рот. С этим все согласились. Пока Марфа Захаровна переодевалась в сухое, Ванюшка «слетал» на дно и принёс из подводного жилища новенький водолазный костюм, в который и облачили Марфу Захаровну. Теперь дело пошло легче.

Ещё несколько шагов, и Марфа Захаровна спустилась под поверхность океана и вступила в новый для неё, необычайный мир. Её всё пугало и удивляло. И свет фонарей, внезапно загоревшийся на голове Гузика и Ванюшки, и неожиданно громкий голос мужа, сказавшего ей через слуховую трубу «Однако не робей, старуха!» — и рыбы, шнырявшие возле самой её головы.

Несмотря на тяжёлые свинцовые подошвы, старуха чувствовала себя легче, как будто она сразу стала сильнее, моложе. Это было довольно приятное, новое ощущение. Но зато быстрота и резкость движений пропали. Все шли медленно, словно подражая плавности движений водорослей. Гузик и Ванюшка уже не поддерживали Марфу Захаровну за руки. Она шла самостоятельно.

— Однако вот мы и дома! — услышала Марфа Захаровна голос мужа.

— Где? — Она ничего не видела. Свет фонаря, выхватывая круг из зеленоватой мглы, освещал лишь два-три десятка метров водяного пространства с бесконечным количеством водорослей. В силу причудливых законов подводного видения Марфе Захаровне казалось, будто она идёт в глубину какой-то трубы, наполненной мохнатой бурой паутиной. Но вот за длинными лентами и красивыми лапчатыми листьями она увидела что-то большое, тёмное, круглое — слишком правильно округлённое для того, чтобы быть естественным созданием природы, которая умеет изготовлять круглые предметы только слишком больших или очень маленьких размеров: солнца, планеты, росинки, дождевые капли…

Когда подошли ещё ближе, Марфа Захаровна увидала железную стену с большой круглой «заплатой». Это был вход. Волков подошёл к «заплате», откатил вбок железную дверь и жестом пригласил Марфу Захаровну переступить порог. Все вошли в камеру. Дверь задвинулась. Вода начала быстро вытекать. Скоро камера освободилась от воды. Над головой Марфы Захаровны загорелась электрическая лампа. Гузик и Ванюшка погасили свои головные фонари, подошли к Марфе Захаровне и помогли ей снять тяжёлый водолазный костюм.

— Поздравляю с прибытием! — сказал Ванюшка.

12. ХУНГУЗ

Волков, Конобеев, Гузик и Ванюшка быстро сбросили свои полумаски и ранцы, спрятали водолазные костюмы в железный шкаф и явились перед Марфой Захаровной в обыкновенном виде, который для неё, женщины старой и строгого нрава, казался довольно неприличным. Она старалась не смотреть на полуобнажённые тела мужчин. Один только Конобеев был приличен в своих широких штанах и длинной рубахе.

— Ну, идём, старуха, — сказал он, взяв старуху за руки, чего раньше никогда не делал. Это было непривычно и трогательно. — Покажу тебе, как живут морские жители.

Марфу Захаровну ввели в восточный домик, где помещались Конобеев и Гузик. По случаю прибытия гостьи Гузик переселился в лабораторию, помещавшуюся в южном домике.

Когда Марфа Захаровна вошла в чистенькую комнатку подводной избушки, она была чрезвычайно удивлена и даже поражена. Неизвестно, как представляла она это подводное жилище. Но, наверно, ей мерещились осклизлая тина, копошащиеся в полутьме морские гады и ужасная сырость — как же может быть иначе в воде! И когда она увидала толстые брёвна стен, пахнущие смолой («совсем, как па земле!»), чистый белый пол, который можно мыть, не боясь занозить руки (так хорошо были оструганы половицы), стол, табуреты, кровати, дощатую перегородку, — всё сухое, земное, настоящее, — она не верила глазам своим. Было тепло, даже жарко, — Гузик постарался. Электрическая лампа светила ярко. Марфа Захаровна стояла посредине комнаты, сложив руки на круглом животе, и вид у неё был такой, словно она молится в храме. Конобеев наблюдал за нею, самодовольно улыбаясь.

— Однако ты боялась замочиться, отсыреть, замёрзнуть, — сказал он. — Тут тебе будет лучше, чем в китайской фанзе. Ну скажи, старуха, не плохо?

— Грех с вами! — неопределённо ответила Марфа Захаровна. — А окно-то зачем? — вдруг заинтересовалась она, поднимая занавеску. — Тьма-то какая!.. Нет, тут не то, что на земле. Ночь вечная! Затоскуешь без солнышка.

— Эту ночь мы сейчас в день превратить можем, — ответил Конобеев. — Сейчас, вишь ты, железный ставень закрыт, а вот мы откроем его да свету пустим… — Конобеев повернул рычажок и выключатель. Железный засов отодвинулся, яркий свет осветил пространство за стеклом, и Марфа Захаровна увидала рыб, подплывших к стеклу. Через несколько минут их собралось множество.

— Однако целая уха! — сказал Конобеев. — Если скучно станет, в окошко погляди, что делается.

— А что тут делается? Всё одно. Рыбы и рыбы.

— Однако ты приглядись и увидишь, что и тут разное бывает. По рыбам ты многое узнаешь: ночь или день, утро или вечер, солнце над головой или тучи, тихая погода или буря. Я уже насквозь всю эту премудрость узнал. Вот тут и будешь жить со мной. А теперь пойдём, покажу тебе кухню и твою помощницу.

Конобеев открыл деревянную и железную двери и провёл Марфу Захаровну в коридор с железными ставнями. После тёплой и сухой избы здесь чувствовался холодок и как будто тянуло сыростью. Марфа Захаровна поёжилась.

— Небось не отсыреешь. Вот и пришли, — сказал Конобеев. Они вошли под крышу большого центрального купола, где помещались столовая, библиотека-читальня, машинное отделение и кухня. Ещё пара дверей, и они в столовой. Здесь их приветствовал Ванюшка.

— А вот и кухня, — сказал Конобеев, открывая деревянную дверь.

Пунь, увидав входящую Марфу Захаровну, отвесила ей низкий поклон. Она охотно пала бы ниц на землю, чтобы показать глубокое почтение, но Ванюшка отучил её от этой «азиатской рабской церемонии», как он говорил. Смуглое лицо Пунь сморщилось в улыбке. Она сказала нараспев:

— Мама халасо! — Этими словами Пунь выражала своё удовольствие по поводу того, что в подводном жилище появилась ещё одна женщина.

Марфа Захаровна привыкла к подводному жилищу скорее, чем ожидал Конобеев. Она, как практическая женщина, быстро оценила все выгоды и удобства нового жилища. Только к одному она никак не могла привыкнуть — к «электрическому чаю». Ей недоставало самовара. В конце концов Гузик должен был приделать электрическую грелку к её самовару. Правда, самовар вскипал не от углей, как это полагалось, но, вскипев, он ничем не отличался от настоящего «православного» самовара. И ещё одно огорчало старуху это то, что на берегу осталась собака Хунгуз, к которой она привыкла.

— Лает небось сердешный день и ночь, — говорила она и не обманывалась в своих предположениях.

Когда, несколько дней спустя, Конобеев вышел на берег, он застал там Хунгуза, похудевшего от тоски Пёс, вероятно, оплакивал свою хозяйку, безвременно погибшую в волнах океана. Увидав Конобеева, Хунгуз завизжал от радости и стал лизать мокрые руки старика. Конобеева растрогала эта ласка. Он ничего не сказал жене о встрече с Хунгузом, чтобы не расстроить её, но встретив Гузика, заявил: «Однако надо и Хунгуза взять сюда. Пропадёт с тоски пёс. Жалко. Тварь тоже чувствует».

— Как же мы доставим его сюда? Разве что в большом водолазном костюме. — Лицо Гузика вдруг сделалось грустным. Оно всегда казалось таким, когда молодой учёный задумывался. Конобеев посмотрел на Гузика и, вздохнув, отошёл. Не до собаки, видно, Гузику. У него дела поважнее.

Но Конобеев ошибся. Гузик как раз думал о собаке.

«А в самом деле, — думал он, — почему бы не сконструировать водолазный костюм для собаки? Сделать такой аппарат, в котором она смогла бы не только прийти сюда, но и бегать по дну моря!»

Гузик отправился на берег, подозвал Хунгуза, измерил объём его шеи, головы и длину морды и вновь нырнул в океан.

Через пару дней он вышел из лаборатории с собачьим скафандром и небольшим «ранцем» в руках.

— Макар Иванович! Идёмте на берег за Хунгузом, — сказал он, подмигнув Конобееву. Старик посмотрел на скафандр, похожий на голову допотопного животного, понял всё и начал быстро собираться в дорогу.

Гузику и Конобееву не без труда удалось надеть на голову собаки скафандр и привязать к спине аппарат, вырабатывающий кислород. Хунгуз отчаянно мотал головой и старался лапами снять с себя мешавший ему скафандр. У него, вероятно, было такое же чувство, как у сказочной лисы, которая не могла вынуть голову из горшка. Правда, Хунгуз мог видеть сквозь большие очки, но аппарат на спине мешал ему. Хунгуз начал кататься по земле, пытался стряхнуть с себя тяжесть, но аппарат держался крепко.

— Однако довольно ему колобродить, — сказал Конобеев и, подхватив собаку на руки, направился с нею к воде. Хунгуз отчаянно забился, когда вода коснулась его лап Конобееву пришлось порядочно принажать на бока собаки, чтобы она не вырвалась и не убежала обратно на берег.

Погрузились в воду. Солнце стояло над головой, и под водою было довольно светло. Хунгуз всё ещё бился в руках Конобеева. Они медленно подвигались вперёд. На песчаной подводной отмели, хорошо отражавшей свет солнца, Гузик остановил Конобеева и попросил спустить собаку Гузику надо было посмотреть, как собака будет ходить по дну Хунгузу трудно было надеть на все четыре лапы обувь с грузом, чтобы предупредить всплывание наверх. И поэтому Гузик, оставив лапы Хунгуза свободными, положил груз в аппарат, помещавшийся на спине Хунгуз, получив свободу, пробежал несколько шагов и вдруг, свалившись на сторону, начал всплывать, перебирая лапами. Тяжесть была недостаточна, и, кроме того, положенная на спину, она не обеспечивала такой устойчивости, какую давали свинцовые подошвы.

Гузик недовольно крякнул, выпустив пузыри изо рта, и схватил Хунгуза, всплывшего уже на высоту человеческого роста. Конобеев был так удивлён неожиданным взлётом собаки вверх, что стоял неподвижно, расставив руки.

У Гузика в сумочке, на всякий случай, уже были заготовлены «калоши» для Хунгуза. Учёный передал собаку Конобееву и начал тут же, под водой, привязывать к каждой ноге Хунгуза по мешочку со свинцовыми пластинками. Окончив эту работу, Гузик вынул часть тяжестей из аппарата, помещавшегося на спине собаки, и спустил её на песок. Хунгуз стоял, мотая в недоумении головой. И вдруг около самого его носа проплыла довольно большая рыба и, словно вызывая на игру, начала удаляться. Хунгуз не мог видеть ни одного предмета, удалявшегося от него, чтобы не погнаться за ним, будь это заяц, автомобиль или человек. И Хунгуз побежал за рыбой, устремив вперёд морду. Охотничий инстинкт был разбужен, и пёс сразу забыл всю необычайность обстановки и своего положения. Правда, бег Хунгуза был далеко не таким быстрым, как на земле. Но всё же меньший объём и горизонтальное положение тела давали ему возможность двигаться с гораздо большей быстротой, чем людям. И не успели Конобеев и Гузик сообразить, что случилось, как Хунгуз уже скрылся в зарослях водорослей. Этого ещё не хватало! Опыт удался в большей степени, чем того хотел Гузик.

Конобеев вдруг взмахнул руками и, делая огромные шаги, двинулся вслед за собакой. Гузик тоже сообразил, чем это может кончиться. Собака, не имея возможности пользоваться обонянием, заблудится в подводной «тайге» и подохнет от голода или же задохнётся в тот момент, когда аккумулятор перестанет работать и доставлять кислород. Надо спасти собаку во что бы то ни стало! Конобеев и Гузик засветили фонари, надеясь, что собака пойдёт на огонь. Гузик застучал в кастаньеты, а Конобеев пробовал даже свистеть, но, кроме пузырей, у него ничего не получалось.

— В чём дело? — неожиданно послышался голос Ванюшки, который подошёл незаметно к Гузику и проговорил в трубку.

— Ты откуда? — спросил в свою очередь Гузик.

— Работал неподалёку с Семёном Алексеевичем, услыхал твой стук и явился.

Гузик рассказал Ванюшке об исчезновении Хунгуза. Ванюшка принял участие в поисках. Они разошлись в разные стороны, долго бродили, но собаки не нашли. Усталые и опечаленные, Гузик и Ванюшка вернулись домой. Старик ещё не приходил. Молчаливо уселись за стол, стараясь не смотреть на Марфу Захаровну, которая состряпала им прекрасные «электрические щи», как называл Ванюшка в весёлые минуты блюда, приготовленные на электрической плите. И вдруг в соседней комнате залаял Хунгуз. Марфа Захаровна была так поражена этим, что выронила из рук кастрюлю. Хунгуз ворвался в комнату, бросился к ней, стал на задние лапы и с весёлым лаем начал лизать ей лицо. У старушки даже слёзы на глазах выступили.

— Хунгузик мой! — ласкала она его. Вслед за собакой в комнату явился и Конобеев.

— Где ты нашёл его, папаша? — спросил Ванюшка.

— Я решил так, — ответил Конобеев, — что собака не пойдёт в глубокое место, где темно и страшно, а пойдёт на свет, а когда пойдёт на свет, то непременно выйдет на берег. Так оно и вышло. Я вылез на берег, а Хунгуз мой уже там. По песку катается и головой крутит. Я его сгрёб в охапку и прямо сюда, не спуская с рук.

— Теперь надо его на верёвочке водить, пока не привыкнет! — сказал Ванюшка.

К двуногим подводным жителям прибавился четвероногий.

13. МОРСКОЙ ВОЛК

Хунгуз довольно быстро привык к водолазному аппарату и часто сопровождал Конобеева в его подводных путешествиях. Иногда они выходили на берег. Конобеев снимал там с себя и Хунгуза водолазные аппараты, оставляя их в сторожевой будке, вынимал припрятанные в пещере ружьё, сумку, патронташ и отправлялся на охоту, чтобы снабдить обитателей подводного жилища свежим мясом. Хунгуз сопровождал Конобеева, выслеживая дичь. Когда ягдташ Конобеева был полон, старик и собака возвращались на берег. Здесь Конобеев надевал себе и собаке аппараты, прятал ружьё, клал настрелянную дичь в герметически закрывающийся металлический ящик, прятал в пещеру ружьё и патроны и возвращался в подводное жилище, нагруженный добычей. Птица складывалась в ледник. Надоедала дичь, и Конобеев принимался за рыбную ловлю. На нём лежало снабжение небольшой колонии рыбой и мясом.

Ловить рыбу не представляло труда. Она сама шла на свет фонаря. Хунгуз, переселившись под воду, вначале только пугал рыб, но Конобеев скоро приучил его к новой охоте. И теперь Хунгуз или спокойно лежал у ног Конобеева, пока тот, сидя на подводном камне, выжидал добычу, или же загонял рыбу поближе к сети, Ѕбегая вблизи освещённого фонарём места. Конобеев устроил особую сеть, которая прикреплялась к дуге.

Один из концов этой дуги, поставленной вертикально, Конобеев держал в руке, сидя спокойно и неподвижно. Как только рыбы набиралось достаточно, Конобеев вдруг гасил свет и быстро накрывал сетью рыб, наклоняя дугу до земли. Затем он задёргивал сеть снизу — и рыба, таким образом, оказывалась не только пойманной, но и «упакованной» для переноски домой.

Конобеев хорошо изучил места, где водилась нужная ему рыба. Иной раз он поднимался ближе к поверхности, где обитала мелкая рыбёшка, но там было достаточно светло и днём рыбу нельзя было заманить на огонь. Мелкую рыбку приходилось ловить ночью Хунгуз скакал по окрестностям, будоража рыбу волнением воды. Рыбки, завидев свет, плыли к нему, где и попадались в сети.

Иногда старик отправлялся в подводные низины и там ловил рыб покрупнее. На самых крупных рыб он охотился с острогой ночью, и тогда совсем походил на Нептуна. Конобеев особенно любил эти ночные прогулки. Идти приходилось очень тихо, чтобы не спугнуть рыб колебанием воды, которое они чувствовали на очень далёком расстоянии. Фонарь не зажигался. Хунгуз шёл позади хозяина. Иногда рыбы, испуганно шарахаясь в заросли водорослей, задевали хвостом по лицу или плечу Конобеева. Хунгуз боязливо взвизгивал или ворчал в своём скафандре.

Придя на место лова, Конобеев зажигал фонарь, постепенно усиливая свет. Завидев — иногда в нескольких шагах от себя — огромную рыбищу чуть ли не в центнер весом, он осторожно подкрадывался к ней сзади, потому что боками — наибольшей площадью своего тела — рыба скорее чувствовала угрожающее волнение дотоле спокойной воды и одним движением скрывалась в густых зарослях.

Конобеев не переставал удивляться силе и ловкости рыб. Он выходил один на один на медведя и всегда оставался победителем. Но с рыбой своего роста Конобеев не всегда мог справиться. Чаще она вырывалась вместе с острогой, нередко тянула старика за собой в продолжение нескольких километров и сдавалась, лишь совершенно обессилев. Подчас между ним и рыбой происходило настоящее единоборство, во время которого Хунгуз прыгал вокруг Конобеева, сжимавшего рыбу в объятиях, и отчаянно лаял в скафандре. Прижимая рыбу одной рукой, Конобеев другой вынимал нож и приканчивал добычу, вонзая его в сердце.

Для приманки мелких рыб Конобеев пользовался не только светом, но и запахами. Он заметил, что некоторые маленькие рыбки очень любят запах мяты. Конобеев нарвал много мяты, растущей на берегу, и натирался ею перед тем, как идти ловить рыбку. Ванюшка долго не мог понять такую странность: когда он отправлялся бродить по дну океана вместе с Конобеевым, то к старику — и только к нему — приплывало несметное количество мелкой рыбёшки, которая буквально облепляла его, как туча комаров. Он мог бы ловить их руками.

— Почему они к тебе так лезут? — удивлённо спрашивал Ванюшка.

— Слово такое знаю, — улыбаясь, отвечал Конобеев. Однажды во время рыбной ловли произошёл случай, который надолго остался в памяти и Конобеева и… Хунгуза Конобеев сидел на подводной поляне с сетями в руках и горящим фонарём на голове. На этот раз рыба шла плохо. Даже для такого знатока-рыболова, каким был Конобеев, не всё было ясно в поведении рыб. Почему на одном и том же месте вчера их было много, а сегодня совершенно нет? Куда ушли они? Что напугало их или привлекло на другое место? Конобеев знал сезонные передвижения рыб. Знал он и о постоянных передвижениях рыбных стад с места на место в поисках лучших подводных «лугов», более изобильной пищи. Рыбы передвигались, как стада овец или диких лошадей по первобытным степям. Хищная рыба следовала за мелкой. Иногда крупные хищники заставляли бежать целые полчища мелких рыб далеко на юг или север. В воде, как и на земле, был свой круговорот: весы жизни и смерти вечно качались, уравнивая биологическое равновесие. Обо всём этом Конобеев мог бы рассказать много интересного. Но всё же и для Макара Ивановича было многое непонятно. Почему эта подводная долина сегодня похожа на город, покинутый своими жителями?.. Придётся переменить место. Конобеев тронул ногой Хунгуза, покойно лежавшего возле него, поднялся и отправился в путь, погасив фонарь. Места были знакомые, и понапрасну не было нужды тратить электрическую энергию аккумуляторов. Хунгуз шёл впотьмах, ориентируясь по движению воды конобеевского кильватера.

Макар Иванович спокойно прошёл несколько сот метров и вдруг почувствовал, что почва под ногами изменилась. Казалось, на гладком доселе пути кто-то разбросал камни или большие створки раковин. Подошвы тяжёлых водолазных башмаков поминутно наступали на что-то твёрдое и как будто подвижное. Идти стало трудно. Конобеев почувствовал, как что-то больно ущемило его ногу у лодыжки. Что за оказия? Макар Иванович согнулся, схватил рукой жёсткий предмет и на ощупь определил, что это был краб. Зажёг фонарь, нагнулся, осветил почву и увидал, что по дну ползло неисчислимое полчище больших и малых крабов. Это было настоящее «великое переселение народов». Крабы шли сплошной массой, направо и налево, впереди и сзади, и никогда ещё Макару Ивановичу не приходилось видеть их такое множество. Ещё один краб вцепился в ногу. Конобеев отдёрнул его с такой силой, что зажатая клешня оторвалась от туловища и осталась на ноге. Её пришлось отрывать отдельно.

Щипками Конобеева не испугаешь. Как пропустить такой случай? Если не идёт рыба, то можно наловить крабов. И нет ничего легче. Не обращая внимания на щипки, Конобеев положил на землю сеть. Через несколько секунд она была облеплена крабами. Оставалось только задёрнуть сетку сверху — и добыча в руках. Но в этот самый момент Конобеев почувствовал, что около его ноги сзади кто-то трётся. Макар Иванович осветил место позади себя и увидал почти обезумевшую от боли и страха собаку. Крабы насели на Хунгуза сплошной массой, так что его почти не было видно. Пёс катался по земле, отбивался лапами, на которых также висели крабы. Ещё несколько минут — и его бы заживо растерзали десятиногие раки.

Хунгуза пришлось лечить несколько дней. А когда он вылечился, то ещё долго дрожал, выходя на подводную прогулку. Если же ему приходилось увидать хоть маленького краба, пёс, поджав хвост, обращался в паническое бегство.

Так постепенно научился он различать опасных и безопасных обитателей моря. Хунгуз делался «старым морским волком».

14. ГУЗИК СРЫВАЕТ ПОДВОДНЫЕ АПЛОДИСМЕНТЫ

Семейная драма Конобеева разрешилась благополучно. Марфа Захаровна сделалась завхозом подводного жилища. Впервые за всё время существования океана собака разгуливала по подводным равнинам и делала стойку на рыб, дремавших в водорослях. Жизнь на дне океана наладилась.

Но Волков и его товарищи не забывали и о земле. На берегу кипела работа. Гузик на время переселился на землю и руководил работами по постройке химического завода, который должен был добывать из водорослей йод, калийные соли, бром и мышьяк. Работы на берегу и под водой требовали всё большего количества людей. Как грибы, вырастали временные бараки для рабочих на пустынном берегу, где ещё недавно было веками ненарушимое царство пернатых.

Вокруг химического завода быстро вырос небольшой посёлок. Высоко поднялась к небу заводская труба и начала выбрасывать клубы чёрного дыма. Тишину морского берега нарушил заводской гудок, который был хорошо слышен даже в подводном жилище. Бараки для рабочих растягивались длинной полосой вдоль берега, — граница подводного совхоза всё дальше заходила на север и юг.

Волков и Ванюшка ежедневно наносили на план всё новые и новые гектары подводных плантаций. Им приходилось то пробираться по густым зарослям, пуская иногда в ход нож, чтобы проложить себе путь, то бродить по голой, обнажённой каменистой почве. На такой почве спорам водорослей негде было зацепиться, и здесь растительности не было. Но Волков собирался «засеять» и эти бесплодные равнины. Надо было лишь придумать машину для пробивания в гранитном дне небольших дыр, в которые можно было бы вставлять пучки ветвей. Ветви задержат споры, и водоросли быстро вырастут. Придумать такой механический заступ должен был всё тот же Гузик, присяжный изобретатель подводного совхоза.

Теперь, проходя из подводного жилища на работу, они встречали под водою многочисленных рабочих, которые медленно ходили в водолазных костюмах, напоминая фантастических марсиан. Рабочие собирали водоросли в небольшие тюки, связывали и прикрепляли к крюку на конце верёвки, опускавшейся сверху. Затем они дёргали за верёвку, и водоросль поднималась на борт лодки или большой барки. Караван таких барок выводился в океан буксирным пароходом, который расставлял их одну за другой на протяжении нескольких километров. Барки становились на якорь и спускали лодки. Вечером, по окончании работы, нагруженные доверху барки вновь собирались буксирным пароходом и отводились к берегу, где их разгружали. Вся добыча поступала на завод. Такой способ добывания был более удобен, чем японский.

Японцы не могли чисто «косить» водоросли своими примитивными баграми и шестами. После них ещё много водорослей оставалось на дне. Притом водоросли росли на глубине, которая превосходила длину шестов, и были для них совершенно недоступны. Водолазы же могли спускаться на значительную глубину, добывая таким образом ещё никем никогда не использованные богатства подводного мира.

Но Ванюшку не удовлетворял и этот способ добывания водорослей водолазами вручную. Он мечтал о подводных косилках. И Гузик обещал ему спроектировать их, когда наладит производство на химическом заводе.

Когда Ванюшка поднимался со дна на поверхность, его всегда поражали шум и суета надводного мира. В воде гораздо тише. Л здесь! Неистово кричат чайки, жужжит паровая лесопилка, перекликаются рабочие, стучат топорами, заготовляя пучки ветвей… Всё ещё первобытным способом, вручную. Ванюшка хотел бы механизировать всё, что только можно. Поймав Гузика, который возился в химической лаборатории над установкой перегонного куба, Ванюшка начал упрашивать его, чтобы тот поторопился с косилкой.

— Будь другом, поспеши! И ещё я просил тебя сделать заступ, который мог бы в граните ямки делать. Динамитом, чем хочешь, только чтобы скоро и хорошо. И ещё… подожди, куда же ты? И ещё надо придумать машину ветви рубить и вязать. Вручную мы далеко не уедем.

Гузика отрывали другие рабочие, и Ванюшка, безнадёжно махнув рукой, крикнул на прощанье:

— Приходи хоть обедать к нам под воду! Тут с тобой и поговорить не дадут.

— Ладно! — отвечал Гузик и спешил в котельную.

В тот день за обедом Гузик казался задумчивее обычного. Ванюшка убеждал его скорее изготовить механический заступ, а Гузик как будто не слыхал. Он ел морскую капусту, приготовленную Марфой Захаровной, и неопределённо мычал. После обеда Гузик коротко предложил всем мужчинам отправиться вместе с ним. Зачем, куда, — на эти вопросы он не дал никакого ответа. Эта таинственность заинтересовала Ванюшку. Наверно, что-нибудь опять новое выкинет Гузик.

Марфа Захаровна и Пунь остались дома хозяйничать, а мужчины, надев водолазные костюмы, вышли из подводного жилища. День был сумрачный, и пришлось тотчас зажечь фонари. Гузик жестами показал, чтобы все стояли неподвижно и ждали его, а сам отправился за дом. Прошло несколько минут, и вдруг с другой стороны дома, откуда никто не ожидал, вспыхнул яркий свет. Ванюшка направил в ту же сторону свет своего фонаря и увидал необычайное зрелище:

Гузик выехал на каком-то странном экипаже, полутракторе-полутанке, па гусеничном ходу. Ванюшка бросился к своему другу-изобретателю и начал осматривать экипаж.

Да, это был подводный трактор, — «заступ», о котором Ванюшка так долго мечтал. На машину были направлены все фонари, и Гузик начал демонстрацию.

Он проехал мимо них и потом показал рукою позади себя. Трактор оставил в почве полосу углублений — по пяти в ряд, — идущих несколько вкось. Ванюшка пригляделся, как трактор роет ямы. Сзади машины виднелись пять металлических стержней, которые последовательно, слева направо, поднимались, опускались, захватывали пальцами-скребками куски земли и выбрасывали её в сторону, оставляя в почве ровные, узкие и довольно глубокие ямы. Но это было ещё не всё. Гузик, сорвав подводные аплодисменты, уехал за дом и через некоторое время вернулся оттуда на той же машине, нагружённой пучками веток. Он проехал по целине. На этот раз трактор не только выкапывал ямки, но и садил в них пучки кустов. Это было великолепное зрелище. Гузик ездил по гладкой почве, и везде, где он проезжал, тотчас «вырастал» кустарник.

— Браво! — закричал Ванюшка.

Но его никто не слыхал, кроме его самого. Тогда он подбежал к трактору, уселся рядом с Гузиком и начал аплодировать перед самым его лицом. Тот сразу не понял этого жеста и даже немного растерялся. Затем Ванюшка схватил слуховую трубку Гузика и крикнул:

— Молодец, Микола! На ять сделал, фут возьми! Теперь ты только придумай такой заступ, чтобы гранит ковырять можно было.

Гузик махнул головой и пригласил всех следовать за ним. Ванюшка, имея в виду сопротивление подвод-гой среды, не утерпел и уселся на трактор, который двигался довольно быстро. Он хорошо брал всякие неровности почвы и, как настоящий маленький танк, бесстрашно нырял в ложбины и влезал на бугры. Ванюшке приходилось наклоняться вперёд, как при сильном ветре. Вот и ровное плато, лишённое водорослей. Маленькая подводная пустыня. Выход горной породы. Трактор быстро пробежал по каменистой почве и остановился. Металлические стержни-руки поднялись, а па смену им из-под трактора выдвинулись пять буравов, которые начали быстро сверлить дыры в каменистой почве. Правда, эту быстроту нельзя было сравнить с быстротой копки ям: там вся работа шла на ходу, — здесь же приходилось периодически останавливаться, сверлить камень и снова подвигаться вперёд на несколько десятков сантиметров, чтобы опять сделать остановку. Но всё же это был большой успех.

Закончив опыты, вернулись в подземное жилище. Ванюшка обнял и расцеловал Гузика. Но тот не был склонен к изъявлению нежных чувств. Отстранив от себя Ванюшку, он сказал:

— Вот видишь, я всё сделал, о чём ты просил меня. Но, пожалуй, мы сможем обойтись без сверления ям в граните. Это всё-таки дорогонько стоит. Вот когда пустим в ход вторую электростанцию, — тогда дело другое. У нас будет дешёвая энергия.

— А как же быть с подводными бесплодными каменистыми равнинами?

— Это тебе скажет Волков, мы уже беседовали с ним, — ответил Гузик.

— Бесплодные равнины можно превратить в цветущие, если можно так выразиться, поля иным способом, — ответил Волков. — Есть вид водорослей, который в Японии называется «фунори». Японцы разводят фунори как раз на каменистой почве таким образом. Они бросают на дно камни, преимущественно горные, так как горные камни более шероховатые, чем морские, обточенные уже водой. Этих камней с шероховатой поверхностью, оказывается, достаточно для того, чтобы задержать, закрепить споры фунори. И водоросль быстро начинает разрастаться на камнях. Набросать камней, пожалуй, будет дешевле, чем сверлить дыры. Впрочем, мы можем использовать оба способа. Во всяком случае в пределах нашей досягаемости, а вернее, в тех пределах, до которых простираются морские водоросли, мы не оставим ни одного сантиметра неиспользованным. Но в первую очередь мы будем эксплуатировать то, что, как говорится, лежит под руками. Ведь мы ещё не собираем и десятой части даже естественно растущих водорослей.

— Вот так фут возьми, Семён Алексеевич! Сколько же мы сможем заготовить водорослей?

— Думаю, что через год-два мы обгоним американцев. Могу поручиться за то, что будем получать несколько миллионов долларов дохода в год. Но об этом мы ещё успеем помечтать. А сейчас пойдём-ка с тобой, Ванюшка, на работу. Сегодня нам ещё много надо пошагать!..

15. ПОД ВОДЯНЫМ ОДЕЯЛОМ

Постепенно удаляясь всё более на север, Волков и Ванюшка исследовали площадь дна, покрытую водорослями, чтобы взять на строгий учёт эти естественно растущие богатства.

Здесь было довольно глубоко, и потому приходилось работать в полном водолазном костюме со скафандром. Костюм замедлял движения, но зато в нём легче дышалось, — вода не давила на грудную клетку, а поэтому и усталость чувствовалась меньше. Но Ванюшка был «болен темпами». Медлительность мучила его, причиняла почти физическую боль.

— Много времени на переходы теряем, — говорил он. — Какие же это темпы! Надо бы заказать Гузику изобрести подводный автомобиль, что ли.

В самом деле, на этот раз они зашли очень далеко. Здесь не встречались рабочие-водолазы, срывавшие капусту, зато было очень много рыб, быть может, перекочёвывавших сюда из вод подводного совхоза, где стало слишком беспокойно.

«Конобеева бы сюда», — подумал Ванюшка, поражаясь необычайному количеству рыб. Треска шла густой массой. С её необъятным количеством можно было сравнить лишь тёмные тучи роев саранчи. Рыбы, кем-то напуганные, метались как обезумевшие, наскакивая друг на друга. Даже сильный свет фонаря их не пугал. Они бились в стекло скафандра, подплывали под руки, словно в поисках спасения. Потом вся масса вдруг повернула вправо, на восток. Прошло не менее получаса, пока «горизонт» не очистился от этого необычайного скопления рыб.

— Уф, фут возьми, даже дыфать как будто легче стало! — сказал Ванюшка. — Вот она, валюта! Тыщи, миллионы на свободе ходят, сами в руки идут. Возьмите нас! Эх! Надо бы добраться скорее и до этого добра. А это ещё что такое?..

Какой-то шест коснулся скафандра Ванюшки и быстро поднялся. Ванюшка хотел схватить за конец, но Волков остановил его.

— Гаси фонарь! — сказал Волков. — Это, наверно, рыбаки или ловцы водорослей. Они заметили свет в глубине воды, а может быть, увидели нас и испугались.

— Нашим нечего пугаться! — ответил Ванюшка. — Наши рыбаки знают, что теперь под водой водолазы с фонарями ходят. Испугаться могли только японцы, которые нашу капусту воруют. Дай-ка я выплыву на поверхность да гляну.

Ванюшка нажал кнопку у аппарата, и водород, получившийся при электролизе воды для добывания кислорода и обычно выпускавшийся наружу, начал надувать резиновый баллон, который поднял Ванюшку на поверхность.

В десятке метров от Ванюшки, покачиваясь на волнах, стояла японская лодка, тупоносая, расписанная по краям красными узорами. Два японца смотрели на берег и не видели Ванюшку. Ванюшка решил посоветоваться с Волковым, как наказать хищников. Он выпустил из баллона водород и опустился вниз, влекомый тяжестью грузил в подмётках.

— Японцы, — сказал он Волкову. — Давайте проучим их! Поднимемся и выдернем вёсла из их рук. Нет, это не годится. Их унесёт в океан, и они могут погибнуть. Ведь они только рабочие. Я знаю, — это лодки Таямы. Я просто уцеплюсь за их шест, если они ещё опустят его. Вот он! — Ванюшка схватил конец шеста.

Шест задвигался и медленно пошёл вверх вместе с Ванюшкой. Японец решил, что на конце шеста хорошая добыча — большой пук водорослей. Каково же было его удивление, когда из воды показался скафандр водолазного костюма! Ванюшка подплыл к лодке и жестами дал понять, что он перевернёт лодку, если они не уберутся отсюда немедленно.

Японцы тотчас же взялись за вёсла и поплыли прочь.

Ванюшка был очень взволнован этой встречей. Вернувшись домой, он заявил Волкову:

— Семён Алексеевич, они продолжают воровать народное достояние. Я не могу допустить этого. Мы должны устроить сторожевой пост. Я сам буду сторожить. Если нас сейчас обкрадывают, то что же будет, когда мы насадим капусту на мелких местах? Их надо проучить. Я сейчас вызову Гузика по телефону с берега и поговорю с ним.

Когда Гузик явился, Ванюшка изложил ему своп план. Территория подводного совхоза всё расширяется. За этой территорией тянутся пространства, никем не охраняемые. Необходимо улучшить подводную охрану. Для этого нужно выстроить подводную сторожку в нескольких километрах к северу от главного подводного жилища. В сторожку переселятся Ванюшка и Конобеев.

— Марфа Захаровна будет против! — перебил Волков. — Нельзя так: зазвать старушку под воду и оставить одну.

— Мы будем меняться с ним дежурствами. Макар Иваныч и теперь днями пропадает. Необходимо провести телефон.

— На такое расстояние проводить телефон трудно, — возразил Гузик. — Ведь в воде приходится изолировать провода. Необходимо, значит, прокладывать кабель. Это стоит недёшево. Притом за кабелем нужно смотреть. Его могут повредить и морские животные и люди. Удобнее поставить небольшие радиостанции на короткой волне. Вода передаёт радиоволны. Одного аккумулятора хватит надолго, чтобы питать радиостанцию. Таким образом можно установить связь между отдалённейшими уголками подводного совхоза.

— Ещё одно надо, — продолжал Ванюшка. — Вот случится тревога. Я вызову вас радиосигналом. А пока вы доберётесь до меня, меня двадцать раз могут убить, и рыбы съедят, ничего не останется. Изобрети ты, пожалуйста, подводный автомобиль. Ведь если ты электричеством обеспечен, то чего проще! Я так думаю, тут и изобретать нечего, разве только гусеничный ход приладить. Дорог, правда, под водой ещё нет хороших, но со временем мы и шоссе проведём. Полный автодор, одним словом.

— С автомобилем ничего не выйдет. Шоссе провести, дорогой мой, не так-то легко. Под водой есть и горы, и пропасти, и расщелины, и обрывы, и болота. Попробуй проложить дорогу да мосты построить! — возражал Гузик. — Все деньги ухлопаешь, а скорости настоящей не достигнешь. Положим, можно сделать ку-зов автомобиля в виде хорошо обтекаемого тела рыбы. Но колёса всё-таки будут вязнуть. В подводное болото влезешь — не вытащишь машину. Ты прав в одном отношении: изобретать мне действительно почти ничего не приходится. Мне остаётся только использовать величайшее изобретение нашей советской техники — наш маленький, но мощный аккумулятор. Немного конструктивной выдумки — и задачу подводного транспорта мы разрешим, не прибегая к постройке автомобиля. Довольно взять обыкновенный винт, какой применяется в моторных судах, только поменьше, и укрепить его… на твоей голове. И винт потянет тебя за моё почтение!

— А голову не оторвёт? Ты смотри у меня, Гузик!

— Не оторвёт. Аппарат можно укрепить у плеч, но винт выдвинуть впереди головы, так что ты будешь разрезать воду твоим медным лбом.

— Ты не ругайся, Гузик. Медные лбы только у твердолобых. А сопротивление воды? Наше тело не похоже на тело рыбы.

— Сделаем особый плащ из полужёсткого материала, который придаст обтекаемую форму твоему телу. И ты помчишься вперёд…

— С какой скоростью?

— Да хоть бы и сотню километров в час! Ванюшка был в восторге. Однако ждать, пока будет выстроена сторожка, поставлена радиостанция и изготовлен винтовой двигатель, он не мог. Не терпелось! И Ванюшка решил отправиться на дежурство в ту же ночь, чтобы рано утром быть на месте.

— Я возьму несколько запасных аккумуляторов, и мне хватит кислорода на несколько дней. Возьму пресной воды и запас пищи в резиновый мешок. Когда захочу есть или пить, всплыву на поверхность, выйду на берег, позавтракаю — и снова в воду. Если что случится, буду стучать камнями.

Простившись с товарищами, он отправился в путь. Было темно. Ванюшка зажёг свой фонарь и время от времени посматривал на компас, прикреплённый сверху резиновой перчатки.

Ступив несколько шагов влево, начал вдруг медленно падать куда-то в бездну. Хорошо, что это случилось в воде. Будь это на земле, Ванюшка разбился бы вдребезги. Да и водолазный костюм кстати: падая в морскую бездну, юноша не рисковал утонуть.

Чем ниже, тем медленнее «тонул» Ванюшка. Свет его фонаря освещал каменную отвесную стену и длинные веревкообразные стебли подводных растений. Ванюшка ухватился за одну из этих верёвок. Она медленно начала опускаться вместе с ним. Однако надо же подниматься вверх! Ванюшка взмахнул руками — и остался на месте. Верёвка опутала его ноги. Он согнулся и начал развязывать её. Не поддаётся. Ножом её! Ванюшка вынул кортик. Ах!.. Кортик выскользнул из рук и нырнул вниз, блеснув, как рыба.

Без ножа плохо и опасно. Вдруг откуда-нибудь вылезет осьминог. Надо опуститься ещё ниже и найти кортик.

Ванюшка с трудом разорвал стебли водорослей и осторожно опустился. Вот он и на дне. Угрюмое подводное ущелье меж скал. Внизу — среди водорослей — целое кладбище лодок, рыбачьих баркасов, шхун… Человеческие рёбра, черепа… Куски мачт, железная острога, гарпун, якорь, ещё якорь… А вот и обронённый кортик. Здесь совсем не видно рыб. Почему бы это? Зато на дне много рыбьих скелетов. Странное подводное рыбье кладбище! Почему здесь не водится рыба?.. Вот одна показалась вверху. Она мечется, словно попала в сети… Вот она исчезла во тьме водяного «неба». Вот другая, нет, — та самая. Она едва ворочается, лежит на боку, опускается. Отравлена!.. Быть может, здесь имеются газы, отравляющие рыб, — как в знаменитой собачьей пещере в Италии. Углекислота?!. Хорошо, что Ванюшка в водолазном костюме. Но и ему как будто становится тяжело дышать в этом жутком ущелье смерти. Скорей наверх!.. Ванюшка собирает в баллон водород и всплывает.

Ночь. Небо чистое. Звёзды. Волны качают Ванюшку. Он уже привык к их баюканью. Он может даже уснуть на волнах. Но что это? Волна вдруг бросает его и пребольно ударяет о что-то. Берег далеко. Что же это может быть здесь? Ни лодки, ни буя. Ах вот оно что! Когда волна спала, Ванюшка увидал обнажившийся чёрный утёс. Так вот отчего внизу так много погибших судов! Этот опасный подводный утёс — вер шина подводного горного пика — погубил уже не одно судно.

Ванюшка опускается вниз и идёт по неровной почве. Опять лес водорослей. Здесь очень глубоко. Самое подходящее место для ловли. И далеко от совхоза. Ванюшка решает здесь прождать до утра. Ещё рано. Он смотрит на часы, прикреплённые к правой руке. Два часа ночи, а вышел он в девятом часу вечера. Почти шесть часов в пути! Надо отдохнуть! На этом песке хорошо уснуть. Ванюшка не без труда ложится, обматывает вокруг себя водоросли и, легонько покачиваясь, засыпает сладким сном. Он так храпит в своём скафандре, что рыбы пугаются. Даже крабы, подозрительно косясь, боком пятятся подальше в сторону. Ванюшка может спать спокойно. Одежда его крепка и надёжна, кислорода хватит на много часов. Почему бы и не проспать ночку под водой, как спят рыбы?

16. ВАНЮШКА-ДИПЛОМАТ

Проснулся он от усиливающегося покачивания. Начинался прилив. Ванюшка лежал на мелком месте, где вся масса воды перемещается вперёд во время приливов и отливов. Открыл глаза. Утро. Поверхность воды чуть-чуть розовела от солнца. Над самой головой Ванюшки маячило тёмное пятно. Это дно лодки.

Ванюшка сразу вспомнил, зачем он сюда пришёл. Разорвал водоросли, всплыл на поверхность и увидел лодку, нагруженную бурыми водорослями, и в ней двух японцев. Ещё несколько лодок медленно передвигались вдоль побережья, а в открытом океане стояла большая шхуна Таямы Риокици. Ванюшка подплыл к лодке и потребовал, чтобы его доставили на шхуну. Но японцы не поняли — или не пожелали попять — его мимического языка. Ванюшка погрозил им кулаком и направился к шхуне.

Подплыв к корме, он ухватился за якорную цепь и начал делать знаки матросам, стоявшим на борту. Поднялась суета. К борту подошёл японец в резиновом плаще и кожаном шлеме. Японец пристально посмотрел на Ванюшку, потом сделал знак, прикачав матросам, чтобы они подняли его. Ванюшке бросили конец троса и подняли на палубу. Он быстро снял с головы скафандр и обратился к японцу в плаще и шлеме:

— Вы Таяма Риокици?

Один из матросов тотчас перевёл этот вопрос.

— Нет, — отвечал японец в плаще. — Я шкипер господина Таямы. А кто вы и что вам надо?

— Мне надо видеть Таяму, а зачем, — вы сами можете догадаться. Вы ловите водоросли у наших берегов.

Японец минуту подумал и быстро сказал что-то матросу по-японски. Матрос кивнул и убежал.

— Прошу обождать! — сказал шкипер, любезно улыбаясь в то время, как глаза его были суровы.

Скоро матрос вернулся, скороговоркой передал что-то японцу. Тот, улыбаясь ещё любезнее, сказал Ванюшке:

— Господин Таяма Риокици просит вас к себе. Но вам удобнее будет, если вы снимете ваш водолазный костюм.

Ванюшка подумал. Одет он был более чем легко. Не уронит ли он советский престиж, если явится к Таяме в одних трусах? Ведь он, Ванюшка, выступает в важной роли дипломата. Вдобавок, он совсем не желает, чтобы ему приказывали.

— Мне так удобно, — ответил он японцу. — Визит мой не продлится долго. Если Таяма опасается, что я замочу его каюту, то мы можем встретиться с ним здесь, на палубе.

Японец в шлеме опять послал матроса к Таяме. Наконец эти предварительные дипломатические переговоры о месте конференции окончились: Таяма просил Ванюшку пожаловать к нему в каюту, не стесняясь костюмом. Ванюшка отправился в своём водолазном костюме, оставив на палубе только скафандр. Правду сказать, водолазный костюм не создан для визитов. На суше он тяжёл, — в особенности его свинцовые подошвы. Ванюшка с трудом передвигал ноги, спускаясь по узкому трапу.

Каюта капитана была устроена внутри шхуны и освещалась только фонарём, висевшим у потолка. Посредине комнаты сидел, поджав ноги, толстый человек с лицом Будды. Трудно было сказать, сколько ему лет, весел он или печален, — бронзовая маска лица была непроницаема. На нём было надето два халата — нижний — белый с отворотами, открывавшими тучную шею, и верхний — голубой, с широкими рукавами. Полы халата на коленях были подвёрнуты в виде валика. Будда сидел, опустив глаза на ковёр и склонив голову, как будто он глубоко задумался или молился.

Ванюшка остановился у двери и зорким взглядом окинул комнату. Направо виднелась узкая дверь, а за нею — самая обыкновенная «европейская» каюта.

И ещё одно увидал Ванюшка: из-за двери в капитанскую каюту выглядывала хорошенькая, на вид совсем юная японка с косо посаженными миндалинками чёрных глаз, коротко остриженная. На японке была матроска и короткая синяя юбка, на ногах — лёгкие европейские туфли. Девушка смотрела на Ванюшку с полудетским-полуженским любопытством. Ванюшка улыбнулся и весело мигнул ей.

Будда, очевидно, умел, глядя на пол, видеть, что делается вокруг. Он неожиданно проговорил несколько японских слов, после которых японочка, улыбнувшись в ответ на приветствие Ванюшки, скрылась за дверью и прикрыла её.

— Прошу вас, садитесь, — сказал Таяма по-русски, и довольно правильно.

— Я вижу гражданина Таяму Риокици? — спросил Ванюшка, не без труда усаживаясь на подушку в своём водолазном костюме.

Таяма ещё ниже наклонил голову и сказал:

— Вы видите перед собою вашего покорнейшего слугу. Я сам и моя шхуна в вашем распоряжении. Если вы пришли ко мне по делу, то дело не уйдёт. Вы мой гость, и вы должны осчастливить меня, разделив со мною утреннюю трапезу.

В капитанской каюте опять мелькнула матросская блузка японки. Ванюшке очень хотелось вновь подмигнуть ей, но положение обязывало, — и дипломат только повёл бровью. Таяма, как ожившая статуя, принял с колен руки и налил из бутылки две рюмки.

Тонкий аромат прекрасного рома наполнил комнату.

— Благодарю, не пью! — сказал Ванюшка, поднимая руку. — И вообще я хотел бы поговорить раньше о деле.

Будда опять превратился в статую. Потом в его руках неожиданно появился веер, которым Таяма начал обмахивать своё лицо, хотя в каюте не было жарко. Быть может, это был только хитрый манёвр. И в самом деле: Ванюшка засмотрелся на «фокусный» веер, произошла пауза, которой воспользовался Таяма. Не давая говорить Ванюшке, он начал говорить сам, — жаловаться на плохие времена, на перенаселённость Островов, на безвыходное положение тысяч японских семейств.

— Я не спрашиваю, кто вы и зачем пришли. Я знаю это. Вы вправе требовать, чтобы мы ушли от ваших берегов, и мы уйдём. Но не судите нас строго. Мы берём лишь то, что вы сами не использовываете. Зачем богатствам пропадать напрасно, если им можно накормить голодных? Сравните наши страны. Япония имеет всего триста восемьдесят пять тысяч квадратных километров, а у вас один Дальневосточный край раскинулся на площади в два миллиона семьсот семнадцать тысяч семьсот квадратных километров. У нас на одном квадратном километре теснятся полтораста человек, а у вас не приходится и одного — ноль и семь десятых. Можно ли судить нас строго? Но я вижу, я знаю, — вы устраиваете подводный сосвос… сос… совхоз. Вы хотите использовать ваши богатства так, как они никогда не использовались раньше. И мы не будем мешать вам. Мы уважаем собственность. Не трудитесь убеждать меня. Я сейчас же дам распоряжение ловцам, чтобы они снимались с якоря. Я больше не буду плавать у ваших берегов. Можете передать это вашим товарищам: товарищу Волкову и другим уважаемым товарищам.

Ванюшка был удивлён и раздосадован.

Удивлён тем, что Таяма так хорошо обо всём осведомлён и знает организаторов подводного совхоза даже по фамилиям. Раздосадован же тем, что победа досталась слишком легко, что Таяма сдался без боя, что он своим фокусом с веером сумел вырвать инициативу в ведении переговоров, сказал всё, что ему было нужно, и поставил Ванюшку в такое положение, когда тому не о чём больше было говорить. Катись, мол, колбасой — и только. Конечно, Ванюшка не дипломат. Но провести себя он не позволит и в обиду не даст. Надо на прощанье по крайней мере сказать откровенно, что он о Таяме думает. Пусть скиснет от этих слов! Тоже — ромом задобрить хотел!

— Так вот что, гражданин Таяма, — сказал Ванюшка. — О вашей тесноте мы сами очень даже хорошо знаем. Но только мы знаем ещё, что и в Японии не всем тесно живётся. Есть там худые, а есть даже и очень толстые. Вы о себе заботитесь, а не о бедноте. А вот когда японский пролетариат свернёт вам шею, тогда мы с ним поговорим особо, у нас с ним будет отдельный разговор. С ними, с бедняками, мы всегда сговоримся и, может быть, эти земли им отдадим, потому что наш Союз — родина всех пролетариев. А пока вы в Японии хозяева, мы вас не допустим у наших берегов хозяйничать.

Ванюшка поднялся и, довольный собой, вышел из каюты. Тяжело ступая, он начал подниматься по ступеням.

Таяма, сохранявший в продолжение всей Ванюшкиной речи неподвижность статуи, трижды ударил в ладоши. Мимо Ванюшки стрелой промчался матрос.

В следующую минуту несколько матросов, спускавшихся по трапу, с поразительной для них неловкостью сбились в кучу на узенькой площадке и, всячески извиняясь, задержали Ванюшку по крайней мере на две-три минуты. Наконец ему удалось выбраться на палубу.

Матрос, который обогнал его на трапе, держал в руках его скафандр, а шкипер внимательно рассматривал. Ванюшка подошёл к ним и протянул руку к скафандру. Шкипер через переводчика сказал Ванюшке, что в скафандре имеется повреждение и что поэтому гостю лучше не покидать судна, пока повреждение не будет исправлено.

— Никакого повреждения в скафандре нет, — ответил Ванюшка. — Давайте его сюда.

Но, взяв скафандр в руки, Ванюшка увидел, что сбоку действительно имеется небольшое углубление, сделанное каким-то режущим предметом. Сквозной дыры ещё не было, но всё же вода могла проникнуть внутрь, — в особенности при некотором давлении. В таком скафандре нельзя опускаться на дно. Ванюшка готов был поклясться, что этого повреждения не было в то время, когда он поднимался на палубу. Снимая скафандр, он не мог не заметить изъяна на блестящей гладкой поверхности аппарата. Ванюшка подозрительно посмотрел на шкипера-японца.

— Что это значит? — спросил он.

— Вероятно, вы ударились под водою об острую скалу! — ответил японец — Но это пустяки. Наши мастера быстро поправят повреждение. Вам придётся немного погостить у нас.

Погостить на шхуне после того, как он высказал откровенное мнение о Таяме, не очень-то улыбалось Ванюшке. Но делать было нечего. Бросать водолазный костюм он не хотел, до берега доплыть не легко…

— Если вы не хотите снять костюма, то я советовал бы вам по крайней мере снять ящик со спины и грузила с ног, — предложил шкипер.

Это был неплохой совет. В конце концов почему бы и не снять ранца и грузил?

— А скоро починят скафандр?

— Я полагаю, что на это уйдёт не больше часа, — ответил японец. — Здесь ветрено. Быть может, вы сойдёте в кают-компанию?

17. СТАРЫЕ СЧЁТЫ

Ванюшка сбросил ранец и грузила и, не снимая костюма, отправился в кают-компанию. Кок принёс ему на подносе печенье, уже знакомую бутылку рома и стакан чаю, поклонился и вышел. В кают-компании никого не было, чему Ванюшка был рад. Он покосился на бутылку и отставил её, чай же выпил не без удовольствия. «Этим ты меня не подкупишь!» — думал он о Таяме.

Поскучав полчаса, он решил подняться на палубу. Но в этот самый момент в каюту вошла молодая японка, уже в японском национальном костюме — в розовом кимоно и маленьких шитых золотом туфельках. В руках она держала грушевидную четырехструнную гитару с бледно-розовой лентой у колков. За нею появился матрос-переводчик, который сказал, обращаясь к Ванюшке:

— Господин Таяма Риокици просил передать уважаемому гостю, что он приказал своей дочери поиграть — занять уважаемого гостя музыкой и пением, чтобы уважаемому гостю не было скучно, пока чинят ею скафандр. — И, низко поклонившись, матрос вышел, прикрыв дверь.

Ванюшка злился на себя, на Таяму, на маленькую японку.

Японка между тем, приветливо улыбаясь и приседая, подошла к стулу, уселась, положила на колени гитару с месяцеобразными прорезами в деке и начала играть при помощи тонкой треугольной костяной пластинки, — плектрона, как играют на мандолине. Взяв несколько аккордов, она запела. Звуки инструмента были очень нежные, а маленький голосок девушки ещё нежнее. Она пела какую-то сладко-грустную песенку. Ванюшка не понимал слов, но он понял, что это была песня о неразделённой любви.

Ванюшка положил голову на ладонь, опёрся о стол и заслушался…

Какие-то голоса, как будто спорившие, привели юношу в себя. В его душе вдруг зародилось беспокойство. Не заманил ли его хитрый Таяма в ловушку? Быть может, его скафандр и ранец с аккумулятором и аппаратом, вырабатывающим кислород, будут спрятаны, а Ванюшку посадят под замок! Он вдруг поднялся, — так резко, что японка уронила плектрон и оборвала пение, — сердито посмотрел на испуганную девушку и, едва не сбив с ног матроса, стоявшего за дверью, выбежал на палубу.

Шкипера не было Матросы поднимали на палубу шлюпки и лодки. Таяма, по-видимому, сдерживал слово и собирался уходить. Но ведь он может захватить с собою в качестве пленника и Ванюшку!

— Где мой ранец? Где шкипер? — набросился Ванюшка на матроса, но тот не понимал по-русски и только пожимал плечами.

Матрос сделал шаг, чтобы позвать шкипера, но Ванюшка остановил его. Быстро сбежав по ступеням трапа, он направился без предупреждения в каюту капитана. Здесь он застал такую картину. Возле стола стояли шкипер, сам Таяма и молодой матрос с длинным носом и короткими волосами, в очках, похожий скорее на инженера или врача, чем на простого матроса. Все они внимательно рассматривали скафандр и вскрытый аппарат для добывания кислорода. Тут же на столе лежал знаменитый аккумулятор Гузика, а на листе ватмана виднелись наспех сделанные наброски карандашом. Японец в очках снимал чертежи.

— Вы что тут делаете?! — закричал Ванюшка, позабыв о том, что он одинок и беззащитен. — Вы не только нашу капусту крадёте, но и наши секреты, наши изобретения?

— Простите, — сказал японец в очках по-русски. — Естественное любопытство. Мы хотели ознакомиться с аппаратом, пока будет чиниться ваш скафандр. Он готов. Вы можете…

— А эти чертежи зачем? — не унимался Ванюшка. — Тоже любопытство? Давайте их сюда! — Он схватил чертежи и засунул их за пазуху в водолазный костюм. — Давайте аккумулятор!

Ванюшка быстро собрал аппарат, надел скафандр, прикрепил дыхательные трубки и вышел из каюты, не говоря ни слова. И, удивительное дело, его никто не задержал. Он поднялся на палубу, надел на ноги грузила и прыгнул за борт, не осмотрев даже, хорошо ли исправлен скафандр. Уже в воде он оглянулся на борт шхуны. Из окна небольшого иллюминатора выглянуло лицо молодой девушки. Японка улыбнулась и махнула маленькой ручкой, словно выточенной из слоновой кости.

И неожиданно, по какой-то непонятной для него самого ассоциации, Ванюшка вдруг вспомнил девушку, которую он видел в пещере. «Вот та — это да, фут возьми!» — громко сказал он в скафандре. Образ японки побледнел, а силуэт девушки, стоявшей на фоне костра, обрисовался так чётко, как будто он видел его па самом деле. Ванюшка крякнул и опустился на дно.

Вернувшись в подводное жилище, Ванюшка рассказал о своём визите к Таяме Риокици. Это было во время обеда. Марфа Захаровна приготовила уток, доставленных с берега её мужем, и больших крабов. А Пунь угостила пастилой, сделанной из морских водорослей. На этот раз даже Ванюшка похвалил кули-парные способности Пунь:

— Оказывается, она не кухарка, а кондитер. Очень вкусно. И знаете что, Семён Алексеевич? Давайте изготовлять эту пастилу для продажи. Ходко пойдёт!

— Это идея, — ответил Волков и спросил Ванюшку, где он так долго был. Когда Ванюшка упомянул имя Таямы Риокици, Конобеев вдруг так стукнул волосатым кулаком по столу, что запрыгали тарелки, и сказал:

— Убить мало этого паразита! Из-за него я чуть не утоп!

И Конобеев рассказал давнишнюю историю. Оказалось, что между ним и Таямой были старые счёты Конобеев и Таяма не раз сталкивались во время рыбной ловли.

Ещё до мировой войны и революции у Конобеева была небольшая рыболовная артель, а Таяма, богатый купец и промышленник, вёл дело на широкую ногу. Его шхуны бороздили воды Японского и Охотского морей, а иногда заплывали и в Берингово море. Рыба, водоросли, морские котики — всё это хищнически уничтожалось Таямой у наших берегов. Отсутствие охраны и малочисленность прибрежного населения развязывала руки Таяме, который обнаглел настолько, что не стеснялся ловить рыбу или бить котиков на глазах русских рыбаков и промышленников. Больше того, иногда он вступал с ними в настоящие сражения из-за лучших мест ловли.

Излюбленным приёмом Таямы был такой. В свежий ветер одна из его шхун начинала носиться по волнам, как бешеная. Она наскакивала на русские рыбачьи баркасы, зацепляла полуспущенным якорем сети, рвала их или увлекала за собой. Сам Таяма или его штурман ругательски ругали в это время на русском языке экипаж и рулевого шхуны, которые не умели-де обращаться с управлением и не знали своего дела. Перевернув с десяток русских баркасов и изорвав сотни метров сети, экипаж шхуны Таямы укрощал «взбесившееся» судно.

Однажды шхуна Таямы налетела таким образом на баркас, в котором находился Конобеев. В это время он спускал в воду огромную сеть.

Увидав перед собою вырастающую стену борта шхуны, Конобеев поднял вверх огромные кулачища и закричал. В голосе его слышались такие громоподобные раскаты и такая убедительная чувствовалась угроза, что даже дисциплинированный рулевой Таямы смутился и начал быстро вертеть колесо штурвала, желая избегнуть столкновения. Но расстояние было слишком малое. Шхуна наскочила на баркас и перевернула его вместе со всеми находящимися в нём рыбаками. Конобеев упал в поду и запутался в сети. И он, вероятно, погиб бы, если бы не счастливая случайность. Сеть зацепилась за полуспущенный якорь шхуны, который и потащил её за собой. Быстрым движением Конобеева подняло на поверхность; он выхватил нож, которым потрошил рыбу, разрезал сеть и освободился.

Таяма тотчас сделал распоряжение спустить шлюпку и выловить Конобеева. Но Макар Иванович отказался от помощи. Когда шлюпка подплыла к нему и один из матросов протянул руку, Конобеев закричал:

— Прочь руки! Я не приму помощи от убийц! — и поплыл дальше.

Берег едва виднелся вдали, море было бурное. Конобеев выбивался из сил, но продолжал плыть в своих огромных рыбачьих сапогах. Шлюпка следовала издали, надеясь, что он утомится и примет помощь. Скоро Макар Иванович действительно выбился из сил и начал тонуть. Шлюпка немедленно поспешила на помощь. Матрос протянул Конобееву весло, но тот, злобно выругавшись, так сильно рванул его, что маленький японец вместе с веслом упал в воду. Японцы, забыв о Конобееве, начали вылавливать из бурных волн упавшего товарища, а Макар Иванович, отдышавшись, поплыл дальше.

Выловив упавшего матроса, японцы вернулись на шхуну, предоставив Конобеева самому себе и волнам.

— Таяма уверен, что я утонул! — закончил Макар Иванович.

Тут же за обедом все решили, что Ванюшка был прав, предлагая устроить подводную сторожку. И, не откладывая дела, с этого же дня приступили к устройству целых трёх сторожек. Предполагалось, что постоянно дежурить под водой будут лишь в одной сторожке, а две другие послужат запасными базами, где подводный охранник сможет отдохнуть и пообедать, не поднимаясь на поверхность, или же снестись с центральной базой при помощи небольшой коротковолновой радиостанции.

Сторожки имели вид колпака высотою в пять и диаметром в шесть метров. Железный колпак с внутренней стороны был покрыт изоляционной оболочкой, которая сохраняла тепло и предохраняла стены от потения. В колпаке были заключены: шкаф с продуктами, запас пресной воды, электрическая плита, шкафчик с необходимой посудой, кровать, застланная серым пушистым одеялом. Далее: ковёр на полу, под ним — линолеум, деревянный пол и бетон, как основание, дверь, снабжённая наружной камерой для впуска и выпуска воды, круглое окно с толстым стеклом, наконец электрическая лампочка на потолке и сильный рефлектор для освещения подводного мира за окном. На отдельном столике помещалась приёмно-передающая радиостанция. И ещё одним аппаратом была снабжена подводная сторожка: перископом, который можно было поднимать на поверхность, чтобы обозревать окрестности. Вначале этот перископ был установлен на постоянном стержне, но стержень этот очень скоро сломала проходившая шхуна. Пришлось сделать его выдвижным и убирать по надобности.

Третья — крайняя — сторожка находилась в двадцати километрах от главного подводного жилища, которому Волков дал громкое название «Гидрополис» — водяной город.

— А почему бы и не быть водяным городам? — говорил он. — С тех пор как существует чудеснейший аккумулятор, многое стало возможным. Водолаз может теперь находиться под водой неограниченно долгое время, передвигаться с быстротой акулы, освещать свой путь лучше, чем освещают его глубоководные рыбы. Мы сможем строить подводные жилища, снабжённые всем необходимым. И кто знает, быть может, через много-много веков, когда население земли увеличится и на суше станет слишком тесно, часть людей уйдёт на постоянное жительство под воду. Здесь имеется ещё огромная неиспользованная площадь. Сами океаны могут дать неограниченные запасы электроэнергии, если использовать разность потенциалов электродов в разной температуре воды верхних и нижних слоёв. Электроэнергия путём электролиза даст нам кислород, она же даст свет и тепло. Представьте себе подводные города, залитые электрическим светом, подводные автомобили, велосипеды, трамваи, поезда, своеобразные подводные дирижабли, телеграфы, телефоны, подводные сады и парки с лужайками для детей, с кучками песку, с приручёнными вместо собачек рыбами. Разве это не заманчивая перспектива? Гидрополис — только первая ласточка.

Месяц спустя после того, как были выстроены сторожки, Гузик преподнёс Ванюшке подарок — маленький винтовой двигатель, при помощи которого можно было проплывать под водой огромные пространства. Теперь Ванюшка проделывал под водой концы в сотни километров, побывал в проливе Татарском и мечтал об исследовании берегов Охотского моря.

Вернувшись из одного такого путешествия в Гидрополис, Ванюшка сказал Волкову:

— Семён Алексеевич! Это же безобразие. Столько богатства у нас пропадает! Так нельзя. Видали вы карту первой пятилетки? Там Чукотского полуострова и Камчатки вы даже не найдёте: они прикрыты картой Кузнецкого бассейна. Прикрыты! И что прикрыто? Миллиарды! Леса, звери, рыбы, золото, ископаемые всяческие, птицы, водоросли, — миллиарды тонн водорослей, а значит, целые цистерны йоду, целые горы калийных удобрений, корма для людей и скота. Надо заселить погуще наше побережье. Протянем наши промыслы сплошной ниткой до Берингова пролива, заселим рабочими, а потом и начнём разворачивать производство за производством, промысел за промыслом!

В январе приступили к первой «жатве». Посаженные пучки ветвей задержали споры водорослей, которые разрослись теперь пышными плантациями. Хорошо принялись и фунори на засыпанных горными камнями местах. Ванюшка ходил на подводные нивы и любовался урожаем. На плантациях уже работало несколько сот человек. Механические косилки скашивали и связывали длинные ленты водорослей. На глубоких, с изрезанным профилем морского дна местах водолазы вырывали водоросли просто руками или же подрезали их ножом.

На берегу работа кипела ещё оживлённее. Если бы теперь Хунгуз захотел побегать по берегу, то он едва ли нашёл бы свободное место: всё было завалено горами водорослей. Немного выше расположились сортировщики, промывщики, ещё дальше — сушильщики. Водоросли, предназначенные для химической переработки, отвозились на завод целыми поездами вагонеток с маленьким электровозиком во главе. Сердцем электровозика был всё тот же аккумулятор, величиною со спичечную коробку.

«Страдная» пора продолжалась от января до весеннего равноденствия. Работы было столько, что Ванюшка на время позабыл о Таяме. Но Таяма сам напомнил о себе.

18. ТАЯМА ОТДАЁТ ВИЗИТ

Поздно вечером, когда все собрались после трудового дня в столовой и засели за чай, зазвонил телефон с берега. Заводской инженер-химик, который в это время ещё работал в лаборатории, сообщил, что недалеко от берега бросила якорь какая-то шхуна, с которой высадился толстый японец внушительного вида. Фамилию свою он не называет и говорит, что у него есть важное дело к Семёну Алексеевичу Волкову, которого он желает видеть немедленно.

— Это Таяма! — воскликнул Ванюшка. — Пусть придёт сюда.

— Зовите! — сказал Конобеев с угрожающим видом. — Однако сюда он войдёт, а отсюда его вынесут.

— Таяме не следует показывать нашего подводного жилища, — возразил Волков, — если только это действительно Таяма. Но почему, Ванюшка, ты думаешь, что это Таяма?

— Кто же может быть иной? Важный, пузатый, как следует купчишке. Идём все к нему!

— Разумеется, — ответил Волков. — Я не имею ни малейшего желания говорить с ним с глазу на глаз.

— А почему бы раньше не узнать, что у него на уме? — сказал Гузик, как бы рассуждая сам с собой. — Таяма хитрый и опасный соперник. Если мы придём все вместе, то он, конечно, не скажет того, что скажет одному Семёну Алексеевичу. Давайте сделаем так…

— Семён Алексеевич будет говорить один, а мы устроимся за перегородкой в резерве и накроем Таяму! — докончил Ванюшка. — Айда!

Ванюшка не ошибся: посетителем был Таяма. В дорогой меховой шубе и такой же шапке, он ожидал Волкова в конторе завода.

Когда Волков вошёл, Таяма назвал своё имя, вежливо, но с достоинством поклонился, сняв шапку, и сказал:

— Разрешите поговорить с вами по одному важному делу.

Волков предложил сесть.

Таяма говорил долго и внушительно. Он начал издалека, как и в разговоре с Ванюшкой. Говорил об ужасной тесноте и перенаселённости островов Японского архипелага, говорил о нужде, о безработице, о непрекращающейся эпидемии самоубийств, о самоубийствах целых семейств, долго распространялся о «неосвоенных» просторах Дальневосточного края, привёл даже русскую пословицу о собаке, которая лежит на сене: сама не ест и другим не даёт!

— Позвольте внести фактическую поправку, — не утерпел Волков. — Во-первых, «собака» сама начала усиленно есть дальневосточное сено, — вы видите и знаете, как быстро мы развиваем эксплуатацию морских водорослей. Но это лишь первые шаги. Во-вторых, «собака» и другим даёт есть, если только это происходит в рамках законности. Разве между Советским правительством и Японией не заключаются различные договоры о торговле, о рыбной ловле и прочее?

— То, что вы делаете, — капля в море по сравнению с тем, что у вас есть, — возражал Таяма. — Что же касается договоров между правительствами, то это ужасно сложная, громоздкая вещь. Отдельным лицам гораздо проще договориться. К этому, собственно, и сводится цель моего визита… — Волков насторожился. Таяма заметил это и поспешил добавить: — Но не думайте, пожалуйста, что я хочу предложить вам незаконное… что-нибудь вроде… взятки.

— Нельзя ли ближе к делу?

— Одним словом, я предлагаю вам следующее: я буду ловить рыбу и добывать водоросли в тех местах, которые ещё не освоены вами, вашим подводным… — как это? — завхозом. Согласитесь, что убытка от этого вам не будет: и рыба, и водоросли дают ежегодный прирост, превышающий убыль от улова. Если же я скажу, что из моего улова рыбы и добычи водорослей я буду давать вам четверть — натурой или стоимостью, — то ясно, что для вас это явится чистой выгодой, так сказать, расширением производства. Вы превысите план выработки, получите благодарность…

Волков поднялся.

— Вы хотите подкупить меня?

Поднялся и Таяма.

Дверь с треском открылась, и в комнату влетел Ванюшка. А за ним появилась огромная фигура старика, закрывшего выход своим массивным телом.

Желтоватая кожа Таямы потемнела.

— Нас подслушивали? — сказал он, делая возмущённое лицо.

Конобеев подошёл к Таяме вплотную. Пушистая борода Макара Ивановича почти коснулась лица Таямы. Уже тихим, но зловещим, как отдалённый гром, голосом Конобеев спросил:

— Узнаёшь?

Таяма внимательно посмотрел в лицо Макара Ивановича. Кто один раз в жизни видел это характерное лицо, тот не забывал его никогда. Таяма отступил на шаг, не отрывая взгляда. Видно было, что он напрягал всю силу воли, чтобы не показать волнения.

— Да, я узнаю вас, — после паузы, несколько охрипшим голосом ответил Таяма. — Помнится: в бурю моя шхуна столкнулась с вашей лодкой, вы тонули, мои матросы хотели помочь вам, но вы.

— Вррешь! — крикнул Конобеев с такой силой, что даже Ванюшка, привыкший к его голосу, невольно присел. — Врёшь, гадина! Ты утопил меня, как утопил многих наших рыбаков. Но я поднялся со дна моря, чтобы рассчитаться с тобой за себя и за тех. — Страшная волосатая рука протянулась к Таяме, огромные пальцы-клещи сомкнулись на груди японца — и Конобеев одной рукой приподнял сто двадцать пять килограммов таямовских мехов и жира. Таяма взлетел вверх, как пёрышко. А вытянутая рука Макара Ивановича даже не дрогнула.

Конобеев направился к двери. Открыв её пинком ноги, он вынес полузадохнувшегося японца на улицу, донёс до шлюпки и бросил так, что Таяма пролетел три метра, прежде чем попал на руки своих матросов. Вместе с хозяином они повалились на дно шлюпки, зачерпнувшей полным бортом и едва не перевернувшейся.

— Эффектно! — сказал Гузик задумчиво и тотчас перевёл глаза на горизонт, где мерцал сигнальными огнями далеко проходивший пароход.

19. НЕВЕДОМЫЙ ВРАГ

Визит Таямы несколько дней служил темою для разговоров, но потом о нём начали забывать. Стояло горячее время, и новые заботы и события отвлекли внимание.

Началось с того, что Марфа Захаровна, непревзойдённая специалистка варить капусту, подала на стол нечто несообразное. Даже Ванюшка, самый ревностный поклонник её кулинарного искусства, отхлебнув из ложки, вдруг сделал гримасу, как грудной младенец, которому дали намазанную горчицей соску.

— Что это за гадость такая? — воскликнул он. Марфа Захаровна покраснела, причём оказалось, что от обиды её красное, как спелый помидор, круглое лицо было способно краснеть ещё больше. Правда, надеясь на свой талант, она не попробовала сама капусту.

Но разве она не варила так, как всегда! Марфа Захаровна подошла к столу, взяла ложку своего мужа, зачерпнула капусту, попробовала и вдруг вразвалку, как испуганная утка, выбежала из кухни и плюнула в мусорное ведро. Капуста имела отвратительный горько-солёный вкус.

— Понять не могу, что бы это значило! — сказала она, возвращаясь из кухни. — Капуста была свежая, хорошая, солила я её как будто в меру, как всегда. Прямо ума не приложу!..

— Влюблены, наверно, — пошутил Ванюшка. А Волков вышел из столовой и через несколько минут вернулся, держа в руках стакан воды.

— Так я и думал. Попробуй немножко на язык! — сказал он, обращаясь к Ванюшке.

— Нас отравили? — спросил тот, беря стакан.

— Я не стану угощать тебя отравой, — ответил Волков. — Попробуй и скажи.

Ванюшка омочил губы, попробовал на язык, как это делают дегустаторы, и с удивлением сказал:

— Настоящая морская солёная вода! Откуда вы её достали?

— Из нашего водопроводного крана, — ответил Волков.

— Как же она могла попасть туда? Ведь у нас в кране пресная вода с берега!

— Очевидно, где-нибудь прорвалась водопроводная труба и морская вода проникла туда, — сказал Гузик, мечтательно глядя в потолок. — Надо будет осмотреть и исправить, вот и всё.

Он вышел из столовой; вслед за ним отправился Ванюшка, а Волков и Конобеев остались обедать. Щи были испорчены, но осталось второе — жареная рыба.

Через полчаса Гузик явился и сделал доклад.

— Так и есть. Труба повреждена. По-видимому, трактор задел её. Не надо было поручать Цзи Цзы. Какой он тракторист?

— Ну, что же делать? Научится, — ответил Волков. — Я рад, что он хоть за что-нибудь взялся. А где Ванюшка?

— Пошёл на берег сказать рабочим, чтобы починили трубу и телефонный кабель.

— Как, и… телефонный кабель?

— Ну, разумеется, — ведь он положен почти рядом с трубой.

Не успели починить трубу и телефонный кабель, как под водой случилось новое происшествие.

Рано утром Волков и Ванюшка были разбужены Конобеевым. Он звал их поскорее посмотреть на то, что делается на «дворе», как он говорил по привычке. А делалось, вероятно, что-нибудь необыкновенное, так как Макар Иванович явился в спальню Волкова прямо в мокром «зимнем» водолазном костюме, сняв только с головы скафандр.

— Я, вишь ты, вышел пораньше, хотел идти на шестой километр работать, однако вижу, — несуразное случилось.

— Да что же случилось? — допытывался нетерпеливый Ванюшка, облачаясь в водолазный костюм.

— Мамай, одним словом, — ответил Конобеев. Волков и Ванюшка вышли из дома и, засветив фонари, посмотрели вокруг. В разных местах на недавно скошенных «лугах» валялись кучки свежевырванных водорослей. Пока в этом ничего удивительного не было: буря на море нередко перебрасывает водоросли с места на место. Волков и Ванюшка пошли следом за Конобеевым. Но, чем дальше они шли, тем больше валялось на земле сорванных водорослей. И ещё одна подробность не ускользнула от глаз Волкова: в это утро им почти не встречалась рыба, — как будто что-то испугало её и рыба уплыла далеко отсюда. Путники прошли около километра, пока пришли к плантации, на которой ещё не были сняты водоросли, — сегодня сюда должны были прийти косцы. Увы, печальное зрелище представилось их глазам! Вся плантация была изуродована, — водоросли вырваны вместе с пучками веток, разбросаны, перемешаны с песком и илом. Эти водоросли могли пойти разве только на золу. Лучшие нивы, лучшие, отборные сорта фукусов, алярия и ламинария были уничтожены. Конобеев взял слуховую трубку Волкова и сказал:

— Однако и дальше не лучше!

Они отправились дальше, и Волков убедился, что и дальше действительно было не лучше. Водоросли были уничтожены на много гектаров к северу.

— Это Таяма вредительствует! — крикнул Ванюшка в трубку Волкова, но тот отрицательно покачал головой. Испортить в одну ночь такую огромную площадь было немыслимо. Для этого нужна армия людей. Откуда их может взять Таяма?

Волков нагнулся, осветил дно фонарём и начал изучать. Под водой следы человеческих ног на песке быстро сглаживались, и только свежие следы оставляют некоторые неровности: Волков искал их, но не находил. Лишь кое-где виднелись длинные продольные бугорки как будто недавнего происхождения. Такие бугры могли быть сделаны лапами якоря, когда он волочился по песку.

— Что вы думаете, Макар Иванович? — спросил Волков Конобеева.

Старик пожал плечами.

Волков, Конобеев и Ванюшка вернулись лишь к обеду, усталые и опечаленные. Огромные пространства подводных полей были опустошены, погибли сотни, а может быть, и тысячи тонн водорослей. И хуже всего было то, что причина оставалась неизвестной.

Ванюшка несколько ночей подряд не ложился спать, — он ночевал в море, бродил по подводным полям, переносился с места на место при помощи винтового двигателя и внезапно освещал прозелень моря то там, то здесь. Однако, кроме рыб, он не встречал никого.

Море было пустынно. Водоросли тихо покачивались, рыбы поедали друг друга, — всё было как всегда. И тем не менее через неделю снова погиб огромный участок подводных плантаций.

Ванюшка потерял сон и аппетит.

В бесплодных поисках виновника «потравы» подводных лугов прошла зима. Несмотря на солидные убытки, причинённые подводному совхозу неизвестным вредителем, было собрано огромное количество водорослей. Ко времени весеннего равноденствия сбор прекратился. На берегу началась переработка сырья, а под водой намечались новые места для засева, заваливались камнями бесплодные каменистые равнины. С наступлением весны и лета работы стало меньше, и часть рабочих-подводников была направлена на рыбную ловлю.

Ванюшка, сбросив «зимний» водолазный костюм, в трусах и полумаске совершал далёкие путешествия. Однажды недалеко от крайней сторожки он вновь застал рыбаков Таямы. На этот раз месть Ванюшки была уже подготовлена; уходя на разведку, он всегда захватывал с собой большой бурав. Подплыв к рыбачьему баркасу со стороны кормы, Ванюшка начал буравить дно и скоро сделал дыру. Японцы увидали течь и поспешно заделали дыру, но Ванюшка уже провертел вторую, а за ней третью. Перепуганные японцы поспешили к шхуне, которая и приняла их на борт. Поднявшись на поверхность, Ванюшка крикнул, что он будет теперь поступать так с каждым японским судном, которое только появится в советских водах.

В тот же день вечером, не возвращаясь в Гидрополис, Ванюшка вызвал по радио Конобеева к себе.

— Макар Иванович, — говорил Ванюшка, — таямовские бандиты опять появились. Приходите ко мне, — мы их разделаем так, что отобьём охоту являться сюда.

Конобеев прибыл через несколько часов, глубокой ночью.

— Однако я что-то встретил, когда плыл сюда, — сказал он, не без труда влезая в маленькую сторожку.

— Что же вы встретили, Макар Иванович? — спросил Ванюшка.

— Да похоже как вроде морской коровы. Большое, пузатое проплыло мимо. Жаль, не очень близко, не мог я рассмотреть, да и водоросли в этом месте больно густые. Ну, только никто как она нам вредила всё время. Я пошёл вслед за ней, смотрю — вся водоросль так и помята, так и порвана, — будто медведь в овсе валялся.

— Идём, Макар Иванович, — сказал Ванюшка, схватывая полумаску и ранец с аккумулятором. — Может быть, нам удастся нагнать её. Если не убьём, то хоть узнаем, кто этот паразит!

20. ВО МРАКЕ ВЕЧНОЙ НОЧИ

Они пошли с погашенными фонарями в полной тьме, протянув руки вперёд, как слепые. Неприятно было так идти: то неожиданно оступишься и попадёшь в яму, то запутаешься в водорослях, то споткнёшься обо что-то: не то утерянный якорь, не то обломки разбитого баркаса…

Шли долго. Ванюшка уже начинал уставать. Видно, и на этот раз ему не посчастливится поймать жар-птицу… И вдруг он и Конобеев почувствовали на своём теле движение воды — ощущение, похожее на то, когда на земле обнажённый человек чувствует давление ветра. Откуда-то сильно «дуло». Они повернулись в сторону этого подводного водяного ветерка. Но не успели они сделать нескольких шагов, как «ветерок» превратился в сильный «ураган», столь резко оттолкнувший их назад, что Ванюшка упал, а Конобеев пошатнулся. Наклонив голову, старик рванулся вперёд. Ванюшка поднялся и последовал за ним. Неожиданно кто-то схватил Ванюшку за плечо. На ощупь это была человеческая рука. Конобеев? Но он ушёл вперёд. Значит, тот человек, который производил опустошения на полях! По движению воды Ванюшка почувствовал, что человек другой рукой хочет схватить его за горло. Ванюшка пошарил рукой у пояса кортик и замахнулся, пытаясь вспороть неведомому врагу живот. Но враг схватил Ванюшкину руку. Ужаснейшая боль! Ванюшка вскрикнул; в тот же момент сильнейший свет ослепил его глаза и погас. Но этого короткого мгновения было достаточно, чтобы Ванюшка мог увидеть наклонившееся над ним огромное бородатое лицо Конобеева.

— Сдурел ты, что ли? — заорал Ванюшка в водяную тьму. Конобеев отпустил руки. Он схватил слуховую трубку и виновато забормотал:

— Однако история-то какая от тьмы случилась! Сослепу чуть друг друга не прикончили! Идём, что ли. Ушло чудовище, а ты на меня наткнулся!

Ванюшка уселся на дно и зажёг фонарь.

— Гаси! — крикнул Конобеев. — Может быть, оно недалеко ушло.

Ванюшка погасил, и вдруг где-то далеко-далеко в глубине блеснул как будто ответный огонёк. Блеснул и погас… Потом ещё раз блеснул и погас уже в другом месте.

— Видел? — спросил Ванюшка. — Что это? Пойдём туда! — сказал он, показывая в ту сторону, где в последний раз блеснул огонёк.

Они взялись за руки и пошли. Дно быстро понижалось. Друзья входили в глубокую подводную низину. Время от времени навстречу им «веял ветерок».

— Большой зверь шевелится, однако, — сказал Конобеев, приглушая голос, хотя он говорил в трубку, плотно прижав губы к краям её.

Ванюшке стало немного страшно. Впервые он подумал о том, что они подвергаются большой опасности.

Когда же в тёмной пучине вдруг опять сверкнул огонёк, Ванюшка побежал вперёд, оставив Конобеева. Скорее бы встретиться с этим неведомым врагом! Может быть, это самая безобидная рыба, только снабжённая световым аппаратом, как многие обитатели глубоких сод?!

Ванюшка почувствовал, что вода всё сильнее давит грудную клетку. Труднее становилось втягивать в себя кислород. Зато выдыхание происходило с необычайной быстротой. Очевидно, они шли уже на значительной глубине. Ещё несколько метров вниз — и ноги Ванюшки заболтались в воде, не ощущая почвы. Вода начала выдавливать его вверх. Какая досада, что он не надел зимнего водолазного костюма с бочкообразной грудью! Тогда можно было бы проникнуть на гораздо большую глубину. Всё тело сдавлено, но особенно достаётся груди. Ванюшка болтался в водном пространстве, как человек, попавший в мир невесомого. Он не мог идти дальше. Более тяжёлый Макар Иванович плавал где-то под ним… Он поймал Ванюшку за ногу и потянул вниз.

— Однако ты пропадёшь тут, малый, — крикнул Конобеев в трубку.

— Ничего… Макар Иванович! — задыхаясь, ответил Ванюшка.

Он не хотел сдаваться, но Конобеев, подхватив юношу под мышки, вдруг одним ударом правой руки поднялся вместе с ним на десяток метров вверх. Ванюшка чувствовал, как с каждым метром скатывается с него тяжесть, сковывавшая всё тело. Правда, Ванюшка теперь прибавил в весе, но зато он может дышать нормально. Какая досада, что им не удалось выследить чудовище! Но теперь они уже кое-что знают. Надо только продолжать слежку. Ванюшка посмотрел вверх. Оттуда виднелся слабый свет. Утро! Однако как незаметно прошла ночь!

«Солнце! Благодатное солнце! Хорошо, интересно под водой, но скучно без солнца. Правда, через небольшой слой воды оно и светит и греет подводный мир, но всё же»… — Ванюшка не успел додумать своей мысли. Его внимание было привлечено длинным шестом, который медленно погружался в воду. Посмотрев вверх, Ванюшка увидел дно лодки и смутное отражение человека, нагнувшегося из-за борта над водою. Лодка находилась почти над самой сторожкой. Ванюшка толкнул Конобеева локтем.

— Опять японцы взялись за своё! — сказал он. — Сейчас я просверлю им донышко.

— Погоди, однако! — крикнул прямо в воду Конобеев и, отстранив Ванюшку, зашагал к шесту. Макар Иванович был обозлён неудачами прошлой ночи. Притом он помнил своё обещание, данное Таяме. А это, конечно, были его агенты, и Конобеев решил, наконец, расправиться с купцом по-настоящему. Слово старика Конобеева твёрдо!

21. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Конобеев рванулся вперёд. Своею головою Нептуна он начал таранить воду с такой силой, что рыбы, проплывавшие сзади него, крутились в водовороте. Ухватившись за шест, Макар Иванович дёрнул его с такой силой, что лодка перевернулась и люди начали падать в воду. Один, два, три… Двое мужчин и женщина. Один мужчина, быстро всплыв на поверхность, направился к берегу. Ванюшка определил, что это японский рыбак или матрос. Другой мужчина, барахтаясь, шёл ко дну. Женщина отчаянно пыталась уцепиться за перевёрнутую лодку. Лодку отнесло в сторону. Женщина, делая беспорядочные движения руками и ногами, стала погружаться головою вниз, прямо на Ванюшку. Он отошёл в сторону и протянул вверх руки, намереваясь подхватить её. Рот у неё был плотно закрыт, глаза широко раскрыты и смотрели с ужасом на подводное чудище — человекоподобное существо с большим чёрным носом, протягивающее к ней руки. Вот женщина открыла рот. Она захлёбывается!..

Что делать? Вынести её на поверхность или стащить в сторожку, благо она рядом? Ванюшка увидел, что Конобеев несёт на руках утонувшего мужчину, открывает дверь в камеру сторожки и вносит туда. Ванюшка подхватил женщину на руки и поспешил за стариком.

Закрыли железную дверь и пустили в ход насосы. Они работали исправно, но Ванюшке казалось, что никогда ещё вода не вытекала так медленно. Он держит женщину в руках, высоко подняв её голову к потолку, чтобы дать ей скорее воздуха, как только схлынет вода. У потолка ярко горела лампа. Вот вода опустилась до уровня плеч. Теперь Ванюшка мог хорошо рассмотреть лицо женщины. И вдруг он вскрикнул от удивления.

Да ведь это она, та самая девушка, которую встретил он в пещере и напугал своим эхом! О которой он так много думал, тщетно искал! И неужели он встретил её теперь лишь для того, чтобы похоронить её тут?

Вода опустилась ещё только по щиколотку, а Ванюшка уже хотел открыть дверь сторожки. Конобеев удержал его. Наконец камера освободилась от воды. Ванюшка и Конобеев перенесли утонувших людей в избушку и положили на пол. Начали приводить их в чувство.

Прошло несколько томительных минут. Ванюшка волновался всё более. Но вот девушка стала оживать. Исчезла бледность лица, дрогнули веки. Она почти сознательно взглянула в лицо Ванюшки и едва заметно улыбнулась. Ванюшка пришёл в восторг.

— Фывы? — спросил он. Это должно означать «живы». Но девушка не поняла его. Может быть, подводные люди говорят на особом языке.

— Как вы сюда попали, фут возьми? — задал Ванюшка второй вопрос.

— Это мне нравится! — ответила девушка насмешливо, и тут же закашлялась. — Маленькая… прогулка… на дно…

Взволнованный Ванюшка картавил больше обыкновенного.

— Я в пеффере вас видел, давно, а теперь вы тут. Вот я и удивляюсь, как вы… опять здесь… сюда попали…

— Бррр… Гррр… Апчхи!.. Алёнка, ты жива? — послышался голос мужчины, пришедшего в себя.

«Алёнка! Елена! Так вот, значит, как её зовут! — подумал Ванюшка. — Лена, Леночка. А тот называет её Алёнка. Кто он ей? Отец, должно быть. А может быть, муж?..» — и в сердце Ванюшки вонзилась игла. Неприятное, незнакомое, болезненное чувство. Он ещё не знал, что это — ревность.

— А вы, Борис Григорьевич? — спрашивает девушка.

«Борис Григорьевич, вы… Кто же он? Отец?..» — мучительно пытается разгадать Ванюшка.

— А я хотел пустить пузыри, — отвечал Борис Григорьевич, — да вот сей почтенный старец начал на мне играть, как на гармошке, пришлось опять начать эту музыку. — Борис Григорьевич приподнялся, уселся на полу, упёршись руками, и, подняв голову вверх, спросил:

— Кому мы обязаны нашим неожиданным спасением?

Конобеев крякнул. Один только Ванюшка понимал смысл этого неопределённого междометия: хорошо, мол, спасение, если я сам едва не утопил вас!

— Я вижу, — продолжал Борис Григорьевич, не дождавшись ответа, — перед собою, очевидно, водолазов, хотя вы больше похожи на новую, черноносую породу людей, которые, наверное, произошли от морской сырости.

Алёнка рассмеялась, а Ванюшка начал подозрительно быстро снимать свой каучуковый нос.

— Где мы находимся? Который теперь час? — продолжал Борис Григорьевич. — Что стало с нашим лодочником и моими инструментами?

— Находитесь вы под водой, — ответил Ванюшка за Конобеева, к которому был обращён вопрос, — в подводной сторожке подводного совхоза; час теперь девятый, лодочник ваш удрал, бросив вас утопать, и теперь, наверное, уже сушится на берегу, — он плавает, как рыба, — а инструменты ваши, наверное, лежат на дне морском рядом с нашей сторожкой. Мы подберём их, высушим и предоставим вам в полной исправности. А носы у нас, между прочим, как и у вас.

— Подводный совхоз? Это великолепно! — вскричал Борис Григорьевич, вскакивая с пола. Он оказался очень высоким мужчиной — под стать Конобееву, — лысый, с чёрными, коротко подстриженными усами и чёрными бровями. Остатки волос на висках были совершенно седые. — Мы давно уже слышали о подводном совхозе; ещё в прошлогоднюю экспедицию здесь уже поговаривали о нём, а в этом году мы непременно хотели познакомиться с этим чудом природы. И вот, как говорится, не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Позвольте представиться: член Академии наук, профессор Борис Григорьевич Масютин. А эта сидящая на полу девица, виновница всего происшествия, — Елена Петровна Пулкова — родная дочь Пулковской обсерватории, попросту Алёнка, аспирантка, от слова «аспире» — «дуть, веять, стремиться». Самое стремительное и легкомысленное существо в мире.

Алёнка поднялась с пола, оправила мокрое платье и подала руку Ванюшке и Конобееву.

— Макар Иванович Конобеев, Иван Иванович Топорков. Служащие подводного совхоза. Очень приятно познакомиться, — сказал Ванюшка, крепко сжимая руку Масютина и ещё крепче — Алёнки. — Вас попросту зовут Алёнка, а меня Ванюшка. Вот и очень хорошо. Позвольте просушить ваше платье. — Ванюшка пустил струю горячего воздуха.

— Я вижу, у вас тут всё электрифицировано. Молодцы! Подходи, Алёнка, сушись первая. Если я начну сушиться, то ваш аппарат непременно испортится.

— Тут двоим места хватит, становитесь, Борис Григорьевич, — пригласила девушка.

— Мне, понимаете, удивительно не везёт, — продолжал Масютин, с удовольствием поворачиваясь то одним, то другим боком перед тёплой струёй воздуха. — Терпеть не могу путешествовать. То ли дело сидеть у себя в кабинете на Морской. Я люблю ночью работать. Все спят. Тихо. Самоварчик ворчит — у меня такой маленький есть, — папиросы покуриваешь. И никаких тебе происшествий. Я домосед. И, несмотря на это, только и делаю, что путешествую.

— Потому что вы любите это, — сказала Елена Петровна.

— Я! Люблю? Путешествовать? Терпеть не могу. Ненавижу! Я не выношу путешествия, как такового. Но я люблю, это правда, извлекать из-под земли разные полезные ископаемые, редкие металлы и прочее такое. Я, видите ли, химик, геолог, физик. Геолог и химик преимущественно. Для меня нет большего удовольствия, как вытащить откуда-нибудь из-под земли за ушко да на солнышко какую-нибудь урановую смолку, апатит, сланец. Но если бы всё это можно было вытащить из ящика письменного стола, я с места никуда бы не сдвинулся. Ты уже суха, Алёнка? Женщины одеваются легче. А я ещё подсушусь…

22. ДРУЗЬЯ — ВРАГИ

Поворачиваясь перед аппаратом, Борис Григорьевич продолжал:

— Химики — народ особенный. Вы думаете, химия наука? Нет, химия — это миросозерцание. Я вижу всё совсем иначе, чем вы. Вы видите, например, охру и говорите, что это жёлтая краска, та самая, которой натирают паркетные полы. А для меня это железо, сгоревшее в огне кислородного горения. Вы не замечаете, что весь мир объят страшным пожаром кислородного горения, — а я вижу этот страшный неугасимый пожар. Вы ходите по глине, и для вас она только глина. А для меня это алюминий, сгоревший в огне кислородного горения, окислившийся, что одно и то же. Если бы не кислород, вы ходили бы не по глине, а по горам алюминия. И нам пришлось бы и горшки и печки делать из чистейшего алюминия. Да, все металлы, все почти элементы мира сгорают в огне кислорода. И мы также сгораем. Вы говорите — старость, а я говорю — горение. Вы говорите — человек умер, я говорю — сгорел.

Вот я и обсох. Хорошо! Да, о чём я? Приехали сюда, — опять несчастье. Но в этом уж Алёнка виновата. Она химичка, но с биологическим уклоном. Ну вот, потащила меня покататься на лодке. Планктон, видите ли, её интересует.

— Борис Григорьевич, но ведь вы сами… — начала девушка.

— Молчи, Алёнка, молчи! Я пятьдесят два года Борис Григорьевич, а такой непоседы не встречал. Одним словом, наняли какого-то китайца или японца — я их плохо различаю, — поехали или поплыли, как у вас там говорится. Драги, шесты, сачки, крючки, всё как следует. Плывём. И вдруг какой-то морской дуралей, акула или спрут, приняв наш инструмент, вероятно, за аппетитную приманку, так дёрнул за шест, что все мы полетели в воду.

— Борис Григорьевич, — решился прервать многоречивого собеседника Конобеев. — Вы меня простите, старика. Это я — дуралей морской и есть. Я вас чуть не потопил. Случай такой вышел. У нас японцы рыбу да водоросли воруют…

— Хе, хе, хе! — вдруг неожиданно высоким тоном засмеялся Масютин. — Поймали рыбку, да не ту? Макар Иванович, вы тут ни при чём, это всё планида моя надо мною шутит. Я уже говорил вам, что со мной происходят самые невероятные вещи.

— А чёрта вы когда-нибудь видели, если с вами такое невероятное приключается? — неожиданно спросил Ванюшка.

— Чёрта? — удивлённо протянул Масютин. — Нет, чёрта не видел.

— Вы забыли, Борис Григорьевич, — отозвалась Пулкова. — А помните в пещере?..

— Да, да, в самом деле! Чем не чёрт? Эдакий черноносый нас испугал.

— Так это ж я! — сказал Ванюшка. Алёнка всплеснула руками.

* * *

Появление гостей взволновало жителей Гидрополиса. Обитатели торжественно собрались в столовой за обеденным столом и начали рассуждать о том, куда удобнее поместить гостей. Масютин настаивал, что он будет жить на берегу с Алёнкой и приходить к ним в гости.

— Если я поселюсь у вас, то со мной, а значит и со всем вашим подводным домом, непременно стрясётся какое-нибудь несчастье: либо «рыба-кит» проглотит вас, либо пожар приключится.

— В воде-то? — испуганно спросила Марфа Захаровна.

— Да, я не удивлюсь, если вода загорится от моего присутствия.

Но Алёнке очень хотелось пожить под водой, и она уговорила Масютина не уходить на берег.

— Какая ты непонятливая, Алёнка! Ведь мы же стесним их!

— Нисколько, — неожиданно вступил в разговор молчаливый Гузик, — мы прекрасно разместимся. — И он начал объяснять, куда кому надо переселиться, чтобы освободить помещение для гостей.

— Хороси девуска будет зить со мной! — вдруг заявила Пунь, стоявшая у дверей. Вслед за этим она подошла к Пулковой и погладила её по голове. Все рассмеялись.

Пунь настояла на своём; Алёнка согласилась жить в домике, где помещалась Пунь, пока не вернётся её муж. Ванюшка с Гузиком поместились в лаборатории, а Масютин — с Волковым.

И надо же было случиться, что в этот самый день вечером неожиданно явился Цзи Цзы, пропадавший более двух недель. Пунь встретила мужа в столовой, где он пил чай, и заявила ему, чтобы он к ней больше не являлся.

Цзи Цзы так озлился, что его желтоватое лицо стало лиловым. Жена, рабыня, смеет ему указывать! Нет, решительно её надо скорее убрать отсюда. Иначе она забудет все корейские обычаи и станет настоящей большевичкой…

Цзи Цзы поднялся из-за стола, не допив чая, и, подойдя к Пунь, крепко схватил её за руку.

— Идём отсюда! — грозно сказал он, но Пунь запротестовала и стала вырываться.

Супруги начали громко спорить и кричать. Цзи Цзы уже поднял руку, чтобы «вразумить» жену по своему обычаю, но подоспевший на крик Ванюшка остановил его.

— Не смей бить женщину! — крикнул он.

Цзи Цзы посмотрел на Ванюшку с нескрываемой злобой, но отпустил жену. Потом глухо сказал по-русски:

— Не надо так? Ухожу! — И он ушёл.

Скоро Ванюшка услыхал шум воды, наполнявший камеру. Очевидно, Цзи Цзы надел водолазный костюм и уплыл, решив ночевать на берегу. Этой семейной сцене не придали особого значения. Один Ванюшка был в восторге оттого, что Пунь показала себя настоящей женщиной. Ванюшка плохо спал в эту ночь. Ворочался и Гузик.

В четыре часа утра Ванюшка тихонько поднялся, чтобы не будить своего товарища, и вышел. Он надел водолазный костюм, побывал на берегу, нарвал большой букет луговых цветов и поставил его в вазу на обеденный стол.

— Это ещё что такое? — удивлённо спросил Волков, заглянув в столовую.

Ванюшка, смутившись, ответил:

— Товарищ Пулкова говорила мне, что очень любит полевые цветы, вот я и решил сделать ей су… сюрприз. Только вот, пока плыл, маленько букет разлохматился. — И Ванюшка начал неумелыми пальцами поправлять цветы.

В этот момент дверь в столовой тихо приоткрылась, и в образовавшуюся щель Волков увидел лицо Гузика. Дверь тотчас захлопнулась. Это заинтересовало Волкова, и он, неслышно открыв дверь, выглянул в коридор. Там он увидал Гузика с большим букетом цветов, спасавшегося в лаборатории. Волков усмехнулся: «Совсем голову потеряли ребята».

Это была правда: у Ванюшки всё валилось из рук. Гузик сделался рассеянным, как никогда. Он забывал являться к обеду, отвечал невпопад, ухитрялся часами сидеть неподвижно, глядя в одну точку.

— Изобретает! — тихо говорил Ванюшка, указывая на Гузика.

Гости чувствовали себя очень хорошо. Борис Григорьевич Масютин очень сдружился с Марфой Захаровной. Они вместе попивали чаёк. Масютин рассказывал ей о своих злоключениях, приводя старушку в трепет. Подводным миром Масютин интересовался мало. В своей комнате, рядом с комнатой Волкова, он приводил в порядок свои путевые заметки и обдумывал большой научный труд.

— Хорошо, — говорил он. — Вот где надо строить кабинеты для учёных — под водой! Тишина необычайная. Нигде мне так хорошо не работалось, как здесь.

А Пулкова целые дни проводила в подводных экскурсиях, Она собрала богатую коллекцию водорослей и мечтала о том, чтобы проникнуть в глубоководные долины океана, где надеялась найти новые виды красных водорослей. Ванюшку беспокоили одиночные прогулки девушки, но сопровождать её он не мог, так как принуждён был работать с Волковым.

Однажды, возращаясь к себе, он неожиданно встретил Пулкову, которая, сидя на коленях на дне, забавлялась маленькими крабами. Ванюшка был очень взволнован, увидев её. Ему давно хотелось поговорить с девушкой наедине. О чём, — он ещё сам не решил, но о чём-то страшно важном.

Увидев его, Алёнка приветливо помахала рукой. Ванюшка подошёл, опустился рядом с нею на песок, взял её слуховую трубку и спросил:

— Гуляете?.. — Ему хотелось сказать совсем другое; он готов был крикнуть в трубку: «Я люблю вас!» — по не решился.

Пулкова показала на маленьких крабов, которые пытались удрать от неё, а она вновь и вновь ловила их руками.

— Жаркая сегодня погода… тёплая вода, хочу я сказать, — продолжал Ванюшка.

Он ждал, что Пулкова что-нибудь ответит ему, но она брала в руку его слуховую трубку и отвечала только кивком головы.

— Вы тоже черноволосая! — произнёс он в третий раз, решительно не зная, как вызвать девушку на разговор.

Она улыбнулась, кивнула головой и продолжала забавляться крабами, ритмически выпуская изо рта пузырьки отработанного воздуха. У Ванюшки защемило сердце. «Не любит она меня! А может, кокетничает, — разве женщин поймёшь?» — поспешил он успокоить сам себя. Он тяжело вздохнул через свой чёрный каучуковый нос и выпустил огромное количество мелких пузырей.

— Однако пора идти! — сказал он. — Вы будете к завтраку?

Девушка отрицательно покачала головой. Ванюшка вздохнул ещё раз, поднялся и медленно зашагал к подводному жилищу.

Аппетит у него пропал. Он шёл и бранил себя за свою нерешительность. Так нельзя; надо узнать, любит она или нет.

Вернуться, что ли, и спросить её?

Незаметно для себя, в раздумье, он повернул назад. Но когда приблизился к тому месту, где она сидела, ему показалось, что в глазах его двоится: как будто не одна, а две смутные размытые тени маячили перед ним. Он подошёл ещё ближе и остановился, не веря глазам. Пулкова сидела на дне всё в той же позе, но уже не занималась крабами. В руках её был цветок полевой ромашки; она обрывала его лепестки, как бы гадая: «любит, не любит». А перед нею, также на коленях, сидел Гузик, медленно покачиваясь вверх и вниз вместе с водою.

«Так вот что ты изобретал!» — с горечью прошептал Ванюшка; и во второй раз нехорошее чувство ревности вспыхнуло в его душе.

23. ЗА КРАСНЫМИ ВОДОРОСЛЯМИ

Пулкова решила осуществить давнишнее желание — проникнуть в таинственные глубины океана, чтобы обогатить свою коллекцию глубоководными водорослями. Спускаться в глубину нужно было в особом жёстком бочкообразном водолазном костюме. Волков убеждал девушку не отправляться в такое рискованное путешествие одной, но она уверяла, что с нею ничего не может случиться.

— Мы не дадим вам водолазного костюма, — шутя заявил Волков.

— Я сама возьму, — ответила Пулкова.

— Сами? Да понимаете ли вы, какая это тяжесть? Без посторонней помощи вы не в состоянии будете даже надеть на себя этот костюм.

Пулкова ничего не ответила, но втайне решила настоять на своём. И вот однажды утром, когда в доме оставались только Масютин, углублённый в свою работу, Марфа Захаровна, вязавшая по привычке чулки, и Пунь, Пулкова вызвала кореянку и попросила её помочь облачиться в глубоководный водолазный костюм. Пунь, души не чаявшая в «холосей девуске», охотно исполнила её просьбу.

Выйдя на подводную улицу, Алёнка пустила в ход винтовой двигатель. Пропеллер завертелся; тело девушки приняло почти горизонтальное положение, и она быстро двинулась в путь. Пулкова уже давно собиралась посетить морскую долину, находившуюся к востоку от Гидрополиса, далеко в сторону от подводных до рог. Она как-то была вместе с Масютиным у края этой долины и видела там огромные водоросли, — целые подводные дремучие леса.

Подплыв к опушке подводного леса, Алёнка остановила двигатель, опустилась и пошла по мягкому илистому дну.

Здесь было совсем тихо, не чувствовалось ни малейшего волнения воды. Лишь от движения самой Пулковой тихо раскачивались соседние водоросли да рыбы танцевали свой бесконечный танец страха и любопытства: туда — сюда, вперёд — назад…

Алёнка попала в узкое ущелье, из которого, казалось, не было выхода. Надо вернуться назад. Девушка сделала шаг, но нога зацепилась за что-то. Дёрнула ногу. «Что-то» не отпускало — оно шевельнулось и сжало ногу у колена, а в следующее мгновенье чьи-то объятия охватили девушку у пояса. Пулкова наклонила голову, чтобы свет фонаря упал вниз, и увидала большие глаза и несколько хоботообразных щупальцев спрута. Спрут смотрел внимательно, как бы изучая жертву. Свет фонаря, видимо, не очень беспокоил его. Он медленно поднимал одну из своих ног, желая охватить Пулкову у плеч. Алёнка была испугана, но не очень. При ней острый кортик, сейчас она вынет его, обрежет спруту ноги и освободится.

Спрут поднимал ногу медленно, широко распластав её на высоте плеч девушки. Когда нога была вытянута во всю длину, спрут с неожиданной быстротой обвил тело у плеч и начал присасываться. К счастью, руки девушки ниже локтей ещё были свободны. Она протянула левую руку к кортику. Но в это время спрут неожиданно употребил военную хитрость — выпустил целое облако сепии. Свет фонаря Пулковой потускнел, как свет солнца во время лесного пожара.

Через минуту облако стало ещё гуще.

Пулкова не могла различить даже собственной протянутой руки. Бороться при таких условиях было трудно. Спрут действовал на ощупь, Пулкова же не могла так хорошо, как он, ориентироваться в тёмно-коричневом полумраке. Опустив руку вниз, чтобы вынуть из ножен кортик, она нащупала ногу спрута, обвившуюся по поясу. Рукоять кортика была покрыта ногою спрута. Эти ноги были идеально приспособлены для сдавливания жертвы. Довольно мягкие в свободном состоянии, напрягаясь, они становились упругими, как самая твёрдая резина. Это был совершеннейший «аккумулятор» мышц, всегда готовых к страшному напряжению и сокращению. С каждым мгновением спрут сжимал всё сильнее. Пулкова попыталась оторвать ногу спрута, но это оказалось невозможным. Тогда она начала надавливать пальцами на то место, где пояс соприкасался с ногою спрута, чтобы как-нибудь продвинуть пальцы, а потом и руку между поясом и ногою и вытащить кортик. Напрасно! Спрут уже плотно присосался к резине костюма, и между ногой отвратительного головоногого и водолазным костюмом не было ни малейшей щели.

Скоро кольцо, обхватившее Алёнку ниже плеч, спустилось и закрепило правую руку. Вслед за этим настала очередь и для левой руки. Пулкова судорожно сжала в пальцах кастаньеты, при помощи которых могла дать знать о себе. Если ей самой не удалось освободиться от спрута, то единственная надежда на помощь друзей. Только бы спрут не прижал кисти её руки!..

«Не хочу! Не хочу!» — что-то кричало в Алёнке. И сердце холодело от ужаса…

Она шевелит пальцами, но пальцы отказываются повиноваться. Рука онемела… Как глупо поступила! Надо было сразу, в первую же минуту, выхватить кортик! Но что это? Огонёк вдали! Едва заметная мутная точка. Её ищут! Спасение! Спасение!! Спасение!!!

Пулкова разминает застывшие пальцы, делает невероятные усилия, чтобы шевельнуть ими… Едва слышный стук раздаётся в тишине моря… Пулкова с напряжённым вниманием следит за далёким огоньком… Вот он повернул вправо. «Не туда! Не туда!» — хотелось крикнуть Пулковой. Вот опять огонёк приближается. Неужели услышал?.. Нет, опять повернул в сторону… стал маленьким… исчез…

24. «ХОЛОСАЯ ДЕВУСКА»

За вечерним чаем сидели в столовой Масютин, Конобеев и Марфа Захаровна; Пунь мыла посуду в кухне.

— Что-то наших долго нет, — заботливо промолвила Марфа Захаровна, наливая стакан чая Масютину. — Совсем жидкий; надо подварить, — одна вода.

— Да, вода, — проговорил Масютин, пододвигая к себе стакан. — Я как-то сказал, что океан — это только вода, и больше ничего. Оно не совсем так. — И учёный, оседлав любимого конька, завёл нескончаемый разговор о химии, удивляя Конобеева непривычно большими величинами: — В океане есть соли: поваренная, та самая, которой Марфа Захаровна подсаливает кушанья, хлористая магнезия, сернокислая магнезия, гипс. Знаете ли вы, какой объём имеют все океаны? Миллиард двести восемьдесят шесть миллионов кубических километров!

— Это много? — наивно спросил Конобеев, поглаживая свою роскошную бороду.

— Солнце этой водой не потушишь, но если бы устроить пожарную кишку, из которой вода вырывалась бы струёй в километр толщиной, то можно было бы такой струёй не только Солнце достать, но ещё выше скакнуть, чуть не в десять раз. С Земли вы могли бы поливать огороды на Луне, Меркурии, Марсе, Венере. А если струю пустить потоньше, то и на Сатурне, на Нептуне и на Уране. Если всю соль собрать, которая в океанах растворена, то можно всю Северную Америку покрыть слоем в два с половиной километра толщиной. Почти двадцать миллионов кубических километров соли растворено в океане.

— А золото есть? — спросил Конобеев.

— Ого! Золота в океанах шесть триллионов килограммов. Если из океанов добывать золота каждый год столько, сколько из земли добывается, то на десять миллионов лет хватит. Шутка?

— Отчего же его не добывают?

— Добывают, да мало. Невыгодно пока. Но я сейчас работаю как раз над тем, как бы подешевле да побольше можно было золота из океанской воды добывать; тогда мы загремим!

Приняв от Марфы Захаровны стакан чая, неизвестно какой по счёту, он продолжал:

— Океаны, моря — неисчерпаемый источник богатств. Возьмите хотя бы Каспий. Нет никакого сомнения, что на дне этого моря имеются нефтяные источники. Недаром на поверхности его появляются жирные пятна, а вода иногда «пылает». Если бы спустить воду Каспийского моря…

— И что это Алёнки нет? Беспокоит она меня, — не утерпела Марфа Захаровна.

В этот момент Пунь уронила на пол тарелку, громко заплакала и, выйдя из кухни в столовую, сказала:

— Я виновата. Алёнка не слусалась. Больсой водолазный костюм надела и посла глубоко, глубоко…

— Однако жёсткий водолазный костюм она не могла надеть: тяжёл больно он! — заметил Конобеев.

Пунь заплакала ещё больше и ответила:

— Я помогла ей. Холосый девуска плосит…

— Святители-угодники! Чувствовало моё сердце! — прошептала Марфа Захаровна. Все были взволнованы.

— Однако чего же ты молчала? — грозно спросил Конобеев.

Пунь закрыла лицо руками и, всхлипывая, ответила:

— Думала, плидет, сецас плидет.

Масютин поднялся и, подойдя к радиотелефону, начал вызывать Ванюшку, который должен был находиться в сторожке. Но ни он, ни Волков не отзывались. Впрочем, Волков через несколько минут явился. Узнав об исчезновении Пулковой и отсутствии в сторожке Ванюшки, он сначала улыбнулся, — пришла в голову мысль, что молодые люди гуляют вдвоём по подводным лесам, но потом забеспокоился.

— Нам надо немедленно идти на розыски, — сказал он. — Гузик дома?

Изобретатель работал в лаборатории. Он побледнел, когда узнал, что Пулкова ушла утром и не возвращалась. После экстренного совещания мужчины решили оставить дома Пунь и Марфу Захаровну, приказав им послать на поиски Ванюшку, когда он вернётся, а сами быстро надели лёгкие водолазные костюмы, запаслись утроенным количеством аккумуляторов, вооружились кортиками — и отправились в путь, условившись сигнализировать друг другу кастаньетами и вспышками света.

Ночь была совершенно тёмная. Четыре человека разбрелись в разные стороны, пустили в ход маленькие гребные винты и с огромной скоростью начали буравить своими телами водную стихию. На всём ходу они врезались в густые водоросли, вспугивали больших рыб, мирно спавших в неподвижных слоях воды, проносились над глубокими пропастями, обходили подводные горные вершины. Время от времени гасили свет фонарей, чтобы посмотреть, не светит ли вдали фонарик Пулковой.

Вода посветлела над головой. Наступало утро. Гузик совершенно выбился из сил, у Масютина испортился двигатель и закапризничал аппарат, вырабатывающий кислород. В конце концов Гузику пришлось взять неудачливого профессора на буксир и уже при свете солнца тащить в Гидрополис. Только Волков и Конобеев продолжали свои безуспешные поиски.

В подводном жилище Масютин и Гузик застали одну заплаканную Марфу Захаровну. Она сообщила им, что Ванюшки до сих пор нет, а Пунь ушла.

— Куда ушла? — удивлённо спросил Масютин.

— Надела водолазный костюм и отправилась искать Алёнку. «Не вернусь, — говорит, — пока не разыщу».

Друзья немного отдохнули. Гузик исправил повреждения в водолазном костюме Масютина, и они снова отправились на поиски.

А в это самое время Алёнка лежала уже на песчаной косе, в двух шагах от линии прибоя. С головы девушки был снят скафандр. Она пришла в себя. Прямо в глаза ей светило солнце. У ног её сидела сияющая Пунь. Это она спасла Елену.

Пунь знала направление, куда отправилась Пулкова. Но и Пунь не нашла бы Елену в глубоководном подводном каньоне, если бы не счастливая случайность: спрут, обвивая щупальцем голову Елены, коснулся выключателя и зажёг фонарь. Вспыхнул свет, который был замечен Пунь.

Она начала работать руками изо всех сил, чтобы опуститься в глубину, но это было не легко сделать.

Лёгкий водолазный костюм решительно отказывался «утопить» Пунь. Тогда кореянка, перевернувшись головой, пустила в ход гребной винт. Дело пошло на лад. Она стала погружаться в бездну между двумя отвесными скалами.

Кореянка ужаснулась, увидев «холосую девуску» в объятиях отвратительного спрута. Пунь хотела броситься на помощь своей любимице, но не могла этою сделать: гребной винт пришлось остановить, и давление воды было так значительно, что кореянка ежеминутно могла быть выброшена вверх, как пробка. С величайшим трудом ей удавалось удерживаться, цепляясь пальцами за неровности скалы. Так, сантиметр за сантиметром, подвигалась она к спруту, не отпуская рук от скалы.

Заметив приближавшегося врага, спрут медленно повернулся и направил на Пунь немигающие глаза. Кореянка, держась левой рукой за скалу, правой выхватила кортик и начала наступать на спрута, который уже освободил пару ног, чтобы схватить непрошеного посетителя. Пунь уже замахнулась кортиком, намереваясь обрубить ногу, но спрут в этот момент выпустил огромное облако сепии и скрылся за «дымовой» завесой. Тогда Пунь решилась на отчаянное средство. Высоко подняв правую руку, вооружённую кортиком, она выждала, пока холодный и скользкий конец ноги спрута, шероховатый только на том месте, где имелись присосы, не коснулся её тела и не обвился вокруг бёдер, Тогда Пунь отняла левую руку от скалы, — теперь спрут держал её, и она не рисковала взлететь наверх, — сделала небольшой надрез на обвившей тело ноге. Давление ужасного кольца несколько ослабло. Спрут подтягивал тело Пунь всё ближе к себе. Этою она и ожидала. Нащупав левой рукой тело спрута, Пунь начала быстро и уверенно наносить удары, стараясь поразить его в самое сердце. Мускулы щупальца, обвившего её тело, ослабели; щупальце разжалось и беспомощно повисло. Пунь поняла, что спрут издыхает, и принялась осторожно обрубать остальные щупальца, присосавшиеся к водолазному костюму Пулковой. Когда последнее было отрублено, Пунь, обхватив Пулкову, быстро поднялась с нею на поверхность.

На поверхности океана было раннее утро. Пунь заглянула через стекло скафандра в лицо Пулковой — и ужаснулась. Лицо Алёнки было бледное и неподвижное, как у мертвеца.

Изнемогая от усталости, Пунь, наконец, добралась до берега, набежавшая волна выбросила её на песчаную отмель вместе с Пулковой. Не теряя времени, кореянка быстро сняла с головы Елены скафандр и начала трясти её за плечи, не зная, как привести в чувство. Ветер, яркий солнечный свет и морской воздух скоро вернули Пулковой сознание. Она открыла глаза, посмотрела на Пунь и поняла всё.

— Холосая девуска, — ласково сказала Пунь, целуя Елену.

25. РЫБКА НА КРЮЧКЕ

В тот самый день, когда Пулкова отправилась в своё рискованное путешествие, Ванюшка находился у северных границ подводного совхоза. Ему хотелось во что бы то ни стало выследить неизвестного врага, который портил водоросли. Целый день Ванюшка плавал вдоль и поперёк подводных плантаций, но не встретил ничего необычного.

Вечер в воде наступает гораздо раньше, чем на земле. Даже на небольшой глубине уже сгущаются серо-зелёные сумерки, в то время как на земле ещё тихо тает закат. Скоро в воде стало совершенно темно. Плыть без света было рискованно, зажигать же фонарь Ванюшка не решался, чтобы не привлечь внимания врага.

Вода похолодела Ванюшка устал, а близость сторожки соблазняла возможностью поесть и хорошенько выспаться. Глаза слипались. И тут, совершенно неожиданно, далеко на востоке он увидел в воде странное размытое световое пятно. Постепенно пятно начало растягиваться, превращаясь в длинный конус. Очевидно, источник света перемещался и, всё усиливаясь, с поразительной быстротой приближался к Ванюшке. Тогда Ванюшка решил, что безопаснее будет опуститься ниже и пропустить неизвестного пловца над собой. Скоро водное пространство вокруг осветилось ярче, чем в солнечный полдень. Многочисленные рыбы сверкали в сияющем конусе света серебром чешуи. Ванюшка поспешно опустился в тёмную глубину и, зацепившись за густую водоросль, взволнованно смотрел на загадочного подводного бродягу. Это была подводная лодка. Ванюшка хорошо рассмотрел её длинный продолговатый корпус, когда лодка проплывала над самой его головой.

Это была особенная лодка, странной формой корпуса напоминавшая акулу. Когда субмарина с необычайной быстротой пронеслась над ним, Ванюшка выплыл из своего убежища и поплыл вслед, пытаясь нагнать. Но это было не легко, — лодка обладала исключительно быстрым ходом. И Ванюшка никогда не догнал бы её, если бы субмарина, круто повернувшись, не остановилась.

И вдруг на гладком теле «акулы» как будто выросли крылья. Эти крылья состояли из сложной системы кос и стержней, снабжённых крючками. Медленно опустившись почти на дно, лодка двинулась в путь, захватывая крючьями водоросли и подрезая их косами почти под корень. Иногда лодка начинала хлопать крыльями, чтобы сбросить нависшие водоросли, и снова принималась за свою разрушительную работу.

Ванюшка ругался всеми ругательными словами, какие только знал, и специально для этого случая придуманными, видя те разрушения, которые производила субмарина. Не могло быть никаких сомнений в том, что это был тот самый неуловимый враг, тот вредитель, который наделал столько хлопот подводным совхозникам.

Кто находился внутри сумбарины? Таяма? Но может ли частный человек иметь подводную лодку? Ванюшка решил проследить возможно дальше, куда она направится. Пользуясь тем, что сумбарина шла сравнительно медленно, Ванюшка подплыл к ней сзади и ухватился за один из торчавших стержней.

Несколько часов подводная лодка занималась своим вредительским делом, уничтожив водоросли на огромном расстоянии. Ванюшка беспомощно болтался в воде, вцепившись в беспрерывно двигавшийся стержень. Потом лодка остановилась и неожиданно «сложила крылья». Косы и стержни плотно прижались к бокам, войдя в пазы. Крюк, за который держался Ванюшка, также вошёл в особый паз так быстро, что Ванюшка едва успел выпустить руки, а ниже лежащий крюк неожиданно прижал его ногу. Крюк не переломил ногу и даже не сдавил её слишком больно, но, несмотря на все усилия, Ванюшка не мог освободить её.

— Вот так фут возьми! Попался на крючок, как рыбефка! — прошептал Ванюшка, пуская пузыри. Руки его были свободны. Он попытался приподнять крюк, но не смог даже сдвинуть его с места.

А субмарина понеслась вперёд с необычайной скоростью. Давлением воды, как ветром в бурю, Ванюшку отклонило назад, и ему с большим трудом удалось выпрямиться, пригнуться и лечь на корпус лодки головой вперёд.

Это было безумное путешествие. Ванюшка летел среди морских просторов неведомо куда, но уж наверно навстречу своей гибели. Долго ли продлится это путешествие?.. У Ванюшки мог иссякнуть кислород, он мог умереть с голоду; наконец, если он благополучно достигнет вместе с лодкой её пристани, то там его найдут и, конечно, не пощадят. Невесело!

Сколько времени прошло в этом молчаливом беге, Ванюшка не мог определить. Он так устал, что, несмотря на всю необычайность положения, задремал.

Проснулся он от особого ощущения тепла: вода вокруг словно утратила свою плотность и стала прозрачная. Очевидно, сумбарина шла не глубоко под уровнем океана, и на земле наступило утро. У Ванюшки невольно сжалось сердце. Что принесёт это утро?

Через минуту яркий солнечный свет осветил Ванюшку. Лодка покачалась и, наконец, неподвижно остановилась.

Ванюшка оглянулся вокруг. Над ним был застеклённый свод гигантского павильона. Лодка качалась в бетонированном бассейне. Люк открылся, и оттуда вышли три молодых японца: один из них — в костюме морского офицера и два — в матросских. Ванюшка лежал на поверхности лодки, погружённый в воду по плечи. Японцы ещё не видали его. Офицер — очевидно, капитан — поднял свисток-сирену, висевший у него на шнурке, и издал короткий пронзительный свист. Все три моряка стояли спиной к Ванюшке, глядя на широкую стеклянную дверь в стене, которой замыкался свод. От двери до бассейна шла лестница из белого мрамора. Скоро стеклянная дверь открылась, и к бассейну спустился в японском халате, с веером из слоновой кости в руке Таяма. Улыбаясь, он сказал несколько слов по-японски и вдруг, перестав махать веером, высоко поднял свои светлые пушистые брови и вскрикнул, как птица. Моряки, как по команде, повернули назад головы и увидели Ванюшку. Он привстал и, кивнув мокрой головой, сказал, несколько гнусавя, так как нос его был зажат аппаратом:

— Доброго утра!

Таяма даже рот открыл от изумления, услышав это приветствие. Потом лицо его нахмурилось. С треском сложив веер, он начал нервно бить им себя по ладоням и, подойдя к самому краю площадки, сказал, обращаясь к Ванюшке:

— Вы опять изволили пожаловать ко мне в гости! Прошу вас, выходите же сюда.

— И рад бы, да не могу, — отвечал Ванюшка. — Я тут за крючок зацепился маненько.

— За крю… заце… — неожиданно высоким голосом вскрикнул Таяма и вдруг залился таким неудержимым смехом, что его толстый живот запрыгал, шёлковый халат затрепетал, как флажок на ветре, щёки задрожали, а маленькие, заплывшие, узкие, косые глазки прослезились.

Смех прекратился так же неожиданно, как начался. Таяма вдруг ударил себя по ладони левой руки веером, точно приказывая самому себе замолчать. Лицо купца стало бесстрастно, как маска; он спокойно отдал какое-то распоряжение. Матрос подошёл к Ванюшке и сковал его руки ручными кандалами; другой матрос опустился в люк подводной лодки. Крюк, прижавший ногу Ванюшки, приподнялся. Первый матрос вытащил Ванюшку из воды и перенёс, держа на руках, на мраморную лестницу.

— Это что же такое? — угрожающе спросил Ванюшка, приподнимая скованные руки и обращаясь к Таяме.

Но купец не спеша повернулся и раскачивающейся походкой вышел из стеклянного павильона.

Матросы, подтолкнув Ванюшку сзади, жестами приказали ему идти.

«Вот так влопался, фут возьми!» — подумал Топорков.

Они вышли из павильона. Ванюшка увидел небольшой, но чрезвычайно живописный карликовый японский садик. Маленькие корявые столетние сосны, миниатюрные беседочки, игрушечные мостики, переброшенные через ручьи, прудик, цветочные клумбы придавали саду необычайный вид. Налево виднелся небольшой японский домик с открытой верандой, на которую вела лестница в несколько ступеней без перил. На веранде сидел на полу, поджав ноги и положив руки на колени, молодой человек в национальном японском костюме; против него в такой же позе — «косоглазенькая», дочь Таямы. Она посмотрела на Ванюшку, и взгляд её — только взгляд — выразил мгновенную смену радости, удивления и огорчения.

Ванюшка прошёл мимо японского домика и обогнул его. Один из матросов крикнул пожилому японцу, который стоял за домом в тени вишнёвого дерева. Пожилой японец быстро посмотрел на Ванюшку и ещё быстрее повернулся к нему спиною и скрылся за углом дома.

Ванюшка готов был держать пари, что он видел перед собою Цзи Цзы! Но этого не могло быть: муж Пунь, кореец Цзи Цзы, не мог оказаться в Японии!

Карликовый садик кончился. Через ворота в живой изгороди Ванюшка со своими конвоирами вышел на большой, хорошо мощённый двор с различными службами, автомобильным гаражом и каменным двухэтажным домом с верандой. Это был настоящий европейский уголок. Возле водопроводной колонки стоял большой автомобиль с тёмно-синим кузовом. Молодой японец-шофёр в кожаном костюме поливал колёса и крылья автомобиля из шланга и затем тщательно вытирал их тряпкой. Увидав необычайного арестанта с чёрным носом, ранцем за спиной и резиновой трубкой, идущей от носа к ранцу, японец в кожаном костюме прекратил работу и проводил Ванюшку внимательным взглядом. В этом взгляде Топорков подметил нечто такое, что заставило его так же внимательно посмотреть на шофёра.

Конвоиры остановились посредине двора. На балконе второго этажа появился Таяма. Он застёгивал воротник крахмальной рубашки, пыхтя от натуги. Отдышавшись, он указал рукой на гараж, отдал короткое распоряжение и скрылся.

Матросы сняли с Ванюшки водолазный костюм и отвели его в пустой гараж. Двери закрылись, щёлкнули замки. Ванюшка с ручными браслетами на руках остался один.

26. СЕРП И МОЛОТ

Ванюшка осмотрел свою тюрьму. Широкие двери закрывались плотно. Слабый свет проникал через небольшое окно у самого потолка. Второе окно, тоже у самого потолка, вело, очевидно, в ту часть гаража, где помещалась легковая машина Таямы. Здесь, в Ванюшкиной тюрьме, находился старый грузовик и разный автомобильный хлам: старые колёса, шины, бидоны из-под бензина. Ванюшка осмотрел все углы, подошёл к дверям и начал стучать подошвами, с которых ещё не были сняты свинцовые пластины-грузила. Дверь приоткрылась, яркий луч света ослепил его. Ванюшка посмотрел на двор и увидел, что в автомобиле, уже блестевшем, как новенький, сидели Таяма, его дочь и молодой человек, который был с «косоглазенькой» на веранде дома. Все они были в белых европейских костюмах. Японка увидала Ванюшку, но в этот момент автомобиль выехал за ворота.

Ванюшка жестами начал объяснять матросу, стоявшему у дверей, что он хочет пить и есть и что ему мешают кандалы. Жесты он подкрепил энергичными русскими ругательствами.

— Фтоб сейчас сняли эти футки, фут возьми! — кричал он, потрясая кулаками.

Японец неопределённо кивнул головой и запер дверь.

Через несколько минут явилась девочка-японка в длинном балахоне, с чёрными взлохмаченными волосами, и принесла миску риса. Ванюшка вдруг озлился. Варёный рис совсем не улыбался ему, привыкшему к основательным мясным блюдам Марфы Захаровны.

— Не хочу я кафы! Кафой не наефся, фут возьми! — Он едва не выбросил миску с рисом, но, подумав, взял её обеими руками и сказал, обращаясь к девочке: — Мяса хочу, хлеба… Бурфуи проклятые!..

С отвращением съел пресный, безвкусный, как жёваная бумага, рис. Напала тоска. «Браслеты» уже успели натереть руки. Таяма, наверное, его пустит в расход. Эх, пропала жизнь! Ванюшке вдруг стало жалко себя. Вспомнился ему подводный совхоз, вспомнилась Алёнка. Всех жалко, и совхоза жалко. Сколь ко сделано, а ещё больше сделать надо… Ну что ж, если и придётся погибнуть, то он умрёт, как солдат на посту. Эта мысль вдруг наполнила Ванюшку бодростью. Нечего нюни распускать! Он сумеет, если понадобится, встретить смерть, как настоящий мужчина.

Свет солнца на потолке давно погас, и через окно Ванюшка увидал звёзды. Шум голосов, слышавшихся со двора, постепенно затихал. Где-то далеко заиграли на рояле. От этих звуков у Ванюшки вновь неудержимо защемило сердце. Где-то под полом скребли крысы. Вот теперь они шуршат за стеной. Да крысы ли это? Ванюшке показалось, словно кто-то осторожно ходил в соседнем помещении гаража, — и в этот самый момент Ванюшка едва не вскрикнул от удивления.

Рама в окне на внутренней стенке вдруг тихо откинулась и опустилась; в образовавшемся отверстии появилась чья-то голова, и неизвестный человек, осторожно спустив к Ванюшкиным ногам лёгкую металлическую лесенку, слез, подошёл к Ванюшке и, дружески улыбаясь, протянул ему руку. Лицо незнакомца показалось Ванюшке знакомым. Он видел что лицо совсем недавно! «Шофёр!» — вспомнил вдруг Ванюшка.

— Комрэйд! — тихо прошептал шофёр Ванюшка не понял его. Японец постоял, задумавшись, потом, пошарив, нашёл на полу кусочек мелу, нарисовал на стене серп и молот и, указав Ванюшке па эту эмблему, ткнул пальцем себе в грудь.

— Товарищ! — тихо прошептал Ванюшка, и японец так же тихо ответил:

— Товарищ!

Теперь для Ванюшки всё было ясно. Здесь, в чужой стране, у него есть друзья, как и во всём мире. Эти друзья спасут его. Ванюшка предполагал, что шофёр предложит ему немедленно бежать из тюрьмы через окно. Но шофёр жестами дал понять Ванюшке, чтобы он ждал, а сам убрался тем же путём, каким явился, и унёс лестницу.

Прошло некоторое время, и в окне вновь появилась голова шофёра. Вслед за ним появилась вторая голова. Второй спаситель — белый как лунь старик — также дружески пожал руку Ванюшке и, приблизив толстые губы к самому его уху, начал говорить.

В молодости старик занимался рыболовством, ходил на промысел в русские воды и научился с грехом пополам говорить по-русски. Шофёр пригласил его как переводчика и просил передать следующее:

— Сегодня утром он, шофёр, ездил с господами в город. Таяма отвёз свою дочь и её жениха к сестре своей…

«Так вот кто был тот молодой человек! Жених «косоглазенькой»!» — мелькнула мысль у Ванюшки.

— …а сам заехал к начальнику полиции и, захватив его с собой, вернулся домой. По пути рассказывал о своём пленнике, спрашивал, как поступить с ним. Начальник полиции ответил, что, конечно, надо его… чкр! — И садовник жестом показал, как отрубают голову.

У Ванюшки вдруг похолодело на сердце и подтянуло живот.

— «Но как лучше спрятать концы в воду?» — спросил Таяма. «Именно в воду, — ответил начальник полиции. — Отвезите труп коммуниста в вашей подводной лодке и бросьте на съедение рыбам!» Но вот он — коммунист, — продолжал старик, показывая пальцем на шофёра, — и вы коммунист. И он сказал, что спасёт вас, но это трудно. С острова некуда бежать, а на острове вас скоро разыщет полиция. Надо обдумать, как спасти вас.

Все замолчали. Потом Ванюшка тихо зашептал:

— Я могу спастись, если удастся достать мой водолазный костюм. Надо выкрасть его у Таямы.

Садовник перевёл слова Ванюшки шофёру. Тот отрицательно покачал головой:

— Невозможно. Дом Таямы — крепость.

Ванюшка улыбнулся.

— Но в этой крепости, — ответил он, — есть предатель, который поможет нам.

— Кто это?

— Дочь Таямы, — ответил Ванюшка. Жених? Это ничего не значит. Он, Ванюшка, видал, каким взглядом она посмотрела на него!

Шофёр радостно улыбнулся. «Золотая лилия», так зовут по-японски дочь Таямы, каждое утро совершает прогулку на автомобиле. И шофёр может поговорить с ней. Но так как это сделать можно только завтра, то побег придётся отложить до следующей ночи.

— А если меня завтра чкр!.. — повторил Ванюшка звук и жест садовника. Шофёр ответил:

— Они не решатся убить вас и закопать ваше тело на земле Таямы. Они должны вывезти вас на подводной лодке. Но я сделаю так, что механизм лодки испортится и механик заявит, что на исправление потребуется не менее суток.

И неожиданные друзья, пожав Ванюшкину руку, неслышно удалились.

27. «ФЫВ!»

Впоследствии, когда Ванюшка вспоминал о том, что с ним произошло дальше, ему казалось, что он видит сумбурный сон.

Томительный день. Надоевший разварной рис. «Браслеты» на руках. Запах пыли, каучука, керосина. Луч солнца сквозь узкое окно. Жара. Томительное течение минут. Полусон, полузабытьё. Его кто-то будит, осторожно трогая за руку. Это шофёр. Он снимает ручные кандалы. Вместо жёлтого тёплого солнечного света — серебристый свет лупы. Шофёр увлекает Ванюшку к лестнице.

Ураганный тёплый ветер дует в лицо. Деревья шумят. Луна прыгает в облаках; скоро облака окончательно закрывают луну. Шофёр тянет Ванюшку за руку. Они проникают в карликовый садик. Тьма, зги не видать. Неожиданно шофёр, идущий впереди, останавливается. Слышится шёпот. Это старик-садовник.

Старик нырнул куда-то во мрак и через некоторое время вернулся с водолазным аппаратом. Ранец, фонарик, наносник с трубкой, гребной винт — как будто всё в порядке. Ванюшка быстро надел на себя аппарат, подвязал башмаки с грузилом и тяжёлой походкой двинулся дальше. Буря выла, заглушая звуки его шагов. Недалеко от стеклянного павильона, где находилась подводная лодка, Ванюшка заметил тёмную фигуру. На мгновение луна выглянула из-за туч, и Ванюшка узнал дочь Таямы «Косоглазенькая», — подумал он благодарно. Но на дворе вдруг послышались крики, и вслед за тем раздалось два выстрела. Неожиданно в саду вспыхнули электрические фонари, осветив его, как днём.

— Тревога! — сказал старик. — Спасайся скорей, прыгай в бассейн!

Садовник скрылся в кусты. Шофёр пожал руку Ванюшке и тоже поспешил скрыться.

А со стороны двора в сад уже вбегало несколько вооружённых людей. Они начали стрелять. Ванюшка видел, как «косоглазенькая» вдруг слабо вскрикнула и упала. Стиснув зубы, Ванюшка бросился в павильон и, не оглядываясь, ринулся в тёмную воду бассейна.

Кислородный аппарат действовал исправно. Ванюшка зажёг фонарь и увидал, что находится в широком подводном туннеле. Погасив фонарь и пустив в ход маленький гребной винт, быстро поплыл. Скоро по усилившемуся движению воды понял, что находится в открытом океане. На поверхности, вероятно, была сильная буря, если даже здесь, на порядочной глубине, Ванюшку изрядно качало. И вдруг ему показалось, что море вокруг него как будто стало светлее. Ванюшка оглянулся и, к своему ужасу, увидал ослепительный свет прожектора. Сомнений не было, — за ним гнались на подводной лодке.

Что делать? Опуститься вниз? Но он не мог в своём лёгком водолазном костюме погружаться на большую глубину. И, немного подумав, Ванюшка решил подняться на поверхность. Рассвирепевший океан как будто только и ждал этого. Он начал играть с Ванюшкой. Подбрасывая его вверх и вновь опуская в бездну, обрушивал каскады пены, вертел, трепал, носил из стороны в сторону. У Ванюшки закружилась голова; и, улучив момент, он опять опустился вниз, но сразу попал в полосу яркого света и принуждён был вновь подняться на бушующую поверхность океана. Так повторялось несколько раз. Наконец он заметил, что подводная лодка ушла вперёд.

Под утро он почувствовал недостаток кислорода. Очевидно, аккумуляторы истощались. Ванюшка всплыл на поверхность и надул водородом резиновый мешок. Буря утихла; светало.

Почти весь день Ванюшка носился на волнах, изнывая от жажды и еле живой от усталости.

Наконец, когда солнце уже было на закате, он увидал невдалеке шхуну с красным флагом — советским флагом! Он начал кричать, рискуя надорвать горло. Наконец его заметили и, почти потерявшего сознание, приняли на борт.

Только на пятые сутки после захода солнца Ванюшка высадился на берег у пристани химического завода подводного совхоза. Тотчас потребовал себе заряженный аккумулятор и, забежав на минуту в контору, поспешил сообщить в Гидрополис о своём прибытии. К телефону подошёл Гузик, и по тому, как он вскрикнул, услышав голос Ванюшки, можно было судить, насколько друг обрадовался его возвращению.

В подводном жилище Ванюшку встретили с самой бурной и искренней радостью. Старуха Конобеева даже прослезилась.

— Тебя-то мы и в живых не чаяли видеть, — сказала она, утирая слезу уголком платка, которым была повязана её голова.

— Фыв! — сказал Ванюшка, и только один Волков, который лучше других привык к его произношению, понял, что это должно означать «жив». — Фыв, и ещё сто лет профыву. — Он потёр кулаком слипающиеся глаза и сказал сонным голосом: — Сил нет, спать хочется. Завтра вечером мы устроим торфественный уфин, и я вам всё расскафу.

Он едва дошёл до кровати и, не раздеваясь, уснул.

А наутро, когда Волков пришёл будить его, чтобы идти вместе на работу, он нашёл только пустую кровать. Пунь сказала, что Ванюшка ушёл с «холосей девуской». Волков улыбнулся.

«Им много надо рассказать друг другу», — подумал он и отправился на работу один.

28. ПРЕРВАННЫЙ УЖИН

Вечером все вновь собрались в столовой. Марфа Захаровна и Пунь сбились с ног, готовя кушанья. Тут были и знаменитые сибирские пельмени, и пироги с рыбой, и жареные утки, и рыба, и сладкая пастила из водорослей, и варенья, и фруктовые воды. Все принарядились и выглядели празднично. Волков был избран председателем и объявил повестку дня «торжественного заседания», которое должно было состояться перед ужином.

1. Елена Пулкова. Информация. — Это означало, что Пулкова должна была подробно рассказать Ванюшке о своём приключении в подводном каньоне. В сущности говоря, большой надобности в таком докладе не было, так как Алёнка уже, наверное, рассказала Ванюшке обо всём во время прогулки, но то был неофициальный доклад.

2. Иван Топорков. Информация. — Ванюшка должен был рассказать обо всём, что с ним произошло за время его отсутствия.

3. Семён Алексеевич Волков. Доклад. — Волков предполагал в кратких чертах описать все работы по устройству подводного совхоза и достижения.

Когда повестка дня была оглашена и утверждена собранием, Ванюшка поднялся, необычайно покраснев, стараясь прикрыть смущение развязностью тона и поглядывая на Пулкову, которая тоже почему-то смутилась и опустила глаза.

— Товарищи, — сказал он сдавленным голосом, — позвольте, так сказать, перед официальной частью в общем и целом сделать маленький доклад, так сказать по личному вопросу… целиком и полностью… — Ванюшка вздохнул, ещё раз взглянул на Пулкову и продолжал: — Дело в том, что я… что мы с Еле…

Но тут произошло нечто неожиданное. Подводный город содрогнулся. Громовой удар послышался за стеною. Что-то заскрежетало, зашумело. Второй глухой удар последовал за первым. В углу разошлись брёвна, и в расщелине показалось нечто чёрное, длинное, остроносое и тотчас ушло назад. А в образовавшееся отверстие и через щели раздавшихся брёвен хлынула вода.

Все окаменели от неожиданности, с недоумением глядя друг на друга. В тот же момент погас свет. Ноги ощутили холод воды, быстро поднимавшейся.

В жуткой тьме послышалось завывание двух существ. То были Хунгуз и Пунь, а Марфа Захаровна точно лаяла коротко и отрывисто: «Ах! ах! ах!» — и залилась истерическим плачем.

— Однако, старуха, где ты? — вскричал Конобеев.

— Алёнка! — изменившимся голосом звал Ванюшка.

— Я говорил, что принесу несчастье Гидрополису! — промолвил Масютин, но его никто уже не слушал.

— Тише! — покрыл все голоса голос Волкова. — Без паники! Скорей через библиотеку и лабораторию к выходу в коридор! Мы перейдём в мой домик, который, быть может, не залит водой.

Все поднялись и уже по пояс в воде бросились к выходу.

Железная дверь отодвинулась, и люди начали вбегать в коридор, который соединял центральный дом с домиком Волкова. Здесь также не было света. Кто-то задвинул железную дверь. Вода перестала вливаться, хотя и сюда её набралось по колено. Друзья вошли в избушку Волкова и здесь остановились.

— Придётся скорее пройти в склад и надеть водолазные костюмы, — послышался голос Волкова. — Быть может, вода настигнет нас и здесь.

Голос Масютина ответил:

— Но здесь только три водолазных костюма, а нас всех семеро.

— Можно пройти в склад по боковому коридору, недаром же мы их сделали, — промолвил Ванюшка. — Товарищ Масютин, Семён Алексеевич, Алёнка! Надевайте скорее водолазные костюмы. Гузик, где ты? Открывай боковую дверь в коридор. Гузик! да где же ты, фут возьми?

Гузик не отзывался.

— Фто за фтука! Товарищи, Гузика нет! — уже с тревогой в голосе крикнул Ванюшка.

— Этого ещё не хватало! — проворчал Волков. Ванюшка постоял минуту, что-то соображая, и вдруг бросился к железной двери, крикнув на ходу:

— Ты, Макар Иванович, женщин провожай, а я поплыву Гузика разыскивать.

— Однако куда ты поплывёшь, оглашённый, без водолазных снарядов?

Но Ванюшка не слушал Конобеева. Он открыл железную дверь и, с трудом справляясь с идущим навстречу потоком, ринулся по коридору, через который он только что бежал. Плывя у самого потолка, Ванюшка мог дышать.

Из столовой он проплыл в библиотеку-читальню, а из неё — в машинное отделение, причём для того, чтобы проникнуть в двери, ему каждый раз приходилось нырять. Из машинного отделения дверь вела в пространство между деревянным домом и металлическим колпаком. Ванюшка поплыл туда и попытался пустить в ход предусмотрительно поставленные на случай внезапной аварии помпы. Они действовали. Вода начала спадать. Откачав её, Ванюшка открыл вторые железные двери, вошёл под колпак южного дома и, наконец, открыл дверь комнаты. Свет ослепил его. В лаборатории, у электрической плиты, стоял Гузик, освещённый водолазным фонарём. Он занимался странным делом: поджаривал на горячей плите какие-то бумажки.

— Гузик, с ума ты софел! Фто ты тут делаефь? — вскрикнул обрадованный Ванюшка. — Где ты пропадал?!

Гузик посмотрел на Ванюшку с обычной растерянностью и ответил:

— Понимаешь, я вспомнил, что в машинном отделении остались мои чертежи и формулы очень важного изобретения, и вернулся, чтобы спасти их. Они лежали в ящике стола и маленько подмокли…

Друзья надели костюмы и направились по длинному коридору, соединявшему южный дом с западным, стоявшим лицом к берегу. Здесь, в комнате Волкова, Гузик и Ванюшка нашли всех остальных обитателей подводного жилища.

* * *

Странное и печальное зрелище представлял собою уход совхозников из подводного жилища. Все были подавлены случившимся. И у всех было такое чувство, словно они сдавали крепость врагу. Шли в темноте по знакомой дороге. Даже фонари зажигать не решались. И только над поверхностью воды начали вспыхивать один за другим фонари, пока не зажглись все семь, растянувшись световой гирляндой.

Женщин устроили в конторе, а мужчины тотчас отправились в океан, чтобы исправить повреждения.

Оказалось, что лодка пробила насквозь железный коридор, соединявший восточный и северный домики. Стальной нос протаранил толстую железную броню центрального колпака! Но какой же крепости должна быть лодка и какой силы мотор, приводящий её в движение!

29. ЭЛЕКТРОМАГНИТ ДЕЙСТВУЕТ

После первого нападения надо было ожидать второго. В конторе завода Волков собрал «военный совет», чтобы обсудить план защиты. Первым взял слово Гузик.

— Субмарина Таямы, — заявил он, — своего рода чудо военной техники. Если нам удастся захватить её как военный приз, то это будет отличное приобретение.

— Захватить! Легко сказать, — отозвался Ванюшка. — В сети ты её не поймаешь.

— Существует сеть, — ответил Гузик, — которую она не пробьёт. Видал ли ты когда-нибудь детские игрушки — уточки, рыбки, сделанные из лёгкого металла, пустые внутри и с железным наконечником? Эти уточки к рыбки пускают в блюдце с водой и при помощи маленького магнита заставляют их двигаться. Так вот: я думаю поймать лодку Таямы, как игрушечную рыбку, при помощи магнита. Но так как «рыбка» велика, то и магнит должен быть особенный. Я опояшу металлическим кольцом наш подводный дом и при помощи тока большой мощности превращу это кольцо в электромагнит гигантской силы.

Этот план заинтересовал всех, хотя и высказывались сомнения в его осуществимости. С особой горячностью возражал Ванюшка. Гузик был непреклонен. Его, как изобретателя, пленяли новые способы ведения войны. И в конце концов смелый план был принят.

Целый день подводники потратили на то, чтобы склепать и укрепить будущий электромагнит. Все источники электроэнергии, имевшейся в распоряжении Гузика, были пущены им в ход. Наконец, когда электромагнит получил достаточную мощность, произвели опыт. Ванюшка надел на голову гребной винт, а на ноги толстые железные подошвы. Гузик заранее объяснил Ванюшке его роль. Ванюшка должен был изображать собой подводную лодку. Он отошёл на несколько десятков метров от подводного жилища, поднялся при помощи гребного винта на два-три метра вверх и протянул ноги с железными подошвами по направлению к подводному жилищу. Гузик включил ток.

В тот же момент Ванюшка почувствовал, что он падает, но как-то странно: в горизонтальном направлении. Электромагнит действовал! Тогда Ванюшка поспешил пустить в ход гребной винт. «Падение» замедлилось, как будто над головой юноши вдруг раскрылся парашют. Но всё же Ванюшка продолжал двигаться ногами вперёд к подводному жилищу, и чем дальше, тем быстрее. Наконец ноги довольно ощутительно ударились о железный пояс. У Ванюшки было такое ощущение, будто он спрыгнул на землю с крыши дома.

Он хотел оторвать ступни от электромагнита. Не тут-то было. Ноги точно вросли в железную полосу. К Ванюшке подбежал Волков, схватил его за руки и, пустив в ход свой гребной винт, начал тянуть юношу как на буксире. Ванюшка не отрывался. Вслед за Волковым подошли Масютин, Конобеев и присоединили силы своих гребных винтов, цепляясь друг за друга, как «дедка за репку». Но даже четыре гребных винта не могли оторвать Ванюшку, а сам он, рискуя быть разорванным на части, начал кричать, дёргать руками и мотать головой, разбрасывая во все стороны лучи своего фонаря. Но друзья не поняли его, приписывая эти движения выражению восторга. И Ванюшке плохо пришлось бы, если бы в этот момент Гузик не выключил ток. Вся четвёрка отлетела от магнитого пояса и помчалась вперёд, влекомая быстро вращающимися гребными винтами.

Гузик был удовлетворён результатами опыта. Но всё же решение задачи зависело от одного неизвестного: какова сила двигателя подводной лодки.

Ещё до наступления ночи все были на местах. Гузик стоял наготове в машинном отделении Гидрополиса, а Ванюшка, Волков, Конобеев и Масютин расположились на четырёх углах подводного жилища, лёжа с погашенными фонарями в густых водорослях Ванюшка смотрел в чернильный водный мрак, но ничего не видел. Минуты текли медленно. Ему уже захотелось спать, когда вдали мелькнуло едва заметное световое пятнышко. А через минуту Ванюшка уже не сомневался в том, что видит прожектор подводной лодки. Он побежал к подводному жилищу и начал стучать по стенке железного колпака, желая предупредить Гузика о приближении врага. В ответ на этот стук вспыхнул прожектор Гидрополиса, и все окна подводного жилища ярко засияли огнями. Ванюшка начал ещё сильнее стучать в стенку.

— Ну, что ты колотишься, как припадочный! — услышал вдруг Ванюшка голос Гузика, незаметно подошедшего к нему. — Я нарочно осветил Гидрополис, чтобы Таяме удобнее было найти его.

— А вдруг Таяма при ярком свете увидит пояс? — с опаской спросил Ванюшка.

— Увидит, когда будет поздно, да и, увидав, ничего не поймёт. Не беспокойся. Когда лодка приблизится на расстояние трёхсот — четырёхсот метров, стукни мне, и я пущу ток.

Не доходя нескольких сот метров до Гидрополиса, подводная лодка повернула, замедлив ход, и поплыла вокруг подводного жилища, словно отыскивая удобное место для атаки или высматривая, не угрожает ли ей какая-либо опасность. Ванюшка постучал Гузику. Лодка сделала полный круг и начала второй, уже на расстоянии не более сотни метров. Но тут Ванюшка заметил, что лодка начала двигаться как-то странно. Она виляла из стороны в сторону, как автомобиль в руках неопытного шофёра, — причём Ванюшка заметил, что расстояние между лодкой и Гидрополисом быстро уменьшается.

«Действует!» — подумал Ванюшка, холодея от волнения.

Свет прожектора всё усиливался. Как огромная серебристая акула, быстро разрезала субмарина зеленоватые воды. Только нос её не напоминал морду акулы, — он был слишком острый и походил на голову щуки.

30. СЛОЖЕНИЕ СИЛ

Но тут картина вновь изменилась. Подводная лодка вдруг остановилась под тупым углом по направлению к Гидрополису и дала задний ход. Грёб ной винт работал с такой силой, что вокруг Ванюшки поднялось настоящее волнение, и со дна, как дым, за крутились вихри ила. Ванюшка принуждён был переползти на несколько метров. С нового места субмарина была хорошо видна. Казалось, она была привязана невидимым тросом, который тщетно старалась разорвать. Но всё же, видимо, и «трос» испытывал огромное напряжение и как будто вытягивался.

И вот случилось, казалось, непоправимое. Медленно-медленно, как улитка, субмарина начала отходить назад. Борьба была решена в пользу Таямы!

— Так нет же! — закричал Ванюшка, поднимаясь на ноги.

Он вдруг подбежал к подводной лодке с быстротой, какая только была возможна под водой. Ему пришла в голову мысль: схватиться за выступы сложенных «крыльев» и, пустив в ход свой гребной винт, тянуть подводную лодку к дому, как упирающегося козла. Он подплыл к лодке, ухватился за неё и начал тянуть «Ведь там, где противники почти равны, ничтожная прибавка силы может дать одной стороне перевес!» — думал Ванюшка.

Его расчёт оправдался: лодка остановилась. Тут на помощь Ванюшке подоспели Волков и Конобеев, которые поняли и оценили его план. Волков схватился за лодку с другой стороны, а Конобеев, уцепившись снизу, потянул субмарину, упираясь огромными ножищами в илистую почву.

«Сложение сил» подействовало. Лодка сначала медленно, а потом со всё увеличивающейся скоростью двинулась прямо на Гидрополис.

— Ура-а! — крикнул Ванюшка и в тот же момент был сброшен вместе с Волковым развернувшимися «крыльями» лодки.

Едва ли это было сделано умышленно, — крылья, состоящие из металлических кос, полос и крючьев, — были развёрнуты, вероятно, для того, чтобы увеличить сопротивление. Скоро и Конобеев принуждён был оставить лодку, которая рванулась вдруг с такой силой, что старик упал. Друзья с ужасом смотрели на этот бешеный прыжок, который мог нанести подводному жилищу страшные повреждения.

Однако случилось нечто неожиданное: на расстоянии каких-нибудь десяти метров субмарина круто повернула боком. Винт остановился, лодка правой стороной пришвартовалась к железной полосе электромагнита и замерла.

— Стоп! Приехали! — крикнул Ванюшка в слуховую трубку Волкова. — Теперь, кафется, крепко влип Таяма!

Все поспешили к подводной лодке. Как бы не веря своим глазам, Ванюшка схватился за крюк, выступающий сбоку лодки, и потянул. Конобеев также ухватился за лодку и начал её тянуть. Но даже этот геркулес оказался бессильным сдвинуть её с места. Лодка держалась так крепко, словно была припаяна к железной полосе.

— Надо отправить радиограмму людям в подводной лодке, — сказал Ванюшка и, пройдя в машинное отделение подводного дома, протелеграфировал:

«Сдавайтесь. Вы в плену, и вам не удастся бежать»

Ответа не последовало. Ванюшка ещё раз послал телеграмму, изменив длину волны:

«Гражданину Таяме. Говорит Иван Топорков, служащий подводного совхоза. Сдавайтесь. Телеграфируйте ответ через пять минут, иначе мы взорвём вас вместе с лодкой».

— С ума ты сошёл! — вскрикнул Гузик. — Разве можно взрывать подводную лодку? Для того ли я старался?

— Это я фтоб напугать их, — ответил Ванюшка.

Но японцы упорно молчали. Они либо испугались угрозы, либо вовсе не получили радиограммы.

— Значит, не фелают с нами разговаривать, — решил Ванюшка. — Ну что ф, подофдем. Когда у них кислорода не хватит и начнут задыхаться, небось заговорят. Ты, Гузик, слушай, а я пойду посмотрю, что там делается.

И Ванюшка вышел из подводного жилища и подплыл к субмарине.

Если нельзя было видеть, то Ванюшка попытался услышать, что делается в подводной лодке. Зацепившись за крюк, он приложил к стальной стенке конец своей слуховой трубки, как врач, выслушивающий больного. Ему повезло. Металлические стенки субмарины очень хорошо пропускали звуки. Там, по-видимому, происходила довольно бурная сцена. Ванюшка отчётливо слышал возбуждённые голоса, о чём-то горячо спорившие. Ему даже показалось, что он узнал голос Таямы. Внезапно голоса замолкли. Послышалась глухая возня, как будто там, внутри лодки, что-то перетаскивали или боролись. Любопытство Ванюшки было возбуждено до крайности. Шум голосов усилился Неожиданно послышался страшный треск. Револьверные выстрелы?.. Потом долго говорил один голос, как будто убеждавший. И снова возня, а вслед за нею — мёртвая тишина.

Неожиданно кто-то тронул Ванюшку за ногу. Внизу под ним стоял Гузик с зажжённым фонарём на голове и жестом приглашал Ванюшку сойти вниз. «Наверное, телеграмма получена».

Ванюшка не ошибся. Гузик сказал, что от Таямы получен ответ. Таяма сдаётся.

31. ХАРАКИРИ

Яркие лучи утреннего солнца заливали спокойную гладь океана, когда подводная лодка Таямы поднялась на поверхность. Волков, Конобеев и Масютин с четырьмя водолазными костюмами для пленного экипажа взобрались на мостик субмарины. Люк открылся, и друзья увидали белую чалму огромных размеров. Короткая толстая фигура с видимым трудом поднялась на мостик — человек средних лет с характерным японским лицом, одетый в белый морской костюм. То, что все приняли за чалму, оказалось неумело сделанной повязкой, сквозь ткань просачивалась кровь.

— Однако Таяма! — вскрикнул Конобеев. — Паразит проклятый!

Волкову пришлось тронуть Конобеева за руку, чтобы привести в себя.

— Макар Иванович, не теряйте головы! — внушительно сказал Волков.

Но Конобеев ничего не слышал. Старик положил на площадку пару принесённых водолазных костюмов и, не спуская с Таямы глаз, начал протягивать к нему страшные огромные ручищи с узловатыми, поросшими волосами пальцами. А Таяма, бледный, с опухшим, болезненным лицом стоял неподвижно и смотрел куда-то в пространство. И только когда рука Конобеева придвинулась совсем близко, Таяма, не изменяя неподвижности тела, сделал правой рукой молниеносное, короткое движение: средним и большим пальцем он сжал руку Конобеева у кисти. Макар Иванович — лесной великан, таёжный зверь, который умел молча и спокойно переносить удары медвежьей лапы, срывающей кожу вместе с мясом, — вдруг завопил так, что его услышали на берегу.

Таяма, как будто ужалив, принял руку и вновь стоял неподвижно. Рука Конобеева упала вниз, как плеть. Старик уже не кричал, но смотрел на врага с безграничным удивлением. Масютин и Волков невольно улыбались. Они поняли, что произошло. Таяма применил один из приёмов джиу-джитсу, доказав лишний раз, что ловкость, тренировка и умение побеждают грубую силу.

— Я требую, — сказал Таяма по-русски, воспользовавшись паузой, — чтобы меня, как пленного, оградили от оскорблений.

Волков внушительно посмотрел на Конобеева, а тот, растирая левой рукой правую, глухо проворчал:

— Однако ладно уж! Семь бед — один ответ!

— Следующий! — крикнул Волков в отверстие люка. На площадку поднялся новый пленник. На этот раз не только Конобеев, но и Волков вскрикнул от удивления. Перед ними с застывшей улыбкой каменного изваяния стоял Цзи Цзы. Он был в своём обычном корейском костюме. Правую руку держал на перевязи.

— Однако ты как сюда попал? — спросил его Конобеев. — Изменил нам? На сторону Таямы передался? Не твои ли это с водопроводом проделки были? Ну, подожди, ужотко повесим тебя на одном суку с Таямой!

— Эй, эй! — крикнул кто-то снизу в люк и произнёс несколько слов на японском языке.

Волков нагнулся, посмотрел вниз и увидал, что человек в рабочем костюме поднимает на руках безжизненное тело матроса. Волков и Масютин извлекли это тело на площадку подводной лодки. Молодой японец-матрос был ещё жив. Но на его груди сквозь разорванную рубашку виднелась рана, нанесённая холодным оружием. Нечего было и думать о том, чтобы такого тяжело раненного отправлять в Гидрополис. Волков вызвал с берега шлюпку, на которой раненого осторожно доставили на берег и поместили в больницу.

Последним поднялся на мостик молодой японец в рабочем замасленном костюме, с чёрными, как смоль, короткими волосами и энергичным лицом. Он протянул руку Волкову и, приветливо улыбаясь, сказал на ломаном русском языке:

— Здравствуйте, товарищ!

Волков пожал ему руку и начал расспрашивать, но японец уже истощил свой запас русских слов и только беспомощно разводил руками. Затем он закрыл крышку люка, надел водолазный костюм и отправился вместе с Волковым и Масютиным в Гидрополис.

Таяму и Цзи Цзы конвоировали Ванюшка и Конобеев.

* * *

За большим круглым столом в библиотеке-читальне Гидрополиса собрались подводные совхозники, чтобы допросить пленных.

Первым — через переводчика — давал показания механик. По его словам, никто из экипажа подводной лодки не мог понять, почему она вдруг начала отклоняться от своего пути.

— Я, признаться, и теперь не понимаю, что́ случилось и какая невидимая сила притянула подводную лодку, как магнитом, к вашему подводному жилищу, — откровенно сознался механик.

Гузик самодовольно улыбнулся. Его авторское самолюбие было удовлетворено.

— В ваших словах вы сами даёте ответ на вопрос, — сказал он японцу-механику и охотно рассказал ему об электромагните.

— Что же было дальше? — спросил Ванюшка, с нетерпением ожидавший конца объяснений Гузика.

— Мы не знали причины, но мы видели, — продолжал механик, — что лодка идёт не туда, куда мы направляем её, и мы поступали так, как если бы она попала в стремительный поток. Ничего не помогало. Мы не могли выбраться из этого заколдованною места, и в конце концов…

— Влипли! — не утерпел Ванюшка.

— Влипли, — перевёл переводчик.

— Влипли, — улыбаясь, кивнул головой механик. — И вот тут-то, — продолжал он рассказ, — в подводной лодке разыгрались страсти. Когда были получены телеграммы Топоркова, Таяма, взывая к нашему патриотизму, заявил, что он предпочитает взорвать лодку и погибнуть вместе с нею и нами, чем сдаться. — «Надеюсь, — сказал он, обращаясь к нам, — что вы вполне согласны со мной!» Но тут его ждало разочарование. Я знал, что не из одного патриотизма и национальной гордости Таяма решается на такое героическое средство. Уничтожить подводную лодку ему было необходимо, чтобы не скомпрометировать многих лиц. Частенько гостями нашей подводной лодки были люди в штатском, но… с весьма военной выправкой. Капиталистические круги Японии с большой тревогой и неудовольствием смотрят на быстрый рост колонизации советского Дальнего Востока и на начавшуюся усиленную эксплуатацию естественных богатств. Не мудрено, что Таяма, много лет промышлявший у ваших берегов, старался всеми силами уничтожить подводный совхоз. Чтобы получать нужные сведения и причинять мелкий вред, он подкупил одного из ваших служащих…

— Цзи Цзы? — спросил Волков.

Механик утвердительно кивнул головой и продолжал:

— С какою осторожностью и тщательностью Таяма подбирал штат своих служащих! И всё же он проглядел опасность; в самой подводной лодке оказались: один коммунист — это я — и один сочувствующий — раненый матрос, который в решительную минуту перешёл на мою сторону, на нашу сторону, на нашу сторону!

Ванюшка тряхнул головой и промолвил:

— Здо́рово, фут возьми!

— Когда Таяма приказал взорвать подводную лодку, — продолжал механик, — я заявил, что отказываюсь исполнить его приказания и не допущу, не позволю взорвать её. Услышав мои слова, Таяма взбесился: «Вы не позволите? — тихо переспросил он меня. — Что это, бунт?» «Да, это бунт», — ответил я. Таяма заскрипел зубами, посмотрел на остальных и, очевидно, решил сразу выяснить положение. «Ты со мною, Цзи Цзы?» — спросил он корейца. Цзи Цзы утвердительно кивнул головой. «А ты?» — обратился он к матросу. Матрос посмотрел на меня, на Таяму и не колеблясь ответил: «Я не оставлю товарища!» — и указал на меня. Тогда, выхватив неожиданно нож, Таяма, как тигр, бросился на матроса и нанёс ему рану в грудь. Матрос упал. В ту же минуту сильным ударом мне удалось выбить из руки Таямы нож и отбросить его далеко; затем я бросился к машине, схватил спрятанный за нею револьвер и выстрелил в Таяму, ранив его в голову; следующим выстрелом я ранил в руку Цзи Цзы.

— Скажите, — перебил механика Ванюшка, — а почему вы не взорвали подводное жилище миной, а протаранили его?

Японец пожал плечами.

— Я думаю, — отвечал он, — что Таяма не хотел употреблять слишком… военных способов войны. Если только он захочет отвечать, от него вы можете получить ответ на ваш вопрос.

Волков спросил механика, как его зовут, и затем сказал;

— Товарищ Хокусаи! Наш допрос — неофициальный. Виновных мы предадим законному суду. Но уже теперь можно сказать, что даже среди обвиняемых вы не окажетесь. — Волков поднялся и крепко пожал руку механика. — А теперь, — продолжал Волков, — пройдите в столовую, хорошенько отдохните и позавтракайте.

Раненый матрос, которого допрашивали в больнице, подтвердил все показания механика. Цзи Цзы также довольно верно описал весь ход событий в подводной лодке. Но, когда его спросили, как он попал к Таяме и что там делал, кореец заявил с напускным спокойствием:

— Я — человек свободный. У кого хочу, у того и служу. А кому служу, тому и ответ даю.

— Ну вот подожди, ты не то запоёшь, когда тебе придётся давать ответ перед судом, — сказал Ванюшка.

Остался недопрошенным только Таяма. Его показания должны были открыть много интересного. С тех пор как привели его в подводное жилище, он уселся в угол прямо на полу и, низко опустив голову, сидел неподвижно, как японская статуя.

Волков сказал Ванюшке, чтобы он сходил к Таяме и привёл его на допрос. Ванюшка, взяв конвойных, отправился исполнять это поручение. Широко открыв дверь комнаты, он громко крикнул:

— Гражданин Таяма! На допрос!

Таяма продолжал сидеть неподвижно. Ванюшка ещё громче повторил свой приказ. Таяма немного приподнял голову, посмотрел на Ванюшку, неожиданно громко произнёс несколько японских слов нараспев. Вдруг Ванюшка заметил в правой руке Таямы довольно большой блестящий нож с широким лезвием. Как Таяма умудрился спрятать его? Ванюшка бросился к Таяме, желая обезоружить его, но было уже поздно. Таяма быстро и хладнокровно занёс нож с левой стороны внизу живота, вонзил по рукоять и быстрым движением разрезал живот слева направо с такой ловкостью, как будто харакири было для него самым обычным делом. Поток крови залил пол. Таяма с некоторым недоумением смотрел на кровь несколько мгновений, потом медленно упал лицом вперёд…

Впоследствии, когда Ванюшка, поинтересовавшись, спросил у китайца-конвоира, который знал японский язык и присутствовал при харакири, что́ сказал Таяма перед смертью, китаец ответил:

— Таяма сказал: «Когда из четырёх японцев двое оказываются коммунистами и когда измена проникает в собственный дом, не надо больше жить».

32. ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Подводное жилище освещено внутри так, что глазам больно. Все усаживаются за длинный стол. Волков избирается председателем. Он встаёт и говорит:

— Товарищи, несколько дней назад наше торжественное заседание было прервано по не зависящим от нас причинам. — Волков повысил голос: — Заседание продолжается, товарищи! И теперь, надеюсь, никто не прервёт его, и никто больше не помешает нашей работе. — Послышались аплодисменты; и горячее других аплодировали два японца — механик с подводной лодки и матрос, который настолько уже поправился, что врач разрешил ему присутствовать на празднике. — Повестка остаётся прежней! Слово принадлежит товарищу Елене Пулковой.

Гости — многочисленные представители различных цехов совхоза — с интересом прослушали рассказ Пулковой.

Вслед за Ванюшкой выступил Волков с докладом об основании и развитии подводного совхоза.

— Товарищи! — начал он, обращаясь к гостям — рабочим и служащим. — Многие из вас уже застали существующим и Гидрополис, и химические заводы, и склады, и многочисленные постройки на берегу. Но вот посмотрите, что здесь было ещё совсем недавно. — Волков показал на фотографию, висящую на стене. — Вы видите этот дикий, нетронутый, первобытный уголок природы? На этом самом месте товарищу Топоркову, Конобееву и мне пришла впервые мысль заняться сбором и эксплуатацией подводных водорослей. Там, где только дикие птицы нарушали своими криками тишину, Зазвучали фабричные гудки.

На том месте, где искали мы звериные следы, возвышаются теперь здания заводов, складов и домов-коммун. То, что вы видите здесь, повторяется и на Северном Сахалине и на Камчатке. Всюду мы начинаем побеждать дикую стихию и овладевать несметными богатствами океана и недр земли. Мы боремся с климатом, с бурями, с природой. Мы боремся с вредителями — с мелким зверьём, вроде Цзи Цзы, и с такими крупными хищниками, как Таяма. И мы побеждаем, и мы победим! Смотрите, что сделали мы на нашем фронте!

И Волков, указывая на диаграммы, графики и планы, начал говорить о том, как постепенно расширялась площадь подводного совхоза по береговой линии на юг и север и как завоёвывались всё новые подводные плантации, как увеличивалась добыча водорослей, как вырастали заводы, как рос экспорт, как расширялось применение водорослей в различных областях химической промышленности…

Его доклад продолжался около двух часов и был прослушан всеми с большим вниманием.

— Позвольте мне сделать маленькую информацию, — сказал Масютин, поднимаясь со стула. И учёный сделал интересное сообщение о том, что ему удалось найти в водорослях ванадий, который употребляется в технике для придания стали особой крепости. — Но это ещё не всё. Самое интересное я приберёг под конец. Помните, я говорил о том, что дно океана может содержать полезные ископаемые, как и прочие недра земли? Представьте себе, — я нашёл — и совсем недалеко от Гидрополиса — пласты чудеснейшего каменного угля, который выходит прямо на поверхность океанского дна.

Все захлопали в ладоши и начали поздравлять Масютина.

— А теперь, товарищи, под музыку можно и поужинать! Мы сегодня хотим угостить всех собравшихся двенадцатью блюдами, приготовленными из морской капусты. Это бенефис Марфы Захаровны и Пунь.

— Нет, позвольте! Прошу ещё не закрывать официального заседания, — перебил Ванюшку Масютин. — Когда мы собрались в прошлый раз, то, помнится, наглое вторжение Таямы прервало на самом интересном месте какое-то внеочередное сообщение товарища Топоркова. Я думаю, мы все заинтересованы в том, чтобы наш милый Ванюшка окончил это прерванное сообщение.

— Просим! Просим! — послышались голоса, и все выжидательно смотрели на Ванюшку. Он чуть-чуть покраснел, отмахнулся рукой, как от мухи, но, вынуждаемый общими просьбами, принуждён был подняться.

— В такой торфественный день о такой мелочи не стоило бы и говорить. Дело маленькое, личное, так сказать. Ну уф, если вы хотите, скафу…

Ванюшка ткнул себя указательным пальцем в грудь, потом показал тем же пальцем на сидящую против него Пулкову и сказал кратко:

— Фенюсь.