В половине десятого двойной стук в дверь известил о прибытии последней почты. Милли вскочила первая и побежала вынимать письмо.
Мистер Гослинг открыл глаза и уперся мутным, как у пьяного, взором в камин; затем, не шевеля остальными членами, машинально потянулся левой рукой за упавшей газетой. Ощупью нашел ее, поднял и сделал вид, будто читает; но глаза у него сами собой слипались.
- Это почта, дорогой мой, - сказала миссис Гослинг.
Гослинг зевнул, широко раскрыв рот. - Кому письмо? - спросил он.
- Милли! Милли! Почему ты не несешь писем сюда?
Милли, не отвечая, медленно вошла, держа в руках письмо, которое она внимательно рассматривала.
- Кому письмо, Милли?
- Папаше. Из-за границы. Почерк как будто знакомый, но никак не могу вспомнить, чей.
- Давай сюда письмо - вот и узнаем, девочка, - решил Гослинг, и Милли неохотно рассталась с заинтересовавшей ее загадкой.
- И мне этот почерк знаком. - И Гослинг тоже, вероятно, предался бы разным догадкам и предположениям по этому поводу, если б не его дамы.
- Ну, папаша, что же вы не распечатываете? - торопила Милли, а миссис Гослинг поверх очков смотрела на мужа, говоря: - Наверное, это деловое письмо - ведь оно из-за границы.
Наконец, письмо было распечатано. Все три женщины впились глазами в лицо Гослинга.
- Ну! - не выдержала Милли. - Что же вы, папаша, не говорите нам, от кого письмо?
- А вот угадайте. Ни за что не угадаете.
- Кто-нибудь из знакомых?
- Да, и джентльмен.
- Ну, папаша, говорите же.
- От мистера Трэйля, нашего бывшего жильца.
- О, Боже! Это от нашего привередника? Я думала, его давно и на свете нет.
- Он уже четыре года, как уехал от нас, - вставила миссис Гослинг.
- Даже целых пять лет, - поправила Бланш. - Я помню, что, когда он жил у нас, я делала высокую прическу.
- Что же он пишет? - поинтересовалась Милли.
- А вот что: «Дорогой мистер Гослинг, наверное, вы удивитесь, получив от меня весточку после пяти летнего молчания…
- Я говорила: пять лет, а не четыре, - вскричала Бланш. - Читайте дальше, папочка.
Папочка продолжал читать: - «… но я все это время странствовал по свету, и у меня не было возможности вести переписку. Теперь пишу, чтобы предупредить вас, что через несколько дней я буду в Лондоне и не прочь был бы опять снять комнату у вас, если найдется».
- Мне кажется, он мог бы написать об этом мне, - слегка обиделась миссис Гослинг.
- Конечно, - согласился ее муж. - Но этот Трэйль всегда был чудаком.
- По-моему, он с пунктиком, - вставила Бланш.
- И это все? - спросила миссис Гослинг.
- Нет. Дальше он пишет: «Не могу дать вам адреса, так как, сейчас еду в Берлин, но побываю у вас лично в первый же день приезда. В Восточной Европе сейчас не безопасно. В Москве было уже несколько случаев заболевания новой моровой язвой, но власти всячески замалчивают это и не позволяют об этом писать в газетах. Искренно ваш, Джаспер Трэйль».
- Еще чего выдумал! Надеюсь, не возьмете же вы его теперь платным жильцом? - сказала Бланш.
Гослинг и жена его задумчиво переглянулись.
- Положим… - начал было Гослинг.
- Он может занести заразу, - подсказала миссис Гослинг.
- Ну, этого бояться нечего, но жильцов-то нам теперь не нужно. Пять лет назад, когда я еще не был заведующим…
- Ну, разумеется, папаша. Что сказали бы соседи, если бы узнали, что мы опять сдаем комнаты?
- Я сам об этом думал. Но, все же, пусть зайдет, так просто, в гости. Тут дурного нет.
- Конечно, - поддержала миссис Гослинг, - хотя я все же нахожу, что ему следовало написать об этом мне.
- Я вам говорю: он с пунктиком, - повторила Бланш.
Гослинг покачал головой. - Ну, это вы напрасно. Он малый с головой.
- А что, девочки, не пора ли бай-бай? - спросила мать, откладывая свое штопанье.
Гослинг опять зевнул, потянулся и грузно поднялся с кресла. - Я, по крайней мере, не прочь. - Он опять зевнул и пошел обходить дом, как всегда делал это перед сном.
Вернувшись в гостиную, он поцеловал дочерей, и они вместе с матерью пошли наверх. Гослинг заботливо вытащил из огня наиболее крупные куски угля и пригреб их к решетке, свернул коврик, лежавший у камина, убедился, что окно заперто на задвижку, погасил лампу и последовал за своим «бабьем».
- Курьезная история с этой новой эпидемией, - говорил он, раздеваясь, жене. - По-видимому, одни только мужчины заболевают ей.
- Ну, в Англию ее не пустят.
- Не пустят-то не пустят - это само собой разумеется, но, все-таки, курьезно - почему же это женщины ею не заражаются?
Совершенно так же, как Гослинг, судило и огромное большинство населения Англии. Он ничего не боялся, потому что глубоко верил в энергию и бдительность правительства и в то, что оно располагает огромными ресурсами для предотвращения эпидемии. Чего же бояться? Заботиться о таких вещах - дело правительства, а если оно не знает своего дела, на то есть письмо в газеты. Уж газеты заставят властей выполнить свой долг. Как именно власти могут отвратить опасность, никто из многочисленной породы Гослингов толком не знал. Смутно они представляли себе, что тут должен орудовать Медицинский Департамент, или Санитарные Комитеты; смутно связывали их деятельность с местными органами управления, во главе которых, без сомнения, стоит какая-нибудь правящая власть - может быть, даже верховный глава правительства, на которое все нападают, но которое, тем не менее, отечески печется о гражданах страны.