Праздничный день.
На склонъ, по которому простирается Шатожиронъ-ле-Вьель, находится большой домъ, неимѣющій барской наружности, но значительно-отличающійся отъ прочихъ жилищъ селенія. Свѣтлосѣрый фасадъ, украшенный зелеными ставнями, красиво отдѣляется отъ окружающей его зелени. Главный входъ обращенъ къ востоку и находится противъ развалинъ древняго замка, что не совсѣмъ пріятно, ибо, не говоря уже о томъ, что эти развалины закрываютъ дальность, безпрестанно кажется, что онъ обрушатся на домъ. Съ другой стороны, онъ является въ полной красотѣ. Оттуда изъ него обширный видъ на западъ.
Съ узкой террасы, окаймляющей фасадъ и закрытой по концамъ густыми липами, зрѣнію представляется прежде всего большой садъ, расположенный въ старинномъ французскомъ вкусѣ и ступенями спускающійся до первыхъ домовъ Шатожирона-ле-Буръ. Далѣе, взоръ обнимаетъ все нижнее селеніе и долину, по которой можно слѣдить за извилинами рѣчки; потомъ видны неровности Арруской-Долины, послѣдніе планы которой почти незамѣтно сливаются съ горизонтомъ, по направленію къ Луарѣ.
Въ началѣ осени 1836 года, въ ясное, прохладное утро, песокъ этой террасы скрипѣлъ подъ скорыми и, можно сказать, нетерпѣливыми шагами человѣка, который ниспосланъ былъ Провидѣніемъ въ Шатожиронъ-ле-Вьель и о которомъ мы уже упоминали въ концѣ предъидущей главы. То былъ мужчина лѣтъ пятидесяти-пяти, хотя съ виду ему, казалось, не минуло и пятидесяти. Онъ былъ очень-высокъ ростомъ, толстъ; но лѣта испортили уже вѣрныя пропорціи стана, бывшаго некогда чрезвычайно-стройнымъ. Если онъ лишился нѣкоторой стройности и гибкости, за то ширина плечъ, твердость мускуловъ и могущественная энергія, проявлявшаяся въ малѣйшихъ его движеніяхъ, сѣидѣтельствоѣали объ атлетической силѣ, не только не уменьшенной, но, по-видимому, еще болѣе развитой лѣтами.
Хотя довольно-пронзительный вѣтеръ охлаждалъ воздухъ, однакожь голова этого человѣка была не покрыта и волосы, весьма-коротко обстриженные, казалось, достаточно защищали ее отъ холода. Густая борода, съ равнымъ количествомъ бѣлыхъ и черныхъ волосъ, покрывала нижнюю часть правильнаго лица, обыкновенная строгость котораго смѣнялась по-временамъ добродушной насмѣшкой. Свѣтлосѣрые глаза его смотрѣли всегда прямо, и передъ ними невольно опускались глаза людей, имѣющихъ причину бояться проницательнаго взгляда.
Въ одеждѣ его проявлялась та неизъисканная простота, которою отличается костюмъ большей части провинціальныхъ дворянъ. Галстухъ изъ бумажной матеріи, небрежно повязанный, круглая куртка синяго сукна, замѣнявшая фракъ и жилетъ и оставлявшая наружу рубаху изъ грубаго холста, тиковые панталоны, почти побѣлѣвшіе отъ частаго мытья, охотничьи сапоги, сверхъ которыхъ надѣты деревянные лапти, сохранившіе слѣды утренней прогулки по лугамъ, -- таковъ былъ костюмъ, приличествовавшій болѣе крестьянину, нежели человѣку высшего сословія. Между-темъ, невозможно было ошибиться: подъ простой, грубой одеждой съ перваго взгляда можно было не только узнать хозяина дома, но человѣка свѣтскаго, образованнаго,-- джентльмена, какъ говорятъ Англичане.
И точно, человѣкъ, портретъ котораго мы очертили, былъ не кто иной, какъ Генрихъ де-Шатожоронъ, старшій членъ, но не глава фамиліи, некогда феодально-господствовавшей надъ этимъ уголкомъ земли: его болѣе знали подъ именемъ барона де-Bодp е, по обычаю, сохраненными младшими отраслями нѣкотаpыхъ дворянскихъ фамилій замѣнять фамилію свою именемъ какого-либо имъ принадлежащаго имѣнія. Прослуживъ въ одномъ изъ полковъ королевскихъ гвардейскихъ кирасировъ до чина эскадроннаго командира, баронъ де-Bодpе вышелъ, въ 1830 году, въ отставку, и послѣ двухъ или трехлѣтняго путешествія по Европѣ поселился въ Шатожиронѣ-ле-Вьель, въ простомъ, но удобномъ домѣ, переходившемъ изъ рода въ родъ къ младшимъ сыновьямъ шатожиронской фамиліи, и при которомъ было довольно-доходное имѣніе, состоявшее большею частію изъ обширныхъ лѣсовъ. Въ этомъ убѣжищѣ, которое онъ шутя называлъ хижиной солдата-землепашца, баронъ находился между развалинами замка своихъ предковъ и новымъ зданіемъ, принадлежавшимъ его племяннику, маркизу Ираклію де-Шатожирону, главѣ фамиліи и герба этого древняго дворянскаго дома.
Баронъ, или, если угодно, полковникъ,-- потому-что сосѣди называли его и тѣмъ и другимъ именемъ, смотря по степени уваженія ихъ къ феодальному титулу или военному чину,-- прогуливался уже нѣсколько минутъ большими шагами по террасѣ своего дома. Въ рукахъ, сложенныхъ за спиной, онъ держалъ зрительную трубу, наводя ее каждый разъ, когда взоръ его останавливался на Шатожиронѣ-ле-Буръ, ближайшіе дома котораго были, какъ мы уже сказали, почти смежны съ оградой нижней части сада.
Прогулка барона была весьма-ограничена, потому-что и безъ того уже не длинная терраса уменьшалась еще съ каждой стороны украшеніемъ, не совсѣмъ-обыкновеннымъ въ подобномъ мѣстѣ и по воинственному виду своему представлявшимъ разительный контрастъ съ мирной физіономіей дома и спокойствіемъ окружавшаго его мѣстоположенія. То были двѣ пушки средняго калибра, такъ-называемые фальконеты или фоконветы, вышедшіе изъ употребленія; она были старинной формы, съ вычурными украшеніями, и оканчивалось птичьими головами съ круглымъ, острымъ соколинымъ клевомъ: отъ послѣдняго украшенія онъ и заимствовали свое названіе. Не смотря на слой яри, которою покрылась мѣдь отъ времени и дождя, можно было разобрать на пушкахъ надписи; во-первыхъ, на обѣихъ былъ выставленъ 1537 годъ; сверхъ того имена, на одной: Жанъ-Фракассъ {Жанъ-Дробитель.}, а на другой, не менѣе грозной, но удовольствовавшейся болѣе-безобиднымъ именемъ: Ревель-Матенъ {Утро-Будильникъ.}.
Баронъ де-Водре, съ насупившимися бровями, нетерпѣливо прохаживаясь взадъ и впередъ по террассѣ, отъ одного фальконета къ другому, походилъ въ это время на Жана-Барта или Сюффрена, прохаживающагося по палубѣ своего корабля между двумя рядами коронадъ и ожидающаго грозы или битвы; зрительная труба, которую онъ держалъ въ рукахъ и безпрестанно приставлялъ къ глазу, довершала сходство.
Въ заключеніе этого очерка, мы должны сказать, что огромная сторожевая собака, съ ошейникомъ, снабженнымъ иглами, ходила по пятамъ своего господина, не отступая отъ него ни на шагъ; а большой бѣлый котъ, расположившись на мѣдномъ Жанъ-Фракассѣ, грѣлся на солнцѣ, лучи котораго начинали освѣщать одинъ изъ концовъ террасы, между-тѣмъ, какъ вся прочая часть ея была еще въ тѣни.
Съ высоты избранной себѣ постели и не зная, что онъ подражалъ въ это время Тюренну, котъ съ презрѣніемъ смотрѣлъ на собаку всякій разъ, когда она проходила мимо его. Вѣроятно, онъ внутренно порицалъ духъ, привязывавшій пса къ стопамъ общаго ихъ хозяина. Онъ походилъ на Женевскаго философа, съ состраданіемъ или, лучше сказать, съ презрѣніемъ смотрѣвшаго на низкопоклонничество придворнаго...
Эта нѣмая сцена была прервана появленіемъ двухъ новыхъ лицъ.
Первое, по порядку появленія, было -- красивая лягавая собака, внезапно выскочившая изъ-за угла и взбѣжавшая на террассу. При видѣ ея, бѣлый котъ, узнавъ непріятеля, спрыгнулъ съ пушки и, не смотря на свою тучность, взобрался на ближайшую липу. Сторожевая же собака залаяла, скорѣе по привычкѣ, нежели по недружелюбному расположенію, и потомъ съ важною снисходительностью стала принимать рѣзвыя ласки новоприбывшей. Пока собаки здоровались такимъ образомъ, изъ-за угла появилось второе лицо.
То былъ молодой человѣкъ лѣтъ тридцати, почти одного роста съ барономъ, но стройнѣе его. По простой, но весьма-опрятной одеждѣ въ немъ можно было узнать охотника. За плечомъ висѣли у него ягдташъ и двуствольное ружье; въ одной руки онъ держалъ фуражку, а другою утиралъ потъ съ лица, какъ-бы желая этимъ движеніемъ отклонить отъ себя обвиненіе въ неисправности и доказать, что онъ пришелъ поздно не потому, чтобъ не торопился.
Увидѣвъ его, баронъ насупилъ брови, остановился и посмотрѣлъ на часы.
-- Четверть девятаго, Рабюссонъ! сказалъ онъ строгимъ голосомъ:-- сегодня ты опять опоздалъ; это уже третій разъ въ двѣ недѣли.
-- Полковникъ, отвѣчалъ Рабюссонъ печально: -- я знаю, что виноватъ; но...
-- Но... что?
-- Но, возвращаясь изъ лѣса Ла-Трамблё, я прошелъ городомъ и былъ задержанъ.
Произнося слово городъ съ ироническою напыщенностью, охотникъ обратилъ глаза къ Шатожирону-ле-Буръ.
-- То-есть, возразилъ г. де-Водре: -- чтобъ прійти изъ Ла-Трамблё сюда, ты описалъ параболу вмѣсто того, чтобъ держаться прямой дороги. Разумѣется, такъ не трудно опоздать. Впрочемъ, тебѣ не зачѣмъ было признаваться въ томъ, что ты проходилъ городомъ: я видѣлъ тебя въ немъ.
-- Въ эту проклятую зрительную трубу, сказалъ Рабюссонъ, покосившись на измѣнническій инструментъ.
-- Да, въ эту проклятую зрительную трубу, отвѣчалъ баронъ, невольно улыбнувшись: -- я замѣчаю, что съ нѣкотораго времени ты частенько ходишь въ городъ; да, кстати! тамъ затѣваютъ что-то новое?
Каждый разъ г. де-Водре произносилъ слово городъ съ такою же ироническою напыщенностью, съ какою въ первый разъ упомянулъ о немъ охотникъ. Эта унизительная ипербола съ незапамятныхъ временъ употреблялась жителями Шатожирона-ле-Буръ; тутъ скрывалось одно изъ тысячи невинныхъ мщеній, къ которымъ прибѣгали бѣдные притѣсненные верхніе ленники.
Замѣтивъ улыбку барона, Рабюссонъ ободрился.
-- Новое? Еще бы, г. полковникъ, сказалъ онъ, продолжая утирать потъ, струившійся по загорѣлымъ щекамъ его: -- у нихъ все поставлено вверхъ дномъ, точно послѣ вавилонскаго землетрясенія.
-- Лиссабонскаго, замѣтилъ г. де-Водре, снова улыбнувшись, потому-что въ сущности строгость выражалась болѣе въ чертахъ, нежели въ характере его; онъ былъ особенно снисходителенъ къ маленькимъ шалостямъ охотника, служившаго некогда квартирмистромъ въ одномъ изъ его эскадроновъ и бывшаго его повѣреннымъ, то-есть любимцемъ.
-- Лиссабонскаго, точно такъ, г. полковникъ, сказалъ Рабюссбнъ.
-- По какому же случаю поставлено у нихъ все вверхъ дномъ?
-- Кажется, сегодня непременно ожидаютъ г. маркиза.
-- Такъ что же? Къ-чему же тутъ землетрясеніе?
-- Я только такъ выразился, г. полковникъ; это значитъ, что шатожиронскіе граждане готовятъ г. маркизу отличный пріемъ. Кажется, они хотятъ, чтобъ онъ вступилъ къ нимъ съ такимъ же торжествомъ, съ какимъ Александръ вошелъ въ...
-- Въ Вавилонъ, дополнилъ г. де-Водре, замѣтивъ, что ученость бывшаго квартирмистра опять стала въ-тупикъ.
-- Въ Вавилонъ; точно такъ, г. полковникъ, сказалъ Рабюссонъ уступчиво.
-- Чортъ возьми! продолжалъ баронъ:-- кажется, господа шатожиронскіе граждане, наши начальники и судьи, порядочно переменились въ свою пользу. Въ 1789 году, они хотѣли сжечь отца, гоняли сына вокругъ замка съ вилой на шеи, а теперь съ крестомъ и хоругвями идутъ на встречу внуку!
-- Не говоря уже о томъ, что эти негодяи сдѣлали вамъ, г. полковникъ!
-- О! я на нихъ пожаловаться не могу. Какъ младшая отрасль, я не могъ сделаться наслѣдникомъ замка, а потому не стоило обращать на меня особаго вниманія. Они удовольствовались тѣмъ, что связали меня и опустили въ колодезь по шею въ воду, где я и просидѣлъ четыре битыхъ часа.
-- Разбойники! вскричалъ Рабюссонъ:-- шестилѣтняго ребенка!
-- Во-первыхъ, мне было восемь лѣтъ, а во-вторыхъ, они шутили. Позабавимся! говорилъ мэтръ Туссенъ-Жиль, державшій конецъ веревки.
-- Какъ угодно, г. полковникъ! сказалъ честный охотникъ, лицо котораго выражало негодованіе и составляло рѣзкій контрастъ съ сардоническимъ спокойствіемъ г. де-Водре:-- хоть вѣрьте, хоть не вѣрьте, а теперешніе шатожиронскіе граждане не лучше прежнихъ, и трактирщикъ Туссенъ-Жиль, между прочимъ, такой же негодяй, если еще не больше, какъ и отецъ его. Не смотря на теперешнее лицемѣріе ихъ, они рады бы возобновить революціонныя продѣлки. Только не думаю, чтобъ теперь кто-нибудь изъ нихъ рѣшился опустить васъ въ колодезь на веревкѣ.
-- Во-первыхъ, веревка порвется, сказалъ полковникъ, съ улыбкой посмотрѣвъ на свой колоссальный ростъ:-- а во-вторыхъ, прежде, чѣмъ имъ удастся меня опустить въ воду, я самъ окуну нѣсколькихъ...
-- Не считая тѣхъ, которыхъ берется утопить Грегуаръ Рабюссонъ.
Отставной полковникъ и бывшій квартирмистръ, оба сложенные, какъ Геркулесы, помѣнялись улыбками и самоувѣренными взглядами людей, убѣжденныхъ въ своей силѣ и знающихъ, что въ случаѣ опасности они могутъ положиться другъ на друга.
-- Итакъ, продолжалъ баронъ: -- мой племянникъ пріѣдетъ сегодня, а господа шатожиронскіе граждане готовятся сдѣлать ему торжественный пріемъ? Это-то и причина суматохи, которую я замѣчаю на площади замка?
Г. де-Водре приставилъ зрительную трубу къ глазу и навелъ ее на указанное мѣсто.
-- Что это за зеленые столбы, спросилъ онъ, помолчавъ:-- которые ставятъ передъ рѣшеткой?
-- Это тріумфальныя ворота, отвѣчалъ Рабюссонъ.
-- Тріумфальныя ворота! а какую побѣду одержалъ господинъ маркизъ? За что ставятъ ему тріумфальныя ворота? Эти глупости такъ же жалки, какъ были отвратительны революціонныя сатурналіи. Я увѣренъ, что это выдумка Бобиль е?
-- Угадали, господинъ полковникъ; мирный судья все это устроиваетъ.
-- Аристократъ Бобилье съ правой стороны, трибунъ Туссенъ-Жиль съ лѣвой, а въ центрѣ мелочной, малодушный мэръ Амудрю, незнающій куда погнуться и столько же смущенный, какъ оселъ Бюридана между двумя гарнцами овса! Бѣдная община! Впрочемъ, везде такъ!
-- Именно, г-нъ полковникъ, сказалъ охотникъ смѣясь: -- вы какъ-будто сами тамъ были; они всѣ трое на площади; г-нъ Бобилье то-и-дѣло торопитъ работниковъ, Туссенъ-Жиль ухмыляется, а потомъ вопитъ; мэръ же, по обыкновенно своему, бережетъ и овцу и капусту. Я очень удивлюсь; если къ вечеру они не вцѣпятся другъ другу въ волосы.
-- Вѣроятно, они не удовольствуются одними тріумфальными воротами; что еще будетъ?
-- Говорятъ, что пожарная команда будетъ подъ ружьемъ.
-- Конечно, пожарные должны поблагодарить моего племянничка за новыя каски, которыя онъ подарилъ имъ; а что говорить ихъ капитанъ, Туссенъ-Жиль?
-- Онъ, кажется, ничего не знаетъ.
-- Какъ! команда соберется, а капитанъ ничего не знаетъ про это? Кто же будетъ командовать?
-- Лейтенантъ Амудрю, сынъ мэра, честолюбивый мальчишка.
-- Стало-быть, это заговоръ противъ почтеннаго Туссена-Жиля?
-- Кажется... Ахъ, кстати, г-нъ полковникъ, у меня есть до васъ просьба.
-- Говори.-- Если будутъ бить сборъ, идти ли нашимъ пожарнымъ? Они ждутъ вашихъ приказанія.
-- Чтобъ ни одинъ не трогался! съ живостію сказалъ баронъ: -- Шатожиронъ-ле-Вьель не долженъ подражать глупостямъ Шатожирона-ле-Буръ; притомъ же, наши пожарные ничѣмъ не обязаны моему племяннику: они не получили ни одной изъ шестидесяти присланныхъ имъ касокъ; господа граждане отдѣлили себѣ, какъ водится, львиную часть: все имъ, ничего намъ. Повторяю: чтобъ ни одинъ изъ нашихъ пожарныхъ не трогался; слышишь?
-- Слышу, г-нъ полковникъ, ни одинъ не тронется: каждое ваше слово здѣсь законъ.
-- Итакъ, городская пожарная команда будетъ подъ ружьемъ. Что же еще?
-- Молодые люди поднесутъ барана...
-- Кому? племяннику?
-- Э, нѣтъ; госпожѣ маркизѣ, въ первый разъ посещающей замокъ.
-- Правда, произнесъ вполголоса и съ задумчивымъ видомъ баронъ:-- Ираклій пріѣдетъ съ женою.
-- Говорятъ, что супруга г-на маркиза красавица.
-- Увидимъ.
-- Какъ! вскричалъ охотникъ съ изумленіемъ: -- вы не знаете еще г-жи маркизы, супруги вашего племянника, женатаго уже болѣе полутора года? Вѣдь вы, г-нъ полковникъ, недавно еще были въ Парижѣ.
-- Мнѣ кажется, Рабюссонъ, сказалъ г-нъ де-Водре строгимъ голосомъ:-- что мы помѣнялись ролями, и что ты теперь разспрашиваешь меня; продолжай отвечать и вернись къ своимъ баранамъ.
-- Къ одному барану, г-нъ полковникъ.
-- Къ одному или многомъ, все равно! Этотъ подарокъ, кажется, придумавъ лучше экзерциція пожарной команды; онъ, покрайней-мѣрѣ, гораздо-существeннѣе.
-- Точно, г-нъ полковникъ, барана можно зажарить и съѣсть.
-- Больше ничего не будетъ?
-- Молодыя дѣвушки, вой которыхъ слышенъ отсюда...
-- Въ-самомъ-дѣлѣ, я нисколько разъ уже слышалъ какое-то необъяснимое мяуканье.
-- Точно, г-въ полковникъ, это будетъ настоящій кошачій концертъ.
-- Гдѣ онъ?
-- Въ церкви.
-- И ихъ слышно отсюда? Какія хорошія горла!
-- Окна въ церкви открыты, а вѣтеръ съ той стороны; впрочемъ, надо отдать имъ справедливость: умѣютъ покричать! Я увѣренъ, что онѣ перекричали бы нашихъ полковыхъ трубачей.
-- Такъ онъ хотятъ спѣть что-нибудь моей племянницъ?
-- Куплеты, сочиненные господиномъ Бобилье и прилаженные пасторомъ на голосъ одной изъ церковныхъ кантатъ; но это еще не все.
-- Что же еще?
-- Когда дѣвушки узнали, что молодые люди хотятъ поднести барана, они вздумали поднести двухъ бѣлыхъ голубковъ. Къ-сожалѣнію, теперь въ цѣломъ городи нѣтъ ни одного бѣлаго голубя, такъ-что прійдется удовольствоваться сизымъ.
-- Прекрасно, сказалъ баронъ, снова засмѣявшись: -- конечно, какъ эмблема, бѣлые голуби приличнѣе, но какъ жаркое, сизые не хуже ихъ.
-- Однако, видно, г-нъ Бобилье, завѣдующій всѣмъ, не любить этого жаркаго, потому-что не хочетъ и слышать о сизыхъ голубяхъ. Онъ рѣшилъ, что, за неимѣніемъ бѣлыхъ голубей, маркизъ поднесутъ корзинку цвѣтовъ.
-- Этотъ Бобилье настоящій селадонъ, настоящій аркадскій пастушокъ, не смотря на свои семьдесятъ-два года и желтый парикъ!-- Но кто сообщилъ тебѣ всѣ эти подробности?
-- Извольте видѣть, г-нъ полковникъ, отвѣчалъ Рабюссонъ нѣсколько смутившись:-- проходя случайно мимо кузницы, я встрѣтилъ горничную госпожи Гранперренъ, мамзель Виржини...
-- Такъ же, вероятно, случайно? спросилъ баронъ съ лукавой усмѣшкой.
-- Она разсказала мнѣ обо всемъ, поспѣшно прибавилъ охотникъ: -- и кроме того отдала письмо къ вамъ отъ ея госпожи.
Онъ вынулъ изъ кармана записку съ гербовой печатью и напитанную южными духами. Чтобъ повѣрить, что такая миленькая записочка могла выйдти изъ мрачной закопченной кузницы, надобно вспомнить, что Венера была женою Вулкана.
Насмѣшка внезапно исчезла съ лица барона. Онъ поспѣшно схватилъ записку и вскричалъ съ неудовольствіемъ:
-- Цѣлый часъ ты толкуешь мнѣ всякій вздоръ, между-тѣемъ, какъ прежде всего долженъ бы вручить мнѣ это письмо.
Не ожидая ответа, г-нъ де-Водре отвернулся и, прохаживаясь взадъ и впередъ по террасѣ, распечаталъ и началъ читать письмо.
Письмо г-жи Гранперренъ заключало въ себѣ только слѣдующія немногія слова:
"Мы полагаемся на ваше обѣщаніе и ждемъ васъ къ обѣду; только приходите пораньше. Мнѣ необходимо видѣться съ вами до прихода прочихъ лицъ и переговорить безъ свидѣтелей о чрезвычайно-важномъ для меня дѣлѣ, -- дѣлѣ, о которомъ могу говорить только съ вами и котораго вы угадать не можете, не смотря на все то, что уже знаете; словомъ, объ услугѣ, которую вы одни можете оказать мнѣ. Вы знаете -- я горда, а потому не призналась бы, что имѣю нужду въ васъ, еслибъ не была увѣрена, что вы исполните мою просьбу. Жду васъ въ полдень, въ каштановой аллеѣ".
-- Вотъ маленькія выгоды стариковъ, сказалъ баронъ про себя, спрятавъ письмо въ карманъ.-- Хорошенькія женщины сами назначаютъ свиданія. Признаться, я бы охотнѣе желалъ быть въ тѣхъ лѣтахъ, когда самъ назначалъ свиданія и получалъ отказы; но не въ томъ дѣло. Эта бедная женщина положилась на меня, и я докажу, что достоинъ ея довѣренности.
Г-нъ де-Водре обернулся и, приблизившись къ охотнику, спросилъ:
-- Больше ничего нѣтъ новаго?
-- Есть, полковникъ, отвѣчалъ Рабюссонъ, оставивъ сторожевую собаку, которую ласкалъ, и вытянувшись во весь ростъ:-- я долженъ еще доложить вамъ, что, проходя трамблёскимъ лѣсомъ, слышалъ я два выстрѣла, немедленно послѣдовавшіе одинъ за другимъ; вероятно, изъ двуствольнаго ружья.
-- Опять! вскричалъ баронъ съ гнѣвомъ, ибо онъ въ высшей степени раздѣлялъ ненависть къ браконьерамъ, общую всѣмъ владѣльцамъ лѣсовъ: -- и ты поймалъ негодяя?
-- Къ-несчастію, нѣтъ; я пустился-было за нимъ, но онъ быль проворнѣе меня -- ушелъ. Я выходилъ изъ себя, какъ вдругъ, минутъ пять спустя, вышедъ на дорогу Бѣлаго-Креста, я увидалъ -- кого бы вы думали? адвоката Фруадво!
-- Это онъ! сказалъ г-нъ де-Водре съ увѣренностію.
-- Разумѣется, г-нъ полковникъ; онъ самый отчаянный браконьеръ въ здѣшнемъ краю. Ну, да ужь я подкараулю его, и онъ не унесетъ всѣхъ куропатокъ, которыхъ перестрѣлялъ у насъ. Этотъ негодяй былъ пойманъ только одинъ разъ, и то не мною!
-- Можно повѣситься съ горя, сказалъ баронъ улыбнувшись, не смотря на свою досаду.-- Что же ты сказалъ почтенному Фруадво?
-- Что мнѣ было говорить ему? Онъ шелъ по общинной дорогѣ; ружье у него было подъ мышкой, собака шла смирно; проклятый Пирамъ его шелъ по его пятамъ, какъ ни въ чемъ не бывалъ; лицемѣръ! Что же мнѣ было говорить ему?
-- Ты могъ сказать... Или нѣтъ, я лучше самъ переговорю съ нимъ черезъ нѣсколько минутъ, потому-что сегодня наше дело будетъ представлено въ мирный судъ. Все ли теперь?
-- Все, г-нъ полковникъ.
-- Вотъ сегодняшній приказъ: я сойду въ городъ...
-- На встрѣчу г-ну маркизу? спросилъ Рабюссонъ съ фамильярностью, которую часто позволяютъ себѣ любимцы.
-- Нѣтъ, сухо отвѣчалъ г-нъ де-Водре:-- если г-ну маркизу угодно видеться со мною, онъ можетъ пожаловать ко мнѣ.
-- Разумѣется, г-нъ полковникъ; какъ племянникъ, онъ обязанъ почитать васъ.
-- Въ мое отсутствіе ты останешься здесь. Когда прійдетъ почтальйонъ, посмотри, не будетъ ли писемъ съ журналами.
-- Слушаю, г-нъ полковникъ.
-- Если будутъ, такъ разсмотри, не будетъ ли на одномъ изъ нихъ печати маконскаго почтамта!
-- Слушаю, г-нъ полковникъ.
-- Если найдется, такъ принеси ко мнѣ. Я, вѣроятно, останусь въ мирномъ судѣ до полудня; послѣ того ты найдешь меня въ кузницѣ.
-- Слушаю, г. полковникъ.
-- Особенно, если будутъ бить сборъ, чтобъ никто не трогался, -- Теперь можешь идти завтракать.
Рабюссонъ откланялся по-военному и удалился съ своею собакой въ ту же сторону, откуда пришелъ, между-темъ, какъ г. де-Водре вошелъ въ домъ по крылечку, выходившему на террасу.