НРАВСТВЕННЫЕ РАЗСКАЗЫ ДЛЯ ДѢВОЧЕКЪ И МАЛЬЧИКОВЪ.

ПОТЕРЯННЫЙ КОШЕЛЕКЪ СЪ ДЕНЬГАМИ.

-- Мужъ мой сейчасъ же идетъ въ городъ, сказала докторша Вальтеръ.-- Нельзя ли подождать до вечера?

-- Ахъ, бѣдная маменька моя такъ ужасно больна, проговорилъ запинаясь стоявшій передъ нею маленькій мальчикъ.

-- Больныхъ, нуждающихся въ скорой помощи, никогда не надобно заставлять долго дожидаться себя, сказалъ подошедшій къ нимъ въ это время докторъ.-- Я сейчасъ же иду съ тобою къ твоей больной матери, прибавилъ онъ, обратясь къ мальчику.-- Прощай, жена, въ городъ я еще успѣю,-- знатнымъ людямъ легче подождать, когда подадутъ имъ помощь, но каково-то ждать бѣднякамъ!

Докторъ Вальтеръ каждое лѣто жилъ съ своимъ семействомъ въ деревнѣ, отстоявшей на полчаса пути отъ города, въ который онъ ходилъ каждое утро къ своимъ паціентамъ, и возвращался оттуда вечеромъ. Во всей деревнѣ уже нѣсколько лѣтъ знали его за добрѣйшаго человѣка, и потому-то больная мать, нуждаясь въ помощи врача, послала къ нему своего маленькаго сына.

Докторъ послѣдовалъ за мальчикомъ къ небольшому домику въ концѣ деревни, и вошелъ съ нимъ въ опрятную комнатку, гдѣ лежала на постелѣ больная женщина; возлѣ нея кричалъ малютка.

-- Г-нъ докторъ пришелъ, сказалъ Ваня, наклонившись къ постелѣ матери и взявъ на руки плачущаго малютку.-- Теперь я опять поношу мою маленькую сестрицу, и утѣшу ее чѣмъ нибудь, чтобъ она не плакала.

-- Гдѣ вы чувствуете боль, добрая женщина? спросилъ докторъ, подойдя къ постелѣ и щупая пульсъ.

-- Ахъ, г-нъ докторъ, сказала больная,-- сперва я чувствовала сильный ознобъ, такъ что не могла зубъ на зубъ положить, а теперь лежу въ такомъ жару, что мнѣ кажется, будто я должна сгорѣть.

-- У васъ лихорадка, сказалъ докторъ.-- Успокойтесь, она скоро пройдетъ. Есть ли у васъ чернилы и перо, чтобъ могъ я прописать вамъ лекарство?

-- Ахъ, г-нъ докторъ, къ сожалѣнію нѣтъ. Мы бѣдные люди, живемъ трудами рукъ своихъ и намъ писать нечего.

-- Ну такъ я схожу домой, пропишу тамъ для васъ лекарство и пришлю рецептъ съ моею дочерью. Есть ли у васъ кого послать въ городъ въ аптеку?

-- Никого, кромѣ моего Вани, сказала больная. Мужъ мой занятъ работою за двѣ мили отсюда и приходитъ домой только по Воскресеньямъ.

-- Мальчикъ кажется уже довольно великъ и смышленъ, подумалъ докторъ.-- Онъ найдетъ аптеку.-- Какъ только пройдетъ жаръ, то примите порошокъ; вечеромъ я опять побываю у васъ.

Онъ еще разъ возвратился домой, написалъ тамъ рецептъ и кликнулъ дочь свою.

-- Елена, сказалъ онъ, ступай скорѣе на конецъ деревни къ небольшому домику съ виноградною лозою у дверей. Тамъ ждетъ тебя тотъ самый мальчикъ, который былъ здѣсь. Отдай ему этотъ рецептъ и возьми съ собой на всякой случай нѣсколько денегъ.

Елена не попросила денегъ у матери и вынула собственныя изъ своего шелковаго кошелька; но она выпросила у нея варенья, зная, что оно освѣжаетъ больнаго. Послѣ того она все это вмѣстѣ съ рецептомъ положила въ свою корзинку, надѣла шляпку и поспѣшила къ домику.

Ваня печально сидѣлъ на порогѣ двери, держа на колѣняхъ свою маленькую сестру, которая между тѣмъ заснула.

-- Ты дожидаешься рецепта? спросила Елена, открывая свою корзинку и сострадательно глядя на дѣтей.

-- Да, милая барышня, сказалъ Ваня, протягивая руку за рецептомъ,-- я сейчасъ побѣгу съ нимъ въ аптеку.

-- Но есть ли у тебя деньги на лекарство? спросила Елена.

-- Ахъ, объ этомъ-то я и не подумалъ. Я спрошу маменьку. Папенька каждую недѣлю приноситъ денегъ не больше того, сколько намъ нужно для нашихъ расходовъ; но я надѣюсь, что еще осталось кой-что.

-- Знаешь ли что? Не безпокой свою больную мать! Вотъ я принесла съ собою свой кошелекъ съ деньгами. Хотя въ немъ ихъ не много, но на лекарство будетъ достаточно. Ты можешь заплатитъ изъ нихъ, а когда отецъ твой придетъ домой, то онъ возвратитъ мнѣ этотъ маленькій долгъ.

Что могло сравниться съ радостью Вани? Онъ передалъ свою сестру на руки Елены, поспѣшно надѣлъ шапочку, въ которую напередъ положилъ кошелекъ, и со всѣхъ ногъ пустился бѣжать въ городъ.

Онъ скоро нашелъ аптеку, заплатилъ за порошокъ изъ Еленина шелковаго кошелька, въ которомъ осталось еще нѣсколько монетъ, положилъ по прежнему порошокъ и кошелекъ подъ платокъ въ шапочку и поспѣшно пошелъ домой.

Во всю дорогу думалъ онъ объ своей бѣдной матери и доброй Еленѣ; вдругъ при поворотѣ дороги, ведущей въ лѣсъ, поразило его зрѣлище совершенно для него необыкновенное. Тамъ ѣхали верхами двѣ дамы въ длинныхъ блестящихъ платьяхъ и въ круглыхъ мужскихъ шляпахъ. Господинъ сопровождалъ ихъ.

Ваня будто приросъ на дорогѣ и снялъ передъ господами свою шапочку.

Дамы ласково кивнули мальчику головою и поскакали далѣе. Ваня смотрѣлъ имъ вслѣдъ, съ шапочкою въ рукѣ, и не замѣтилъ, какъ кошелекъ Елены упалъ въ траву. Тогда только, когда дамы уже совершенно исчезли изъ глазъ его, нахлобучилъ онъ шапочку на голову и удвоилъ шаги, думая еще о томъ, какъ было бы прекрасно, еслибъ Елена ѣхала на такой лошади и въ такомъ платьѣ, а онъ былъ бы ея провожатымъ.

Не успѣлъ онъ еще отойти нѣсколькихъ шаговъ, какъ на дорогѣ, ведущей изъ города, послышалась веселая пѣсня.

Вскорѣ веселая толпа пѣвцовъ показалась на углу перекрестка, гдѣ Ваня недавно любовался на прекрасныхъ дамъ. Одни несли ботаническіе ящики, другіе ружья и охотничьи сумки, и у всѣхъ на фуражкахъ приколоты зеленыя вѣтки. Это были ученики изъ города, молодые люди отъ 14 до 15 лѣтъ, которые отправлялись въ лѣсъ, чтобъ собирать цвѣты и травы для ботаники, стрѣлять птицъ для набивки чучелъ, ловить бабочекъ, и т. п., смотря по охотѣ каждаго.

-- Здѣсь дорога сворачиваетъ въ лѣсъ, сказалъ одинъ.

-- И здѣсь попалась мнѣ находка! вскричалъ другой.-- Товарищи! подивитесь моему счастію.

-- Ахъ, какой чудесный шелковый кошелекъ! вскричали многіе.

-- Но есть ли въ немъ деньги? спросилъ первый.

-- А вотъ посмотримъ! отвѣчалъ послѣдній -- Взгляните-ка, только одна мелкая серебряная монета.

-- Ахъ какъ жаль бѣдняжку, который потерялъ кошелекъ! Какъ возвратить ему его потерю?

-- Мы публикуемъ въ газетахъ, сказалъ одинъ.

-- Навѣрно такой бѣднякъ не читаетъ газетъ, отвѣчалъ нашедшій.

-- И можетъ быть онъ воротится на это мѣсто, станетъ искать свою потерю и выплачетъ всѣ глаза, не найдя ничего.

-- Мы должны оставить кошелекъ здѣсь.

-- И тогда можетъ быть найдетъ его другой и возьметъ съ собою.

-- О, мы спрячемъ что нибудь для замѣтки въ траву.

-- Знаете ли что? сказалъ нашедшій. Мы съиграемъ шутку. Сколько насъ всѣхъ?

Оказалось на лицо двѣнадцать человѣкъ.

-- Ну, продолжалъ онъ, пусть каждый изъ насъ положитъ въ кошелекъ еще по такой же монетѣ! Навѣрно тотъ, кто потерялъ кошелекъ, человѣкъ бѣдный; а если онъ не имѣетъ надобности въ деньгахъ, то онъ можетъ отдать ихъ тѣмъ, которые въ нихъ нуждаются. Во всякомъ случаѣ онъ изумится, я напрасно будетъ ломать голову, чтобъ объяснить себѣ, какимъ образомъ у него въ кошелькѣ очутилось двѣнадцать лишнихъ монетъ.

Да, да, въ самомъ дѣлѣ, это чудесная шутка! вскричали всѣ, вынимая свои кошельки.

-- Вотъ, вотъ наши деньги!

Нашедшій положилъ всѣ отданныя ему деньги въ кошелекъ, и спряталъ его на томъ же мѣстѣ немного въ траву. Теперь, если потерявшій воротится, то подумаетъ, что это колдовство.

Они затянули другую веселую пѣсню и исчезли между деревьями.

Между тѣмъ Ваня съ запыхавшимися щеками прибѣжалъ домой.

-- Вотъ, я принесъ порошки, и у меня еще кой-что осталось отъ денегъ, сказалъ онъ, вынимая платокъ изъ шапочки.

-- Боже мой, что это значитъ? продолжалъ онъ печально.-- Здѣсь одни только порошки; гдѣ же кошелекъ? говорилъ онъ про себя, переворачивая платокъ.

-- Ты вѣрно потерялъ его, Ваня? сказала Елена ласково.

-- Ахъ, я глупецъ! вскричалъ Ваня.-- Вашъ прекрасный, чудный кошелекъ! Я помню, что положилъ его въ аптекѣ на порошки подъ платкомъ, и въ немъ оставались еще сдачи. Послѣ того я только здѣсь въ первый разъ снялъ шапку,-- постойте,-- нѣтъ,-- я должно быть потерялъ его тамъ, гдѣ дорога сворачиваетъ въ лѣсъ! Тамъ я снималъ шапку передъ дамами, ѣхавшими верхомъ.-- Я хорошо помню это мѣсто! Добрая барышня, прошу васъ, подождите съ четверть часика здѣсь! Я побѣгу что ни есть мочи, навѣрно принесу вамъ кошелекъ вашъ назадъ.

-- Не безпокойся такъ много объ кошелькѣ, добрый мой Ваня. Я свяжу себѣ другой.

-- Нѣтъ, нѣтъ,-- маменька, я сейчасъ же вернусь; мнѣ надобно отыскать кошелекъ, который потерянъ мною! вскричалъ Ваня, и какъ изъ лука стрѣла пустился къ извѣстному ему мѣсту на перекресткѣ.

Онъ тотчасъ же увидѣлъ кошелекъ, и съ восторгомъ поднялъ его вверхъ, но кто опишетъ его изумленіе, когда онъ, за нѣсколько минутъ до того почти пустой, кошелекъ нашелъ теперь набитымъ деньгами.

-- Это самый тотъ же кошелекъ, говорилъ онъ про себя.-- Я очень хорошо его знаю. Какимъ образомъ попало въ него столько денегъ? Это просто чудо! Однако какъ бы то ни было, мнѣ разсуждать объ этомъ нечего и надобно поскорѣе воротиться домой.

И высоко держа кошелекъ въ рукѣ, онъ побѣжалъ домой еще быстрѣе, нежели чѣмъ бѣжалъ изъ дому.

Чуть переводя духъ, бросился онъ въ комнату, и звеня кошелькомъ, разсказалъ о случившемся съ нимъ удивительномъ происшествіи. Даже больная мать его приподнялась на постелѣ.

-- Отъ изумленія у меня проходитъ головная боль, сказала она.

-- Время принять порошокъ, сказала Елена, подавая ей одинъ изъ нихъ, насыпанный въ ложку съ водою, и вслѣдъ за тѣмъ чайную ложку съ вареньемъ для смягченія непріятнаго вкуса

-- Доброе дѣло не остается безъ награды! сказала Ванина мать.-- Но что намъ сдѣлать съ этими деньгами?

-- Деньги должны остаться у Вани, сказала Елена.-- Онъ знаетъ, какъ съ ними распорядиться.

-- Въ такомъ случаѣ, сказалъ Ваня, я могу сейчасъ же возвратить вамъ деньги, которыми вы меня ссудили на лекарство! У меня еще много останется ихъ на то, если что нибудь потребуется еще для моей больной маменьки.

-- Вмѣстѣ съ деньгами я дарю тебѣ и этотъ кошелекъ, который былъ такъ счастливъ въ рукахъ твоихъ, сказала Елена.

Ваня обрадовался прекрасному кошельку еще болѣе, чѣмъ деньгамъ, и также матери его показалось, что она отъ радости почувствовала себя совершенно здоровою.

Однако выздоровленіе ея еще не наступило. Лихорадка возвращалась потомъ еще нѣсколько разъ, и Елена и отецъ ея навѣщали бѣдную больную еще чаще. Наконецъ болѣзнь ея совершенно прошла, и она могла по прежнему съ утра до вечера предаваться своимъ обыкновеннымъ занятіямъ.

Ваня во всю жизнь свою сохранилъ самую нѣжную привязанность къ доктору Вальтеру и его семейству; каждое лѣто приносилъ онъ Еленѣ цвѣты, ягоды и орѣхи, а когда пришелъ онъ въ возрастъ, то Вальтеръ доставилъ ему мѣсто у одного искуснаго садовника. Ваня сдѣлался полезнымъ и всѣми любимымъ человѣкомъ.

ПЕРЕВОДЪ ИЗЪ КЛАССА ВЪ КЛАССЪ.

-- Ты теперь сана видишь, любезная сестрица, что латинская грамматика не такъ-то легка, сказалъ Францъ со вздохомъ.

-- Но вѣдь ты все вытвердилъ, какъ нельзя лучше, сказала Матильда.-- Почему же ты боишься экзамена?

-- Правильныя-то спряженія я знаю, но надобно еще вытвердить неправильныя, а тутъ я на себя не надѣюсь. Въ присутствіи такого множества слушателей я смѣшаюсь и надѣлаю только стыда и тебѣ и моимъ добрымъ родителямъ.

-- Ты раскаиваешься въ томъ, что пошелъ со мною, любезный Францъ?

-- О, нисколько, а то я не сталъ бы рвать для тебя зеленыхъ вѣтокъ съ деревьевъ. Когда ты плела вѣнки, я безпрестанно твердилъ грамматику, и потомъ ты меня прослушала. Однако же ты должна сплесть вѣнокъ ко дню рожденія папеньки.

-- До экзамена остается еще цѣлая недѣля, любезный братецъ! А до того времени ты можешь еще легко выучить. Притомъ же тебя не одного станутъ спрашивать. Васъ также множество, и слѣдовательно на каждаго придется только по малости вопросовъ.

-- Это правда, но когда прочіе въ состояній будутъ отвѣчать, а я нѣтъ, то это пристыдитъ меня еще болѣе. И потомъ товарищи начнутъ дразнить меня, особенно же Евгеній Вельтманъ, который превосходно знаетъ всѣ вопросы и находитъ свою радость въ томъ, чтобъ смѣяться надъ другими. Онъ уже предсказывалъ мнѣ, что я останусь на одномъ мѣстѣ, теперь же, когда дѣло идетъ о переводѣ въ третій классъ, я боюсь, чтобъ не сбылось его предсказаніе.

У добраго Франца навернулись на глазахъ слезы.

-- Милый Францъ, сказала Матильда,-- прошу тебя, не будь такъ робокъ и печаленъ.

Я уже сказывала тебѣ, что директоръ относится объ тебѣ панелькѣ съ большою похвалою, и навѣрно не захочетъ, чтобъ ты остался въ четвертомъ классѣ.

-- Ахъ, ты не понимаешь этого, моя милая Матильда, во всѣхъ другихъ предметахъ я иду наравнѣ съ Евгеніемъ и съ прочими, и поведеніемъ Евгенія даже ни одинъ учитель не доволенъ. Но при переводѣ изъ класса въ классъ смотрятъ на одинъ только латинскій языкъ, а я въ немъ слабѣе прочихъ.

-- Для меня непонятно, любезный Францъ, чтобъ одинъ только латинскій языкъ и долженъ былъ рѣшить все дѣло;

-- Мало ли ты чего не понимаешь, глупенькая! вскричалъ выступившій внезапно изъ-за дерева мальчикъ съ наглымъ выраженіемъ лица.-- Мало ли ты чего не понимаешь, а я вѣрно знаю только то, что латинскій языкъ одинъ рѣшаетъ все дѣло при переводѣ изъ класса въ классъ!

Это былъ только что упомянутый Францемъ Евгеній Вельтманъ.

-- И такъ, любезный Францъ, продолжалъ онъ,-- я бы совѣтовалъ тебѣ лучше сидѣть дома, да твердить грамматику, чѣмъ шляться здѣсь подъ открытымъ небомъ.

-- Да я и здѣсь твердилъ ее, скромно отвѣчалъ Францъ, показывая ему грамматику. Матильда хотѣла наплести вѣнковъ къ завтрашнему дню рожденія моего папеньки и я нарѣзалъ для нея зеленыхъ вѣтокъ. Кажется, въ этомъ ничего нѣтъ худаго.

-- Разумѣется, продолжалъ Евгеній тѣмъ же насмѣшливымъ гономъ,-- что тутъ худаго! только не знаю, утѣшатъ ли вѣнки отца твоего за то, что ты останешься по прежнему въ четвертомъ.

-- Это еще неизвѣстно, вскричала Матильда съ досадой.-- Всѣ учителя довольнѣе поведеніемъ Франца, нежели твоимъ,

-- Ты тутъ ничего не смыслишь, маленькая моя дурочка.-- Поведеніе? Да кого же за одно лишь поведеніе переводятъ изъ класса въ классъ?

-- Францъ сегодня зналъ все слова до слова какъ нельзя лучше, сказала Матильда.

-- А, какъ ты его прослушивала? Вотъ это дѣло другое. Я увѣренъ, что ты полатынѣ и читать-то не умѣешь. Слѣдующая недѣля покажетъ, впрочемъ, кто впередъ пойдетъ, кто назади останется.

-- Я и самъ думаю, что останусь въ четвертомъ, сказалъ Францъ прерывающимся голосомъ.-- Не смѣйся надо мой, любезный Евгеній! Я сейчасъ только говорилъ Матильдѣ, что ты у насъ одинъ изъ лучшихъ латинистовъ

-- А ты изъ худшихъ! сказалъ въ заключеніе безчувственный Евгеній.

-- Пойдемъ, милый Францъ! сказала Матильда, уводя плачущаго брата въ боковую аллею, между тѣмъ какъ Евгеній гордо пошелъ отъ нихъ. Она отерла слезы, катившіяся по щекамъ ея брата, и оба они не замѣтили, что какой-то господинъ, стоявшій у входа въ аллею и слышавшій весь этотъ разговоръ, тоже возвратился назадъ и пошелъ передъ нами.

Этотъ господинъ былъ отецъ Евгенія. Незалѣченный ни Францемъ, ни Матильдою, онъ перешелъ на другою сторону и воротился въ городъ. Тамъ, пройдя множество улицъ, вошелъ онъ наконецъ въ домъ директора гимназіи.

Тамъ пробылъ онъ около получаса и объ чемъ-то съ жаромъ разговаривалъ съ директоромъ. Послѣдній при прощаніи проводилъ его до дверей.

-- Разсудите объ этомъ дѣлѣ еще нѣсколько дней, г-нъ Вельтманъ. Вы приняли истинно спартанскую мѣру наказанія.

-- Рѣшеніе мое неизмѣнно, г-нъ директоръ, возразилъ г. Вельтманъ,-- и если вы желаете, чтобъ я во всю жизнь мою былъ вамъ обязанъ, то исполните мою просьбу!

-- Даю вамъ честное слово, г. Вельтманъ, и нахожу, что въ этомъ случаѣ вы совершенно справедливо поступаете.

Оба дружески пожали руки, и г. Вельтманъ въ непріятномъ расположеніи духа возвратился домой.

На другой день робкій Францъ мало лакомился сладкими пирожками, потому что грамматика не выходила у него изъ рукъ, и онъ безпрестанно твердилъ латинскія спряженія.

Но страхъ его былъ напрасенъ, потому что когда черезъ нѣсколько дней наступилъ экзаменъ и начался страшнымъ латинскимъ языкомъ, Францу предложено было нѣсколько легкихъ вопросовъ, на которые онъ могъ отвѣчать очень хорошо, между тѣмъ какъ экзаменаторы спрашивали Евгенія такъ часто и съ такою поспѣшностью, что онъ нерѣдко долженъ былъ долго думать и нѣсколько разъ совсѣмъ не могъ дать отвѣта.

Изъ другихъ предметовъ было тоже самое. Казалось, всѣ учителя вооружились противъ него, и если онъ чего не зналъ, то они обращались къ Францу, который отвѣчалъ на вопросъ съ обыкновенною своею скромностью.

Гордый Евгеній выходилъ изъ себя отъ досады, особенно когда послѣ экзамена товарищи его, которыхъ онъ такъ часто осмѣивалъ, собрались вокругъ него, чтобъ воздать равнымъ за равное. Только одинъ Францъ не хотѣлъ отмщать ему такимъ образомъ.

-- Съ тобою сегодня случилось несчастіе, любезный Евгеній, сказалъ онъ съ участіемъ.

-- Прочь отъ меня, лицемѣръ! вскричалъ Евгеній.

Прочіе товарищи приняли сторону Франца, и Евгеній принужденъ былъ уйти отъ нихъ, сопровождаемый ихъ насмѣшками.

Чрезъ два дня потомъ въ публичной залѣ гимназіи происходилъ давно ожидаемый переводъ изъ класса въ классъ. Зала была украшена цвѣтами и гирляндами, и отцы, матери и сестры учениковъ почти всѣ находились тутъ, чтобъ присутствовать при этомъ торжествѣ.

На каѳедрѣ, устроенной на возвышеніи, возсѣдалъ самъ директоръ, передъ нимъ сидѣли профессора и учителя. Далѣе находилось свободное мѣсто, на которое ученики должны были выходить, по мѣрѣ того какъ вызывали ихъ. Позади этого свободнаго мѣста сидѣли на скамьяхъ всѣ ученики гимназіи, распредѣленные по порядку классовъ. Вокругъ стѣнъ залы помѣщались зрители.

На первой скамьѣ четвертаго класса сидѣлъ Евгеніи Вельтманъ, занимая первое мѣсто. На восемь мѣстъ ниже его сидѣлъ нашъ робкій, молодой другъ, Францъ Алберти. Прямо противъ Евгенія помѣстился г. Вальтеръ, а возлѣ него мать Франца съ дочерью своею Еммліею.

Директоръ открылъ актъ приличною подобному случаю рѣчью. Послѣ него говорили рѣчи на заданныя темы ученики перваго класса, переходившіе въ университетъ. Потомъ послѣдовалъ вызовъ прочихъ учениковъ перваго класса по новому порядку распредѣленія мѣстъ. Каждый классъ распредѣлялся на 4 отдѣленія, и ученики каждаго изъ нихъ выходили по порядку при вызовѣ ихъ именъ на свободное мѣсто, и становились тамъ одинъ возлѣ другаго.

Ученики перваго и втораго классовъ не очень интересовали слушателей, потому что это были уже взрослые молодые люди, и между ними находилось много постороннихъ. Когда теперь дошла очередь до третьяго класса, то участіе видимо увеличилось, потому что въ низшихъ классахъ у каждаго изъ присутствовавшихъ были сынъ, братъ или родственникъ. Когда всѣ ученики третьяго класса были выкликнуты и теперь дошла очередь до учениковъ четвертаго, тогда наступила безмолвная тишина ожиданія. Даже самъ директоръ молчалъ нѣсколько времени.

Позади пустыхъ скамеекъ, бывшихъ занятыми учениками третьяго класса, сидѣлъ Евгеній Вельтманъ на первомъ мѣстѣ. Лицо его пылало отъ гордости и ожиданія, онъ надменно смотрѣлъ на нижніе ряды своихъ товарищей и поправлялъ воротникъ своей рубашки, чтобъ быть готовымъ къ выходу. Отецъ пристально устремилъ на него взоръ свой.

Директоръ продолжалъ: изъ перваго отдѣленія четвертаго въ четвертое отдѣленіе третьяго переводится: Францъ Алберта.-- Смертная блѣдность покрыла лицо Евгенія, Францъ не вѣрилъ ушамъ своимъ, и уже сосѣди должны были принудить его: Францъ, выходи! Ты вызванъ первый! говорили они, такъ что директоръ повторилъ еще разъ: Францъ Алберти!

Наконецъ трепещущій Францъ съ яркимъ румянцемъ на щекахъ сошелъ съ своего нижняго мѣста и его скромное появленіе такъ благопріятно подѣйствовало на всѣхъ зрителей, что они, когда проходилъ онъ мимо ихъ, тихонько привѣтствовали его восклицаніями: браво, браво, любезный Францъ! Но никто не былъ счастливѣе и радостнѣе доброй сестры его Матильды.

Между тѣмъ директоръ спокойно продолжалъ вызывать учениковъ одного за другимъ, и взоры присутствующихъ вскорѣ обратились На другое зрѣлище, потому что директоръ называлъ имя за именемъ, но мальчикъ, сидѣвшій на первомъ мѣстѣ скамьи, не вставалъ и поперемѣнно то краснѣлъ, то блѣднѣлъ.

-- Кто этотъ мальчикъ, который сидитъ одинъ? спрашивали вокругъ.-- Это молодой Вельтманъ, отвѣчали имъ.-- Это мой сынъ! говорилъ г. Вельтманъ.

Евгеній ждалъ вызова въ лихорадочномъ напряженіи. Ученикъ за ученикомъ выходили но вызову, вскорѣ нея лавка опустѣла, а первый ученикъ четвертаго класса все еще сидѣлъ на прежнемъ мѣстѣ. Онъ все еще надѣялся услышать свое имя, но его ожиданіе было напрасно; наконецъ директоръ въ заключеніе сказалъ, что теперь одинъ изъ учениковъ третьяго класса продекламируетъ оду Горація.

-- Это несправедливо, папенька, прошепталъ Евгеній, бросясь къ своему отцу.-- Я не заслужилъ этого!

-- Это справедливо только, но ты заслужилъ еще большаго наказанія! отвѣчалъ отецъ. Останься на своемъ мѣстѣ!

Евгеній не слышалъ болѣе, что вокругъ него происходило. Теперь онъ сидѣлъ одинъ на этомъ мѣстѣ, которое онъ еще недавно занималъ съ такою гордостью, и ему казалось, что онъ сидитъ у позорнаго столба и что взоры всѣхъ устремлены на него.

Испуганный разстроенными чертами Евгеніева лица, Францъ подошелъ къ своему, такъ часто оскорблявшему его товарищу, и сказалъ, обнявъ его:-- Любезный Евгеній, съ тобой поступили несправедливо, но я не виною тому. Будь покоенъ, я пойду, съ тобою къ директору и скажу ему, что ты знаешь больше моего, и такъ же можешь быть переведенъ, какъ и я,-- Ободрись, мой милый Евгеній!

Евгеній дико посмотрѣлъ на него, пока наконецъ слова Франца не произвели его сильнаго внутренняго волненія. Слезы брызнули изъ глазъ его и онъ съ выраженіемъ сердечной благодарности подалъ Францу руку.

Въ эту минуту директоръ громко произнесъ: "въ первомъ отдѣленіи четвертаго остается Евгеній Вельтманъ"! и Евгеній колеблющимися шагами выступилъ впередъ, но въ это время подумалъ про себя, что онъ заслужилъ этотъ стыдъ за свое дурное обращеніе съ добрымъ Францемъ.

Эта мысль была первымъ шагомъ къ его исправленію и имѣла благодѣтельное вліяніе на все его послѣдующее поведеніе и жизнь. Его отецъ, который съ ужасомъ въ тотъ вечеръ замѣтилъ всю жестокость его безчувственнаго сердца и пошелъ попросить директора, чтобъ онъ подвергнулъ сына его такому постыдному наказанію, съ удовольствіемъ видѣлъ теперь благодѣтельныя послѣдствія принятой имъ строгой мѣры, и ничего не возражалъ противъ того, когда черезъ нѣсколько дней Евгеній и Францъ пошли къ директору,-- первый, чтобъ принести ему обѣтъ въ своемъ исправленіи, а второй, чтобъ быть за него поручителемъ.

-- Во всю жизнь свою не забывай, Евгеній, сказалъ ему директоръ,-- что несравненно обширнѣйшія и значительнѣйшія познанія, нежели знаніе латинскаго языка, никому не принесутъ уваженія и довѣренности, если нѣтъ у него добраго и сострадательнаго сердца.

Такимъ образомъ Евгеній съ согласія отца своего былъ переведенъ въ третій классъ, и хотя оба товарища были различны по своимъ характерамъ, но съ этого времени завязалась между ними тѣсная дружба и обхожденіе съ Францемъ всегда удерживало Евгенія отъ его прежней грубости и безчувственности.

ПИСЬМА ЭММЫ КЪ МАТЕРИ.

ПИСЬМО ПЕРВОЕ.

Милая, добрая маменька!

Прошло только три дня послѣ разлуки съ тобою, а они показались мнѣ за три года!-- Ты должна имѣть снисхожденіе къ моимъ слезамъ, которыя даже падаютъ на это письмо. Хотя тетенька не довольна моими слезами и говоритъ, что мнѣ у нея будетъ гораздо лучше, чѣмъ дома, но она не знаетъ, какъ ты всегда была добра ко мнѣ и каргъ мы нѣжна любили другъ друга.

Я осушила мои слезы тогда только, когда уже пріѣхала сюда; тетушка равнодушно посмотрѣла на меня я сказала, что слезами я только глаза испорчу.

Замокъ, въ которомъ мы живемъ, очень красивъ и обширенъ; при немъ раскинутъ чудесный садъ, который очень поправился бы тебѣ. Когда я пріѣхала, Юлія въ это время играла въ саду, я тетенька сказала мнѣ, чтобъ я сошла къ неі и поздоровалась съ нею. Я взяла корзинку съ вишнями, которыя ты нарвала мнѣ отъ нашего любимаго деревца, и пошла съ нею въ садъ. Юлія сидѣла на землѣ возлѣ куста; передъ нею стояло въ травѣ множество серебряныхъ вещей, а въ томъ числѣ тарелка, на которой уже лежали вишни.

-- Здравствуй, милая Юлія! сказала я,-- моя маменька посылаетъ тебѣ вотъ эту корзинку съ вишнями, которыя она нарвала съ нашего маленькаго деревца.

-- Здравствуй! сказала, она не вставая съ земли.-- Я уже много ѣла вишенъ и мои лучше твоихъ, но дай нѣсколько ягодокъ на пробу,

Мнѣ очень показалось больно, что она такъ порочила вишни съ нашего единственнаго любимаго деревца, и слезы снова навернулись у меня на глазахъ.

-- Ахъ, перестань плакать, сказала она съ досадою,.-- я не могу этого терпѣть. Со мною ты должна быть веселою. Что такая за старомодная шляпка надѣта на тебѣ! Вѣрно у маменьки твоей нѣтъ денегъ, чтобъ купить тебѣ новую? Я подарю тебѣ мою, которую я не могу болѣе носить; она все еще гораздо получше твоей, а у меня будетъ новая.

Потомъ побѣжала она со мною по саду, показывала мнѣ все и разсказывала, сколько денегъ это стоило. Послѣ того тетенька сказала мнѣ, что у Юліи много ума и вкусу, но что обыкновенное ученье кажется ей скучнымъ, а потому я должна раздѣлять его съ него и въ свободные часы напоминать ей объ выученномъ, чтобъ оно лучше удерживалось въ ея памяти.

-- Ну, большая помога, мама, сказала Юлія.-- Я говорю по-французски лучше твоего и могу десять піэсъ разыграть на фортепьяно! Къ чему еще учить меня другимъ глупостямъ?

Тетенька разсмѣялась и поправила ей волосы.-- Ты знаешь, что папаша твои и сестрица его такъ желаютъ, и отъ дѣвушки твоего состоянія требуется нынче болѣе познаній, нежели прежде, сказала ока ей.

Но письмо уже все неписано и я должна проститься съ тобою, милая маменька. Когда я писала къ тебѣ, то мнѣ казалось, что я нахожусь съ тобою, а когда кончила письмо, то чувствую, что я одна и далеко, далеко отъ тебя, но всегда остаюсь твоею,

сердечно любящею тебя дочерью,

Эмма.

Замокъ Бухензее.

3 Іюля 1957.

ПИСЬМО ВТОРОЕ.

Милая, добрая маменька!

Оба твои письма я получила съ величайшею радостью и съ нетерпѣніемъ ожидала того дня, въ который могла бы писать къ тебѣ. Юлія и тетенька были не довольны тѣмъ, что я написала къ тебѣ такое длинное письмо, да которое употребила половину дня, а тетенька сказала мнѣ, что съ меня было бы довольно, еслибъ я писала къ тебѣ разъ въ мѣсяцъ. Такъ какъ нынче первое Августа, то я встала чѣмъ свѣтъ, когда въ домѣ всѣ еще спали, Я надѣла на себя то платье, которое ты передъ моимъ отъѣздомъ сама сшила для меня, и думаю, что въ немъ я бы очень понравилась тебѣ. Юлія называетъ мои платья старомодными, и по ея желанію тетенька приказала передѣлать для меня изъ Юліиныхъ два платья по послѣдней модѣ. Тетенька сказала притомъ, что у Юліи очень доброе сердце и она желаетъ, чтобъ я была наряжена, но Юлія засмѣялась на это и сказала: если мнѣ будутъ отдавать ея старыя платья, то для нея будутъ шить новыя.

У Юліи двѣ гувернантки, француженка и нѣмка. Во французскомъ языкѣ она дальше меня ушла, но я всѣми силами стараюсь догнать ее. Въ нѣмецкомъ и въ прочихъ наукахъ она нѣсколько поотетала, и тетенька часто дѣлаетъ мнѣ выговоры за то, что я плохо ей помогаю. Съ музыкой дѣло обходится лучше, и я очень благодарна тебѣ, маменька, что ты научила меня играть кой-что на нашемъ старомъ фортепьяно. У насъ превосходный инструментъ, на которомъ Юлія и я играемъ въ четыре руки. Хотя она довольно невнимательна во время игры и всегда всю вину сваливаетъ на меня, но дѣло обходится своимъ порядкомъ, и если я сама выучусь играть еще лучше, то ошибки ея будутъ еще менѣе замѣтны, какъ я полагаю.

Все, что только могу, я дѣлаю ей въ угожденіе; недавно по ея желанію горничная должна была убрать мнѣ волосы такъ же, какъ она ихъ носитъ.-- Я не охотно согласилась на это, потому что мнѣ пріятнѣе было убирать себѣ голову такъ, какъ ты мнѣ ее убирала. Кажется, и горничной было досадно на то, но она не смѣла противорѣчить Юліи. Когда волосы были причесаны, она сказала Юліи: -- Ахъ, барышня, теперь Эмма стала гораздо лучше васъ!-- Юлія разсердилась на это и сказала, что я глупа и должна впередъ носить волосы свои такъ же но-мужицки, какъ носила ихъ прежде. Конечно, горничная дѣвушка сказала это съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобъ избавить себя отъ хлопотъ причесывать каждый день мои волосы.

Пиши ко мнѣ какъ можно почаще, милая моя маменька, потому что теперь извѣстно тебѣ, по какой причинѣ я могу такъ рѣдко отвѣчать на твои письма. Богъ да сохранитъ тебя въ здоровьи и благополучіи. Остаюсь навсегда

твоя послушная дочь

Эмма.

Замокъ Бухензее.

1-го Августа 1857.

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ.

Безцѣнная маменька!

Ахъ какъ я рада, что наконецъ опять могу писать къ тебѣ!

Въ послѣднее время Юлія дѣлала мнѣ очень много непріятныхъ и оскорбительныхъ замѣчанія. Въ присутствіи другихъ она уже умѣетъ вести себя какъ знатная дама, и когда я часто бываю робка и застѣнчива, то ока говоритъ мнѣ, что ей стыдно быть вмѣстѣ со много. Я думаю, что и тетенька моя часто думаетъ и говоритъ тоже самое, и я боюсь, маменька, чтобы она не нажаловаловалась тебѣ на меня. Но повѣрь мнѣ, милая маменька, я, все таже, какъ я была у тебя. Ты хотѣла видѣть во мнѣ нѣжную, послушную дочь, и не имѣла никакой надобности въ томъ, чтобъ я отличалась утонченными свѣтскими пріемами, какъ называетъ ихъ моя тетенька.

Но они имѣютъ на это основательную причину, какъ я недавно узнала о томъ.

Чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ они ожидаютъ важнаго посѣщенія. Отецъ Юліи имѣетъ чрезвычайно богатую сестру въ Америкѣ, которая теперь по смерти своего мужа возвращается оттуда и хочетъ жить съ своими родственниками, если ей будетъ это угодно. У нея нѣтъ дѣтей и вѣроятно она сдѣлаетъ Юлію наслѣдницею своего огромнаго имѣнія, а потому теперь не жалѣютъ ничего, чтобъ доставить этой дамѣ самую пріятнѣйшую жизнь. Въ городѣ приготовлено для нея помѣщеніе, которое гораздо прекраснѣе нашего и про которое мать Юліи не можетъ вдоволь наговориться.

Богатая дама должно быть очень учена и образована, по этому-то тетенька для поощренія Юліи желала моего пріѣзда въ замокъ. Теперь наняты еще три учителя, которые занимаются преподаваніемъ намъ уроковъ съ утра до вечера, такъ что мнѣ едва было позволено написать къ тебѣ письмо, хотя нынче и первое число мѣсяца.

Я боюсь этой знатной дамы. Ну что, если моимъ неприличнымъ обращеніемъ я лишу бѣдную Юлію богатаго наслѣдства! Какъ полагаетъ Юлія, насъ обѣихъ будутъ экзаменовать въ присутствіи этой дамы. Теперь она безпрестанно понуждаетъ меня, чтобъ я училась, и говоритъ, что я должна отвѣчать тамъ, гдѣ она не въ состояніи будетъ отвѣтить, и что маменька ея тотчасъ же отошлетъ меня, если я буду вести себя не такъ, какъ слѣдуетъ. Впрочемъ, этого я ни мало не боюсь, потому что могу и желаю учиться, но чтобъ вести себя, какъ Юлія, нѣтъ, милая маменька, этому я никогда не научусь. Теперь зовутъ меня въ классъ. Прощай, милая маменька, и молись за твою

нѣжно любящую тебя

Эмму.

Замокъ Бухензее.

1 Сентября 1857.

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ.

Милая маменька!

Твое безцѣнное письмо очень меня утѣшило и я перестала мучить себя, думая о томъ, что не умѣю себя прилично вести. Ты справедливо говоришь, я была и навсегда останусь бѣдною, простою дѣвушкою и знатные обычаи не для меня. Если я должна учиться, то не могу имѣть много времени на то, чтобъ стоять такъ долго передъ зеркаломъ, какъ Юлія, и когда знатная дама пріѣдетъ, то останусь тою же Эммою, какъ и теперь.

Повидимому и тетенька перемѣнила свое мнѣніе на этотъ счетъ, по крайней мѣрѣ она болѣе не дѣлаетъ мнѣ за это выговоровъ. Теперь мы безпрестанно- разговариваемъ съ нею только объ ученыхъ предметахъ, къ великой досадѣ для Юлія, которая при этомъ очень скупаетъ. Она нисколько не боится пріѣзда ожидаемой дамы. Недавно сказала она:-- "не понимаю, къ чему всѣ эти издержки для пріема старой женщины. Она также, какъ и моя маменька, будетъ дѣлать все то, что а захочу.-- Если же она не исполнитъ моей воли, то я надую губы, и тогда запоетъ она другую пѣсню!" Я испугалась словъ ея и умоляла ее, чтобъ она черезъ свое упрямство не лишала себя своего счастія, но она стала смѣяться надо много и назвала меня глупою.

Прощай, милая маменька, и люби по прежнему твою

любящую тебя

Эмму.

Замокъ Бухензее.

1 Октября 1857.

ПИСЬМО ПЯТОЕ.

Добрая, безцѣнная маменька!

Тетка, ожидаемая изъ Америки, написала, что она пріѣдетъ нынче утромъ, и теперь во всемъ домѣ поднялась такая суматоха, объ которой ты не можешь представить себѣ. Три лучшія комнаты убраны для нея чудеснымъ образомъ, потому что она сперва пробудетъ здѣсь нѣсколько времени и напередъ осмотритъ домъ въ городѣ, по ея вкусу. Она хотя совершенно увѣрена въ усердіи своихъ родственниковъ, писала она, но что касается до выбора жилища, то имѣетъ свои особенныя привычки, часто несходныя съ привычками другихъ, а потому она просила имѣть въ отношеніи къ ней снисхожденіе и терпѣніе.

Маменька Юліи думаетъ, что пріѣзжая тетка возьметъ Юлію съ собой въ городъ, и Юлія очень этому радуется. Я спросила ее, неужели ей не тягостно будетъ разстаться съ маменькой, но она отвѣчала, что въ городѣ ей гораздо пріятнѣе будетъ смотрѣть на множество лавокъ и домовъ на улицахъ; притомъ же ее тамъ часто будутъ возить въ театръ.

Что будетъ со мною, объ этомъ ничего не говорятъ и я не смѣю о томъ спросить. Богъ конечно позаботится о томъ, какъ устроить судьбу мою къ лучшему. Ты всегда учила меня уповать на Него, добрая маменька. Сначала, когда я боялась пріѣзда ожидаемой тетки, я много молилась Богу и мало по малу чрезъ молитву такъ совершенно успокоилась, такъ на душѣ у меня стало свѣтло, что я теперь безъ страха ожидаю прибытія знатной дамы. Да и за что стала бы она питать непріязненныя чувства къ бѣдной дѣвушкѣ, которая намѣрена дѣлать все въ ея угожденіе!

Въ слѣдующемъ письмѣ моемъ я подробно опишу ее тебѣ, а до того времени да сохранитъ тебя Господь въ здравіи и благополучіи.

Сердечно любящая тебя

Эмма.

Замокъ Бухензее.

1 Ноября 1857.

ПИСЬМО ШЕСТОЕ.

Любезная маменька!

Какъ все иначе случилось противъ того, о чемъ я думала такъ много, и чего такъ боялась.

Знатная дама пріѣхала въ прекрасномъ почтовомъ экипажѣ, выкрашенномъ нерпою краскою. У меня забилось сердце, когда услышала я почтовый рожокъ и когда дядюшка и всѣ служители бросились къ дверямъ. Я осталась съ тетенькою и Юліей въ комнатѣ, потому что имъ не прилично было бы выбѣгать на встрѣчу, говорили онѣ. Я увидѣла выходящую изъ кареты высокую даму подъ чернымъ вуалекъ, но у нея лицо было такое доброе, что я невольно вспомнила объ тебѣ. Дядюшка бросился къ ней на шею и ввелъ ее къ намъ.

Тетенька встала съ софы и поспѣшила къ ней съ простертыми руками, Юлія стояла дерзко и смѣло, а я робко и застѣнчиво возлѣ нея.

-- Это Юлія, сказала дама, подавая мнѣ руку съ невыразимою ласкою и притягивая меня къ себѣ.

-- Нѣтъ, я Юлія! вскричала Юлія громко, но дама не выпускала меня изъ рукъ, цѣловала меня и говорила:-- Во всякомъ случаѣ это милое и доброе дитя.-- Потомъ ока тоже поцѣловала Юлію.

-- Эмма дочь одной моей бѣдной кузины, сказала тетка,-- и мы взяли ее сюда, чтобъ не скучно было Юліи.

-- Это вы очень хорошо сдѣлали, сказала тетка.-- Добрая и вѣрная подруга есть неоцѣнимое сокровище.

У меня стало такъ легко на сердце. Мнѣ показалось, что я опять съ тобою, и я ушла въ спальню и заплакала отъ радости.

Вскорѣ пришла Юлія и спросила меня, о чемъ я опять плачу и неужели боюсь тетки.

-- Она смотритъ такими глазами, что кажется можно всего отъ нея требовать, сказала она.-- Наслѣдство мое и я возьму тебя съ собою въ городъ; тетенька навѣрно сдѣлаетъ намъ по новой зимней шляпкѣ, точно такой же, какая надѣта на ней. Она мнѣ очень нравится и конечно сшита по послѣдней модѣ.

Вечеромъ за чаемъ, когда собрались учителя и гувернантки, тетенька изъ Бухензее завела разговоръ о томъ, что мы учили, но дама ласково сказала, что мы дѣти еще, не совсѣмъ хорошо понимаемъ эти вещи.

Когда на другой день съ лейкою въ рукахъ я потихоньку прошла въ комнату дамы, чтобъ полить розы, тетенька Луиза -- такъ звали ее -- уже встала и стояла со сложенными руками передъ цвѣтами на окнахъ.

-- Что ты хочешь дѣлать, милая Эмма? сказала она, ласково поцѣловавъ меня.-- Я уже полила прекрасные цвѣты; это мое утѣшеніе, но если ты впередъ намѣрена помогать мнѣ, то я буду всякій разъ дожидаться тебя.-- Я должна была остаться у ней; она спрашивала меня объ тебѣ и долго разговаривала со мною такъ пріятно и ласково, какъ будто это была ты, моя милая маменька. Теперь я надѣюсь почаще писать къ тебѣ, потому что добрая тетенька Луиза обѣщалась попросить за меня. Прощай, милая маменька, и будь такъ же весела и радостна, какъ твоя

любящая тебя

Эмма.

Замокъ Бухензее.

1 Декабря 1857.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ.

Милая маменька!

Какъ я рада, что сегодня опять могу писать къ тебѣ! Добрая тетенька Луиза живетъ здѣсь уже съ недѣлю, и завтра со всѣми нами хочетъ отправиться въ городъ, чтобъ осмотрѣть тамъ свои новый домъ. Если онъ ей понравится, то она лучше хочетъ остаться тамъ, чтобъ въ собственныхъ своихъ четырехъ стѣнахъ успокоиться послѣ своихъ продолжительныхъ путешествій.

Съ того времени, какъ тетенька Луиза здѣсь, наше ученье кончилось и мы почти всегда при ней, я еще болѣе, чѣмъ Юлія, которая часто отъ нея убѣгаетъ. Я разсказала ей все про нашу прежнюю жизнь, и она не осуждаетъ меня за то, что я желала находиться при тебѣ.-- Это очень справедливо, говоритъ она, мать должна всегда оставаться при дочери.

Тоже самое тетенька Луиза сказала и Юлія, когда рѣчь зашла о томъ, что она для компаніи должна остаться съ ней въ городѣ.-- Твои родители воспитывали тебя для себя, а не для меня, замѣтила она,-- и съ моей стороны было бы нехорошо и несправедливо, еслибъ я взяла тебя отъ нихъ.

-- А мнѣ бы лучше хотѣлось остаться съ тобою въ городѣ, сказала Юлія.

Но тетенька Луиза возразила ей, что она еще молода и не можетъ хорошенько понимать итого. Она желала бы, чтобъ я напередъ осталась при ней, потому что я уже однажды была разлучена съ моею матерью, и потому я должна была тотчасъ же написать къ тебѣ это письмо, чтобъ испросить твоего согласія.

Я съ большою охотою исполнила это, потому что сколько ни благодарна я за мой пріемъ въ Бухензее, но откровенно скажу, мнѣ гораздо было бы пріятнѣе находиться съ тетенькою Луизою, съ которою могу я говорить про тебя и которая, какъ кажется, любятъ меня больше, нежели тетенька изъ Бухензее.

И такъ, малая маменька, пиши ко мнѣ поскорѣе въ городъ, могу ли я остаться у тетеньки Луизы? Но я напередъ знаю, что ты ничего не возразишь на это и будешь этому такъ же рада, какъ и

любящая тебя дочь

Эмма.

Замокъ Бухензее.

8-го Декабря 1857.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ.

Милая маменька!

Твое письмо со вложеніемъ къ тетенькѣ Луизѣ я получила, и тетенька и я пишемъ къ тебѣ сегодня.

Когда мы пріѣхали сюда, тетенька Луиза была очарована прекраснымъ расположеніемъ дома и нѣсколько разъ бросалась на шею доброму дядюшкѣ изъ Бухензее, чтобъ выразить ему свою благодарность за его предупредительность и заботливость. Въ домѣ находились двѣ комнатныя дѣвушки, кухарка и служитель, котораго сперва я сочла за господина,-- такъ важно онъ умѣлъ держать себя. Всѣ эти люди очень учтивы и вѣжливы, проводили насъ чрезъ всѣ комнаты и проворно для всѣхъ насъ приготовили спальни. Тетенька Луиза наконецъ подумала, что помѣщеніе слишкомъ велико только для насъ двоихъ, но она придумаетъ, какъ распорядиться въ этомъ случаѣ.

Юлія и ея родители пробыла у насъ два дня. Мы пошли прогуливаться по городу, и во время прогулки Юлія, какъ только замѣчала въ окнахъ лавокъ какую нибудь вещь, которая ей нравилась, не отставала отъ своей матери безъ того, пока она не была для нея куплена. Тетенька Луиза смѣялась на все это и говорила:-- теперь Юлія можетъ видѣть, что ей гораздо лучше быть у матери, потому что я не стала бы накупать для нея такъ много вещей.

По отъѣздѣ ихъ на другой день мы получили твои письма, милая маменька. Я напередъ знала, что тебѣ очень пріятно будетъ, если я останусь у тетеньки Луизы. Тетенька, прочитавъ письмо твое, позвала меня и сказала:

-- Эмма, твоя маменька живетъ за городомъ въ такомъ одиночествѣ; какъ ты думаешь, не льзя ли уговоритъ ее переселяться къ намъ?

Милая маменька, милая маменька! при этой мысли я сначала не могла произнести ни слова.

-- А, какъ ты думаешь? должна была тетенька спроситъ меня въ другой разъ, когда я въ состояніи была отвѣчать ей и бросилась къ ней на шею.

И не правда ли, милая маменька, ты исполнишь это? Да, ты непремѣнно исполнишь это, милая, добрая маменька.

Вотъ видишь ли, тетенька и я разсудили обо всемъ этомъ какъ нельзя лучше. Зимою непріятно жить въ деревнѣ, ты можешь запереть свой домикъ и оставить въ немъ все какъ есть, потому здѣсь найдешь ты все, что тебѣ нужно, и тебѣ съ собой брать нечего. Цвѣты свои ты можешь отдать нашему доброму сосѣду садовнику, онъ будетъ ухаживать за ними зимою въ своей теплицѣ.

А для лѣтняго времени тетенька составила превосходный планъ, когда я сказала ей, что ты будешь сожалѣть объ своемъ садикѣ и объ прекрасныхъ прогулкахъ въ лѣсу и въ большомъ сосѣднемъ саду, представляющемъ превосходные виды съ возвышенія, на которомъ добрый садовникъ охотно выстроилъ бы домикъ, еслибъ у него достало на это денегъ. Однимъ словомъ, когда я все это описала тетенькѣ Луизѣ, то она сказала, что намѣрена писать къ тебѣ и что ты должна переговорить съ садовникомъ. Она желаетъ лѣто проводить въ деревнѣ, садовникъ выстроитъ для нея домъ, и тогда мы можемъ и лѣтомъ жить вмѣстѣ, ты и я въ нашелъ прежнемъ домикѣ, а она съ своими людьми въ новомъ.

Ну, что скажешь ты на это, милая маменька? Ты сдѣлаешь то, о чемъ тебя просятъ? Ты пріѣдешь къ намъ и отпразднуешь Рождество съ твоею Эммою, которая цѣлые полгода не видала тебя.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ.

Безцѣнная маменька!

Мы получили твой отвѣтъ, который обѣихъ насъ обрадовалъ; даже всѣ люди въ домѣ желаютъ твоего пріѣзда.

Комната твоя уже готова, но я ничего не стану тебѣ писать про нее, чтобъ удивить тебя еще болѣе. Ахъ, я мысленно представляю себѣ, какъ весело, какъ радостно проведемъ мы Рождество Христово!

Это письмо я отдаю кучеру, котораго добрая тетенька Луиза посылаетъ за тобою. Онъ обѣщалъ мнѣ наложить въ возокъ теплыхъ покрывалъ, чтобъ ноги у тебя не озябли и плотно закрыть его, чтобъ воздухъ не могъ въ него продувать, и наконецъ сказалъ, что полетятъ быстрѣй стрѣлы, когда я стала проситъ его доставить тебя къ намъ поскорѣе. Впрочемъ онъ добрый и знающій свое дѣло человѣкъ, и не опрокинетъ тебя на дорогѣ.

И такъ прощай на короткое время, добрая моя маменька! получи теперь мое послѣднее письмо, потому что я надѣюсь навсегда остаться съ тобою и не имѣть надобности въ перепискѣ.-- Умоляю Бога о твоемъ драгоцѣнномъ здоровьѣ, столь необходимомъ для твоей

нѣжно любящей тебя

Эммы.

Городъ.

21 Декабря 1857.

МОЛОДОЙ МОРЯКЪ

-- Можешь ли ты мнѣ сшить парусъ, Эмилія? спросилъ Генрихъ сестру свою, возвратясь изъ города.

-- Нѣтъ, милый братецъ, я могу обрубить носовой платокъ, но парусъ слишкомъ великъ.

-- Я и не говорю про большой парусъ, сестрица; мнѣ нужно маленькій парусъ, именно не больше носоваго платка.-- Ахъ, прошу тебя, сшей мнѣ такой парусъ!

-- Изволь, съ удовольствіемъ, отвѣчала Эмилія.-- Такой маленькій парусъ для меня ничего не стоитъ сшить. Но что ты хочешь съ нимъ дѣлать?

-- Я хочу выстроить для себя корабль, Эмилія, потому что я рѣшился сдѣлаться морякомъ. Посмотрѣла бы ты, какъ красивъ дядюшкинъ корабль. Онъ теперь поновилъ его и выкрасилъ зеленою и черною краскою. Это именно заглядѣнье, и въ каютѣ стоитъ премиленькая софа, а передъ нею прекрасный какъ стекло свѣтлый столъ; надъ ними виситъ лампа на чудесной цѣпочкѣ. У него въ каютѣ мы славно закусили. Мнѣ очень нравится и я хочу сдѣлаться такимъ же морякомъ, какъ мой дядюшка. Представь себѣ, впереди на его кораблѣ стоитъ написанное большими золотыми литерами имя твое: "Эмилія".

-- Зачѣмъ же мое имя?

-- Въ честь твоей покойной тетки, которую также звали Эмиліей. Она еще находилась въ живыхъ, когда дядюшка десять лѣтъ тому назадъ построилъ корабль и далъ ему имя -- Эмилія. Теперь она давно уже умерла, а корабль все еще называется Эмиліей. Не правда ли, что это очень мило?

-- Развѣ и корабль также имѣетъ имя, Генрихъ?

-- Само собой разумѣется, сестрица. Корабль тоже что человѣкъ, говоритъ дядюшка, и его также наименовываютъ въ газетахъ. Я самъ это сегодня видѣлъ. Тамъ въ гавани стоялъ нагружавшійся въ Лиссабонъ корабль: Эмилія, капитанъ Вульфъ, и за нимъ слѣдовали еще три или четыре корабля съ такими же прекрасными именами. Я назову мой корабль Эмиліей.

-- Какимъ же образомъ ты выстроишь корабль, милый братецъ?

-- Точно такимъ же, какъ Робинзонъ. Я выпрошу у папеньки древесный пень и выдолблю его. Сшей только мнѣ хорошенькій бѣлый парусъ!-- Въ Воскресенье придетъ дядюшка -- къ тому времени онъ долженъ быть готовъ

Такъ и сдѣлалось. Отецъ вмѣсто древеснаго пня далъ Генриху большой чурбанъ и самъ нѣсколько помогъ ему выдолбить его и обтесать.

Послѣ того онъ былъ прекрасно выкрашенъ и Генрихъ вырѣзалъ на задней части его имя Эмиліи. Наконецъ былъ поставленъ шестъ вмѣсто мачты и прикрѣпленъ вышитый Эмиліею красивый парусъ.-- Корабль былъ совсѣмъ готовъ въ субботу и Генрихъ въ сопровожденіи Эмиліи торжественно понесъ его на прудъ позади сада. Къ счастію дулъ сильный вѣтеръ, отъ котораго парусъ тотчасъ же такъ надулся, что Генрихъ не отважился пустить корабликъ, потому что онъ уплылъ бы далеко отъ берега. Но Эмилія нашлась, какъ помочь этой бѣдѣ, она принесла изъ дому длинную веревку, которую Генрихъ назвалъ якорнымъ канатомъ а привязалъ къ кораблику. Тогда они нагрузили въ него нѣсколько камешковъ и пустили его на такое разстояніе, какъ позволяла это длина веревки. Генрихъ послѣ того сталъ тянуть его къ себѣ обѣими руками, показывая видъ, будто это стоитъ ему необыкновеннаго усилія и крича при томъ: то, то-о! какъ онъ слышалъ это отъ матросовъ,

Генрихъ и Эмилія цѣлый день забавлялись своимъ корабликомъ и дѣлали разные опыты и улучшенія. Когда въ Воскресенье пришелъ дядюшка и осмотрѣлъ корабль опытнымъ глазомъ знатока, то хотя нашелъ въ немъ нѣкоторыя погрѣшности, но похвалилъ въ цѣломъ и нагрузилъ его виноградомъ, который былъ привезенъ имъ съ острова Малаги. Но виноградъ былъ съѣденъ не прежде, какъ поплававъ около часу по пруду, и тогда только, когда корабликъ чуть было не опрокинулся и когда весь виноградъ чуть было не выпалъ въ воду, Генрихъ почелъ за лучшее спасти грузъ, какъ выражался онъ.

-- Ну, вкусенъ ли виноградъ? спросилъ дядя, когда дѣти пришли домой.

-- Отличный, дядюшка, сказала Эмилія.-- Можетъ ли Генрихъ тоже доставать такой виноградъ, когда онъ вдѣлается морякомъ?

-- О, конечно, отвѣчалъ со смѣхомъ дядя,-- моряки ничего не ѣдятъ, кромѣ винограда. Ну что, Генрихъ, все еще хочется тебѣ быть морякомъ, или ты уже удовольствовался нынѣшнимъ своимъ плаваніемъ?

-- О, сохрани Боже, любезный дядюшка, я непремѣнно хочу быть такимъ же морякомъ какъ ты.

-- Генрихъ, сказала печально мать его,-- Ото такое дѣло, которое надобно хорошенько обсудить. Вѣдь это опасное занятіе, не правда ли, любезный зятюшка? Какъ часто подвергала вы жизнь вашу опасности!

-- Ну, разное случается, сказалъ дядя Вульфъ.-- Тутъ часто приходится исправлять тяжелыя и грязныя работы; а въ своемъ тонкомъ платьицѣ ты не далеко уѣдешь, дружокъ. Останься-ка лучше земледѣльцемъ, какъ отецъ твой; земледѣльцу гораздо спокойнѣе, чѣмъ нашему брату.

-- Нѣтъ, дядюшка, я хочу быть морякомъ, повторилъ Генрихъ.

-- Что касается до спокойствія, отвѣчалъ отецъ Генриха,-- то и мы въ этомъ отношенія не далеко ушли,-- и наврядъ ли имѣемъ его, особенно во время жатвы. И изъ непріятностей твоего занятія, любезный шуринъ, также надобно кой-что исключить; вотъ напримѣръ, ты богатъ, я же мучусь на моей бѣдной фермѣ, завишу отъ вѣтра и погоды и если жатва не удается, то вся работа моя пропадаетъ понапрасну,

-- Ахъ, что касается до этого, любезный зять, то перевозка товаровъ въ настоящее время очень плоха. Еслибъ я прежде не скопилъ кой-чего, то теперь не далеко бы ушелъ. Каждое дѣло имѣетъ свои трудности.

-- Да, Генрихъ теперь обо всемъ такъ легко думаетъ, подхватила мать.-- Какъ стала бы тосковать я объ немъ, зная, что онъ находится на морѣ въ бурю и въ непогоду! Кажется, что тогда не будетъ для меня ни одной ночи, въ которую сомкнула бы я глаза.

-- Ну, что касается до этого, добрая моя свояченица, возразилъ дядя, то мы всѣ находимся во власти Божіей!-- Моя жена тоже очень печалилась, когда я отправился въ первое мое путешествіе, но когда послѣ того я нѣсколько разъ возвращался къ ней здоровый и бодрый, то все дѣло обошлось. Теперь она давно у Господа Бога и не знаетъ болѣе ни какой печали! прибавилъ онъ и слезы навернулись на его свѣтлыхъ глазахъ.-- Вотъ видишь ли, свояченица моя милая, она умерла на землѣ, а я остался живъ на морѣ. Да, какъ сказано, на морѣ разное случается, но все-таки мы всѣ и вездѣ находимся подъ властію Божіей!

-- Генрихъ знаетъ уже морской компасъ наизусть, сказалъ фермеръ, чтобъ разсѣять мрачныя мысли капитана.-- Повтори передъ дядюшкой, Генрихъ!

И Генрихъ безошибочно пересчиталъ всѣ тридцать двѣ небесныя страны.

-- Браво, сказалъ дядя съ самодовольнымъ видомъ,-- у этого мальчика есть охота.-- Выучи его чему нибудь по порядному, Брандтъ, чтобъ онъ могъ подписать коносаментъ и вести вѣсовой и фрахтовой счетъ, потому что въ этомъ иногда случается надобность.

-- О, до этого ему еще долго, любезный мой зять, сказала мать,-- Генриху только что девять лѣтъ.

-- Это ничего не значитъ, добрая моя свояченица, я пустился въ море, когда мнѣ было только тринадцать лѣтъ, а на двадцать третьемъ году я былъ уже штурманомъ! Надобно какъ можно ранѣе открывать свою карьеру въ настоящее время.

Мать испугалась и порядочно поблѣднѣла, видя, что морякъ такъ серьезно принялся за это дѣло.-- Я полагаю, что Генрихъ еще одумается, сказала она печально.

-- Говорю вамъ, что нѣтъ, любезная моя свояченица. У меня свои примѣты, сказалъ капитанъ съ самодовольною улыбкою, и, наклонясь на ухо къ свояченицѣ, прибавилъ:-- Я передамъ Генриху мой корабль, только онъ до времени ничего не долженъ объ этомъ знать.

Свояченица вдругъ замолчала и не сказала болѣе ни слова, только нѣсколько слезъ упало на ея вязанье. Она думала, что ей не должно противиться счастію своего сына и рѣшила, что Генрихъ будетъ морякъ.

Черезъ двѣ недѣли дяди отправился въ море, и Генрихъ и Эмилія смотрѣли на его отплытіе. Генрихъ былъ внѣ себя, когда корабль пришелъ въ движеніе, а Эмилія едва не заплакала. По дядя Культъ спокойно стоялъ на заднемъ декѣ и снялъ шляпу, чтобъ проститься съ Брандтомъ и его дѣтьми. Генрихъ радостно махалъ своего шляпою надъ головою, а дядя говорилъ про себя: "у меня есть свои примѣты".

Съ того времени Генрихъ прилежно читалъ въ газетахъ объявленія о прибывшихъ корабляхъ и вскорѣ выучилъ наизусть имена всѣхъ капитановъ, Но имя его дяди съ кораблемъ Эмиліей попалось ему на глаза только на третій годъ. Радость его не имѣла границъ и онъ хотѣлъ тотчасъ же бѣжать въ городъ, но отецъ остановилъ его, сказавъ, что теперь дядя не имѣетъ для него свободнаго времени, мать же не сказала ни слова и тихо отерла слезы.

Черезъ недѣлю явился самъ дядюшка Вульфъ и принесъ Генриху настоящій ботикъ съ веслами, который тотчасъ же былъ пущенъ на прудъ.

-- Ну, что, можешь ли ты по прежнему пересчитать всѣ вѣтры и выучился ли еще чему нибудь? спросилъ напередъ дядя.

Генрихъ пересчиталъ вѣтры и отвѣтилъ на второй вопросъ.

-- Сколько фунтовъ считается въ корабельномъ фунтѣ? спросилъ его дядя далѣе.

-- Двѣсти восемьдесятъ фунтовъ! отвѣчалъ. Генрихъ проворно.

-- Хорошо! сказалъ дядя.-- Моряку иногда, нужно это знать, прибавилъ онъ объяснительнымъ тономъ, обратясь къ Брандту, -- теперь, надобно показать Генриху, какъ надобно владѣть веслами.-- У него есть охота, сказалъ онъ тихо отцу его.

Между тѣмъ какъ Генрихъ совсѣмъ напряженіемъ силъ старался управлять ботомъ, въ которомъ сидѣла Эмилія, и безпрестанно приставалъ къ берегу, такъ какъ прудикъ былъ очень малъ, дядя Вульфъ въ прямомъ положеніи тѣла, не измѣняя ни одной черты своего важнаго лица, пилъ кофе съ его родителями.

-- Почему вы такъ долго не возвращались къ намъ? спросила мать Генриха дядюшку Вульфа.

-- Я скажу почему, отвѣчалъ капитанъ.-- У насъ разное случается. Причиною тому были сыновья Вундерлихъ. Брандтъ знаетъ, что я много изъѣздилъ морей, прежде чѣмъ пріобрѣлъ свой собственный корабль, и они остаются и понынѣ моими корреспондентами. Они въ каждомъ письмѣ пишутъ мнѣ: избѣгай Гамбурга,-- и я понимаю почему;-- это значитъ, что въ Гамбургѣ всегда стоитъ множество кораблей, которые добиваются груза и часто возвращаются съ однимъ балластомъ. Да, увѣряю васъ, честнымъ словомъ моимъ, что еслибъ не вы и не Генрихъ, я и теперь ни за что не поворотилъ бы на Гамбургъ, потому что въ послѣднемъ еще письмѣ своемъ изъ Галля братья Вундерлихъ пишутъ мнѣ: избѣгай Гамбурга.

-- А Генрихъ очень обрадовался, когда прочелъ имя твое въ газетахъ, сказалъ Брандтъ.

-- Что касается до этого, продолжалъ капитанъ, то имя корабля всегда ставится впередъ, а за нимъ слѣдуетъ имя капитана, потому что корабль остается, а капитанъ можетъ перемѣниться! Да, почему же не такъ! прибавилъ онъ простодушно,-- можетъ быть и вы когда нибудь прочтете въ газетахъ: корабль Эмилія, капитанъ Брандтъ!

-- О, до этого еще далеко, замѣтила мать.

-- Сколько лѣтъ Генриху? спросилъ капитанъ

-- Только еще одиннадцать, отвѣчала мать.

Капитанъ помолчалъ съ минуту.-- Еще рано, сказалъ онъ рѣшительно. Пусть онъ еще поучится!

Мать испугалась, когда капитанъ молчалъ, но теперь будто тяжелый камень отпалъ отъ ея сердца.-- Но когда я опять ворочусь сюда, продолжалъ онъ, то возьму его съ собою; у него есть способности.

-- А когда вы намѣрены возвратиться сюда? спросила мать съ новымъ безпокойствомъ.

-- На это я ничего не могу сказать, отвѣчалъ Вульфъ, опрокинувшись на стулъ. Мы всѣ во власти Божіей. Мои корреспонденты обыкновенно пишутъ мнѣ: избѣгай Гамбурга.

Послѣ того онъ закурилъ сигару и пошелъ съ Брандтомъ опять къ пруду, чтобъ посмотрѣть, говорилъ онъ,-- какой курсъ держитъ Генрихъ.

Дядюшка Вульфъ избѣгалъ Гамбурга опять ровно три года. Наконецъ онъ возвратился и привезъ Генриху байковый камзолъ и самой странной Формы лакированную шляпу.

Погостивъ нѣсколько дней въ семействѣ Брандта, капитанъ сказалъ наконецъ:-- однако мнѣ долѣе нельзя оставаться здѣсь; у меня есть грузъ на Лиссабонъ. Генрихъ отправится со мной!

Все, что нужно, было переговорено; родители проводили Генриха въ городъ, а вскорѣ и корабль Эмилія снялся съ якоря. Родители и сестра стояли на берегу, по Генрихъ къ своемъ корабельномъ одѣяніи, стоялъ возлѣ капитана на палубѣ и отъ слезъ едва могъ видѣть ихъ.

-- Они уже скрылись изъ глазъ, Генрихъ, сказалъ онъ наконецъ сострадательно.-- Ступай на койку и усни.

Генрихъ пошелъ на свою койку.-- Это была небольшая перегородка на палубѣ, гдѣ онъ только что могъ спать. На полу въ узкомъ ящикѣ была постлана постель, а прямо надъ нею находилась другая постель для другаго моряка. Генрихъ легъ, но не могъ заснуть, онъ думалъ объ родителяхъ, объ Эмиліи, объ садѣ и объ прудикѣ, и слезы текли изъ глазъ его.

Наконецъ нашъ маленькій морякъ проголодался и сталъ думать объ другомъ, Онъ съ любопытствомъ выползъ изъ своей койки, и матросы стали смѣяться надъ его заплаканными глазами, такъ что онъ твердо рѣшился впередъ не плакать болѣе.

Въ эту минуту привѣтилъ его дядя, стоявшій на палубѣ возлѣ одного матроса.

-- А, ты уже выспался? спросилъ онъ его со смѣхомъ.

-- Теперь принимайся за работу.-- Штурманъ, покажи, что ему надобно дѣлать.

Штурманъ былъ молодой человѣкъ, который очень понравился Генриху. Онъ привелъ его въ ту самую каюту, которую Генрихъ описывалъ своей сестрѣ нѣсколько лѣтъ тому назадъ самыми очаровательными красками, а въ которой теперь царствовалъ величайшій безпорядокъ. Тамъ разбросаны были ящики и связки, въ томъ же числѣ находилась и одежда капитана съ его сапогами. Штурманъ сказалъ Генриху, чтобъ онъ убралъ все это на свое мѣсто, а платье и сапоги капитана хорошенько вычистилъ. Сверхъ того онъ долженъ былъ вымести каюту и накрыть столъ къ ужину.

Конечно это были работы, которыя въ домахъ исправляютъ кухарки, но Генрихъ скоро привыкъ къ своей должности. Дядя же, строго наморщивъ лицо, говорилъ штурману: У него есть хорошія способности, уже на восьмомъ году онъ зналъ всѣ вѣтры по компасу.

Капитанъ обѣдалъ и ужиналъ съ штурманомъ въ каютѣ, а Генрихъ долженъ былъ имъ прислуживать. Кушанье готовилось на палубѣ старымъ матросомъ, котораго почему-то называли "поваромъ". Когда капитанъ я штурманъ выходили изъ-за стола, тогда начинали ѣсть прочіе матросы и юнги; Генрихъ и имъ прислуживалъ. Самъ же онъ, какъ младшій, ѣлъ послѣ всѣхъ.

-- Онъ долженъ все начать снизу, для того, чтобъ могъ понимать все, что происходитъ, говорилъ капитанъ штурману.-- Онъ долженъ замѣчать, что онъ сынъ моего родственника.

Плаваніе было благополучное; матросы показывали ему одни за другими французскіе, англійскіе и испанскіе берега; наконецъ корабль прибылъ къ лиссабонской гавани.

Эмилія спустила якорь въ приличномъ мѣстѣ; капитанъ обрился, одѣлся въ лучшее платье, положилъ свой большой бумажникъ за-пазуху и приказалъ матросу отвезти его на маленькой лодкѣ къ берегу. Всѣ прочіе остались на кораблѣ.

Генрихъ занялся разговоромъ съ старымъ поваромъ, который, зная, что молодой морякъ, который имѣетъ дядею богатаго капитана, самъ вскорѣ можетъ сдѣлаться капитаномъ, обращался съ нимъ очень дружески.

-- Развѣ мы не выйдемъ на берегъ? спросилъ Генрихъ.

-- Пока еще нѣтъ, отвѣчалъ поваръ.-- Мы должны сперва выгрузиться, а тамъ запастись свѣжимъ грузомъ; послѣ этого у насъ еще останется довольно времени, чтобъ осмотрѣть городъ. Я возьму тебя съ собою и все тебѣ покажу.

-- Куда же ушелъ дядюшка?

-- Къ купцамъ, которымъ онъ привезъ грузъ и отъ которыхъ надѣется получить новую поклажу. Онъ освѣдомится также, нѣтъ ли писемъ на его имя; навѣрно родители твои тоже писали къ тебѣ и онъ принесетъ тебѣ письмо ихъ.

-- Ахъ, какъ это было бы чудесно, вскричалъ Генрихъ,-- навѣрно сестрица что нибудь написала мнѣ.-- Когда воротится дядюшка?

-- Не ближе вечера, сказалъ поваръ,-- потому что онъ долженъ доставитъ намъ свѣжей воды и свѣжихъ припасовъ.

Генрихъ едва могъ дождаться вечера. Наконецъ капитанъ воротился, приказалъ переправить съѣстные припасы на бортъ корабля, ушелъ въ свою каюту и кликнулъ Генриха,

Съ серьезнымъ видомъ вынулъ онъ свой большой бумажникъ и положилъ его. Потомъ онъ снялъ съ себя кафтанъ и отдалъ его Генриху.-- Вычисти его хорошенько, чтобы не стыдно было показаться въ немъ на биржу.

Генрихъ взялъ кафтанъ, помедлилъ и искоса посматривалъ на дядю.

-- Понимаю, понимаю, сказалъ дядя, замѣтивъ это.-- Я получилъ письмо отъ сыновей Вундерлихъ, и въ немъ вложено письмо отъ твоего отца. Прочти его внимательно. Почему знать, когда ты получишь другое. Однако прежде вычисти мой кафтанъ, слышишь ли?

Генрихъ вычистилъ каштанъ, повѣсилъ его въ шкафъ, потомъ дрожащими руками развернулъ письмо и началъ читать. Отецъ написалъ немного, но за то мать и Эмилія не пожалѣли чернилъ. Отдавали ему подробный отчетъ обо всемъ, что происходило у нихъ дома. Эмилія безпокоилась, чтобъ онъ не упалъ въ море, а мать боялась, что онъ не станетъ беречь своего здоровья или научится отъ матросовъ пить водку.-- Хотя Генрихъ смѣялся этому съ гордымъ самосознаніемъ, но въ глубинѣ души онъ скорѣе готовъ былъ плакать, нежели смѣяться; вдругъ дядя, видя его въ такомъ положеніи, закричалъ: "накрывай на столъ!"

Черезъ день послѣ того якорь опять былъ поднятъ, и корабль ближе подошелъ къ берегу для выгрузки.-- Привезенные товары были перенесены на твердую землю. Послѣ того корабль былъ вымытъ чисто на чисто, и когда все было готово для принятія новаго груза, матросы поочередно могли ходитъ въ городъ, только нѣкоторые должны были оставаться для стражи на бортѣ корабля.

Тогда и Генрихъ съ поваромъ отправились въ городъ.

-- Развѣ здѣсь нѣтъ южныхъ плодовъ? спросилъ дорогою Генрихъ своего спутника.-- Чѣмъ же мы здѣсь нагрузимся?

-- Какъ я слышалъ, то мы повеземъ вино въ Англію, отвѣчалъ поваръ.-- Впрочемъ и здѣсь есть Фрукты, и мы сей часъ же пойдемъ на рынокъ и посмотримъ, что тамъ есть.

Вскорѣ пришла на рынокъ и нашли множество плодовъ, выставленныхъ на продажу, по если бы находилось ихъ во сто разъ болѣе, они все таки не имѣли такого пріятнаго и заманчиваго вида, какъ въ фруктовыхъ погребахъ въ Гамбургѣ.

-- Мы накупимъ полные карманы плодовъ, сказалъ поваръ.

-- Да, и я захвачу съ собою нѣсколько для маминьки и для сестры, сказалъ Генрихъ

-- Нѣтъ, этого я тебѣ не совѣтую, замѣтилъ поваръ.-- Почему знать, когда мы возворотился домой, а до того времени они успѣютъ десять разъ сгнить.

Генрихъ помялъ всю справедливость его замѣчанія и ограничился своими покупками.

Походивъ довольно долго по городу, Генрихъ возвратился на бортъ и принялся писать къ своимъ родителямъ и сестрѣ. Дядя написалъ также цѣлую страницу къ сыновьямъ Вундерлиха, для чего онъ употребилъ почти столько же времени, сколько Генрихъ на всѣ свои письма. Потомъ онъ вложилъ Генрихово письмо въ свое, которое онъ аккуратно запечаталъ и, положивъ въ бумажникъ, взялъ съ собою въ городъ.

Черезъ нѣсколько дней корабль былъ нагруженъ винными бочками, называемыми винами, и отправился въ Лондонъ. Такъ къ великой радости Генриха нашли они грузъ въ Гамбургъ, и такимъ образомъ уже къ осени молодой морякъ нашъ возвратился на родину.

Это была неописанная, но кратковременная радость для его семейства, потому что капитану нужно было еще до зимы отправиться изъ этого проклятаго Гамбурга, какъ онъ величалъ его, и такимъ образомъ еще въ октябрѣ мѣсяцѣ поплыли они въ Ріо-Жанейро, въ Бразиліи.

Оттуда взяли они грузъ въ Бостонъ -- въ Сѣверной Америкѣ, изъ Бостона отправились опять въ Лондонъ, изъ Лондона въ С.-Петербургъ, изъ Петербурга въ Гавръ -- во Франціи, изъ Гавра въ Малагу, а изъ Малаги опять въ Гамбургъ.

Генрихъ сдѣлался почти уже взрослымъ человѣкомъ, когда возвратился домой. Эмилія между тѣмъ также подрасла. Братъ и сестра едва узнали другъ друга, но ихъ взаимная привязанность возрасла еще болѣе. Дядя былъ очень доволенъ Генрихомъ.-- Я такъ и думалъ, говорилъ онъ его матери.-- Генрихъ имѣлъ большія способности, и примѣты не обманули меня. Эту зиму я собственно для его хочу провѣсти здѣсь. Корабль мои нужно починитъ, а Генрихъ долженъ зимою ходить въ школу мореплаванія; тогда весной онъ уже будетъ принятъ на кораблѣ, какъ матросъ.

Это была самая веселая зима для всего семейства. Генрихъ почти ежедневно могъ видѣться съ своими родителями и съ сестрою, а воскресенье они исключительно проводили вмѣстѣ. Сколько разсказовъ, сколько плановъ для будущаго! Генрихъ хотѣлъ мать свою и Эмилію взять съ собою въ Яву, гдѣ имъ непремѣнно должно было поправиться, разумѣется, если только онъ сдѣлается капитаномъ.

Капитанъ слушая ихъ, сидѣлъ прямо какъ свѣчка, и съ лукавою улыбкою посматривалъ на своего тоже улыбающагося свата.

-- Да, сказалъ онъ наконецъ, объ этомъ стоитъ подумать. Но дѣти, не расчитывайте на многое впередъ, не обольщайте себя надеждами, будущее неизвѣстно намъ. Потому что мы всѣ находимся во власти Бога, а только Онъ одинъ знаетъ, куда путь нашъ приведетъ насъ!

Добрый капитанъ произнесъ это такъ торжественно, что всѣ замолчали, и впередъ по крайней мѣрѣ въ его присутствіи не говорили болѣе о своихъ будущихъ планахъ.

Между тѣмъ корабль Эмилія былъ притащенъ къ берегу и положенъ на бокъ; внутри и снаружи его происходила безпрерывная работа, каждый попортившійся кусокъ дерева былъ замѣненъ новымъ, каждая дырочка быль старательно законопачена, а наконецъ весь онъ былъ заново обсмоленъ и выкрашенъ. Имя Эмиліи было покрыто свѣжею позолотою, а снасти и паруса почти совсѣмъ возобновлены.

-- Теперь Эмилія у меня опять такъ же хороша, какъ будто новый корабль.-- Грузу во время зимы набралъ я столько, что у меня ни одного уголка не останется пустаго; и такъ мы отправимся во имя Божіе. Начало хорошо, хотя многіе опытные моряки думаютъ, что хорошее начало иногда ведетъ за собою дурное продолженіе и гибельный конецъ. Впрочемъ, увидимъ! Мы всѣ находимся во власти Божіей.

Эмилія опять подъ всѣми парусами вышла въ открытое море. Теперь въ первый разъ вступилъ Генрихъ на корабль въ званіи матроса, съ полученіемъ порядочнаго жалованья, какъ завѣрялъ въ томъ капитанъ его родителей.

Начиная съ этого путешествія, дядя сталъ довѣрчивѣе къ Генриху, и обращался съ никъ болѣе какъ съ родственникомъ, нежели какъ съ подчиненнымъ. Онъ уже не садился за столъ съ матросами, но обѣдалъ съ нимъ и съ штурманомъ въ каютѣ, и дядя теперь разговаривалъ съ Генрихомъ почти болѣе, нежели съ штурманомъ. Онъ даже отдавалъ ему читать письма сыновей Вундерлихъ и спрашивалъ его мнѣнія объ нихъ, бралъ его съ собою на твердую землю къ купцамъ и на биржу и всякому отрекомендовывалъ его какъ своего племянника.

По обыкновенію переплывали они отъ одной гавани къ другой, и на пути вездѣ получали выгодные грузы. Наконецъ черезъ четыре года пришлось имъ опять прибыть съ большимъ грузомъ въ Лиссабонъ.

Корабль остановился въ удобномъ и спокойномъ мѣстѣ. Капитанъ отправился къ хозяевамъ привезеннаго имъ груза и возвратился поздно вечеромъ. Онъ по обыкновенію молча вошелъ въ каюту, положилъ сперва шляпу на столъ, потомъ бумажникъ, и наконецъ снялъ кафтанъ.

-- Францъ! сказалъ онъ молодому моряку, отдавая ему кафтанъ,-- позови ко мнѣ Генриха!

Генрихъ, ожидавшій этого, стоялъ уже у двери.

-- Слушай, Генрихъ, сказалъ дядя, садясь на маленькую софу,-- представь себѣ, я получилъ здѣсь письмо отъ сыновей Вундерлихъ.

-- Это я очень могъ полагать, отвѣчалъ Генрихъ, который мало по малу привыкъ къ нѣкоторымъ выраженіямъ своего дяди.-- Что такое пишутъ они?

-- На вотъ, ты самъ можешь прочесть. Тутъ ничего нѣтъ важнаго, кромѣ какъ на концѣ. Тамъ они опять пишутъ мнѣ: избѣгая Гамбурга.

-- Какъ это жаль, дядюшка. А мнѣ опять припала охота побывать въ Гамбургѣ.

-- Что касается до этого, то и мнѣ тоже хочется побывать тамъ, особенно, какъ узналъ я, что Порто-Янейро отправляетъ туда цѣлый корабельный грузъ и нѣтъ ни одного корабля на Гамбургъ.

-- Это должно быть отличный грузъ, дядюшка? Да, разное случается, у меня на это есть свои примѣты.-- И такъ мы отправимся? Черезъ двѣ недѣли можно получить чистыя деньги!

-- Стой, Генрихъ! Что касается до этого, то не расчитывай напередъ! Но вотъ письмо-то сыновей Вундерлихъ предостерегаетъ насъ отъ Гамбурга.

-- Оля всякій разъ это пишутъ, дядюшка!

-- Да, но это справедливо. Подай-ка мнѣ письмо-то;-- мнѣ кажется, что объ избѣжанія Гамбурга написано въ немъ крупнѣе прочаго. Что ты думаешь объ этомъ Генрихъ?

-- Я думаю, что надобно нагрузиться, дядюшка!

-- Ну, если такъ, то съ Богомъ. Я отдамъ въ застраховку корабль въ полной цѣнѣ его, потому что всѣ мы люди, какъ на твердой землѣ, такъ и на морѣ находился подъ Божіей властію. Моя покойная жена скончачась на твердой землѣ, двадцать лѣтъ тому назадъ; въ это время я именно былъ на пути изъ Лиссабона въ Гамбургъ; думалъ прибыть туда то же въ двѣ недѣли, а проплавалъ двадцать, и когда прибылъ на мѣсто, то она ровно за восемь дней до того была похоронена! Съ этого времени я никогда не расчитываю на будущее, сказалъ онъ, положивъ свою карманную книжку въ столъ ящика.

Предположеніе Генриха по видимому сбывало съ, потому что черезъ десять дней при благопріятномъ вѣтрѣ, находились они въ виду голландскихъ береговъ, какъ вдругъ вѣтеръ перемѣнился и сталъ дуть въ противную сторону, такъ что они принуждены были измѣнитъ свой курсъ.

-- Эта погода мнѣ очень не нравится, штурманъ, сказалъ дядя, пришедъ вечеромъ на палубу, чтобъ смѣнить его съ команды.-- Смотри, ночь будетъ очень бурная! Корабль болѣе идетъ назадъ, нежели напередъ.

Вѣтеръ дулъ все сильнѣе и сильнѣе, море подымалось все выше и выше, вокругъ налегла мрачная ночь,-- на палубѣ былъ только одинъ видный для глазъ пунктъ, именно лампа надъ компасомъ.

-- Разные случаи бываютъ на морѣ, сказалъ капитанъ, обратясь къ Генриху, который всегда почти находился при полъ.-- Ты самъ уже испыталъ это, но меня всегда радуетъ то, что ты такъ пристально смотришь на компасъ. Я во всю жизнь мою тоже какъ нельзя пристальнѣе смотрѣлъ на компасъ, и четыре стрѣлки его всегда казались мнѣ перстами десницы Божіей.

Буря усиливалась, всѣ корабельныя снасти особенно же мачты и реи скрипѣли.

-- Спустить всѣ паруса и пусть всѣ выйдутъ на палубу! скомандовалъ капитанъ.-- Теперь дѣло пойдетъ не на шутку.

Въ испугѣ вбѣжали на палубу, штурманъ и смѣненные съ часовъ матросы, которые только что успѣли сомкнуть глаза.

-- Снять поскорѣй паруса, иначе мачта упадетъ черезъ бортъ.-- Она сильно нагибается!... сюда! сюда!

Такъ командовалъ храбрый капитанъ, какъ вдругъ мачта затрещала и дѣйствительно переломилась. Многіе матросы запутались въ снастяхъ, когда мачта рухнулась черезъ бортъ. Капитанъ и штурманъ схватились за веревки, чтобъ втащить обратно людей. Мачта подобно хвосту исполинской рыбы разбивала всѣ, до чего она не дотрогивалась,-- штурмана и еще двухъ другихъ перебросила она черезъ бортъ, а капитана ударила въ грудь такъ сильно, что онъ упалъ на полъ и изо рта хлынула у него кровь.

Вдругъ и команда и крики -- все замолкло, лишь буря да море бушевали еще яростнѣе прежняго, и корабль дрожалъ и трещалъ подъ ихъ ударами.

-- Что это такое, дядюшка? вскричалъ Генрихъ, который все еще держался за руль.-- Отвѣтьте хотъ кто нибудь,-- неужели всѣ вы потеряли языкъ!

-- Мы всѣ переброшены черезъ бортъ, закричалъ одинъ матросъ, который былъ сбитъ съ ногъ, и безъ всякаго вреда,-- я не вижу болѣе ни одного человѣка!

-- Огню, подайте огню, закричалъ Генрихъ, посылая штурмана,-- ради Бога огню!

Поваръ вышелъ съ фонаремъ изъ своей кухни, и они увидѣли капитана, плавающаго въ своей крови.

-- Дядюшка, дядюшка, что съ тобою! жалобно говорилъ Генрихъ.-- Подай сюда воды, поваръ, и полотенце, но проворнѣе, какъ можно проворнѣе.

Капитанъ не двигался. У него смыли съ лица кровъ, которая все еще текла изъ горла. Холодная вода привела его въ чувство, а между тѣмъ буря не переставала свирѣпствовать.

-- Приходитъ мое послѣднее дѣло, Генрихъ, сказалъ онъ слабымъ голосомъ, выплюнувъ цѣлый кусокъ крови.-- Положите меня къ рулю и срубите мачту, а то она разрушитъ весь корабль.

Его приказаніе было исполнено.-- Зюд-ость на зюдъ, Генрихъ, сказалъ дядя,-- и потомъ дай мнѣ колесо въ руку!

-- Ты слабъ, дядюшка, пусть останусь я!

-- Я буду крѣпко держать, Генрихъ,-- такъ крѣпко какъ умирающій. Тебѣ надобно хлопотать около мачты; кто же будетъ работать? Я видѣлъ, какъ три человѣка полетѣли за бортъ, именно въ ту самую минуту, какъ я получилъ ударъ.

Воля его была исполнена. Капитанъ крѣпко ухватился обѣими руками за руль, хотя сознаніе вскорѣ оставило его. Отблескъ отъ компаса упадалъ на его окостенѣвшее, облитое кровью лицо.

Прочіе побѣжали къ мачтѣ, которая все еще крѣпко держалась на нѣсколькихъ толстыхъ веревкахъ. Кромѣ Генриха и повара, оставались только два матроса я два юнга. Опасное положеніе удвоило ихъ силы,-- съ неимовѣрными усиліями отрубили они топорами мокрые канаты, и такимъ образомъосвободились отъ мачты.

Послѣ того всѣ поспѣшили къ капитану; поваръ хотѣлъ взять у него руль изъ руки, но это было не возможно, онъ такъ крѣпко держалъ его, какъ будто рука у него была желѣзная.-- Ему вымыли лицо опять водою и водкой; онъ еще разъ пришелъ въ себя и позволилъ повару взять руль.

Кровохарканье прекратилось, и капитанъ могъ говорить совершенно хорошо.

-- Освободились ли вы отъ мачты? былъ его первый вопросъ.

-- Да, дядюшка.

-- Хорошо, теперь положи меня подальше, такъ чтобъ я могъ видѣть компасъ до послѣдней минуты.

-- Не говори такихъ словъ, дядюшка.-- Ты вскорѣ опять встанешь на ноги. Кровохарканье прекратилось!

-- Да, Генрихъ, но за то кровь бросилась мнѣ въ голову. Теперь мнѣ такъ свѣтло, что я почти вижу голландскіе берега. Сыновья Вундерлиха была правы, когда писала мнѣ, чтобъ я избѣгалъ Гамбурга.-- Ступай въ каюту штурмана, Генрихъ, продолжалъ встревоженный капитанъ,-- и запиши все происшедшее въ памятной книгѣ, какъ ты учился этому въ школѣ, и когда ты будешь готовъ, то принеси книгу сюда и все что нужно для письма. Намъ нечего больше дѣлать, пока буря играетъ нашимъ кораблемъ. Мы всѣ находимся во власти Божіей!

Черезъ нѣсколько времени Генрихъ возвратился съ памятною книгою; буря немного поутихла, но глаза капитана горѣли неестественнымъ пламенемъ. Онъ приказалъ Генриху прочесть, что было нить написано.

-- Хорошо, сказъ онъ.-- Видишь ли ты, какъ прекрасно, когда чему нибудь выучишься. Положи топоръ на книгу, чтобъ вѣтеръ не перевертывалъ листовъ. Теперь пиши:

"Капитанъ Вульфъ приказалъ принести памятную книгу на палубу, и онъ находился еще въ полной памяти, хотя и былъ близокъ къ смерти."

-- Дай мнѣ исполнить мою волю, Генрихъ, произнесъ онъ твердымъ голосомъ, когда тотъ хотѣлъ прервать его.-- Я знаю, что я знаю,-- пиши только далѣе, что я говорить буду;

"Онъ сдѣлалъ такое распоряженіе, что послѣ его смерти племянникъ его, Генрихъ Брандтъ, долженъ остаться единственнымъ владѣтелемъ я капитаномъ его корабля Эмиліи, если угодно будетъ Богу сохранить этотъ корабль на волнахъ. Сверхъ того тотъ же Генрихъ Брандтъ долженъ получить все его находящееся у сыновей Вундерлихъ имущество, изъ котораго однако же онъ долженъ уплатить вдовѣ умершаго капитана Шитта десять тысячъ марокъ. Домъ его въ Гамбургѣ, вмѣстѣ съ садомъ долженъ достаться на долю племянницы его Эмиліи. Это завѣщаніе, капитанъ, подписалъ въ памятной книгѣ своею еще рукою."

-- Но теперь дай мнѣ поскорѣе перо, Генрихъ, потому что каждая минута дорога, сказалъ дядя, и подписалъ явственное все имя на завѣщанія.

-- Теперь возьми руль, Генрихъ,-- чтобъ поваръ могъ подписаться свидѣтелемъ, а также и Вильгельмъ, сказалъ онъ одному изъ двоихъ матросовъ.-- Такъ, теперь засыпь пескомъ, Генрихъ! На морѣ мало ли что случается, но можно все привести къ концу съ помощіею Божіей! Кланяйся твоимъ родителямъ и Эмиліи и сыновьямъ Вундерлиха, а теперь подойди еще ко мнѣ и передай руль Вильгельму. Зюдъ-остъ на зюдъ.

Онъ крѣпко схватилъ руку Генриха.-- Генрихъ, сказалъ онъ,-- я имѣю свои примѣты, ты счастливо прибудешь въ Амстердамъ и останешься во всю жизнь свою честнымъ человѣкомъ, какимъ былъ твой старый дядя! Никогда не спускай глазъ своихъ съ компаса, который походитъ какъ бы на персты десницы Божіей. Послѣ того не страшись, когда настанетъ нѣкогда и твой конецъ, какъ насталъ теперь мой. Посторонись, Генрихъ, я болѣе не вижу компаса, сказалъ онъ, протирая обѣими руками глаза,-- а, теперь опять вижу! Зюдъ-остъ на зюдъ.

Лицо его посинѣло, онъ упалъ навзничь и скончался. Генрихъ и матросы набожно сложили руки и прочли молитву по усопшемъ.

Недѣлю спустя Эмилія и мать ея ваяли выстроенный Генрихомъ при началѣ разсказа нашего небольшой корабликъ изъ стоявшаго въ сѣняхъ шкафа, гдѣ хранился онъ для памяти. Онѣ время отъ времени сами очищали его отъ пыли, опасаясь, чтобъ онъ не изломался въ рукахъ служанокъ, потому что корабликъ сталъ уже гнилымъ и старымъ.

-- Посмотри, сказала Эмилія, теперь онъ опять сталъ какъ новый, и когда Генрихъ воротится къ намъ, а судя, по его письмамъ изъ Лиссабона и но моимъ расчетамъ этого должно ожидать ежедневно.

-- Не расчитывай напередъ, возразила мать,-- ты знаешь всегдашнюю поговорку дядюшки. Самое опасное дѣло быть морякомъ.

-- Дядюшка говоритъ: мы всѣ находимся во масти Божіей, милая маминька. Я надѣюсь, что папенька сегодня принесетъ изъ Гамбурга извѣстія объ Генрихѣ. Но вотъ онъ и самъ идетъ. Нѣтъ ли извѣстій объ Генрихѣ, милый папенька?

-- Да, но не совсѣмъ хорошія, сказалъ Брандтъ, показывая газетный листокъ.-- На, читайте; изъ Амстердама: претерпѣлъ аварію изъ Лиссабона въ Гамбургъ: Эмилія, капитанъ Брандтъ. Они смѣшали мое имя съ именемъ моего свояка.

-- Что такое значитъ; претерпѣлъ аварію, папенька? спросила Эмилія.

-- Это значитъ, что корабль до того поврежденъ, что не въ состояніи плыть въ Гамбургъ, а долженъ остановиться въ первой гавани для починки.

-- Ахъ, Боже мой, такъ Генрихъ еще долго не будетъ у насъ! жалобно возразила мать.

-- Благодарить Бога, что этимъ все кончилось, сказалъ отецъ.

Тогда, весь запыхавшись, вошелъ поспѣшно посланный изъ города.-- У меня есть письмо къ вамъ, г-нъ Брандтъ, сказалъ онъ,-- его получили сыновья Вундерлихъ тотчасъ же послѣ вашего ухода, и такъ какъ оно очень нужное, то поспѣшно послали меня къ вамъ.

Письмо было отъ Генриха и запечатана черною печатью. Въ немъ содержалось то, что намъ уже извѣстно.

-- И такъ въ газетномъ листочкѣ не было ошибки, сказалъ онъ медленно, прочитавъ письмо.-- Нашъ Генрихъ вдѣлался теперь капитановъ корабля Эмиліи.

-- А дядюшка? спросили жена и дочь,

-- Онъ теперь у Господа Бога -- тамъ, гдѣ и покойная супруга его. 22 октября онъ скончался.

-- Такъ онъ послѣдовалъ за моею бѣдною сестрою, сказала мать послѣ нѣкотораго молчанія, осушая глаза.-- Двадцать лѣтъ тому назадъ около этого самаго времени она оставила его и съ тѣхъ поръ былъ онъ одинокимъ на землѣ.

-- Однако онъ всегда былъ человѣкомъ по сердцу Божію, сказалъ отецъ глубоко растроганный. Онъ тебя, Эмилія, и нашего Генриха назначилъ своими наслѣдниками, а теперь вы оба богатые люди. Но охотно, охотно отказались бы мы отъ своихъ богатствъ навсегда, еслибъ только добрый нашъ дядюшка оставался еще въ живыхъ.

-- Да! сказала мать.-- Но здоровъ ли нашъ Генрихъ?

-- Да, онъ благополучно прибылъ въ Амстердамъ, но ему надобно будетъ остаться до весны для поправки очень поврежденнаго корабля. Онъ пишетъ очень еерьезно и разсудительно, какъ долголѣтній капитанъ. Только въ сокрушеніи о своемъ дядѣ онъ дѣлается слабъ какъ дитя. Письмо его заключается любимою поговоркою покойнаго дяди: "всѣ мы находимся во власти Божіей!"

ДУРНОЕ ОБЩЕСТВО.

Карлъ Гинтеръ зналъ, что сестра его Амалія очень побитъ цвѣты; а потому онъ нарвалъ для ней полную корзинку незабудокъ и другихъ полевыхъ цвѣтовъ и принесъ ей, когда она сидѣла передъ домомъ въ травѣ и играла. Онъ терпѣливо держалъ передъ нею корзинку и съ радостью смотрѣлъ, какъ малютка одного нѣжною ручкою своею бросала на-земь цвѣты изъ корзинки, а другою подбирала.

-- Это называю я пастушескимъ препровожденіемъ времени, вскричалъ голосъ по направленію отъ дома.-- Мнѣ кажется, что ты имѣешь большую склонность ходить за дѣтьми,

Карлъ обернулся и увидѣлъ своего прежняго товарища игръ Карла Больда, сына сосѣда по имѣнію отца его, съ которымъ онъ невидался уже болѣе двухъ лѣтъ. Онъ отданъ былъ за пять миль въ городъ въ ученье къ купцу и съ того времени ни разу не пріѣзжалъ домой. На Албертѣ было модное платье, на головѣ была надѣта на бокъ высокая шляпа и желтыя перчатки на рукахъ, въ которыхъ онъ держалъ легкую тросточку, помахивая ею какъ хлыстикомъ,

-- Здравствуй Албертъ, сказалъ Карлъ въ замѣшательствѣ,-- Ты знаешь, какъ я всегда любилъ мою маленькую Амалію.

-- Знаю, но каждая вещь имѣетъ свое время. Это было хорошо, когда мы были еще дѣтями, но теперь мы стали взрослыми людьми. Ты здѣсь совершенно омужичишься.-- Карлъ, продолжалъ Албертъ,-- теперь наступило уже время для тебя отправиться въ городъ, чтобъ научится тамъ приличному обхожденію. Я обращаюсь только со взрослыми людьми, и умираю со скуки эти два дня, которые провожу здѣсь. Какое напротивъ того сравненье съ городской жизнью, сколько представляется тамъ развлеченій, сколько удовольствій!

-- Да, ты правду говоришь, здѣсь очень скучно, сказалъ Карлъ, оттолкнувъ съ досадою корзинку съ цвѣтами.-- Но какъ я могу отправиться въ городъ, мой папенька еще не думаетъ объ этомъ.

-- Позволь мнѣ поговорить съ нимъ, сказалъ Албертъ, натягивая перчатку.

Хотя Карлу не нравились легкомысленныя рѣчи Алберта, но глубокое тщеславіе не выказать себя съ ребяческой стороны, все болѣе заставляло его согласоваться съ этимъ дурнымъ тономъ, и двухнедѣльное предложеніе времени съ Албертомъ имѣло на него очень вредное вліяніе.

Съ этого времени Карлъ пересталъ играть съ своею маленькою сестрою, не потому что не любилъ ее, но потому, что почиталъ это для себя неприличнымъ.

Отецъ замѣтилъ въ Карлѣ эту перемѣну. Онъ по опыту зналъ, что молодыми людьми въ извѣстныя лѣта овладѣваетъ какое-то безпокойное стремленіе въ даль, а такъ какъ Карлу рано ли поздно ли надобно было вступить въ свѣтъ, то онъ и рѣшился предупредить его желаніе.

Карлъ былъ его единственный сынъ и до сего времени оказывалъ большую склонность къ сельскому хозяйству. Въ томъ городѣ, въ которомъ Албертъ учился торговлѣ, находилась также школа сельскаго хозяйства, и отецъ принялъ намѣреніе опредѣлить его въ нее.

И такъ на слѣдующій годъ договорено было о вступленій Карла въ сказанную школу. Карлъ получилъ дома хорошее ученіе, видѣлъ одни только хорошіе примѣры и былъ уже шестнадцати лѣтъ отъ роду, а потому отецъ и мать безъ дальнѣйшаго опасенія предоставляли его теперь на нѣсколько лѣтъ самому себѣ. Карлъ очень былъ радъ такой переменѣ образа жизни и извѣстилъ о томъ въ письмѣ своемъ Алберта. Албертъ отвѣчалъ ему также письмомъ и еще разъ повторилъ похвалы своей городской жизни.

Снабженный всѣмъ нужнымъ Карлъ на слѣдующій годъ отправился съ своимъ сыномъ въ городъ. Прощаніе съ матерью и сестрою было для него очень тягостно, но новыя путевыя впечатлѣнія разсѣяли его печальныя мысли. Отецъ нанялъ для него комнату, представилъ его профессорамъ и простился съ нимъ, прося его объ одномъ только -- всегда имѣть Бога передъ глазами и въ сердцѣ и никогда не быть въ стыдъ своему семейству.

Карлъ со слезами обѣщалъ ему исполнять всѣ его наставленія, и долго еще плакалъ но отъѣздѣ отца въ своей уединенной комнатѣ, пока съ шумомъ не вошелъ къ нему Албертъ.

-- А а! сказалъ онъ.-- Что съ тобою? Но это пройдетъ. Я многихъ видалъ, которые начинала слезами, а потомъ дѣлались самыми веселыми малыми. Впрочемъ по правдѣ скажу сямъ про себя, что я при отъѣздѣ изъ дому не проронилъ ни слезинки.

Карлъ молча отеръ свои глаза.

-- Квартира у тебя довольно хорошенькая, продолжалъ Албертъ.-- Сколько ты долженъ платить за нее?

Карлъ сказалъ цѣну.

-- Это дорого, замѣтилъ Албертъ,-- я плачу дешевле. Я трачу свои деньги на вещи, доставляющія больше удовольствія нежели красивая комната, которая для того только нужна, чтобъ въ ней слать.

-- Напротивъ, въ ней надобно также работать.

-- Ахъ, Карлъ! какія у тебя все еще не зрѣлыя идеи. Я до крайней мѣрѣ не вижу, чтобъ нѣкоторые згакомые мнѣ ученики земледѣльческой школы когда нибудь работали! Это все богатые молодые люди, которые живутъ здѣсь для того, чтобъ хорошенько узнать свѣтъ и жизнь. Къ чему имъ работать?

-- Но я по крайней мѣрѣ хочу работать, сказалъ Карлъ рѣшительно.

-- Хорошо, отвѣчалъ Албертъ.-- Я не стану тебѣ мѣшать въ этомъ. Дѣлай что хочешь. Но отецъ оставилъ ли тебѣ денегъ?

-- Конечно.-- Онъ оставилъ мнѣ болѣе, нежели сколько я когда нибудь имѣлъ и ногу употребить по моимъ трудамъ.

-- Ну, это по крайней мѣрѣ хорошо. Пойдемъ, я покажу тебѣ городъ!

-- Я сегодня не расположенъ къ этому, Албертъ. Мысль объ домѣ не выходитъ у меня еще изъ головы.

-- И вѣрно думаешь ты объ своей маленькой Амаліи?

-- Обо всѣхъ, обо всѣхъ до одного, сказалъ Карлъ, опять залившись слезами.

-- Ахъ, если ты, матушкинъ сынокъ, опять начинаешь то же, то я уйду. Это не по моему вкусу. Дай мнѣ пять талеровъ. Мнѣ нужно кой что купить здѣсь но близости, а я не захватилъ съ собою денегъ. Завтра я тебѣ отдамъ ихъ!

Карлъ удовлетворилъ просьбу Альберта и очень былъ радъ, что могъ весь вечеръ оставаться одинъ. Онъ сѣлъ и написалъ письмо къ матери и сестрѣ.

На другой день Карлъ пошелъ въ школу сельскаго хозяйства и слушалъ лекціи многихъ профессоровъ объ различныхъ родахъ земли и хлѣбныхъ растеній. Онъ записывалъ лекціи въ тетрадку, какъ напередъ было ему сказано объ этомъ и какъ дѣлали это прочіе ученики.

Въ двѣнадцать часовъ лекціи кончились, и ученики стали расходиться по домамъ. Албертъ ожидалъ Карла у дверей заведенія.

-- Я принесъ тебѣ твои пять талеровъ, и если печаль дозволяетъ тебѣ обѣдать, то я сведу тебя въ трактиръ, гдѣ подаютъ отличное кушанье.

Карлъ былъ доволенъ предложеніемъ, многіе ученики, знакомые Алберту, присоединились къ нимъ и онъ познакомилъ ихъ съ Карломъ.

-- Вы тоже отправитесь съ нами? спросилъ Албертъ.-- Вотъ онъ угощаетъ насъ сегодня.

Прочіе рады были такому случаю,-- и вотъ всѣ пошли въ трактиръ и сѣли за особымъ круглымъ столомъ.

-- Онъ платитъ сегодня за насъ, сказалъ Албертъ буфетчику, указывая на Карла.-- А потому подавай хорошаго кушанья и хорошаго вина.

Во время стола Карлъ объявилъ, что ему надо было купить хорошую бухгалтерію, потому что по предложенію профессоровъ ученики должны были запастись многими книгами,

-- Если тебѣ нужны книги, сказалъ Албертъ, указывая на сидящаго возлѣ него ученика,-- то обращайся всегда къ г. Карндорфу, отъ котораго ты ихъ получаешь дешевле той цѣны, какую заплатилъ бы, если бъ самъ вздумалъ гдѣ нибудь покупать,

-- О, съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ Карндорфъ,-- Какія нужны вамъ книги?

Карлъ назвалъ книги, и Карндорфъ обѣщалъ принести ихъ вечеромъ.

Когда встали изъ-за стола и Карлъ разгоряченный непривычнымъ употребленіемъ вина заплатилъ за пирушку довольно порядочную сумму, то всѣ вышли изъ рестораціи. По дорогѣ Албертъ подхватилъ Карндорфа подъ руку, между тѣмъ какъ Карлъ съ прочими шелъ впереди.

-- Я доставилъ тебѣ случай получить порядочную кучку денегъ, г-нъ Карндорфъ, сказалъ Албертъ,-- потому что ты не тотчасъ же платишь за книги, а записываешь ихъ на счетъ твоего отца. Но я сдѣлалъ это не для того, чтобъ ты получилъ деньги для себя и требую своей части.

-- Я уже замѣтилъ это, отвѣчалъ со смѣхомъ Карндорфъ.-- Ты хочешь, точно также какъ недавно, отнести книги и взять за нихъ деньги, которыхъ я и теперь, какъ въ прошлый разъ, никогда отъ тебя не получу.

-- Ты этого не можешь сказать, Карндорфъ; тогда я угостилъ приличнымъ ужиномъ

-- Знаю, но я могу и самъ распорядиться за свои деньги.

-- Если ты не хочешь, то все дѣло выйдетъ пустяки; я разскажу моему добросовѣстливому другу, какимъ образомъ ты доставляешь книги, и онъ не купитъ у тебя ни одной.

-- Я не сказалъ, что я не хочу, возразилъ Карндорфъ,-- но я самъ принесу книги и получу за нихъ деньги.

-- Хорошо, но за то ты долженъ угостить ужиномъ.

Они ударили по рукамъ. Карндорфъ принесъ вечеромъ книги Карлу и пригласилъ его ужинать. Карлъ не могъ отказать.

Они пошли въ публичный садъ, гдѣ уже находился Албертъ съ другими товарищами. Вмѣсто прогулки на открытомъ воздухѣ, какъ желалъ того Карлъ, они тотчасъ же засѣли въ садовой кофейной и опять начали ѣсть и пить.

Послѣ ужина. Албертъ предложилъ игру въ карты.

-- Я не умѣю играть, сказалъ Карлъ.

-- Ну такъ въ косточки. Въ нихъ можетъ играть всякій.

-- Пожалуй.

-- Но вѣдь мы играемъ въ деньги?

-- Нѣтъ, я не стану играть, былъ отвѣтъ Карла.

-- Не играйте, сказалъ, который не принадлежалъ къ обществу, но также вошелъ въ кофейную. Не приневоливайте молодаго человѣка, господа. Васъ и безъ того довольно, и между тѣмъ какъ вы играете, я предлагаю ему прогуляться со мною.

Карлъ охотно принялъ предложеніе молодаго человѣка, который ему очень понравился, и они вышли въ садъ на вольный воздухъ.

-- Хорошо ли вы знаете молодыхъ людей, предлагавшихъ вамъ играть въ косточки? спросилъ незнакомецъ, котораго звали Штейнъ.

-- Только одного изъ нихъ, который въ дѣтствѣ былъ товарищемъ моихъ игръ, отвѣчалъ Карлъ.

-- Я совѣтую валъ не слишкомъ связываться съ ними. Пуще всего не давайте имъ денегъ взаймы!

-- Какъ не давать денегъ въ займы? Албертъ сказалъ мнѣ, что это все богатые молодые люди.

-- Да, конечно, они могутъ проживать болѣе денегъ, нежели мы оба съ вами, не смотря на то, они почти всегда въ нихъ нуждаются, потому что ведутъ самую безпорядочную жизнь. Вотъ они сидятъ теперь въ кофейной и играютъ въ кости, между тѣмъ какъ погода такая прекрасная и ничего не можетъ быть усладительнѣе, какъ смотрѣть съ высоты этой горы на заходящее солнце.

-- Вы правы, сказалъ Карлъ.-- Взойдемте на гору и повѣрьте, что мнѣ это доставитъ больше удовольствія, нежели питье и игра.-- Но что касается до Алберта, то я думаю, что мы ошибаетесь.-- Я вчера далъ ему взаймы пять талеровъ, и онъ отдалъ мнѣ ихъ сегодня,

-- Можетъ быть онъ и лучше прочихъ, сказалъ ІІІтейнъ. -- Такъ какъ онъ купецъ, то я знаю его меньше другихъ.

Они взошли на вершину горы. Подъ ихъ ногами раскинутъ былъ у рѣки городъ съ его многочисленными домами и башнями, освѣщенный заходящимъ солнцемъ.

-- Ахъ, какъ чудесно! вскричалъ Карлъ.-- Вонъ тамъ должна быть моя родина У васъ есть также родители, братья и сестры, любезный Штейнъ?

-- Нѣтъ! отвѣчалъ онъ печально.-- Я одинъ въ мірѣ и почти не имѣю друга, потому что но большой части удовольствія, которымъ предаются другіе молодые люди, мнѣ не очей нравятся.

-- Такъ будьте моимъ другомъ! сказалъ Карлъ, съ чувствомъ подавая руку.

-- Охотно! отвѣчалъ Штейнъ, сжимая его руку. Только дай Богъ, чтобъ съ вами не было того же, какъ съ другими, которые скоро наскучивали моимъ обществомъ и искали для себя друзей болѣе веселыхъ!

Они возвратились въ садъ и вошли въ кофейную. Изъ находившихся тамъ одни смѣялась и шумѣли, а другіе, которымъ пришлось проиграть, сидѣли повѣсивши голову.

Такъ какъ Карлъ не зналъ хорошенько дороги, то Албертъ проводилъ его до квартиры.

-- Что такое разсказывалъ тебѣ этотъ пугало? спросилъ онъ.-- Я совѣтую тебѣ быть отъ него подальше, потому что прочіе веселые товарищи не станутъ съ тобою связываться. Завтра вечеромъ музыка въ Шварпахѣ? Поѣдемъ что ли? Тамъ собирается самое отличное общество.

Карлъ не могъ отказаться и Албертъ умѣетъ каждый день придумывать новыя удовольствія, такъ что Штейнъ никогда не заставалъ Карла дома. Однимъ словомъ, Карлъ принималъ участіе во всѣхъ глупостяхъ и шалостяхъ молодыхъ людей, кромѣ картежной игры, отъ которой онъ удерживался.

Албертъ часто занималъ деньги у Карла и всякій разъ все большими противъ прежняго суммами. Хотя онъ ихъ уплачивалъ ему, но черезъ короткое время, подъ разными предлогами, всегда прибѣгалъ къ новому болѣе значительному займу. Такимъ образомъ Карлъ увидѣлъ, что деньги у него уменьшаются и рѣшился рѣже выходить изъ дому и болѣе заниматься дѣломъ.

По этому въ одинъ вечеръ Штейнъ засталъ его дома.

-- Это называю я счастливымъ случаемъ, любезный другъ, сказалъ онъ. Вотъ уже цѣлый годъ, какъ я время отъ времени прихаживалъ къ вамъ, я сегодня въ первый разъ застаю васъ дома.

-- Правда, сказалъ Карлъ, покраснѣвъ,-- я почти безпрерывно рыскалъ то туда, то сюда, но все будетъ иначе.

-- И вы сдѣлаете очень хорошо, потому что я не повѣрю, чтобъ подобная блуждающая жизнь могла долго нравиться тому, кто привыкъ къ лучшему и имѣетъ привязанность къ своему дому и семейству.-- И вы живете здѣсь такъ прекрасно, сказалъ Штейнъ, оглядывая комнату, вотъ цвѣты, вотъ книги,-- все, чего желать можно. Гдѣ покупаете вы книги?

-- Мнѣ всегда доставляетъ ихъ Карндорфъ.

-- Ахъ, любезный другъ, впередъ не берите у него книгъ!

Карлъ только что хотѣлъ спросить почему, какъ вошелъ Албертъ.

-- А--га, вскричалъ онъ,-- наконецъ застаю я обоихъ благонамѣренныхъ людей вмѣстѣ,-- образецъ порядка и солидности!-- Именно такіе-то образцы и нужны для меня, потому что я и самъ рѣшился совершенно перемѣнить жизнь свою.

-- Въ этомъ ты навѣрно не раскаешься, сказалъ Карлъ чистосердечно, между тѣмъ какъ Штейнъ молчалъ.

-- Я тоже надѣюсь, отвѣчалъ Албертъ,-- а чтобъ сейчасъ же приступить къ началу исправленія, то на, возьми деньги, которыя оставался я еще тебѣ долженъ; сочти, тридцать талеровъ.

-- Ну, хорошо, я знаю, что вѣрно,

-- Нѣтъ, братъ, это не порядокъ, сочти, какъ слѣдуетъ и дай мнѣ въ томъ расписку, какъ водится это между аккуратными купцами.

-- Ахъ, что за глупости!

-- Ни сколько не глупости, Карлъ! Какъ сказано, я хочу перемѣнить свою жизнь. Я не могу принуждать тебя, чтобъ ты пересчиталъ деньги, но я хочу имѣть росписку въ полученіи ихъ тобою, сказалъ онъ, вынимая бумагу изъ кармана.-- Я по купеческому обыкновенію тотчасъ же написалъ росписку и тебѣ стоитъ только подписать подъ ней свое имя.

-- Ну, пожалуй, сказалъ Карлъ, смѣясь такому внезапно пробудившемуся въ Албертѣ чувству порядка, и подписалъ бумагу, не разсматривая ее болѣе.

Албертъ положилъ росписку въ бумажникъ.

-- И такъ, сказалъ онъ,-- дѣло сдѣлано; я и тебѣ совѣтую, Карлъ, вести дѣла свои въ порядкѣ. Веди вѣрный счетъ своимъ расходамъ, заведи кассу, чтобъ знать всегда, сколько денегъ находится у тебя въ наличности.

-- Я и безъ этого знаю, любезный другъ.

-- Ну, а сколько напримѣръ осталось еще у тебя денегъ?

-- Къ сожалѣнію, сверхъ отданныхъ тобою не болѣе еще тридцати талеровъ.

-- Ну этой суммы достанетъ тебѣ до конца года. Не хотите ли теперь отправиться со мною въ городъ Бостонъ? Тамъ сегодня музыка.

-- Я, нѣтъ, сказалъ Штейнъ.

-- И я тоже, сказалъ Карлъ.-- Останься съ нами, другъ, если ты дѣйствительно намѣренъ исправиться.

-- Конечно, хочу, но для этого я долженъ отправиться въ Бостонъ или въ какое нибудь другое солидное мѣсто, сказалъ Албертъ и поспѣшно вышелъ съ громкимъ смѣхомъ изъ комнаты.

Штейнъ вслѣдъ ему покачалъ головою.

-- Ну, если онъ дѣйствительно хочетъ перемѣниться, то я не отчаиваюсь также и въ Карндорфѣ,-- оба они самые худшіе изъ всѣхъ. Но можетъ быть положеніе Карндорфа открыло ему глаза, продолжалъ онъ.-- Слышали ли вы, что старикъ Карндорфъ здѣсь и разыскиваетъ всѣ долги и дурные поступки своего сына?

-- Ничего не слыхалъ, сказалъ Албертъ.

-- Тутъ должны будутъ обнаружиться самыя гадкія дѣла. Старика удивили огромные счеты, но которыя онъ долженъ былъ уплачивать за книги, набранныя его сыномъ. Онъ сравнилъ два или три счета и увидѣлъ на нихъ однѣ и тѣ же книги. По этому онъ пріѣхалъ сюда, чтобъ освѣдомиться, не имѣются ли у его сына книги во многихъ экземплярахъ, и къ удивленію своему во всемъ его жилищѣ не нашелъ ни одной книги, кромѣ стараго запачканнаго календаря.

-- Слѣдовательно, онъ протрачивалъ тѣ деньги, которыя отдавали ему я и другіе за книги и заставлялъ отца своего всякій разъ платить за себя?

-- Да, это было извѣстно всей школѣ! И подобные обманы дѣлалъ онъ такъ часто, что каждый день было слышно объ новыхъ.

-- Это мерзко,-- сказалъ Карлъ съ негодованіемъ

-- Что же теперь съ нимъ будетъ?

-- Богъ знаетъ что, отвѣчалъ Карлъ.-- Сначала онъ разумѣется будетъ стараться какъ нибудь выпутаться ложью.-- Ахъ, живя здѣсь, я былъ свидѣтелемъ многихъ подобнаго рода исторій!

И Штейнъ разсказалъ устрашенному Карлу столько гадкихъ и грязныхъ исторій, что жизнь, которую Карлъ велъ до сего времени, показалась ему теперь болѣе, нежели когда нибудь въ самомъ отвратительномъ свѣтѣ.

Долго еще послѣ ухода Штейна онъ не могъ успокоиться, раздумывая о слышанныхъ имъ разсказахъ, и заснулъ только къ утру.

Но онъ рано былъ пробужденъ. Албертъ съ разстроеннымъ лицомъ стоялъ у его постели.

-- Штейнъ разсказывалъ тебѣ про Карндорфа? спросилъ онъ.

-- Къ сожалѣнію слышалъ,-- это позорно, безчестно, отвѣчалъ Карлъ, привставъ на поетелѣ.

-- Не осуждай человѣка сейчасъ же, братъ, сказалъ Албертъ. Онъ тоже хотѣлъ исправиться, какъ и я, вдругъ вотъ что съ нимъ случилось! Но мы должны спасти несчастнаго, Карлъ, шестидесятые талерами можно все дѣло покончить! Но у меня ничего нѣтъ, я вчера тебѣ какъ честный человѣкъ заплатилъ послѣдніе. Я не знаю, какъ помочь иначе,-- ты долженъ опять ссудить меня шестидесятые талерами, Карлъ!

-- Но это послѣднія мои деньги.

-- Знаю, но что же дѣлать; въ полчаса можно для бѣдняжки поправить все дѣло и я ни къ кому не могу обратиться такъ рано, кромѣ тебя. Чрезъ три часа мой хозяинъ встанетъ, тогда я сейчасъ же возьму у него денегъ и въ двѣнадцать часовъ ты получишь ихъ обратно!

-- Слушай, Албертъ, я такъ много гадкаго наслышанъ объ васъ, что не желаю принимать никакого участія въ этомъ дѣлѣ.

-- И я тоже, я вчера еще говорилъ тебѣ объ этомъ, но тутъ совсѣмъ другое, тутъ идетъ дѣло о спасеніи друга! Карлъ, вспомни, какъ часто угощалъ онъ насъ обоихъ! Это было бы неблагодарно я безсовѣстно оставитъ его въ такомъ положеніи, особенно же дли тебя, который тутъ ничего не теряетъ, потому что я позабочусь объ твоихъ деньгахъ, и это такъ вѣрно, какъ и то, что я надѣюсь дожить до полудня, чтобъ быть у тебя здѣсь! Помоги товарищу спасти честь! Не будь такъ безчеловѣченъ!

Увлеченный убѣжденіями Алберта, Карлъ отдалъ ему шестьдесятъ талеровъ, и Албертъ бросился въ дверь, даже не простившись съ нимъ.

Въ своемъ разстроенномъ состояніи, которое не совсѣмъ было свободно отъ угрызеній совѣсти, Карлъ почелъ за лучшее опять лечь въ постель, гдѣ и проспалъ крѣпкимъ сномъ еще нѣсколько часовъ.

Повторенный стукъ у дверей пробудилъ его и на его откликъ вошелъ грязно одѣтый человѣкъ съ отвратительнымъ, изрытымъ оспою лицомъ.

-- Добраго утра, господинъ Гинтеръ.-- Однако вы долгонько почиваете!

-- Что вамъ угодно? спросилъ Карлъ, досадуя на безстыдную Фамильярность этого противнаго человѣка.

-- О вы узнаете, г. Гинтеръ, былъ отвѣтъ.-- Вы вѣроятно слыхали объ Мейерѣ, объ закладчикѣ Мейерѣ, какъ въ шутку перекрестили его господа студенты.

-- Благодарю Бога, что я не знаю васъ, сказалъ Карлъ, наморщивъ брови, потому что этотъ человѣкъ игралъ большую ролю въ грязныхъ исторіяхъ, которыя вчера разсказывалъ ему Штейнъ.

-- Если вы не знаете Мейера въ лицо, и вамъ сегодня пришлось имѣть съ нимъ только первое дѣло, то я знаю господина Гинтера и готовъ кредитовать его, сколько ему угодно.

-- Я не желаю имѣть съ вами никакихъ дѣлъ, г. Мейеръ, сказалъ Карлъ отрывисто. Прошу насъ, не безпокоите маня болѣе, мнѣ надобно одѣваться.

-- Хорошо, хорошо, г. Гинтеръ, я подожду за дверью, пока вы одѣнетесь.-- Съ этими словами онъ вышелъ.

Карлъ всталъ, поспѣшна одѣлся и посмотрѣлъ за дверь, тутъ ли еще находится отвратительный человѣкъ.

Онъ стоялъ тамъ дѣйствительно.

-- Милостивый государь, что вы еще тутъ дѣлаете? снова спросилъ его Карлъ.-- Развѣ я не сказалъ вамъ, что не желаю имѣть съ вами никакого дѣла?

-- Ха, ха, ха! засмѣялся Мейеръ.-- Славно же научились вы отъ другихъ молодыхъ господчиковъ. Но я знаю, что вы шутите!-- Г-нъ Гинтеръ изъ хорошей фамилія,-- г-нъ Гинтеръ не обезчеститъ своей подписи.

-- Что это значить?

-- А то, что я пришли" вашу подпись. Я далъ только сто талеровъ г-ну Больду,-- что это за сумма для г-на Гнитсра!

-- Я ничего не понимаю изъ вашей болтовни и въ послѣдній разъ прошу васъ оставить меня въ покоѣ! сказалъ Карлъ и хотѣлъ затворить дверь.

Но Мейеръ, не переставая смѣяться, втерся въ комнату, вынулъ бумагу изъ грязнаго бумажника и подалъ ее Карлу.

-- Ахъ, г. Гинтеръ, вы, право, очень забавны!

Карлъ съ изумленіемъ узналъ росписку, которую онъ вчера подписалъ Алберту.

-- Какимъ образомъ вы получили эту росписку, данную мною въ расплатѣ денегъ?

-- Вы все шутите, г-нъ Гинтеръ. Впрочемъ, мы сейчасъ расквитаемся и я передамъ росписку г-ну Гинтеру. Я увѣренъ въ платежѣ. Что значитъ сто таллеровъ для богатаго г-на Гинтера!

Мейеръ подалъ Карлу бумагу и онъ въ первый разъ прочелъ теперь, что было въ ней написано. Она была такого содержанія:

"25 Марта 1857 года обязанъ я заплатить Самуилу Мейеру по сему моему одинокому векселю сумму 100 талеровъ. 24 марта 1857. Карлъ Гинтеръ."

-- 25 Марта, началъ опять читать удивленный Карлъ,

-- Да, да, засмѣялся снова г. Мейеръ,-- г-нъ Гнитеръ очень хорошо умѣютъ принимать серьозное лицо, какъ будто не знаютъ, что сегодня 25 Марта.

Наконецъ Карлъ началъ понимать.

-- Г-нъ Мейеръ, это очень скверная шутка. Вы получили эту бумажку отъ Больда?

-- Конечно отъ г-на Больда,-- но вы все шутите, г-нъ Гинтеръ.

-- Такъ вотъ вамъ славная шутка! вскричалъ Карлъ въ сильномъ гнѣвѣ и разорвалъ бумагу на ли, а клочка, которые онъ бросилъ на полъ.-- И впередъ прошу васъ, избавьте меня отъ такихъ шутокъ.

-- О, г-нъ Гинтеръ разрываетъ вексель! сказалъ Мейеръ, поспѣшно поднявъ клочки съ полу.-- Превосходная шутка, однако я теперь долженъ уйдти, г-нъ Гинтеръ, прошу васъ, заплатите теперь сто таллеровъ, и все дѣло съ концомъ!

Карлъ только что хотѣлъ что-то отвѣчать, какъ вошли еще двѣ особы, важнаго вида, господинъ пожилыхъ лѣтъ и полицейскій чиновникъ.

-- Здѣсь квартируетъ Карлъ Гинтеръ? спросилъ господинъ довольно сурово.

-- Здѣсь.

-- Ну, по крайней мѣрѣ мы наконецъ нашли его, сказалъ господинъ полицейскому чиновнику.-- Исполняйте вашу обязанность.

Полицейскій чиновникъ спокойно присѣлъ къ столу, взялъ бумагу изъ портфеля, положилъ ее передъ собою и обмакнулъ перо въ чернилицу.

-- Какъ зовутъ васъ?

-- Карлъ Гинтеръ.

-- Мѣсто вашего рожденія, ваше званіе, ваши лѣта?

Карлъ разсказалъ все.

-- Знакомы ли вы съ нѣкоторымъ г мъ Карндорфомъ?

-- Знакомъ.

-- Получали ли вы отъ него книги?

-- Получалъ,

-- Гдѣ онѣ?

Карлъ выложилъ книги на столъ. Господинъ и полицейскій чиновникъ переглянулись и сказали другъ другу, что это самыя тѣ книги. Чиновникъ сталъ спрашивать далѣе:

-- Вы заплатили деньги за эти книги?

-- Заплатилъ.

-- Имѣете вы въ этомъ росписку?

-- Нѣтъ; когда знакомый доставляетъ мнѣ что нибудь, то я не требую отъ него росписи!

-- Сколько заплатили вы за книги?-- Не лгите, молодой человѣкъ!

-- Господа, я въ жизнь мою никогда не лгалъ, сказалъ Карлъ и объявилъ сумму.

Господа посмотрѣли на нѣкоторые счеты и сказали, что сумма была вѣрна.

-- И такъ у васъ нѣтъ никакого письменнаго доказательства на то, что вы заплатили эту сумму? продолжалъ чиновникъ.

Когда Карлъ нѣсколько разъ повторилъ, что у него нѣтъ ничего подобнаго, тогда Мейеръ вмѣшался въ разговоръ.

-- Да, господинъ коммиссаръ, сказалъ онъ, г-нъ Гинтеръ никогда не беретъ росписки. Вотъ онъ сейчасъ разорвалъ у меня эту бумажку, потоку что ему не нужно никакой росписка, и однако онъ все таки не уплатилъ мнѣ, не правда ли, г-нъ Гинтеръ?

-- Милостивый государь, сказалъ Карлъ съ самымъ серьезнымъ видомъ; если вы не оставите нашихъ глупыхъ шутокъ, то я попрошу господина комиссара, чтобъ они освободили меня отъ васъ.

-- Замолчите, прошу васъ, г-нъ Мейеръ, сказалъ полицейскій чиновникъ.-- Ваши замѣчанія сюда не относятся!

-- Напротивъ того, очень относятся, г-нъ коммиссаръ, сказалъ Мейеръ. Я беру г-на коммиссара и г-на Графа въ свидѣтеля, что Карлъ Гинтеръ разорвалъ у меня эту бумагу, прежде чѣмъ заплатилъ по ней. Если г. Гинтеръ не лжетъ, то онъ самъ въ этомъ сознается.

Досадуя на то, что Мейеръ безпрестанно прерывалъ его занятіе, полицейскій чиновникъ сложилъ оба клочка бумаги и прочелъ написанное.

-- Это ваша подпись?

-- Моя.

-- Слѣдовательно вы должны заплатить г-ну Мейеру сто талеровъ?

-- Нисколько! Все это глупая шутка одного изъ моихъ пріятелей, который вчера требовалъ отъ меня расписку въ уплатѣ мнѣ тридцати талеровъ и вмѣсто того далъ мнѣ подписать эту бумагу.

-- Развѣ вы не читали того, что подписывали?

-- Нѣтъ.

-- Это очень не осторожно. Вы запутываетесь въ противорѣчіяхъ. Не сказали ли сами вы недавно, что знакомые не берутъ другъ отъ друга росписокъ?

-- Точно такъ, и это единственная росписка, какую только приходилось мнѣ давать въ моей жизни.

-- И такъ вы получили тридцать талеровъ и сквитались въ нихъ. Когда это было?

-- Вчера вечеромъ около девяти часовъ.

-- Не угодно ли вамъ показать намъ деньги?

-- У меня ихъ нѣтъ больше.

-- У васъ ихъ нѣтъ? Я еще разъ совѣтую вамъ говорить правду. Гдѣ же эти деньги?

-- Я сегодня утромъ ссудилъ ими одного изъ моихъ друзей и прибавилъ къ нимъ еще тридцать талеровъ.

-- Это что-то не вѣроятно. Какъ зовутъ вашего друга, котораго вы ссудили нынче деньгами?

-- Албертъ Больдъ.

-- Ахъ! сказали оба господина, и полицейскій чиновникъ продолжалъ свой разспросъ далѣе.

-- Гдѣ и когда видѣли вы нынѣшнимъ утромъ Алберта Больда?

-- Онъ былъ здѣсь у меня въ комнатѣ очень рано, въ половинѣ пятаго часа.

-- Вы знали объ его отъѣздѣ?

-- Объ его отъѣздѣ?-- Я не слыхалъ объ томъ ни слова,-- онъ обѣщалъ мнѣ сегодня заплатить деньги, которыми онъ хотѣлъ выручить господина Корндорфа изъ непріятностей съ его отцомъ.

-- Молодой человѣкъ, сказалъ важный господинъ и пристально посмотрѣлъ на Карла,-- и для такой цѣли вы дали шестдесятъ талеровъ! Я отецъ Карндорфа. У васъ также есть отецъ?

-- Да, г-нъ Карндорфъ, сказалъ Карлъ, и слезы выступили у него на глазахъ.-- Я имѣю отца и желалъ бы, чтобъ онъ былъ со мною теноръ при этой путаницѣ, въ которой я самъ не знаю, что мнѣ говорить.

-- Говорить правду, и ничего кромѣ правды, сказалъ полицейскій чиновникъ.-- Это все лучше для васъ.

Мейеръ сдѣлалъ преотвратительную гримасу изъ своего безобразнаго лица.

Полицейскій чиновникъ хотѣлъ продолжать допросъ, какъ въ эту минуту Штейнъ отворилъ дверь и съ удивленіемъ посмотрѣлъ на группу, представившуюся глазамъ его.

-- Поближе сюда, любезный Штейнъ, сказалъ г-нъ Карндорфъ, съ печальнымъ лицомъ подавая ему руку.-- Чтобъ не сомнѣваться въ юности, мнѣ пріятно пожать руку доброму и честному молодому человѣку между столькими дурными.

-- Господа, какъ кажется, ставятъ и меня на одну доску съ дурными, сказалъ Карлъ съ судорожнымъ движеніемъ рта.-- Если я и не могу ставить себя въ числѣ самыхъ хорошихъ, то господа, можетъ быть, скорѣе повѣрятъ тебѣ, нежели мнѣ, что я не могу также назвать себя и самимъ дурнымъ, и что я говорю сущую правду,

-- Г-нъ Карндорфъ, сказалъ Штейнъ торжественно,-- примите мое священное слово: изъ всѣхъ находящихся въ школѣ Карлъ Гинтеръ есть самый лучшій и неиспорченнѣйшій по своей нравственности.

-- А самъ подписываетъ и разрываетъ подобнаго рода векселя? спросилъ сомнительно полицейскій чиновникъ, подвинувъ къ Штейну обѣ разорванныя половинки.

-- Штейнъ, сказалъ Карлъ,-- вы были здѣсь, какъ я вчера подписывалъ Алберту росписку,-- вы можете засвидѣтельствовать господамъ, что я ее не читалъ.

-- Да, именно могу быть въ томъ свидѣтелемъ, сказалъ Штейнъ,-- и теперь объясняется мнѣ вся эта исторія.-- При этомъ онъ пристально взглянулъ на Мейера, на котораго устремилъ взоръ и полицейскій офицеръ. Г-въ Мейеръ хотѣлъ опять засмѣяться, но лицо его отвратительно исказилось. Чиновникъ посмотрѣлъ на г-на Карндорфа, какъ бы спрашивая его, Карндорфъ слегка кивнулъ головою, и тотъ взялъ другой листъ бумаги.

-- Какъ зовутъ васъ? спросилъ онъ Мейера.

-- Ахъ, г-ну коммиссару имя мое очень хорошо извѣстно, проговорилъ Мейеръ, согнувшись въ дугу.-- Я часто имѣлъ честь бывать но разнымъ дѣламъ у г-на коммиссара.

-- Да, къ сожалѣнію, сказалъ коммиссаръ,-- вы мнѣ довольно извѣстны, и потому нѣтъ надобности дѣлать вамъ форменные вопросы для запаска въ протоколъ.-- Скажите, какимъ образомъ этотъ вексель достался въ ваши руки?

-- Г-нъ Больдъ принесъ его мнѣ вчера вечеромъ и сказалъ: Мейеръ, г-ну Гинтеру нужно сто талеровъ до завтра; вотъ его подпись, которая такъ же вѣрна, какъ наличныя деньги.

-- Вамъ извѣстна была подпись г-на Гинтера?

-- Нѣтъ, но я могъ думать, что такой господинъ долженъ хорошо писать.

-- И по этой, неизвѣстной вамъ подписи, дали вы такому человѣку, какъ Албертъ Больдъ, сто талеровъ? И вы сполна дали ихъ?

-- Да, съ вычетомъ только нѣсколькихъ процентовъ за мою выдачу.

-- А какъ велики были проценты, которые вы взяли?

-- Ахъ, Боже ной, г-нъ коммиссаръ, обыкновенно законные проценты..

-- А развѣ не знали вы, что г-нъ Гинтеръ еще не совершеннолѣтній и не можетъ давать векселей, которые были бы приняты судебными мѣстами?

-- Я зналъ это, по честное лицо г-на Гинтсра и увѣренія г-на Больда заставили меня рѣшиться на то, чтобъ дать деньги подъ вексель.

Полицейскій чиновникъ спросилъ еще разъ Карла и Штейна о сущности дѣла и попросилъ ихъ подписать всѣ три протокола, приложилъ къ нимъ разодранный вексель я спросилъ г-на Карндорфа -- долженъ ли онъ входить въ другія дальнѣйшія изслѣдованія.-- Но г-нъ Карндорфъ покачалъ головою, поцѣловалъ Карла въ лобъ и попросилъ у него прощенія; потомъ онъ подалъ обоимъ молодимъ людямъ руки и съ поникшею головою удалился въ сопровожденіи полицейскаго чиновника.

-- Какъ мнѣ жаль его! сказалъ Карлъ.

-- Да, сказалъ Штейнъ,-- однако съ однимъ сыномъ будетъ не такъ плохо, какъ съ другимъ,-- вотъ читайте!-- Онъ вынулъ изъ кармана газетный листокъ; -- тамъ было напечатано:

ОБЪЯВЛЕНІЕ О БѢЖАВШЕМЪ.

Нижеобозначенный ученикъ по торговой части, Албертъ Больдъ, сильно подозрѣваемый въ утаеніи денегъ и въ похищеніи оныхъ изъ кассы въ конторѣ его хозяевъ, нынѣшняго числа утромъ въ пять часовъ тайно удалился отсюда по дорогѣ въ Бременъ, а потому гражданскія я военныя вѣдомства приглашаются имѣть строгое наблюденіе за сказаннымъ Больдомъ и въ случаѣ поимки представить его подъ крѣпкимъ карауломъ сюда.

25 марта 1857. Уголовный судъ.

Миллеръ.

-- Боже мой, сказалъ Карлъ, пораженный этимъ извѣстіемъ,-- какъ должно это ужаснуть его родителей. Хотя онъ взялъ у меня нынѣшнимъ утромъ послѣднія деньги и хотя самъ я нахожусь теперь въ самомъ критическомъ и безпомощномъ положеніи, но положеніе несчастныхъ его родителей еще хуже моего.

-- Ваши деньги не пропадутъ, любезный другъ, сказалъ Штейнъ.-- До Бремена далеко, а побѣгъ его очень скоро сталъ извѣстенъ, и онъ навѣрно будетъ пойманъ!-- Между тѣмъ я готовъ служить вамъ моими деньгами, сколько вамъ будетъ угодно.

-- Да, вы мой спаситель и истинный другъ! вскричалъ Карлъ. Въ теперешнемъ моемъ затруднительномъ положеніи я не могу поблагодарить васъ такъ, какъ былъ бы долженъ. Я одно только понимаю очень ясно,-- мнѣ должно какъ можно скорѣе отправиться къ моимъ родителямъ и успокоить ихъ, потому что и они непремѣнно узнаютъ обо всемъ, что здѣсь происходило. Если вы любите меня, Штейнъ, то поѣдемте вмѣстѣ со мною; мои родители также должны благодарить васъ, они также должны увидѣть, что здѣсь есть добрый человѣкъ, совѣтамъ котораго я хочу впередъ слѣдовать, и успокоятся на мой счетъ, когда узнаютъ васъ!

Штейнъ согласился на это предложеніе и чрезъ два дня оба неожиданно пріѣхали въ родительскій домъ Карла. Передъ дверью стояли Амалія и первая увидѣла ихъ. Съ радостнымъ крикомъ бросилась она на шею Карлу, который по дорогѣ нарвалъ для нея скороспѣлокъ и фіалокъ.

-- Я знала, что ты воротишься и опять будешь приносить мнѣ цвѣты, какъ прежде, сказала она.-- Я такъ часто спрашивала объ тебѣ маменьку!

Отецъ и мать тоже поспѣшили встрѣтить Карла, потому что слухъ объ его отъѣздѣ вскорѣ вездѣ распространился. Оба друга введены были въ домъ, гдѣ просили ихъ, чтобъ они все разсказали подробно. По окончаніи разсказа мать безпрестанно сжимала Карла въ своихъ объятіяхъ, какъ будто онъ спасенъ былъ для нея отъ величайшей опасности, отецъ же сказалъ съ улыбкою: это было первое испытаніе, любезный Карлъ, за которымъ послѣдуютъ еще многія, прежде чѣмъ ты получишь то, что составляетъ для человѣка первую необходимость въ жизни, именно: твердое и безтрепетное сердце!

Албертъ вслѣдствіе разосланныхъ объ немъ объявленій вскорѣ былъ пойманъ и представленъ подъ карауломъ. Большая часть денегъ найдена была еще при немъ, и Карлъ получилъ свои деньги обратно. Мейеръ, какъ оказалось, заплатилъ Алберту Больду подъ вексель Карла во сто талеровъ только половину, я за этотъ обманъ отданныя Мейеромъ деньги поступили въ судъ. Самъ Албертъ былъ заключенъ на нѣсколько лѣтъ въ тюрьму, по освобожденіи изъ которой онъ съ согласія своего отца отправился въ Америку, гдѣ вскорѣ ц. слухъ объ немъ пропалъ. Человѣкъ, подвергнувшій себя столь глубокому униженію по собственной винѣ, только въ рѣдкихъ случаяхъ возвращается къ порядочной жизни.

СТАРЫЙ УЧИТЕЛЬ.

Изъ города, находившагося въ разстояній пяти миль, Германъ Борнъ взятъ былъ своею матерью и сестрою, чтобъ провести вмѣстѣ съ ними въ деревнѣ лѣтнее вакаціоннное время. Годъ тому назадъ онъ поступилъ въ городскую гимназію и съ того времени ни разу еще не былъ дома. По этому радость его была очень велика, особенно же когда онъ привезъ съ собою одобрительныя свидѣтельства объ ученіи и поведеніи.

Отецъ встрѣтилъ его съ открытыми объятіями и весело повелъ въ столовую, гдѣ уже накрытъ былъ столъ для ужина и гдѣ нашелъ онъ молодого Штейнгауза, который прежде учился въ той же гимназіи и заранѣе радовался пріѣзду Германа и разсказамъ его о своихъ бывшихъ учителяхъ. Отецъ охотно слушалъ такія исторіи, и когда желудки у всѣхъ довольно понаполнились, разговоръ вдругъ сталъ гораздо оживленнѣе.

Уже цѣлый часъ Германъ подробно отвѣчалъ на всѣ вопросы Штейнгауза, когда отецъ вдругъ спросилъ:

-- А есть ли у васъ, какъ почти во всѣхъ школахъ, такой учитель, надъ которымъ ученики шутятъ?

-- Сало собой разумѣется, сказалъ Германъ,-- и даже не одинъ, но особенное преимущество должно отдать г-ну Бадеру, тому самому, маменька, который встрѣтилъ насъ у самыхъ воротъ съ дѣтьми, и которому я поклонился.

-- Блѣдный старичекъ со многими дѣтьми? спросила Элиза.

-- Онъ самый,-- это былъ г-нъ Бадеръ.

-- Да, въ наше время поступали съ нимъ худо, сказалъ Штейнгаузъ.

-- Но навѣрно не хуже теперешняго, спадалъ Германъ.-- Онъ добрый человѣкъ и мнѣ часто бываетъ его жаль, но въ классѣ не отдаютъ ему ни малѣйшаго уваженія. Талъ цѣлый часъ происходитъ шумъ, вой, мычанье и ревъ, какъ будто въ домѣ ума лишенныхъ.

-- Какіе предметы преподаетъ онъ? спросилъ отецъ.

-- Исторію и географію,-- но его никто не слушаетъ.

-- Но старается ли онъ унимать учениковъ, чтобъ они вели себя тихо?

-- О, конечно! Цѣлый часъ работаетъ онъ ртомъ, руками и потами, чтобъ возстановить порядокъ, по отъ того становится еще смѣшнѣе; онъ бросается то туда, то сюда; гдѣ за минуту былъ шумъ, тамъ наступаетъ тишина, но за то позади его шумятъ еще пуще.

-- Но это очень не похвально! сказала мать.

-- Разумѣется, отвѣчалъ отецъ,-- Къ сожалѣнію, во всякой большой школѣ это водится. Въ моей молодости мы не лучше дѣлывали

Послѣ того разговоръ обратился на другіе предметы.

Элиза не говорила ни слова, но этотъ разсказъ произвелъ на нее такое глубокое впечатлѣніе, что она во весь вечеръ ни о чемъ иномъ не могла думать. Ей безпрестанно представлялся образъ блѣднаго старика, который такъ заботливо велъ въ обѣихъ рукахъ двухъ хорошей нихъ дѣвочекъ, и ей ужасно было подумать о томъ, что этотъ самый человѣкъ долженъ каждый день подвергаться насмѣшкамъ своевольныхъ шалуновъ. Занятая такими мыслями, она во всю ночь едва могла заснуть и рѣшилась, какъ только наступитъ утро, поговорить объ этомъ съ Германомъ. Она молила Бога, чтобъ ея представленія не остались безплодными.

На другой день Германъ сначала засмѣялся, когда она стала ему говорить объ этомъ, но увидя, что ея глаза наполнились слезами, обнялъ сестру и просилъ ее успокоиться.-- Не мучь сама себя за нашего Бадера, милая Элиза, онъ уже давно привыкъ къ этому и кажется, почелъ бы себя несчастнымъ, еслибъ насмѣшки надъ нимъ прекратились.

-- Ахъ, Германъ, какъ ты можешь это думать! И неужели совѣсть не упрекаетъ тебя?

-- Нѣтъ, потому что я менѣе всѣхъ дѣлаю шуму.

-- Но ты позволяешь, чтобъ шумѣли другіе. Еслибы въ глазахъ твоихъ губили человѣка, неужели не поспѣшилъ бы ты самъ, и ли не позвалъ бы другихъ къ нему на помощь? Не тоже ли самое дѣлаете и вы?

-- Ты преувеличиваешь, милая Элиза, ты преувеличиваешь.

-- Нѣтъ, не преувеличиваю, Германъ. Вотъ здѣсь, въ сердцѣ моемъ я чувствую, что не преувеличиваю.

-- Но еслибы ты и была права, какимъ образомъ могли бы мы перемѣнить все это? Такъ ведется уже много лѣтъ и старый Бадеръ привыкъ къ этому, во многомъ онъ самъ тому виною.

-- Нѣтъ, Германъ, къ насмѣшкамъ и поношенію ни одинъ человѣкъ не привыкаетъ.

Германъ становился все серьезнѣе и задумчивѣе.-- Ты правду говоришь, Элиза, сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія.-- Директоръ и всѣ знаютъ объ этихъ насмѣшкахъ и оставляютъ Бадеру мѣсто потому только, что у него много дѣтей, которыхъ иначе было бы не кому прокормить.

-- Да, да, сказала Элиза.-- Это я хорошо понимаю. Для того, чтобъ прокормить дѣтей своихъ, онъ каждый депо подвергаетъ себя новымъ насмѣшкамъ,-- но вы, произнесла она дрожащими губами,-- вы со смѣхомъ и шумомъ стараетесь объ томъ, чтобъ отнять у дѣтей отца.

-- Элиза, милая, добрая Элиза, я никогда еще объ этомъ такъ не думалъ! Но я даю тебѣ мое честное слово: впередъ вести себя въ классѣ Бадера такъ же тихо, какъ у самаго стараго учителя!

-- Этого я ожидала отъ тебя, мой добрый Германъ, но этого все еще не достаточно! Прочіе по прежнему будутъ шумѣть н.

-- Разумѣется! Но противъ этого ничего не могу сдѣлать, потому что, когда товарищи мои не слушаютъ учителя, то меня она подавно не послушаютъ.

-- А можетъ быть, Германъ.

-- Они осмѣютъ меня!

-- О, обѣщайся мнѣ, что ты попробуешь уговорить ихъ, И если они станутъ насмѣхаться надъ тобою, то развѣ бѣднаго Бадера не осмѣиваютъ каждый день? Неужели ты не можешь перенести этого для него и для его дѣтей?

Германъ вдругъ почувствовалъ, какъ часто онъ самъ бывалъ виноватъ, и въ искреннемъ раскаяніи далъ сестрѣ требуемое обѣщаніе. Побуждаемый добрымъ своимъ сердцемъ, онъ обѣщалъ еще болѣе, нежели она требовала,-- онъ обѣщалъ, что насмѣшки должны прекратиться. Ахъ, онъ не зналъ, какъ тяжко было исполнить то, что было имъ обѣщано!

Элиза отъ радости крѣпко расцѣловала его, и братъ съ сестрою весело заключили этотъ день, начатый такъ серьезно.

По окончаніи ваканціи отецъ и мать опять повезли Германа въ городъ; съ сими была Элиза. На лѣстницѣ Элиза остановила Германа и дала родителямъ пройти впередъ.-- Прощай, Германъ! сказала она,-- и не забывай своего обѣщанія.

-- Положись на честное слово своего брата, отвѣчалъ ей Германъ.

Черезъ нѣсколько дней родителя опять возвратились въ деревню и для Германа и его товарищей опять началась прежняя школьная жизнь. Четвертое отдѣленіе, къ которому онъ принадлежалъ, состояло изъ учениковъ, которые почитались самыми своевольными изъ всей школы.

Первый латинскій классъ кончился. Учителя собрались въ передней комнатѣ; между ними находился и бѣдный Бадеръ, который видимо старался принятъ на себя веселое лицо, предполагая расположить этимъ учениковъ въ свою пользу.

Между тѣмъ ученики его дѣйствительно находились въ самомъ веселомъ расположеніи духа и приготовляли ему пріятный сюрпризъ, какъ это называлось у нихъ, хотя съ давняго времени они по пяти и по шести разъ въ годъ дѣлали ему подобнаго рода сюрпризы. Этотъ сюрпризъ состоялъ въ томъ, что въ первый благопріятный день они въ торжественной процессія поздравляли его со днемъ рожденія.

Всѣ эти приготовленія были дѣланы въ нѣсколько минутъ. Германъ, который тотчасъ это замѣтилъ, сообразно обѣщанію своему, хотѣлъ остановить это дурачество.

-- Оставьте эти глупости! сказалъ онъ, вмѣшавшись между поздравляющими.-- Это наконецъ становится скучнымъ!

-- Что это вздумалось тебѣ? сказалъ ему другъ его Кригеръ, вынимая изъ-подъ жилета рубашку такъ, чтобъ она походила на старомодныя брыжжи.-- Что тебѣ вздумалось это? Скорѣй займись своимъ туалетомъ. Сейчасъ начнется поздравленіе!

-- Нѣтъ, я стыжусь этого, Кригеръ! былъ отвѣтъ Германа.-- Мы должны употреблять часы на ученье, а не на глупости, и дать старику покой.

-- Какъ? Мы не должны его и обрадовать? вскричали всѣ предстоящіе хоромъ.

-- Ахъ, оставь пустую болтовню и становись въ позитуру! скомандовалъ Гельбергь, главный предводитель при всѣхъ дурачествахъ.-- Чу, слышите ли? Звонокъ. Скоро войдетъ новорожденный.

Германъ поспѣшилъ занять свое мѣсто въ классѣ, въ которомъ оставались только не многіе ученика, бывшіе посмирнѣе прочихъ, и нѣсколько новичковъ, а чрезъ минуту вошелъ Бадеръ съ веселою улыбкою на лицѣ. Непріязненное выраженіе изумленія тотчасъ же заступило мѣсто этой улыбки, когда онъ увидѣлъ. что болѣе половины учениковъ не было въ классѣ,-- но ему не осталось времени для вопроса, потому что изъ боковой комнаты вышла слишкомъ знакомая ему процессія, съ торжественными лицами и съ цвѣточными букетами.

Гельбергъ шелъ впереди всѣхъ.

-- Что это значитъ? закричалъ учитель сердитымъ голосомъ.

-- Господинъ Бадеръ, отвѣчалъ Гельбергъ,-- такъ какъ мы узнали, что нынче день вашего рожденія, то какъ добрые ученики мы не хотамъ упустить случая, чтобъ не поздравить васъ, какъ слѣдуетъ.

-- Подите, сказалъ Бадеръ, встрѣчая добрымъ выраженіемъ лица эту злую шутку,-- день моего рожденія совсѣмъ не нынче.

-- Ахъ, не говорите налъ этого, г. Бадеръ, отвѣчалъ Гельбергъ.

-- Такое же поздравленіе приносили вы мнѣ передъ ваканціей.-- Одинъ и тотъ же человѣкъ не можетъ каждый мѣсяцъ праздновать день своего рожденія!

-- Нѣтъ, сказалъ Гомеръ,-- тогда мы дѣйствительно ошиблись, но теперь узнали, что цѣпче настоящій день вашего рожденія!-- Вы сами, господинъ Бадеръ, сказали намъ тогда, что ты ошиблись.

-- И теперь повторяю валъ то же; -- и такъ садитесь поскорѣе по вашимъ мѣстамъ!

-- Точно такъ, г-нъ Бадеръ, заключилъ Гельбергъ, но сперва примите наши букеты.

Бадеръ поспѣшно принималъ у лигъ букеты, чтобы скорѣе кончить эту сцену и клалъ ихъ возлѣ себя на столъ.-- Ну, теперь ступайте по вашимъ мѣстамъ и будьте внимательны, дѣти, просилъ онъ ихъ ласково.

Всѣ бросились по своимъ мѣстамъ и усѣлись.

-- Ты въ самомъ дѣлѣ серьезно вчера говорилъ на счетъ Бадера? спросилъ Кригеръ на другой день Германа, когда сошлись они на дворѣ школы.

-- Очень серьезно, сказалъ Германъ,-- и вы должны помогать мнѣ, если вы добрые товарищи.

-- Ахъ, Германъ, сказалъ двоюродный братъ его Людвигъ Гейне, тоже очень добродушный мальчикъ,-- пусть все останется такъ, какъ было.

-- Если вы не хотите помогать мнѣ, сказалъ Германъ, то я попытаюсь сдѣлать это одинъ.

-- Что ты хочешь попытаться сдѣлать? вскричали многіе изъ окружавшихъ учениковъ, которые вслушались въ разговоръ.-- Ты хочешь подольститься къ Бадеру! сказалъ Гельбергъ,-- и пожаловаться на насъ! прибавилъ Гойеръ.

-- Вамъ нечего знать, какъ я хочу это сдѣлать, возразилъ Германъ, нѣсколько разгорячившись.-- Я объ одномъ только прошу васъ, не дѣлайте шуму! Вѣдь мы находимся въ школѣ для того, чтобъ учиться.

-- Посмотримъ, какъ ты запретишь намъ шумѣть! Слышали ли вы, что сказалъ этотъ добродѣтельный герой? спросилъ Гельбергъ окружавшихъ его учениковъ.

-- Онъ съ ума сошелъ! былъ единогласный отвѣтъ.

-- Пойдемте сейчасъ же въ классъ, тамъ мы покажемъ себя! вскричалъ Гойеръ.

-- Видишь ли, ты только хуже надѣлалъ! говорили Кригеръ и Гейне, медленно входя въ классъ, потому что только что прозвонилъ звонокъ къ началу ученія.

Генрихъ сидѣлъ на своемъ мѣстѣ въ мрачномъ размышленіи о безполезности своихъ попытокъ. Однако онъ вспомнилъ о своемъ обѣщаніи и рѣшился остаться ему вѣрнымъ.

Тогда увидѣлъ онъ, что Гельбергъ вынулъ изъ своей панки всѣ книги и сложилъ ихъ одна на другую такъ, что при малѣйшемъ движеніи онѣ должны были упасть съ великимъ шумомъ. Онъ хотѣлъ уже сдѣлать это движеніе, какъ Германъ предупредилъ его и удержалъ книги.

-- Г-нъ Бадеръ! вскричалъ Гельбергъ, вспрыгнувъ съ своего мѣста и сильнымъ толчкомъ локтя подтолкнувъ книги подъ руку Германа.-- Г-нъ Бадеръ!-- Борнъ хочетъ уронить со стола мои книги.

Въ туже минуту книги съ большимъ шумомъ упали на полъ.

Все обвиняло Германа. Верхняя книга осталась у него въ рукѣ,-- онъ сидѣлъ еще наклонившись надъ своимъ столомъ, рука его была протянута на переднюю скамейку. Г-нъ Бадеръ видѣлъ все это съ своей кафедры,

-- Борнъ! вскричалъ онъ,-- поди сюда, негодяй!

Германъ повиновался.

-- Ты въ наказаніе простоишь здѣсь цѣлый часъ возлѣ меня. Я научу тебя, какъ быть смирнымъ.

Генрихъ повиновался и сталъ возлѣ Бадера, не говоря ни слова, потому что въ школахъ ведется старинное правило -- никогда не выдавать виноватаго. Германъ не хотѣлъ нарушить этого закона, и готовъ былъ лучше самъ терпѣть, нежели пожаловаться на другаго.

Напротивъ того между его друзьями и другими благомыслящими учениками поднялся большой шумъ, потому что товарищу ихъ сдѣлана была видимая несправедливость.

-- Не безпокойтесь обо мнѣ, вскричалъ Германъ,-- и дѣлайте то, о чемъ я просилъ васъ вчера на дворѣ.

-- Фу,-- не дѣлайте этого! возразилъ Гельбергъ съ притворною скромностью.

-- Что? вскричалъ Бадеръ внѣ себя.-- Ты съ явнымъ безстыдствомъ хочешь возмутить весь классъ?-- Послѣ сего онъ вышелъ и пошелъ къ директору.

Возлѣ класса встрѣтился съ нимъ директоръ, извѣщенный прочими учителями о возникшемъ шумѣ. Онъ вошелъ вмѣстѣ съ Бадеромъ въ четвертое отдѣленіе.

Шумъ вдругъ умолкъ и наступила мертвая тишина.-- Германъ, дрожа отъ волненія, стоялъ возлѣ кафедры.

-- Вотъ, господинъ директоръ, тотъ гадкій мальчикъ, который явно побуждалъ весь классъ къ возмущенію! сказалъ г-нъ Бадеръ дрожащимъ голосомъ.-- Покорнѣйше прошу наказать его примѣрно.

-- Я не виноватъ, г-нъ директоръ, проговорилъ запинаясь Германъ.

-- Молчи! сказалъ строго директоръ.-- Ты пойдешь за мною, чтобъ получить заслуженное тобою наказаніе, которое будетъ состоять въ содержаніи тебя въ продолженіи цѣлыхъ сутокъ въ карцерѣ на хлѣбѣ и на водѣ.

Такъ называемый карцеръ была отдаленная темная комната въ наружномъ углу училищнаго зданія и только въ рѣдкихъ, необыкновенныхъ случаяхъ запирали въ нее учениковъ.

Въ какомъ-то безпамятствѣ вошелъ въ нее Германъ и услышалъ, какъ директоръ заперъ за нимъ дверь. Плача бросился онъ на постель, стоявшую въ комнатѣ, и опомнился тогда только, когда дядька въ полдень положилъ полхлѣба и поставилъ кружку съ водою на столъ.

-- Ахъ, Элиза! говорилъ онъ, еслибъ ты знала, чего мнѣ стоитъ мое обѣщаніе, то навѣрно ты отъ меня не потребовала бы его.

Онъ не чувствовалъ голода, но былъ очень утомленъ послѣ сильнаго волненія, опять легъ въ постель и заснулъ.

Такъ прошла ночь и рано утромъ вошелъ къ нему дядька, спросилъ его, живъ ли онъ еще и не имѣетъ ли въ чемъ нибудь надобности, и вмѣстѣ съ тѣмъ сказалъ ему, что вчера директоръ посылалъ его къ тѣмъ людямъ, у которыхъ онъ живетъ, чтобъ сообщить имъ объ его наказаніи, по причинѣ котораго онъ не можетъ возвратиться ночевать домой.

Германъ спокойно спросилъ дядьку, долго ли ему придется еще пробыть здѣсь и просилъ его принести ему какую нибудь книгу. Дядька принесъ старую книгу, иногда Германъ занимался ея чтеніемъ, ему объявлена была свобода, съ замѣчаніемъ, что онъ можетъ итти домой и сегодня не приходить въ классъ.

Генрихъ спокойно, даже весело пошелъ на свою квартиру -- такъ утѣшало его сознаніе въ справедливости своего поступка.

Такъ какъ дома было ему нечего дѣлать, то онъ пошелъ въ школу, и первый классъ былъ Бадера.

Друзья окружили его и громко шумѣли, но онъ просилъ ихъ успокоиться и не поминать о случившемся; враги убѣгали его, смотрѣли на него съ робостью и не говорили ни слова, Такимъ образомъ противъ обыкновенія было очень тихо въ классѣ, когда вошелъ г-нъ Бадеръ.

Онъ увидѣлъ Германа на своемъ мѣстѣ и подобно всѣмъ слабымъ людямъ почелъ тишину въ классѣ спасительнымъ слѣдствіемъ употребленнаго наказанія. Онъ обратился къ Герману и сказалъ:-- Я надѣюсь, что ты исправишься въ своемъ поведеніи, Борнъ, и впередъ никогда не позволишь себѣ подобныхъ поступковъ. Во все продолженіе класса было тихо, а также и въ слѣдующіе классы соблюдался совершенный порядокъ.

Германъ начиналъ думать, что онъ, перенеся невинно наказаніе, достигъ своей цѣли и доставилъ спокойствіе г-ну Бадеру. Онъ объяснилъ о томъ друзьямъ своимъ Кригеру и Гейне. Вскорѣ весь классъ узналъ, какимъ взглядомъ смотрѣлъ онъ на это дѣло и снова Гельбергъ, Гойеръ и ихъ приверженцы вооружились противъ него.

-- Намъ стыдно было бы подчиняться волѣ Германа; одинъ противъ всѣхъ! вскричалъ Гойеръ.

-- Онъ имѣетъ своихъ приверженцевъ, сказалъ Гельбергъ,-- и мы теперь должны быть осторожнѣе прежняго.

-- Нѣтъ, теперь надобно выдумать какую нибудь особенную штуку и всю вину свалимъ на него, сказалъ Гойеръ.

Передъ началомъ одного изъ классовъ Бадера сговорившіеся значительно переглядывались и наконецъ усѣлись по своимъ мѣстамъ. Германъ и прочіе ученики ничего не подозрѣвали, и такимъ образомъ классъ начался. Гойеръ, сидѣвшій возлѣ Германа, положилъ свою панку передъ собою на столъ и на нее тетрада для писанья.-- Я не приготовилъ урока къ слѣдующему классу, сказалъ онъ Герману.-- Дай мнѣ свою папку, я положу се съ другой стороны, чтобъ Бадеръ не видалъ, что я нишу.

Германъ не нашелъ въ этомъ извѣстномъ школьномъ обыкновеніи ничего предосудительнаго и сверхъ того желалъ избѣгнуть всякаго повода къ спору. Онъ далъ Гойеру папку.

-- Она очень велика, сказалъ Гойеръ.-- Могу ли я выложить изъ нея книги и положить ее возлѣ меня пустую.

Германъ позволилъ ему это и Гойеръ положилъ его пустую папку на свою и началъ писать. При этомъ онъ безпрестанно искоса поглядывалъ на Германа и замѣтивъ, что тотъ отвернулся на другую сторону, онъ поспѣшно раскрылъ свою папку, и изъ нея проворно выскочилъ котъ, котораго Гойеръ укололъ еще перочиннымъ ножичкомъ. Съ громкимъ крикомъ прыгнуло животное какъ бѣшеное по скамьямъ и по головамъ учениковъ на ближайшее окно.

-- Котъ! котъ! закричалъ весь классъ и всѣ попрыгали съ своихъ мѣстъ.

-- Г-нъ Бадеръ, прошу васъ, защитите меня! Я боюсь кошекъ! кричалъ Гельбергъ громче всѣхъ прыгая какъ будто въ смертельномъ страхѣ по столу.

Прочіе ученики послѣдовали его примѣру, приняли такія смѣшныя позиціи и дѣлали такія отчаянныя гримасы, что даже самъ г-нъ Бадеръ разсмѣялся; словомъ, поднялся такой шумъ, какого никогда еще не бывало.

Между тѣмъ котъ крѣпко прицѣпился къ рамѣ и напрасно старался пробиться сквозь стекло.

-- Убейте его! крича ли многіе голоса.-- Да, прошу васъ, г-нъ Бадеръ, убейте кота! кричалъ Гельбергъ и прочіе съ громкимъ шумомъ вторили ему.

-- Я не боюсь ничего! сказалъ Гойеръ, видя, что выдумка его зашла слишкомъ далеко. Онъ поспѣшно подошелъ къ окну, отворилъ его и выпустилъ кота.

Директоръ въ это время стоялъ на дворѣ и слышалъ весь шумъ.-- Онъ смотрѣлъ на окна Бадерова класса и ожидалъ, не успокоится ли этотъ шумъ безъ него, какъ вдругъ отворилось окно и изъ него выпрыгнулъ котъ, вслѣдъ которому смотрѣли Гойеръ и много другихъ смѣявшихся учениковъ. Хотя они тотчасъ же отскочили отъ окна, какъ только замѣтили директора, но директоръ видѣлъ ихъ и нимало не медля поспѣшилъ въ классъ.

Г-нъ Бадеръ во всю эту сцену не могъ ни придти въ себя, ни слова сказать; поэтому онъ не менѣе смѣшался, какъ и ученики, когда вдругъ закричали: "директоръ идетъ! директоръ идетъ"!

Все утихло въ одно мгновеніе. Гойеръ поспѣшно спряталъ свои тетради, забылъ о своемъ планѣ противъ Германа и проворно передалъ ему пустую его папку, между тѣлъ какъ книги Германа остались на столѣ.

Директоръ вошелъ. Всѣ со страхомъ ожидали его. Г-нъ Бадеръ находился въ такомъ замѣшательствѣ, что онъ всталъ спустя уже нѣсколько времени и пошелъ къ нему на встрѣчу.

-- Я опять замѣчаю шумъ и безпорядокъ въ вашемъ классѣ, г-нъ Бадеръ, началъ директоръ,-- и пришелъ узнать тому причину.

-- Это былъ котъ,-- большой котъ, г-нъ директоръ, проговорилъ г-нъ Бадеръ.

-- Я видѣлъ, какъ котъ выпрыгнулъ изъ окна, сказалъ директоръ спокойно.-- Но какъ онъ зашелъ сюда?

-- Конечно, какой нибудь шалунъ принесъ его для нарушенія порядка, сказалъ Бадеръ, мало по малу приходя въ себя.

-- Не имѣете ли вы на кого нибудь подозрѣнія? спросилъ директоръ, осмотрѣвъ всѣхъ учениковъ испытующимъ взглядомъ.

-- Тамъ, возлѣ той самой скамьи, на которой сидитъ недавно наказанный Борнъ, замѣтилъ я кота въ первый разъ, отвѣчалъ г-нъ Бадеръ, подумавъ немного.

-- Поди сюда, Борнъ! сказалъ директоръ.

Германъ, вставая еще съ мѣста, замѣтилъ, что Говеръ поблѣднѣлъ, и увидѣлъ, какъ онъ прижималъ пальцы къ губамъ. Это движеніе яснѣе словъ говорило: не выдай меня! Онъ понялъ все и спокойно подошелъ къ директору.

Когда директоръ посмотрѣлъ на его открытое, прекрасное лицо, которое было тогда заплакано, то ему вдругъ стало ясно, что онъ видитъ передъ собою добродушнаго и чистосердечнаго мальчика, не способнаго ни къ какой лжи. Помолчавъ не много, онъ сказалъ ему.

-- Ты недавно былъ очень строго наказанъ, Борнъ, и навѣрно раскаялся въ своемъ проступкѣ, не правда ли?

-- Г-нъ директоръ, отвѣчалъ Германъ скромно и твердо,-- я могу только повторить, что я не сдѣлалъ ничего дурнаго.

-- Какъ? сказалъ г-нъ Бадеръ,-- ты хочешь отпереться въ томъ, что при моихъ глазахъ не побуждалъ цѣлаго класса къ шуму?

-- Я никогда не побуждалъ моихъ товарищей къ шуму, г-нъ Бадеръ, сказалъ Германъ спокойно и рѣшительно.-- Я говорилъ имъ только, чтобъ обо мнѣ не безпокоились они и дѣлали то, о чемъ я ихъ просилъ на дворѣ.

-- А о чемъ просилъ ты? спросилъ директоръ.

Германъ медлилъ отвѣтомъ.

-- О чемъ проемъ онъ васъ? сказалъ директоръ, обратясь къ цѣлому классу,-- Кто это слышалъ?

-- Я! сказалъ Кригеръ, вставая съ мѣста.

-- И я! сказалъ Гейне, тоже вставая съ мѣста.

-- Мы также! вскричало множество учениковъ въ одно время.

-- О чемъ же онъ просилъ васъ, дѣти? продолжалъ директоръ,

-- Онъ просилъ насъ, быть внимательными и не дѣлать шуму! сказалъ Кригеръ.

-- Да, онъ именно просилъ объ этомъ! подтвердили прочіе.

-- Такъ значитъ я тебя невинно наказалъ, любезный Корнъ! сказалъ директоръ, положивъ ему на голову свою руку.-- Зачѣмъ же ты тогда не говорилъ объ этомъ?

-- Они запретили мнѣ говорить, г-нъ директоръ.

-- Это правда! сказалъ директоръ.-- Итакъ, предъ цѣлымъ классомъ я прошу у тебя извиненія и ставили тебя въ образецъ всѣмъ прочимъ. Теперь же скажи мнѣ объ теперешнемъ случаѣ сущую правду. Знаешь ли ты, кто принесъ кошку?

Весь классъ вздрогнулъ при этомъ вопросѣ.

-- Или не имѣешь ли ты какого подозрѣнія? спросилъ директоръ далѣе.

-- Имѣю! сказалъ Германъ послѣ минутнаго раздумья.

У Гойера отъ страха зубъ не попадалъ на зубъ, и въ подобномъ положеніи находился почти весь классъ.

-- Г-нъ директоръ, произнесъ Германъ умоляющимъ голосомъ,-- избавьте меня отъ отвѣта.-- Я не могу быть обвинителемъ, еслибъ дѣйствительно зналъ виновнаго, а тѣмъ еще менѣе при одномъ только простомъ подозрѣніи.

Весь классъ вздохнулъ свободнѣе, директоръ помолчалъ съ минуту, повидимому о чемъ-то размышляя.

-- Ты правъ! сказалъ онъ наконецъ и подалъ Герману руку,-- Ступай на свое мѣсто, а вы все не забывайте, о чемъ просилъ васъ Борнъ; виновный же, ктобъ онъ не былъ, долженъ помнить, что я только изъ любви къ Борну оставляю на этотъ разъ дѣло объ кошкѣ.

Директоръ удалился и г. Бадеръ, все еще внѣ себя отъ изумленія, продолжалъ свой классъ. Германъ же скромно сѣлъ на свое мѣсто, гдѣ Гойеръ тихо подъ столомъ подалъ ему руку.

-- Теперь я во всякомъ случаѣ буду ея Борна! сказалъ онъ товарищамъ, когда стали расходиться по домамъ.-- Онъ самый лучшій товарищъ во всемъ классѣ и никогда не способенъ быть ябедникомъ.

Никто ему не противорѣчилъ, только Гельбергъ кусалъ себѣ губы, потому что онъ потерялъ теперь всю свою значительность и всѣхъ приверженцевъ.

Съ этого времени было все тихо и благопристойно въ продолженіе учебныхъ часовъ Бадера. И все это шло такимъ образомъ не только нѣсколько недѣль, но цѣлую четверть года. Г. Бадеръ помолодѣлъ и его озабоченное дотолѣ лицо сіяло радостію. Онъ чувствовалъ, что всѣмъ этимъ обязанъ Герману, и однажды позвалъ его къ себѣ.

-- Любезный Борнъ, я чувствую, какъ несправедливо поступилъ съ тобою, но навѣрно ты не станешь сердиться на старика?

-- Возможно ли это, г-нъ Бадеръ? сказалъ Германъ.-- За мое прежнее дурное поведеніе я дѣйствительно былъ достоинъ наказанія, и долго бы не образумился, еслибъ сестра моя не обратила на это моего вниманія.

-- Твоя сестра? спросилъ удивительный г. Бадеръ.-- Какъ же она могла знать объ этомъ?

-- Ахъ, не спрашивайте меня объ этомъ, г. Бадеръ! повѣрьте, что сестра моя есть именно добрый ангелъ и обѣщайте мнѣ, добрый г. Бадеръ, что вы сами лично ей скажете, что я сдержалъ свое слово и селъ себя тихо во время вашихъ классовъ.

-- О, съ большимъ удовольствіемъ, любезный Борнъ!-- Развѣ они здѣсь въ городѣ?

-- Нѣтъ, г-нъ Бадеръ, они въ деревнѣ! Но въ наступающую ваканцію я попрошу моего папеньку прислать за вами экипажъ и тогда пожалуйте къ намъ на цѣлый день со всѣмъ вашимъ семействомъ! Обѣщайте мнѣ это, добрый г-нъ Бадеръ!

Г-нъ Бадеръ обѣщалъ исполнить его просьбу, и когда наступило къ тому время, планъ этотъ былъ исполненъ къ великой радости Германа и Элизы. Мать угостила семейство учителя какъ нельзя лучше и въ полномъ душевномъ удовольствіи возвратился старикъ вечеромъ съ дѣтьми своими домой.

Элиза и Германъ проливали радостныя слезы и благодарили Бога, что Онъ помогъ имъ исполнить доброе намѣреніе, потому что хотя на слѣдующее полугодіе Германъ былъ переведенъ въ третье отдѣленіе, но черезъ него распространился новый духъ между учениками четвертаго отдѣленія, и тамъ всегда находилось довольно такихъ твердымъ характеромъ одаренныхъ мальчиковъ, которые слѣдовали по стопамъ Германа и не позволяли себѣ прежнихъ старинныхъ дурачествъ. Такимъ образомъ воспоминаніе о поступкѣ Германа, когда былъ онъ въ четвертомъ отдѣленіи, переходило отъ поколѣнія къ поколѣнію и во время классовъ г-на Бадера всегда было спокойно и тихо.

ЕСТЕСТВОИСПЫТАТЕЛЬ

Въ одной деревнѣ, вмѣстѣ съ лѣсничимъ Брауномъ, жилъ г-нъ Клейнъ, человѣкъ уже престарѣлыхъ лѣтъ, который путешествовалъ по всѣмъ частямъ свѣта и, возвратившись оттуда, рѣшился провести остатокъ жизни по близости своего отечественнаго города. Онъ купилъ обширный садъ, за которымъ самъ онъ и садовникъ его ухаживали съ неусыпнымъ стараніемъ и въ которомъ находилась большая теплица, заключавшая въ себѣ множество рѣдкихъ растеній и цвѣтовъ. Въ просторномъ помѣщеніи построеннаго имъ дома находилось большое собраніе набитыхъ животныхъ, раковинъ, минераловъ, яицъ и другихъ достопримѣчательныхъ предметовъ, которые собралъ онъ во время своихъ путешествій.

Г-нъ Клейнъ и лѣсничій были хорошіе сосѣди, особенно дѣти послѣдняго, Константинъ и Августа, посѣщали г-на Клейна почти ежедневно, не чувствовала усталости, осматривая его садъ и сборники, и съ удовольствіемъ слушали разсказы стараго путешественника. Особенно въ Константинѣ пробудилась такая страсть къ географіи и естественной исторіи, что всѣ свободные отъ ученія часы онъ посвящалъ на собраніе разныхъ предметовъ природы и наполнилъ ими почти цѣлый чуланъ.

Августа охотно помогала ему, когда дѣло касалось каменьевъ, растеній и другихъ бездушныхъ вещей, но какъ только доходила очередь до живыхъ животныхъ, то она съ утра до вечера упрашивала его оставить ихъ въ покоѣ, и каждая приштиченная бабочка, каждое выдутое яйцо стоило доброй дѣвушкѣ нѣсколькихъ слезъ.

-- Ахъ, говорила она, не убивай бѣдныхъ, хорошенькихъ животныхъ, и не выдувай яичекъ, въ которыхъ лежатъ зародыши маленькихъ хорошенькихъ птичекъ!

-- Но можно ли имѣть хорошее собраніе предметовъ естественной исторіи, если этого не дѣлать?-- Ты и всѣ удивляются собранію г-на Клейна. Могъ ли бы онъ доставить намъ такое удовольствіе, если бы щадилъ яйцы и животныхъ?

-- Я никакъ не могу подумать, чтобъ добрый Клейнъ самъ убивалъ всѣхъ животныхъ!

-- Пожалуй, мы спросимъ его объ этомъ.

Г-нъ Клейнъ сказалъ, что онъ конечно нѣкоторыхъ животныхъ самъ застрѣливалъ, а по большой части ему приносили и продавали ихъ уже убитыхъ.

-- Вотъ видишь ли? сказала съ торжествомъ Августа.-- Не правду ли говорила я, что хорошенькихъ животныхъ нѣтъ надобности убивать?

-- Если г-нъ Клейнъ не самъ убивалъ изъ, то убивали другіе. И нѣмъ стали бы мы питаться, еслибъ не убивали животныхъ? Притомъ же одно животное пожираетъ другое и дикіе звѣри размножились бы повсюду, еслибы ихъ не уничтожали. Такъ устроено премудрымъ Богомъ и ты не должна Ему противиться.

Августа задумалась.-- Да, сказала она наконецъ, я вижу, что такъ должно быть. Однако же каждый человѣкъ долженъ столько дѣлать добра, сколько онъ можетъ. Вѣроятно и ты, Константинъ, не откажешь мнѣ въ этомъ удовольствія?

-- Я все готовъ для тебя сдѣлать, по что касается до пауки, то я не долженъ быть слабъ.

-- Ахъ, милый Константинъ, вѣдь и ты любишь животныхъ. Вотъ напримѣръ, нашихъ маленькихъ кроликовъ ты ласкаешь такъ же нѣжно, какъ и я.

-- Ахъ, Августа, у меня участіе совсѣмъ другаго рода. Ты любуешься ихъ красными глазками и мягкою шерстью, смотра, имѣютъ ли они два передніе зуба и сзади пять боковыхъ; находится ли у нихъ на переднихъ ногахъ пять, а на заднихъ четыре пальца и раздвоена ли верхняя губа.

Константинъ зашелъ еще далѣе въ пристрастіи своемъ къ естественнымъ наукамъ; онъ безпрестанно спрашивалъ г-на Клейна, какъ надобно начинять животныхъ, мало по малу получилъ отъ него въ подарокъ всѣ потребные для того приборы и сдѣлалъ первый опытъ надъ мертвымъ гуськомъ, къ великому отвращенію Августы, которая не могла смотрѣть на эту операцію надъ бѣдною птицею.

Однажды охотникъ принесъ ему двухъ молоденькихъ, не совсѣмъ еще оперившихся птичекъ, пойманныхъ имъ въ лѣсу.

Константинъ вспрыгнулъ отъ радости, сталъ осматривать птичекъ, раскрылъ естественную исторію и опредѣлилъ, къ какому семейству онѣ принадлежатъ.

-- Это дрозды, сказалъ онъ.

-- Какой у нихъ желтенькій носикъ! сказала Августа.

-- Это измѣненіе породы. Ты увидишь, что они примутъ другой цвѣтъ и сдѣлаются сизыми, когда подростутъ.

-- Дай Богъ, чтобъ ты, Константинъ, воспиталъ ихъ и не убивалъ.

-- Ну, объ этомъ я ничего не скажу, любезная сестрица. Когда они выростутъ, тогда надобно будетъ сдѣлать изъ нихъ чучелы.

Константинъ и Августа старательно ухаживали за маленькими птичками, и чѣмъ ручнѣе онѣ становились, тѣмъ ужаснѣе казалась Августѣ мысль объ ожидающей ихъ мучительной смерти. Она безпрестанно упрашивала брата отказаться отъ своего жестокаго намѣренія, но ни мольбы, ни слезы ничто не могло преодолѣть страсти его къ наукѣ.

Такое упорство Константина такъ оскорбило Августу, что она въ первый разъ въ жизни начала удаляться отъ своего брата, котораго, называла жестокимъ и безчувственнымъ. Это очень было непріятно Константину, по такъ какъ онъ считалъ себя правымъ, то и самъ сдѣлался неразговорчивымъ съ своего сестрою, и въ тѣ часы, которые проводилъ прежде съ него, блуждалъ теперь по лѣсу съ охотниками.

Однажды, когда онъ бродилъ съ однимъ охотникомъ по опушкѣ лѣса по близости рѣки, послѣдній замѣтилъ лисицу, которая пробиралась къ растущему на берегу рѣки тростинку. Охотникъ выстрѣлилъ, лисица перековернулась черезъ голову вверхъ ногами. Съ громкимъ крикомъ поспѣшили къ лей Константинъ и охотникъ.

-- Она еще жива! сказалъ охотникъ. Надобно убить ее прежде, чѣмъ она уйдетъ въ тростникъ!

Константинъ изо всей силы принялся битъ лисицу прикладомъ ружья. Животное поворачивалось, чувствуя жесточайшую боль, глаза его сверкали, какъ два желтоватые сѣрные огонька, острые зубы страшно выставлялись изъ открытой пасти и однимъ прыжкомъ бросилась она на Константина и всею силою, какую придавало ей бѣшенство, впилась въ его правую ногу.

Съ ужаснымъ крикомъ Константинъ упалъ на землю. Только съ большимъ трудомъ подоспѣвшій на помощь охотникъ могъ оторвать пасть умирающаго животнаго отъ ноги Константина. Кровь тотчасъ же пробилась сквозь платье и объ ходьбѣ нечего было думать! Охотникъ притащилъ его къ рѣкѣ, вымылъ начисто глубокую рану и перевязалъ ее носовымъ платкомъ, потомъ съ большими усиліями отнесъ раненаго на себѣ домой.

Мать и Августа были внѣ себя отъ ужаса. Константина уложили въ постель и тотчасъ послали въ городъ за докторомъ, который къ счастію нашелъ, что кости не были повреждены и предсказалъ скорое, но съ сильными болями въ продолженіе нѣсколькихъ дней сопряженное выздоровленіе. Августа не отходила отъ постели Константина и страдала наравнѣ съ нимъ. Онъ такъ былъ тронутъ ея нѣжною любовью, что старался подавлять въ себѣ боль, чтобъ только успокоить сестру.

По прошествіи довольнаго времени, благодаря искусству врача и нѣжнымъ попеченіямъ сестры и матери, онъ уже могъ встать, но ходить ему было трудно, потому что, наступая на ногу, онъ всякій разъ чувствовалъ сильную боль еще въ ранѣ, не совсѣмъ еще зажившей. Опираясь на свою сестру, ходилъ онъ, прихрамывая, нѣсколько дней, наконецъ прошла и эта боль и онъ могъ бѣгать и прыгать по прежнему.

Дрозды между тѣмъ совершенно выросли, но Константинъ ни слова не говорилъ объ набивкѣ изъ нихъ чучелъ, а Августа даже не напоминала ему объ этомъ. Бѣлые кролики были заперты у нихъ въ небольшой, устланной соломою загородкѣ, гдѣ каждый день кормили ихъ травою и капустными листьями. Однажды утромъ, когда дѣти принесли имъ кормъ, они увидѣли вмѣсто кроликовъ пребольшаго кота, съ сверкающими глазами, напомнившими Константину объ глазахъ бѣшеной лисицы. Онъ отступилъ назадъ, а котъ поспѣшно выпрыгнулъ въ отверстіе крыши, котораго лѣта прежде не замѣчали. Когда посмотрѣли они на кроликовъ, то на томъ мѣстѣ, гдѣ сидѣлъ котъ, нашли одного полу съѣденнаго, другой же лежалъ окоченѣлый въ углу.

Константинъ я Августа залившись слезами и не могши безъ сердечнаго сожалѣнія представить себѣ, что хорошенькіе бѣленькіе кролики не будутъ уже щипать кормъ изъ ихъ рукъ и навсегда для нихъ потеряны, и какъ мучительна была смерть ихъ. Одно уже укушеніе въ ногу причиняло Константину такую сильную боль, а бѣдныхъ кроликовъ котъ навѣрно кусалъ въ затылокъ, дралъ ихъ своими острыми когтями,-- о, какъ это ужасно!

-- Перестаньте плакать, дѣти, сказалъ отецъ.-- Что случилось, того перемѣнить нельзя.

-- Лучше заройте ихъ въ землю, или можетъ быть ты, Константинъ, набьешь чучело изъ того кролика, который сохранился въ цѣлости.

-- Папенька, сказалъ Константинъ,-- неужели ты думаешь, чтобъ я рѣшился рѣзать на части этихъ милыхъ звѣрочковъ? Нѣтъ, ни за что въ мірѣ я не былъ бы въ состояніи сдѣлать этого.

-- Я вѣрю тебѣ, мой добрый братецъ, вскричала Августа, обнимая его.-- Мы въ заднемъ углу сада выроемъ могилку, обложимъ ее зеленымъ дерномъ и вокругъ обсадимъ цвѣтами.

При этой работѣ засталъ ихъ Клейнъ, и опечаленныя дѣти разсказали ему все происшествіе.-- Такъ что же, ты изъ уцѣлѣвшаго кролика набилъ бы чучелу, сказалъ онъ Константину.

-- Ахъ, я не въ состояніи этого сдѣлать, г-нъ Клеймъ. Мы очень побили этихъ маленькихъ звѣрочковъ.

-- Но для пользы науки невозможно потворствовать своимъ чувствамъ. Такъ часто нужно бываетъ разрѣзывать любимыхъ нами людей и дѣтей, чтобъ узнать основаніе ихъ болѣзни.

-- Ахъ, г-нъ Клейнъ, я не гожусь въ естествоиспытатели. Я лучше оставлю мои собственные сборники; столько, какъ вы, я никогда не въ состояніи буду собрать.

-- Увы! произнесъ со смѣхомъ Клейнъ.-- По поводу двухъ заѣденныхъ кроликовъ наука лишилась одного изъ ревностнѣйшихъ приверженцевъ,

-- Признаюсь, мнѣ жалко моихъ кроликовъ, но если чрезъ это- Константинъ удержится отъ набиванія чучелъ, то я почти радуюсь тому. Двѣ невинныхъ жертвы спасутъ жизнь многимъ другимъ животнымъ,

-- Да и прежде всего двумъ дроздамъ, добрая моя Августа. Мы выучимъ ихъ пѣть разныя пѣсни. Вѣдь они очень понятливы, не правда ли, г-нъ Клейнъ?

Клейнъ отвѣчалъ утвердительно, но Августа взяла Константина за руку и указала на могилу.

-- Милый братецъ, кошка можетъ также съѣсть у насъ и птичекъ. Не лучше ли отпустить ихъ на волю?

-- Ты правду говоришь, сестрица. Мы отпустимъ птичекъ на волю, и я обѣщаю тебѣ никогда впередъ не мучить и не убивать ни одного животнаго. Будь въ томъ увѣрена, моя милая Августа, ты, которая день и ночь не отходила отъ меня, когда переносилъ я жесточайшія боли.

-- Ахъ, не говори мнѣ объ этомъ, и лучше исполнимъ наше намѣреніе. Здѣсь, на могилкѣ нашихъ кроликовъ, мы выпустимъ дроздовъ.

-- Да, да,-- я сейчасъ принесу сюда клѣтку.

-- Но что же будетъ съ наукою, мой любезный Константинъ? спросилъ опять г-нъ Клейнъ съ добродушною улыбкою.

-- Г-нъ Клейнъ, сказалъ Константинъ, помедливъ немного.-- Я на будущее время посвящу себя исключительно растеніямъ и минераламъ. Растенія и камни представляютъ неизмѣримое поле.

-- И на этомъ полѣ я буду помогать тебѣ собирать любопытные для тебя предметы. Ахъ, добрый г-нъ Клейнъ, оставьте моего Константина на этомъ полѣ.

Клейнъ ласково согласился и простился съ дѣтьми. Константинъ принесъ клѣтку, и съ могилки кроликовъ двѣ птички выпорхнули на воздухъ.

СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ.

Арендатора Ретшера въ Богендорфѣ посѣтилъ другъ его юности, купецъ Буркъ, изъ ближняго города. Послѣ завтрака повелъ онъ друга въ свой прекрасный садъ, и тамъ въ бесѣдкѣ увидѣли они обѣихъ дочерей Ретшера. Тринадцатилѣтняя Клара сидѣла на дерновой скамьѣ и держала книгу въ рукѣ; шестилѣтняя Берта стояла передъ ной на колѣняхъ и читала подъ надзоромъ сестры.

-- Прекрасная картина, сказалъ г. Буркъ.-- Въ этой величественной природѣ дѣти кажутся мнѣ столь прелестными и внимательными, какъ едва ли бываетъ это въ школѣ.

-- Ты знаешь мое правило, любезный Буркъ, отвѣчалъ Ретшеръ.-- Человѣкъ долженъ учиться всему изъ любви къ дѣлу, а не принужденію.

-- Поди ты съ твоими правилами, сказалъ г. Буркъ.-- Еслибы слѣдовать имъ, то мало нашлось бы людей, которые чему бы нибудь выучились. Однако въ эти два года, какъ я не былъ у васъ, дочери твои довольно выросли.-- Добраго утра, дѣти!

Дѣвушки встали и привѣтливо поклонились другу ихъ отца.

-- Ну, продолжайте ваши занятія, дѣти, мы не станемъ вамъ мѣшать, сказалъ Ретшеръ и взявъ своего друга подъ руку, пошелъ съ нимъ далѣе.

-- Но скажи мнѣ, Ретшеръ, неужели ты хочешь, чтобъ дочери твои были швеи? спросилъ со смѣхомъ г. Буркъ,

-- Теперь нѣтъ,-- но можетъ придти время, когда подобныя познанія пригодятся.

-- Какъ? Дочерямъ такого богатаго арендатора?

-- Я не богатъ, другъ мой, и не желаю быть богатымъ. Что приноситъ мнѣ мое имѣніе, то я истрачиваю ежегодно, но если посѣтятъ меня какія нибудь несчастія....

-- Напримѣръ, если обрушится небо.

-- Ахъ, ты все такъ же легкомысленъ, какъ и прежде!

-- Нѣтъ, напротивъ, братецъ,-- скорѣе ты легкомысленъ! Знаю, что ты ежегодно истрачиваешь всѣ свои доходы, и не столько для себя и для своихъ, сколько по большой части для другихъ людей, которые едва ли остаются тебѣ за это благодарны.

-- Такъ что же? Если я помогаю кому, то я думаю объ его нуждѣ, а не объ томъ, чтобъ получить отъ него благодарность.

-- Но ты долженъ думать о будущемъ!

-- Къ нему? Пока я живу еще на свѣтѣ, то могу находить средства.

-- Но что будутъ дѣлать дѣти твои, когда ты умрешь?

-- Для этого-то я и хоту ихъ чему нибудь научить -- и они учатся съ большою охотою. Поэтому имъ не трудно будетъ, если придется самимъ доставать для себя кусокъ хлѣба.

-- Ты во всѣхъ вещахъ хочешь разыгрывать изъ себя какого-то чудака. Напротивъ того, я поступаю какъ люди благоразумные, и стараюсь наживать какъ можно больше.

-- Но для кого? У тебя нѣтъ ни дѣтей, ни родственниковъ?

-- На старость дней моихъ и для дочерей моего друга, который не заботится объ ихъ будущности, сказалъ со смѣхомъ Буркъ.

-- Такъ видишь ли, братецъ, сказалъ г. Ретшеръ, положивъ руку на плечо своего друга.-- Если ты заботишься о будущности моихъ дочерей, то я стану что дѣлать? Теперь пойдемъ со мною на лугъ, я покажу тебѣ моихъ коровъ.

Между тѣмъ обѣ дѣвушки не долго оставались въ бесѣдкѣ. Онѣ поспѣшили домой и осмотрѣли назначенную для гостя комнату. Клара подняла шторы, смела пыль съ мебели и каждый предметъ поставила на свое мѣсто, а Берту послала въ садъ нарвать лучшихъ цвѣтовъ для вазъ въ комнатѣ гостя, которая подъ ея рукою сдѣлалась маленькимъ раемъ,

Жена Ретшера умерла вскорѣ послѣ рожденія Берты, и мадамъ Бейеръ, бѣдная, по опытная и доброй нравственности женщина управляла хозяйствомъ въ его домѣ. Когда подросла Клара, то сдѣлалась самою прилежного ея помощницею. Теперь она убрала столъ съ такимъ же вкусомъ, какъ и комнату, и пошла съ Бертою позвать отца и гостя, которые не заставили долго себя ждать. Оба возвратились въ веселомъ расположенія духа, похвалили

Клару за ея распоряженіе и сѣли съ дѣтьми за столъ..

Обѣдъ былъ превосходный и друзья стали говорить объ своихъ дѣлахъ.

-- Мнѣ кажется, что ты все еще пускаешься въ большія дѣла какъ и тогда, когда жилъ у тебя Фельдманъ.

-- Разумѣется! отвѣчалъ Буркъ.-- Кто ни на что не отваживается, тотъ ничего не выигрываетъ

-- Ну, я оправдываю Фельдмана, что ему это не понравилось и что онъ отошелъ отъ тебя.

-- Нѣтъ, братъ, Фельдманъ добрый человѣкъ, но не настоящій купецъ. Истинный купецъ долженъ рисковать. Я часто все свое имѣніе употребляю на одно какое нибудь дѣло; Одно что нибудь: или проиграть, или выиграть

-- Но всегда ли ты выигрываешь?

-- Нѣтъ; я часто также и теряю, сказалъ Буркъ, наморщивъ лобъ,-- но это мнѣ возвращается, прибавилъ онъ въ заключеніе, выпивъ со смѣхомъ спой стаканъ.

Друзья весело встали изъ-за стола, Клара приготовила имъ превосходный кофе, и между тѣмъ какъ они пили его, Клара сѣла возлѣ нихъ съ работою.

-- Ты очень мучишь себя работою, дитя мое! сказалъ Буркъ.

-- Напротивъ, г-нъ Бурнъ, я работою съ большимъ удовольствіемъ.

-- И это со временемъ можетъ тебѣ пригодиться, Клара, сказалъ отецъ.

-- Оставь ты наконецъ свою мораль, смѣялся ему Буркъ. Твои дочери получатъ нѣкогда твое прекрасное помѣстье, мой прекрасный домъ и оба наши имѣнія. Вотъ это принесетъ имъ пользу, а не шитье.

-- Человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ! Почему знать, что случится черезъ два года съ моимъ помѣстьемъ, съ твоимъ домомъ и нашимъ имѣніемъ!

-- Останутся на томъ же мѣстѣ, братъ.

Не прошло почти двухъ лѣтъ, какъ Буркъ опять пріѣхалъ въ помѣстье Ретшера на парѣ отличныхъ лошадей и въ прекрасномъ экипажѣ. Но его веселое лицо было серьезно и разстроено, и когда Клара и Берта встрѣтили его, двѣ крупныя слезы выпали у нихъ изъ глазъ.

-- Папенька дома? спросилъ онъ дрожащимъ голосомъ.

-- Онъ въ саду, отвѣчала Клара.

-- Мнѣ нужно переговорить съ нимъ наединѣ, сказалъ онъ и поспѣшно пошелъ въ садъ.

Ретшеръ сидѣлъ въ той же бесѣдкѣ и спокойно пилъ кофе.

-- Здравствуй, Буркъ! закричалъ онъ ему.-- Слава Богу, имѣніе мое все еще на томъ же мѣстѣ.

-- Но мой домъ уже не на томъ, сказалъ Буркъ, подходя къ нему уже съ поникшею головою.-- Мои дѣла очень плохи, любезный другъ.

-- Боже мой!-- что съ тобою сдѣлалось?

-- Сегодня протестуютъ мои векселя!

Ретшеръ съ минуту не могъ выговорятъ ни слова, наконецъ, собравшись съ силами, спросилъ:

-- И ты не можешь найти никакихъ средствъ, чтобъ поправить дѣла?

-- Нѣтъ, братъ. Суммы слишкомъ велики. Я хочу продать мой домъ и все, что имѣю, по этого не достанетъ. Прощай, я ѣду въ городъ!

-- И я, братъ, поѣду съ тобою. Я не оставлю тебя въ такомъ положеніи.

Оба поѣхали въ городъ. Дорогою они говорили мало.

Пріѣхавъ въ городъ, Буркъ пошелъ въ контору, а Ретшеръ къ г-ну Фельдману.

-- Любезный Фельдманъ, сказалъ онъ ему,-- что собственно за дѣла такія у Бурка?

-- Сегодня протестовано на его векселей на 50,000 талеровъ,-- и я увѣренъ, что поступятъ еще другіе.

-- Хотя это большая сумма, г-нъ Фельдманъ, однако можетъ, быть найдется какое нибудь средство помочь ему. Можете ли вы доставить мнѣ 50,000 талеровъ подъ мое имѣніе?

-- Какъ, г-нъ, вы хотите? сказалъ г-нъ Фельдманъ какъ бы въ испугѣ.-- Подумайте, что вы дѣлаете? Я почнгаю Бурка пропавшимъ человѣкомъ! Не повергайте и вы себя въ несчастіе.

-- Бурнъ всегда былъ честнымъ человѣкомъ и моимъ истиннымъ другомъ, и онъ долженъ остаться тѣмъ и другимъ, пока еще я могу что нибудь для него сдѣлать! Хотите ли вы доставить мнѣ денегъ?

-- Г-нъ Ретшеръ, еще разъ прошу васъ, не будьте слишкомъ поспѣшны!

-- Въ подобныхъ дѣлахъ вредитъ одно только замедленіе, г-нъ Фельдманъ. Хотите или нѣтъ? Я уже два часа тому назадъ, какъ рѣшился на это!

Фельдманъ замолчалъ и оба вмѣстѣ вдѣлали, что было нужно, заплатили по протестованнымъ векселямъ, и Ретшеръ съ веселымъ лицомъ принесъ уплаченные векселя своему другу.

-- Что ты сдѣлалъ, Ретшеръ? вскричалъ онъ.-- Ты разорилъ себя въ конецъ! Черезъ нѣсколько дней поступитъ на меня еще больше векселей, по которымъ я также не могу уплатить!

-- Между тѣмъ ты найдешь средство, продать свой домъ, если это будетъ нужно, по крайней мѣрѣ ты останешься честнымъ человѣкомъ.

-- А ты, Ретшеръ?

-- Ну, Богъ поможетъ и мнѣ!-- При хорошей жатвѣ я заплачу часть моего долга, а въ самомъ несчастномъ случаѣ все-таки вамъ будетъ не хуже того, когда тридцать лѣтъ тому назадъ мы оба ничего не имѣли.

-- Но, братъ, мы теперь ужъ старики.

-- Однако все-таки не такъ стары, чтобъ не могли работать!

-- У тебя дѣти!

-- Объ нихъ не безпокойся, ты знаешь: дочери мои тоже умѣютъ работать. Успокойся только самъ и прощай! Мнѣ нужно воротиться съ Богендорфъ.

Буркъ судорожно прижалъ его къ груди, слова благодарности замерли на языкѣ его и старые друзья разстались, оба глубокорастроганные.

Когда Геттеръ возвратился домой, къ нему поспѣшила навстрѣчу Клара блѣдная и разстроенная. Привыкнувъ говорить дѣтямъ всю правду безъ утайки, онъ разсказалъ ей о случившемся.-- Теперь мы должны ограничить наши расходы, милая Клара, прибавилъ онъ,-- потому что только величайшею бережливостью можно поправить эту неожиданную потерю.-- Богъ далъ, Богъ и взялъ, да будетъ благословенно имя Его!

Клара бросилась отцу своему на шею и поцѣловала его со всею сердечною искренностью.-- Мнѣ теперь уже пятнадцать лѣтъ, милый мой папенька, и я одна могу управлять хозяйствомъ. Мадамъ Бейеръ можетъ отправиться къ своему сыну,-- чрезъ это мы сбережемъ что нибудь!

-- О доброе дитя мое, сказалъ Ретшеръ,-- ты мое единственное утѣшеніе при этомъ Божескомъ испытаніи.-- И я также одинъ стану управлять моимъ имѣніемъ.-- Нашъ управляющій человѣкъ очень дѣльный и легко найдетъ себѣ мѣсто.

Черезъ недѣлю Буркъ пришелъ пѣшкомъ въ Богендорфъ. Волоса его посѣдѣли въ короткое время. Крѣпко и не говоря ни слова обнялъ онъ своего друга.

-- Мой домъ и мои мебели, мои экипажи и мои лошади -- все продано, сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія. Благодарю Бога, что никто ничего черезъ меня не потерялъ! Но дѣла навсегда покончились; довѣріе никогда ко мнѣ не возвратится; всѣмъ извѣстно, что я обязанъ твоему великодушію, и большая часть имѣвшихъ со мною дѣла по торговлѣ обратились къ Фельдману. Теперь я не имѣю никакой надежды, любезный Ретшеръ, когда нибудь заплатить тебѣ,

-- Не говори мнѣ объ этомъ, братъ. Угодно будетъ Богу, то я понравлюсь, если жатва выйдетъ хороша.

Но и эта надежда не оправдалась, какъ это часто бываетъ, что Богъ насылаетъ тяжкія испытанія на избранныхъ Имъ. Двѣ жатвы сряду не удались, Ретшеръ увидѣлъ себя даже не въ состояніи уплачивать проценты за занятыя деньги, и спокойно рѣшился предоставить Богендорфское имѣніе своимъ кредиторамъ.

Съ самымъ малымъ остаткомъ отъ бывшаго имущества онъ отправился въ городъ съ дочерью и съ старымъ, сгорбившимся Буркомъ, который также нанялъ квартиру, и одинъ производилъ небольшія дѣла, едва доставлявшія ему пропитаніе.

Ретшеръ былъ непоколебимъ и сохранилъ бодрость духа, а также и его добрая, благочестивая дочь. Кларѣ было семнадцать лѣтъ и она была такъ благоразумна и разсудительна, какъ опытная женщина. Она занялась шитьемъ нарядовъ, и съ помощію десятилѣтней Берты шила такія прекрасныя шляпки и платья, что вскорѣ, но причинѣ множества заказовъ, не могла одна исполнять ихъ и принуждена была къ себѣ брать одну швею за другою. Вскорѣ заведеніе ея стало на такую ногу, что она могла откладывать значительныя суммы.

По совѣту Ретшера Буркъ поступилъ бухгалтеромъ къ Фельдману. Его огромное знакомство много способствовало успѣху коммерческихъ дѣлъ Фельдмана, которыя вскорѣ очень расширились. Фельдманъ обращался съ нимъ не какъ съ подчиненнымъ, по какъ съ отцомъ. Превосходныя качества Клары произвели глубокое впечатлѣніе на Фельдмана, и потому ничего не было удивительнаго, когда онъ однажды сталъ просить Клару, чтобъ она оставила свое заведеніе и переселилась съ ними въ качествѣ его законной супруги въ домъ Бурка, который онъ недавно купилъ.

-- Говори, Клара, да! вскричалъ старый Буркъ, у котораго полились изъ глазъ слезы. Съ тобой я охотно перейду въ мой старый донъ, который я берегъ было для тебя. Да, человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ.

-- Охотно, охотно, сказала Клара, въ восторгѣ подавая обоимъ руки. Теперь папенька навѣрно согласится на мой планъ.

-- Какой такой планъ, про который мы ничего не знаемъ? спросили Фельдманъ и Буркъ.

-- Онъ недавно только еще придуманъ, друзья, сказалъ растроганный Ретшеръ. Кларѣ предлагали сегодня большую сумму за ея заведеніе,-- и такъ она хочетъ передать его, я на сумму, полученную за него, а также и на сбереженныя ею деньги, выкупить для стараго отца любимый Богендорфъ.

-- Браво, браво! съ восторгомъ вскричалъ Буркъ.-- Тогда у меня, стараго грѣшника, не останется болѣе жала въ сердцѣ, которое безпрестанно кололо меня при мысли о томъ, что я выгналъ тебя изъ твоего любимаго жилища!

-- И я отправлюсь съ моимъ папенькой въ Богендорфъ, и займусь тамъ хозяйствомъ, какъ прежде занималась имъ моя милая Клара. Мнѣ уже пятнадцать лѣтъ и я понимаю его, не правда ли, Клара?

-- Да, милая сестрица, сказала Клара, я знаю, ты будешь заботиться объ папенькѣ такъ хорошо, какъ можетъ быть и сама я не могла бы этого сдѣлать.

-- И мы будемъ посѣщать васъ каждую субботу вечерокъ и гостить у васъ до понедѣльника! Не правда ли, Буркъ? спросилъ Фельдманъ.

-- О, само собой разумѣется, отвѣчалъ г. Буркъ,-- а когда я еще больше постарѣю и не въ состояніи буду приносить вамъ ни какой пользы, тогда Ретшеръ возьметъ меня, легкомысленнаго старика къ себѣ, и мы будемъ опять осматривать вмѣстѣ коровъ, овецъ и лошадей.

-- А я каждый день украшать вашу комнату и обѣденный столъ, какъ украсила ихъ Клара, когда вы были въ нашемъ домѣ въ первый разъ, какъ мнѣ помнится, и кофе пить въ той же бесѣдкѣ, въ которой я читала тогда на колѣняхъ Клары, когда увидѣла васъ въ первый разъ. Разумѣется, только не зимою.

-- Но я боюсь только, что радость эта будетъ не продолжительна, милая моя Берта, сказалъ г-нъ Буркъ.-- Также и для тебя вскорѣ представится Фельдманъ, и мы старики останемся одни. На такъ ли, Ретшеръ?

-- Какъ Богу угодно, сказалъ послѣдній, сложивъ руки и съ радостными слезами глядя т обѣихъ дочерей. Дѣти есть даръ Божій, какъ и все на свѣтѣ, и про нихъ также можно сказать, какъ и про все прочее: Господь далъ, Господь взялъ, да будетъ имя Господа благословенво!

КОНЕЦЪ.