ПРЕДИСЛОВИЕ
Взаимоотношения Андрея Белого и Александра Блока никогда не сводились к союзу или противостоянию только этих двух людей. Каждый из них воплощал в себе жизненный и духовный центр, притягивавший к себе других лиц, так или иначе, действенно или пассивно влиявших на ход этих отношений. Рядом с Белым и на перепутье между Белым и Блоком стоял С. Соловьев, за Белым стояли то московские мистики -- "аргонавты", то соратники-символисты по журналу "Весы". С другой стороны, Блок представал перед Белым неизменно в окружении своей семьи. Переписка Блока и Белого полностью не исчерпывает спектра их взаимоотношений. Так, драматические личные коллизии, возникшие между Белым и семьей Блока в 1906 г., выясняются во многом благодаря письмам Л. Д. Блок к Белому, дневнику тетки Блока М. А. Бекетовой и другим аналогичным материалам. Проливает дополнительный свет на историю отношений поэтов и параллельная переписка Белого с матерью Блока, Александрой Андреевной Кублицкой-Пиоттух (1860--1923), имеющая и свое самостоятельное значение.
"Существует мнение, что у большинства выдающихся людей были незаурядные матери, это мнение лишний раз подтверждается примером Блока", -- отмечает в своих воспоминаниях В. П. Веригина {}. Александра Андреевна обладала безусловной художественной одаренностью, которой не пришлось должным образом воплотиться, хотя она и пробовала свои силы в литературе (писала стихи, занималась художественным переводом) {См. об этом: Бекетова М. А. Александр Блок и его мать. Воспоминания и заметки. Л.--М., 1925. С. 163--171. Общую характеристику литературной деятельности Кублицкой-Пиоттух см. в статье Н. В. Лощинской о ней в кн.: Русские писатели. 1800--1917. Биографический словарь. М., 1994. Т. 3. С. 193.}, и, что не менее важно, была наделена особой одаренностью души -- тонко чувствующей, ранимой, нередко вплоть до психических срывов, при этом чрезвычайно глубокой и своеобразной {Ср. характеристику А. А. Кублицкой-Пиоттух во вступительной статье H. B. Котрелева и З. Г. Минц к публикации "Блок в неизданной переписке и дневниках современников" (ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 156-157).}. "Первые 20 лет жизни Блока прошли всецело под влиянием матери, -- подчеркивает Н. А. Павлович, близко знавшая Кублицкую-Пиоттух уже на склоне ее лет, -- да и вообще всю жизнь он был связан с нею тонкими, неразрывными, милыми и часто мучительными путями. Блоковская чувствительность ко всякому изменению духовного мира, блоковская способность воспринимать как бы внушения оттуда -- наследие матери, которая до последних дней отличалась особой чуткостью" {Павлович Н. Мать А. Блока (А. А. Кублицкая-Пиоттух, умер. 25 II 23 г.) // Россия. 1923. No 7. Март. С. 25.}. "Кроме своей великой любви Александра Андреевна вложила в сына черты своей натуры, -- свидетельствует и ее сестра, М. А. Бекетова. -- Мать и сын были во многом сходны. Повышенная впечатлительность, нежность, страстность, крайняя нервность, склонность к мистицизму и к философскому углублению жизненных явлений -- все это черты, присущие им обоим. К общим чертам матери и сына прибавлю щедрость, искренность, склонность к беспощадному анализу и исканию правды..." {Бекетова М. А. Александр Блок и его мать. С. 96.}. Те важнейшие особенности личности и черты характера, которые Белый видел у Блока, он распознал и в матери поэта. Исключительная духовная близость Александры Андреевны с сыном во многом объясняет тот факт, что Белый стремился поддерживать с нею неформальные отношения, которые развивались как бы в унисон его высокой поэтической дружбе с Блоком, усиливая, восполняя и обогащая ее. В свою очередь, и со стороны матери Блока проявлялись активная готовность к духовному общению с Белым и жгучий интерес к его творчеству, к которому "она относилась совершенно так же, как сын" {Там же.}.
Личное знакомство Белого с матерью Блока состоялось в июне 1904 г. в Шахматове. Позднее, вспоминая о первых часах этой встречи, Белый отмечал: "Я не подозревал, что мать Блока такая. Какая? Да такая тихая и простая, незатейливая и внутренно моложавая, одновременно и зоркая, и умная до прозорливости и вместе с тем сохраняющая вид "институтки-девочки", что при ее летах и внешнем облике было странно" {Александр Блок в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 273.}. Этой внешней "странности" Белый сумел найти объяснение: "...впоследствии понял я: вид "институтки" есть выражение живости Александры Андреевны, ее приближавшей, как равную, к темам общения нашего с Блоком: тот род отношений, которые складывались меж "матерями" и молодым поколением, не мог с ней возникнуть; "отцов и детей" с нею не было, потому что она волновалася с нами, противясь "отцам", не понимая "отцов", -- понимая "детей"; скоро мы подружились (позволяю себе так назвать отношения наши: воистину с уважением к А. А. Кублицкой-Пиоттух сочеталась во мне глубочайшая дружба)" {О Блоке. С. 85.}. Подмеченная Белым особенность духовно-психологического склада Кублицкой-Пиоттух -- чуждость позитивистскому мироощущению "отцов" и открытость мироощущению "детей" (подразумевались прежде всего максималистские теургические, "соловьевские" идеалы) -- со всей отчетливостью определилась у нее в начале века, -- вероятно, при непосредственном воздействии Блока; М. А. Бекетова свидетельствует, что "этот этап ее жизни был отмечен по преимуществу мистическим, религиозным характером": "Жизнь должна быть религиозна, -- говорила она, -- все должно исходить от религии, само искусство должно быть религиозно" {Бекетова М. А. Александр Блок и его мать. С. 136.}. Подобные внутренние установки естественным образом усиливали и расширяли ту ауру глубинного взаимопонимания и духовного братства, которой были проникнуты тогда отношения Белого и Блока.
Белый, впрочем, улавливал и существенную разницу между матерью Блока и своими сверстниками, входившими в интимный круг "посвященных" и единочувствующих: "... выяснилось, что с одной стороны понимала она нашу "мистику"; более принимала она наши "зори"; с другой стороны: в ней был скепсис; испытующе она нас проверяла; не раз наблюдал ее острый, меня наблюдающий взор; и скептически заостренный вопрос ее часто смущал меня; напоминала она мне покойную Соловьеву" {О Блоке. С. 92.}. Белый подметил тогда у Александры Андреевны "интеллектуальность во всем и блестящую чистоту" {Александр Блок в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 273.}, оценил ее как "великолепную собеседницу" {О Блоке. С. 92.}, но активное общение с нею после его отъезда из Шахматова, параллельное эпистолярному контакту с Блоком, еще не наладилось.
Оно завяжется лишь после месячного пребывания Белого в Петербурге в начале 1905 г. Тогда, входе ежедневных встреч, общение Белого и Кублицкой-Пиоттух обрело свой собственный смысл и порой осуществлялось даже без участия Блока. "Изредка, когда А. А. не оказывалось дома <...>, -- вспоминает Белый, -- я оставался с Александрой Андреевной, и мы вели с ней нескончаемые разговоры. Эта общность бываний вместе не была абстрактной. Каждый к каждому чувствовал своеобразную окраску отношений: у меня была своя окраска для А. А., другая для Л. Д., для Александры Андреевны" {Александр Блок в воспоминаниях современников. Т. 1. С. 304.}. М. А. Бекетова, побывавшая тогда у Блоков, записала 20 января: "У Али -- Андрей Белый -- милый, умный, талантливый, добрый, но, Боже, до чего утомителен и многословен. <...> Он так мил с Алей, так ободряет ее своим отношением <...>" { ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 608.}. Эти беседы Белого с матерью Блока развивались, сколько можно судить по его свидетельству, в том же эмоционально-тематическом регистре, какой был задан при первых встречах в Шахматове: "...тема наших общений самостоятельная, разговоры, напоминающие бывалые, бесконечные мои разговоры с О. М. Соловьевой; у Александры Андреевны тот же пытливый, скептический взгляд, наблюдающий подоснову душевных движений <...> За "скепсисом" у Александры Андреевны -- огромная вера, надежда на... Главное, но доверие, настороженность -- всегда; она первая явственно угадала, что стиль утверждений моих предполагает "катастрофу", "взрыв" <...> Александра Андреевна меня поняла лучше прочих в непримиримейшем устремленье к бунтарству, к протесту <...>" {О Блоке. С. 160, 161.}.
Последнее обстоятельство, подмеченное Белым в мемуарах, видимо, было одним из главных подспудных стимулов к возникновению этой дружбы и взаимопонимания -- тем более и потому, что общественные интересы и воодушевление Белого, вызванные революционными событиями 1905 года, встречали у матери Блока сочувственный отклик. "Тревожный дух, не удовлетворяющийся настоящим и общепринятым <...> она предпочитала спокойствию и терпимости", -- подчеркивала в своем биографическом очерке о сестре М. А. Бекетова {Бекетова М. А. Александр Блок и его мать. С. 142--143.}, а Белый являл собой самое яркое и законченное воплощение именно такого "тревожного духа", экстатического и стихийного, взывающего к обновлению жизни и человеческого самосознания. "Она ловила все новые течения, -- писала о Кублицкой-Пиоттух М. А. Бекетова, -- жадно прислушивалась к словам всех людей с оригинальным направлением идей и проповедническим складом, которые встречались на ее пути. Наибольшее значение для нее в этом смысле имел Андрей Белый. На нее производила впечатление самая музыка его мистицизма, его глубоко художественный склад, бестелесность его потусторонних устремлений и какая-то нечеловеческая одухотворенность его облика. Его "Симфонии", стихи и статьи были ей бесконечно близки. Конечно, далеко не все, что он говорил, было ей понятно. <...> При всей их гениальной талантливости в его речах было тогда немало излишнего балласта, затруднявшего их понимание, особенно для непосвященных. Но многое из того, что он говорил, Ал. Андр. схватывала налету интуицией и слагала в сердце своем" {Бекетова М. А. Александр Блок и его мать. С. 139.}.
Переписка между Кублицкой-Пиоттух и Белым началась сразу после его возвращения в Москву в феврале 1905 г., и многие признания Александры Андреевны, содержащиеся в ее письмах к нему, подтверждают сообщаемое М. А. Бекетовой. В сознании Кублицкой-Пиоттух образ Белого мифизировался в том же аспекте, что и у его близких друзей, входивших в круг "посвященных"; показательно, что себя, испытавшую воздействие личности и медитаций Белого, она уподобляла самарянке, просветленной Иисусом. Обостренность душевных импульсов и переживаний, близость темпераментов и сходство устремлений обусловили предельную открытость, доверительность и исповедальность Белого в его письмах к Кублицкой-Пиоттух. По тематике и стилевым приемам они во многом напоминают его же письма к Блоку; не исключено, что в посланиях, обращенных к матери поэта, Белый бессознательно стремился найти некий параллельный код общения с миром Блока, продублировать и усилить его, претворить дорогой ему и бесконечно им ценимый диалог в эзотерическое многоголосие; стремился, наконец, "расколдовать" блоковское "молчание", развить его намеки и недоговоренности в прихотливую вязь символико-метафорических словесных отображений. В кругу эпистолярного общения Белого Кублицкая-Пиоттух -- не единственный адресат посланий, выдержанных в подобной тематико-стилевой тональности, но и не одна из многих: такие письма Белый писал обычно только самым близким или самым дорогим ему людям.
Линия взаимоотношений Белого с Кублицкой-Пиоттух принципиально не отличается от той, которая прослеживается в его отношениях с Блоком: сначала -- взаимопонимание и единочувствие, временами приобретающие едва ли не идиллический характер; затем -- остродраматические коллизии, в которых личные мотивы и "идейное", "эзотерическое" переплетены самым причудливым и нерасторжимым образом; в итоге -- преодоление драматизма и новое сближение, основанное на взаимном уважении, доброжелательности, близости важнейших жизненных принципов, но уже без прежней напряженной духовной близости. Преобладающая часть переписки относится к первой фазе взаимоотношений. Несомненно, что аффектированный стиль писем Белого и сказывающаяся в них несколько искусственная стимуляция душевных движений во многом отвечали внутренним потребностям Кублицкой-Пиоттух и удовлетворяли ее тяготению к острым, "предельным" -- безмерно отрадным или безмерно мучительным -- переживаниям. "Хочется экстаза. Он его дает", -- этими позднейшими словами Александры Андреевны о Белом {ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 505 (письмо А. А. Кублицкой-Пиоттух к М. А. Бекетовой от 10 июля 1920 г.).} объясняется и ее тяготение к нему в пору их активного общения; Блок, не наделенный подобным темпераментом, погруженный в "безмолвие" и замкнутое созерцание, потребности в таком "экстазе" удовлетворить, естественно, не мог. Склонность Белого к эмоциональным крайностям, к резким перепадам настроений, гипертрофированному личностному ощущению гибельных, разрушительных начал в мире и в человеческой психике, в свою очередь, должна была импонировать Кублицкой-Пиоттух, поскольку ее мироощущение также допускало предельно широкую амплитуду колебаний; с одной стороны: "Влюблена я в мир, в Красоту, Истину и Будущую Славу Света", -- с другой: "Я ведь уж все границы давно перешла, все обеты нарушила <...> одно из моих проклятий последнего времени в том, что я вижу во всех явлениях безобразное, а не прекрасное. Это уж давно. Каких только демонов я не познала, всех, кроме Сытого" {РГАЛИ. Ф. 55. Оп. 1. Ед. хр. 534 (письма А. А. Кублицкой-Пиоттух к М. П. Ивановой от 20 ноября 1908 г. и 25 марта 1909 г.).}.
Духовное общение Белого с Кублицкой-Пиоттух закреплено тем, что он посвятил ей несколько стихотворений {См. стихотворение "На рельсах" (Андрей Белый. Пепел. СПб., 1909. С. 19--20), а также п. 11 и 17.}, а также лирико-философскую статью "Сфинкс". Текст посвящения, ей предпосланный, подчеркивает его принципиальную значимость: "Посвящаю статью А. А. Кублицкой-Пиоттух, которой обязан возникновением этой статьи" {Весы. 1905. No 9/10. С. 23.}. Белый работал над "Сфинксом" летом 1905 г. {Андрей Белый. Материал к биографии // РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 52.}, после возвращения из Шахматова, где между ним и матерью Блока произошел первый серьезный конфликт, обнаруживший -- по тому, как его воспринял Белый, -- кардинальное различие в отношении к ценностям мистических переживаний и в понимании предустановленного долга, духовного служения. Конфликт возник из-за С. М. Соловьева, однако одним эпизодом -- оскорбившим Белого непониманием высоких мистических устремлений С. Соловьева, выказанным Александрой Андреевной, -- инцидент не исчерпывался, Белый склонен был его воспринимать в глобальном, "жизнестроительном" аспекте, который и стал идейной основой статьи "Сфинкс". Образ Сфинкса символизировал для Белого "психологическую мистику" {См. письмо Белого к Блоку от 11 или 12 октября 1905 г. (с. 252 наст. изд.).}, смешивавшую воедино "небесное" и "звериное", сакральное и очевидное. В статье, посвященной Кублицкой-Пиоттух, он, создавая сложный и многосоставный калейдоскоп из символов, метафор, житейских наблюдений, цитат и мифологизированных образов, стремился показать многоликость, вездесущность и гибельную природу "сфинксова" начала -- "тумана нечистых смешений" {Весы. 1905. No 9/10. С. 35.}, нагнетаемого "очевидностью", здравым смыслом, животной субстанцией, грозящей уничтожением человеческой духовности и сковывающей или искажающей высокие творческие порывы. Видимо, Белый распознавал власть "сфинкса" над Кублицкой-Пиоттух, когда выстраивал свои образные ряды, но, думается, нарисованная им красочная картина дисгармонии, трагической разорванности бытия и сознания, всепроникающего, агрессивного ужаса и хаоса убедительно говорила и о кризисных симптомах в его собственном мироощущении.
Инцидент в Шахматове положил начало длинной цепи конфликтов, которые на определенное время окрасили все содержание отношений Белого с семьей Блока. Личная драма, развивавшаяся на протяжении 1906 года, изменила отношения Белого с матерью Блока коренным образом: стремясь сохранить хотя бы видимость семейного благоустройства, Кублицкая-Пиоттух всеми силами старалась развести Белого и Любовь Дмитриевну в разные стороны. Былая духовная близость сменилась "дипломатией" вынужденного общения, а свободные лирические импровизации в письмах Белого -- истерическими исповедями и объяснениями. 11 апреля 1906 г. Е. П. Иванов записал в дневнике слова Л. Д. Блок: "Борю все разлюбили; еще Саша ничего, а все, особенно Александра Андреевна" {Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 403 (Публикация Э. П. Гомберг и Д. Е. Максимова). Ср. запись Белого о ситуации, сложившейся в апреле 1906 г.: "Л. Д. таки признается мне, что все осталось по-старому, что она -- любит меня, но что Ал<ександра> Андр<еевна> и Ал. Ал. Блок воздействуют на ее волю" (Андрей Белый. Материал к биографии. Л. 52 об.).}.
После того как осенью 1906 г. Белый, надеясь восстановить душевные силы и разрешить кризисную ситуацию, отправился за границу, он не встречался с матерью Блока на протяжении ряда лет. Итоговую характеристику их отношений дала М. А. Бекетова: "В конце концов отношение сестры моей к А. Белому осталось почти неизменным. Во время более серьезных конфликтов с ним Ал. Александровича она была, конечно, на стороне сына, но, так же как и он, продолжала ценить его как писателя и мыслителя" {Бекетова М. А. Александр Блок и его мать. С. 146.}. Попытки реставрации прежней внутренней связи между ними предпринимались и в 1907 г., в кратковременный период нового и непрочного сближения Белого и Блока, и в 1912 г., когда их дружба восстановилась уже достаточно прочно, но былой доверительности и близости в новых жизненных обстоятельствах возникнуть уже не могло. Своеобразный постскриптум к этой истории общения -- встречи и переписка Белого и Кублицкой-Пиоттух в пореволюционные годы.
Отзывы матери Блока о Белом в эту пору исполнены преклонения перед его творческим даром и уникальностью его личности: "Его присутствие в России важнее всех его слов, которые, как они ни хороши, а все слова и, кроме экстаза, ничего не порождают. Самая же его личность, душа, дух -- развивают атмосферу святой тревоги..." {ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 505 (письмо А. А. Кублицкой-ПИОТТУХ к М. А. Бекетовой от 22 июля 1920 г.).} Об одной из встреч с ним в апреле 1921 г. в петроградской гостинице "Спартак" {Возможно, именно об этой встрече Кублицкая-Пиоттух договаривалась с Белым в недатированной записке (РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 209. Л. 3):
Милый Боря, я была у Вас не только потому, что хочу Вас видеть, но и по делу. Когда можно еще к Вам прийти? Позвоните: 612-00 -- Сашин телефон.
Назначьте мне час. Я приду.
A.A.} Александра Андреевна сообщала М. А. Бекетовой: "Приехал Андрей Белый. Я была у него в гостинице, по Сашиному поручению. Он был очень со мной хорош, и вообще хорош" {ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 522.}. Убедительнее всего о том, как, в финале всех сложных перипетий, воспринимала Андрея Белого мать Блока, говорит эпизод, содержащийся в воспоминаниях Н. А. Павлович, дружившей и переписывавшейся с Александрой Андреевной: "Я за что-то рассердилась на Андрея Белого и написала ей об этом в Лугу. Она отвечает 21 мая 1921 года: "Теперешнее отношение к Бор<ису> Николаевичу > тоже совершенно мне непонятно и чуждо. Раз я его люблю, ставлю высоко, все его слабости знаю, не веря ему, как человеку, во многом, -- я и буду его любить и ценить всегда. И никакие "факты" не изменят моего отношения, потому что настоящая любовь фактов не боится"" {Блоковский сборник. С. 461.}.
Последние события, соединившие Белого и Кублицкую-Пиоттух, -- кончина Блока, похороны, дела, направленные на увековечение его памяти. Последние их встречи -- на заседаниях, посвященных памяти Блока. "...После двух выступлений Андрея Белого, когда он так несравненно хорошо говорил о Саше, я от волнения расклеилась <...>, -- писала Александра Андреевна М. П. Ивановой 24 октября 1921 г. -- Маня, как Борис Николаевич говорил о Саше! Все время казалось мне, что и присутствует здесь он, мое дитя, вдохновляет своего брата по духу" {ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 538.}.
39 писем Андрея Белого к А. А. Кублицкой-Пиоттух были впервые опубликованы нами в кн.: Александр Блок. Исследования и материалы. Л., 1991. С. 281--335. 6 писем Кублицкой-Пиоттух к Белому были напечатаны (в извлечениях) в кн.: ЛН. Т. 92. Кн. 3. С. 222-223, 229-230, 253-254, 306.
Из входящих в настоящую публикацию писем Андрея Белого 8 писем (п. 13,27, 46, 47, 49--52) хранятся в Российском Гос. архиве литературы и искусства в фонде В. В. Гольцева (РГАЛИ. Ф. 2530. Оп. 1. Ед. хр. 196), одно письмо (п. 57) -- там же, в фонде А. А. Блока (Ф. 55. Оп. 1. Ед. хр. 547). Остальные 30 писем хранятся в Рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН в фонде В. А. Десницкого (ИРЛИ. Ф. 411. Ед. хр. 14) {Эти письма были подарены В. А. Десницкому М. А. Бекетовой, наряду с другими материалами архива А. А. Кублицкой-Пиоттух, в благодарность за деятельное участие в издании блоковского литературного наследия: Десницким была написана вступительная статья ко второму тому "Писем Александра Блока к родным" -- "Социально-психологические предпосылки творчества А. Блока" (см.: Письма к родным, II С. 5--45), которая облегчила книге выход в свет. Об этом со слов В. А. Десницкого нам любезно сообщил Л. К. Долгополов.}.
Из входящих в настоящую публикацию писем А. А. Кублицкой-Пиоттух одно (п. 60) хранится в фонде Андрея Белого в РГАЛИ (Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 209), остальные (21 письмо) -- в фонде Андрея Белого в Отделе рукописей Российской гос. библиотеки (РГБ. Ф. 25. Карт. 18. Ед. хр. 5).