Мальчишки пятнадцатилетние мы.
Мы плакали, слез своих не скрывая.
Мы шли, невзирая на скрежет зимы,
Шапчонки поломанные срывая.
Мальчишки! Мы в смертных боях не дрались,
Когда грохотала восстаньем Тверская,
Мы провожали капитализм,
Бумажного змея в простор запуская.
Питалась республика нищим пайком,
Сражаясь с врагом, потрясая столетья,
Но в пламени,
  в грохоте
Предсовнарком
Думал о нас,
  о грядущем, о детях.
Не знало уже поколенье мое
Прежней безвыходности тяжелой.
Кончились бои —
  и на месте боев
Прежде всего учреждались школы.
Мальчишки! Мы плакали в поздний час,
Шагая в Колонный во мгле вечерней.
Ильич!
  Он с отрочества для нас
Был жизни лучшим обозначеньем.
И вот он лежал,
  и на хорах струна.
Билась, невиданным горем томима.
И тишина,
    тишина,
        тишина,
Как туча,
    как дым,
        проползла над миром.
Но сквозь это безмолвие и эту печаль,
Сквозь тихий и траурный плач оркестра,
Иосиф Сталин, друг Ильича,
Взошел на трибуну земли и съезда.
Сжимаемый горем, готовый к бою,
Взглянув на печальные наши поля,
Сталин поклялся клятвой такою,
Какой никогда не слыхала земля.
Она пронеслась над планетой старой,
Она прогремела над ней вперекат,
Как первый отблеск кузнецкой стали,
Как первый залп мировых баррикад.
И в ней, в этом плане побед и боев,
Снова возник перед нами Ленин,
И смысл нашей жизни,
        и темп,
          и все, —
Как прежде — единственное направление.
Рыдали философы с древних пор,
Что жизнь — это миг,
  что напрасны дерзанья,
Что человек —
       это так, —
          метеор,
Мелькнет, не влияя на мирозданье.
И вот десять лет прошумели — миг!
Победно колышутся наши знамена.
На мирозданье — не знаю,
        на мир —
Мы повлияли определенно.
Такое успели пройти расстояние,
Такие сумели дела прокрутить —
Не только выучиться,
       но знанья
В Магнитку,
    в Кузнецк,
        в Днепрострой
            воплотить.
Взгляните:
  комбайны сбирают жатву,
Скользят самолеты, подобно лучу,
И в каждом моторе грохочет клятва,
Сталиным данная Ильичу.
Да! Мы изменим планеты вид,
Мы землю выведем из тумана, —
Недаром и слава о нас гремит
От Тихого Дона
    до Тихого океана.
Но нынче мы прежнею скорбью томимы,
Нынче охвачены прежней тоской.
И музыка всех композиторов мира
Не в силах выразить нашу скорбь.
Печальной колонной, плечо к плечу,
Идем мы,
  а грусть все сильнее, шире.
Ведь нынче бы нашему Ильичу
Было всего шестьдесят четыре.
Взглянул бы на нас наш любимый старик,
Прищурил бы глаз, похвалил за работу.
Но ветер гремит,
    мавзолей стоит,
И мчат боевые над ним самолеты.
Страна! Ты становишься шире в плечах.
Ты многие прежние звезды затмила.
И снова Сталин, друг Ильича,
Идет на трибуну съезда и мира.
Он скажет:
  — Мы сделали с вами — много,
Но это лишь первые наши шаги. —
И он нам укажет такую дорогу,
Что взвоют от ненависти враги.
На теле земли набухают войны,
Империи мчатся в огонь и тьму.
Так почему же мы так спокойны?
Врагов не пугаемся, почему?
Потому, что мы знаем свое направленье,
Потому, что врагов мы сумеем отбить,
Потому, что сейчас говорить, о Ленине, —
Это значит о Сталине говорить.