I

Самолет летел между облаками. Внизу они были сплошными и прикрывали землю плотно, как одеялом. Вверху их пелена перемежалась с большими размоинами, в которые проглядывала луна. В самолете сидело двенадцать человек. Старший среди этих двенадцати, лейтенант Фомичев, подсвечивая фонариком, разглядывал карту. Она лежала у него на коленях и пестрела зелеными и синеватыми пятнами лесов и болот, черными и красными прожилками железных, шоссейных и проселочных дорог. Среди одного такого синеватого пятна виднелся небольшой красный кружок. Он обозначал место десантирования группы. Подчиненные Фомичева десятки раз видели этот кружок на карте. Наизусть знали, что находится севернее, восточнее, южнее и западнее его. И все-таки Фомичев посчитал нужным напомнить еще раз:

— От болота всего можно ждать. По карте оно проходимое. А готовыми надо быть ко всему. Можно в такое место угодить, что и дна не достанешь, спокойно говорил он. — Поэтому еще раз предупреждаю: прислушивайтесь, как там у товарища дела. Чуть что — сразу на помощь.

Над дверцей отделения летчиков зажглась желтая лампочка. Дверца открылась, к десантникам вышел радист.

— Приготовьтесь, товарищи, — объявил он. — Пошли на снижение.

Самолет качнуло, и скоро он окунулся в нижний слой облаков. Пробил их и опустился в темноту ночи. Радист открыл дверь фюзеляжа. В самолет ворвался упругий сырой ночной воздух. Десантники встали со своих мест и выстроились в цепочку вдоль борта. Радист подтащил к двери груз и, как только в самолете раздался прерывистый гудок, вытолкнул его из самолета. Груз нырнул словно в полынью. За ним, подбадриваемые легкими дружескими шлепками радиста, один за другим оставили борт самолета десантники.

Последним прыгнул Фомичев. Почти сразу почувствовал рывок парашюта, а еще немного погодя с шумом влетел в трясину, погрузился почти по пояс и уперся ногами в дно. Оно было нетвердым, зыбким, но держало. Островка, на котором надо было собраться десантникам, не было видно, но Фомичев догадался, что он должен остаться где-то сзади, там, куда радист сбросил груз. И осторожно побрел в том направлении.

Островок оказался чуть больше пятачка. И Фомичев спокойно мог бы пройти мимо него. Но его окликнули приглушенным голосом:

— Вы, товарищ лейтенант?

— Я.

— Обходите левее. Тут бочажина перед вами. Фомичев сделал небольшой крюк и вышел на сухое. К нему подошел рядовой Еремеев.

— Где остальные? — спросил Фомичев.

— Борисов, Шариков и Дзюба здесь. Пошли искать груз. Остальных, выходит, раскидало.

На островок вышел Саркисян. За ним Пахомов, Галиев, Джафаров. Потом Борисов, Еремеев и Дзюба принесли груз. Его сразу же распаковали, извлекли из непромокаемых мешков рацию, боеприпасы и продукты. Рацию тут же опробовали. Она действовала. Еремеев настроился на рабочую волну и поймал условный сигнал.

— А кого еще нет? — спросил Фомичев.

— Пормалиса не вижу, Синицына. Они первыми прыгали, — доложил Борисов. — Шариков вернулся. Тоже сейчас подойдет.

— Ладно. Не будем терять времени, — решил Фомичев. — Нам жить тут дня три. Срок немалый. Надо быть готовыми ко всему. Поэтому хорошенько всем окопаться. Вырыть ячейки полного профиля. Одним словом, организуем круговую оборону.

Бойцы взялись за лопаты и молча начали зарываться в землю. Мягкий болотистый грунт поддавался легко. К тому времени, когда начало светать, на островке появились не только ячейки, но и ходы сообщений, по которым хоть и согнувшись, хоть и по колено в воде, но все-таки уже можно было перебраться с одной стороны островка на другую даже под интенсивным огнем противника. Осмотрев и приняв работу от каждого подчиненного, Фомичев сказал:

— Теперь можно перекусить и отдохнуть. День, прислушиваясь и наблюдая, отдыхали. Когда снова стемнело, на островок пришли Пормалис и Синицын. Оба мокрые до костей, голодные и злые. Как и предполагали Фомичев и Борисов, они заблудились в тумане, искали островок почти до рассвета и залегли в камыше. Их нещадно ели комары, но оба стоически терпели, боясь пошевелиться и обнаружить себя.

— Сейчас нагреетесь. Ешьте и слушайте, — распорядился Фомичев.

Десантники набросились на еду. А Фомичев продолжал уточнять боевую задачу.

— Группам выходить с интервалами в тридцать минут. С маршрутов не сворачивать, — говорил он приглушенным голосом. — Моей группе идти дальше всех. Поэтому мы выйдем первыми. Перейдем железную дорогу возле будки обходчика, свернем направо и подойдем к мосту с той стороны. Твоя группа, Борисов, за болотом переправится через реку и пойдет к мосту по правому берегу. Выйдете вторыми. Ты, Дзюба, пойдешь по левому берегу, прямиком. А это касается всех: в перестрелку вступать только в самом крайнем случае. Придется отходить — "хвост" сюда за собой не тащите. Сбор — завтра, в это же время. И еще, очень важное, тоже для всех. Любыми путями постарайтесь точно определить — не заминирован ли мост. И если окажется, что да, то обезопасить его будет нашей первейшей задачей. Сами понимаете: будем стараться, жизнью рисковать, а они рванут — и всему делу крышка. Понятно?

— Понятно, — в один голос ответили командиры групп.

— А раз понятно, засекайте время, — сказал Фомичев и забросил автомат за спину. — Пахомов и Саркисян — за мной…

Фомичеву не раз приходилось бывать в тылу врага и выполнять задания командования. Но до сих пор он действовал хотя и на временно оккупированной, но на своей, советской земле. Теперь же ему предстояло действовать в Польше. Необычным для него было и задание: не уничтожить железнодорожный мост через реку, а непременно уберечь его от взрыва. Через несколько дней — как только это произойдет, десантникам сообщат по радио советские войска снова перейдут в наступление и снова будут гнать врага дальше на запад. Фашисты, отступая, оставят за собой, как это они делали всегда, выжженную землю. Не пощадят они и мост, единственный в этом заболоченном районе, очень нужный для успешного, а главное, быстрого развертывания нашего наступления. Вот почему и было принято решение во что бы то ни стало спасти мост, находившийся в тылу у врага.

Никакого конкретного плана по проведению данной операции заранее никто не составлял. Фомичеву было сказано просто и ясно:

— Действуйте сами. По обстановке. Потребуется помощь — вызывайте. Рация у вас есть. Но помните, мост нам со временем понадобится позарез…

Обо всем этом Фомичев думал еще у себя в подразделении, думал вчера на островке, думал на подходе к железной дороге.

Группа двигалась строго по азимуту, пунктуально подсчитывая пары шагов. Ошибок Фомичев не допускал. И потому, не доходя метров сорока до железной дороги, остановился на опушке, прижался к сосне и прислушался. И очень скоро услыхал ритмичный звук неторопливых шагов. Он пригляделся и на фоне почти совсем угасшей зари еле-еле разглядел силуэты двух вражеских солдат, неторопливо вышагивавших по шпалам. Они о чем-то вполголоса переговаривались между собой, но понять, о чем именно, даже если бы Фомичев и знал немецкий, было невозможно. Вдруг совсем неподалеку и где-то вверху раздался еще один голос. Кто-то окликнул патруль. Патрульные остановились и один из них громко отозвался. Фомичев от неожиданности даже вздрогнул. Сомнений не было: совсем неподалеку от него стояла вышка с охраной. А он в темноте ее не видел. Охрана на вышке и патрульные перекинулись еще несколькими фразами. Десантники медленно отошли в глубину леса. Вскоре откуда-то издалека послышался тяжелый металлический гул приближающегося поезда. "Вот это то, что надо", — с удовлетворением подумал Фомичев и шепнул Саркисяну:

— Пропустим и — перекатом через рельсы, не вставая.

Саркисян понял. Прием давно уже был отработан.

Поезд вынырнул из темноты грохочущим чудовищем. Фомичев знал, что в тамбуре хвостового вагона наверняка стоит охрана. И потому дал возможность эшелону отъехать метров на двести. Только после того, как перестали различаться очертания удалявшегося от них состава, десантники ползком добрались до насыпи, перекатились через рельсы и благополучно спустились с насыпи уже с другой стороны полотна. И здесь лес вдоль дороги тоже был аккуратно вырублен метров на сорок. Но вышек с охраной, сколько ни старались, обнаружить не могли. Десантники поспешили углубиться в чащу. Однако, сделав буквально несколько шагов, почувствовали под ногами торфяную жижу. Сразу стали понятней заинтересованность и забота нашего командования о сохранении моста. Только по нему, по узкой полосе вдоль насыпи могли на этом участке фронта продвигаться на запад наши танки и другая боевая техника.

II

Зайдя в болото, десантники свернули к реке. Вышли почти к самому берегу и залегли неподалеку от моста. До рассвета мимо них, к фронту, проследовали еще два эшелона. И дрезина с солдатами. Когда рассвело, Фомичев осторожно раздвинул кусты и увидел прямо перед собой, на высоком противоположном берегу, дзот. Возле черной направленной на восток амбразуры стоял солдат в расстегнутом кителе, без пилотки и курил. Через несколько минут из дзота вылез второй, присел на траву рядом с первым и тоже закурил. Фомичев долго смотрел на них. А больше — на дзот. Огневая точка была сооружена в таком месте, с которого прекрасно простреливались и подступы к дороге, и подходы к мосту. К дзоту же ни со стороны леса, ни со стороны дороги незамеченным подойти было нельзя. Три ряда колючей проволоки надежно опоясывали дзот на расстоянии значительно большем, чем бросок гранаты. Все это Фомичев четко зафиксировал в своей памяти и отпустил ветку. Дзот закрыла зеленая листва. Его легонько толкнул в бок Саркисян. Фомичев обернулся. Саркисян взглядом предложил следовать за собой. Они продвинулись вперед и залегли под корнями вывороченной ветром могучей березы. Ашот нашел в корнях удобную для наблюдения щель и снова дал знак Фомичеву. Лейтенант прильнул глазом к щели. На сей раз он увидел вырубку перед насыпью, небольшой, очевидно, специально насыпанный холм, а. на нем наполовину зарытый в землю танк. Танк стоял по ходу движения поездов. Вокруг танка также был сооружен проволочный забор в три кола. А сверху, как и дзот за рекой, он был прикрыт маскировочной сетью. Вот почему ни танк, ни дзот не были зафиксированы ни на одном аэрофотоснимке. И сейчас они явились для Фомичева полной неожиданностью.

— А еще что тут есть? — озадаченно спросил Фомичев.

— Больше ничего. Хватит и этого, — ответил Саркисян.

— Дзот, танк, вышка, проволока в три кола, — в раздумье проговорил Фомичев.

— Это только то, что видели мы, — подсказал Пахомов.

— Ладно, приплюсуем и то, что увидели другие…

Начальник разведотдела армии полковник Сорокин доложил начальнику штаба генерал-майору Костромину последнее донесение и положил его в папку. Генерал что-то быстро написал на листке бумаги, задумался. Сорокин, чтоб не мешать ему, сказал:

— У меня все.

— Как все? — поднял на него вопросительный взгляд Костромин. — А десантная группа?

— Никаких дополнительных сведений, товарищ генерал. Только то, что уже докладывал вам, — ответил Сорокин. — До места долетели благополучно. Выброска прошла нормально. Выходить на связь по рации, чтобы не обнаружить себя, им до начала открытых боевых действий группы запрещено. Можно предполагать, все у них идет по плану.

Генерал неожиданно встал. Подошел к столу, на котором лежала большая топографическая карта, внимательно посмотрел на круглое, величиной с грецкий орех, голубое пятно в центре ее и озабоченно проговорил:

— В том-то и дело, что только можно предполагать. А если все это не так? Если их там встретили сразу же после приземления и мы уже совершенно напрасно ждем от них выполнения задания?

— Если бы встретили, завязалась бы перестрелка. В таком случае они дали бы летчикам условный сигнал ракетами. Но сигнала не было, товарищ генерал, — высказал свои соображения Сорокин. И, сделав паузу, добавил: — Я знаю всех в группе Фомичева. Люди надежные.

Но Костромин, казалось, не слушал полковника.

— За эти сутки в тылу у гитлеровцев многое изменилось. Вы сами только что докладывали, что они гонят к фронту эшелоны один за другим. Ясно: подтягивают из глубины резервы и сажают их на промежуточные позиции. Все это может сильно осложнить действия группы. А мост нам нужно сохранить во что бы то ни стало. Поэтому срочно решите вопрос с командиром двести десятой гвардейской, пусть подготовит дополнительный десант на танках. Хватит усиленной роты. Главное, чтобы сумели прорваться через линию фронта и вовремя подошли к мосту. Поможем огнем. Связь с командиром роты и танкистами держите постоянно. Обо всем докладывайте мне. Помните, за мост вы мне отвечаете головой.

— Понял, товарищ генерал, — четко ответил Сорокин.

К часу ночи десантники собрались на островке.

— Докладывай, Егорыч, первым, — сказал Фомичев, обращаясь к Борисову.

Крепкий, статный, широкоскулый сержант, которого за его манеру говорить не торопясь, рассудительно товарищи называли не по имени, и не по фамилии, и даже не по званию, а уважительно по отчеству — Егорыч, — начал по порядку:

— На реке у них постов нет. На том берегу мы пошли веером. Метров за двести от места залегли. Наблюдение вели весь день. У моста стоят два зенитных орудия. Похоже — "эрликоны". Орудия — в окопах. Сверху замаскированы сетями. Неподалеку два блиндажа. Прислуги насчитали пятнадцать человек — во время обеда. Вся позиция зенитчиков обнесена колючей проволокой. Кроме того, с восточной стороны прикрыта рвом, залитым водой. Немцы днем часто вылезают на насыпь. Ходят куда-то на ту сторону. Но куда? Зачем? Разглядеть не удалось. Насыпь высокая. И за ней ничего не видно.

— Понятно, — многозначительно проговорил Фомичев. — Проволока во сколько рядов?

— В три кола.

— Может, под током?

— Не похоже. Нет, — уверенно ответил Борисов. — А вот банок на ней всяких консервных навешано, как игрушек на елке новогодней.

— Проволока на каком расстоянии от орудий?

— Метров на пятьдесят. Гранату не добросишь.

— Все предусмотрели, сволочи, — выругался Фомичев. — Где они обедают?

— Стол у них общий между блиндажами. И кухня тут же, полевая.

— Во сколько обед?

— В четырнадцать.

— Посты есть?

— Два. Один возле орудий. Другой возле блиндажей.

— Понятно.

Еремеев включил рацию. Десантники умолкли и тихо сидели вокруг Фомичева, радиста и его рации. Еремеев терпеливо слушал эфир. Потом снял наушники, сказал:

— "Семерку" гнали. Сплошную "семерку".

Фомичев и на это ответил свое неизменное "понятно" и опять стал расспрашивать Борисова:

— Офицеров видели?

— Видели двух. Звании не разобрали.

— Ну а как ликвидировать эту точку, соображения есть?

— Пока не ясно, — ответил Борисов.

— Ладно. Теперь докладывай ты, Тарас, — обратился Фомичев к Дзюбе.

Младший сержант Дзюба был по возрасту самым старшим в группе. Сухощавый, подвижный, решительный. Он прыгал в тыл врага уже летом сорок первого. Был ранен. Вернулся в строй. Снова был ранен. Окончил трехмесячные курсы специальной подготовки десантников. Там познакомился с Фомичевым.

— Мы наблюдали весь день, — начал Дзюба. — У меня такое впечатление, что тут немцы не фронтовые.

— Почему? — заинтересовался Фомичев.

— Во-первых, у них кой из кого уже, как говорится, песок сыплется. Во-вторых, их тут, наверное, ни разу даже не бомбили: воронок не видно, ходят — не маскируются, оружие носят, как палки. Ладно. Черт с ними. В течение светлого времени к мосту три раза подъезжала дрезина. Привозила охрану. Меняются они через шесть часов. В шесть утра, двенадцать дня и в шесть вечера. Меняются по четыре человека. Вот эти стоят как штыки. Похоже, что эсэсовцы. "Тотальники" их явно побаиваются, приветствуют, уступают дорогу и прочее. Долго наблюдали за самим мостом. Пытались увидеть, не подготовили ли они его сами к взрыву. Не заметили ничего.

— Проволока на вашем участке есть?

— Есть.

— Понятно, — подвел некоторый итог Фомичев. — Что же получается? Танк. Дзот. Взвод зениток. Вышка. А нас всего двенадцать…

Десантники задумались.

— А откуда они привозят часовых? — спросил вдруг молчавший все время Пормалис. — Надо думать, не из Берлина. Значит, где-то поблизости есть гарнизон или что-то еще, где у них тоже солдаты. Да еще эсэсовцы.

— Правильно мыслишь, Валдис, — похвалил Фомичев. — И наверняка у тех, кто на мосту, с этим гарнизоном налажена связь. И чуть чего, оттуда незамедлительно подбросят помощь. Прямо заколдованный круг. Так как же будем действовать, хлопцы?

— Не торопи, лейтенант, — попросил Борисов. — Тут с наскока не возьмешь. Голову подставить — это легче всего. А задание не выполним.

— Хорошо, думайте. Время пока есть, — сказал Фомичев.

Командир партизанского отряда народного Войска Польского капитан Стефан Тодорский, слушая доклад капрала Берека, делал на карте необходимые пометки. Тодорскому было уже за сорок. Он воевал с фашистами с 1 сентября 1939 года в составе армии "Познань". Участвовал в контрударе по левому флангу 8-й немецкой армии, в составе своих войск попал в окружение между Вислой и Бзурой, был взят в плен и находился в концлагере до мая 1943 года. В мае вместе с несколькими другими пленными совершил побег, тайно перебрался в лесистый район Мазурских озер и организовал там партизанский отряд. С того времени он снова активно воевал за свободу своей многострадальной родины. Тодорский был немногословен, очень сдержан и требователен.

— Я уверен, что русские уже что-нибудь предприняли для того, чтобы взорвать этот мост, — сказал Тодорский.

— Но фронт ещё далеко, — заметил начальник штаба отряда.

— Да. Но и сейчас не сорок первый год, — ответил Тодорский. — Русские научились заранее готовить свои операции. Они во всем нам показывают пример. Они не разговаривают, а действуют.

— Мы выполняем все ваши приказания, пан капитан, — с обидой сказал капрал Берек.

— У меня к вам претензий нет. Но мне будет стыдно смотреть русским в глаза, если их солдаты, а не мы уничтожим этот мост. Русские гибнут за нашу свободу, а мы сидим тут и смотрим, как фашисты гонят навстречу им свои эшелоны. Везут для своих войск подкрепление, технику, боеприпасы. И каждый эшелон — это новые потери для Красной Армии, которая движется нам на помощь. А мы сидим тут и слушаем, как эти эшелоны целыми и невредимыми один за другим идут через мост.

В штабе отряда в эту ночь никто не спал. К двум часам ночи на основании данных разведки было выработано окончательное решение. В половине третьего Тодорский собрал командиров боевых групп и объявил им приказ.

— Мы обязаны помочь русским. Мост к восьми утра должен быть взорван, сказал он.

В три часа отряд был поднят по тревоге и в полном составе выступил на выполнение боевой задачи.

III

…На островке уже отчетливо слышался гул разрывов снарядов и бомб. И был он теперь уже не такой далекий и неясный, как накануне. А это значило, что начавшееся наступления советских войск развивается вполне успешно. Оборона врага прорвана, и наши продвигаются на запад, расчищая перед собой дорогу огнем. Словно в подтверждение тому в небе появилась эскадрилья наших пикирующих бомбардировщиков, Они летели на запад в сопровождении истребителей. В девятнадцать часов Еремеев принял долгожданный сигнал — три ноля.

— Три ноля! — выпалил он Фомичеву.

Фомичев сразу поднялся.

— Ну вот и наш черед пришел, — сказал он и посмотрел на небо. — С темнотой выступать, а погода, как назло, только рубашки сушить. Эх, тумана бы сейчас или хоть дождя бы подсыпало…

— Проскочим, товарищ лейтенант, — успокоил его Борисов.

— Известно, тут не останемся, — согласился Фомичев и добавил: — Итак, действовать каждому строго по плану.

…Вечер выдался теплым, даже душноватым. Но луна уже на ущербе, всходила теперь поздно. И в этом десантникам повезло. Вечерние сумерки легли незаметно. Но сгустились быстро. В десять вечера на островке стало темно — хоть глаз коли.

— Пора, товарищи, — сказал Фомичев. — Выходим все сразу. Пошли.

В первой, большой группе, которую возглавлял Фомичев, были Дзюба, Еремеев со своей рацией, Базилевич, Пормалис, Саркисян и Джафаров. Под командованием Борисова пошли Шариков, Пахомов, Синицын и Галиев. Вторая группа должна была выйти к реке, переправиться на тот берег, занять позиции перед взводом зенитчиков с таким расчетом, чтобы огнем пулеметов и автоматов блокировать их в блиндажах.

Группа Фомичева перешла железную дорогу в двух километрах от моста.

По болоту шли цепочкой, один за другим. Когда кто-нибудь проваливался в трясину, цепочка останавливалась, бойца вытаскивали и шли дальше.

К реке вышли под грохот несущегося на восток эшелона.

— Теперь все зависит от вас, — не удержался от напутствия Фомичев, посылая Саркисяна, Пормалиса и Базилевича на выполнение задания.

Десантники молча пожали командиру руку. А Фомичев с Еремеевым, Дзюбой и Джафаровым переправились вплавь через реку и двинулись лесом по противоположному берегу к дзоту. Возле проволочного заграждения залегли, пользуясь темнотой, прорезали в заграждении проход, изготовили к бою гранаты, мощный заряд тола, автоматы и затаились, ожидая условленного сигнала.

От дзота до зарытого в землю танка было не больше двухсот метров. Саркисян, Базилевич и Пормалис преодолели их с величайшей осторожностью и остановились у колючей проволоки, огораживающей танк.

Было темно. И, может быть, именно поэтому десантники сразу же увидели красную светящуюся точку зажженной сигареты. Какой-то охранник курил. Но где? Сначала всем троим показалось, что курит кто-то из патрульных на полотне железной дороги. Потом догадались: человек с сигаретой сидит на башне. Пришлось ждать. Наконец куривший выбросил окурок и опустился в башню. Тогда Саркисян пустил в ход ножницы и перекусил проволоку.

До танка оставалось не более десяти метров, когда над его башней снова показался силуэт человека. Десантники замерли, прижимаясь к земле. Ожидали: вот-вот снова появится красная точка сигареты. Но вместо этого послышался неожиданно стук кованых сапог по броне. Фашист вылез из башни, спрыгнул на землю и, не торопясь, пошел к полотну железной дороги. О таком десантники даже мечтать не могли. Упустить момент было преступно. Базилевич приготовился и, как только фашист повернулся к нему спиной, метнул нож. Враг даже не вскрикнул. Ноги у него подогнулись, он медленно начал опускаться на траву. Валдис оттащил поверженного врага к проволочному забору. А Базилевич тем временем уже забрался на броню танка и заглянул в люк. В танке было темно, как в колодце. Бесшумно подошел Валдис. Оба стояли и напряженно слушали. На востоке гремела стрельба. За проволокой, в болоте, сонно переквакивались лягушки. И вдруг в этот уже привычный десантникам шум ворвался тонкий, требовательный зуммер телефона. Он доносился из открытого люка и в общем-то еле был слышен. Но на десантников он произвел впечатление выстрела. Из люка донесся глухой голос:

— Второй пост, обер-ефрейтор Раузер слушает… Я вас отлично слышу, герр обер-лейтенант… "Сирена", герр обер-лейтенант… Есть смотреть в оба, герр обер-лейтенант.

Зуммер прозвучал еще раз, и в черной дыре люка все смолкло. Потом по бронированному днищу танка стукнули кованые сапоги, и перед самым носом у Базилевича на край люка легла рука. В следующий момент над башней появилась голова в пилотке. Охранник вылезал, не торопясь и покашливая.

— Куда ты запропастился, Ви… — проворчал он и не договорил. Железные руки Базилевича как клещи сдавили ему шею. А Пормалис как вихрь влетел на броню и схватил врага за руки. Еще несколько секунд — и его буквально выдернули из люка. Охранник оказался совсем не большим и не тяжелым. И совершенно не сопротивлялся. Ему заткнули пилоткой рот, обезоружили и его же брючным ремнем связали за спиной руки, а ремнем, на котором висел парабеллум, крепко-накрепко перетянули ноги. После этого Базилевич, не теряя времени, нырнул в люк. Прикрывая луч, включил фонарик. Внутри танк был похож на склад боеприпасов. Повсюду, где только было можно их втиснуть, лежали металлические ящики со снарядами и коробки с пулеметными лентами. В носовой части танка, там, где должен находиться механик-водитель, тоже стояли ящики со снарядами. А поверх них был брошен матрац. Тут же на одном из ящиков стояли полевой телефон, два котелка, лежали две ложки и переносная электрическая лампа. На матраце — две шинели. Базилевич первым делом отыскал рукоятку механизма поворота башни и опробовал его. Башня послушно развернулась сначала в одну, а потом в другую сторону.,

— Понятно, — успокаивающе произнес Базилевич и высунулся из башни. Валдис стоял рядом.

— Не заорет? — кивнув в сторону пленного, шепотом спросил Базилевич.

— Я предупредил: хочет жить — пусть молчит, — также шепотом ответил Валдис. — И вообще я его Ашоту оттащил. Он уже за проволокой…

— Правильно. Теперь нас тут не сразу возьмешь…

Они оба опустились внутрь танка.

Пормалис поднялся к орудию и припал глазом к прицелу. Но было еще темно, и он лишь едва различил черные контуры леса на фоне неба. Тем не менее они развернули башню и грубо навели орудие на вышку с пулеметом. Орудие зарядили. Но стрелять было еще нельзя.

— Слушай, — неожиданно заговорил Базилевич, — а этот, которого пришлось убрать, он зачем к дороге шел?

— Не знаю, — сразу насторожился Валдис,

— А может, он к своим направлялся?

— К каким своим? — не понял Пормалис,

— Ну, на вышку! Или к зенитчикам! Может, они его ждут? Может, они по телефону о чем договорились? У них ведь связь?

— Может. Все может, — поняв, что так встревожило Базилевича, согласился Валдис.

— Глянь-ка по сторонам! — скомандовал Базилевич.

Валдис высунулся из люка. Сделал он это вовремя. От полотна железной дороги, шагая саженными шагами, прямо к танку двигалась высокая фигура. Не доходя до танка метров десять, фигура громко выругалась:

— Какого черта, Вилли, ты тут копаешься? Валдис мгновенно опустился в башню.

— Идет, — зашептал он Базилевичу. — Сюда идет!

— Вилли! — снова позвал немец. — Хватит дрыхнуть!

— Оставь люк открытым. Пусть думает, что этот Вилли спит, и лезет сюда, — решил Базилевич.

Да и что можно было придумать другое? Десантники затаились.

— А если он осветит? — шепнул Валдис.

— Закройся шинелью, — ответил Базилевич и накрыл Пормалиса немецкой шинелью. Сам накинул на себя другую и втиснулся между ящиками со снарядами. А "гость" уже гремел по броне сапогами. И, что-то насвистывая, полез в башню.

…Теперь в кабинете генерала Костромина постоянно работали офицеры оперативного отдела штаба. К нему то и дело заходили представители служб, непрерывно звонили телефоны. Когда в кабинете появился Сорокин, Костромин, прижимая к уху трубку полевого телефона, кому-то выговаривал сердито и напористо:

— Вы уже полдня месите грязь у этого болота! Полдня! Пехота ушла вперед, а вы не можете сдвинуться с места! Что? Не можете найти пути обхода? Наверно, я их должен вам указать! Вы этого ждете? Если через час я не услышу, что вы догнали пехоту, пеняйте на себя! Да, да!!

Он бросил на аппарат трубку и сразу увидел Сорокина.

— Вот так мы все застрянем, слышал? Если не сохраним мост. Слышал? Где танковый десант?

— Противник отходит. Но прорваться к нему в тыл на участке двести десятой до сих пор нигде не удалось, — доложил Сорокин.

— Значит, плохо подготовились к выполнению задачи. Покажите мне, где они там топчутся? Сорокин показал рубеж на карте.

— Я так и думал: застряли на холмах. Соедините меня с командующим артиллерией! — приказал он офицеру связи. Взял трубку и громко спросил:

— "Четвертый"? Я "Второй". Взгляни на карту. Квадрат ВЕ. Нашел? Помоги "Семнадцатому". Понял? Время согласуйте сами. Но помни: оно дорого, как никогда. Что ему надо? Обеспечь ему коридор.

Он положил трубку и обратился к Сорокину:

— Почему вы так поздно об этом мне докладываете?

— Командир двести десятой надеялся прорваться своими силами, — попытался оправдаться Сорокин.

— Мало на что он надеялся. А вы должны сами все взвешивать. Видите, застопорилось — немедленно ко мне, — ничего не желал слушать Костромин. Отправляйтесь к нему на место. И чтобы больше таких докладов я от вас не слышал!

IV

Базилевич решил опередить врага и ослепить его. Он сбросил с себя шинель и, как только пришедший ступил на днище танка, включил фонарик. Но враг оказался настоящим верзилой. Луч уперся ему лишь в живот, а голова оставалась в башне. Но он уже увидел направленный на него свет и сердито заворчал:

— Ты с ума сошел, Вилли! Выключи эту дурацкую иллюминацию!

Фашист нагнулся и, закрывая глаза, шагнул прямо на свет.

— Не дай бог увидят с вышки…

Он не договорил. Воспользовавшись тем, что гитлеровец стоял к нему спиной, Валдис изловчился и изо всех сил ударил его по голове гранатой. Верзила охнул, закачался и, не удержавшись, рухнул на днище. Ему, как Раузеру, тотчас же заткнули пилоткой рот, связали за спиной руки и положили на матрац.

— Посмотри, нет ли там еще кого, — переводя дух, сказал Базилевич.

Пормалис снова поднялся над башней.

— Тихо, — сказал он. — И я уже вижу вышку.

— Ну! — только и выдавил из себя Базилевич и прильнул к прицелу. Тоненькая, как паутинка, стрелка прицельной марки точно уткнулась в черную амбразуру между мешками с песком на вышке.

— Давай! — скомандовал Пормалис.

Базилевич нажал на спуск. Грохот орудийного выстрела разорвал предутреннюю тишину. Базилевич снова прильнул к прицелу. А Пормалис мгновенно выглянул из люка. До слуха, донесся сухой треск автоматной стрельбы, Саркисян в кого-то стрелял из своего ППШ. Валдис взглянул на вышку и не увидел ее. На месте, где она только что стояла, торчали лишь расщепленные бревна. Ни площадки, ни мешков с песком, аккуратно сложенных на ней, ни крыши под дранкой — ничего не было. Неожиданно с железной дороги ударили два автомата. Пули зацокали по танковой броне. Валдис мгновенно опустился в башню.

— Надо помочь Ашоту! — закричал он.

— Заряжай! — так же громко скомандовал Базилевич и закрутил механизмы наводки. Пульсирующие огоньки выстрелов вражеских автоматов стали очередной точкой наводки для Базилевича. Он навел орудие и снова нажал на спуск. Снаряд угодил под рельс. Разорвал его, как если бы это была обыкновенная сухая валежина, разбросал отстреливающуюся охрану.

— А ну, глянь, кто там еще где шевелится? — возбужденно крикнул Базилевич.

Валдис снова выглянул из люка. До слуха его сразу же донеслась интенсивная пулеметная и автоматная стрельба. Валдис понял: это вступила в бой группа Борисова. И словно в подтверждение догадки, чуть дальше, за мостом, в небо взметнулся фонтан дыма и прогремел взрыв. Валдис вглядывался в расползающиеся по земле сумерки и только сейчас заметил колючий, пульсирующий огонек на фоне небольшого взгорка за рекой. "Дзот. Ты-то нам и нужен", — подумал он и вдруг почувствовал сильный удар в голову. Колючий огонек погас. Ноги перестали держать. И он, судорожно цепляясь за бортик люка, повалился в черное нутро танка.

— Ну что там? — не отрываясь от прицела, громко окликнул товарища Базилевич.

Пормалис не отвечал.

— Откуда бьют? Не видно в эту трубу ни черта! Валдис! — крикнул Базилевич. Он выхватил из кармана фонарик.

Пормалис лежал, закинув окровавленную голову на ящик со снарядами. Пуля сразила его в висок.

Треск стрельбы у моста не доходил до слуха Базилевича. В ушах у него после орудийных выстрелов звенело. Но удары пуль по броне танка он слышал.

"Откуда-то бьют. Откуда-то бьют, — настойчиво вертелось у него в сознании, пока он удобней укладывал Валдиса. — Но откуда же, черт возьми?"

Поняв, что товарищу уже не помочь, Базилевич проворно поднялся в башню. Закрыл люк, зарядил орудие и снова припал к прицелу. Очередная цель после вышки по плану, разработанному Фомичевым, была дзот. И сейчас Фомичев и вся его группа ждали, когда этот дзот будет подавлен. Потому что штурмовать его своими силами десантники не могли.

По броне танка, словно кто-то невидимый наклепывал на него дополнительную броню, продолжали стучать пули. Но Базилевич, не обращая на это внимания, искал через прицел дзот. И нашел по вспышкам беспрерывно бьющего пулемета. Под огонь вспышек он подвел и прицельную марку. И третий раз нажал на спуск. Грохнул взрыв. Но дзот оказался покрепче вышки. И Базилевичу пришлось послать в него еще два снаряда, прежде чем огневая точка противника замолчала. Над рекой взвилась красная ракета. Базилевич увидел ее в прицел. Это был сигнал Фомичева: прекратить огонь.

Базилевич приподнял крышку люка и прислушался. Стреляли возле моста, там, где должна была действовать группа Борисова. Огонь вели, как казалось Базилевичу, с той и другой стороны. Били из автоматов. Били из пулеметов. И еще из чего-то посолидней. Но из чего точно, Базилевич понять не мог.

— Валдис! Васька! Оглохли, черти! — услыхал он неожиданно голос Саркисяна.

Базилевич оглянулся. Ашот стоял возле прохода. Увидев, что Базилевич заметил его, быстро нырнул под проволоку и побежал к танку.

— Валдиса убили, — сказал Базилевич.

— Как? — опешил Ашот. — Вы же в танке были. Ашот обошел танк.

— Это они по смотровым щелям били. Вся броня пулями мечена, определил он. — Где же Валдис?

— Тут.

— Фомичев приказал нам всем вместе быть.

— А что там наши делают? — спросил Базилевич.

— Дзот взяли. А что у Борисова — не знаю. Отходить в случае чего будут в нашу сторону.

— Прикроем. Боеприпасов полный танк, — сказал Базилевич.

Помогая друг другу, они подняли Пормалиса, вытащили его на броню, а потом бережно отнесли от танка подальше в сторону и положили на траву.

Ни тот, ни другой не знал, что Валдис был не единственной потерей. Их группа уже поредела ровно на одну треть.

А в танке надрывался телефон. Базилевич взял трубку.

— Раузер! Раузер! Что у вас там происходит? Доложите немедленно! орал в трубке чей-то взбешенный голос.

— Кто это говорит? — спокойно по-немецки спросил Базилевич.

— Обер-лейтенант Радке! Ты что, очумел, мерзавец? — неслось из трубки.

— У нас полный порядок, герр обер-лейтенант, — так же спокойно ответил Базилевич.

— А что там за стрельба?

— По уткам, герр обер-лейтенант, стреляют. Утятины захотелось…

— Что?

— Утятины, говорю, захотелось. Вот и стреляют, герр обер-лейтенант. Приходите. И вас накормим.

— Я тебе покажу, скотина, утятину!

— Сам ты скотина! — не дал ему договорить Базилевич.

В трубке вдруг стало тихо. Потом уже совсем другим голосом спросили:

— Кто это говорит?

— Приходи. Увидишь! — ответил Базилевич и оросил трубку.

…Как только на вышке с грохотом разорвался снаряд, за дорогой ударили пулеметы и автоматы десантников. Это открыли огонь бойцы, которыми командовал Борисов. И тут же, в ответ, заговорили пулеметы дзота. Их было два. И амбразур две. Из одной железная дорога простреливалась на подступах к мосту с востока. Из другой — с запада. И из обеих можно было вести огонь через дорогу.

Второй снаряд разметал охранников на железнодорожном полотне. Те, кто был вместе с Фомичевым, видели это, но сами пока что в бои не вступали. Следующие три снаряда заставили замолчать дзот.

Фомичев, Дзюба, Джафаров и Еремеев стремительно бросились к дзоту. И тут произошло совершенно неожиданное. Проклятый дзот ожил. Оказалось, что у него была еще и третья амбразура, которую десантники в свое время не заметили, и она прикрывала подступы со стороны болота. Из этой амбразуры неожиданно ударил автомат. Очередь навылет прошила грудь Дзюбы и рацию Еремеева. Десантники мгновенно залегли. В ход пошли гранаты. Дзот замолчал. Но младший сержант уже не встал.

Бой теперь шел только за дорогой. Еремеев бросился к Дзюбе, а Фомичев и Джафаров ворвались в дзот. Все в нем было перевернуто и исковеркано взрывами. И все же это была позиция. Дзот господствовал над дорогой и над площадкой зенитчиков.

Протиснувшись под обвалившимися бревнами перекрытия к дырам, образовавшимся на месте амбразур, Фомичев сразу же увидел все как на. ладони. Группа Борисова выгодно использовала внезапность атаки. На площадке возле зениток и в ходах сообщений лежало около десятка убитых гитлеровцев. И примерно столько же отстреливались. Можно было сделать вывод, что блокировать их в блиндажах не удалось. Но и из аппарелей они тоже вылезти не могли. Десантники прижали их плотным пулеметным и автоматным огнем. Сначала Фомичеву показалось, что десантники стреляют все пятеро. Но потом он понял, что их только трое: пулемет и два автомата.

"Сейчас, братва, мы вам поможем", — соображая, как это лучше сделать, думал Фомичев.

— Еремеев! — громко позвал он.

— Я здесь, товарищ лейтенант, — почти над самым его ухом ответил связист.

— Зенитчиков в аппарелях видишь?

— Вижу!

— Выдвигайся вместе с Джафаровым к полотну и с полотна — гранатами! Я вас прикрою!

Положив свой автомат на бревно, Фомичев дал длинную прицельную очередь по серым, высовывающимся над бруствером пилоткам. Движение в ходе сообщения моментально прекратилось. А уже в следующий момент по доскам, бревнам и земляной обсыпке того, что осталось от дзота, защелкали пули. И еще Фомичев успел разглядеть, как Еремеев и Джафаров ловко взбирались по насыпи. Они поднялись на верхнюю площадку и одну за другой бросили в укрытие зенитчиков четыре гранаты. Пыль, поднятая взрывами, не успела осесть, а десантники уже скатились с насыпи по ее противоположному скату и завершили дело с помощью автоматов. Через несколько минут над мостом и его живописными окрестностями сомкнулась тишина. И от этого вдвое громче, так что уже четко слышались даже отдельные взрывы и орудийные выстрелы, загремело на востоке.

V

— Еремеев! — снова позвал к себе радиста Фомичев. — Выходи на связь. Доложить надо.

— Не получится, командир. Отговорила "Роща" золотая… От рации одни воспоминания остались, — ответил Еремеев.

— Тьфу ты, дьявол! — смачно выругался Фомичев. — Значит, мы теперь без связи? Хоть бы сообщить, что полдела сделали…

— Сами разберутся, когда придут, — нашелся Еремеев. — Мост-то целехонек. Даже краска не закоптилась.

Фомичев взглянул на серый стальной пролет и вздохнул:

— Пока все так.

По ту сторону проволочных заграждений, опоясывавших позиции зенитчиков, поднялись Галиев и Пахомов и побежали к тем, кто был с ними в одной группе и теперь не поднимался с земли. Галиев вывел из леса окровавленного Борисова. Чувствовалось, что сержант передвигается с трудом, хотя свой пулемет он нес сам. А Пахомов вынес на руках безжизненное тело Синицына. На помощь ему поспешили Джафаров и Еремеев. Они же принесли и Шарикова. Борисову немедленно сделали перевязку. Две пули насквозь прошли у него через голень. Кость по счастливой случайности осталась цела. Но сержант потерял много крови. Борисов сидел на траве, опершись спиной на бруствер, и виновато улыбался. Словно и впрямь был виноват в том, что его ранили.

— А все-таки задачу выполнили, — сказал он, когда к нему подошел Фомичев.

— Наполовину, Егорыч, — ответил Фомичев. И добавил: — И потеряли троих.

В это время на путях показался Саркисян.

— Как там у вас? — окликнул его Фомичев.

— Валдиса убили.

— Даже четверых, — вздохнув, поправился Фомичев.

— Меня не списывай, лейтенант. Я стрелял и еще стрелять буду, — твердо сказал Борисов.

— Видел я, Егорыч. Это точно, еще повоюем. Да и наши помогут, подбодрил сержанта Фомичев.

— Что с танком делать? — спросил Саркисян.

— Пойдем, посмотрим. Решим на месте, — ответил Фомичев. — Целый он?

— Ставь мотор и поехали. И боеприпасов полно.

— Это хорошо. Пойдем. А здесь… — задержался Фомичев. — Здесь — так: поскольку Егорыч ранен, старшим назначаю Пахомова. Беритесь все немедленно за восстановление дзота. Стенки у него крепкие. Нижняя часть вся целая. Он нам еще послужит. Из него вся округа как на ладони. Подержимся…

И Фомичев вместе с Саркисяном побежали к танку.

Даже беглой оценки местности хватило Фомичеву, чтобы понять: танк занимает на ней ключевую позицию. Его орудие и пулемет надежно держали под огнем не только ближние, но и дальние подступы к мосту с запада. Обойти танк справа не позволяла болотная топь. Лесной участок, примыкающий к дороге слева, гитлеровцы сами только что заминировали. Пробиться к мосту можно было лишь вдоль железной дороги. Немцы могли обойти минное поле еще левее и выйти к мосту через огневую позицию своих зенитчиков. Но тут они неминуемо попадали под огонь дзота. Вывод напрашивался сам собой: танк очень нужен десантникам. Фомичев так и сказал Базилевичу:

— Пока вы здесь будете держаться, фашистам не видать моста как своих ушей.

— С той стороны по насыпи пройти могут, — заметил Базилевич. — Там мы им не помеха.

— Знаю. До вышки доползут. А дальше — под наш огонь попадут, — ответил Фомичев.

— Когда огонь открывать?

— Сам решай. Связи у нас не будет.

— Понял, — коротко ответил Базилевич. — Будем держаться.

Фомичев вернулся в дзот. Десантники уже очистили его от всего лишнего, уложили на место развороченные взрывами бревна и сейчас засыпали их землей. Хоть Фомичев и назначил старшим Пахомова, но руководил всей работой сержант. Он сидел у амбразуры. Чувствовалось, что его мучает боль, но голос звучал громко. И даже не это удивило Фомичева. Рядом с Борисовым на невесть откуда взятом куске брезента лежала целая куча частей и механизмов от немецких пулеметов.

— А это откуда, Егорыч? — спросил Фомичев.

— Велел все битые принести. Сейчас из трех один целый сделаю. Пригодится, — объяснил Борисов.

— Еще как! — обрадовался Фомичев.

— Я тоже думаю. Патронов-то охранники запасли — не перестрелять.

Фомичев понял, что за эту огневую точку, как, впрочем, и за танк, он может быть спокоен. Мысли его были заняты другим. Только теперь, побывав на огневой позиции зенитчиков, в танке, в дзоте, Фомичев по-настоящему оценил, как в общем здорово была организована вся система охраны и обороны моста. И если десантникам удалось так быстро ее разгромить, то только потому, что они смогли взорвать ее изнутри. Взять мост штурмом с внешней стороны было бы очень трудно даже куда большими силами. И вот сейчас Фомичев думал о том, как лучше восстановить эту систему. Он опустился с насыпи на огневую позицию зенитных орудий и зашел в блиндаж, который был оборудован ближе к насыпи. Блиндаж ему не понравился. Он был слишком открыт. Хорошей огневой точки из него бы не получилось. Фомичев поднялся наверх и опустился во второй блиндаж. Под потолком ярко светила электрическая лампочка. Двойные нары, железная печка, стол и скамейка. Вместо стульев ящики. Все это сейчас было перевернуто, сдвинуто со своего места. Но что сразу привлекло внимание Фомичева — крепкие бревенчатые стены. Это было то, что надо. Если выбросить нары второго этажа и на их уровне в стенке прорезать амбразуру, вся опушка прилегающего к позиции зенитных орудий леса будет видна как на ладони. И если в этой амбразуре установить пулемет, из леса безнаказанно не высунется ни одна живая душа,

— "Роща", "Роща", я "Сосна". Я "Сосна". Почему не отвечаете на запрос? Почему не отвечаете на запрос? — без конца пыталась вызвать на связь группу Фомичева радистка разведотдела.

— Ну что? — то и дело спрашивал ее об этом Сорокин.

— Не отвечает, товарищ полковник, — докладывала радистка.

— Продолжайте запросы. Мало ли что может быть, — приказал Сорокин. Он говорил громко, почти кричал, потому что артиллеристы, кажется, вложили всю свою мощь, чтобы пробить брешь в гибкой обороне врага. И наконец пробили. И рота, посаженная на танки, устремилась вперед и прорвалась в тыл противника.

Сорокин тотчас доложил об этом Костромину.

— Товарищ "Второй", я "Девятый". Докладываю: рота пошла по коридору. Спасибо артиллеристам.

— А Фомичев? — устало спросил Костромин.

— Не отвечает, товарищ "Второй".

— Я как чувствовал. Не теряйте связь с ротой. Если потребуется, немедленно поддержим, — сказал генерал. В трубке загудело.

Окрыленный замыслом, Фомичев подозвал Пахомова и Джафарова и объяснил им задачу.

— Делайте так, чтобы вас не достала ни мина, ни граната, — сказал он.

— Егорыч два пулемета собрал. Дайте нам один, — попросил Пахомов.

— Пулемет обязательно. Пойдем посмотрим "эрликоны", — направился к выходу Фомичев. — Может, и их удастся приспособить.

Джафаров нашел возле печки топор и принялся рубить стенку блиндажа, а Фомичев и Пахомов поспешили к зенитным орудиям. Одно из них оказалось совершенно исправным. Фомичев сразу занял место наводчика. Завертел ручки механизмов наводки. Ствол орудия послушно начал опускаться и пошел влево. Фомичев навел орудие на обрыв высокого песчаного берега и надавил педаль. Бум! Бум! Бум!.. — торопливо залаяла зенитка. Кручу окутало облаком пыли.

— В блиндаж бы его затащить, — сказал Пахомов.

— Как ты его затащишь? Ничего. Пока они на подходе будут, и отсюда шарахнуть успеешь, — решил Фомичев. — Запоминай сектора. На рельсах ты их дальше нашего бить можешь. По насыпи, слева, там, где Базилевич их не достанет, не пустишь. Через речку тоже аж до самого поворота переправиться не дашь. Ну а ближе бой подойдет — отползешь в блиндаж.

— А я сейчас тут брустверочек подниму, — вынимая из чехла лопату, сказал Пахомов.

— Давай, — хлопнул его по плечу Фомичев и побежал к дзоту. Десантники уже навели в нем порядок. Настил укрепили, как крепят кровлю в шахте, стойками, употребив на это старые шпалы, целый штабель которых стоял неподалеку на берегу реки. Там, где взрывами с наката и стен сорвало земляную обсыпку, насыпали свежей земли и тоже для прочности обложили шпалами.

Фомичев тоже немедленно включился в работу. Но неожиданно услышал голос Еремеева:

— Фашисты!

Фомичев весь напрягся:

— Где?

Еремеев указал вдоль железной дороги. По полю, по направлению к железной дороге, двигались машины с пехотой.

— Две… три… четыре… пять… — насчитал в бинокль Фомичев. Рота, не меньше…

Машины доехали до переезда и свернули вдоль линии железной дороги. Насыпи в поле почти никакой не было. Машины отлично просматривались со всех огневых точек десантников.

— Посади меня к пулемету, лейтенант, — услыхал вдруг Фомичев голос Борисова.

Сержанта узнать было нельзя. Лицо у него осунулось, посерело, глаза горели лихорадочным блеском. Но в этом блеске чувствовалась и сила, и ненависть к врагу.

— Посади… Я эти МГ знаю. Не подведу, — снова попросил он.

Фомичев. и сам отлично владел трофейным оружием. Но отказать сержанту он не мог.

— Конечно, Егорыч, конечно, — успокоил он Борисова и окликнул Галиева: — Тофик, тащи сюда ящик, чтобы Егорычу было на что опереться.

Борисова усадили за пулемет.

— Еще метров двести — и можно бить, пока они в куче, — сказал он.

— Пусть Базилевич начнет, — остановил его Фомичев,

VI

Гитлеровцы между тем продолжали двигаться вдоль дороги. Они, очевидно, стремились быстрее укрыться в лесу, и этот небольшой открытый участок решили проскочить, что называется, с ходу. Риск при этом был не так уж велик. Пулеметный огонь, не говоря уж об автоматах, на таком расстоянии был малоэффективен. Они не знали точно, что произошло в зоне моста. Не имели данных о том, что там сейчас делается, полезли нахально, надеясь на свое численное превосходство. И поплатились за это. Когда до леса оставалось метров сто — сто пятьдесят, грохнуло орудие Базилевича. Снаряд ударил в кузов грузовика. Тотчас же взорвался бензобак. Грузовик мгновенно окутался огненным облаком. Колонна остановилась. Солдаты посыпались на землю, торопливо устремляясь по полю к лесу. Последовал второй выстрел. Жарким бензиновым пламенем охватило вторую машину. А в скопление, солдат врезалась очередь снарядов автоматической зенитной пушки.

Попав под губительный перекрестный огонь бывших своих орудий, враги перебежками двинулись по густой ржи и уже через полчаса подошли к реке. Но теперь они уже не лезли на рожон, а делали все расчетливо. В воздухе, перекрывая гул непрерывно нарастающей на востоке канонады, что-то надсадно просвистело, и на полотне железной дороги громыхнул взрыв. Второй взметнул луговину перед проволочным заграждением на позиции зенитчиков. Пахомов, не дожидаясь третьего взрыва, кубарем скатился под колеса пушки. Это его спасло. Не одна, а три мины разорвались на площадке перед блиндажами. Площадку окутало дымом и пылью. В воздухе тонко запели осколки. Ударили еще три мины. И на песчаную отмель из леса высыпало десятка два солдат. Речушка в этом месте была неглубока, и враги полезли в воду без всяких переправочных средств. Пахомов, выглядывая из-за бруствера, видел все это, как говорится, краешком глаза. Видел и то, как вторая группа противника продвигалась вперед по левой стороне насыпи. Базилевич и Саркисян остановить их не могли. Для дзота они тоже были недосягаемы. Враги чувствовали это и лезли по насыпи все ближе и ближе к мосту. Сбить их отсюда мог только Пахомов. И он сделал это. Едва очередная серия мин обрушилась на площадку, он проворно забрался на место наводчика и открыл огонь. Колючие огоньки трассеров слились в сплошную нить, протянувшуюся от площадки к насыпи. Автоматическая пушка посылала в цель снаряд за снарядом. Гитлеровцы посыпались с насыпи, будто их помело ветром. Они вскакивали, бежали, падали…

Очередные разрывы мин подняли на площадке зенитчиков новую волну пыли. Но прежде чем ветер унес ее в сторону приближающегося фронта, частые выстрелы автоматической пушки вдруг оборвались.

— Паша! — предчувствуя недоброе, крикнул Фомичев Пахомову. — Па-ша!

Ему никто не ответил. А когда порыв ветра окончательно развеял пыль, все в дзоте увидели, что Пахомов неподвижно уткнулся лицом в казенник пушки. Из блиндажа выскочил Еремеев, добрался до него по ходу сообщения, снял с сиденья и уложил на дно аппарели.

Что произошло дальше, разобрать не удалось. Враги усилили огонь по площадке. А потом неожиданно перенесли его на дзот. Огневую точку закрыли столбы разрывов.

Десантники, что называется, ослепли. А в данной ситуации надо было знать, что делается вокруг. И Фомичев, оставив дзот, пробрался в траншею.

Гитлеровцы, почувствовав, что по ним не стреляют, снова настырно полезли к мосту. Одна группа продолжала продвигаться по насыпи вдоль дороги и уже почти достигла наполовину снесенной снарядом вышки. Другая, широко растянувшись в цепь, двигалась по кустам уже по правому берегу речушки. Фомичев вернулся в дзот.

— Галиев! Срочно с ручным, пулеметом: в траншею, останови их на насыпи, — приказал он.

Галиев, схватив пулемет, вихрем вылетел из дзота.

— Нас обходят слева, Егорыч! — опустился возле Борисова Фомичев.

— Вижу, — ответил сержант и нажал на спуск пулемета.

Пулемет заговорил сердито и длинно. Было видно, как гитлеровцы сразу заметались по кустам. "А что же там Джафаров? Еремеев? Неужели не успели прорубить? — думал Фомичев. — В два пулемета мы бы мигом выгнали всех из кустов". Фомичев даже не предполагал, что его догадка верна только наполовину. Что Джафаров, обливаясь потом, и в самом деле никак не может пробить толстую бревенчатую стену. А Еремеев никогда уже не поможет — ни ему, ни Борисову, ни кому-либо другому. Потому что, сняв с сиденья наводчика Пахомова и положив его возле пушки, он в следующий момент сам, пораженный сразу двумя осколками, свалился на землю рядом с ним. И еще Фомичев подумал о том, что, очевидно, он сделал одну большую ошибку. Как только ему стало известно, что их рация разбита, надо было, не теряя ни минуты, послать кого-нибудь на связь с нашими к фронту. Потому что, если даже они отобьют и эту атаку, и еще, и еще одну, гитлеровцы все равно вернут себе мост и при последующем отступлении непременно взорвут его. Ибо самое большее, сколько могут продержаться десантники, это до темноты.

Борисов продолжал вести прицельный огонь. Фомичев, видя это, поспешил посмотреть, что делается у Галиева. Десантник сидел на дне траншеи, пытаясь обнажить раненное осколком плечо. Разорвав на нем комбинезон, Фомичев выдернул торчавший из плеча осколок и крепко стянул рану бинтом. Галиев вытерпел все это, не вскрикнув.

— Ползи в дзот! — стараясь перекричать грохот стрельбы, крикнул Фомичев и лег за его пулемет.

Капитан Тодорский был немало озадачен, когда связной доложил ему, что высланная впереди отряда группа разведчиков отчетливо слышит интенсивную стрельбу в районе моста. Это сильно меняло ситуацию. Ни о какой внезапности удара по врагу, на которую польские партизаны возлагали особую надежду, и думать было уже нечего. Однако на общий замысел командира отряда это не повлияло. Грохот стрельбы, доносившийся с фронта, сливался с шумом ближнего боя. И казалось, что Красная Армия где-то уже совсем-совсем рядом. Это подбадривало, прибавляло сил, партизаны спешили.

Когда до моста осталось, что называется, рукой подать, перед Тодорским появился капрал Берек.

— Мост уже у русских, пан капитан. Это гитлеровцы пытаются взять его обратно, — доложил он Тодорскому.

— Вы в своем уме, капрал? — не поверил Тодорский.

— А с кем же тогда гитлеровцы воюют, пан капитан? — вопросом на вопрос ответил капрал. — Кроме нас, партизан в округе нет!

— А может, это и не гитлеровцы?

— Я сам отлично видел их в бинокль, пан капитан, — ответил Берек.

— Вот так! — многозначительно проговорил Тодорский. — Сколько противника?

— Не больше полуроты, пан капитан.

— Как они действуют?

— Небольшая группа прорывается к мосту вдоль дороги с запада. Основные силы перешли речку и атакуют русских по кустарнику с востока. Взвод минометов ведет непрерывный огонь из лощины триста метров южнее моста, с этой стороны речки, — доложил Берек.

Тодорский думал недолго. От природы решительный человек с цепкой хваткой, он быстро оценил обстановку. Тотчас же перенацелил взводы и сам во главе группы автоматчиков двинулся прямо к огневой позиции минометчиков. Удар партизан был стремительным. И оказался для гитлеровцев совершенно внезапным. Очутившись под перекрестным огнем десантников и партизан, гитлеровцы сопротивлялись недолго. Часть из них была скоро уничтожена, часть сдалась в плен. Их посадили в блиндаж. Впрочем, пленные не выказывали ни малейшего желания бежать или даже высовываться из блиндажа.

Встреча польских партизан с советскими десантниками была очень теплой. Находившийся в отряде фельдшер немедленно осмотрел и сделал перевязки Борисову и Галиеву.

Командиры тоже зря времени не теряли.

— Лейтенант Фомичев, — представился Фомичев.

— Капитан Тодорский, — назвал себя Тодорский.

— Ты спроси, как обращаться? Как там у них положено? — попросил Базилевича Фомичев.

— Товаришч, — улыбнулся Тодорский.

— Тогда понятно, — тоже улыбнулся Фомичев. — Спасибо, товарищ капитан. Вовремя подоспели. А то пришлось бы вам этот мост у немцев отбивать.

— Мы так и намеревались, — ответил Тодорский. — Взять и взорвать!

— А задача — сохранить. Любой ценой сохранить до подхода наших войск, — объяснил Фомичев.

— Все сделаем, — понял, что требуется, Тодорский. — Давайте готовить оборону.

Все повидал за годы войны десантник Николай Гаврилович Фомичев. Прыгал с разных высот, с затяжкой и без затяжки. Брал "языков", подрывал эшелоны, взрывал мосты. Однажды даже угнал немецкий танк. Но воевать вместе с иностранцами до сих пор ему не приходилось. Однако встретились не просто иностранцы. Встретились союзники, друзья. И дело заспорилось.

Тодорский прежде всего выслал в трех направлениях боевое охранение. Небольшое, по два человека с ракетницами. А на мосту выставил наблюдателя. Тем временем партизаны перетащили за насыпь только что отбитые у врага минометы. Здесь они были надежно укрыты от пуль и снарядов, имея возможность обстреливать все подходы к мосту.

VII

Партизаны быстро дооборудовали блиндаж. Сделали в нем две амбразуры и установили пулеметы. Выкатили из аппарели зенитную пушку и поставили ее на танкоопасном направлении — на подходе к мосту со стороны фронта. Джафаров и Базилевич, которому теперь постоянно приходилось выполнять роль переводчика, заняли место в дзоте. Борисова и Галиева вместе с группой раненых партизан эвакуировали в глубь болота за линией железной дороги.

Партизаны начали оборудовать для себя позиции в лесу, когда вдруг за рекой в небо взлетела зеленая ракета. Это был сигнал их боевого охранения. И почти тотчас же загремели орудийные выстрелы и вокруг моста взметнулись черные фонтаны земли. Какая-то отступавшая с фронта вражеская часть с ходу атаковала защитников моста. Четыре штурмовых орудия и пехота на бронетранспортерах устремились на десантников и партизан. О, это были совсем не те вояки, каких только что растрепали на берегу речушки. Эти воевали умело.

Штурмовые орудия, стреляя прямой наводкой, заставили замолчать блиндаж. Пехота спешилась с бронетранспортеров и, развернувшись цепью, пошла на мост. Она шла без выстрелов. Не слышно было подгоняющих команд. Солдаты знали свой маневр. Но когда они подошли к мосту метров на полтораста, блиндаж вдруг ожил. Длинная очередь пулеметного огня заставила врагов остановиться. А потом и вовсе залечь. Штурмовые орудия, продвигаясь в это время вперед, вдоль речушки, залезли в густой кустарник и на какой-то момент потеряли цели. По бронетранспортерам ударила зенитная пушка. На пехоту врага посыпались мины партизан. Но гитлеровцы не повернули вспять. Штурмовые орудия тем временем вновь перешли на прямую наводку. Огонь их был губителен. Окончательно замолчал блиндаж. Прямым попаданием снаряда искалечило и перевернуло зенитную пушку. Штурмовое орудие вылезло на насыпь. Огневая позиция минометов открылась перед ним как на ладони. Выстрел! И на том месте, где только что стоял миномет и работал его наспех сформированный расчет, задымилась черная воронка. Но и штурмовое орудие не осталось безнаказанным. Саркисян давно уже держал на прицеле мост и насыпь. И едва орудие загрохотало по шпалам, тотчас навел на него пушку танка. Первый же снаряд, выпущенный Саркисяном, сорвал со штурмового орудия гусеницу. Самоходка остановилась и прекратила стрельбу. Очевидно, гитлеровцы никак не могли определить, откуда по ним бьют из пушки. Саркисяну это дало возможность навести свое орудие точнее. Он выстрелил вновь. Снаряд проломил броню и взорвался внутри самоходки. Это вызвало взрыв всех находившихся в ней боеприпасов. Второе штурмовое орудие, вырвавшееся вперед вдоль речушки, почти у самой воды партизаны подорвали связкой гранат.

И все же, несмотря на нанесенные врагу потери, остановить его совсем или хотя бы подольше задержать не удалось. Как только штурмовые орудия разбили блиндаж и окончательно замолк его последний пулемет, гитлеровцы снова поднялись в атаку.

Фомичев и Базилевич по траншее пробрались к Тодорскому.

— Надо немедленно контратаковать! Иначе они сбросят нас в болото! прокричал Фомичев. Тодорский согласно кивнул:

— Да. Но надо собрать все силы в кулак. А один взвод у нас там, на опушке, — указал он в сторону закопанного в землю танка.

— Лучше ударим с двух сторон, — предложил Фомичев. — Если вы не возражаете, я сам поведу тот взвод.

— Согласен, товаришч лейтенант, — ответил Тодорский и что-то сказал своему связному. Молодой партизан, выслушав приказ командира, лихо взял под козырек.

— Он передаст приказ капитана командиру взвода, — объяснил Базилевич.

Все трое бегом направились к взводу на опушку леса. Там не задерживались ни на минуту. Задачу командиру взвода объяснили тоже почти на ходу. К речушке подбежали в тот момент, когда гитлеровцы, прикрываемые огнем штурмовых орудий, уже вплотную подошли к насыпи. Дзот молчал. Он почти напрочь был срыт снарядами. Но на насыпь гитлеровцам не давал подняться танковый пулемет Саркисяна. Он бил, не умолкая. И это снова на какой-то момент прижало врага к земле.

— У-р-а! — что было сил закричал Фомичев, увлекая за собой партизан.

— У-р-а! — подхватили партизаны, устремляясь вперед.

Из-за насыпи в фашистов полетели гранаты. А следом за ними, едва в накаленном боем воздухе просвистели осколки, поднялись основные силы отряда. Тодорский, стреляя на бегу из автомата, скатился с насыпи одним из первых. Больше Фомичев его не видел. Дрались в кустах прикладами, ножами, били короткими очередями. Партизаны сражались отчаянно. Но фашисты совершенно озверели. Внезапность атаки, особенно удар с тыла, поначалу явно вызвали у них замешательство. Однако скоро они поняли, что партизан немного, численный перевес на их стороне, и начали теснить поляков к речушке. У гитлеровцев было еще и то преимущество, что их поддерживали и прикрывали два штурмовых орудия — подвижные бронированные огневые точки. Это преимущество очень скоро оказалось настолько существенным, что успех явно склонился на их сторону.

— Останови самоходки! — приказал Фомичев Базилевичу.

Десантник проворно снял с пояса две последние оставшиеся у него гранаты, разорвал индивидуальный пакет и связал их бинтом.

— Одну остановлю, — крикнул он Фомичеву и бросился навстречу штурмовому орудию.

— А вторую я сам! — вдогонку ему прохрипел Фомичев.

Базилевич выполнил приказ. Скоро в том направлении, куда он рванулся, раздался взрыв, и одно штурмовое орудие остановилось.

Фомичев видел, что немецкая самоходка закрутилась на одном месте. И еще он видел, что второе штурмовое орудие ползет прямо на него.

— Отсеките от него пехоту! — крикнул Фомичев партизанам. — Отсеките пехоту!!

У Фомичева тоже были две гранаты. Но не было даже бинта, чтобы сделать из них связку. Тогда он снял ремень с автомата. Стянул гранаты этим ремнем и лег за куст на пути у самоходки. Но враги увидели его. И сами бросили под тот же куст гранату. Фомичев почувствовал тяжелые удары в спину и левое плечо. Рука сразу же выронила автомат. А самоходка ползла. И когда до нее осталось три-четыре метра, лейтенант, превозмогая страшную тяжесть во всем теле, швырнул под ее гусеницу гранаты. Больше он уже ничего не видел и не слышал. Последней мыслью его было: "Ничего. Теперь капитан их остановит". Фомичев не знал, что Тодорский погиб уже в самом начале их контратаки.

Зажав партизан и десантников в огненном кольце, гитлеровцы готовились к последнему натиску, последнему нажиму. Казалось, что судьба сражавшихся за мост бесповоротно решена. Партизаны и сами понимали, что смогут продержаться от силы каких-нибудь полчаса. Кончались боеприпасы. Все меньше оставалось их самих. Но тут, как это случалось только на войне, произошло чудо.

Совершив в тылу врага стремительный бросок вдоль железнодорожной линии, наш танковый десант подоспел к мосту в самый критический момент. Когда защитникам моста уже казалось, что врага не остановить, за спиной у фашистов вдруг загрохотали выстрелы, и на берегу речушки, где сосредоточились бронетранспортеры, один за другим начали рваться снаряды.

Бой закончился быстро. Мост был сохранен. А потом по настилу, уложенному вдоль его металлического пролета, прогромыхали сотни машин, проехали тысячи солдат. И никто из них тогда не обратил особого внимания на высокий холм свеженабросанной земли, который сразу же после боя вырос на месте бывшего дзота. Все понимали, что это обыкновенная братская могила, каких в ту пору немало встречалось повсюду, где проходила война.

ЭПИЛОГ

Плотный, широкоскулый, с большими залысинами на седеющей голове мужчина мягко положил руку на плечо водителя и сказал:

— Спасибо, сынок. Отсюда мы, пожалуй, пешочком дойдем.

Сказал и посмотрел на своих попутчиков. Один из них, тот, что был посмуглее лицом, согласно кивнул:

— Конечно!

Сидевший тут же, в машине, переводчик перевел то, что сказал широкоскулый. Машина послушно остановилась. Из нее вышли четверо: бывший сержант Егор Егорович Борисов, бывшие рядовые Тофик Галиев и Ашот Саркисян. Четвертым был переводчик — такой же молодой, как водитель, парень. Водитель достал из багажника большую корзину с цветочной рассадой. Вместе с переводчиком они понесли ее за гостями.

Шли молча, с любопытством оглядывая все по сторонам. Мало что изменилось в этом болотистом уголке. Но воронки от снарядов и мин заросли. Их уже совсем нельзя было различить. Дошли до поворота речушки и сразу увидели красный мост.

— А тогда вроде серый был, — заметил Борисов.

— А по-моему, коричневый, — понимая, о чем он говорит, ответил Саркисян.

— Маленький. А народу сколько за него легло! — сказал Галиев.

Прошли еще немного. Левее моста появился холм. Вокруг него стояли люд", человек двести, а может, и больше. А над всеми ними возвышался каменный обелиск, наполовину закрытый белым покрывалом.

— Гляди-ка, какой отгрохали! — даже удивился Борисов.

— Давай быстрей. Ждут ведь, — поторопил друзей Галиев. — Терпеть не могу опаздывать.

Все прибавили шагу. От толпы отделился высокий человек старше средних лет и быстро пошел навстречу гостям.

— А ведь это Берек, — взволнованно сказал Саркисян. — Вот молодец, и время его не берет. Такой же!

— Не скажи. Когда прошлый раз приезжали, вроде похудей был, — заметил Борисов.

— Конечно. И он не молодеет, — сказал Галиев. Они встретились и расцеловались, старые боевые друзья. И поспешили к обелиску. Начался митинг.