Я был еще очень молод, когда во мне обнаружилась склонность к путешествиям, и в страны, по возможности, более отдаленные. С летами склонность эта обратилась в страсть, и едва только я покончил свои расчеты с университетом, как принялся за осуществление заветной своей мечты. Окончив курс по отделению восточной словесности, меня в особенности увлекал Восток. В этих видах, спустя несколько дней после последнего экзамена, я обратился к своему почетному опекуну Сергею Степановичу Ланскому, исполнявшему тогда должность министра внутренних дел, с просьбою исходатайствовать мне высочайшее разрешение на шестилетнее путешествие по Египту, Аравии, Персии и Турции, с ежегодным денежным обеспечением. Ланской отнесся весьма сочувственно к моей просьбе, обещал доложить ее государю императору, жившему тогда в Петергофе, и даже назначил день для получения ответа. В восторге от приема вернулся я домой. Прошло несколько дней в каком-то лихорадочном ожидании, но вот наступил срок, и я, как теперь, помню раннее летнее утро, когда я на лихаче мчался к Выборгской заставе, где, на собственной даче, жил Ланской.
Едва успел я войти в приемную, как явился Сергей Степанович и, улыбаясь, произнес:
-- Государь советует вам ехать на Кавказ.
-- Ваше высокопревосходительство, -- отвечал я, -- ведь я на Кавказ не просился; к тому же государь советует, а совет можно не принять; тут дело представляется собственной воле.
-- Вы правы, но не совсем, совет государя равносилен повелению.
-- В таком случае я должен исполнить волю его величества.
-- Непременно, я еще вчера, -- прибавил он, -- с отъехавшим курьером, писал о вас князю Воронцову. Рассчитываю на скорый ответ.
Таким образом, участь моя была решена. Спустя недели три был получен ответ князя Михаила Семеновича о причислении меня, сверх штата, к его собственной канцелярии, с производством мне в год 300 рублей. Проведя после того месяца три в кругу родных, я выехал из Петербурга 3 декабря 1851 года. В Москве я случайно нашел себе попутчика, некоего Мирзу-Аббаса, ехавшего в Тегеран от персидского посланника Мирза-Мухаммед-Хусейна.
Мирза-Аббас был лучшим для меня развлечением в дороге. Мы отправились из Белокаменной обыкновенным, прямым путем через Тулу, Воронеж и Новочеркасск на Ставрополь, где я сделал визит начальнику Кавказской линии генералу Завадовскому. На другой день мы отправились далее. Мы ехали день и ночь. Местами нам встречались костры около казачьих пикетов или на привалах отдельных частей войск. Из Екатеринограда и других станиц до Владикавказа, кроме курьеров с конвоем, никого после пяти часов пополудни не выпускали. Далее же остановок уже не было. Наконец, перевалив через Главный хребет, я 31 декабря в 5 часов пополуночи достиг Тифлиса, где остановился в гостинице против дома наместника, когда-то принадлежавшей Франсуа Дюбеку, а в то время женившемуся на его вдове бессарабскому мещанину и отъявленному мошеннику Александру Бельцеву. Это была довольно скверная, но лучшая гостиница в городе. Заняв комнату и сложив в ней свой небольшой багаж, я прежде всего отправился в серные минеральные бани. Погода стояла сырая, и грязь на немощенных улицах была непролазная. Свет только что брезжился, и среди невозмутимой тишины слышались одни крики погонщиков мулов и ишаков, навьюченных углями или сеном. Извозчиков нигде не было видно, и мне пришлось, утопая в грязи, пропонтировать пешком целых две версты. Но вот я достиг бань, столь прославленных Пушкиным в его "Путешествии в Эрзерум". Испытав на себе всю ловкость тифлисских терщиков, уже давно знакомых с современным массажем хотя в более или менее грубой форме, я возвратился в гостиницу, купив по дороге в какой-то лавке с тульскими товарами цилиндр. Переодевшись, я отправился в канцелярию наместника и тотчас же был представлен князю Воронцову. Маститый старец встретил меня в высшей степени благосклонно и, спустя несколько минут, отпустил, сказав:
-- О делах поговорим после, а сегодня прошу вас встретить у меня новый год.
Я был сильно утомлен с дороги; бани еще более меня расслабили, и потому первою заботою мне было отдохнуть. Приказав себя разбудить в 8 часов вечера, я лег и соснул тем непробудным сном, который, полагаем, не безызвестен всякому дорожному человеку. В 9 часов я был на бале. Весь верхний этаж наместнического дома был ярко освещен. Общество приглашенных было столько же многочисленное, сколько и разнообразное. Элементы европейский и азиатский оказались перемешанными, и трудно было сказать, который в них преобладал. Костюмы и туалеты бросались в глаза своею роскошью и изяществом. Между многими военными я обратил особенное внимание на князя В.О. Бебутова, П.Е. Коцебу и некоторых других, а также на незадолго перед тем передавшегося нам Хаджи-Мурата, известного наиба Шамиля. В 10 часов в залу вошли светлейшие князь и княгиня Воронцовы, которой я тут же был представлен. Вслед за появлением хозяев раздались звуки прекрасно составленного театрального оркестра, и начались танцы. После польского, вальса и кадрили, европейскую музыку сменила туземная, и я впервые имел случай познакомиться с лезгинкою -- этим известным национальным танцем, произведшим на меня самое приятное впечатление. В полночь был сервирован роскошный ужин, за которым весело встретили новый год. Затем снова и еще более оживленно продолжались танцы. В 3 часа пополуночи я возвратился домой и бросился в объятия Морфея.
Я проснулся далеко за полдень. Первою моею мыслью было позаботиться о приискании квартиры, так как при имевшихся у меня 60-ти рублях дальнейшее пребывание в гостинице было бы крайне нерасчетливо. Но где найти квартиру, а особенно такую, кото...
Примечание . На этом слове обрываются записки незабвенного друга и сотрудника нашего Адольфа Петровича Берже, начатые 20 января 1886 года; 31 января того же года он скончался к величайшему горю всех его многочисленных почитателей и как ученого, и как писателя. -- Редакция "Русской Старины".