Песня Ярославны
(Из «Слова о полку Игореве»)
Как возговорит в Путивле
Ярославна у ворот:
«Путь-дорогу я узнаю,
Все приметы отличу
И касаткой по Дунаю
Понесусь и полечу;
На поляне там зеленой
Ладу верного сыскав,
Омочу в реке студеной
Я бобровый мой рукав,
И на милом теле рану,
Нанесенную врагом,
Омывать я долго стану
Тем бобровым рукавом».
Как возговорит в Путивле
Ярославна у ворот:
«Ветер вольный, ты гуляешь
По небесным вышинам,
Для чего же посылаешь
Стрелы вражеские к нам?
Или, ветер, недостало
Голубых тебе морей?
Иль на них тебе не стало
Белокрылых кораблей?
Для чего, когда лелеял
Море синее твое,
По ковыль-траве развеял
Всё веселие мое?»
Как возговорит в Путивле
Ярославна у ворот:
«Днепр могучий, наша слава!
Быстроводная река!
Выносил ты Святослава
Против рати Кобяка!
Ребры гор тобой пробиты;
На своей теперь волне
Из чужбины принеси ты
Ладу милого ко мне,
Чтобы я не горевала
Рано утром по зарям,
Чтобы слез не проливала
По князьям-богатырям!»
Как возговорит в Путивле
Ярославна у ворот:
«Солнце, солнышко ты красно!
Озаряя дол и лес,
Ты горишь тепло и ясно
Посреди твоих небес!
Не пылай так жарко ныне…
Солнце, солнце, для чего
Истомило ты в пустыне
Рати лады моего?
Ты согнуло их колчаны,
Ты свело у них луки…
Посылают половчаны
К нам несметные полки».
1845
Зейнино заклятие
(Из сербских народных песен)
Полотно ткала сидела Зейна,
Полотно ткала на огороде.
Мать приходит звать ее на ужин:
«Слышишь, Зейна, ужинать пойдем-ка!
Поедим-ка сахарной баклавы!»
Дочь на это с сердцем отвечает:
«Без меня пускай отходит ужин!
Не до ужина мне, горькой, нынче:
От тоски болит и ноет сердце!
Приходил ко мне сегодня милый,
Ощипал мои цветы-цветочки,
Оборвал в стану шелковы нитки.
Побраним его с тобою вместе:
Грудь моя, ты будь ему темницей!
Руки белые – на шее цепью!
А уста ему пусть очи выпьют!»
Ноябрь или декабрь 1846
Л.
Ты еще не умеешь любить,
Но готов я порою забыться
И с тобою слегка пошутить,
И в тебя на минуту влюбиться.
Я влюбляюсь в тебя без ума;
Ты, кокетка, шалить начинаешь:
Ты как будто бы любишь сама,
И тоскуешь, и тайно страдаешь;
Ты прощаешь певцу своему
И волненье, и грусть, и докуку,
И что крепко целую и жму
Я твою белоснежную руку;
И что в очи тебе я смотрю
Беспокойным, томительным взором,
Что с тобой говорю, говорю
И не знаю конца разговорам…
Вдруг, я вижу, ты снова не та:
О любви уж и слышать не хочешь,
И как будто другим занята,
И бежишь от меня, и хохочешь…
Я спешу заглушить и забыть
Ропот сердца мятежный и страстный…
Ты еще не умеешь любить,
Мой ребенок, мой ангел прекрасный!
1848
Москва
Право, маменьке скажу
(Из Масальского)
Что такое это значит:
Как одна я с ним сижу,
Всё тоскует он и плачет?..
Право, маменьке скажу!
Я ему одна забота,
Но в душе моей, вишь, лед,
И глаза мои за что-то
Он кинжалами зовет.
Вишь, резва я, непослушна,
Ни на миг не посижу…
Право, мне уж это скушно,
Право, маменьке скажу!
Под окном моим всё бродит,
Сам с собою говорит;
Как одна – он глаз не сводит,
А при людях – не глядит.
Но порой, как с ним бываю,
И сама я вся дрожу,
И смущаюсь, и пылаю…
Право, маменьке скажу!
Пусть она о том рассудит;
Вот ужо я погляжу,
Что-то с ним, с бедняжкой, будет?
Нет, уж лучше не скажу!
<1851>
Из цикла «Литовские песни»
1
Лихач
У меня лихой братишка,
Разбитной, удалый парень.
У него конек буланый,
Золоченые копыты.
Коли по полю проедет,
Дрожкой дрогнет чисто поле,
Мурава-трава поблекнет,
Алы цветики завянут!
А как по лугу поедет,
Стоном стонет луг широкий!
А поедет по дуброве, –
Вся гудет-шумит дуброва,
Елки-елочки трясутся,
Ветки-веточки валятся!
Повстречал красу-девицу,
Точно белую лилею;
Он сказал девице: здравствуй!
А она ему ни слова.
С головы он дал ей шляпу,
А она ему веночек.
<1854>
2
Ворон
Кружится черный ворон,
На землю опустился,
В когтях своих он держит,
Он держит белу руку
И золото колечко.
«Скажи мне, черный ворон,
Где взял ты белу руку
И золото колечко?»
– «Я был на поле битвы,
Там люди страшно бились,
От сабель от булатных
Там иверни летели,
Там кровь лилась рекою,
И не один там плакал
Отец по милом сыне!»
– «Ах, ворон, черный ворон!
Отдай мое колечко!
Знать, милый ненаглядный
Домой уж не вернется!»
<1854>
Краковяки
(Из цикла «Польские народные песни»)
1
Скачет, скачет конь мой борзый, по полю он скачет;
Не скажу я никому, что всё это значит.
Скачет, машет конь ретивый своей черной гривой;
Ах, не верьте вы, не верьте девице спесивой!
2
Свищут, свищут соловьи, песенки заводят;
Нынче молодцам не верь: всех они проводят;
Нынче молодцам не верь, да и девкам тоже,
Знать, такая вышла мода, ни на что не гожа!
3
Брошу эти страны
И махну туды я,
Где у старых панов
Жены молодые.
4
Сяду, сяду на коня,
Стремечко из стали:
Помни, помни, как меня
Звали, прозывали!
5
Чтобы вы узнали истого поляка,
Пропою, танцуя, я вам краковяка.
6
Сивая кобыла, да рыжая грива,
Хоть не статен, не хорош, да порхаю живо!
7
Сказывают люди – и что им за дело! –
Что девица с молодцом вечером сидела.
8
Наша хата, наша хата повалится скоро;
Ах, как же ей не валиться, коли подле бора.
9
Сизый селезень плывет через сине море;
Мой сосед сегодни весел, мне печаль да горе.
10
Я поеду чрез деревню, сниму с себя шапку,
Старой матушке поклон, дочь ее в охапку!
<1854>
Из цикла «Финские песни»
1
Мой жених на войне
Женихи моих подружек дома,
Только нету моего со мною,
На войне жених мой ненаглядный,
Мой кудрявый странствует далёко,
В Турции гуляет белокурый;
Мать родная там его не холит,
Финская сестрица не лелеет,
Финская невеста не цалует!
Острый меч его лелеет-холит,
А ласкает сабля боевая,
А цалует и милует пушка!
Без него пропасть мне одинокой,
Без него, по ком я так вздыхала
И по ком я слезы проливала!
Он хотел было жениться дома,
И о пасхе быть бы нашей свадьбе,
Да не здесь пришлось ему жениться,
Не в Финляндии играл он свадьбу,
А играл он свадьбу на чужбине,
Под шатром великого владыки,
В хижине у малого владыки,
Обвенчался не кольцом, а саблей,
Не с невестой, а с турецкой пулей.
1854
2
Сам я выучился петь песни
Не лучше тот молот,
Кузнец не ловчее,
Что в кузне родился,
В печи закалился!
Я не был в ученье,
К лапландцам не ездил
И по морю к эстам
Ни разу не плавал,
А сам научился
Я складывать песни,
Я слово по слову
Сбирал по дороге,
И в хворосте рылся,
И шарил под ивой,
И в вереске частом,
И в травке-муравке;
Как малым ребенком
Я бегал за стадом
По скалам высоким,
По мшистым каменьям,
По холмикам злачным,
По кочкам медвяным, –
В ту пору со мною
Беседовал ветер,
И тысячи звуков,
И тысячи песен
Летали, носились,
Качались, звенели
И в море плескались
В волнах пенношумных.
Я скатывал песни,
Я свертывал песни,
Завязывал в узел
И клал на стропилы
Хозяйского дома,
В мошну золотую,
В серебряный ящик
За медным замочком…
<1854>
Последнее прощание Клефта
(Из цикла «Греческие песни»)
Скорее бросайся ты с берега вплавь,
Руками своими что веслами правь,
А грудь молодецкую выгни рулем,
И легким и быстрым плыви кораблем!
Бог даст и поможет пречистая нам,
Ты будешь, товарищ, сегодня же там,
Где, помнишь, мы жарили вместе козлят
Про то, что погиб я, не сказывай, брат!
А если расспрашивать станет родня,
Скажи, что в чужбине женили меня,
Что был мне булат посаженым отцом,
Что нас угощали на свадьбе свинцом,
Что мне за женою моей отвели
В приданое сажень косую земли!
<1854>
Женитьба воробья
(Из цикла «Сербские народные песни»)
Как задумал воробей жениться,
Стал он сватать девицу синицу,
Три раза он по полю пропрыгал
И четыре по горе высокой,
Сватал, сватал, наконец сосватал;
Взял в дружки он пегую сороку,
В деверья хохлатую чекушу,
В посаженые отцы витютня,
В кумовья болотную чапуру,
А в прикумки птицу шеверлюгу.
Собирались сваты по невесту
И дошли до ней благополучно,
Но как стали возвращаться к дому
И пошли через Косово поле,
Говорит им так синица птица:
«Не шумите, господа вы сваты,
Вы не спорьте, громко не гуторьте!
А не то ударит с неба кобчик
И отымет он у вас невесту!»
Только что она проговорила,
Как откуда ни возьмися кобчик,
Ухватил девицу он синицу,
Кто куда все сваты разбежались,
Сам жених в овсяную солому,
А дружко сорока на березу!
<1854>
Смерть и погребение непобедимого Мальбрука
(Из цикла «Французские песни»)
Мальбрук в поход поехал,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Мальбрук в поход поехал,
Ах, будет ли назад?
Назад он будет к Пасхе,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Назад он будет к Пасхе
Иль к Троицыну дню.
День Троицын проходит,
Миронтон, миронтон, миронтень,
День Троицын проходит,
Мальбрука не видать.
Мальбрукова супруга,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Мальбрукова супруга
На башню всходит вверх.
Пажа оттуда видит,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Пажа оттуда видит,
Он в черном весь одет.
«Ах, паж мой, паж прекрасный,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Ах, паж мой, паж прекрасный,
Что нового у вас?»
«Принес я весть дурную,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Принес я весть дурную:
Пролить вам много слез!
Оставьте алый бархат,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Оставьте алый бархат
И светлый свой атлас!
Мальбрук наш славный умер,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Мальбрук наш славный умер
И в землю погребен.
Четыре офицера,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Четыре офицера
За гробом шли его.
Один его кольчугу,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Один его кольчугу,
Другой кирасы нес.
А третий меч булатный,
Миронтон, миронтон, миронтень,
А третий меч булатный,
Четвертый – ничего.
Вокруг его могилы,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Вокруг его могилы
Фиалки расцвели.
И соловей на ветке,
Миронтон, миронтон, миронтень,
И соловей на ветке,
И соловей запел.
Над гробом поднялася,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Над гробом поднялася
Мальбрукова душа.
Упал на землю всякий,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Упал на землю всякий,
Упал и после встал,
Чтоб петь его победы,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Чтоб петь его победы
И подвиги его.
Когда ж его зарыли,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Когда ж его зарыли,
Легли все отдыхать.
Одни сам-друг с женою,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Одни сам-друг с женою,
Другие – как пришлось.
Там было много всяких,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Там было много всяких,
Я видел это сам.
Блондинок и брюнеток,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Блондинок, и брюнеток,
И рыжих, и седых».
Теперь мы всё пропели,
Миронтон, миронтон, миронтень,
Теперь мы всё пропели,
И песне той конец!
<1854>
«О чем ты стонешь, сине море?..»
О чем ты стонешь, сине море?
Что пасмурно твое чело?
Скажи ты мне, какое горе
В твоих пучинах залегло?
Ты плачешь, море, что не стало
Тебе знакомых кораблей,
Что смело реяли, бывало,
Одни среди твоих зыбей.
Не плачь, не плачь ты, сине море,
Глубоко вопли затаи:
Пройдет твое лихое горе,
Вернутся соколы твои!
Я видел страшные траншеи
И вал из камня и земли,
Где, притаившись, точно змеи,
Рядами пушки залегли.
За ними – славы ратоборцы,
Стоят и хладно битвы ждут,
Твои питомцы – черноморцы,
Им бой не в бой и труд не в труд!
Пускай придут: всё это ляжет,
Отчизне жертвуя собой…
Кто ж будет жив, кто перескажет
Про этот день, про этот бой?..
28 февраля 1855
Дуфиновка, деревня под Одессой
Афи
«Кичкенё, ахшам хаир!»
Для тебя, мой стройный тополь,
Я готов забыть весь мир,
И Москву, и Севастополь!
В час, как тени упадут
На холмы и на долины,
И к молитве позовут
Правоверных муэдзины,
И слышней журчат ручьи
По садам Бахчисарая,
И засвищут соловьи,
Сладострастно замирая,
Заиграет ветерок
С тополями по вершинам –
В этот час, под вечерок,
Ты с горы идешь с кувшином,
И звенящая струя
Зарокочет по кувшину;
Выхожу тогда и я,
Свой портфель походный выну.
Начертать я в нем хочу
Стан твой девственный и стройный,
Эти косы по плечу
И во взгляде пламень знойный,
И восточные черты,
Хоть неловко, хоть неверно…
Но опять с кувшином ты
Убегаешь, точно серна!
Я кричу тебе: «Прости,
Пышный цвет Бахчисарая!»
Ты на миг, в полупути,
Остановишься, играя,
Ручки сложишь и стоишь
Над кувшином грациозно;
Я к тебе – но ты глядишь
Повелительно и грозно…
Я напрасно умолял
Дать мне хладного напитку –
Ты сказала: «Кель фантал!» –
И захлопнула калитку…
28 сентября 1855
Бахчисарай