""Вехи" плохи не потому, что они реакционны, а, вернее, реакционны потому, что они плохи. Смешение идей Толстого и Победоносцева, обрывки мыслей, ложные предпосылки, неверный диагноз -- все это является типичными чертами наделавшего столько шума московского сборника".
Приблизительно так охарактеризовал "Вехи" И. М. Бикерман в собрании литературного общества 22 мая.
То общее осуждение, которое встретили "Вехи" во всех слоях прогрессивного общества, и тот единодушный восторг, с которым встретила их реакция, крайне знаменательны.
Критический обзор всех 7 статей, вошедших в московский сборник, чрезвычайно труден, главным образом, вследствие отсутствия в этих статьях общей руководящей идеи.
Обще авторам "Вех" лишь одно утверждение, что так много обещавшая революция не удалась. Констатировав факт неудачи революции, авторы "Вех" превращаются в судей над виновниками ее -- над интеллигенцией. Последняя является безверной, неделовитой, максималистичной и т. д.
От роли судей авторы "Вех" вскоре переходят к роли проповедников идеи признания первенства внутренней жизни человека и господства ее над всеми внешними проявлениями человеческого общежития.
Проповедь эта, по мнению докладчика, не только не верна, но даже глубоко вредна, так как она равносильна призыву к равнодушию, к политическому ничегонеделанию. Спокойное созерцание внутреннего бытия мыслимо лишь при отсутствии каких бы то ни было действий, так как последние неминуемо Должны проявляться вовне.
Не верна также основная мысль "Вех" о том, будто максимализм является следствием религиозного индифферентизма и безверия. История полна примеров обратного. То здесь, то там максималистические тенденции и действия вспыхивали наиболее ярко под флагом религиозного пафоса и мистического индивидуализма. Максимализм -- явление, присущее всем революциям независимо от того, под каким флагом революции эти вспыхивают.
Мало того, авторы "Вех", указав неопределенный рецепт в виде примата внутренней жизни над внешней и поставив неверный диагноз болезни русской интеллигенции, которую они обвинили в безверии, не потрудились даже точно указать, кто же, наконец, тот больной, за лечение которого они так энергично взялись. Кто же интеллигенция, о которой авторы "Вех" не перестают говорить на протяжении всего сборника? Неужели все русское образованное общество так предалось до самозабвения революции и политике, как об этом говорят авторы "Вех"? Неужели, наконец, все русское образованное общество так мак-сималистично, неделовито, в религиозном смысле индифферентно и т. д.?
Авторы "Вех" не дают ответов на эти вопросы, и только произвольная игра словом "интеллигенция", употребляя его то в непомерно широком, то в крайне узком смысле, дала им, по словам докладчика, возможность обвинить эту интеллигенцию во всех семи смертных грехах.
Напомнив, что в основание всей схемы, построенной авторами "Вех", положен факт поражения революции, докладчик подвергает резкой критике и это положение, доказывая, что ничего удивительного нет в том, что после нашей революции наступила ныне переживаемая реакция. Так бывало во все времена и во всех странах. Чередование революций и реакций является общим правилом, и естественно, что вопрос о виновниках такого чередования периодов и у нас сам по себе отпадает.
Особенно резко докладчик критикует статью П. Б. Струве, помещенную в "Вехах". Еще резче отозвался И. М. Бикерман о письме П. Б. Струве архиеп<ископу> Антонию Волынскому.
Прений по докладу не было.
Собрание это явилось последним в нынешнем сезоне.
(Речь. 1909. No 139. 24 мая (6 июня). С. 5)