I

Революционное движение 1904--1907 годов по преимуществу инородческое, происходившее под флагом космополитизма и международного пролетариата, не могло в итоге не разбудить религиозного и национального чувства в некоторых представителях той части русского общества, которая принимала участие в "освободительном" движении. Слишком уж бессмысленно и тупо было отрицание религиозных начал и церкви, которым щеголяли руководители нашей революции, слишком уж высокомерно и бесцеремонно относились эти руководители к историческим устоям русской жизни и к русскому национальному чувству! В самом деле, в последнее время выдвинулся целый ряд фактов, свидетельствующих, что в тех слоях, в которых религиозное и национальное чувства до недавнего времени казались совершенно вытравленными, чувства эти начинают просыпаться. Указание на это вырождение есть и в нашей левой литературе и журналистике, и к числу таких указаний надо отнести выступление в прошлом году П. Б. Струве в "Русской мысли" с теорией "национального лица" и появление весной этого года сборника "Вехи", выдержавшего в короткое время 4 издания. "Революция 1905--1906 годов, -- говорит в предисловии к этому сборнику г. Гершензон, -- и последовавшие за ней события явились как бы всенародным испытанием тех ценностей, которые более полувека как высшую святыню блюла наша общественная мысль". Г. Гершензон признает революцию неудавшеюся, видит в неудачном исходе ее поражение интеллигенции и говорит, что "это поражение... потрясло всю массу интеллигенции и вызвало в ней потребность проверить самые основы ее традиционного мировоззрения, которые до сих пор принимались слепо на веру, а тем, кто в общем сознавал ошибочность этого мировоззрения, дало возможность яснее уразуметь грех прошлого и с большей доказательностью выразить свою мысль" (Вехи, с. II и III). Авторы статей в сборнике "Вехи" отрицают теории исторического и экономического материализма и выдвигают религиозное и национальное начала. О необходимости будить в русском обществе религиозное чувство говорит и г. Минский (Виленкин)1 в своей статье "Народ и интеллигенция", напечатанной в сентябрьской книжке "Русской мысли". Г. Минский, издававший в конце 1905 года в Петербурге "Новую газету" с девизом "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", говорит теперь о "национальном облике" и пишет: "Как на отрадный симптом можно указать на тот всеобщий интерес к религиозным вопросам, который внезапно заменил недавнее высокомерное равнодушие" (Русская мысль. Сентябрь 1909. С. 109). А на днях появился в Москве сборник под заглавием "Куда мы идем?" издательства "Заря". В этом сборнике г. Батюшков2 заявляет, что "русская интеллигенция до последнего времени носила "сектантский характер", затворялась от многих запросов свободного духа, которого главное назначение -- творить правду и красоту". Наша интеллигенция, по мнению г. Батюшкова, должна переродиться: "В новой интеллигенции, -- продолжает он, -- не должно быть вражды ни к чистому знанию, ни к самодовлеющей красоте, ни к философской и религиозной мысли, стремящейся к чистому пониманию" (с. 1 и 2). С. Котляревский в этом же сборнике находит, что "характерной чертой момента является движение от отвлеченного космополитизма к более глубокому национальному самосознанию" (с. 91), а Д. Философов полагает, что теперь "вопрос о Боге и его сущности стал самым первым в сознании русского общества". "Слишком измучилась современная русская душа, чтобы не тяготеть к этому вечному вопросу" (с. 122), -- восклицает он.

Итак, те, которые считают себя вожаками "передовой русской мысли", заговорили новым языком и о новых вопросах. Они выступают теперь против "утилитарно-позитивного миропонимания" и против космополитизма и говорят о Боге, вечной красоте и национализме. И если они заговорили на эти темы, то это обстоятельство служит подтверждением того факта, что в русском обществе наблюдается теперь возрождение религиозного и национального чувства. Заметив это пробуждение и желая сохранить за собой "славные посты" "руководителей интеллигенции", наши "передовые" публицисты обратились к вопросам веры и народности, стали "искателями божественной истины" и "национальности", и только немногие из них ополчаются против нового движения, оставаясь правоверными: так, например, известный "кадет" Родичев3 очень недоволен новым движением и называет это движение в том же сборнике "Куда мы идем?" -- реакционным. Недоволен и г. Кокошкин4, тоже небезызвестный "кадетский" деятель. "Меня смущает, -- пишет он ("Куда мы идем?", с. 90),--что разочарование оказалось так сильно и повлекло за собой такую апатию, дезорганизацию, бросание из одной крайности в другую. В этом разочаровании, мне кажется, еще больше неопытности, чем в прежних преувеличенных надеждах... Отмечая эти отрицательные явления, свидетельствующие о недостатке устойчивости и упорства в некоторых слоях русского общества, я считаю, однако, долгом сказать, что вся история русской интеллигенции заставляет меня верить, что она благополучно выйдет из переживаемого ею кризиса, не изменив своим исходным принципам, которые я считаю правильными". Но успех, по-видимому, теперь на стороне не гг. Родичева и Кокошкина, твердо заучивших по "кадетскому руководству" г. Кизеветтера "кадетские азы", а гг. Струве, Гершензона и др., примыкающих к новому течению, и даже г. Кизеветтер, если не изменил своему "руководству", то все же оказывает попустительство новому течению, так как оно находит сочувственный отзвук в редактируемой им вместе с П. Струве "Русской мысли".

Но в чем же заключается предполагаемое нашими "вождями трудовой части общества" решение религиозного и национального вопроса?

II

Во взглядах на вопросы веры и церкви у представителей того течения, которое выразилось в "Вехах" и в сборнике "Куда мы идем?", -- нет однообразия. Часть из них верит во Христа как Богочеловека, признает чудеса и не желает порывать с православной церковью, весьма, впрочем, своеобразно понимая значение и задачи церкви; часть же открыто становится во враждебные отношения к церкви и, отрицая божественность Христа, зовет русскую интеллигенцию примкнуть к рационалистическому сектантству. "Существующее православие, -- говорит г. Изгоев в сборнике "Куда мы идем?" (с. 73), -- слишком тесно связано с господствующим политическим деспотизмом, чтобы оно могло содействовать водворению в России правового строя". Г-жа Венгерова5 заявляет в том же сборнике (с. 21): "Самое интересное проявление нового национализма -- связь интеллигенции с русским сектантством". А г. Минский (Виленкин) в своей статье "Народ и интеллигенция" в сентябрьской книжке "Русской мысли" ополчается против тех писателей своего лагеря, которые не хотят уйти из православной церкви, и доказывает, что рознь, возникающая между народом и интеллигенцией в реформаторской деятельности Петра, затирается на наших глазах в реформаторской деятельности Толстого. "Религиозная мысль Толстого -- вот мост, перекинутый через историческую бездну" (с. 10). Он говорит, что русская интеллигенция надеялась было найти исход своим религиозным запросам в старообрядчестве, но скоро разочаровалась и обратилась к рационалистическому сектантству. "Если взять протестантство, -- рассуждает он (в "Русской мысли", сентябрь, с. 105), то увидим, что во главе его стояли в первом поколении такие столпы тогдашней светской учености, как гуманисты Эразм, Рейхлин, Меланхтон6, и во втором поколении такие светила теологии, как Фридлянд, Штурм, Неандер, Вольф7. У нас же дело реформации совершено усилиями полуграмотных Сусловых, Лупкиных, Рябошапок, Ратушных. Поэтому наше протестантство, будучи менее глубокомысленным, чем европейское, далеко превосходит последнее по смелости и прямоте устремлений".

Вот куда г. Минский зовет русскую интеллигенцию, в которой проснулось религиозное чувство. Интересно отметить, что из православного духовенства перешел в старообрядчество еврей по рождению М. Семенов и что теперь пропагандистами рационалистического сектантства являются евреи -- Минский (Виленкин), Венгерова и Изгоев (псевдоним). Если в числе наших новых "богоискателей" -- как называет г. Минский Н. Бердяева, Философова, Луначарского и их единомышленников -- есть заблуждающиеся, но искренние люди, то трудно, конечно, ожидать искренности от новоявленных еврейских пропагандистов сектантства. Что общего между г. Виленкиным-Минским, петербургским еврейским адвокатом, сотрудничавшим в западническом "Вестнике Европы", а затем издателем социал-демократической газеты, и нашими темными сектантами, жизнью которых г. Минский никогда не жил и психологии которых он, как еврей, и понять-то не в состоянии! Что общего между нашими "самосожигателями" и г. Минским, пропагандировавшим революцию в 1905 году по Марксу, а затем благополучно уехавшим в Париж и пропагандирующим теперь сектантство! Вряд ли можно сомневаться в том, что все эти господа Минские, заметив пробуждение религиозной мысли и чувства в известной части русского общества, хотят овладеть этим движением и направить это движение под новым флагом религиозности в русло революции, которой они служили и служат! Нашим революционерам казалось, а некоторым из них, как, например, Кокошкину и Родичеву (отношение их к новому движению отмечено нами в первой статье), кажется и до сих пор, что русский народ можно отвлечь от православия на путь атеизма и материализма, но революционное движение 1904--1907 годов убедило более вдумчивых из числа неких "освободителей", что атеизм и материализм в итоге бессильны в борьбе с православной церковью. Одни из них стали искренно искать Бога, а другие, служа прежнему материализму и революции, избрали новые орудия для борьбы с церковью в надежде, что эти орудия окажутся более действительными. Они подменивают христианство подделкой под него, надеясь, что их слушатели и читатели примут эту подделку за подлинное христианство и что, таким образом, православие будет сильно подорвано.

Подменивая христианство сектантским фальсификатом, гг. Минский, Венгерова, Изгоев и их соратники пытаются также подменить русский здоровый национализм каким-то неонационализмом. Года два тому назад было изобретено неославянофильство, а теперь очередь дошла до неонационализма. Г-жа Венгерова отличает этот национализм "от русского патриотизма, отразившего национальную идею в некоторых западных странах" ("Куда мы идем?", с. 21), а г. Изгоев так определяет этот неонационализм: "При разговорах о современных национальных течениях надо прежде всего исключить Царство Польское и Финляндию, где вопрос ставится исключительно политически. Но националисты, по моему мнению, чужды каким бы то ни было ограничительным тенденциям. По моему личному мнению, великорусский элемент должен играть в России такую же роль, как английский в Соединенных Штатах. Формирование русских национальностей не закончилось даже с этнографической точки зрения, и оно продолжает впитывать в себя множество разнообразных элементов" ("Куда мы идем?", с. 74), то, значит, русская национальность не есть определившаяся и самоопределившаяся национальность, а еще не вполне сложившийся этнографический материал, а если так, то в чем же состоит русский национализм? Что же касается русской национальной культуры, то в этом же сборнике "Куда мы идем?" гр. де Ла-Борт говорит о ней: "Есть античная легенда о том, что после пожара Коринфа жители этого города нашли металл более драгоценный, чем все известные тогда металлы. Образовался он из сплава всех металлов, находившихся в сгоревшем городе. Русская культура и должна в будущем представлять собой такой драгоценный сплав культур других народностей" (с. 154). Итак, русская культура должна быть -- сплавом чужих культур. Хороша "национальная" культура! Приведенных цитат, думается, вполне достаточно, чтобы убедиться, что под флагом национализма неонационалисты пропагандируют космополитизм, который наши "освободители" клали в основу и революционной пропаганды. Они взяли новые слова для своей пропаганды, но цели ее остались прежние.

(Московские ведомости. No 249, 30 октября (12 ноября) 1909, с. 1--2; No 250, 31 октября (13 ноября) 1909, с. 1)

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Николай Максимович Минский (наст. фамилия: Виленкин; 1855--1937) -- поэт, публицист и переводчик, один из инициаторов религиозно-философских собраний (СПб., 1901--1903). Подробнее о нем см. статью А. А. Ревякиной (Литературная энциклопедия Русского Зарубежья. 1918--1940. Писатели Русского Зарубежья. М., 1997. С. 264--266).

2 Федор Дмитриевич Батюшков (1857--1920) -- филолог, литературный критик, в 1902--1906 гг. редактор журнала "Мир Божий".

3 Федор Измаилович Родичев (1853/1854--1932/1933) -- земский деятель, юрист, один из лидеров партии кадетов, депутат I--IV Государственных Дум, с 1919 г. -- в эмиграции.

4 Федор Федорович Кокошкин (1871--1918) -- юрист и публицист, один из основателей партии кадетов, член ее ЦК, депутат I Государственной Думы, убит революционными матросами в Мариинской больнице.

5 Зинаида Афанасьевна Венгерова (1867--1941) -- литературный и театральный критик, переводчик, сестра историка русской литературы и библиографа С. А. Венгерова, жена H. M. Минского, с 1921 г. в эмиграции, умерла в Нью-Йорке. Подробнее о ней см. статью Р. Нежинской в энциклопедическом биографическом словаре "Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века" (М., 1997. С. 140--141).

6 Эразм Роттердамский (1469--1536) -- нидерландский ученый-гуманист, писатель, филолог, богослов, виднейший представитель северного Возрождения.

Иоганн Рейхлин (1455--1522) -- немецкий гуманист, писатель, лучший знаток в Германии древних языков.

Филипп Меланхтон (1497--1560) -- немецкий гуманист и теолог, деятель лютеровской Реформации.

7 Валентин Фридланд (1490--1556) -- немецкий педагог и гуманист, известный под именем Тротцендорфа; директор латинской школы в Гольдберге, заслужившей европейскую известность.

Иоганн Христоф Штурм (1635--1703) -- немецкий математик, астроном, физик и богослов, в 1664--1669 гг. пастор.

Михаэль Неандер (1525--1595) -- немецкий гуманист и педагог, автор учебников греческого языка и книги изречений (1585); одно из изречений М. Штирнер избрал в качестве рефрена своей книги "Единственный и его собственность": "Я основал свое дело на Ничто".

Христиан Вольф (1679--1754) -- немецкий философ, популяризатор и систематизатор идей Г. Лейбница.