Статья первая.

Снисходительный читатель, имѣвшій охоту и досугъ просмотрѣть весь Алкуранъ отъ перваго до послѣдняго стиха, закрывая книгу, невольно спрашиваетъ себя съ удивленіемъ: какимъ-образомъ такое ограниченное ученіе, наполненное всевозможными противорѣчіями, могло распространиться быстро и далеко, удержаться впродолженіе цѣлыхъ двѣнадцати столѣтій, и наконецъ составлять въ настоящее время предметъ слѣпаго убѣжденія полутораста милліоновъ людей? Не вдаваясь въ подробное разсмотрѣніе причины этого поразительнаго историческаго явленія, мы ограничимся на этотъ разъ только принятіемъ факта такъ, какъ онъ существуетъ, и устраняя вопросъ о его неизбѣжности, составляющій прямое достояніе исторіи, постараемся опредѣлить, до какой степени разуменъ источникъ, изъ котораго возникло самое явленіе.

Предпринимая критическую оцѣнку мусульманскаго ученія, взятаго абсолютно, мы не можемъ, однакожь, обойдтись безъ историческихъ пособій, такъ-какъ этому ученію предшествовали другія и такъ-какъ самое ученіе развивалось постепенно и продолжаетъ еще развиваться до-сихъ-поръ, вопреки завѣту основателя. Посему мы постоянно должны имѣть въ виду три способа воззрѣнія на мусульманское ученіе:

Вопервыхъ, въ происхожденіи самаго ученія мы должны отличать выраженіе собственныхъ созерцаній Мухаммеда отъ заимствованій, почерпнутыхъ въ другихъ религіяхъ, такъ-какъ историческое изученіе Алкурана и Сунны показываетъ намъ, что проповѣдь новаго лжепророка не была самостоятельна.

Вовторыхъ, слѣдя за историческимъ развитіемъ этой проповѣди, мы приходимъ къ неоспоримому убѣжденію, что многое въ новомъ ученіи возникло случайно, вслѣдствіе нежданныхъ обстоятельствъ, а не вслѣдствіе установившагося внутренняго убѣжденія, и потому мы должны отличать въ исламѣ догматы случайные отъ непреложныхъ.

Втретьихъ, наконецъ, самое ученіе представляетъ разныя степени подлинности, и поэтому требуетъ разныхъ степеней довѣрія: основнымъ руководителемъ вѣрованія служитъ книга лжеучителя, Алкуранъ; второй источникъ составляетъ "Сунна" -- преданія о Мухаммедѣ, и наконецъ послѣднюю ступень занимаютъ позднѣйшія толкованія и дополненія, на основаніи двухъ первыхъ руководствъ.

Относительно заимствованій изъ другихъ религій въ мусульманское ученіе, мы видимъ изъ обозрѣнія жизни Мухаммеда, изъ опредѣленія его природныхъ дарованій, что избѣжать этихъ заимствованій лжеучителю было почти-невозможно: болѣе-одаренный пылкимъ воображеніемъ, нежели глубокимъ и сосредоточеннымъ умомъ, болѣе поэтъ, нежели мыслитель, Мухаммедъ, по самой бедуинской натурѣ, преимущественно способенъ былъ облекать готовый матеріалъ въ великолѣпную одежду слова; съ другой стороны, политическій смыслъ лжеучителя указывалъ ему болѣе-вѣрный путь къ успѣху не коренною реформою существовавшихъ въ Аравіи религій, а только сліяніемъ нѣкоторыхъ ихъ догматовъ. Ни природныя способности, ни безграмотность лжеучителя, ни политическія условія не представляли возможности къ созданію самостоятельнаго ученія, и поэтому основатель ислама говоритъ о себѣ: "Онъ ниспослалъ тебѣ книгу, подтверждающую предшествовавшія писанія" {Алкуранъ, глав. III, стих. 2.}; о самыхъ религіяхъ, предшествовавшихъ Мухаммеду, сказано въ Алкуранѣ: "Онъ узаконилъ вамъ вѣру, которую далъ въ завѣтъ Ною, которую мы открыли и тебѣ (Мухаммеду) и которую мы дали въ завѣтъ Аврааму, Мусѣ и Исѣ {Алкуранъ, XLII, 11.}; "всѣ эти религіи были одна и та же религія" {Алкур. XXI, 92. См. еще II, 88; VI, 92.}.

Идолопоклонническая религія аравитянъ была довольно-извѣстна Мухаммеду и столько почитаема аравитянами, что онъ долженъ былъ въ политическихъ соображеніяхъ воспользоваться нѣкоторыми ея уставами, хотя во всю свою жизнь не переставалъ ратовать противъ нея словомъ и дѣломъ. Такимъ-образомъ, признавая религію своихъ соотечественниковъ испорченнымъ преданіемъ патріархальныхъ временъ, лжеучитель, по примѣру этого мнимаго преданія, предписалъ своимъ послѣдователямъ пелеринажъ къ меккскому храму Каабѣ съ многочисленными обрядами, пятикратную молитву съ колѣнопреклоненіемъ и паденіемъ ницъ {Впрочемъ, уставы молитвы могли быть заимствованы и изъ іудейства. Обрѣзаніе, принятое не Мухаммедомъ, но мусульманскими законовѣдцами, было издревле въ общемъ обычаѣ у аравитянъ; то же самое должно замѣтить и объ употребленіи хны (краски).}, сохранилъ новообращеннымъ священные мѣсяцы, лунный годъ {Счисленіе лунными годами существовало и у евреевъ. Мусульманскій праздникъ пятницы имѣетъ начало въ старинномъ обычаѣ аравитянъ собираться въ этотъ день на базары.}, преданіе объ Авраамѣ и Исмаилѣ и, наконецъ, подтвердилъ съ нѣкоторыми ограниченіями многоженство {Должно отличать сабеевъ (секту), три раза упоминаемыхъ въ Алкуранѣ, отъ арабовъ-идолопоклонниковъ.}.

Евреи составляли значительную часть народонаселенія Аравіи во время Мухаммеда; къ нимъ долгое время напрасно устремлялись надежды лжеучителя, и поэтому заимствованіи изъ іудейскаго закона въ Алкурапѣ встрѣчается очень-много, хотя въ послѣднее время жизни своей Мухаммедъ и питалъ глубокую ненависть къ евреямъ. По изслѣдованіямъ свѣдущихъ талмудистовъ {Was hat Muhammed aus dem Judenthume aufgenommen? von А. Geiger. Исчисленіе заимствованій изъ іудейства здѣсь несовсѣмъ-точно и полно.}, понятія, занятыя мусульманскимъ лжеучителемъ изъ іудейскаго вѣроученія, заключаются въ слѣдующемъ:

а) "Табуть" ковчегъ {Алкур. XX, 39; II, 243.}.

b) "Тавріетъ" (тора), законъ {Алкур. III, 2, 43, 58, 86; V, 70; VII, 157; IX, 112; LXI, 6; LXII, 5.}.

c) "Адекъ" Эдемъ {Алкур. IX, 73; XIII, 23; XVI, 33; XVIII, 30; XIX, 62; XX, 78; XXXV, 30; XXXVIII, 50; XL, 8; LXI, 12; ХСVIII, 7.}.

d) "Джехеннемъ" геенна {II, 201; III, 10, 196; IV, 58, 95, 99, 1 15, 120 и проч.}.

е) "Хабръ" учитель {Алкур. V, 48, 68; IX, 31 и 34.}.

f) "Дерсъ" изъисканіе, выводимое аравитянами отъ Идриса {Алкур. Ill, 73; VII, 168; XXXIV, 43; LXVIII, 37.}.

g) "Секинетъ" пребываніе Божіе {Алкур. II, 243; IX, 26, 40; XLVIII, 4,18 и 26.}.

h) "Тагутъ" заблужденіе {Алкур. II, 357, 259; IV, 63; XVI, 38 и XXXIX, 19.}.

Слѣдующія понятія и постановленія также вошли въ Алкуранъ:

а) "Реббани" наставникъ {Алкур. III, 73; V, 4-8 и 68.}.

b) "Себтъ" суббота {Алкур. II, 61, VII, 163; XVI, 125.}.

c) Единство Бога {Понятіе объ единствѣ Божіемъ могло быть и незаимствовано Мухаммедомъ; но мы не можемъ не признать, что оно существовало уже въ іудейской религіи, догматами которой Мухаммедъ постоянно пользовался.}.

d) Сотвореніе міра въ шесть дней и покой Божества на седьмой {Алкур. X, 3; XI, 9; XL1, 8 -- 11; L, 37; LVII, 4: II, 27; XVII, 46, 88; XLI, 11; LXV, 12; LXVII, 3; LXXI, 14; LXXVIII, 12; XXIII, 17; XI, 9; XXIII, 88; XXVII, 26; XXIII, 117; LXXXV, 15.},

e) Воздаяніе по смерти, въ раю и аду {См. ниже о раѣ и адѣ по мусульманскому ученію; Алкур. III, 172; XV, 44; XXXVIII, 60; XLIV, 43; L, 29.}.

f) Воскресеніе мертвыхъ, съ нѣкоторыми его подробностями {См. ниже о воскресеніи мертвыхъ по Мусульманскому ученію.}.

g) Страшный судъ {См. ниже о страшномъ судѣ по мусульманскому ученію. Алкур. XXVI, 87--28; XXI, 104; XXXIX, 67; XL1V, 9; XVII, 60; XXII, 2; XXVII, 89; XXXIX, 68; LXIX, 13; XXI, 96, и проч.}.

h) Откровеніе {Алкур. XL1I, 50--51.}.

і) Ученіе о безплотныхъ духахъ {Алкур. XXXV, 1; XXXVII, 1; XL, 7; LXXVII, 1; XXIX, 1; XXXII, 11; XV, 27, XV, 17, 34; XXXVIII, 78; LXXXI, 24 и проч.}.

k) Грѣхопаденіе перваго человѣка {Алкур. II и VII.}.

l) Жертвоприношеніе {Алкур. XXII, 37.}.

Кромѣ-того, Мухаммедъ воспользовался для своей религіи нѣкоторыми отдѣльными статьями изъ іудейскаго ученія, а именно:

а) "Пкаметъ" стояніе при молитвѣ {Алкур. II, 230; III, 188; X, 13 и проч.}.

b) Трехмѣсячный терминъ незамужства для разведенной жены {Алкур. II, 228.}.

c) Двугодичное кормленіе младенца грудью {Алкур. II, 233; XXXI, 13.}, и проч.

Вмѣстѣ съ тѣмъ въ Алкуранѣ и изреченіяхъ Мухаммеда являются цѣлыя выраженія, взятыя изъ іудейства; такъ, напримѣръ, выраженіе "Иншалла" если угодно Богу {Алкур. XVIII, 13.}; сравненіе получившихъ законъ и неисполняющихъ его съ осломъ, несущимъ книги {Алкур. LXII, 5.}; о приписываніи Эзорѣ божескаго происхожденія {Преданіе, заимствованное изъ искаженнаго іудейскаго ученія.} и проч. Но самыя пространныя и очень-часто повторяемыя заимствованія изъ іудейскаго ученія находятся въ исторической части Алкурана, именно легенды о ветхо-завѣтныхъ пророкахъ {См. ниже о пророкахъ по мусульманскому ученію. При обозрѣніи мусульманскихъ догматовъ, мы будемъ указывать на частныя заимствованія Мухаммеда изъ іудейства.}, что было прямымъ послѣдствіемъ объявленія Мухаммеда о себѣ, будто онъ не нововводитель, но "печать пророковъ" {Алкур. XXXIII, 38.}.

Величественныя въ простотѣ и силѣ повѣствованія Ветхаго Завѣта у мусульманскаго лжеучителя или являются близкимъ подражаніемъ, или искажаются прибавленіями и измѣненіями. Не отрицая краснорѣчиваго изложенія и прелести размѣренной Фразы, особенно-удобныхъ въ арабскомъ языкѣ и весьма-нерѣдкихъ въ разсказахъ Мухаммеда, мы видимъ, что все мощное и поразительное своею простотою принадлежитъ ветхо-завѣтнымъ сказаніямъ; собственныя же прибавки лжеучителя если и богаты фантазіею, то бѣдны и неразумны содержаніемъ {Любопытствующіе могутъ сравнить сами повѣсти Алкурана съ ветхо-завѣтными сказаніями; справедливое осужденіе первыхъ см. въ "Письмахъ о Магометанствѣ", письмо Ш, 65, 67, 69, 71--72, 75--76, 85, 134.}. Какъ лишенный образованія человѣкъ, Мухаммедъ почерпалъ свѣдѣнія объ іудейской религіи въ бесѣдахъ съ еврейскими обитателями Аравіи {Мухаммедъ, послѣ похода противъ Бени-Назыръ, приказалъ своему секретарю Зайду-Иби-аТбиту изучать іудейскую грамоту, такъ-какъ онъ не хотѣлъ довѣрить еврею корреспонденціи съ мединскими и окрестными израильтянами.} и преимущественно съ родственникомъ первой жены своей Варакой, который изъ язычества перешелъ въ іудейство, а потомъ въ христіанскую вѣру; при усвоеніи этихъ разсказовъ, лжеучитель не очень заботился о буквальномъ удержаніи ихъ въ памяти, да и самые разсказы, вслѣдствіе общаго невѣдѣнія тогдашнихъ евреевъ, вѣроятно, передавались Мухаммеду нѣсколько въ искаженномъ видѣ. Такимъ-образомъ и извращеніе разсказовъ самими знатоками іудейства, и недовѣріе Мухаммеда къ разнорѣчивымъ показаніямъ, и собственная небрежность лжеучителя произвели то, что изъ чистаго источника потекли возмущенныя струи.

Христіанская религія была также исповѣдуема въ Аравіи, и посему Мухаммедъ имѣлъ случай ознакомиться съ божественнымъ ученіемъ Спасителя; но ни природныя наклонности лжеучителѣ, ни политическія разсчеты не располагали его къ принятію основныхъ догматовъ христіанства. Въ ненависти своей къ многобожникамъ, лишенный и глубины мышленія и истинныхъ понятій о христіанской Троицѣ, Мухаммедъ, вслѣдствіе продолжительной проповѣди, самъ пришедшій къ убѣжденію, что онъ призванъ возстановить вѣру авраамову, будто-бы искаженную арабскими идолопоклонниками, полнотѣ любви и самоотреченія евангельскихъ заповѣдей предпочитаетъ признаваемый имъ за авраамовъ суровый законъ: око за око, зубъ за зубъ. Поэтому лжеучитель принимаетъ Іисуса Христа только за пророка-законодателя {Алкуран. IV, 169.}; принимаетъ и Евангеліе {Алкур. II, 130.}, но съ тѣмъ добавленіемъ, что ученіе его искажено христіанами {Во многихъ мѣстахъ Алкурана Мухаммедъ обвиняетъ евреевъ и христіанъ въ искаженіи первобытнаго ученія (Алкур. II, 38--39, 70 и слѣд.).}, разсказываетъ, сообразно-собственнымъ видамъ на пророчество, жизнь и чудеса нашего божественнаго Учителя {Алкуран. III, 31 и слѣд. IV, 136; V, 81 и слѣд. XIX, 16 и слѣд. Здѣсь начало разсказа заимствовано изъ такъ-называемаго перваго евангелія Іакова, непризнаваемаго церковью; также въ 43 стихѣ есть сказаніе о сотвореніи птицы изъ грязи, взятое изъ одной сомнительной греческой легенды о дѣтствѣ Спасителя.}, вводитъ, въ число предвареній воскресенія мертвыхъ, звѣря Апокалипсиса и почти этимъ ограничиваются въ Алкуранѣ заимствованія изъ христіанскаго вѣроученія, если не включимъ сюда догматъ о преданіи себя волѣ Божіей, развитый у Мухаммеда въ Фатализмъ своего рода, и нѣкоторыя другія подражанія, отвергнутыя самимъ же Алкураномъ и его толкователями. Но духовная сила евангельской рѣчи не могла не поразить воображеніе лжеучителя, и поэтому онъ перенесъ въ свою проповѣдь, хотя и неточно, многія евангельскія выраженія; такъ въ Алкуранѣ говорится: "они (грѣшники) не войдутъ въ рай, пока верблюдъ не пройдетъ въ игольныя уши" {Умышленное искаженіе священнаго писанія Мухаммедомъ видно изъ перемѣны греческаго "параклитосъ" утѣшитель, въ "периклитосъ" славный, длятого, чтобъ" слова евангелиста Іоанна (XIV, 16) приложить къ себѣ (Алкур. XLI, 6).}. Въ суннахъ (преданіяхъ) мы читаемъ: "человѣкъ, раздающій втайнѣ милостыню такъ, что шуйца его не вѣдаетъ о томъ, что творитъ его десная"; или: "узниковъ искупайте, голодныхъ накормите, больныхъ посѣтите"; или: "Святый Духъ исходитъ отъ Него (отъ Господа)"; или: "вечеромъ не печись объ утрѣ, утромъ не печись о вечерѣ", или, наконецъ, часть ученія о Мессіи истинномъ и Мессіи ложномъ "Диджалѣ". Источникомъ для заимствованій служили, подобно какъ и въ предъидущемъ случаѣ, сношенія съ христіанами и бесѣды съ Варакой, который даже перевелъ нѣкоторыя мѣста Новаго Завѣта на арабскій языкъ. Не подлежитъ сомнѣнію, что Мухаммедъ ознакомился съ христіанскимъ ученіемъ по въ полкой чистотѣ его, но въ лжеученіяхъ еретиковъ, раздиравшихъ тогда византійскую церковь и державу; съ своей стороны онъ не усомнился придать заимствованіямъ собственное воззрѣніе на христіанскіе догматы, и такимъ-то образомъ новозавѣтныя истины являются у Мухаммеда въ измѣненномъ видѣ. Прибавимъ къ этому еще и то, что безграмотный лжеучитель не могъ помнить въ-точности всего, что передавалось ему о христіанствѣ и другихъ религіяхъ.

Кромѣ этихъ трехъ исповѣданій, аравитянамъ было доступно и ученіе маговъ, и посему нѣкоторые слѣды его вліянія мы находимъ и въ Алкуранѣ. Такъ довольно-вѣроятнымъ представляется заимствованіе изъ зороастрова ученія вѣсовъ "везнъ" добрыхъ и злыхъ дѣлъ, моста раздѣленія "сиратъ", черноокихъ хурій, и самый Хизръ имѣетъ большую аналогію съ Недаромъ зендекихъ писателей; мусульманская формула: "во имя Бога всемилостиваго и премилосердаго", представляетъ явное сходство съ зороасгровымъ выраженіемъ: "во имя Бога премилосердаго и правосуднаго". Впрочемъ, ученіе Зороастра еще менѣе христіанскаго было допущено въ систему Алкурана, какъ языческое.

Наконецъ, кромѣ заимствованій изъ религій, проповѣдь Мухаммеда находилась еще подъ вліяніемъ арабскихъ нравовъ, такъ-какъ лжеучитель въ своей реформѣ имѣлъ въ виду преимущественно соотечественниковъ, ихъ страсти и обычаи. Въ силу политическаго снисхожденія онъ допустилъ, съ разными ограниченіями, обычай кровомщенія, изстари господствующій между бедуинами; усилилъ затворничество женскаго пола, которое у аравитянъ-идолопоклонниковъ простиралось только на дѣвицъ, и перенесъ въ свои уставы изъ бедуинскаго быта, вопреки возгласамъ большей-части стиховъ Алкурана и Суннъ объ уничиженіи женскаго пола, нѣкотораго рода уваженіе къ беззащитности и слабости женщины, развившееся на Западѣ, при столкновеніи христіанъ съ аравитянами, въ одну изъ доблестей рыцаря. Вообще, вчитываясь въ изученія Алкурана, чисто-арабскій духъ, духъ бедуина, какъ жителя пустыни изображаетъ самъ себя въ поэмахъ, предшествовавшихъ Мухаммеду.

"Если ты видишь меня (говоритъ главный стрѣлокъ племени Аздъ, Шанфара) безъ крова, безъ обуви, подъ жаркимъ солнцемъ, будто дочь песковъ, змѣю, то знай: я властитель терпѣнія, львиное сердце -- моя одежда, твердость духа -- обувь. По-временамъ я бѣденъ и снова богатѣю; но тотъ только и богатъ, кто не страшится ни разлуки, ни смерти. Въ холодную ночь, когда охотникъ сожигалъ свой лукъ и стрѣлы, чтобъ отогрѣться у скуднаго огня, я нерѣдко пробирался сквозь мракъ и дождь; мнѣ сопутствовали: голодъ, ненастье, ужасъ и трепетъ. Въ эту ночь я осиротилъ дѣтей, пустилъ женъ вдовицами, и воротился, какъ и пошелъ, а ночь была еще темнѣе.

"Отъ ранней зари я перебѣгаю равнины, какъ легкій волкъ; онъ споритъ съ вихремъ, стелется, прядаетъ по ущельямъ и, не находя добычи, громко зоветъ исхудалыхъ, старолицыхъ сверстниковъ: они несутся на знакомый кличъ, качаясь, будто жребійныя стрѣлы въ ручкахъ опытнаго метателя-игрока, будто вожаки пчелинаго роя, направляющіе полетъ къ высотамъ, гдѣ пчеловодъ разставилъ для нихъ шесты. Стеклись свирѣповидные, неприступные, съ оскаленною широкою пастью и челюстями, похожими на расщепленное дерево; завылъ одинъ, и пустыня огласилась воемъ, будто стономъ матери надъ свѣжей могилой; онъ смолкъ -- безпріютные молчатъ, внимаютъ его утѣшеніямъ и забываютъ общее горе. Раздаются ли вновь его жалобы -- цѣлая стая вторитъ ему, и опять прекращаетъ плачъ. Тамъ, гдѣ безсильны "жалобы, терпѣніе лучшее средство. Но вотъ онъ воротился, и всѣ кинулись за нимъ; они бѣгутъ, затаивъ въ себѣ нестерпимыя муки".

Другой поэтъ-бедуинъ, Имруль-Кайсъ, такъ горюетъ о возлюбленной:

"Остановитесь, любезные товарищи: поплачемъ въ память возлюбленной, въ воспоминаніе этого шатра, который былъ раскинутъ при подошвѣ песчанаго холма, между Зухулемъ и Хавмелемъ.

"Между Тузихомъ и Альмикратомъ дыханіе полуденнаго вѣтра и аквилона, поперемѣнно браздившихъ лицо песковъ, не изгладило еще слѣдовъ ея обиталища".

Престарѣлый Зогайръ, сынъ Абу-Сольмы, предлагаетъ слѣдующіе совѣты, извлеченные изъ жизненной опытности:

"Кто прожилъ восемьдесятъ лѣтъ, клянусь, соскучился; мнѣ уже извѣстно, что случилось нынѣ, вчера и прежде, лишь скрыто завтрашнее. Вижу: смерть, слѣпая верблюдица, кого ударитъ ногою, убиваетъ, на комъ сдѣлаетъ промахъ, тотъ живетъ и старѣется. Кто богатъ и не благодѣтельствуетъ избытками своему племени, безъ того обойдется оно и опозоритъ скупца. Честнаго не презираютъ; благочестивый въ сердцѣ не раскается. Кто боится стрѣлъ смерти, того онѣ настигнутъ, хотя бы онъ взошелъ по лѣстницѣ до небесъ. Благодѣтельствующій недостойному, вмѣсто хвалы, встрѣтитъ хулу и пожалѣетъ о томъ. Кто не въ силахъ отразить оружіемъ отъ собственнаго колодезя, погибнетъ самъ; кто не оскорбляетъ людей, будетъ оскорбленъ ими. Странникъ считаетъ и друга врагомъ; неуважающій себя не заслужитъ уваженія другихъ. Сколько бы ни старался человѣкъ таить свои наклонности, онѣ будутъ разгаданы людьми; сколько молчаливыхъ, которымъ ты дивишься, но только въ бесѣдѣ обнаруживаются достоинства и недостатки. Языкъ -- половина человѣка, другая половина его -- сердце, прочее только плоть и кровь. Мудрость не слѣдуетъ за безуміемъ старца; безразсудный юноша еще опомнится".

Съ цѣлію опредѣлить степень самостоятельности покой проповѣди и приготовить матеріалъ оцѣнки ея, указали мы похищенія, произведенныя исламомъ въ другихъ вѣрованіяхъ: пересмотрѣвъ догматы мусульманскаго ученія, мы находимъ въ немъ очень-мало новаго; разительнѣе другихъ по новизнѣ два предписанія -- вѣра въ откровеніе Мухаммеда и истребленіе немусульманъ огнемъ и мечомъ. Конечно, мы вмѣстѣ съ тѣмъ не имѣемъ ни малѣйшаго притязанія требовать отъ лжеучителя совершенно-новой религіи, тѣмъ болѣе, что подобная попытка для него, при существованіи ужь столь многихъ систематическихъ ученій въ Азіи, была бы чрезвычайно-трудна. Вслѣдствіе политическихъ соображеній, вынужденныхъ принятіемъ на себя мнимаго призванія, Мухаммедъ основываетъ свое ученіе на смѣси религій, господствующихъ въ Аравіи, и въ этомъ случаѣ, какъ лицо историческое, лжеучитель поступилъ очень-ловко; но онъ долженъ былъ впасть въ фанатизмъ, потому-что, заимствуя изъ каждой религіи только второстепенные догматы, онъ поражалъ въ то же время всѣ эти исповѣданія въ самое сердце, отвергая основный принципъ ученія. Такъ у Іудеевъ онъ отнялъ надежду на пришествіе Мессіи; у Христіанъ онъ отрицаетъ таинство искупленія и Божественность Спасителя вмѣстѣ съ любовью ко всему человѣческому роду. Производя слитіе разныхъ вѣрованій, Мухаммедъ не соглашаетъ ихъ, а просто ставитъ на мѣсто нихъ свое ученіе, болѣе-новое по отрицательнымъ, нежели по положительнымъ догматамъ, и, слѣдовательно, никакого примиренія религій здѣсь не было и быть не можетъ. Такъ представляемъ мы себѣ дѣло Мухаммеда со стороны сліянія разныхъ ученій, со стороны самостоятельности и заимствованій.

Переходя къ случайности многихъ догматовъ ислама, мы прежде всего обратимъ вниманіе на язву мусульманскаго быта -- на многоженство. Справедливо было замѣчено еще давно, что этотъ уставъ, можетъ-быть, и не вошелъ бы въ исламъ, еслибъ первая и во все время жизни своей бывшая единственной жена Мухаммеда, Хадиджа, пережила лжеучителя. Нѣкоторыя обстоятельства брачнаго союза и семейнаго уложенія получили мѣсто въ Алкуранѣ прямо лишь потому, что отъ соблазнительнаго примѣра не могъ воздержаться самъ лжеучитель: такъ Мухаммедъ разрѣшилъ бракъ съ разведенною женою пріемыша только потому, что самъ женился на Зеинабѣ, женѣ пріемыша своего Зейда, вопреки обычаю аравитянъ, у которыхъ усыновленныя дѣти считались собственными; такъ, по случаю нечаяннаго столкновенія Аиши, жены Мухаммеда съ Соффиномъ, лжеучитель, желавшій оправданія ея, установилъ, для признанія женщины прелюбодѣицей свидѣтельство четырехъ лицъ {Алкур. XXIV, 4.}. Запрещеніе вина, воспослѣдовавшее послѣ войны съ Бени-Назыръ, имѣло поводомъ, по всей вѣроятности, собственную опасность лжеучителя, во время пьянства его сподвижниковъ. Одинъ изъ самыхъ коренныхъ уставовъ ислама -- истребленіе немусульманъ, обязанъ происхожденіемъ упорному сопротивленію, которое встрѣтилъ Мухаммедъ при распространеніи своей проповѣди, и опасностямъ, которыя окружали новое ученіе. По случаю мира Худейбійскаго, лжеучитель издаетъ цѣлую главу (LX) о враждѣ съ немусульманами. Заимствованія изъ другихъ религій, выше нами указанныя, также имѣютъ большею-частью случайное происхожденіе. Вообще, изучая Алкуранъ въ связи съ біографіей Мухаммеда, мы увидимъ, что цѣлыя главы являются вслѣдствіе какого-нибудь событія съ самимъ проповѣдникомъ. Такъ мы находимъ въ Алкуранѣ стихи о походѣ противъ Бени-Назыръ {Алкур. LIX, 1 -- 16.}, цѣлую главу о лицемѣрахъ {Алкур. LXIII.}, направленную противъ Абдуллы, разсказъ объ осадѣ Медины куремшитами, и о войнѣ съ ними {Алкур. ХXXIII, 9 -- 26.}, нѣсколько стиховъ и названіе главы "Побѣда" о походѣ худейбійскомъ { Алкур. XLVIII, 1 -- 27.}, о битвѣ хонейнской {Алкур. IX, 23 -- 27.}, объ оставшихся дома во время похода табукскаго {Алкур. IX, 82-- 102. Почти вся эта глава написана по случаю разныхъ обстоятельствъ.}, гдѣ изложены и условія, при которыхъ возможно уклоненіе отъ войны за вѣру, а также представлены подраздѣленія арабовъ, и множество другихъ подобныхъ примѣровъ. Конечно, не было ничего удивительнаго въ томъ, что лжеучитель разрѣшалъ недоумѣнія своихъ послѣдователей по мѣрѣ, какъ происшествія представляли къ тому случаи, по эти рѣшенія имѣли бы лучшее значеніе только тогда, когда они не основывались бы на личныхъ отношеніяхъ Мухаммеда, чего мы, большею-частью, не находимъ въ приговорахъ Алкурана, и потому-то и считаемъ ихъ случайными. Вслѣдствіе разнообразія политики, которой слѣдовалъ Мухаммедъ, а также, прибавимъ не обинуясь, вслѣдствіе поверхностнаго взгляда на жизнь и недостаточнаго углубленія въ проповѣдуемое ученіе, основатель мусульманской религіи впадаетъ нерѣдко въ противорѣчія какъ въ Алкуранѣ, такъ и въ суннахъ {Въ одной суннѣ Мухаммедъ утверждаетъ: "молитва вѣрныхъ міромъ въ двадцать пять разъ цѣннѣе совершаемой дома или на площади", а въ другой читаемъ: "молитесь въ вашихъ домахъ: лучшая молитва человѣка есть молитва въ своемъ домѣ". Въ одномъ преданіи говорится: "отъ стихотворства приходитъ мудрость", а въ другомъ: "лучше каждому изъ васъ наполнить пустое брюхо вымемъ, чѣмъ пустую голову поэзіей".}; самые ревностные защитники Мухаммеда соглашаются въ этомъ. Назначивъ сначала для "Кибле" (мѣста обращенія лицомъ во время молитвы) Іерусалимъ, лжеучитель потомъ, когда возъимѣлъ болѣе надежды на языческихъ аравитянъ, нежели на христіанъ и евреевъ, установилъ для Кибле Мекку {Алкур. II, 109 и 139; III, 90.}. Въ то же время, когда онъ питалъ надежды на безпрекословное обращеніе христіанъ и евреевъ, Мухаммедъ произнесъ тотъ знаменитый стихъ, который многими европейцами ставится въ доказательство вѣротерпимости ислама, но который на дѣлѣ уничтоженъ послѣдующими возгласами: "Тѣ, которые вѣруютъ, іудеи, христіане и сабеи, кто вѣруетъ въ Бога и въ Послѣдній день, и творитъ добро, тѣ получатъ мзду отъ Господа ихъ, и нѣтъ имъ страха, и не будутъ они опечалены {Алкур. II, 59; V, 73.}. Изданный въ первыя времена пребыванія въ Мединѣ уставъ о наслѣдствѣ между "выходцами" и "пособниками", въ ущербъ кровнымъ родственникамъ {Алкур. VIII, 73.}, былъ позже отмѣненъ, когда они обжились въ Мединѣ и нашли средства существованія. Одинъ мусульманинъ достаточенъ для свидѣтельства во многихъ случаяхъ, гдѣ сначала требовались два свидѣтеля. Въ исторической части Алкурана разсказъ о рожденіи Спасителя въ III главѣ несходенъ съ разсказомъ XIX главы. О судномъ днѣ въ одномъ мѣстѣ Алкурана говорится {Алкур. XXXII, 4.}, что онъ продолжится тысячу лѣтъ, а въ другомъ {Алкур. LXX, 4.} назначено для него 50,000 лѣтъ. Даже относительно себя Мухаммедъ впадалъ въ самыя яркія противорѣчія. Такъ лжеучитель сначала разрѣшаетъ себѣ, отъ имени Бога, бракосочетаться со всѣми женщинами, какихъ ни пожелаетъ (даже безъ внесенія приданаго) {Алкур. XXXIII, 47--49.}, а потомъ не позволяетъ себѣ брать другихъ женъ, кромѣ тѣхъ, которыхъ уже имѣетъ {Первое постановленіе вышло, вѣроятно, въ началѣ проповѣди, когда Мухаммедъ былъ полонъ силъ, а послѣднее незадолго до смерти, когда страданія отъ яда поколебали здоровье лжеучителя. Толкователи Алкурана, желающіе всячески оправдать своего наставника, говорятъ, что запрещеніе предшествовало разрѣшенію, и приводятъ въ доказательство преданіе, будто бы Мухаммедъ умеръ обрученный.}. Сила противорѣчій въ Алкуранѣ, по сознанію даже энтузіастовъ мухаммедовой геніальности, была бъ еще значительнѣе, еслибъ Мухаммедъ при жизни своей не озаботился уничтоженіемъ многихъ отмѣненныхъ положеній, не приказалъ забыть ихъ тѣмъ, которые учили проповѣдь его на-память. Хотя мусульманскіе законники и оправдываютъ Мухаммеда, придавая его словамъ часто смыслъ, котораго они не имѣютъ, и утверждая, что двѣсти-двадцать-пять стиховъ Алкурана, содержащіе догматы или законы {При толкованіи Алкурана мусульманскіе законоучители принимаютъ во вниманіе: а) значеніе слова; b) опредѣленность или неопредѣленность словъ или выраженія; с) частность или общность приговора; d) извѣстность или неизвѣстность времени появленія двухъ, трехъ или болѣе одинаковыхъ или противоположныхъ приговоровъ и е) необходимость уничтоженія одного приговора другимъ.}, отмѣнены были впослѣдствіи {Отмѣненные стихи раздѣляются на три рода: а) у которыхъ и буква и смыслъ отмѣнены; b) у которыхъ отмѣнена буква, но существуетъ смыслъ и с) у которыхъ буква существуетъ, по отмѣненъ смыслъ.}, на основаніи другихъ мнимыхъ откровеній {"Взамѣнъ того, что мы уничтожаемъ изъ стиховъ, мы ниспошлемъ лучшіе или подобные." Алкур. II, 100; XVI, 104.}; хотя самъ лжеучитель отрицаетъ противорѣчія въ Алкуранѣ {"Еслибъ онъ (Алкуранъ) былъ не отъ Бога, то они (невѣрующіе) нашли бы въ немъ множество противорѣчій." Алкур. IV, 84.}, но тѣмъ не менѣе многочисленные и очень-ясные примѣры ничѣмъ-неизвинимыхъ противорѣчій показываютъ несостоятельность оправданій.

Такимъ-образомъ случайное происхожденіе многихъ мѣстъ Алкурана открываетъ легкій путь порицанію этой книги, и вмѣстѣ съ тѣмъ ослабляетъ убѣжденіе мусульманина, позволяетъ ему, несмотря на позднѣйшія схоластическія тонкости мусульманскихъ законниковъ, во зло употреблять тѣ положенія, которыя почему-либо разъ оказались непригодными и уничтожены.

Наконецъ, разсматривая религіозныя руководства мусульманина, мы, съ помощью историческаго изученія, открываемъ, что многія первоначальныя положенія Мухаммеда, имѣвшіе одинъ извѣстный смыслъ, впослѣдствіи, при введеніи схоластическихъ тонкостей, были измѣнены, или ложно истолкованы послѣдователями ислама, а также, при возникновеніи новыхъ вопросовъ, неразрѣшенныхъ въ Алкуранѣ, сдѣланы прибавленія. Основу мусульманскаго вѣроученія составляетъ "Алкуранъ" (чтеніе), раздѣленный на сто-четырнадцать главъ "сура" (рядъ), изъ которыхъ каждая имѣетъ неравное число стиховъ "аіетъ". Извѣстно, что Алкуранъ не былъ приведенъ въ порядокъ и изданъ при жизни лжеучителя; и такъ-какъ Халифъ Османъ, при которомъ состоялась послѣдняя редакція Алкурана, не могъ и не смѣлъ, подъ вліяніемъ пламеннаго фанатизма сподвижниковъ Мухаммеда, дозволить критикѣ коснуться основной книги ислама, то Алкуранъ явился съ безчисленными повтореніями одного и того же и безъ соблюденія историческаго порядка главъ и стиховъ, даже до-того, что главы, проповѣданныя въ Мединѣ, приписаны Меккѣ, и наоборотъ. Издатели Алкурана {Текстомъ Алкурана занимались четыре корректора.} не дерзали измѣнять въ немъ ничего и даже сохранили самыя противорѣчія; поэтому книгу лжеучителя должно судить не какъ отдѣланное окончательно произведеніе, хотя, съ другой стороны, большая часть Алкурана и была ужь въ спискахъ при жизни Мухаммеда (по мнѣнію мусульманъ, весь Алкуранъ), а остальное написано два года спустя послѣ смерти его. Исключить повторенія было бы нетрудно, но возстановить историческій порядокъ проповѣди Мухаммеда въ настоящее время почти-невозможно {Возстановленіе историческаго порядка главъ и стиховъ Алкурана см. въ Jahrbücher der Literatur LXIX, 70 -- 71, 82 -- 85.}; во всякомъ же случаѣ, при разсматриваніи догматовъ ислама, должно по возможности отличать старѣйшія положенія отъ позднѣйшихъ.

Второе основаніе мусульманскаго вѣрованія составляютъ "сунна" или "хадисы", преданія, оставшіяся отъ Мухаммеда и невошедшія въ Алкуранъ; они дополняютъ эту книгу и заключаютъ въ себѣ отдѣльныя статьи не только о томъ, что было изречено и дѣлаемо самимъ лжеучителемъ, но и о томъ, что онъ одобрилъ своимъ молчаніемъ и чего не останавливалъ въ дѣйствіяхъ другихъ. Собраніе этихъ преданій составляетъ у мусульманъ особенную науку "илыми-хадисъ", науку преданій {Лучшими книгами для преданій считаются у мусульманъ собранія Бохары, Малска, Абу-Дауда, Тармези, Ниссы, Муслима и Союти. Преданія дѣлятся на четыре рода: достовѣрныя (при жизни Мухаммеда), извѣстныя (по смерти его), единицы (отъ одного изъ сподвижниковъ) и посланническія (невосходящія непрерывно до Мухаммеда).} и донынѣ еще не вполнѣ извѣстную въ Европѣ {Mishkat-ool-Masabih, or a collection of the most authentic traditions, regarding the actions and sayings of Muhammed. Translated from the original Arabic by А. N. Matteus. Calcutta. 1809.}. Преданія страждутъ всѣми тѣми же недостатками и особенностями, которыя мы имѣли случай указать въ Алкуранѣ, и новыхъ важныхъ догматовъ въ себѣ не заключаютъ; преимущественно они представляютъ нравственныя правила для руководства человѣка, иногда доведенныя до забавной мелочности. Сохраненіемъ послѣднихъ до нашего времени Мусульмане обязаны ревности сподвижниковъ Мухаммеда.

Наконецъ, послѣдній источникъ мусульманскаго вѣроученія составляютъ рѣшенія позднѣйшихъ законниковъ, основанныя или на Алкуранѣ, или на преданіяхъ, и составляющія "иджма" соборы и "кіасъ" наведеніе. Мусульмане раздѣляютъ право на произнесеніе руководительныхъ приговоровъ ("идитихадъ" усильное стараніе) на три разряда: самостоятельность въ законоучрежденіи, самостоятельность въ школѣ и самостоятельность въ рѣшеніи случаевъ, необъясненныхъ въ системѣ законоучредителей, или, иначе, авторитетъ-абсолютный, авторитетъ относительный и авторитетъ спеціальный. Законовѣдцы первыхъ временъ ислама, особенно халифы, по требованію возникавшихъ новыхъ обстоятельствъ, не только дополняли ученія Мухаммеда своими приговорами, но даже иногда измѣняли существовавшія до нихъ правила {Напримѣръ, въ постановленіяхъ относительно молитвы, и проч.}. Кромѣ измѣненія и пополненія гражданскихъ и другихъ уставовъ, имѣющихъ практическое приложеніе, мы не должны еще забывать схоластическаго развитія догматовъ ислама подъ вліяніемъ греческой философіи: такимъ-образомъ предметъ позднѣйшихъ прибавленій составили пространныя разсужденія о существѣ и принадлежностяхъ Божества, о вѣчности Алкурана, о блаженствѣ праведниковъ, и проч. Хотя лжеучитель и изрекъ неоднократно въ своемъ Алкуранѣ, что эта книга заключаетъ въ себѣ все, необходимое для человѣка {"Мы ниспослали тебѣ сію книгу (Алкуранъ) для изъясненія всего". Алкур. XVI, 32. "Не существуетъ ни зерна въ мракахъ земли, ни свѣжаго, ни сухаго, о которомъ не было бы сказано въ несомнѣнной книгѣ". Алкур. VI, 39. "Мы ничего не пропустили въ этой книгѣ." Алкур. VI, 38.}, однако, разсмотрѣвъ ее, мы приходимъ къ очень-естественному заключенію, что новое ученіе ограничивается извѣстнымъ кругомъ -- бытомъ и потребностями тогдашнихъ аравитянъ, развитіе образованности которыхъ принадлежитъ уже позднѣйшимъ вѣкамъ ислама. И съ этой стороны мусульманское ученіе, какъ относительное, весьма заслуживаетъ порицанія.

Прежде, нежели мы приступимъ къ разсмотрѣнію догматовъ ислама въ полномъ его развитіи, на сколько эти догматы совмѣстны съ требованіями образованности, считаемъ нелишнимъ сказать нѣсколько словъ о знакомствѣ міра христіанскаго съ ученіемъ Мухаммеда.

Съ давнихъ поръ являются отвѣты на полемику, начатую мусульманскими законовѣдцами противъ христіанскаго ученія: еще императоръ Кантакузенъ воспользовался опроверженіемъ доминиканца Ричарда, посѣтившаго въ 1210 году Багдадъ для изученія ислама {Joannis Cantacuzeni Constantinopolitani contra Mahometicam fidem Christiana et orthodoxa assertatio. Basileæ. 1549.}. Андрей, первоначально мусульманскій законовѣдецъ, а потомъ христіанскій священникъ, писалъ противъ отринутаго имъ ученія {Johannes Andreas de confusione sectæ Mohametanæ. Итальян. 1540, латин. 1595 и 1656.}; испанскій грамматикъ Кленардъ изучалъ въ Фецѣ арабскій языкъ, чтобъ читать Алкуранъ {Clenardi epistola.}; кардиналъ Николай Куза {Cusani cribratio Alcorani.} и епископъ толедскій Родригъ {Roderici Toletani historia Arabum.} проповѣдывали въ своемъ отечествѣ противъ ислама. Въ XVI-мъ столѣтіи Меланхтонъ и Библіандеръ издали цѣлый фоліантъ въ опроверженіе Алкурана {Machometis saracen. princ... doctrina ipseque Alcoran quæ ante annos CCCC... Petrus Abbas Cluniacensis ex arab. lingua in lat. transfert curav. Ilacc omnia in un. vol. red. sunt op. et st. Th. Bibliandri. Basil. 1543. fol.-- Machumetis Alcoran, his adjunctæ sunt consultationes multorum, Arabum, Græcorum et Latinorum unacum doctrissimi viri Philippi Melancthonis præmonitione, opera ct studio Theodori Bibliandri. Tiguri. 1550.}; англичанинъ Робертъ Кетенъ {Alcorani epitome Roberto Ketoncnse Anglo interprеtе.}, нѣмцы Видманштетъ {Johannis Alberti Vuidemestadii notationcs falsarum opinionum Mahumetis. 1543.}, Гакспанъ {Fides et leges Mohammedis exhibitæ ex Alcorani manuscripto duplici, auctore Theodorico Hackspan. 1646.} и другіе {Matthiæ Fridereci Beckii specimen arabicum. August. Vindelic. 1677. -- Prima tredicim partium Alcorani Arabico-Latini. Amstolao. 1646.-- Der Türken Alcoran (Salomon Schweiggern). Nürnb. 1616.-- De Arabische Alcoran. Hamburg. 1641 и проч.} доставили Европѣ нѣкоторыя извлеченія изъ Алкурана, а итальянецъ Арравабене и французъ Дю-Ріе {L'Alcorano di Macometto (da Andrea Arrivabene). MDXLVII.-- L`Alcoran de Mahomet, Translaté d'Arabe en Franèois par le Sieur Du Rver. Paris. 1649. Кромѣ-того, въ разное время издано много сочиненій въ опроверженіе ислама. См. Bibliotheca orientals, par Zeuker, NoNo 1377, 1378, 1380, 1381, 1382, 1383, 1384, 1647, 1589, 1568, 1681. Neale, Mahommed syst. of Theol. contrast, with Christ. London. 1828.} -- полную проповѣдь Мухаммеда. Но настоящее знакомство съ мусульманскимъ вѣроученіемъ начинается со времени изданія арабскаго текста Алкурана Гинвельманомъ {Alcoranus s. lex Islamitica Mohammedis filii Abdallae pseudo proph. cd. Hinkelman. Hamburg. 1694. Въ началѣ XVI столѣтія въ маломъ числѣ экземпляровъ былъ напечатанъ Алкуранъ въ Венеціи.} и текста съ латинскимъ переводомъ, примѣчаніями и опроверженіями Маракчи {Alcorani textus universus. Auctore L. Maraccio. Patav. 1698 fol.}; съ того времени, труды знаменитыхъ оріенталистовъ Голія, Покака, Готтимгера, Реланда и другихъ дали возможность судить объ исламѣ болѣе-правильно. Еще въ XVIIІ-мъ столѣтіи вышло нѣсколько переводовъ Алкурана {Muhammedis Alcoranus... cura Rcineccii. 1721.-- Der Koran, von Boysen. Halle. 1773 и проч.}, между которыми первое мѣсто занимаютъ трудъ Саля {The Koran. By G. Sale. London. 1734.}, съ обширнымъ введеніемъ и примѣчаніями, и отчасти Савари {Le Coran, par М. Savary. Paris. 1783.}; въ нынѣшнемъ столѣтіи, явились переводы Валя {Der Koran, übers, von Dr. Wahl, Halle. 1828.}, Казимірскаго и Ульмана {Le Koran, traduction nouvelle, par Kasimirski Paris. 1840.}; кромѣ-того, Флюгелемъ изданъ арабскій текстъ Алкурана {Der Koran. Von Dr. L. Ullmann. Grefeld. 1840.} и указатель къ нему всѣхъ словъ {Corani texst. Arab. (G. Flьgel). Lip. 1834. Есть еще изданіе калькуттское и стереотипное Ределоба.}. Несмотря, однакожь, на такое обиліе переводовъ Алкурана, мы должны сознаться, что вѣрнаго перевода Алкурана до-сихъ-поръ въ европейской литературѣ не имѣется {Concordance Corani Arabicae (G. Flьgel). Lips. 1842. Есть еще указатель, изданный въ Калькуттѣ, 1811.}, потому-что подобный трудъ нелегокъ и требуетъ знакомства съ обширными и многочисленными сочиненіями мусульманскихъ толкователей этой книги {Русскіе переводы Алкурана сдѣланы съ французскихъ.-- Арабскій текстъ напечатанъ былъ сначала въ Петербургѣ (Al Koran arabica Petropoli. 1787, 1793 и 1796), а потомъ въ Казани около сорока разъ безъ примѣчаніи, а именно: въ 1803 (два раза), 1809, 1817, 1819, 1832, 1835, 1838, 1839, 1841 (два раза), 1842 (два раза), 1843, 1844 (три раза), 1845 (два раза), 1848, 1851 (четыре раза), 1852 (четыре раза), 1853 (четыре раза), и 1854 (одинъ разъ). Кромѣ-того, въ Казани напечатаны много разъ извлеченія изъ Алкурана.}.

Относительно же всего ученія ислама о вѣрѣ и установленіяхъ общественныхъ, мы имѣемъ капитальный трудъ Мураджи д'Осона {Арабскій текстъ одного изъ лучшихъ комментаторовъ, Бейзави Иддокъ Флейшеромъ: Beidhawii commкntarius in Coranum.}, составленный по суннитскому толку {Tableau général de l'Empire Ottoman. (7 томовъ).}.

Какъ импровизація, Алкуранъ носитъ на себѣ всѣ примѣты недодуманной мысли: порывистое выраженіе, неожиданные переходы, смѣшеніе повѣствованія съ моралью; частыя повторенія и, наконецъ, противорѣчія проходятъ черезъ всю книгу. Въ позднѣйшей обработкѣ ислама ученіе Мухаммеда является въ болѣе-систематическомъ изложеніи и требуетъ продолжительнаго изученія для-того, чтобъ быть вполнѣ обнятымъ. Не имѣя нимало притязанія на такое изученіе, мы хотимъ только указать тѣ характеристическія черты, которыя выпукло выдаются въ мусульманскомъ законоположеніи и которыя не могутъ выдержать безпристрастной критики. Надобно замѣтить, что мусульманскіе законовѣдцы, при развитіи системы вѣроученія, держались общаго духа мухаммедовой проповѣди и потому нерѣдко выбирали точками для отправленія не тѣ изреченія, которыя уничтожены позднѣйшими опредѣленіями лжеучителя, хотя они и болѣе удовлетворяютъ требованіямъ общечеловѣческой морали, но тѣ, которыя проникнуты пристрастнымъ духомъ проповѣди Мухаммеда. Такія положенія, при разсмотрѣніи мусульманскаго ученія, заслуживаютъ особеннаго вниманія, и въ числѣ ихъ-то мы считаемъ въ догматической части ислама ученіе о свободѣ воли человѣческой {Въ ссылкахъ на Алкуранъ мы слѣдовали, для удобства читателей, французскому переводу Казимірскаго, какъ болѣе доступному: онъ изданъ отдѣльною книгою и, кромѣ-того, помѣщенъ въ "Panthéon littéraire". Переводъ Казимірскаго даетъ только приблизительное понятіе о смыслѣ стиховъ Алкурана, потому-что онъ невѣренъ и, кромѣ-того, порядокъ стиховъ неточенъ.}, а въ моральной -- рѣзкое раздѣленіе мусульманъ отъ немусульманъ. Начнемъ съ догматической части ислама.

Эта часть состоитъ въ вѣрованіи въ единаго Бога {Вѣра въ единство "теухидъ" Бога выражается у мусульманина двумя свидѣтельствами "шехадетейнъ": Нѣтъ Божества, кромѣ единаго (истиннаго) Бога, и Мухаммедъ -- посланникъ Божій. Свойства "сифатъ" Бога суть существенныя "затіетъ": бытіе, безначальность, безконечность, единство, безподобность, самостоятельность; и положительныя: "субутіетъ": всесущность, всевѣдѣніе, всеслышаніе, всевидѣніе, воля, всемощность, слово и творческая сила.}, въ небесныхъ духовъ {Исламъ считаетъ четыре главные небесные духа: Джебраилъ, Микаилъ, Азраилъ и Перафилъ. Для посмертнаго допроса человѣка являются Мункиръ и Некиръ; за адомъ надзираетъ Табекъ, и проч. Демонологію открываетъ Полисъ, падшій при сотвореніи человѣка; у него считается пять сыновей: Селинуръ (вражда супруговъ), Дельханъ (завѣдывающій молитвою), Мерретъ (музыка и соблазнъ), Аванъ (духъ для властителей) и Ветинъ (грѣшникъ); кромѣ-того, для каждаго дурнаго случая есть особенный демонъ, напримѣръ, для питья -- Хеффисъ, для тюремнаго заключенія -- Лакусъ, для новостей -- Лакисъ и проч. Чистую степень духовъ занимаютъ Джины (Алкур. LXXII), исповѣдывающіе разныя религіи и идущія, какъ существа несовершенныя, не въ геену, но въ среднее состояніе "барзахъ". Въ этомъ ученіи, очевидно, довольно заимствованій изъ языческой религіи аравитянъ; но Алкуранъ прибавляетъ еще изъ другихъ исповѣданій вѣрованіе въ духовъ-хранителей (XIII, 12).}, въ ниспосланныя отъ Бога книги {По мусульманскому преданію, число ниспосланныхъ Богомъ книгъ "кутубъ" составляетъ сто-четыре, а именно: 10 черезъ Адама, 50 черезъ Сеѳа, 30 черезъ Идриса, 10 черезъ Ибрахима, "Тауратъ" черезъ Мусу, "Зубуръ" черезъ Дауда, "Инджиль" черезъ Ису и, наконецъ, Алкуранъ черезъ Мухаммеда.}, въ пророковъ {Исламъ считаетъ по одному преданію 240,000 пророковъ, а по другому 142,000, изъ которыхъ 313 были посланниками къ народамъ, а 6 -- вѣроучредителями "сахиб-эш-шаріатъ". Въ Алкуранѣ упомянуто 28 пророковъ, а именно: Адамъ, Сесъ, Идрисъ, Пухъ, Худъ, Салихъ, Ибрахимъ, Исмаилъ, Исхакъ, Іакубъ, Лутъ, Юсуфъ, Эюбъ, Юнусъ, Шуэйбъ, Зекеріе, Муса, Іосуа, Асмуиль, Даудъ, Сулейманъ, Зуль-Карнейнъ, Локманъ, Хизръ, Озейръ, Яхъя, Пса и Мухаммедъ. Ничѣмъ пеостанавливаемая фантазія лжеучителя не затруднилась въ число пророковъ поставить Александра-Великаго (Зуль-Карнейнъ) и мудреца Локмана; цѣлая XXI глава Алкурана носитъ названіе "Пророки". Исторія мусульманскихъ пророковъ изложена въ обширномъ видѣ въ сочиненіи "Кисае-уль-энбіа". Послѣ пророковъ мусульмане почитаютъ четырехъ первыхъ халифовъ, сподвижниковъ Мухаммеда (пехабъ), законовѣдцевъ (улема), спасшихся и падшихъ за вѣру (шухеда); впрочемъ, въ этомъ почитаніи первое и едва-ли но единственное мѣсто у суннитовъ занимаетъ Мухаммедъ, а у шіитовъ -- Али и его сыновья: по-крайней-мѣрѣ таково общественное выраженіе мусульманъ.}, въ судный день и въ предопредѣленія. Для насъ особенно важны изъ этихъ уставовъ ученіе о будущей жизни и ученіе о предопредѣленіи, хотя и другіе догматы представляютъ много поводовъ къ осужденію. Такъ изложеніе свойствъ Божіихъ, основанное большею-частью на выраженіяхъ нашего священнаго писанія, искажено въ Алкуранѣ прибавленіемъ полемическихъ выходокъ противъ христіанскаго таинства Троицы, котораго лжеучитель не разумѣлъ и принималъ за многобожіе, и притомъ деизмъ ислама не разъ представляетъ Божество слишкомъ-сенсуально {Алкур. II, 110; VI, 169; LII, 39 и друг.}; вообще же Господь ислама гнѣвенъ и суровъ {Впрочемъ, въ преданіяхъ мы находимъ слѣдующее выраженіе: "Когда Господъ закончилъ твореніе, Онъ написалъ въ своей книгѣ, которая на небесахъ: "Мой гнѣвъ перетягивается Моимъ милосердіемъ".}. Въ ученіе о духахъ, основанное на заимствованіяхъ и собственныхъ воззрѣніяхъ Мухаммеда, введена арабская демонологія. Въ догматѣ о ниспосланныхъ отъ Бога книгахъ довольноважно слѣдующее изреченіе самого Мухаммеда объ Алкуранѣ: "это Онъ (Богъ) ниспослалъ тебѣ (Мухаммеду) книгу (Алкуранъ); въ ней есть стихи, опредѣленно-поставленные, составляющіе мать (сущность) книги, и есть аллегорическіе {Алкур. III, 5.}". Такимъ опредѣленіемъ Мухаммедъ, желавшій оградить проповѣдь свою отъ упрековъ въ непослѣдовательности и противорѣчіяхъ, открылъ широкій путь произвольному толкованію своего ученія и схоластическимъ спорамъ {Въ Алкур. (XV, 9) говорится объ особенномъ попеченіи, которое имѣетъ Богъ о сохраненіи этой книги въ чистотѣ: не одобряется аллегорическое толкованіе (III, 5), а схоластическіе споры порицаются мусульманскими законовѣдцами.}; вмѣстѣ съ тѣмъ должно было поколебаться и самое убѣжденіе мусульманъ. Схоластическіе споры, неизвѣстные при началѣ ислама, породили потомъ множество мусульманскихъ сектъ, изъ которыхъ иныя дошли до непостижимой нелѣпости: исторія мусульманской Азіи наполнена кровавыми распрями сектаторовъ.

Гораздо-важнѣе догматъ о мздѣ въ будущей жизни. Мы нисколько не думаемъ ставить его въ заслугу лжеучителю, какъ это дѣлаютъ иные: и предшествовавшія Мухаммеду религіи, и общее вѣрованіе современниковъ его, и личное убѣжденіе человѣка, сколько-нибудь мыслящаго, должны были неизбѣжно поставить этотъ догматъ въ числѣ главныхъ новаго ученія. Ограниченный эклектикъ, Мухаммедъ представилъ положенія о мздѣ въ будущей жизни съ собственными сенсуальными прибавленіями и не уяснилъ достаточно вопроса, коснувшись, какъ это онъ дѣлалъ и въ другихъ случаяхъ своей проповѣди, только наружныхъ сторонъ его. Положимъ, что неизбѣжность мзды въ будущей жизни, излагаемая въ Алкуранѣ, можетъ служить двигателемъ къ развитію духовныхъ силъ человѣка въ этой жизни; положимъ, что блаженство праведныхъ въ будущей жизни состоитъ въ созерцаніи божества; по мы не можемъ забыть при семъ и того, что развитіе человѣка должно совершаться, по обѣщанному однимъ мусульманамъ блаженству, только въ видахъ мусульманскаго ученія; другими словами: при полномъ исполненіи условій, наложенныхъ религіею на истиннаго мусульманина, и слѣдовательно въ весьма-исключительномъ направленіи и кругу. Едва человѣкъ умираетъ, какъ ужь начинается для него покровительство или гоненіе ислама: душу умершаго мусульманина бережно беретъ духъ смерти, немусульманскую же онъ выпимаетъ безъ всякой осторожности {Алкур. LXXIX, 1 и 2.}; послѣ допроса, умершаго или услаждаютъ дуновеніемъ райскаго воздуха, если онъ мусульманинъ, или подвергаютъ истязаніямъ, если немусульманинъ {Алкур. VII, 52; XLVII и друг.}. Но преданію, сохранившемуся отъ лжеучителя, въ судный день всѣ люди будутъ раздѣлены на три разряда {О раздѣленіи на три разряда упоминается и въ Алкуранѣ (LVI, 7).}: на пѣшихъ, конныхъ и ниспростертыхъ ницъ: къ первому принадлежатъ мусульмане съ малымъ числомъ добрыхъ дѣлъ; ко второму мусульмане же съ большимъ запасомъ добрыхъ дѣлъ, а къ послѣднему, который имѣетъ свои девять подраздѣленій, относятся всѣ немусульмане безъ всякаго изъятія. Наконецъ исламъ положительно учить, что немусульмане никогда не выйдутъ изъ уготованнаго имъ адскаго мученія, между-тѣмъ, какъ мусульмане, по истеченіи извѣстнаго термина (по одному преданію, отъ 900 до 7,000 лѣтъ) будутъ изведены въ рай {Maracci, Alcoran. 837. Хотя Мухаммедъ прямо не высказалъ въ Алкуранѣ этого догмата, однако общее выраженіе его проповѣди, важность, приданная молитвѣ и джихаду (войнѣ за вѣру), заставили руководцевъ вывести такое положеніе для ислама. Въ мусульманскомъ катехизмѣ говорится: "если вѣрующій умретъ не раскаявшись въ большомъ грѣхѣ, Богъ можетъ позволить умереть ему въ помилованіи и простить его грі;хи; въ противномъ случаѣ Онъ предастъ его мученіямъ, соразмѣрно его грѣху, и потомъ возводитъ въ рай". Или: "Богъ не прощаетъ ни многобожія, ни невѣрія: Онъ прощаетъ, если восхощетъ, другіе грѣхи".}; кромѣ того, грѣшнымъ мусульманамъ еще и во время Послѣдняго Суда представляется нѣсколько льготъ, могущихъ облегчить тяжесть ихъ грѣховъ и допустить вшествіе въ рай. Духъ прозелитизма вполнѣ выразился въ этомъ опредѣленіи Послѣдняго Дня, а бедуинское происхожденіе описанія его проявляется въ странномъ выраженіи, будто бъ, при первомъ звукѣ страшной трубы, такой ужасъ овладѣетъ всѣми, что даже покинуты будутъ верблюдицы съ десятимѣсячными верблюжатами. Какое жалкое сравненіе для великаго дня! Неразумное первенство въ распредѣленіи мзды будущей жизни, по которому добрыя дѣла только увеличиваютъ въ соразмѣрности блаженство мусульманина въ раю, было бы очень-опасно само-по-себѣ, особенно у народа необразованнаго, еслибъ оно не ослаблялось другими изреченіями Алкурана и постоянною угрозою наказанія творящимъ зло, какъ въ ученіи самого ислама, такъ и въ наставленіяхъ имамовъ и муллъ. Тѣмъ неменѣе, развращенные умы, опираясь на этотъ догматъ ислама, нерѣдко позволяли и позволяютъ себѣ неслыханныя злодѣянія.

Вовторыхъ, описаніе уготованныхъ мусульманину наслажденій въ раю слишкомъ чувственно и почти совершенно лишено-духовнаго характера, вслѣдствіе чего все стараніе мусульманина и въ этой жизни должно быть обращено на земныя блага въ грубомъ ихъ пользованіи. Хотя Мухаммедъ въ Алкуранѣ и говоритъ о созерцаніи Божества праведниками въ будущей жизни, хотя мусульманскіе теологи (напримѣръ, Альгазали) поставляютъ созерцаніе Божества высшею степенью награды въ раю., однако основный характеръ мусульманскаго блаженства нисколько этимъ не измѣняется: изреченія Алкурана о созерцаніи Божества довольно-неопредѣленны {Алкур. XVIII, 10 и друг.}, такъ-что только произволъ позднѣйшихъ законовѣдцевъ придалъ имъ первостепенное значеніе, и притомъ всѣ низшіе разряды блаженства ограничиваются лишь чувственными наслажденіями. Не считаемъ приличнымъ, въ подтвержденіе нашихъ словъ, приводить здѣсь подлинныя изображенія мусульманскаго рая {Алкур. IV, 60; XLVII, 16--17; LVI, 12--37; 51--55; LXIX; LXXV; LXXVIII, 18--35. Въ преданіяхъ повторяются и пополняются подобныя описанія; напримѣръ, одна сунна говоритъ: "въ раю находится палатка изъ цѣльнаго перла, въ шестьдесятъ миль длиною; живущіе въ одномъ углу праведники, не видятъ живущихъ въ другомъ". Или слова Мухаммеда о томъ, что хуріи могутъ, по желанію мусульманина, рождать дѣтей, которыя достигаютъ совершеннаго возраста въ одинъ часъ.}: картина написана очень-грубыми красками. Великолѣпныя рощи съ павильйонами и фонтанами изъ драгоцѣнныхъ камней, роскошныя одежды, утонченныя яства, нѣжнѣйшіе плоды, усладительныя питья, въ томъ числѣ и вино, лишенное опьяняющаго свойства, верховыя разукрашенныя животныя, юная и красивая прислуга, черноокія хуріи и наконецъ вѣчный тридцатилѣтній возрастъ для пользованія всѣми этими благами -- вотъ что обѣщалъ въ будущей жизни своимъ послѣдователямъ Мухаммедъ. Длятого, чтобъ нѣсколько сгладить яркую краску земной похоти, мусульмане заимствуютъ христіанскія выраженія для представленія будущаго блаженства, и говорятъ, что мзда праведныхъ будетъ состоять изъ такихъ наслажденій, какихъ не видало око, не слыхало ухо и на сердце человѣку не приходило. Это хищеніе нисколько не умаляетъ сенсуализма съ его гибельными послѣдствіями, господствующаго какъ въ представленіи райскаго блаженства, такъ и въ общемъ выраженіи ислама.

Мусульманскимъ ученіемъ о свободѣ человѣческой воли мы займемся съ особенною подробностью, потому-что этотъ догматъ въ мусульманской религіи и исторіи является съ обширными послѣдствіями. Защитники Мухаммеда утверждаютъ, что суровое ученіе о фатализмѣ -- произведеніе политики, а не вѣры; что оно служитъ въ Алкуранѣ болѣе къ одолѣнію страха, къ укрѣпленію вѣры въ волю Божію, къ утѣшенію страждущихъ, къ воздержанію счастливцевъ, нежели къ ослабленію человѣческой дѣятельности, и въ подтвержденіе своего мнѣнія указываютъ на предписываемыя Алкураномъ попеченіе и осторожность, даже во время молитвы {Алкур. II, 132, 240; IV, 102--104.}, на ученіе Алкурана о непереходѣ первобытнаго грѣха на людей {Алкур. II, 35--36; VII, 10--23; XX, 114--123; XXXVIII, 71--84.} и о руководствѣ Богомъ избранныхъ. Длятого, чтобъ имѣть точное понятіе о мусульманскомъ догматѣ предопредѣленія, мы приведемъ подлинныя слова Алкурана:

"Не ты руководишь ихъ (беззаконниковъ), но Богъ руководитъ того, кого хощетъ {Алкур. II, 274.}".

"Они говорятъ: будетъ ли намъ что-нибудь отъ этого дѣла? Вѣщай: каждое дѣло отъ Бога. Они скрываютъ въ сердцахъ своихъ то, чего не обнаруживаютъ тебѣ (Мухаммеду). Они говорятъ: еслибъ намъ было что-нибудь отъ этого дѣла, то мы не были бы побиты. Вѣщай: еслибъ вы были въ домахъ своихъ, то и тогда пришли бы къ мѣсту гибели тѣ, которымъ написана смерть {Алкур. III, 148.}".

"Гдѣ бы вы ни были, смерть постигнетъ васъ, хотя бы вы были въ высочайшихъ башняхъ. Если что случается вамъ хорошее, вы говорите: это отъ Бога; если же случается вамъ дурное, вы говорите: это отъ тебя (отъ Мухаммеда). Вѣщай все отъ Бога... Что случается тебѣ хорошаго, то отъ Бога, а что случается дурнаго, то отъ тебя самого {Алкур. IV, 80--81.}".

"И не вы убиваете ихъ (невѣрующихъ), но Богъ убиваетъ ихъ; и не ты бросалъ (стрѣлу): когда ты бросалъ, но бросалъ Богъ {Алкур. VIII, 17.}".

"Если Богъ посѣтитъ тебя бѣдствіемъ, то никто, какъ Онъ, не освободитъ тебя отъ него: когда Онъ взыщетъ тебя благомъ, то никто не возможетъ удержать Его милости; онъ взыскиваетъ кого восхощетъ изъ рабовъ своихъ: Онъ милостивый и милосердый! Вѣщай: о люди! истина пришла къ вамъ отъ Господа вашего; кто руководствуется, тотъ руководствуется для себя самого; кто заблуждается, заблуждается на себя самого; я не замѣстникъ вашъ {Алкур. X, 107--168. Еще XVII, 6; XXVII, 94; XXXIX, 42.}".

"Вѣщай: Богъ оставляетъ кого восхощетъ и приводитъ къ себѣ того, кто обращается къ Нему {Алкур. XIII, 27. Еще VII, 28. О промыслѣ Божіемъ см. глав. LXVII.}".

"Если ты (Мухаммедъ) желаешь ихъ руководства, то Богъ не руководитъ тѣхъ, кто заблудился, и нѣтъ имъ помощи {Алкур. XVI, 39.}".

"Богъ не руководитъ племя невѣрныхъ {Алкур. XVI, 110. Срави. XXXIX, 58; XLI, 16--17; XLVII, 18; LXI, 7.}".

"На Богѣ направленіе истиннаго пути: есть уклоняющіеся отъ него. Еслибъ Онъ хотѣлъ, Онъ руководилъ бы васъ всѣхъ" {Алкур. XVI, 9.}.

"Вѣщай: истина отъ вашего Господа; кто хощетъ -- вѣруетъ, кто не хощетъ -- отрицается" {Алкур. XVIII, 28.}.

"Не поражаетъ бѣдитвіе ни землю, ни васъ самихъ, какъ только го, что въ книгѣ прежде сотворенія ихъ" {Алкур. LVII, 22.}.

"Не приключается несчастія безъ воли Божіей: кто вѣруетъ въ Бога, сердце его руководится Богомъ" {Алкур. LXIV, 11. Еще XLII, 29.}.

Прибавимъ къ этому слѣдующія преданія:

"Кому Богъ желаетъ благаго, того наставляетъ въ вѣрѣ; знаніе пріобрѣтается наставленіемъ" {Подобныхъ преданій много.}.

"Каждый изъ васъ остается во чревѣ матери сорокъ дней... Тогда посылаетъ Богъ Ангела съ четырьмя словами: сей пишетъ дѣянія рождающагося, опредѣляетъ ему пропитаніе и назначаетъ ему счастливый или несчастный жребій... Если онъ дѣлаетъ добро, то идетъ въ рай... если дѣлаетъ зло, то идетъ въ адъ."

"Моровая язва -- гнѣвное ниспосланіе на дѣтей израиля и на другіе народы еще до васъ. Если вы услышите, что она свирѣпствуетъ въ какой-нибудь землѣ, то не идите туда; если же она находится въ странѣ, которую вы обитаете, то не выходите, чтобъ убѣжать отъ нея."

"Моровая язва -- наказаніе, которое Богъ посылаетъ кому хочетъ. Если кого-либо изъ рабовъ Божіихъ окружитъ язва, то да остается онъ въ мѣстѣ, въ которомъ находится, ибо онъ знаетъ, что ему не можетъ приключиться ничего, что не было бы опредѣлено отъ вѣчности, и если нападетъ на него язва, то его ожидаетъ жребій свидѣтеля за вѣру" {Въ преданіяхъ и у мусульманскихъ законниковъ есть еще о свободѣ воли и другія замѣчанія второстепеннаго значенія.}.

Но самое важное и самое ясное преданіе:

"Блаженному счастье въ чревѣ матери; нечестивому несчастье во чревѣ матери."

Изъ приведенныхъ нами стиховъ Алкорана видно, что Мухаммедъ не далъ себѣ труда уяснить отношенія между божественнымъ промысломъ и человѣческою свободою и запутался въ вопросѣ о происхожденіи зла. Опасаясь, съ одной стороны, дуализма маговъ, а съ другой, не признавая происхожденія зла отъ Божества {Въ молитвахъ мусульманскихъ также говорится: "мы признаемъ, что всякое благо отъ Тебя... Спаси насъ отъ зла, приключающагося волею Твоею."}, лжеучитель оставилъ многое угадывать въ томъ, чего онъ какъ-будто побоялся коснуться; безсвязность импровизаціи позволила ему обойдти связи, которыми соединяются понятія о предопредѣленіи и свободной волѣ, и такимъ-образомъ полное и точное развитіе догмата Фатализма онъ предоставилъ своимъ толкователямъ. Изъ словъ Алкурана выходитъ несомнѣнная истина, что безъ воли Божіей ничто и нигдѣ не случается; но о волѣ человѣческой понятія Мухаммеда смутны: то онъ приписываетъ все Богу, то исключаетъ дурное и относитъ его къ человѣческому произволу; то одни мусульмане находятся подъ руководствомъ Божіимъ, то и мусульмане и немусульмане равно подчинены руководству воли Божіей; если съ одной стороны свобода воли человѣческой выражена ясно, то съ другой -- участію промысла приписано столько, что человѣкъ является несвободнымъ. Такое колебаніе, въ сущности весьма-свойственное всей проповѣди Мухаммеда, тѣмъ неявнѣе не могло остаться безъ гибельныхъ послѣдствій; въ книгѣ его важный догматъ промысла не выраженъ однажды навсегда и съ такою ясностью, чтобъ нельзя было выводить изъ него противорѣчивыхъ постановленій. И дѣйствительно, мусульманскіе теологи, откинувъ болѣе-разумныя мѣста Алкурана, обратились преимущественно къ суннамъ и на нихъ основали слѣдующее ученіе о предопредѣленіи, въ которомъ, если Мухаммедъ и неповиненъ непосредственно, то не можетъ быть устраненъ отъ посредственнаго участія, потому-что далъ возможность неточностью и разнорѣчіемъ своей проповѣди окончательно основаться Фатализму въ исламѣ.

"Кадръ, такдиръ" предопредѣленіе Божественнаго промысла безотмѣнно назначаетъ цѣлую судьбу "насабъ" человѣка и даже его моральное состояніе, доброе -- своимъ руковожденіемъ "хидаеть", довольствомъ "ризаедъ" и повелѣніемъ "эмръ", а злое -- заблужденіемъ "иджляль", отвращеніемъ "багзъ" и запрещеніемъ "нахи". Далѣе: но первому положенію предопредѣленіе имѣетъ силу только надъ духомъ, но не имѣетъ никакого отношенія ни къ гражданскому, ни къ физическому состоянію человѣка, который воленъ въ своихъ общественныхъ поступкахъ; по второму положенію предопредѣленіе простирается не на весь человѣческій родъ, а только на часть его, а именно: на блаженныхъ "саидъ", имѣющихъ вѣру безъ другихъ заслугъ, и на отверженцевъ "шеки", которые не знаютъ истинной вѣры. Ни на добродѣтельныхъ "салихъ", которые исполняютъ уставы ислама, ни на порочныхъ "фасикъ", которые нарушаютъ постановленія религіи, предопредѣленіе не простирается.

Таково мнѣніе мусульманскихъ законниковъ, опирающееся на авторитетъ первыхъ имамовъ.

Въ этомъ позднѣйшемъ развитіи ученія о фатализмѣ, принимая его такъ, какъ оно проповѣдуется законовѣдцами, много дурныхъ сторонъ. Вопервыхъ, предопредѣленіе простирается на духовное существо человѣка, а не на тѣлесное: поэтому силы духа, находясь подъ вліяніемъ Фатализма, развиваются неудовлетворительно, теряютъ самостоятельность, исчезаетъ стремленіе къ совершенствованію себя. Съ другой стороны фатализмъ, роняя душевныя силы, внушаетъ иногда человѣку отчаянную рѣшимость, производящую подвиги; по начало, изъ котораго проистекаютъ такія дѣянія, нисколько не нравственное, совершенно-уничтожаетъ цѣну героизма. Вовторыхъ, несмотря на ясныя положенія законниковъ, ограничивающія силу предназначенія, мнѣніе народное, однажды пущенное по этому опасному скату, далеко опережаетъ распоряженія толкователей, и догматъ предопредѣленія распространяется даже на частныя и общественныя дѣйствія человѣка, какъ-бы затрудняясь отдѣлить моральныя стремленія отъ физическихъ дѣйствій, что весьма-естественно. Мусульмане, особливо Османлу, мало допускаютъ участіе воли человѣка въ дѣлахъ, которыхъ исходъ или отдаленъ, или неизвѣстенъ; главную роль играетъ предназначеніе: выраженіе "кисметъ", судьба, не сходитъ съ устъ Осмаилу и служитъ утѣшеніемъ во всѣхъ несчастныхъ случаяхъ; вопреки приведеннымъ выше стихамъ Алкурана, турокъ всякое свое бѣдствіе взваливаетъ не на собственное неблагоразуміе, но на такдиръ. Цѣлая нація, въ надеждѣ на Фатализмъ, можетъ предаваться убійственной летаргіи, приписывая все верховной волѣ вѣчнаго, невидимой рукѣ судьбы, управляющей и дѣлами въ жизни человѣка и событіями въ жизни цѣлаго народа. Неудачи въ государственныхъ дѣлахъ и маленькія непріятности въ частной жизни равно объясняются предопредѣленіемъ, для котораго существуютъ на небесахъ особенныя доски. Если у мусульманина сгоритъ все имущество, или погибнетъ въ морѣ, или растаетъ въ неудачныхъ предпріятіяхъ, у него всегда готова ссылка на написанное отъ вѣка; даже убійца -- исполнитель законовъ такдира. Противиться чумѣ, значитъ нарушать законы предопредѣленія: этимъ мусульмане доводятъ до крайнихъ предѣловъ смыслъ самаго названія своей религіи "исламъ", что значитъ "преданіе себя Богу".

Ученіе о Фатализмѣ равно принято всѣми мусульманами, за исключеніемъ нѣкоторыхъ сектъ, и притомъ принято безъ всякаго смысла, какъ многія положенія ислама: мусульманинъ, будетъ ли то персіянинъ или турокъ, не отдаетъ себѣ отчета въ предопредѣленіи, а довольствуется простымъ принятіемъ его; о климатическихъ условіяхъ не можетъ быть рѣчи уже и потому, что немусульманскія племена, при тѣхъ же положеніяхъ, не предаются безусловно такдиру.

Аіы не будемъ долго останавливаться на обрядовой части мусульманскаго ученія, какъ мало входящей въ кругъ нашего воззрѣнія: признаемъ прежде всего, что исламъ, хотя и является въ этой части съ обычнымъ, чисто-реальнымъ направленіемъ, потому-что большая часть обрядовъ его отличается простотою, однако здѣсь простота доведена до того, что не имѣетъ никакого символическаго значенія, даже иногда не имѣетъ никакого смысла, кромѣ историческаго воспоминанія, основаннаго на арабскомъ повѣрьи, безъ всякаго объясненія. Что такое, напримѣръ, прообразуетъ закланіе агнца въ праздникъ Курбана? Къ-чему кровавыя жертвы {Алкур. XXII, 37.}, а также и языческіе обряды при пелеринажѣ меккскомъ? Восхваляемый деизмъ не имѣетъ на это отвѣтовъ, а довольствуется лишь требованіемъ безусловнаго исполненія обрядовъ безъ цѣли и смысла. Лжеучитель избѣгалъ всякаго идеализированія и символизма, и потому впалъ въ крайность другаго рода, которую послѣдующіе законники только увеличили мелочными и длинными объясненіями условій очищенія, молитвы и поста, развитыхъ и въ мусульманскихъ духовныхъ руководствахъ.

Изъ обрядовъ мусульманской религіи, омовенія предписаны основателемъ ислама до излишества {О вы, вѣрующіе! когда приступаете къ молитвѣ, мойте лицо ваше и руки ваши до локтей, вытирайте голову и ноги ваши до подошвы. Алкур. V, 8--9.}. При чувственномъ образѣ жизни Мухаммеда, частыя омовенія были ему необходимы, и притомъ климатъ Аравіи въ долинахъ требуетъ, для сохраненія здоровья, тѣлесной чистоты {Омовенія имѣютъ начало и въ языческой вѣрѣ аравитянъ и въ іудейской.}. Если этотъ уставъ имѣетъ свои выгоды, если онъ заставляетъ муслима заботиться о чистотѣ во время молитвы, то, съ другой стороны, мусульманская чистоплотность имѣетъ ограниченное направленіе и нисколько не заботится объ истинномъ, раціональномъ значеніи этого слова: омывая нѣкоторыя части тѣла, мусульманинъ мало или по-крайней-мѣрѣ не въ такой степени заботится о чистотѣ бѣлья или одежды, объ опрятности помѣщенія и проч., хотя незатѣйливыя условія мусульманскаго комфорта представляютъ къ тому большое удобство. Въ этомъ отношеніи Востокъ совершенно расходится съ Западомъ; хотя у мусульманъ существуютъ свои моды, подверженныя также перемѣнамъ, по и при большой роскоши все же нѣтъ истинной идеи объ опрятности, не говоря ужъ о томъ, что мусульманское правило чистоплотности, во мнѣніи большей части мусульманъ, несвязано символически съ чистотою душевною, а стоитъ отдѣльнымъ религіознымъ фактомъ. При-всемъ-томъ, нельзя отрицать благодѣтельнаго вліянія опрятности, предписываемой исламомъ: сохраненіе здоровья, поддерживаемое такого рода жизнью {У нашихъ татаръ замѣчается отсутствіе геморроидальныхъ припадковъ.}, достаточно доказываетъ пользу подобнаго учрежденія.

Къ-сожалѣнію, нельзя того же сказать о постѣ мусульманскомъ {О вы, вѣрующіе! постъ предписанъ вамъ также, какъ онъ былъ предписанъ бывшимъ прежде васъ... Мѣсяцъ Рамазанъ, въ который ниспосланъ Алкуранъ, назначается вамъ для поста. Алкур. II, 179--184.}. Какое укрощеніе страстей, какое возношеніе души къ Богу можетъ быть въ Рамазанѣ? Человѣкъ воздерживается днемъ до истощенія силъ тѣлесныхъ длятого, чтобъ ночью предаться въ избыткѣ удовлетворенію физическихъ потребностей? Притомъ Рамазанъ переходитъ въ различныя времена года, отъ луннаго счисленія мусульманъ, и въ лѣтнюю пору, въ жаркомъ климатѣ, нестерпимъ, особливо для низшаго класса. Мусульманскія повѣрья о постѣ доходятъ до крайности: даже открытіе рта для разговора считается предосудительнымъ, потому-что въ человѣка можетъ войдти много воздуху {Это повѣрье источникомъ имѣетъ Алкур. XIX, 27.}. Послѣ этого человѣку нечего ожидать отъ подобнаго учрежденія, которое мусульмане, согласно самому строгому наказу Мухаммеда, исполняютъ съ жаромъ и усердіемъ, несмотря ни на какія трудности. Въ гигіеническомъ отношеніи мусульманскій постъ также неодобрителенъ.

Обряды, наблюдаемые мусульманами при богослуженіи {Алкур. XVII, 80--81; IV, 46.}, очень-просты, немногосложны, нисколько неторжественны и дѣйствуютъ на посторонняго человѣка только благоговѣніемъ мусслимовъ во время молитвы: это благоговѣніе простирается и на самое мѣсто ея. Но мы не можемъ прейдти молчаніемъ той неизмѣримости, въ которую вдался лжеучитель при предписаніи молитвы своимъ послѣдователямъ: въ преданіяхъ онъ часто говоритъ о молитвѣ, какъ о первенствующемъ актѣ {На основаніи этихъ преданій является молитва "удивительная по испрошенію прощенія", за ежедневное чтеніе которой одинъ нечестивецъ и развратникъ будто бы удостоился рая.} и предаетъ забвенію добрыя дѣла; напримѣръ: "Кто молится вмѣсто утренняго и вечерняго сна, тотъ внидетъ въ рай".-- "Въ пятницу есть одинъ часъ, въ который пріемлется молитва вѣрующаго такъ, что Богъ даруетъ ему все просимое".-- "Кто скажетъ въ день слово молитвы сто разъ, заслуга того равняется освобожденію десяти невольниковъ; сто добрыхъ дѣлъ ему вписываются и сто дурныхъ вычеркиваются". Впрочемъ, о преувеличенномъ значенія молитвы, котораго Мухаммедъ, при заботѣ о принятіи новаго ученія упорствующими аравитянами, не могъ избѣгнуть, мы будемъ имѣть случай еще говорить ниже, а здѣсь замѣтимъ, что мусульманская молитва вѣрно сохраняетъ общій характеръ ислама -- исключительности, и даже въ ней проглядываетъ по-временамъ непростительный эгоизмъ.

Обрѣзаніе является въ исламѣ безцѣльнымъ дѣйствіемъ, даже безъ гигіеническаго смысла, потому-что нимало не спасаетъ отъ болѣзней, особенно свирѣпствующихъ въ Египтѣ.

Обрядъ погребенія, нисколько неторжественный, выражающій особенное пренебреженіе къ персти, несогласенъ съ требованіями медицинскими, потому-что совершается тотчасъ послѣ смерти мусульманина и предписываетъ всѣмъ присутствующимъ быстрое удаленіе отъ могилы, несмотря ни на какіе случаи. Нѣтъ сомнѣнія, что эти условія, введенныя единственно по требованіямъ климатическимъ колыбели ислама, и по суевѣрію, бываютъ иногда причиною самыхъ горестныхъ происшествій. Какъ жестока та религія, которая не боится погребать своихъ послѣдователей живыми, и какъ суровъ тотъ законоуставникъ, который восклицалъ: "Хвала Богу за погребеніе нашихъ дочерей!" Здѣсь въ исламѣ примѣчается еще одинъ весьма-печальный принципъ: умершій мусульманинъ, каковы бы ни были его заслуги, уже навсегда-вычеркнутый изъ списковъ общества членъ; по предписанію преданія, трауръ позволяется вдовѣ не больше, какъ на три дня. Только живое привлекаетъ на себя вниманіе живущихъ; что отжило, то и исчезло навсегда. Никакія заслуги не вызываютъ памятниковъ, потому-что статуи и портреты дѣло запрещенное; равнодушіе къ памяти умершихъ, уклоненіе отъ разговора о нихъ, общее мусульманскимъ націямъ, объясняетъ и равнодушіе ихъ къ собственной исторіи, особенно замѣтное въ новѣйшее время.

Стремленіе къ централизаціи, къ сглаженію всѣхъ особенностей, непреднамѣренно выразилось у Мухаммеда въ предписаніи меккскаго пелеринажа {"Для Бога людямъ пелеринажъ къ дому (меккскому), кто въ-состояніи идти по этой дорогѣ, а кто не вѣруетъ, Богъ не нуждается въ людяхъ". (Алкур. Ш, 91--92).-- "Кто умираетъ, не совершивъ пелеринажа, можетъ умереть, если хочетъ, евреемъ или христіаниномъ." (Предан.) -- Еще Алкур. II. 185; 192--196; XXII.} мы не имѣемъ никакого основанія думать, что это положеніе въ умѣ лжеучителя имѣло глубокій политическій смыслъ. И самъ онъ исполнилъ его потому, что оно составляло несокрушимый предметъ убѣжденія аравитянъ {Мухаммедъ сначала противился меккскому пелеринажу. См. Алкур. II, 153.}, а частью и потому, что надобно же было чѣмъ-нибудь наполнить вѣроученіе. Какъ бы то ни было, но мы не можемъ отрицать вліянія меккскаго пелеринажа на единство мусульманской націи, на размѣнъ идей и произведеніи между самыми отдаленными племенами, на развитіе общежитія и общительности; и, конечно, не будь меккскій пелеринажъ достояніемъ только однихъ мусульманъ, обширныя послѣдствія этого религіознаго обряда въ политическомъ бытѣ мусульманскихъ націй были бы еще важнѣе. Но мы не уклонимся высказать и здѣсь неизбѣжной во всякомъ случаѣ и печальной стороны пелеринажа: вмѣсто развитія безусловной общительности, мусульманскіе фанатики находятъ себѣ въ Меккѣ новую пищу для исключительнаго существованія, замкнутаго лишь въ ограниченномъ мусульманскомъ мірѣ. Удивительно еще, какимъ-образомъ европейская предпріимчивость до-сихъ-поръ не разбила, во время самаго пелеринажа, палатокъ съ своими товарами на холмахъ, окружающихъ Мекку, несмотря на явное запрещеніе лжеучителя допускать невѣрующаго на священную землю Мекки. Какъ-будто нельзя обойдти и этого устава ислама, когда ужь столько постановленій его сокрушено, въ силу непреодолимыхъ требованій реформы въ смыслѣ здраваго понятія и образованности!...

Праздниковъ у мусульманъ немного; значенія они не имѣютъ и только въ семь изъ нихъ прекращаются занятія. Вообще вся обрядная часть ислама не осмыслена, ногому-что наполнена случайными заимствованіями, по невозможности устранить господствовавшія въ Аравіи убѣжденія.

Мухаммедъ, вѣрный своему изреченію, что въ Алкуранѣ заключается все нужное для человѣка, включилъ, сверхъ религіозныхъ догматовъ и обрядовъ, въ свою "книгу" правила для моральнаго руководства человѣка въ-отношеніи къ Богу, въ-отношеніи къ самому себѣ и въ-отношеніи къ другимъ людямъ, какъ семьянина и какъ члена государства.

Изъ обязанностей, наложенныхъ исламомъ на человѣка въ-отношеніи къ Богу, мы обратимъ вниманіе на ученіе о покаяніи {Алкур. II, 35; 111, 129--130, IV, 21.}. По постановленіямъ Алкурана, согрѣшившій неумышленно долженъ приносить Богу раскаяніе: но этотъ актъ совершается втайнѣ, безъ всякаго обнаруженія. Предоставленіе такого важнаго дѣла внутреннему произволу мусульманина несовмѣстно съ положеніемъ о погрѣшимости человѣка, и самая степень раскаянія въ мусульманскомъ ученіи выражена неясно; вмѣстѣ съ тѣмъ, однако, прощеніе Бога не обѣщано навѣрное раскаявшимся {Алкур. LVI, 8. Въ другомъ мѣстѣ Мухаммедъ утверждаетъ (Алкур. XLVIII, 29), что прощеніе Бога обѣщано вѣрующимъ и дѣлающимъ добро. Припомнимъ еще приведенное выше преданіе о милосердіи Божіемъ.}. Кромѣ раскаянія и молитвы, искупленіе грѣховъ производится раздачею милостыни {Узаконенная милостыня раздѣляется на "зекатъ" десятину съ скота, земныхъ произведеній, денегъ и торговыхъ оборотовъ, и "зекатъ-эль-фитретъ" въ концѣ Рамазана, около 5 1/3 фунта съѣстныхъ припасовъ съ каждаго мусульманина. Сверхъ узаконенная милостыня, называемая "садака", не ограничивается. Въ Алкуранѣ (II, 373) тайная милостыня предпочитается всенародной, милостыня безъ упрековъ (II, 266), а въ преданіяхъ помѣщено приведенное выше евангельское изреченіе о милостынѣ. Въ мусульманскомъ ученіи милостыня стоитъ въ догматическомъ отдѣлѣ.}, освобожденіемъ невольниковъ и вообще проявленіемъ благотворительности. Конечно, противъ подобныхъ установленій нечего было бы и возражать, еслибъ, въ-отношеніи къ милостынѣ, Мухаммедъ, какъ и въ молитвѣ, не переступилъ предѣловъ справедливой оцѣнки каждой добродѣтели и не поставилъ милостыни очень-высоко, смѣшавъ актъ выраженія любви съ самою любовью и придавъ милостынѣ чуть не всеискупающую заслугу {Алкур. II, 172; XXIII, 4; LXX, 24--25 и проч. Въ преданіяхъ мы читаемъ: "Каждый мусульманинъ подаётъ милостыню. Если онъ не имѣетъ ея? спрашиваютъ.-- Такъ пусть онъ работаетъ руками: это принесетъ пользу его душѣ.-- А если онъ не можетъ работать?-- Пусть увѣщеваетъ къ доброму.-- А если и этого не можетъ?-- Пусть отклоняетъ отъ зла, и это замѣнитъ ему милостыню." Есть и еще другое подобное преданіе.}, а между-тѣмъ въ опредѣленіи величины милостыни Алкуранъ очень-скупъ {"Давайте вашъ избытокъ". Алкур. II, 217.}.

Обязанности къ самому себѣ въ исламѣ, немногосложны, и соблюденіе ихъ не представляетъ особенной трудности {Эти обязанности: нерасточительпость (Алкур. II, 184), воздержность въ пищѣ и питьѣ (Алкур. VII, 23), не желать смерти (никто изъ васъ да не желаетъ смерти. Предан.), не убивать себя (Алкур. IV, 33. Кто убьетъ себя булатомъ, или низвергшись съ скалы, или отравившись, тотъ будетъ горѣть въ вѣчномъ огнѣ. Предан.), не уродовать себя, и проч.}.

Обязанности, полагаемыя исламомъ на человѣка въ-отношеніи къ другимъ, очень-многочисленны {Обязанности въ-отношеніи къ другимъ предписываютъ: а) незлорѣчіе (Алкур. CIV, 1); b) благотворительность; с) вѣрное храненіе ввѣреннаго залога (Алкур. LXX, 32); d) справедливость (Алкур. V, 11); е) снискиваніе только законной прибыли; f) призрѣніе и сохраненіе неприкосновеннымъ имѣнія сиротъ (Алкур. II, 218); g) воздержаніе отъ гордости; h) воздержаніе отъ жестокости и притѣсненій; і) удаленіе отъ лжесвидѣтельства (Алкур. LXX, 33; IV; 134); k) за сдѣланныя благодѣянія не требовать награды; l) не оскорблять мусульманъ; m) не завидовать; n) благопристойность въ одеждѣ, особливо женщинъ, которыя не должны безобразить себя печалью и украшать искусственно; о) храненіе цѣломудрія; р) скромность (Алкур. XXV, 64); q) снисходительность; r) искренность; s) честность; t) миролюбіе (Алкур. XLIX, 9); u) вѣжливость (Алкур. XXIV, 61; IV, 88); v) не насмѣхаться (Алкур. XLIX, II); w) не скупиться (Алкур. CIV, 2); x) не суетничать; y) не быть недовѣрчивымъ; z) не быть подозрительнымъ; aa) Не клеветать Алкур. CIV, 1); bb) не гнѣваться (Алкур. III, 28); сс) исполненіе данной клятвы (Алкур. V, 91; ср. II, 225); dd) не быть легкомысленнымъ (Алкур. XLIX, 6); ее) гостепріимство, составляющее одну изъ первыхъ добродѣтелей бедуина; ff) не смотрѣть на мусульманокъ (Предан.); gg) слушаться старшихъ (три величайшіе грѣха: ставить съ Господомъ наравнѣ кого-нибудь, не исполнять обязанностей къ старшимъ и клеветать. Предан.); hh) уважать лучшихъ (вставайте предъ лучшими васъ, какъ предъ вашими господами. Предан.); іі) признавать власть имама; kk) наблюдать общественный порядокъ, и проч.} и заслуживаютъ особеннаго разсмотрѣнія, потому-что здѣсь кроется самая пагубная сторона мухаммедовой проповѣди.

Точку отправленія въ мусульманскомъ ученія о морали составляетъ раздѣленіе всего человѣчества на двѣ категоріи: на мусульманъ, привилегированныхъ людей, и немусульманъ, обреченныхъ истребленію, или, какъ выражаются мусульманскіе законовѣдцы, на міръ, преданіе себя Богу "дар-уль-исламъ" и міръ вражды "дар-уль-харбъ". Далѣе, общая идея морали налагаетъ на мусульманина исполненіе разныхъ добродѣтелей только въ-отношеніи къ мусульманину же: въ-отношеніи къ немусульманамъ, послѣдователи ислама обязываются ненавистью и отреченіемъ {Даже въ мусульманскихъ молитвахъ говорится: "мы оставляемъ и отвергаемъ непокорныхъ волѣ Твоей". По опредѣленію мусульманскаго катехизиса, мусульманинъ обязанъ ненавистью къ несправедливымъ, преступающимъ религію и законъ, что называется гнѣвомъ въ Богѣ. Впрочемъ, противорѣчіе этому мы находимъ въ LX главѣ (стих. 8) Алкурана.}, а что касается до немусульманъ, то о нихъ Алкуранъ и не заботится, потому-что они все же пойдутъ въ огонь вѣчный. Такова жестокая исключительность ислама, требующая или избіенія всѣхъ, непринимающихъ проповѣди мухаммедовой, или, по-крайней-мѣрѣ, поголовнаго окупа, съ прибавленіемъ чего-то въ родѣ политической смерти. Всю мѣру вредныхъ послѣдствій для образованности отъ этого, въ высокой степени нечеловѣчнаго положенія, возбужденнаго въ лжеучителѣ противодѣйствіемъ аравитянъ его проповѣди, можно оцѣнить лишь приблизительно при разсмотрѣніи исторіи мусульманскаго общества. Полагаемъ, что довольно указать на такой принципъ мусульманской морали и нѣтъ надобности вдаваться въ дальнѣйшее преслѣдованіе происходящихъ отъ него золъ, которыя представить себѣ нетрудно.

Истинной любви къ человѣчеству въ уставахъ Алкурана и ислама не существуетъ: исламъ предписываетъ любовь лишь къ единовѣрцамъ своимъ -- мусульманамъ {"Мусульманинъ да не обижаетъ и не выдаетъ брата своего, мусульманина. Кто помогаетъ нуждѣ своего брата -- помогаетъ своей собственной. Кто облегчаетъ страданіе своего брата, того облегчить отъ собственнаго его страданія Господь въ день судный. Кто покрываетъ слабости мусульманина, слабости того покроетъ Господь въ день судный", Предан. Въ молитвахъ мусульманскихъ поминаются всѣ вѣрующіе, но въ-особенности родственники.} и притомъ выраженія о любви вообще неопредѣленны, потому-что исламъ болѣе знаетъ любовь попреимуществу -- плотскую любовь къ женщинѣ. Собравъ всѣ правила Алкурана объ обязанностяхъ муслима къ своимъ единовѣрцамъ, мы даже не получимъ и отрицательнаго выраженія любви: не дѣлай другому того, чего себѣ не желаешь. Вообще ученіе Алкурана, преимущественно состоитъ въ повелѣніи творить добро; но лжеучитель не заботится объ источникѣ, изъ котораго истекаетъ добро; на основаніи проповѣди мухаммедовой, и исламъ чуждъ задушевности, какъ-то холоденъ въ своихъ уставахъ, относительно обязанностей одного мусульманина къ другому. Муслимъ скорѣе помогаетъ и благотворитъ единовѣрцу, нежели побитъ его душой.

Въ ученіи о добрыхъ и злыхъ дѣлахъ прежде всего представляется вопросъ о врожденномъ направленіи человѣка. Исламъ не признаетъ преемственности первобытнаго грѣха и говоритъ о человѣкѣ отъ рожденія слѣдующее: "Человѣкъ былъ сотворенъ нетерпящимъ: когда ему встрѣчается дурное, онъ падаетъ духомъ; когда ему встрѣчается хорошее, онъ становится запретительнымъ" (Алкур. LXX, 19--21), что въ преданіяхъ поясняется такъ: "каждое дитя родится съ расположеніемъ природнаго знанія (вѣры), но отцы дѣлаютъ евреемъ, или христіаниномъ, или магомъ, какъ животное напитывается отъ животнаго. Не чувствуете ли вы въ себѣ дурнаго питанія? Но природное расположеніе, которое даетъ Богъ человѣку, не измѣняется: это есть истинная неизмѣняемая религія". Или: "Да не говоритъ никто изъ васъ: душа моя дурна и низка; по лучше пусть говоритъ: душа моя наклонна ко злу". Или: "Каждое дитя, при рожденіи, щиплетъ пальцами дьяволъ сбоку". Изъ этихъ положеній, несовсѣмъ впрочемъ гармонирующихъ другъ съ другомъ, можно заключить, что человѣкъ родится съ доброю душою, но что душа, а въ-особенности тѣло, наклонны ко злу. Другими словами: по заключенію законниковъ каждый человѣкъ родится мусульманиномъ. Это объясненіе вполнѣ соотвѣтствуетъ цѣлямъ такой религіи, какъ исламъ, и для него удовлетворительно, тѣмъ болѣе, что во многихъ мѣстахъ Алкурана (XV, 39--42 и друг.), говорится о соблазнѣ людей полисомъ: мусульманинъ не имѣетъ права слагать своихъ дурныхъ дѣйствій на даяніе природы отъ рожденія. О самомъ человѣкѣ Алкуранъ даетъ высокое понятіе, потому-что Богъ, по сотвореніи человѣка, будто бы велѣлъ небеснымъ духанъ пасть предъ нимъ ницъ {Алкур. II, 32.}; кромѣ-того, Алкуранъ говоритъ, что земля и все на ней сотворены для человѣка {Алкур. II, 27; XL, 79.}.

Для различенія добра отъ зла, по ученію Мухаммеда, данъ Алкуранъ; но эта книга не выражаетъ ясно понятія о добрѣ и злѣ; въ преданіяхъ же мы находимъ даже ограниченныя опредѣленія добра. "Въ чемъ состоятъ добрыя дѣла? о посланникъ Божій!" -- "Въ томъ, чтобъ ты служилъ Богу, какъ-будто бы ты Его видишь; ибо если ты Его не видишь, то Онъ зритъ тебя".-- "Все дурное въ семействѣ происходитъ отъ дома, женщины и лошади".-- "Дурнѣйшій изъ людей тотъ, котораго люди покидаютъ и бѣгутъ, изъ страха и боязни его злыхъ рѣчей".-- "Кто насаждаетъ доброе слово, тому произрастаетъ часть добраго дѣла отъ этого слова; кто насаждаетъ дурное слово, тому падаетъ часть злаго дѣла отъ этого слова".-- "Дѣла цѣнятся по цѣлямъ".-- "Цѣль лучше дѣла".-- Такія скудныя понятія достойны практическаго вѣроученія, какъ величаютъ исламъ; на сколько же они дѣйствительно могутъ руководить человѣка въ его развитіи -- опредѣлить нетрудно. Но, по-крайней-мѣрѣ, вопреки мнѣнію нѣкоторыхъ законовѣдцевъ, мы можемъ сказать, что исламъ требуетъ добрыхъ дѣлъ и при вѣрѣ, хотя, какъ мы уже видѣли въ догматѣ о судѣ въ будущей жизни, не приписываетъ имъ высокаго значенія. И въ Алкуранѣ {Алкур. IV, 123; XVIII, 110; XXI, 94 и друг.} и въ преданіяхъ {"Исходитъ изъ огня тотъ, кто говоритъ: нѣтъ божества, кромѣ Бога, и кто хоть единое ячменное зерно добра носитъ въ сердцѣ; исходитъ изъ огня тотъ, кто говоритъ: нѣтъ божества, кромѣ Бога, и хотя единую солнечную пылинку добра носитъ въ сердцѣ".-- "Никто невнидетъ въ рай, ради дѣлъ лишь своихъ. "Также и ты?" спросили ученики. "Также и я, отвѣчалъ Мухаммедъ, если Богъ не одѣнетъ меня своею милостію и милосердіемъ". Въ то же время превосходство вѣры надъ добрыми дѣлами выражено въ преданіяхъ съ такою силою: "кто обратитъ невольника и обращеніе послѣдняго будетъ истинно, тому проститъ Господь все предшествующее зло и наградитъ его благодатью".} эта мысль выражена неоднократно, но, къ-несчастью послѣдователей мусульманскаго ученія, не развита до желаемой полноты и высоты.

Природа человѣка, гдѣ бы онъ ни былъ поставленъ, всегда представляетъ много хорошаго, много нравственнаго, такъ-что и самые дикари, чуждые малѣйшаго религіознаго развитія, въ моральномъ отношеніи руководимые природнымъ внушеніемъ, поступаютъ по правиламъ морали хотя и ограниченной. Посему мы не видимъ никакой особенной заслуги въ нравственныхъ уставахъ Алкурана, хорошихъ, но въ то же время имѣющихъ фальшивое основаніе и потому нечеловѣчныхъ; если и въ поступкахъ дикаря проявляются похвальныя нравственныя побужденія, то какъ же не быть имъ въ религіи, имѣющей притязанія на систему, на руководство всему человѣчеству и во всемъ? Чѣмъ же въ моральномъ отношеніи ниже ислама восточно-азійскія вѣроученія? Ужь конечно всякій, знакомый съ ними, скажетъ, что они далеко-выше. За удивленіемъ, которымъ проникнуты къ нравственности ислама защитники его, они не видятъ ни исключительной односторонности мусульманской морали, ни многихъ существенныхъ недостатковъ ея: оставляя на этотъ разъ многоженство и невольничество, мы укажемъ лишь на нѣкоторыя ограниченія въ тѣхъ добродѣтеляхъ, которыя предписываются мусульманину. Такъ, напримѣръ, въ преданіяхъ сдѣланы слѣдующія уступки: лжи -- "тотъ не есть лжецъ, слова котораго производятъ въ народѣ добро; "тотъ, кто пользуется своимъ имуществомъ на позволенномъ пути, или доставляетъ возможность пользоваться своему бѣдному другу, не нуждается въ прощеніи". Удивительна градація добродѣтелей и пороковъ, выставленная лжеучителемъ. "Какой самый большой грѣхъ?" спросили посланника. Отвѣчалъ: "ставить наряду съ Богомъ кого-нибудь сотвореннаго".-- "А потомъ какой?" -- "Убійство своего дитяти изъ страха, что нечѣмъ будетъ содержать его".-- "А потомъ?" -- Нарушеніе цѣломудрія съ женой сосѣда". (Предан.) "Величайшіе пороки: многобожіе, непослушаніе старшимъ, самоубійство и ложная клятва". (Предан.) {Мусульманскіе теологи считаютъ двѣнадцать главныхъ грѣховъ: а) многобожіе; b) человѣкоубійство; с) обида; d) прелюбодѣяніе; е) бѣгство воиновъ; f) чародѣйство; g) похищеніе имущества сиротъ; h) непослушаніе родителямъ; і) вражда на меккской землѣ; k) лихоимство; l) воровство и m) употребленіе вина.}. "Кто дѣлаетъ добро вдовамъ и бѣднымъ, не меньшую заслугу имѣетъ какъ и тотъ, который сражается на пути Божіемъ, который ночью молится, а днемъ постится". (Предан.).

Въ слѣпомъ желаніи руководить человѣка по исключительному пути, Мухаммедъ доходитъ иногда и въ Алкуранѣ и въ преданіяхъ до самыхъ мелочныхъ подробностей морали; напримѣръ, онъ говоритъ: "горе отказывающимъ въ посудѣ" {Алкур. CXII, 7. Въ мусульманскомъ катехизмѣ говорится, что тотъ невѣрующій, кто станетъ утверждать недостатокъ благовоспитанности въ Мухаммедѣ потому, что онъ облизывалъ пальцы послѣ каждаго блюда. Мусульмане и донынѣ слѣдуютъ такому примѣру своего лжеучителя.}. Такъ онъ думалъ на-вѣки сохранить между своими исповѣдателями ту простоту {"Не носите шелковаго платья: кто одѣвается въ шолкъ въ "этомъ мірѣ, не одѣнется въ томъ. Предан. У тѣхъ, которые ѣдятъ "и пьютъ съ золота и серебра, будетъ по верблюжьи завывать въ чревахъ "огонь адскій." Предай, это напоминаетъ времена Тиверія: Ne vasa auro solida ministrandis cibis fierunt, ne vestis serica vos faedaret." Tacit. Ann. II, 33.}, какою отличался самъ и ученики его, потому-что роскошь несообразна была съ званіемъ учителя. Положимъ, что простота въ образѣ жизни не предосудительна; по зачѣмъ свой условный способъ существованія ставить примѣромъ для всѣхъ вѣковъ? Зачѣмъ запрещать употребленіе нѣкоторыхъ цвѣтовъ, котораго, разумѣется, нельзя и остановить? Подражая примѣру наставника, исламъ старается заковать самую наружность мусульманъ въ одну общую неподвижную форму: извѣстно, что всѣ послѣдователи Мухаммеда должны одѣваться по его образцу (обрѣзывайте усы и отпускайте бороду, гласитъ преданіе). Такимъ-образомъ, климатическія требованія Аравіи переносятся безусловно и подъ полюсы, только длятого, чтобъ отличить во всемъ мусульманина отъ немусульманина; такимъ-образомъ и войско должно всюду являться въ "папушахъ" башмакахъ, и проч. Исходъ изъ такого исключительнаго положенія одинъ -- нарушеніе религіознаго устава, что и дѣлается съ помощью улемскихъ увертокъ, по тѣмъ не менѣе вѣра въ непогрѣшность ислама потрясается, а противодѣйствіе его всякому успѣху все же существуетъ.

За отсутствіемъ истинной любви къ человѣчеству въ исламѣ, мы считаемъ обязанностью обратить вниманіе на то обширное развитіе, которое получилъ въ мусульманскихъ обществахъ уставъ о благотворительности, составляющей одну изъ важнѣйшихъ обязанностей муслима. Мухаммедъ сказалъ: "нѣтъ покоя тому, кто умираетъ сытый, а сосѣдъ подлѣ него голоденъ" {Предан.}; "смерть съ голоду человѣка между людьми достаточными удаляетъ отъ нихъ милость Бога и милость посланника Божія" {Предан.}; "я видѣлъ, что большая часть обитателей рая состояла изъ бѣдныхъ" {Предан.}. Какъ часто Алкуранъ грозитъ невѣрующимъ вѣчнымъ огнемъ, почти столь же часто содержитъ онъ воззванія о благотворительности. Отъ этой милосердости, отличающей исламъ и обязанной своимъ происхожденіемъ тому, что Мухаммедъ видѣлъ большое пособіе для распространенія своей религіи въ облагодѣтельствованіи бѣдныхъ богатыми, происходятъ чувства благотворительности, вообще довольно-явныя у мусульманъ, хотя, отъ воинственнаго характера религіи и націи они во многихъ случаяхъ замѣняются звѣрствомъ. Часть доходовъ каждаго члена общества идетъ на содержаніе бѣдныхъ мусульманъ обоего пола и всѣхъ званій. Разумѣется, Мухаммедъ исключилъ изъ благотворенія немусульманъ, какъ бы они бѣдны ни были {Случайное и отмѣненное смягченіе мы находимъ въ LX главѣ (стих. 8) Алкурана.}. Подать для бѣдныхъ, иначе законная милостыня, берется съ избытковъ, а не съ необходимаго въ жизни. Кромѣ опредѣленія части общественныхъ доходовъ и добычи {Алкуранъ VIII, 42.} на содержаніе бѣдныхъ, кромѣ значительныхъ временныхъ пожертвованій, дѣлаемыхъ государями, вельможами и зажиточными гражданами, мусульманинъ считаетъ обязанностью подавать произвольную милостыню. Милосердіе простирается и на животныхъ {"Такъ мы должны ожидать мзды и за то, что сдѣлаемъ животнымъ?" спросили ученики. "Да, отвѣчалъ посланникъ: за все, что вы сдѣлаете животнымъ съ теплымъ сердцемъ, ожидаетъ васъ мзда.}. По есть въ числѣ постановленій ислама относительно благотворительности столь же странныя, какъ и во многихъ другихъ случаяхъ; напримѣръ, одно преданіе утверждаетъ: "Какъ великъ терминъ гостепріимства?" спросили ученики. "Три дня, отвѣчалъ посланникъ, а дальнѣйшее, уже есть милостыня гостю". Кромѣ-того, въ практическомъ приложеніи мусульманская, благотворительность не въ мѣру развиваетъ нищенство.

Проповѣдуя милосердіе и благотворительность, исламъ самыя месджиды свои окружаетъ богоугодными и учебными заведеніями, которыхъ цѣль -- наставленіе юношества главнѣйше мусульманскому закону, содержаніе бѣдныхъ и пользованіе больныхъ и умалишенныхъ. Но леченіе въ этихъ заведеніяхъ производится по самымъ жалкимъ правиламъ, а содержаніе и присмотръ дурны. Въ видахъ же образованности невелика заслуга мусульманскихъ учебныхъ при месджидахъ заведеній, въ которыхъ воспитаніе юношества предоставлено мулламъ и направлено только къ изученію Алкурана, какъ единственному руководителю во всѣхъ случаяхъ жизни. Устарѣлая метода преподаванія, развитіе преимущественно памяти и мышленія въ схоластическихъ формахъ, изученіе Алкурана съ безчисленными комментаріями -- вотъ идеалъ мусульманской школы, съ юныхъ лѣтъ распаляющій въ питомцѣ Фанатизмъ и отчужденіе отъ всего немусульманскаго. Здѣсь съ трудомъ приходится сказать, что "всякое знаніе полезно" -- формулу, которую Мухаммедъ выразилъ такъ: "званіе (религіи) полезно". Въ преданіяхъ еще говорится: "они должны распространять знаніе вѣры" и "заслуга знанія вѣры лучше заслуги благоговѣнія".

Весьма-любопытно взглянуть на ученіе ислама объ одной изъ важнѣйшихъ обязанностей человѣка -- о трудѣ. Мусульманскіе теологи посвящаютъ въ своихъ сочиненіяхъ цѣлую главу условіямъ пріобрѣтенія "кесбъ". "Исканіе пріобрѣтенія (говоритъ Мухаммедъ), -- долгъ каждаго мусульманина" {Предан. Еще слѣдующія преданія: О рабъ! двигай твоей рукою, низойдетъ на тебя пропитаніе". Нищенство -- послѣднее средство къ обрѣтенію у раба (Божьяго;".-- "Люди -- семейство Бога на землѣ; и любезнѣйшій изъ нихъ Ему тотъ, кто болѣе полезенъ семейству Его". "У того, кто отъискиваетъ въ этомъ мірѣ позволенныя блага, при встрѣчѣ съ Богомъ, лицо будетъ подобно полной лунѣ". См. еще Алкур. LXII, 10.}. Законъ опредѣляетъ средства, цѣль и предѣлы пріобрѣтенія. Относительно средствъ пріобрѣтенія, пристрастный и узкій взглядъ мусульманскихъ законовѣдцевъ предлагаетъ слѣдующее раздѣленіе:

а) Самое благородное изъ этихъ средствъ -- "джихадъ" война съ немусульманами: это средство составляетъ отдѣлъ пріобрѣтенія чего-нибудь но праву перваго завладѣвшаго.

b) За джихадомъ слѣдуетъ торговля, средства пріобрѣтенія мѣною; оно принадлежитъ къ передачѣ достоянія съ обязательствомъ мзды.

c) Земледѣліе даетъ пріобрѣтенію земныя произведенія. Сюда принадлежитъ также пріобрѣтеніе перваго завладѣвшаго землей {"Земледѣлецъ вознаграждается Богомъ." Предан.}.

d) Наконецъ, послѣднее средство, предохраняющее отъ бѣдности (сказалъ Мухаммедъ) -- ремесло "хирфстъ" {"Ремесло спасаетъ отъ бѣдности". Предан.}, промышленное средство пріобрѣтенія тѣлеснымъ или умственнымъ трудомъ. Оно раздѣляется на два вида: обмѣнъ сработанной вещи на плату и усовершенствованіе перваго матеріала, чѣмъ наддается ему цѣна.

Еслибъ не введеніе ненавистнаго джихада въ число видовъ труда, еслибъ не условная, свойственная только извѣстной странѣ градація труда, еслибъ, наконецъ, не приведенная нами выше оцѣнка труда, то уложеніе ислама о пріобрѣтеніи можно было бы признать бы его удовлетворительнымъ для человѣка, только не со стороны вообще умственнаго развитія. При этомъ замѣтимъ, что лжеучитель удостоилъ своимъ вниманіемъ тѣ занятія, которыя совмѣстны лишь съ извѣстною степенью образованности; напротивъ, молчаніе лежитъ на предметахъ, занимающихъ человѣка въ первобытномъ состояніи. Такъ Мухаммедъ говоритъ о торговлѣ: "правдивый купецъ -- возвышеннѣйшій по набожности" {Предан.}. Позволеніе торговать, но не дѣлать оборотовъ только отдаваніемъ въ ростъ денегъ {Алкур. II, 276--283; III, 125. Здѣсь есть и правила о займѣ. Запрещеніе лихоимства, вѣроятно, заимствовано изъ іудейства.}, принадлежитъ къ числу не многихъ полезныхъ учрежденій, встрѣчаемыхъ въ Алкуранѣ: Мухаммедъ, какъ купецъ, ѣздившій по торговымъ дѣламъ даже въ чужія земли, могъ понять выгоды торговли и, поощряя ее своимъ примѣромъ, укрѣпилъ изреченіями Алкурана. Постоянно-занятый своею личностью, лжеучитель оставляетъ въ забвеніи жизнь пастушескую, несмотря на то, что она, въ полномъ своемъ развитіи, была у него передъ глазами.