СКАЗКА ПРО ПОДСКАЗКУ

Жила в нашем городе Подсказка. Ходила она по школам и подсказывала. Идет раз Подсказка рано утром по улице, видит — выстроена новая школа. Остановилась Подсказка у школы и постучалась в дверь.

Открыл швейцар, смотрит — на крыльце стоит старушка.

— Ты куда, бабушка? — спрашивает он.

А Подсказка ему отвечает:

— Я новая уборщица, пришла классы убирать.

Пустил швейцар Подсказку в новую школу, и стала она там жить.

Рано утром приходит Подсказка в школу, гуляет по коридорам, классы осматривает, а в это время ребята собираются.

Много ребят учится в школе — и отличников, и лентяев, а в одном из классов учатся два товарища — Петя и Рома.

Нужно вам, ребята, сказать, что хотя Петя с Ромой и очень дружили, но мальчики были разные.

У Пети всегда по дисциплине отлично, а Рома — шалун. Петя был первым учеником в классе, а Рома — самым последним, ленился и учиться не хотел.

Однажды приходит Петя в класс раньше всех и ждет Рому.

А Рома накануне до самой ночи с ребятами в городки играл, проспал и на урок опоздал.

Бежит Рома по коридору, торопится, вдруг навстречу ему Подсказка.

— Что, — говорит, — опаздываешь, да и уроки, наверное, не готовил?

— Арифметику выучить не успел, — отвечает Рома, — вчера поздно спать лег.

— Ну, ничего, я тебе помогу. Ты только про себя скажи:

Арифметики не знаю,

Я Подсказку вызываю:

Приходи, Подсказка, в класс

Поскорее на подсказ.

— Как только ты так скажешь, я сразу буду около тебя и все, что нужно, тебе подскажу.

— Спасибо тебе, Подсказка, — ответил ей Рома и пошел в класс.

В классе шел урок арифметики — повторяли таблицу умножения. Рома таблицы умножения не знает, а учитель его спрашивает: сколько будет шестью шесть?

Встал Рома и молчит. Молчит да глаза таращит. На пальцах хотел сосчитать — пальцев нехватает. «Вот, — думает, — хорошо бы сделаться сороконожкой, тогда и таблицу умножения учить не надо: сразу на ногах сосчитать можно».

Вдруг вспомнил он про Подсказку и говорит про себя:

Арифметики не знаю,

Я Подсказку вызываю:

Приходи, Подсказка, в класс

Поскорее на подсказ.

Не успел он это до конца сказать, как Подсказка тут как тут.

— Тридцать шесть, — отвечает Рома по подсказке.

— Верно, — говорит учитель. — Садись.

Так с этого дня и пошло.

Рома совсем перестал учить уроки, потом про Подсказку другому лентяю рассказал, и через неделю все лентяи бросили учиться, стали на одну Подсказку надеяться.

А вызовут в классе, им Подсказка то тоненьким голоском с задней парты подскажет, то птичкой чирикнет в открытое окно, то мышкой из угла шепнет.

Стал Рома получать хорошие отметки и из последнего ученика в первые вышел.

Загордился Рома, заважничал.

— Я, — говорит, — все знаю.

Готовит Петя уроки, а Рома шалит, заниматься ему мешает, да еще и поддразнивает:

— Эх ты, — зубрилка! Я книгу в руки не возьму, а урок отвечу.

— Как это ты, — удивляется Петя, — можешь хорошо отвечать, если ты уроков не учишь?

А Рома смеется:

— Зачем мне учить уроки, я и так все знаю.

Весь год Рома лентяйничал.

Наступили экзамены. Все ребята подтянулись, каждый хочет ответить на отлично и в следующий класс перейти. Одни лентяи ничего не делают. Шалят, дерутся, по школе бегают и на Подсказку надеются.

А у Подсказки дела много. В каждом классе экзамен — где арифметика, где русский, а у Ромы — география.

Бегает Подсказка из класса в класс. Не успеет по русскому подсказать, как ее лентяи зовут на арифметику; только начала арифметику подсказывать — слышит: Рома зовет:

Погибаю, погибаю, —

Географии не знаю.

Приходи, Подсказка, в класс

Поскорее на подсказ.

У Ромы учитель про океаны и экватор спрашивает.

Водит Рома указкой по карте — никак не может найти экватора. А Подсказка вбежала в класс, схватила Ромину руку, ткнула в северный полюс и дальше побежала.

Бегала-бегала Подсказка из класса в класс, устала и начала путать.

А Рома ее слушает и отвечает:

— На земле есть разные океаны. Один Тихий, а другой Индийский, там индейцы плавают. Потом есть еще экватор, а около него дует ветер, пассаж. В океане дуют другие ветры: один норд-острый, а другой лорд-вестый, и течение Гольдшмидт, которое течет на двести миллиметров мимо острова Буяна. А остров этот каменный — из полевого шкафа сделан.

Но тут такой смех поднялся, что ничего не слышно.

Поставил учитель Роме по географии плохо.

Вышел Рома в коридор, чуть не плачет, а там из других классов лентяи собрались, Подсказку ругают.

Один мальчик говорит:

— Я из-за рыбы на второй год остался. Спрашивает меня учитель, какая голова у сома, а я отвечаю: большая — трудоспособная. Это мне так Подсказка подсказала.

— Да, — говорит другой, — и меня Подсказка подвела. Куда это она спряталась?

Пошли лентяи искать Подсказку. Нашли ее в углу за печкой. Схватили и выгнали вон из школы.

ТРИДЦАТЬ ТРИ ЖЕЛАНИЯ

(Сказка)

Жили два приятеля — Коля и Миша. Учились они в одном классе и рядом на парте сидели. А тут еще так подвезло, что этим летом и на дачу вместе поехали. Конечно, не нарочно, а бывает в жизни такой счастливый случай, когда папы и мамы рядом дачи нанимают, одна против другой — через дорогу. Вот так и у них случилось.

Обрадовались ребята и говорят:

— Это замечательно: все лето вместе будем играть.

Ну, и стали жить.

И вот однажды пошли они вдвоем в лес и поймали там зайчонка. Посадили его в кепку, идут и радуются.

А зайчонок сжался в комочек, дрожит, даже со страха глаза покраснели — вот-вот заплачет.

Только Миша с Колей свернули из леса на дорогу, как из-за куста выскочила к ним зайчиха. Села она у дороги на задние лапки и говорит:

— Ребятки, а, ребятки, отдайте мне моего сынишку.

Удивились ребята, что зайчиха говорит человеческим голосом, и спрашивают:

— Это что — ты говоришь человеческим голосом, или мы стали по-заячьи понимать?

— Нет, — отвечает зайчиха, — это я говорю человеческим голосом, потому что я не простая зайчиха, а волшебная.

— Волшебная! А что же у тебя волшебного?

— Все у меня волшебное, — отвечает зайчиха, — я все могу сделать.

— Вот здорово! — говорят ребята. — Неужели все?

— Отдайте мне моего зайчонка обратно, — плачет зайчиха, — я все ваши желания буду выполнять.

— Что же, — говорят ребята, — можно, только ты дай нам честное слово, что нас не обманешь.

— Что вы, — удивилась зайчиха, — какое же у нас, зайцев, может быть честное слово?

— А тогда как же?

— А вот как, — отвечает зайчиха, — поклянусь я вам на горелом пне страшной заячьей клятвой выполнить тридцать три ваши желания. Согласны?

— Давай, — говорят ребята, — нам-то все равно, лишь бы ты только свое слово сдержала.

Подошла тогда зайчиха к старому, мшистому, обгорелому пню, поклонилась ему тридцать три раза и сказала:

«При ночной луне,

На горелом пне

Клянусь вам, ребята,

Волком косматым,

Его острыми клыками,

Моими быстрыми ногами,

И своим куцым хвостом,

И капустным листом, —

буду выполнять все ваши желания, а не выполню их — будет мне наказание —

И от хитрой лисицы,

И от хищной птицы,

И от волков поджарых,

И от лесных пожаров,

И от змей ядовитых,

И от собак сердитых!»

А потом поклонилась она Коле с Мишей до самой земли и спросила:

— А теперь не хотите ли что-нибудь приказать, мои храбрые повелители?

— Нет, — говорят «храбрые повелители»,— мы еще ничего не придумали. Бери зайчонка.

Отдали ребята зайчихе сынишку и пошли домой.

Вышли они на дорогу.

Увидал Миша дом, пустился бежать и кричит Коле:

— А ну, догони!

Побежал Коля догонять Мишу, только никак не может догнать.

«Эх, — думает, — хорошо бы перегнать».

Только он это подумал, как стали у него ноги прыгать: что ни скачок — то три метра, что ни прыжок — то сажень. В одну минуту Мишу перегнал.

Удивился Миша, что Коля так хорошо научился бегать, и говорит:

— Ну-ка, поднажму...

Да как прыгнет через березу, да как махнет через канаву, да как ахнет через забор, — даже самому стало страшно.

Куда там Коле со своими трехметровыми шажками равняться!

Прибежал Миша к дому и говорит:

— Что, слаб о тебе меня перегнать?!

— Ничего не слаб о, — отвечает Коля, — ведь и ты не обогнал.

— А ну давай еще раз?

Побежали ребята снова. Бегут — стараются: то Миша Колю обгонит, то Коля впереди Миши бежит — кто раньше подумает, тот впереди и окажется.

Вдруг Коля как крикнет:

— Стой!

Ноги сразу остановились, как приклеенные.

— Эх, Миша, — говорит Коля, — какие мы с тобой глупые, сколько желаний зря израсходовали.

— Верно, — отвечает Миша, — я четыре раза желал тебя перегнать, а ты сколько?

— А я пять, да шестой раз хотел, чтобы вместе прибежали.

— Вот досада, — говорит Миша, — десять желаний пропало. Нет, давай теперь желания экономить.

— Ясно, — отвечает Коля, — нужно какие-нибудь хорошие желания придумать. Ты чего хочешь?

— Я, — говорит Миша, — босиком по грязи побегать да пирога с малиновым вареньем. А ты?

— Ах, какой ты хитрый, все самое лучшее забрал себе, а мне ничего и не осталось.

— Ну как ничего? Ты что-нибудь другое придумай.

Видит Коля, что около Миши на дороге большая лужа грязи появилась и пирог у него в руке торчит.

— Нет, — говорит Коля, — отдавай мне грязь.

— Полпирога бери, — отвечает Миша, — а грязи не отдам — сам буду шлепать. — И залез в лужу.

Рассердился Коля, схватил пирог и запустил им в Мишу. А Миша словчился да Коле — подножку.

Шлепнулся Коля в грязь и заплакал.

— Из-за тебя, — говорит, — все желания на глупости израсходуем. Смотри, на что стали похожи.

А Мише и самому жалко.

— Ну, что же, — говорит, — придется пожелать, чтобы грязь отлипла, а то куда мы такими огородными пугалами пойдем.

Пожелали ребята очиститься от грязи — сразу костюмы стали как новые, вся грязь отвалилась; даже жирные пятна пропали.

— Ну вот, — засмеялся Коля, — теперь можно и домой итти.

Подошли они к дому, а Миша и говорит:

— Вот что — давай до вечера ничего желать не будем.

— Да я с удовольствием, — отвечает Коля, — только, ну, понимаешь, не хочу желать, а желания в голову так и лезут, так и лезут.

— А ты отворачивайся от них.

— Куда отворачиваться?

— Ну, как куда — в другую сторону

— Вот чудак, так у меня желания в голову со всех сторон лезут. Вот честное слово — ничего не хочу желать.

— Коля, — сказал с упреком Миша, — ведь «не хочу желать» — это тоже желание. Ах, какой ты!

— Так я... — начал Коля, но Миша его перебил:

— Нет, нет, ты лучше молчи, а то еще какое-нибудь желание выскочит.

Так они молча и проходили до обеда.

После обеда Коля пошел удить рыбу. Сел на бережку и пожелал, чтобы рыбешка ему ловилась.

Сидит да удочку таскает. Не успеет леску закинуть, как нужно тянуть обратно: рыбки прямо сами на крючок так и нанизываются.

Быстро полное ведро плотичек наловил. Переменил червяка, а тут к нему и Миша подошел.

Посмотрел Миша в ведро на плотичек, рассердился и говорит:

— Как ты смеешь без меня желания расходовать?!

— Ох, какой заячий повелитель нашелся! — отвечает ему Коля. — Только ходит да распоряжается. Вот захочу — и такого сомину выловлю, что в ведро не уместится.

Но в это время удочку как дернет!.. Коля не удержался и с берега свалился прямо в тину.

— У тебя всегда так, — говорит со злостью Миша, — и сом ушел, и сам — в тине. Не желаю я больше с тобой быть вместе, давай делить остаток желаний пополам.

— Пожалуйста, — говорит Коля, пожимая плечами. — Подумаешь, испугал!

— А я ни пугать, ни играть с тобой не желаю, — отвечает Миша. Сел рядом на травку, вынул из кармана конфетку и стал сосать.

«Чего это он конфеткой хвастает да еще и причмокивает», подумал Коля и пожелал себе сто порций эскимо. Развернул и ест одну за другой.

А Миша ему назло тортов захотел.

Смотрит на Колю и прямо тут на берегу у тортов все края обгладывает.

А Коля тогда — яблок.

А Миша тогда — квасу...

И до того они, ребята, дожелались, что скоро осталось у них только одно желание.

Сидят и спорят.

Миша говорит:

— Это мое желание осталось.

А Коля ему не уступает.

— Нет, — отвечает, — не согласен, все равно тебе не отдам.

Так они и не решили. Каждому хочется последнее желание себе забрать.

Рассердились ребята, надулись и разошлись по домам.

А вечером у Миши разболелся живот, так разболелся — прямо терпения нет.

— Мама, — плачет Миша, — это мне все Колька назло делает.

— Чем он тебя накормил? — спрашивает мама.

— Да ничем, я сам квасу напился. А у него, назло мне, живот не болит.

— Что тебе от этого, если у него живот будет болеть, — удивляется мама, — ведь тебе не будет легче?

— Как не будет? — отвечает Миша. — Конечно, будет. У нас с ним сейчас животы должны быть общие.

— Что ты, что ты! — испугалась мама.— У тебя, наверное, жар, ты бредишь. — И побежала прямо за доктором, а Миша к Коле пошел.

Пришел и видит: лежит Коля в кровати, весь компрессами обложен.

— Ох, Миша, — говорит, — ничего я не хочу, ничего я не желаю, лишь бы только живот перестал болеть.

Обрадовался Миша, подал ему руку и говорит:

— Коля, давай это пожелаем вместе.

Пожелали они — и боль прошла.

Что, не верите?

Смотрите, кто не поверит, у того сразу живот заболит. А если верите, тогда и сказке конец.

МАЛО ЛИ ЧТО

Всю последнюю шестидневку Роме ужасно не везло.

Началось это просто: однажды на перемене Рома, по своему обыкновению, подошел к Пете Пыжикову и стал дразниться.

— Эй ты! — крикнул Рома. —

Пыжик-чижик,

Скушал рыжик!

— Отстань! — сказал Петя и побежал играть с ребятами.

Но Рома не отставал. Он продолжал кричать Пете вдогонку:

Пыжик-чижик,

Скушал рыжик!

Тогда Петя рассердился и, подбежав к Роме, громко крикнул:

Рома-Ерема,

Сидел бы ты дома!

Сначала Рома на это не обратил никакого внимания, только презрительно пожал плечами, но потом, когда эта дразнилка разнеслась по всей школе, ясно увидел, что его передразнили.

Это Рому так рассердило и обидело, что хоть плачь!

«Как это, — думал он, — меня, самого знаменитого дразнилку на всю школу, Петька сразу передразнил. Теперь, пожалуй, уж никого и не поддразни».

И Рома до конца уроков опасался дразнить — Дину «Льдиной», а Архипа — «Охрипом».

«Ну их, еще Рому-Ерему пропоют».

Целый день не дразниться было очень скучно. Без дразнилок не игралось, и, когда кончились уроки, Рома, быстро сложив в портфель книги, сразу пошел домой.

Дома он весь вечер думал, как бы по-особенному передразнить всех ребят.

«Хорошо бы на каком-нибудь иностранном языке дразниться. Сказал бы дразнилку по-английски или по-французски, а ребята ничего не понимают и ответить ничего не могут».

— А ну-ка, попробую. — И Рома быстро развернул учебник английского языка. Но в учебнике никаких дразнилок не было. Как назло Роме попадались самые обыкновенные слова.

Он внимательно прочитал в учебнике и несколько раз повторил вслух по-английски мальчик, парта, учитель, класс..., а потом с удивлением сказал:

— Что это? Я, кажется, выучил заданный на завтра урок? Нет, нужно что-нибудь другое придумать.

«Хорошо бы выдумать какой-нибудь такой особенный, например, тимбукский язык; тогда не только можно будет дразниться, но даже и учителю нагрубить».

«Сказал бы какое-нибудь такое, вроде лямба, клямба, а наказать меня нельзя. За что же наказывать, если я скажу, что это по-тимбукски — „доброе утро“, а на самом деле — „уродина-огородина“, — вот и попробуй — накажи!»

Но никакого тимбукского языка Роме не придумывалось. А потом, если и можно изобрести такой язык, так ведь все равно его нужно еще учить. А когда же тут учить, если дразнилки нужны к завтрашнему дню?

— Папа, — спросил он отца, — не знаешь ли ты какой-нибудь особенной азбуки, которую бы никто не знал?

— Много есть таких условных азбук, — ответил отец, — они называются кодами. Есть, например, цифровой код, где, вместо букв, ставят цифры.

— Ну что цифры, — ответил Рома,— это неинтересно.

— Тогда не знаю, какую тебе интересную азбуку нужно, — ответил отец.

Целый день Рома приставал ко всем квартирантам с просьбой дать ему какую-нибудь особенную азбуку.

— Ну что вам стоит, — клянчил он, — а мне это очень-очень нужно.

Но, к сожалению, ни у кого никакой подходящей азбуки не находилось.

Так до выходного дня и пришлось Роме проскучать.

В выходной день с утра шел дождь, и потому Рома не пошел гулять, а лег на кушетку и стал читать книгу.

Читал он, читал, и вдруг попались ему такие выражения: «мало ли что» и «тем более». Понравились они ему. Попробовал сказать в уме — вышло хорошо. И решил Рома говорить их всегда. А чтобы не забыть, на бумажке записал.

Отца дома не было, а мама собиралась итти в кооператив.

— Рома, — сказала она, надевая галоши, — закрой за мной дверь.

— Мало ли что, — ответил Рома.

— Что? — строго прикрикнула мама. — Разлегся с ногами на диване да еще грубит.

— Тем более, — ответил Рома.

Это так рассердило маму, что она закричала:

— Немедленно прекрати свои грубости! — и с силой захлопнула входную дверь.

— Действует, — усмехнулся Рома. — Идея! Чем это не дразнилка? Да еще какая это будет мировая дразнилка, если ее разучить на разные голоса.

Рома, быстро встав с дивана, подошел к зеркалу.

Он сначала сказал спокойно, обыкновенным голосом: «мало ли что», потом угрожающим шопотом и наконец, постучав по столу указательным пальцем, протянул долго и тоненько.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Рома.

В комнату вошла соседка Мария Ивановна.

— Здравствуй, Ромочка! Можно позвонить по телефону? Мне очень нужно?

— Мало ли что, — ответил улыбаясь Рома.

— Удивляюсь, — сказала Мария Ивановна, — телефон не занят, а ему жалко.

— Тем более, — ответил Рома спокойно.

— Это просто хамство! — вспыхнула соседка.— Не съем же я ваш телефон?

— Мало ли что, — повторил Рома, скрестив на груди руки.

Мария Ивановна быстро повернулась и, выскочив из комнаты, сердито хлопнула дверью. Было слышно, как она на кухне загрохотала посудой и ругала Рому грубияном.

Рома от удовольствия потер руки и снова подошел к зеркалу.

Откинув в сторону руку, как это делают на сцене артисты, он набрал в грудь как можно больше воздуха и только хотел пробасить, как зазвонил телефон.

— Слушаю, — сказал Рома, быстро взяв трубку.

— Рома, — говорил в трубке голос Лени, — я хочу с тобой в кино пойти.

— Мало ли что, — ответил Рома.

— Слушай, если ты сердишься за голубя, так ведь у ней птенцы вывелись, — оправдывался Леня.

— Тем более, — холодно ответил Рома.

— Что же, по-твоему, я должен отдать тебе голубку, а птенцы пусть дохнут? Так? Да?

— Мало ли что, — повторил Рома, как попугай.

— Как мало ли что? — закричал Леня. — Это просто безобразие! Зверством это называется — вот как!

— Тем более, — сказал ему Рома ехидным голосом.

— Ну, знаешь, — зашипело в трубке, — после этого ты мне не товарищ, и вообще я с тобой даже разговаривать не желаю. — И Леня с сердцем бросил трубку.

Разговор сразу оборвался, но Рома был очень доволен своей выдумкой.

За обедом мама жаловалась отцу.

— Что с ним случилось? — говорила она.— Грубит, стал совершенно невозможным.

— Мало ли что, — заметил Рома, по своему обыкновению.

— Роман, — сказал строго отец, — чтобы это было в последний раз.

— Тем более, — ответил Рома, запихивая в рот кусок котлеты.

— Немедленно выйди вон из-за стола, грубиян! — крикнул отец и постучал по тарелке ложкой.

Рома встал и, надув губы, вышел из комнаты.

— Безобразие! — возмущался отец. — Откуда у него эта напускная грубость?

Роме одному сидеть в комнате скучно. Отец после истории за обедом не разговаривает, мама — сердится, а соседи по квартире демонстративно Рому не замечают, — будто бы и нет Ромы. Не только не говорят, а даже глядеть на него не желают.

— Ну, и пусть, — сказал Рома,— я в кино пойду.

Когда Рома вышел на улицу, уже зажигались огни. Дойдя до угла, он быстро перебежал дорогу и на ходу впрыгнул в проходящий трамвай.

Не успел Рома войти в вагон, как раздался свисток. Трамвай остановился, а подошедший осодмиловец сказал:

— Мальчик, зачем ты на ходу в трамвай скачешь?

— Мало ли что, — махнул рукой Рома.

— Полюбуйтесь, — сказал обидчиво осодмиловец, — в трамвай на ходу прыгает, да еще и грубит. А ну, выходи!

Рома сердито вышел из трамвая.

«Эх, — с досадой думал он, — и так на льготный вечерний сеанс опаздываю, а тут еще этот придира лекцию собирается читать. Ну, ничего, я его отбрею».

А осодмиловец спокойно продолжал убеждать Рому.

— Неужели тебе не стыдно, — говорил он,— безобразить? А если бы ты под трамвай попал?

— Тем более, — сказал Рома.

— Как тем более? Да знаешь ли ты, сколько кутерьмы бы тут было? Да и вожатому тюрьма.

— Мало ли что.

Осодмиловец удивленно заморгал глазами.

— Вот бесчувственный. Может, у вожатого семья и дети есть...

— Тем более, — ответил Рома, пожимая плечами.

— Ах, так? — сказал угрожающе осодмиловец и повел Рому в пикет.

Когда они вошли в маленькую комнату пикета, там был только один дежурный. Он сидел за письменным столом и читал какую-то бумагу.

— Чуть под трамвай не попал, — сказал сердито осодмиловец, указывая на Рому, — да еще всю дорогу грубил.

— Хорошо, — ответил спокойно дежурный. — Садись, мальчик.

Рома осторожно сел на кончик стула и посмотрел на висевшие против него большие круглые часы.

«Ясно, — подумал он, — на льготный сеанс не попаду, а на следующий денег нехватит».

Осодмиловец ушел. Дежурный продолжал читать, изредка поглядывая на Рому. Рома беспокойно ерзал на стуле.

Наконец дежурный отложил бумаги в сторону, вынул из пачки папиросу и, закуривая, сказал:

— Ну, рассказывай.

Но Рома был зол на всех за то, что опоздал в кино, и решил грубить.

«Вот буду молчать, и все тут», подумал он. И, сердито нахмурив брови, он недовольно передернул плечами.

— Ну, что же ты молчишь! — повторил дежурный. — Рассказывай, я слушаю.

Но Рома продолжал упорно молчать.

— Вот как, — сказал улыбаясь дежурный, — ты даже со мной и разговаривать не хочешь? Придется тогда тебе тут посидеть и подумать. — И дежурный снова принялся за чтение бумаг.

Прошло десять, двадцать минут, а дежурный все продолжал читать. За окном стало совсем темно.

Где-то в углу скреблась мышь. Рома забрался с ногами на стул. Он со страхом смотрел в темный угол, откуда слышались писк и возня.

«Ночью тут, наверное, крысы бегают, — думал он, — а они, говорят, на людей кидаются, особенно когда голодные».

Он с тоской перевел глаза на циферблат часов. Было без четверти девять.

Вдруг дежурный встал из-за стола.

«Неужели уйдет, — испугался Рома, — а я тут один останусь?»

И он готов был уже разреветься. Но дежурный, весело подойдя к Роме, взял его за плечо.

— Ну как? — спросил он, заглядывая ему в глаза. — Может быть, все-таки, скажешь, почему ты в трамвай на ходу прыгал?

Когда Рома увидел, что милиционер и не думает уходить, у него весь страх сразу прошел, и он со злостью ответил:

— Мало ли что.

— А если бы тебе ноги отрезало?

— Тем более, — сердито буркнул Рома.

— Как тем более? — удивился милиционер. — Вот теперь из-за тебя придется родителей оштрафовать на сто рублей.

— Мало ли что.

Тут милиционер хотел ему что-то ответить, но остановился и, внимательно посмотрев на Рому, отошел и сел за стол.

— Нет, — сказал он решительно, хлопнув ладонью по столу, — не буду штрафовать родителей — сам отвечай за свои шалости. Вот возьму и продержу тебя целую ночь в пикете.

— Не имеете права, — сказал Рома.

— Мало ли что, — ответил дежурный. — Других не имею права, а тебя продержу.

«Еще и правда посадит, — подумал Рома,— вон какой злющий. Усы так и топорщатся».

И он уже сказал не с такой смелостью:

— Как же так, товарищ милиционер, мне завтра утром в школу нужно итти.

— Мало ли что, — ответил дежурный.

— Как мало ли что? — закричал Рома. — Да у нас завтра по географии будут кино показывать!

— Кино! — повторил милиционер. — Ну, тогда тем более.

«Что это? — удивился Рома. — Он меня изводить принялся, что ли?»

Но дежурный не обращал на него никакого внимания. Он вынул из стола новую пачку бумаг и снова принялся за чтение.

— Дяденька, товарищ дежурный, — начал Рома, — честное слово, больше не буду.

— Мало ли что, — недовольно отмахнулся дежурный, — все вы честное слово даете.

— Да неужели вы мне не верите? — сказал Рома, вскакивая со стула, и почувствовал, как слезы подступили у него к горлу. — Если я целую ночь домой не приду, мама с ума сойдет.

— Тем более, — ответил спокойно милиционер.

Но тут Рома не выдержал и разревелся.

— Что? Хорошо? — спросил его строго дежурный.

— Что — хорошо?

— Да твои эти — «мало ли что»?

— Нет, — сказал Рома, сморкаясь, — прямо, извод какой-то.

— Ну, вот видишь, каково на себе испытать.

— Да ведь я... — начал Рома, но милиционер его перебил:

— Так вот ты посиди и подумай.

Что говорил Роме дежурный милиционер, — я не знаю. А только, когда поздно вечером Рома вернулся домой, то сразу лег спать.

На другое утро в школе Рома подошел к Лене и, отведя его в угол, рассказал ему всю историю.

— Плохо будет, — сказал Леня, — если дежурный сообщит в школу.

— Нет, не сообщит, — ответил Рома уверенно. — Мы с ним договорились. Я дал честное слово, что больше никогда дразниться не буду. А потом, — добавил он, хитро улыбаясь, — мало ли что может случиться, если тем более это зависит только от себя.

И это, ребята, была самая последняя дразнилка, которой Рома поддразнил сам себя.