Сколько времени продолжался глубокий сон, Лебедев не знал. Когда вернулось сознание, первым его чувством была тревога за судьбу Гурова.
«Где он? И где я?» приподнял голову и огляделся Лебедев.
Он лежал на тахте, покрытой восточным ковром, в комнате, напоминавшей каюту трансатлантического пассажирского парохода. Тяжелые шелковые гардины висели на стенах, скрывая окна и двери.
В комнате стояла тишина. Мягкий свет лился из широкого матового плафона, вделанного в потолок.
Лебедев вскочил, прошел несколько шагов и распахнул портьеру. За ней была голая стена. Тускло поблескивала обшивка красного дерева, отражая свет плафона, и на этом отсвете вырисовывалась тень головы Лебедева.
— Любопытная одиночная камера! — вслух подумал Лебедев и крикнул: — Эй, хозяева!..
Прислушался. Молчание.
Лебедев расправил плечи и повернулся к другой стене. Во всем теле он ощущал необыкновенную легкость, мысли его стали прозрачно-ясными, изумительно обостренными. К нему вернулось его всегдашнее прекрасное самочувствие.
«Сделаем основательную разведку», подумалось просто и определенно.
Лебедев подошел к другой портьере, раздвинул ее, но за ней тоже была глухая стена. Постучал каблуком по полу. Пушистый ворс хорошего плотного ковра заглушил удары. За третьей портьерой оказалась запертая дверь, и Лебедев постучал в нее. Дверь открылась беззвучно. За ней стоял Штопаный Нос, затянутый в черный мундир.
Лебедев заметил шнурки погон на мундире и фашистские знаки отличия, подумал: «Ага… Ну что ж, примем бой!»
Штопаный Нос сделал два шага вперед, и дверь за ним плотно и беззвучно закрылась.
— Я предвижу ваши вопросы, Лебедев, — проговорил Штопаный Нос с оттенком любезности. — Можно было бы не удовлетворять вашего любопытства, но я сейчас не хочу с вами ссориться. Самолет пошел ко дну. Ваш штурман чувствует себя прекрасно и, как человек общительный, сейчас развлекается беседой с одним из моих помощников.
Лебедев приготовился было произнести речь, исполненную негодования и возмущения, но сейчас яге овладел собой. Ситуация совершенно ясна: два советских гражданина — в плену у фашистов. Надо взять твердую линию поведения.
— Я заявляю решительный протест против потопления моего самолета и задержания меня и моего штурмана, — выговорил Лебедев, не спуская глаз со Штопаного Носа. — Требую немедленного освобождения нас обоих. Кроме того, вы и ваше правительство ответите за убытки.
Штопаный Нос усмехнулся:
— Как вы официальны, ай-ай! Ну, принимаю к сведению. А теперь — разговор неофициальный. Вы, думаю, проголодались? Эта комната — к вашим услугам.
Лебедев наблюдал за собеседником. Он взвешивал все обстоятельства и решил изучить противника. Происходящее заинтересовало Лебедева. А Штопаный Нос подошел к первой портьере и распахнул ее:
— Звоночная кнопка здесь. Я не имел времени предупредить вас…
Обшивка на стене приподнялась, и оттуда выдвинулся стол, уставленный двумя приборами для завтрака. Лебедев поиронизировал:
— Не особенно удивили! Такие фокусы я видел на экране. Их любят описывать фантазирующие романисты.
— Это мой комфорт, — сухо сказал Штопаный Нос. — Садитесь и ешьте. Я тоже непрочь позавтракать. И я вам расскажу интересную историю.
Лебедев медлил с ответом: «Подходец, завуалированный любезностью… Кажется, этому франту что-то нужно от меня… В таком случае…»
Голос Лебедева спокоен и тверд:
— Я тоже привык к известному комфорту. Обычно я завтракаю с моим штурманом, товарищем Гуровым. Будьте любезны пригласить его сюда.
— Это невозможно.
— В таком случае я, во-первых, имею основания не доверять вашему заверению, что мой товарищ жив. Во-вторых, мне не хочется слушать ваши истории. В-третьих, завтракать с вами я не буду, и можете оставить меня в покое.
Лебедев отвернулся от стола, хотя и чувствовал основательный аппетит. Штопаный Нос нахмурился:
— Невозможно.
— Я не буду повторять моих требований, — сухо сказал Лебедев. — Я — ваш пленник. Мой револьвер вы предусмотрительно вынули. И сейчас физическая сила пока на вашей стороне.
Он сжал губы. Было жарко, и хотелось пить, но мысли Лебедева были остры и определенны: «Потерпим. На войне, как на войне».
Ему вспомнилась гражданская война, когда в борьбе с остатками банд басмачей пришлось в трехдневном переходе по пустыне оставаться отряду красных пограничников без воды, и как все-таки отряд зашел в тыл банде и разгромил ее. «Были дела у нас посерьезней», весело подумал Лебедев и стал молча наблюдать за своим противником.
Штопаный Нос сделал кислую гримасу:
— Если вы настаиваете…
— Настаиваю.
Холеная белая рука Штопаного Носа нажала кнопку звонка. Лебедев, не дожидаясь приглашения, сел на тахту.
«Нас, вероятно, уже хватились. Радисты наши, конечно, рыщут в эфире, слушают, ждут наших позывных… КЗ-9… КЗ-9… Нам придут на помощь… Нас освободят… Но и мы не должны сидеть сложа руки… Выяснить положение… И обдумать… Да…»
— Антон… милый…
В распахнувшуюся дверь буйно ворвался Гуров.
— Жив? Здоров? — крикнул он, бросившись к Лебедеву.
Тот вскочил с тахты, обнял друга.
— А ты? — воскликнул Лебедев.
Оба товарища поцеловались крепко. Лебедев схватил руку штурмана и несколько раз пожал ее. Тот взглянул ему в глаза пристально, и Лебедев понял, что штурман ждет распоряжений начальника. Лебедев же повернулся к Штопаному Носу:
— На первый раз пока все в порядке. Мы — в плену, Василий Павлович. Наш противник — вот он.
На столе появился третий прибор.
— Теперь я, так и быть, послушаю вашу историю, — произнес Лебедев, усаживаясь за стол. — Садись, товарищ штурман. Как дела?
Гуров придвинул к себе прибор поближе:
— Ничего особенного. Я выспался. Потом человек в таком же наряде, как этот господинчик…
— Может быть, вы прекратите этот разговор? — нетерпеливо прервал Штопаный Нос.
Лебедев улыбнулся, сказал иронически:
— Простите… Мы забыли о владельце этой каюты.
Медленно развертывая салфетку и засовывая угол ее за воротник гимнастерки, Лебедев любезно осведомился:
— Скажите, пожалуйста, что это за соус?
Штопаный Нос протянул Лебедеву соусник:
— Протертые крабы. Прошу. Здесь — рыба… Вот анчоусы. Они возбуждают аппетит.
— Нет, благодарю вас. Соленого и острого в жару не переношу, — еще раз улыбнулся Лебедев, накладывая на тарелку порцию отварной рыбы.
Гуров быстро взглянул на Лебедева и тоже положил себе рыбы, хотя ему хотелось попробовать анчоусов. Штопаный Нос взял в руку бутылку с вином:
— Ваш бокал!
Лебедев вежливо проговорил:
— Я не поклонник алкоголя. Он мешает вниманию… Если разрешите, я бы отдал сейчас предпочтенье газированной воде…
Он отхлебнул из бокала немножко, как бы с ленцой. Ему не хотелось показать, что он истосковался по воде. Отпил половину бокала, повернул лицо к Штопаному Носу:
— Теперь мы готовы слушать вас.
Штопаный Нос налил себе бокал прозрачно-розового вина:
— На каком языке мне начать? История рассказывалась мною когда-то на итальянском языке, потом на немецком. Внушительно можно бы рассказать на английском. Остроумно бы вышло на французском. Японский язык я знаю не блестяще. По-португальски — вы не поймете. Лучше я стану рассказывать на вашем родном языке.
Гуров заметил:
— Это самый лучший язык и самый понятный для всех.
— Тем более, что вы им достаточно хорошо владеете, — добавил Лебедев, принимаясь за рыбу.
Штопаный Нос задумчиво посмотрел на розовые искорки вина в своем бокале:
— Итак, что бы вы сказали, Лебедев, если бы в одно прекрасное время к вам явился молодой человек и заявил, что он разработал проект машины, истребляющей все, что ей попадется на пути?..
— Не знаю, — отозвался Лебедев, придвигая к себе судок с протертыми крабами.
— Вы не назвали бы его сумасшедшим?
Гуров вставил:
— Среди таких заявителей попадаются всякие.
— Но он не был сумасшедшим! — почти яростно вскрикнул Штопаный Нос.
— Кто же этот «он»? — вопросительно протянул Лебедев, невозмутимо наслаждаясь соусом, хотя в то же время он внимательнейше слушал, не упуская ни малейшей интонации в голосе собеседника.
— Человек, который хотел продать свое изобретение возможно дороже. Он создал проект машины, которая уничтожает все, превращаем живое в первобытную материю, в атомы, в ничто.
Штопаный Нос откинулся на спинку стула:
— Я пощадил, вас, чтобы вы сами убедились… Человек этот не был сумасшедшим. Это — инженер, химик. Он посвятил свою жизнь науке. Он думает, что наука должна помочь ему достигнуть величайшего господства над…
— Природой? — не утерпел сказать Гуров.
— Нет, над остальными людьми.
— Ага… Все остальное понятно, — усмехнулся Гуров.
Лебедев кивнул головой:
— Да, на принципиальную установку подобной машины у нас имеются существенные разногласия с этим человеком.
— Но все-таки она существует, эта машина. Я ее построил.
— Значит, этот человек — вы, Штопаный Нос? — тут Лебедев поперхнулся: — Простите…
— Не стесняйтесь. Я знаю кличку, которую вы дали мне. Во время химических опытов мне однажды попортило кожу лица. В результате — несколько безобразных шрамов. Но хирургия теперь довольно искусна. Остальное — дело протезной техники.
Штопаный Нос вынул что-то из кармана и, широко расставив пальцы, приложил ладонь к своему лицу. Лебедев и Гуров отшатнулись в изумлении. Лицо собеседника переменилось, как будто ему пришили новую голову. В правый глаз его теперь был вставлен щегольской монокль, а на месте вдавленного носа красовался правильный римский нос с горбинкой; на верхней губе пушились прекрасные каштановые усы.
— Вот это гримировочка!.. — прошептал в восхищении Гуров.