До утверждения завещания Карла Готлиба над его имуществом была учреждена опека, причем Оскар Готлиб добился того, что опекуном был назначен он. Поэтому Готлибы остались жить в доме покойного банкира, и молодой Рудольф Готлиб по-прежнему держался с независимостью будущего владельца, твердо надеясь, что правосудие «восстановит права законных наследников».
Выявление огромного имущества покойного требовало присутствия всех служащих. Поэтому на другой день после вскрытия завещания к работе вернулись все, не исключая и Эльзы.
— Вы?.. — удивленно встретил ее Зауер. — В качестве кого явились вы сюда?
— В качестве стенографистки, — просто отвечала она.
— Миллиардерши не служат стенографистками! — ответил он ей. Отведя Эльзу в сторону, Зауер сказал:
— Прошу вас, присядьте… Нам с вами нужно серьезно переговорить…
Они уселись. Отто, бледный после бессонной ночи, тер лоб рукой, собираясь с мыслями.
— Со вчерашнего дня у меня в голове такой кавардак, что я потерял способность связной речи. Или я подозревал Штирнера в преступлении неосновательно, или… или он опаснее, чем я думал… Но одно для меня ясно, что между мною и вами воздвигается неодолимая преграда… Вы уходите от меня, Эльза!
Эльза с недоумением и упреком посмотрела на него.
— Скажите мне искренно, Эльза, положа руку на сердце, вы ничего не знали о том… счастье, которое ожидало вас?
— Ничего не знала, — твердо отвечала Эльза.
— Но должны же вы знать по крайней мере о той вашей необычайной, — подчеркнул Зауер, — услуге Карлу Готлибу, которая оценена им выше всех его богатств?
— Насколько помню, никакой услуги я ему не оказывала. Зауер опять приложил руку к своему разгоряченному лбу.
— От этого можно сойти с ума… Допустим, что тут замешан Штирнер, — впрочем, я уже сам не уверен в этом, — допустим, он как-нибудь повлиял на старика Готлиба, ловко убедил его в этой несуществующей услуге, которая будто бы обязывала Готлиба быть вам благодарным… Но почему Штирнер тогда не употребил завещание на свое имя? Или… — Зауер вдруг весь как-то выпрямился, и лицо его исказилось болью. — Простите, Эльза, но я должен задать вам еще один крайне щекотливый вопрос: может быть, между вами и Карлом Готлибом были близкие…
Эльза встала возмущенная.
— Ну, ну, не буду, успокойтесь! Садитесь, прошу вас… Вы же видите, что я вне себя… Мне приходят в голову совершенно нелепые мысли. Ах, это такая пытка!.. Я должен сразу высказать вам все мои сомнения, они мучили меня всю ночь. Чего я не передумал!.. Я думал, может быть, вы… дочь Готлиба…
— Послушайте, Зауер, я сейчас же уйду, если вы…
— Или, может быть… — ха-ха-ха! — вы действуете заодно со Штирнером и являетесь только ширмой для него…
Эльза встала вторично, но Зауер взял ее за руку и насильно посадил.
— Садитесь! Вы должны это выслушать. Поймите, то, что я говорю вам так резко, открыто, в лицо, будут говорить и уже говорят за вашей спиной. Неужели вы не понимаете, что это завещание бросает тень на ваше доброе имя?
— Слушайте, Зауер, я люблю вас, — видите, я говорю вам это открыто, — но всякому терпению есть конец. Если в вас говорит даже безумие, то… я не переношу таких форм безумия. Кто дал вам право оскорблять меня безнаказанно?
— Право, право! Кто дал право подвергать меня пыткам ужасных подозрений… Откуда они? — Зауер замолчал и устало опустил голову.
Эльзе стало его жалко. Она ласково коснулась его руки и тихо сказала:
— Никто вас не подвергал пыткам, вы сами мучаете себя. И для чего? Ведь поймите, Отто, что в наших отношениях ничего не изменилось, и я не понимаю, о какой стене вы говорите.
— Как ничего не изменилось? А миллионы, миллиарды Карла Готлиба! Вы одна из самых богатых женщин в стране, а я… У меня своя, мужская гордость. Я беден и не хочу, чтобы про меня говорили, что я женился на деньгах. Деньги! Разве это не стена?
— Да кто вас убедил в том, что эта стена из мешков с золотом будет стоять между нами? Никакой стены нет и не будет!
Отто Зауер смотрел на Эльзу, еще не понимая, но уже чувствуя облегчение.
— Что вы хотите сказать, Эльза?
— Да то, что совсем не надо быть юрисконсультом Отто Зауером, не спать ночей, доводить себя до помешательства, чтобы понять всю неловкость получения этого наследства. Я и не думаю принимать дара Карла Готлиба. Я откажусь от прав на наследство, вот и все.
— Эльза! Вы? — Зауер крикнул так громко, что Эмма Фит, работавшая в другом конце комнаты, прекратила свою трескотню на машинке.
— Что с вами, Зауер? Вы меня испугали.
— Ничего, фрейлейн, это от радости, оттого, что я вдруг стал богат! Богат безмерно!..
— Значит, вы женитесь на Эльзе? — по-своему поняла Эмма и бросилась целовать смеющуюся подругу и поздравлять сияющего Зауера.
— Что это за семейная сцена! С чем вас поздравляют? — вдруг услышали они голос вошедшего в комнату Штирнера.
— Такое счастье! Эльза выходит замуж за Зауера!.. И они будут безмерно богаты! — воскликнула Эмма, обращаясь к Штирнеру.
— Это правда? — спросил Штирнер.
Эльза и Зауер переглянулись. Эльза помедлила несколько мгновений и потом твердо сказала:
— Да, это правда. Можете нас поздравить. Зауер был так счастлив, что крепко пожал протянутую Штирнером руку.
— Ну что ж, поздравляю вас, мои будущие хозяева, если, впрочем, вы пожелаете воспользоваться моими услугами. А если нет, всего хорошего! Чемодан на плечи, собираю своих собак и отправляюсь с бродячим цирком… Делать нечего, придется искать другую кассиршу… Может быть, куколка согласится? Эмма, вы согласны? Что с вами, деточка? Вы плачете?
— Это… от… радости! — проговорила Эмма.
— Так ли? — смеялся Штирнер. И, погрозив ей пальцем, он сказал:
— Куклы также должны уметь скрывать свои чувства. Признайтесь, вам немножечко жалко Людвига, а? Чуточку любили его, а?..
Вошел лакей.
— Господин Готлиб-старший просит господина Отто Зауера в кабинет.
Зауер кивнул головой Эльзе и неохотно вышел из комнаты. Оставшись наедине с Эльзой, Людвиг Штирнер вдруг стал серьезным.
— Это решено, фрейлейн Глюк?
— Да, это решено.
Штирнер задумался. Потом спросил:
— А я? Я не имею у вас ни малейших шансов на успех?
— Теперь меньше, чем когда-либо… Послушайте, Штирнер, вы, как мне кажется, единственный человек, который может рассеять туман во всем этом деле. Ответьте мне на несколько вопросов.
— Я вас слушаю.
— Можете ли вы объяснить мне тайну завещания?
— Она умерла вместе с Карлом Готлибом.
— Этот ответ не совсем удовлетворяет меня. И еще один, самый тяжелый вопрос: существует ли связь… между составлением завещания и внезапной смертью Карла Готлиба?
— Самая тесная: как только умер Готлиб, стало возможным предъявить завещание к утверждению и вступить в права наследства, — это вам скажет каждый юрист.
— Или вы не хотите меня понять…
— Или вы из деликатности выражаетесь слишком туманно. Говорите прямо: не являюсь ли я виновником смерти старика? Эльза покраснела.
— Вы сами виноваты, Штирнер. Помните, вы называли честность пороком… И мне трудно примириться с мыслью, что среди знакомых, которым пожимаешь руку…
— Есть рука, обагренная кровью невинного младенца шестидесяти лет? И с этакими руками я осмеливаюсь просить вашей руки…
— Послушайте, Штирнер, где же вы? Так нельзя. Мы давно ждем вас, — проговорил Оскар Готлиб, появляясь в дверях комнаты. Штирнер неохотно поднялся и вышел.
— О чем он с тобой так долго говорил? — подбежала к Эльзе любопытная Эмма.
— Он мне предлагал руку, сердце и земной шар в виде свадебного подарка.
— И что же? Два предложения в один день! Счастливая!
— Эмма, ты знаешь, я отказалась от наследства, — сказала Эльза. Эмма широко раскрыла свои глаза.
— Ну, и ты не умней Штирнера!..