Марамбалль проснулся, открыл глаза и невольно прищурился от непривычного яркого света. Повернув голову к окну, Марамбалль увидел между двумя высокими домами полосу голубого неба.
Он быстро вскочил с кровати и замахал руками. Марамбалль видел руки в момент их движения! Схватив кресло, он поставил его на середину комнаты. И он видел его там, куда перенёс. В мире больше не было двойников и призраков! Световые отображения вещей слились с самими вещами. Сомнения не могло быть: свет приобрёл свою обычную скорость. Может быть, она была ещё несколько и меньше трёхсот тысяч километров в секунду, но это могло интересовать только астрономов. Для практической жизни, в пределах земных явлений, разница в какие-нибудь четыре километра, даже в несколько десятков километров была совершенно неощутима.
Марамбалля охватила безумная радость, как будто он вернулся из мрачной страны теней на родную землю, — в сияющий мир реальных вещей, голубого неба, зелёных деревьев.
Он весело запел, закружился но комнате. И эту радостную песнь возвращения к жизни подхватили жильцы его дома, уличные прохожие, весь город, весь мир. Отовсюду слышались возбуждённые, весёлые голоса. Как будто мир проснулся после долгой и тяжкой болезни, сопровождаемой бредовыми кошмарами, и вдруг почувствовал себя здоровым и бодрым. Люди пели, смеялись, поздравляли друг друга. Шофёры и вагоновожатые, не ожидая официального разрешения, пускали машины и трамваи на полный ход. Ревели сирены, трещали звонки, разноголосый шум и гам до краёв наполнил город, который забурлил, как закипевший котёл.
— Великолепно! Изумительно! Прелестно! — кричал Марамбалль, не опасаясь, что его сочтут безумным. Он без всякой осторожности уселся в кресло и постучал по ручке кулаком.
— Это вещь, а не призрак! Царство призраков окончилось!
Да, царство призраков окончилось, и в ту же минуту произошла переоценка всех ценностей. Хитроумные политические комбинации и международные соглашения — явные и тайные — вновь приобрели ценность, смысл и интерес.
Марамбалль тотчас вспомнил о деле номер 174, которое ещё покоилось под матрацем Лайля.
«Теперь папку будет, пожалуй, труднее извлечь незаметно, — подумал Марамбалль. — Но как-нибудь я всё же раздобуду её. Однако надо торопиться. Теперь папка может быть легко обнаружена. Довольно будет Лайлю или служанке случайно отвернуть угол матраца, как они тотчас увидят папку».
Марамбалль быстро оделся и пошёл к Лайлю.
Англичанин встретил его с обычным спокойствием. Даже конец «светопреставления» не оживил его. Он, как всегда, сосредоточенно сосал свою трубку, внимательно разглядывая гостя сквозь клубы дыма. Марамбаллю показалось, что на этот раз Лайль только несколько больше прищуривал свои бесцветные глаза, — как будто он чуть-чуть насмешливо улыбался одними глазами.
Эта едва уловимая улыбка несколько обеспокоила Марамбалля, но Лайль заговорил, и Марамбалль, слушая его слова, успокоился и начал улыбаться сам.
— Вы слышали, конечно, историю, которая произошла на свадьбе барона Блиттерсдорфа и Вильгельмины Леер?
«Так вот что вызвало тень улыбки на этом каменном лице», — подумал Марамбалль и простодушно ответил:
— Нет, не слышал.
Лайль посмотрел на него недоверчиво, но подробно рассказал о неизвестном в полумаске, поцеловавшем Вильгельмину.
— Таким образом, ваш соперник кем-то отомщён, — закончил Лайль рассказ. — Признайтесь, этот инкогнито[21] в полумаске были вы?
Марамбалль сделал удивлённое лицо, не выдержал и беззаботно рассмеялся.
— От вас ничего не скроешь!
— И лейтенант, конечно, знает, что это были вы?
— Разумеется.
— Но ведь он теперь убьёт вас. После такой шутки вам не безопасно оставаться в Берлине.
— Нет, он не убьёт меня. Он принуждён будет проглотить это оскорбление, — ответил Марамбалль.
— Лейтенант как будто не принадлежит к людям, которые способны молча перенести такое оскорбление.
— Он и не перенёс. Вы знаете, что лейтенант двумя выстрелами в голову уложил меня наповал. Но, к его несчастью, он убил только «Марамбалля-второго» — мой призрак. В этом он мог вполне убедиться, видя, как сладко поцеловал живой Марамбалль-первый его молодую жену.
— Лейтенант узнал вас под полумаской?
— Вероятно. Кроме того, он получил от меня «визитную карточку» — моё свадебное поздравление.
— А! это тот таинственный пакет, который всех так заинтересовал? Что он содержит в себе? Говорят, лейтенант отказался сообщить об этом даже Вильгельмине и её отцу.
Марамбалль многозначительно шевельнул бровями, поднялся и зашагал по комнате, незаметно приближаясь к кровати.
— Я вам всё объясню. Лейтенант вошёл в комнату так неожиданно, что действительно мог уложить меня на месте. Но всё же я услышал и узнал его шаги и успел отбежать в сторону. Пули пролетели так близко от моего лица, что я почувствовал удар воздуха. Чтобы ввести лейтенанта в заблуждение, я застонал. — Марамбалль счёл лишним сообщать Лайлю маленькую подробность этого происшествия о том, как он нырнул под стол. — Так вот. Сделав своё злое дело, лейтенант поспешил уйти. А я, успокоив соседей, приготовил свой фотографический аппарат, который, по обыкновению, у меня всегда заряжён, и начал ждать проявления. Таким образом, я заснял всю последовательность событий: себя, сидящего за столом, и лейтенанта, стреляющего в пустое кресло. Вы понимаете, что когда проявился «призрак» лейтенанта, то меня уже не было на кресле, хотя лейтенант в момент выстрела и видел моё отражение. Эти последовательные снимки являются бесспорным доказательством преступления лейтенанта — покушения на убийство. Если оно не окончилось настоящим убийством, то только благодаря «фокусу» светопреставления, давшему мне возможность избегнуть опасности в последний момент. Для большей убедительности я сложил два негатива: один с изображением меня, сидящего на кресле, и другой — с изображением лейтенанта, стреляющего в меня. Так как обстановка комнаты была неизменна, то получилась полная картина покушения на убийство.
Марамбалль уселся на краю кровати, опустил руки и, раскачиваясь, незаметно запустил пальцы под матрац.
— И эту фотографию вы поднесли лейтенанту?
— Целых три снимка: меня, его и один снимок «синтетический». Теперь вам должно быть всё понятно. Лейтенант предупреждён, что в моих руках есть документ, который может изобличить его в каждую минуту, если только он начнёт преследовать меня. Идти из-под венца в тюрьму не очень-то приятно.
— Лейтенант имеет слишком большие связи. Он может потушить дело.
— Едва ли. Ведь фотографии я могу опубликовать в иностранной прессе. Такой скандал, если он даже не дойдёт до судебного процесса, повредит лейтенанту весьма ощутительно. Этого мало. Копии фотографий я могу передать также Вильгельмине. Она узнает, что её муж преступник. Помимо того, что это испортит их отношения, Вильгельмина всегда сможет пустить в ход это орудие против мужа, и он окажется в руках своей жены.
Марамбалль всё глубже запускал пальцы под матрац, но, к его ужасу, не нащупывал папки. Лайль сидел вполоборота к нему и дымил.
— И в ваших руках? Чего доброго, вы сделаетесь другом дома, — иронически сказал Лайль.
— Это… будет видно… — несколько растерянно сказал Марамбалль.
Папка исчезла… Но Марамбалль ещё не терял надежды, что она случайно сдвинута, и продолжал ёрзать по кровати.
— Но отчего же вы сразу не предъявите в суд ваши изобличающие фотографии?
— На это у меня есть свои соображения. Лайль вдруг круто повернулся к Марамбаллю и, глядя прямо ему в глаза, сказал:
— Не ищите, там нет папки.
Марамбаллю показалось, будто скорость света вдруг уменьшилась до нуля. В глазах его потемнело.
— Как?.. пап?.. какой папки?.. — пролепетал он заикаясь.
— Ну, разумеется, той самой, которую вы положили мне под матрац.
— Я не клал никакой папки!
— Тем лучше, — спокойно ответил Лайль. — Значит, папка сама пожаловала ко мне, и я могу распоряжаться ею.
— Послушайте, Лайль, — взмолился Марамбалль, — мой друг, верните мне папку! Я с опасностью для жизни похитил её из дома Леера.
— Послушайте, Марамбалль, — ответил Лайль, — вы мой друг, и вы поступили так вероломно, подкинув мне краденый документ…
— Но мне ничего больше не оставалось делать… за мной гнались, я не был уверен, что мне удалось замести следы… Ваша квартира… экстерриториальность.
— Вы могли скомпрометировать не только меня, но и всё английское посольство. Почему вы не воспользовались экстерриториальностью вашего посольства, которое находится рядом? Никаких оправданий! Уж если дело номер сто семьдесят шесть попало ко мне, я не выпущу его из рук.
— Дело номер сто семьдесят шесть? — переспросил Марамбалль. — Простите, вы ошибаетесь! Дело номер сто семьдесят четыре.
— Никакого дела номер сто семьдесят четыре у меня нет, — ответил Лайль.
— Вы лжёте!
— Что-о? — Лайль сжал сухой жилистый кулак, покрытый с тыльной стороны веснушками. — Я лгу?
Если вы не возьмёте обратно своих слов, то сейчас же перелетите с территории английского посольства на территорию французского, — угрожающе сказал он. Их дружба не выдержала серьёзного испытания. Марамбалля так взбесило поведение «друга», что он готов был померяться с ним силами: раздвинув локти, он тоже сжал кулаки, готовясь отразить удар.
Но в это время неожиданно заговорил рупор радиоприёмника, и первые же слова, которые раздались в комнате, заставили друзей-врагов остановиться и прислушаться.
— Алло! Алло! Всем, всем, всем! Слушайте! Слушайте! «Светопреставление» окончилось, но оно может повториться!
«Этого ещё недоставало!» — подумал Марамбалль и, опустившись в кресло, начал слушать.
— Чтобы понять, какие причины вызвали замедление света, необходимо прежде всего выяснить сущность света.
Марамбалль совсем не был расположен слушать научные лекции, в особенности в решительный момент борьбы за обладание делом номер 174. Но… «светопреставление» может повториться! А если оно повторится, все дела потеряют смысл. Во всяком случае интересно знать, каковы шансы на повторное «светопреставление»… И он покорился необходимости выслушать скучные сообщения, под которыми, однако, скрывались самые жизненные интересы. Лайль молча стоял, прислонясь к столу, и тоже слушал.
— В настоящее время, — говорил радиорупор, — существует две теории света: атомная и волновая. Атомная теория утверждает, что всякий источник спета представляет собою нечто вроде батареи, обстреливающей окружающие тела ураганным огнём, причём снаряды посылаются равномерно по всем направлениям и летят прямолинейно. Скорость их полёта обычно постоянна и равняется в пустоте трёмстам тысячам километров в секунду. В случае же прохождения света в другой среде — воздух, стекло, — скорость света хотя и очень велика, но несколько иная.
При попадании в какую-нибудь материальную мишень световые атомы не разрываются, как артиллерийские снаряды, но или застревают в этой мишени (поглощение света), или отскакивают от неё рикошетом (отражение света), или же, наконец, проходят внутрь и распространяются далее, но уже в несколько отличном от первоначального направления (преломление света). Так в общем смотрел на природу света Ньютон. Взгляды эти господствовали в течение века, но были вытеснены волновой теорией, о которой скажем ниже, и вновь возродились в так называемой квантовой теории света (от латинского «квантум» — «количество, порция»).
По квантовой теории, «атомы света» являются материальными частицами и отличаются от обыкновенной материи только тем, что не имеют той прочности, «вечности», которой обладают все материальные атомы. Атомы света «рождаются» за счёт переизбытка энергии того атома, который их выбрасывает, «живут», то есть существуют, во время своего полёта от выбросившего их атома до другого и, наконец, «умирают», то есть исчезают, превращаясь в энергию последнего.
Теперь посмотрим, от каких причин могло произойти уменьшение скорости света, исходя из атомной теории света. Допустим, что между солнцем и землёй в мировом пространстве появилась какая-то преграда, в виде ли газа или какого-нибудь иного неизвестного нам состояния сильно разрежённого материального вещества. Если бы это вещество поглощало атомы света, то наша земля погрузилась бы в темноту. Равным образом свет не дошёл бы до нашей земли, если бы он оказался отражённым этой преградой на пути. Наконец, при преломлении света лучи света могли бы изменить направление, но не скорость. Остаётся одна гипотеза, на которую мы указали: замедление света при прохождении через неведомую нам преграду. Что это за преграда, остаётся невыясненным. Быть может, это особого рода туманность. И если эта туманность напоминает по своей форме те, которые мы наблюдаем в телескоп, то весьма вероятно, что и эта неизвестная туманность имеет вид спирали. А в таком случае наша земля в своём движении вместе со всей солнечной системой может пересечь ещё не один «завиток» этой туманности, и тогда эффект замедления света может произойти вновь.
Поэтому правительство настоятельно рекомендует иметь наготове звуковые сигнализационные аппараты и прочие приспособления, созданные во время «светопреставления», для регулирования уличного движения и трудовых процессов.
Так обстоит дело, если мы будем исходить из атомной или квантовой теории света.
Что касается волновой теории, то световые колебания представляются ею как силовые, то есть как быстрые периодические изменения в каждой точке пространства электрических и магнитных сил, исходящих из источника света. По волновой теории, волны видимого света ничем не отличаются от всем известных радиоволн. Скорость радиоволн равна скорости света. Замедления в скорости радиоволн мы как будто практически не наблюдали. Однако нам приходилось наблюдать одно весьма странное и непонятное явление. Как известно, радиоволна обегает вокруг всего земного шара в очень короткий промежуток времени (1/7 доля секунды) и вновь попадает в место отправления, как «эхо». Таким образом, вы можете многократно принять волну, посланную вами вокруг земного шара. Но отмечены случаи, когда радиоволна, отправленная станцией, куда-то «пропадала» и не возвращалась целые минуты, — десять, двенадцать минут! Где блуждала она? Очевидно, где-нибудь в мировых пространствах, пока не вернулась, быть может, отражённая каким-нибудь небесным телом. Что изменило её направление, мы не знаем. Но мы знаем, что радиоволна пришла с опозданием в двенадцать минут, хотя скорость её «полёта», вероятно, была не меньше обычной. Если же свет является по своей природе такой же электромагнитной волной, то не произошло ли с ним такого же явления, как и с блуждающей радиоволной?
Как бы то ни было, но причины, вызвавшие замедление света, могут повториться. И поэтому ещё раз: осторожность, осторожность и выдержка.
Радиопередача прекратилась. Марамбалль посмотрел на Лайля.
Лайль молчал.
— Зачем им это понадобилось? — сказал Марамбалль. — В конце концов ничего определённого. Одни гипотезы. Мы и без них знали, что то, что произошло раз, может произойти и другой раз. Теперь не время читать лекции! Но мы не кончили с вами разговора, Лайль. Это проклятое радио…
— Я думаю, конец разговора будет не в вашу пользу, Марамбалль, — сказал Лайль, опять сжимая кулак. Марамбалль напыжился, как петух, готовый к бою.
Но в этот момент кто-то постучал в дверь. Лайль двинулся к двери, как будто не замечая Марамбалля, стоявшего на пути, и Марамбалль должен был свернуть в сторону.
* * *
В комнату вошёл Метакса Всё лицо его улыбалось, белые зубы сверкали, маслянистые глаза лоснились как никогда.
— Здравствуйте! Вас двое? Это хорошо! Я был у вас, Марамбалль, ночью был, — такое дело. Швейцар сказал — вы дома, но я не достучался и ушёл Крепко спите. Честный человек всегда крепко спит.
«Так вот кто был у меня ночью, как это я не догадался, — подумал Марамбалль. — Но у Метаксы нет бороды. Или он был загримирован?»
— Дело есть, большое дело! — продолжал Метакса.
— А какой номер вашего дела? — шутливо спросил Лайль Он уже был спокоен, как всегда.
— Хо-хо, вы угадали Дело номер сто семьдесят четыре.
— Что-о? Не может быть. Дело номер сто семьдесят четыре у меня, то есть у Лайля.
— Не может быть, дело номер сто семьдесят четыре у меня, — ответил Метакса.
— О тайном соглашении между Германией и Советской Россией?
— О соглашении между этими странами, — ответил Метакса.
— Но ведь это дело я собственными руками взял со стола Леера, — не удержался Марамбалль.
— Значит, вы впопыхах взяли «призрак» этого дела. Вернее, вы взяли какое-то другое дело, которое лежало под папкой номер сто семьдесят четыре, а эту папку я взял за две-три минуты до вас Уходя, я даже слышал, как вы вошли в кабинет, и догадался, что это вы. Вы сами наказали себя. Я предлагал вам сделку, — помните, в театре? Вы отказались, пожалели тысячи марок; тогда я решил действовать сам.
— Надеюсь, теперь вы извинитесь передо мною? — спросил Лайль.
— Да, простите! Но кто бы мог думать? Какой я был осёл! Мне нужно было поднести папку к самым глазам… Но где она, покажите мне её?
Метакса улыбнулся грустной улыбкой глаз и хитрой — румяных губ.
— Пять тысяч марок! «Имера» — очень хорошая газета, но она не заплатит мне и шестисот. А мне надо жить и закончить образование.
— Пять тысяч! — возмутился Марамбалль. — Но это грабёж! Это нечестно, Метакса, вы выкрали у меня дело из-под рук.
Метакса улыбался всё так же грустно и хитро.
— Это очень дёшево. За дело номер сто семьдесят четыре можно получить двадцать, тридцать, сорок тысяч.
— Две, ну, три тысячи марок я могу вам дать, Метакса. А если вы не согласитесь, то я… я донесу на вас!
— Ну и что же? — невозмутимо ответил Метакса. — Вы — на меня, я — на вас; оба отсидим в тюрьме, и вы не получите даже за донос.
— Я даю пять тысяч марок, — небрежно процедил Лайль сквозь клубы дыма.
— Нет, нет, — завопил Марамбалль, — я первый покупатель! Вы, Лайль, ничего не сделали для этого дела, а я ставил на него очень многое. Я даю пять тысяч, где дело? — поспешно обратился он к Метаксе.
— Десять тысяч марок, — также спокойно продолжал Лайль.
— Стойте, подождите; ведь это же бессовестно! — Лайль нахмурился. — То есть бессмысленно, хотел я сказать. Зачем мы будем набивать цену? Не надо больше! Пусть он подавится, я дам ему десять тысяч, но не будем устраивать аукциона. — Марамбалль вдруг схватил Лайля за плечи и, чуть не плача, заговорил: — Ведь вы же — мой друг. Ну, умоляю вас! Давайте мы порешим так. Пусть у вас останется дело, которое раздобыл я. Я ничего не возьму с вас за него, а вы уступите мне дело номер сто семьдесят четыре. Согласны?
— Йес, — коротко ответил Лайль, высвобождаясь от объятий француза.
Марамбалль вздохнул и вынул чековую книжку и «вечное» перо.
Он испытывал такое чувство, как будто должен был засесть за самый трудный фельетон. Он вздыхал, вертелся на стуле, наконец поднялся и зашагал по комнате.
Метакса терпеливо ожидал, как паук, наблюдая за жертвой, которая уже попалась в паутину, но ещё мотался на стуле, наконец, поднялся и зашагал по комнате.
— Скажите, Лайль, — спросил он, — вы ознакомились с делом номер сто семьдесят шесть?
— Да. В нём есть кое-что пикантное. Оно вскрывает — мягко выражаясь — влияние одного концерна на правительство при издании закона о пошлинах на иностранные товары. Но, конечно, десять тысяч марок на этом деле не заработаешь, — скромно ответил Лайль.
Марамбалль шумно вздохнул.
— Десять тысяч марок! Это почти весь мой аккредитив.[22] Может быть, вы уступите хоть несколько тысяч? — Метакса многозначительно посмотрел на Лайля. — Ну, пусть будет по-вашему, кровопивец!
И с таким видом, как будто он подписывал собственный смертный приговор, Марамбалль заполнил чек, оторвал его и, подавая Метаксе, сказал:
— С рук на руки.
Метакса не спеша расстегнул пиджак, белый жилет и рубашку и извлёк из-под рубашки папку, на которой крупным шрифтом было напечатано: «Дело N 174».
Документы перешли из рук в руки. Метакса, сладко улыбнувшись своими чёрными, как маслины, глазами, ушёл.
Но, прежде чем Марамбалль успел раскрыть заветную папку, Метакса неожиданно вернулся. Он приоткрыл дверь и, заглядывая в комнату одним глазом, похожим на маслину, сладко пропел:
— Господин Марамбалль, вы хотите вернуть свои десять тысяч марок?
— Ну, разумеется! В чём дело, Метакса?
— Дайте мне ещё две тысячи, и через полчаса у вас будут назад ваши десять. Ну, через час, не больше.
Марамбалль недоверчиво посмотрел на Метаксу.
— Обманете!
— Господин Лайль будет свидетелем. Хорошее дело, верное дело! Вы ему дайте две тысячи марок. Когда получите назад десять, он мне отдаст. Идёт?
— Хорошо! Что я должен делать?
— Написать ещё чек на две тысячи.
Марамбалль подумал, вздохнул и, как зарвавшийся игрок, решил идти «ва-банк». Он написал чек на две тысячи и передал его Лайлю, который спокойно положил чек в карман.
— Теперь что я должен делать?
— Идти, бежать, ехать, лететь домой и взять с собою негативы, где снят барон, который стрелял в вас!
— Ну и дальше что?
— Барон Блиттерсдорф купит у вас эти негативы. Вы идите за негативами, а я — за бароном. Хорошо? — И, не ожидая ответа, Метакса закончил: — Очень хорошо!
Марамбалль нашёл, что сделка действительно подходящая. У него есть в запасе несколько снимков, с которых он может сделать новый негатив, если понадобится, а негатив почему бы не продать за хорошую сумму?
— Хорошо! Я согласен. Отправляйтесь за бароном, а я иду за негативами. — Марамбалль засунул дело N 174 под жилет и отправился к себе. Лайль согласился на то, чтобы встреча произошла у него, — «на нейтральной почве».
Таксомотор быстро доставил Марамбалля туда и обратно. Когда Марамбалль вернулся, Метаксы и барона ещё не было. Однако скоро явились и они. Барон был в штатском и держался так, как будто он явился во вражеский лагерь подписывать мирный договор.
— Надеюсь, вы уведомлены о причине моего визита, — сказал он, чинно раскланиваясь и не протягивая руки.
— Да, да, — быстро ответил Марамбалль.
— Господин Метакса говорил мне, что вы, барон, интересуетесь фотографией и скупаете негативы. У меня есть три очень интересных негатива.
— Цена?
— Двадцать тысяч марок.
Блиттерсдорф с недоумением посмотрел на Метаксу. Тот изобразил на своём лице ещё большее недоумение и посмотрел на Марамбалля.
— Этой суммы я не могу дать вам.
— Пятнадцать — крайняя цена!
— Десять!
— Пятнадцать!
— До свидания!
— Четырнадцать! Тринадцать! Двенадцать!! Больше не могу уступить. Это очень дёшево! Барон вернулся от двери.
— Двенадцать тысяч я, пожалуй, дам, но с одним непременным условием… Вы могли сделать копии с этих фотографий…
Марамбалль взмахнул руками, чтобы показать, что он и не думал делать этого. Папка, которую он продолжал держать под жилетом, начала выскальзывать от этого резкого движения. Марамбалль подхватил её, но — увы! — барон уже успел заметить мелькнувший на момент номер 174.
«Интересное открытие!» — подумал барон, но не подал вида.
— Итак, вот моё непременное условие, — сказал барон, — вы не должны в дальнейшем шантажировать меня и не пустите больше в оборот ваши гнусные снимки.
— На них изображены вы, господин барон!
— На них изображены вы, господин Марамбалль! И если вы не выполните обещания, то…
— То?
— То я убью вас. Второй раз я не промахнусь. «Светопреставление» окончилось.
— Хорошо! Я принимаю ваши условия, — ответил Марамбалль. — Я даю торжественное обещание никогда не опубликовывать снимков. Но со своей стороны требую от вас обязательства не предпринимать против меня никаких агрессивных сделок. Барон улыбнулся.
— Хорошо! Согласен.
* * *
Ещё одна сделка состоялась. Марамбалль вручил барону негативы, а барон — Марамбаллю двенадцать тысяч марок. Барон положил негативы в карман, сделал очень короткий общий поклон и вышел из комнаты. Прежде чем он дошёл до двери, Метакса уже получил от Лайля свои две тысячи и выскользнул из комнаты вслед за бароном с быстротою ящерицы.
Наконец-то Марамбалль мог насладиться чтением дела номер 174! Ему так не терпелось, что он решил тут же заняться этим.
Марамбалль, задыхаясь, подсел к столу и начал просматривать дело, которое ему стоило стольких волнений и денег.
Лайль спокойно курил трубку, сидя на подоконнике окна.
Окончив просмотр дела, Марамбалль вдруг беспомощно обвис всем телом, как будто из него вынули все кости.
— Интересное дело? — спросил Лайль.
— Торговое соглашение. Всё это текстуально и официально было опубликовано и напечатано в газетах И ни слова больше! Никакого тайного соглашения между Германией и Советской Россией… — ответил Марамбалль коснеющим языком.
Лайль почти беззвучно усмехнулся. Но слух Марамбалля ещё не утратил остроты, приобретённой им в дни «светопреставления». Эта усмешка явилась искрой, взорвавшей пороховой погреб.
Марамбалль точно обезумел. Лицо его исказилось, он закричал так, как будто сам сидел на взорвавшемся пороховом погребе.
— О, мошенники! Подлецы! Обманщики! Вы обманули меня, продажные души! Вы спровоцировали меня на кражу. Вы с Метаксой составляли бандитскую шайку. Вы сами заключили «тайное соглашение держав — Англия и Греция против Франции». Вы, Лайль, набивали цену умышленно. Вы ограбили меня… Вы… вы…
Больше Марамбалль не произнёс ни слова. Его крик мог привлечь внимание соседей, и Лайль принял меры: он быстро подошёл к беснующемуся Марамбаллю и, сжав его челюсти, как железными тисками, своими сухими, жилистыми, веснушчатыми руками, почти ласково сказал:
— Я же предупреждал вас, Марамбалль, что Метакса хитрее нас двоих, вместе взятых. Не волнуйся, прекрасная Франция. Жизнь — игра и борьба. Сегодня тебе не повезло. Но завтра ты можешь заключить такое же блестящее тайное соглашение с Италией или Бразилией против Англии и отыграться. — И уже строго Лайль закончил: — Пожалуйста, не кричите так громко, господин Марамбалль, о наших маленьких разногласиях. Не забывайте, что мы в Германии.
Марамбалль вздохнул, засунул папку под жилет, хотя она больше и не нужна была ему, и, не простившись с Лайлем, вышел из комнаты. Он отправился к себе.
В зеркальном платяном шкафу, в задней стенке, Марамбалль приделал вторую доску. Между доской и стенкой он хранил документы, которые не должны были попадаться на глаза немецкой полиции. Марамбалль запер дверь на ключ, вынул вторую доску, извлёк из своего потайного хранилища снимки с негативов, которые только что продал лейтенанту, и прошептал:
— Вы ещё услышите обо мне, господин барон! — Снимки были в сохранности. Но что делать с делом номер 174? Такую улику было опасно держать в комнате, хотя бы и в потайном шкафу. Марамбалль решил сжечь папку.
Но, прежде чем он успел выполнить своё намерение, в дверь постучались. Марамбалль все эти дни жил в напряжённом ожидании и потому принял все меры, чтобы не быть застигнутым врасплох. Он сделал в двери едва заметную скважину, через которую и мог видеть, кто пришёл к нему.
К своему ужасу, Марамбалль увидал отряд полиции. Сомнения не было. Барон заметил под его жилетом выскользнувшую папку и поспешил сообщить полиции, чтобы она арестовала Марамбалля с поличным… «О проклятый барон!» — выбранился Марамбалль шёпотом.
Однако что же делать? Сжечь папку он не успеет. А в дверь настойчиво стучали, и чей-то грубый голос кричал:
— Откройте, господин Марамбалль, иначе мы выломаем дверь! Ведь мы же видели, что вы вошли в свою комнату!
«Однако как быстро работает берлинская полиция! — удивился Марамбалль. — Вероятно, барон сообщил по телефону, и полицейские тотчас же последовали за мною»…
Дверь уже трещала… Ещё несколько мгновений — и она сломалась под натиском дюжих тел. Полицейские ворвались в комнату. Она была пуста.
Пока полицейские оглядывались, неожиданно заговорил рупор радиоприёмника глухим, «картонным» загробным голосом. И этот загробный голос говорил об очень страшных вещах:
«Алло! Алло! Новая катастрофа! Земля вошла в полосу туманности, состоящей из отравленных газов! Спасайтесь в газоубежище! Десяти минут достаточно, чтобы газ отравил человека»…
Эта весть ошеломила полицейских. Позабыв о цели своего прихода, они бросились в коридор и побежали к ближайшему подземному газоубежищу, сбивая с ног и давя удивлённых прохожих.
А Марамбалль вышел из-за шкафа и вдруг начал трубить победный марш в рупор радиоприёмника.
— Хорошую штуку я сыграл с ними! — весело сказал он. — Теперь их не вытащишь из газоубежища. А мне нужно не больше получаса, чтобы добраться до вокзала. Виза на выезд в кармане, деньги есть. — И Марамбалль вдруг засмеялся ещё громче. — Представляю, какую гримасу сделает Метакса, когда придёт в банк получать по чеку и узнает, что на моём текущем счету лежит всего несколько сотен марок.