Мне памятно: как был ребенком я –
Любил я сказки; вечерком поране
И прыг в постель, совсем не для спанья,
А рассказать чтобы успела няня
Мне сказку. Та, бывало, и начнет
Мне про Иван-царевича. «Ну вот, –
Старушка говорит, – путем-дорогой
И едет наш Иван-царевич; конь
Золотогривый и сереброногой –
Дым из ушей, а из ноздрей огонь –
Стремглав летит. Да вдруг и раздвоилась
Дорожка-то: одна тропа пустилась
Направо, вдаль, через гористый край;
Другая же тропинка своротилась
Налево – в лес дремучий, – выбирай!
А тут и столб поставлен, и написан
На нем наказ проезжему: пустись он
Налево – лошадь сгинет, жив ездок
Останется; направо – уцелеет
Лихой золотогрив, сереброног,
А ездоку смерть лютая приспеет.
Иван-царевич крепко приуныл:
Смерть жаль ему коня-то; уж такого
Ведь не добыть, он думает, другого,
А всё ж себя жаль пуще, своротил
Налево», – и так далее; тут бреду
Конец не близко, много тут вранья,
Но иногда мне кажется, что я
Вдоль жизни, как Иван-царевич, еду –
И, вдумавшись, в той сказке нахожу
Изрядный толк. Вот я вам расскажу,
Друзья мои, не сказку и не повесть,
А с притчей быль. Извольте: я – ездок,
А конь золотогрив, сереброног –
То правда божья, истина да совесть.
И там и здесь пути раздвоены –
Налево и направо. Вот и станешь, –
Которой же держаться стороны?
На ту посмотришь да на эту взглянешь.
Путь честный – вправо: вправо и свернешь,
Коль правоту нелицемерно любишь,
Да тут-беда! Тут сам себя погубишь
И лишь коня бесценного спасешь.
Так мне гласит и надпись у распутья.
Живи ж, мой конь! Готов уж повернуть я
Направо – в гору, в гору – до небес…
Да думаешь: что ж за дурак я? Эво!
Себя губить! – Нет! – Повернул налево,
Да и давай валять в дремучий лес!