1.

Несчастное состояніе людей ученыхъ (*).

(*) Сочинитель, писавши статью сію, видно былъ въ дурномъ расположеніи духа; ибо на состояніе ученыхъ смотрѣлъ съ одной худой стороны -- доказательство, что самая глубокомысленная философія есть слабое лѣкарство отъ жалобъ на превратности жизни, и что роптаніе есть общій удѣлъ человѣчества. Невыгоды состоянія ученаго Бель испыталъ на самомъ себѣ, и потому говоритъ объ нихъ съ такимъ жаромъ негодованія; но мнѣ кажется, что объ участи ученыхъ можно сказать столько же добраго, сколько и худаго; дѣло въ томъ, съ которой стороны на нихъ станешь смотрѣть; если съ хорошей, то нѣтъ въ свѣтѣ благороднѣе званія ученыхъ, нѣтъ состоянія свободнѣе и независимѣе; a всякой согласится, что свобода и независимость суть величайшія блага. При томъ же, какое состояніе неимѣетъ своихъ неприятностей и выгодъ, своихъ досадъ и удовольствій, своихъ заботъ и наслажденіи? Прим. Пер.

Досады безпокойства, состояніе заботливое и мучительное кажутся быть общимъ удѣломъ людей ученыхъ. Ихъ исторія, ихъ письма свидѣтельствуютъ, что почти вся ихъ жизнь протекла въ безпрестанныхъ ссорахъ, содѣлавшихъ ее ненавистною; что зависть, клевета, гнѣвъ, злоба, пристрастіе, бездѣльничество и другія постыдныя страсти излили на нихъ всю жизнь свою. Иногда подумаешь, будто ученые сами нарочно старались оградить свое собственное и ближнихъ своихъ спокойствіе. Все сіе можетъ внушить презрѣніе и ненависть къ наукамъ, и искоренить выгодное объ нихъ мнѣніе. Люди не ученые думаютъ, что еслибъ они посвящали все свое время наукамъ, то научились бы укрощать свои страсти, и исправились бы отъ отъ многихъ пороковъ; но еслибъ знали они, съ какою злобою ученые терзаютъ другъ друга въ своихъ сочиненіяхъ, и сколь постыдныя страсти обладаютъ ими; то вѣрно перестали бы упорствовать въ семъ заблужденіи. Заключимъ же изъ сего, что всего труднѣе приобрѣсти спокойствіе духа. Безпрестанное чтеніе умныхъ книгъ, кажется, съ перваго раза могло бы имъ доставить сіе драгоцѣнное сокровище; но выходитъ совсѣмъ противное. По крайней мѣрѣ, если ето и случается, то весьма рѣдко. Горацій самъ не зналъ; что говорилъ; лишь бы только боги дали мнѣ здоровье и богатство; я самъ умѣю достать спокойствіе духа: ето ужь мое дѣло.

Det vitam, det opes, aequum mi animum ipse parabo.

Онъ весьма обманывался. Для чего же предполагалъ онъ имѣть никакой надобности въ помощи боговъ, то зависѣло всего менѣе отъ его .самого, и о томъ прежде всего надлежало бы ему просить Юпитера. Ибо гораздо легче приобрести заслугами и трудами почести и богатство, нежели спокойствіе духа. Но скажутъ мнѣ; почести и богатство зависятъ отъ твоихъ обстоятельствъ, которыми располагать не въ нашей волѣ; слѣдственно надобно просить Бога, чтобъ онъ ихъ устроилъ въ нашу пользу. На ето я буду отвѣчать, что укрощеніе страстей, покой души, и то, что мы называемъ быть довольнымъ самимъ собою, зависитъ отъ тысячи другихъ обстоятельствъ, которыя еще менѣе состоятъ въ нашей власти, Состояніе желудка, внутренностей, лимфатическихъ сосудовъ, мозговыхъ фибръ и многихъ другихъ органовъ, которыхъ положенія и вида. По сію пору анатомисты еще не знаютъ, производятъ въ насъ безчисленное множество движеній, которыми управлять мы невольны. A можемъ ли мы перемѣнять сіи органы? состоятъ ли она въ нашей власти {Art. Reinesius, rem. B.}?

2.

Сочиненья недостойныя людей ученыхъ.

Рѣдко случается, чтобъ человѣкъ умной писалъ стихи на современныя происшествія, какъ напр. на побѣду, на бракосочетаніе какого нибудь вельможи, или на смерть его (*). Сочиненія сего рода показываютъ человѣка пустоголоваго, которой не найдетъ о чемъ писать, кромѣ того что случится въ его время (содержаніе самое бѣдное для сочиненія), и котораго Муза, какъ угорѣлая кошка суется во всѣ стороны: то кропаетъ она елегію, то епиталаму и подобныя симъ мѣлочи; однимъ словомъ, показываютъ человѣка, которой по должности обязанъ разносить къ большимъ господамъ Парнасскіе билеты съ поздравленіемъ (**).

{(*) Подобная сему мысль находится у Попа въ посланіи его къ Доктору Арбутноту. За неимѣніемъ подлинника, и чтобъ всѣмъ читателямъ понятно было сіе мѣсто, да позволено мнѣ будетъ заимствоваться извѣстнымъ переводомъ господина Дмитріева;

То подлый стиховраль, въ которомъ безъ рожденья,

Иль смерти богача нѣтъ силы вображенья.

Въ самомъ дѣлѣ ничего не можетъ быть справедливѣе сей мысли. Изъ множества одъ (на разныя побѣды Россійскаго воинства и на другія современныя происшествія), которыхъ я для того только не исчисляю, чтобъ не указать именно на чью нибудь, и чрезъ то не оскорбить безъ умысла, наводнившихъ нашу словесность, развѣ сотая посредственна, a тысячная прекрасна. Остальныя всѣ не стоютъ ни труда, ни времени, чтобъ ихъ читали.

Впрочемъ все конечно зависитъ больше отъ дарованія; но выборъ содержанія дѣлаетъ то, что одно сочиненіе нравится больше другаго. Не говорите мнѣ при семъ случаѣ о разности вкуса читателей; ибо есть нѣкоторыя постоянныя правила онаго; да и въ чемъ же состоитъ вкусъ, какъ не въ выборѣ? -- Можетъ быть дарованіе Ломоносова ни мало не уступало дарованію Державина; но отъ чего философическія оды послѣдняго нравятся больше похвальныхъ одъ перваго? -- Причину сего надобно искать въ сердцѣ человѣческомъ. Въ одахъ Ломоносова видѣнъ стихотворецъ съ пламеннымъ воображеніемъ и съ познаніями, приобрѣтенными изъ книгъ, въ одахъ Державина видѣнъ стихотворецъ равнаго съ нимъ достоинства, но вмѣстѣ мудрецъ, проникшій въ тайные изгибы сердца человѣческаго, и какъ царедворецъ особенно во глубину сердца вельможъ, и плѣняющій насъ познаніемъ онаго, которое познаніе всегда предпочтительнѣе учености, коею при всякомъ случаѣ Ломоносову хотѣлось блеснуть. Лебрюнъ говоритъ, что изученіе природы полезнѣе даже изученія древнихъ; что и правда, ибо первое дѣлаетъ творцемъ, а послѣднее только подражателемъ.

Сверьхъ того выборъ сочиненій на происшествія современныя заставляетъ подозрѣвать въ корыстолюбіи и низости чувствъ сочинителя Сочиненія такого рода, о которыхъ говоритъ Бель, обыкновенно пишутся для полученія какого нибудь подарка, или какъ говоритъ Сочинитель Чужаго толка:

А нашихъ многихъ цѣль награда перстенькомъ,

Нерѣдко сто рублей, иль дружество съ князькомъ,

Которой отъ роду не читывалъ другова,

Кромѣ придворнаго подъ часъ мѣсяцослова.

Дабы сей князекъ доставилъ намъ выгодное мѣстечко, или по крайней мѣрѣ трубилъ объ нашихъ достоинствахъ, которыхъ мы часто не имѣемъ. Истинное дарованіе гнушается чрезъ такія низкія средства быть извѣстнымъ; ибо оно не имѣетъ въ нихъ нужды. Повѣрьте, что не дарованіе ищетъ славы, a слава -- дарованіе, и что она безъ него не можетъ существовать. Перевод.

(**) Art. Amboise (Franèois d').}

3.

Разговоры съ людьми знатными иногда опасны для человѣьа ученаго.

Можетъ быть для славы человѣка ученаго нѣтъ ничего вреднѣе, какъ разговоръ съ вельможами, любящими науки; ибо, привыкши говорить обо всемъ безъ всякаго приготовленія, они тотчасъ готовы возъимѣть дурное мнѣніе объ учености человѣка, которой не точно отвѣчалъ на предлагаемые ему вопросы по его части. A сколько ученыхъ богослововъ не знали бы что отвѣчать, если бы ихъ озадачить вопросомъ о годѣ, успѣхѣ, окончаніи и главныхъ обстоятельствахъ такого-то собора! Мнѣ извѣстенъ одинъ славный исторіографъ Французскій, которой искренно признавался мнѣ, что не знавшіе, въ которомъ вѣкѣ жилъ Филиппъ Прекрасный. Чѣмъ болѣе читаешь и дѣлаешь извлеченій, тѣмъ менѣе бываешь въ состояніи отвѣчать вдругъ на предлагаемой вопросъ. Есть весьма много людей, которые сколько учены въ своихъ сочиненіяхъ, столько несвѣдущи въ разговорахъ. Блонделямъ, Сомезамъ и малому числу подобныхъ имъ нечего опасаться сего несчастья; но другимъ недолго попасть въ бѣду, когда надобно будетъ отвѣчать на вопросы человѣка знатнаго и охотника до книгъ. Францискъ I хвалился тѣмъ, что изъ числа ученыхъ людей, съ которыми онъ говаривалъ, отъ одного только Шателеня: слышалъ всякій разъ что нибудь новое. Марешаль Креки, впадшій въ немилость и жившій послѣ того въ своемъ помѣстьи {Въ 1672 году, когда онъ отказался служить подъ начальствомъ Тюрення.}, спросилъ: кто былъ въ той сторонѣ самой ученой человѣкъ? Ему представили настоятеля одного монастыря; но не прошло двухъ недѣль, Креки началъ отзываться объ немъ какъ о величайшемъ невѣждѣ въ свѣтѣ. Не льзя сказать, чтобъ монахъ сей не былъ ученъ, и не могъ отвѣчать на всѣ его вопросы, еслибъ дали ему время приготовиться; но вдругъ онъ не въ состояніи былъ припомнить множества собственныхъ именъ, времени происшествій и другихъ подробностей, для знанія которыхъ нужна одна память. Разсказываютъ о президентѣ Meмѣ; что для его вопросовъ достало учености въ одномъ Докторъ только на восемь дней {Art. Castellan, rem. R.}

4.

Сравненіе писателей шестнадцатаго и семнадцатаго вѣка.

Я думаю, что шестнадцатой вѣкъ можетъ выставить гораздо большее число ученыхъ, нежели семнадцатой. Не смотря на то, не льзя сказать, чтобъ въ первомъ изъ нихъ было столько же просвѣщенія, сколько въ послѣднемъ. Покуда продолжалось царствованіе критики и философіи, до тѣхъ поръ по всей Европѣ были люди, которыхъ можно назвать чудомъ учености, ученіе новой философіи и живыхъ языковъ распространило другой вкусъ. Не видно стало болѣе сихъ обширныхъ и глубокихъ познаній въ словесности; за то въ республикѣ ученыхъ появился духъ благоразумной разборчивости. Нѣтъ люди не столько учены, но гораздо искуснѣе въ употребленіи своихъ знаній. "Мы живемъ въ такое время, говоритъ О. Рапинъ {Въ предисловіи, de la' comparision de Thucydide et de Tite-Live.}, въ которое дѣлаются чувствительнѣе къ прелестямъ смысла и разсудка, нежели ко всему прочему. По етому можно сказать, что мы гораздо лучше постигли свойства писателей древнихъ и короче познакомились въ съ мыслями, нежели въ предыдущихъ вѣкахъ. Разница между ими и нами есть та, что тогда болѣе щеголями ученостью, нежели нынѣ. Таковъ былъ духъ тѣхъ временъ, въ которыхъ требовалось однихъ обширныхъ и глубокихъ познаній. Тогда учились познавать изгибы языковъ, прилѣжали къ возстановленію текста древнихъ, прибѣгая къ разнымъ хитрымъ истолкованіямъ; привязывались къ двусмыслицамъ, истощали догадки для того только, чтобъ поправить какое нибудь мѣсто въ писателѣ; наконецъ держались болѣе буквальнаго смысла, потому что, не имѣли духу попасть на мысль сочинители, чтобъ лучше понять его, какъ нынѣ дѣлаютъ. Теперь люди стали не столь учены, но гораздо умнѣе {Art Aconce, rem. D.

Мы Русскіе имѣемъ нужду въ сей учености шестнадцатаго вѣка только вразсужденіи возстановленія текста нашихъ лѣтописей, искаженныхъ временемъ и неискусными преписчиками; отъ чего бытописатели наши наполнены множествомъ историческихъ ошибокъ. Уже современникъ Петра Великаго трудолюбивый Татищевъ, котораго справедливѣе можно назвать собирателемъ, нежели историкомъ, чувствовалъ пользу сей учености, но не зная древнихъ языковъ, и слѣдственно не имѣя передъ собою образцовъ, не въ силахъ былъ исполнить сего важнаго предпріятія; да и достанетъ ли на то силъ одного человѣка? надобно, чтобъ надъ етимъ трудилось множество ученыхъ. Однакожъ онъ первой проложилъ дорогу къ объясненію нашихъ лѣтописей, и критическія его замѣчанія всегда будутъ уважаемы. Наконецъ ученый Шлецеръ изданіемъ своего Нестора, кажется, возбудилъ въ насъ сію охоту, и научилъ, какъ обходиться съ лѣтописями. Русскіе въ ХІХ вѣкѣ, хотя немного и поздо, будутъ имѣть Нестора и продолжателей его очищеннымъ отъ дрязгу ошибокъ; a безъ того едва ли можно надѣяться исторіи, въ которой критика не нашла бы для себя обильной жатвы. Перевод. }.

5.

Ни въ какомъ государствъ граждане не пользуются большею свободою какъ въ республикѣ ученыхъ.

Республика ученыхъ есть земля вольная; въ ней признаютъ власть одной истины и разсудка, и подъ ихъ знаменами, не дѣлая никому вреда, ведутъ воину съ кѣмъ бы то ни было, даже съ кровными и друзьями, что довольно часто видимъ на самомъ дѣлѣ. Всѣмъ извѣстно, что г. Дасье оспоривалъ мнѣнія г. Лефевра, своего тестя; что Іосифъ Скалигеръ и Исаакъ Воссій не пощадили своихъ отцовъ, и что въ наше уже время г-да Бернулли, родные братья, но жалѣютъ другъ друга. Такимъ образомъ въ области словесности нѣтъ никому милосердія: друзья должны остерегаться друзей, отцы дѣтей, шести зятьевъ, точно какъ бы въ желѣзной вѣкъ:

Non hospes ab hospile tutus,

Non socer a genero.

Въ землѣ сей каждой есть государь самодержавной и вмѣстѣ подданной. Въ отношенія къ заблужденію и невѣжеству законы политическіе не дѣлаютъ вреда независимости республики, свободной по своей натурѣ. Всякой частной человѣкъ вразсужденіи наукъ имѣетъ право начинать войну, и можетъ имъ пользоваться, не спрашивая позволенія у правительства.

Однакожъ вольность сія заключается въ нѣкоторыхъ предѣлахъ. Свобода республиканская даетъ всякому право замѣчать ошибки въ сочинителѣ; но не позволяетъ писать на него сатиры. Причина сего очевидна; сатира клонится къ тому, чтобъ лишить человѣка чести, а это есть родъ политическаго убійства; критика напротивъ того старается покачать сочинителю какой нибудь книги, что онъ не имѣетъ такой-то и такой степени дарованія или познанія. A какъ сей недостатокъ не мѣшаетъ пользоваться всѣми правами и преимуществами общества, то отъ сего ни мало не страждетъ честь государства, если публикѣ открыли глаза, что такая-то книга наполнена ошибками. Правда, ето вредитъ славѣ сочинителя, a иногда и кошельку его, ибо отъ распродажи своей книги онъ могъ бы получить прибыль; но если дѣлается ето честнымъ образомъ, если берутъ сторону разсудка и истины, то никто ни въ правъ на сіе жаловаться. Ето ни мало не походитъ на пасквиль; тутъ ничего не говорятъ безъ доказательствъ, и будучи вмѣстѣ свидѣтелемъ и донощикомъ подвергаются равному съ обвиняемымъ наказанію, той же опасности, которой хотѣли подвергнуть другихъ. Но сочинитель пасквиля скрываетъ свое имя, дабы не быть принужденнымъ доказывать то, что говоритъ онъ передъ цѣлымъ Свѣтомъ, и чтобъ дѣлать зло, не опасаясь за то наказанія.

6.

О сочиненіяхъ, писанныхъ въ молодости.

Есть немалое число писателей, раскаевающихся въ поспѣшности, съ какою выдали они въ свѣтъ первыя произведенія своего пера. Будучи въ самыхъ молодыхъ лѣтахъ Гроцій, которой можетъ быть имѣлъ менѣе всѣхъ причины раскаеваться въ этомъ, чрезвычайно стыдится сочиненій, писанныхъ имъ въ молодости. Онъ откровенно изъясняется о томъ въ одномъ письмѣ своемъ къ Скривѣрію, и хвалитъ своего друга, что онъ поступилъ въ семъ случаѣ совсѣмъ напротивъ. И такъ писатели должны пуще всего стараться заслужить доброе имя при первомъ своемъ появленіи въ свѣтъ; но если первое ихъ сочиненіе никуда не годится, то послѣ имъ стоить будетъ чрезвычайныхъ трудовъ, чтобъ публика перемѣнила объ нихъ свое мнѣніе. Если въ молодости своей написали они какое нибудь посредственное сочиненіе, то пусть подождутъ печатать его до тѣхъ поръ, покуда утвердится ихъ слава. Они не должны брать примѣръ съ того, что дѣлается въ Италіи во время торжественнаго хода, гдѣ слуги предшествуютъ своимъ господамъ. Пусть знакомятся они съ публикою черезъ лучшее свое сочиненіе, и заслужатъ ея благосклонность; время еще не ушло. Они будутъ награждены за первые свои труды, если только почитаютъ ихъ того достойными. Извѣстно, что пользуясь и умѣренною славою, писатели находятъ читателей, довольныхъ ими, для сочиненія весьма посредственныхъ, которыхъ никто не сталъ бы читать, еслибъ они выдали ихъ, будучи неизвѣстны; но употребляющіе во зло сей предразсудокъ публики часто сами попадаютъ въ сѣти. Онѣ хотятъ, чтобъ у нихъ ничто не пропало, собираютъ всѣ свои бумаги, даже тѣ, которыя написали только что вышедши изъ училища, или еще находясь въ ономъ, отсылаютъ въ типографію и печатаютъ. Наконецъ во всѣхъ своихъ читателяхъ поселяютъ отвращеніе, и иногда навлекаютъ на себя болѣе порицаній за свои послѣднія сочиненія, нежели сколько заслужили похвалъ за первыя {Art. Thomaeus, rem. D.}.

7.

Дурной вкусъ читателей.

Не въ одно наше время ученые жалуются на книгопродавцевъ, что они охотнѣе печатаютъ пустыя, нежели умныя книги. Въ етомъ виноваты не книгопродавцы, a читатели; ибо еслибъ расходъ на умныя книги былъ также великъ, какъ на книжки, единственно заключающія въ себѣ что нибудь любопытное по случаю (brochures du temps), то повѣрьте, что книгопродавцы предпочитали бы всегда сочиненія умныя глупымъ. Одинъ новѣйшій писатель жалуется на сіе такимъ образомъ: "Всякой день видитъ (говоритъ Дюпень) выходящихъ множество маленькихъ книжекъ на Французскомъ языкѣ, и ни одного сочиненія древнихъ на Греческомъ или на Латинскомъ. Вкусъ къ просвѣщенной древности совсѣмъ потерянъ; одна новость нравится; истинная и основательная ученость не въ модѣ; довольствуются одними поверхностными знаніями. Никто не учится основательно; свѣдѣнія о древности почерпаютъ изъ новѣйшихъ книгъ, и весьма рѣдко доходятъ до самаго источника. Я почитаю ето общественнымъ несчастіемъ, постигшимъ республику ученыхъ, и думаю, что есть причина опасаться, чтобъ сія поверхностная ученость не довела насъ до состоянія худшаго, нежели невѣжество и варварство вѣковъ прошедшихъ {Dupin Bibliot. des auteurs eccl. T. II. p. 200, edit. de Holl.

Art. Craterus, rem. А.

Но что бы сказалъ сей г. Дюпень, елибъ онъ былъ Русской и жилъ въ наше время? что бы сказалъ онъ о нашей бѣдной учености, состоящей изъ одного почти французскаго языка? (Я не разумѣю здѣсь публики, которая и вездѣ немного ученѣе нашей, a гдѣ писателей Русскихъ.) Съ какимъ сожалѣніемъ онъ отозвался бы о нашей словесности! Знаю, что нѣтъ правила безъ исключенія; но должно признаться, что исключенія сіи весьма рѣдки. Перевод. }."

8.

Нѣкоторые сочинители поздно перестаютъ писать.

Немногіе писатели знаютъ время, когда имъ надобно положить перо; немногіе послѣдуютъ въ етомъ примѣру Горація {Горацій сказалъ:

Est mihi purgatam crebro qui personet anrem,

Solve senescentem mature sanus equum; ne

Peccet ad extremum ridendus, et illia ducat.}. Стихотворцы и ораторы должны бы всѣхъ ранѣе подумать объ етомъ; потому что они всѣхъ болѣе чувствуютъ нужды въ пламенномъ воображеніи. Однакожъ весьма часто случается, что они не сходятъ со сцены до конца своей жизни, и публика, кажется, осуждена пить до дна чашу съ нектаромъ ихъ твореній. Но какъ нѣкогда законодатели заключали супружество въ извѣстныхъ предѣлахъ: ибо они не позволяли въ пятьдесятъ лѣтъ женщинамъ выходить за мужъ, a мущинамъ въ шестьдесять жениться, предполагая, что въ старыхъ лѣтахъ поздно думать о дѣторожденіи; такъ всякой долженъ бы предположить предѣлы дѣторожденію; ибо для сего послѣдняго точно также не всякой возрастъ удобенъ, какъ для перваго употребленной Гораціемъ сравненіе напоминаетъ о правилѣ, оставленномъ намъ Виргиліемъ въ Георгикахъ {Hanc quoque ubi aut morbo gravis, aut jam fegnior annis, Deficit, abde domo, nec turpi ignosce fenecta, Frigibus in veneron fenior...}. Пожилые стихотворцы должны бы также принаровлять оное къ себѣ, и не думать больше о томъ, чтобъ съ ослабѣвшими силами дарованія взбираться на Парнассъ. И такъ когда въ старости своей почувствуютъ они мнимое вдохновеніе, то должны почитать оное искушеніемъ какого нибудь злаго духа, и прочитать Парнасскимъ богинямъ молитву, подобную той, которую одинъ ихъ собратъ приносилъ богинямъ любви:

Parce; precor, precor,

Non sum qualis eram bonae

Sub, regno Cynarae. Desine dulcium

Mater saeva Cupidinum,

Circa lustra, decem mollibus

Jam dura imperiis.

Служеніе Музамъ сходствуетъ во многомъ, со служеніемъ женщинамъ; лучше оставить ихъ ранѣе, нежели очень поздно. Разсказываютъ о нѣкоторыхъ Государяхъ, кои велѣли придворнымъ своимъ приходить, къ нимъ ежедневно, и говорить: вспомните о такомъ-то дѣлѣ. Если позволено, сравнивать малыя вещи съ большими, то нужно бы, чтобъ стихотворцы, которые начинаютъ старѣться, возложили на кого нибудь, обязанность говорить имъ каждое утро; вспомните о вашихъ лѣтахъ....

9.

Излишняя тщательность нѣкоторыхъ писателей.

Ученый Еразмъ особенно упрекаетъ двухъ извѣстныхъ писателей въ томъ, что они чрезмѣрно тщились выправлять свои сочиненія, и никогда не были довольны ими, одинъ изъ сихъ писателей былъ, Павелъ Емилій, a другой Линацеръ, ученѣйшіе мужи, процвѣтавшіе въ XVII вѣкѣ. Порокъ сей, за которой порицаетъ ихъ Еразмъ, не есть общій; однакожъ не льзя не назвать его порокомъ, хотя обыкновенно одни великіе писатели: a немѣлочные бываютъ подвержены оному.

Желательно, чтобъ господа издатели такого множества сочиненій, писанныхъ на скорую руку, необдуманныхъ, необработанныхъ и совершенно безполезныхъ для республики; ученыхъ, наблюдали слѣдующее правило: всякое сочиненіе непрежде девяти лѣтъ надлежитъ выдавать въ свѣтъ. Не худо, чтобъ они тщательны были до излишества, и думали, что всякой разъ найдутъ что нибудь поправить. Но досадно, что весьма умные люди подобны тому славному живописцу, которой никогда не хотѣлъ вѣрить, чтобы картины его были совершенны, и котораго слабую сторону такъ искусно угадалъ Апеллесъ.

Сей живописецъ былъ знаменитый Протогенъ; онъ написалъ картину превосходной работы, но долговременной, и безъ сомнѣнія излишней. Апеллесъ, разсматривая картину и удивляясь совершенству ея, сказалъ: вотъ человѣкъ, которой рисуетъ также хорошо, какъ я, или еще лучше меня; но я имѣю передъ ними то преимущество, что онъ принявшись разъ за картину, не отстанетъ уже отъ ней никогда {Plin. lib. XXXV.}.

Примѣръ сей научаетъ насъ, что излишнее, напряженное и упорное стараніе выправлять свои сочиненія часто вредитъ онымъ. Есть извѣстная степень совершенства, переступя которую въ поправкахъ не будетъ ничего путнаго. Вмѣсто того, чтобъ сочиненіе свое сдѣлать совершеннымъ и придать ему болѣе силы, дѣлаютъ его хуже и слабѣе. Perfectum opus absolutumque est, nec jam splendescit lima, sed atteritur. Сими словами изъясняется младшій Плиній въ одномъ мѣстѣ своихъ писемъ, чтобъ показать вредъ, происходящій отъ излишнихъ поправокъ. Квинтиліанъ, другой великой наставникъ, учитъ сему же, и рѣшительно говоритъ, что сочиненіе, которое безпрестанно съ начала, до конца переправляютъ, дѣлается вялымъ: отрѣзываютъ y него, пишетъ онъ, то что, было здорово, выпускаютъ изъ него всю кровь, и дѣлаютъ его подобнымъ живому скелету, покрытому рубцами, оставшимися отъ прежнихъ язвъ. Какъ справедливо все сказанное {Et ipsa emendatio habet finem, Suut enim qui ad omnia scripta tanquam vitiosa redeant; et quasi nihil fas sit rectum esse quod primum est, meоius existiment quidquid est aliud, idque faciant quoties librum in marins resumpserint, fimiles medicis, etiam integra secantibus. Accidit itaque ut cicatriosa sint, et exanguia, et cura pejora, Sit igitur aliquando quod placeat aut certe quod fufficiat. Ut opus poliat lima, non extetat. Quintil. lib. x.}.

Ораторъ Кальвій былъ жертвою сей непомѣрной строгости. Онъ такъ жестоко наказывалъ дѣтищь пера своего за малѣйшія ихъ ошибки, что доводилъ ихъ до нѣкотораго рода разслабленія и вялости, Квинтиліанъ называетъ ето: быть клеветникомъ самаго себя. Вотъ метафора весьма неумѣренная, но очень достойная употребившаго ее писателя: Il y a des es'prits stériles, собственныя слова отца Гарасса, lesquels ayant fait un éffort en leur vie 9 ne se lassent jamais de le peigner jusqu'à ce, qu'ils lui arrachent les cheveux; et au bout du conte c'est un avorton {Garaffe, Apologie. p. 313.} (Есть безплодные умы, которые сдѣлавши одно усиліе во всю свою жизнь, чешутъ его гребнемъ до тѣхъ поръ, покуда не выдерутъ y него всѣхъ волосъ; и наконецъ изъ него выходитъ совершенной выкидышъ.) Между новѣйшими, одѣржимыми сею Кальвіевою болѣзнію, находится Саннацаръ. Справедливо порицали сего стихотворца, за то, что онъ столько разъ переправлялъ, свою поэму, что ея никакъ нельзя узнать; и вмѣсто совершенства, до котораго хотѣлось ему довести, онъ ослабилъ ее и изнурилъ {Baillet, jugement fur les poёtes, T. III. p. 142.}. Впрочемъ сказанное мною не относится вообще ко всѣмъ писателямъ, которыя всѣми силами стараются выправлять свои сочиненія. Они дѣлаютъ очень хорошо, и достойны всякой похвалы; лишь бы только знали умѣренность. Одно излишество есть порокъ: non amo nimium diligentes, сказалъ одинъ, славной Римлянинъ, жившій въ древности {Сципіонъ Африканскій, Смотр. Cic. de orat. Lib. II.}.

Я прибавлю два замѣчанія. Есть писатели, которымъ во сто разъ труднѣе начать свое сочиненіе, нежели продолжать и кончить оное; помарки, поправки и другіе признаки мнительнаго вкуса показываются особливо на первыхъ строкахъ подлинника. Сіе замѣчено въ подлинникъ одного сочиненія Платонова, и въ одной рукописи Петрарковой. Утверждаютъ, что Аристотель имѣлъ подобную слабость {См. Muret, variar, lection. L. XVIII. с. VIII.}. Если вѣрить Виньелю-Марвилю, то "первыя строки Исторіи стоили г-ну Дету; гораздо большихъ трудовъ, нежели вся Исторія; но какъ скоро онъ превозмогъ, сіе препятствіе, то писалъ съ удивительною легкостію." Второе: есть писатели, которымъ труднѣе пересмотрѣть свое сочиненіе, нежели написать его вчернѣ; они охотнѣе и строже выправляютъ свои сочиненія печатныя, нежели въ рукописи. Но большая часть времени и трудовъ ихъ въ семъ случаѣ пропадаетъ напрасно; ибо немногіе читатели сравниваютъ изданія; притомъ же, чтобъ увидѣть важность сдѣланныхъ поправокъ, надобно при сравненіи ихъ между собою имѣть терпѣніе и искусство. Такое-то мѣсто во второмъ изданіи превращено изъ свинца въ чистое золото. но кто замѣтитъ ето {Art. Linacer, rem. F.}?

10.

Несправедливость нѣкоторыхъ критиковъ.

Читатели, сами ничего не сочинившіе, въ сужденіяхъ своихъ гораздо строже и несправедливѣе испытавшихъ на дѣлъ трудность сочинять. Ренье въ IX сатирѣ увѣщеваетъ своихъ судей издать что нибудь въ свѣтъ:

Qu'ils fassent un ouvrage,

Riche d'inventions, de fens et de langage,

Que nous puissons draper comme ils font nos escrits,

Et voir, comme l'on dit, s'ils sont si bien appris

Ou'ils montrent de leur eau, qu'ils entrent en carricre.

Онъ принаровляетъ къ етому сказку, сочиненную въ Италіи: одинъ мужикъ,

Homme fort entendu, et suffisant de tefte,

Comme on peut aisement juger par fa requeste,

S'en vint trouver le pape et le voulut prier,

Que les preferes du temps se pufcent marier:

Afin, ce difoit-il, que nous palliions nuis autres

Leurs fammes careffer, ainsi qu'ils font les nostres.

Въ Марціалѣ находимъ мы почти тѣ же мысли; чему служитъ доказательствомъ слѣдующая епиграмма изъ первой его книги:

Cum tua non edas, carpis mea carmina, Loeli;

Carpere vel noli nistra, vel ede tua.

И сія другая, взятая изъ XII книги;

Corumpit sine tallone coelebs:

Caecus perdere non potest quod ausert.

Мнѣ кажется, что есть двѣ причины, препятствующія строгимъ и всесвѣтнымъ (universels) рецензентамъ показать опыты своего искусства сочиняиь, или какъ говоритъ Ренье de montrer de leur eau: первая -- страхъ вооружить всѣхъ противъ себя, и что имъ отплатятъ тою же монетою; вторая -- чувствованіе того, что они сами не соблюли правилъ совершенства, которыми руководствовались въ всѣхъ сужденіяхъ {Взято изъ Dissertation sur le projet du dictionniaire historique et critique, § VI. rem G.}.

11.

Видъ легкости, примѣчаемой въ нѣкоторыхъ сочиненіяхъ, есть часто плодъ прилѣжной работы.

Гварини писалъ чрезвычайно трудно; но читая прекрасныя его стихи, можно подумать, что онъ весьма легко сочинялъ ихъ. Утверждающіе, что сіи два качества противны между собою, нимало не знаютъ разнообразія ума человѣческаго, и весьма ошибаются, думая, что одни тѣ сочиненія стоютъ большихъ трудовъ, о которыхъ читатели такого же мнѣнія, какого были нѣкогда о рѣчахъ Демосѳеновыхъ, olent lucernam, то есть пахнутъ масломъ. Но надобно знать, что свойства ума человѣческаго многоразличны. Читая такого-то писателя, тотчасъ видишь, какихъ трудовъ стоило ему его сочиненіе; и если онъ раза три или четыре поправлялъ одно и то же мѣсто, ломая надъ нимъ голову, это оное легко можно отличить отъ другихъ. Но есть писатели, которымъ самой трудъ придаетъ видъ легкости и непринужденности; и чѣмъ больше трудятся они надъ сочиненіемъ, тѣмъ легче, кажется, оно написано.

Таковъ былъ Гварини. Изъ вкуса его проистекало сужденіе, что совершенство сочиненія состоитъ въ красотахъ неискуственныхъ, то есть въ легкости и плавности, чѣмъ онъ и старался нравиться. Онъ получилъ отъ природы въ даръ чудесную разборчивость, и отличалъ въ своихъ сочиненіяхъ все, что оставалось въ нихъ неестественное и принужденное; всѣ его поправки состояли въ томъ, чтобы не видно было сихъ малѣйшихъ пятенъ въ его сочиненіяхъ. Такимъ образомъ поправляя много разъ, онъ достигалъ желаемаго, то есть давалъ видъ легкости своимъ стихотвореніямъ.

У другихъ писателей вкусъ совсѣмъ отличной. Они поставляютъ совершенство въ неестественномъ образѣ мыслить и выражаться, носящемъ на себѣ отпечатокъ труда, и глубокой думы. Имъ кажется, что они дурно выразились, если въ слогѣ ихъ нѣтъ ничего запутаннаго и надутаго, если всякой понимаетъ ихъ безъ малѣйшаго затрудненія и усилія. Они тогда только бываютъ довольны своимъ сочиненіямъ, когда не останется въ немъ ничего такого, что могло бы казаться простымъ, естественнымъ и обыкновеннымъ. Отъ того происходитъ, что чѣмъ больше трудятся они надъ сочиненіемъ, тѣмъ виднѣе употребленной ими трудъ. Не льзя не назвать его великимъ; однакожъ онъ иногда менѣе того труда, отъ котораго сочиненіе получаетъ видъ легкости. Воатюръ употребилъ немало времени на поправленіе своихъ стиховъ и писемъ, чтобъ оставить ихъ въ томъ состоянія, въ какомъ мы ихъ теперь видимъ. Защитникъ его Костаръ не говоритъ этого прямо, a намекаетъ, что находящаяся въ сочиненіяхъ его лёгкость дорого ему стоила. Вотъ, что онъ пишетъ: Воатюръ всего болѣе старался о небрежности сего рода, которая такъ пристала къ лицу прекрасной женщины или прекраснаго мущины.... Все, что ни написано имъ, кажется такъ легко, такъ просто, такъ непринужденно, что съ перваго раза всякой чувствуетъ себя способнымъ сравняться съ нимъ; и уже послѣ долговременныхъ и безполезныхъ усилій восклицаетъ: questo facile quatti'o è difficile (какая трудная легкость)! Я помню, какъ онъ однажды былъ доволенъ тѣмъ, что я принаровилъ къ нему мѣсто изъ Тасса, содержащее въ себѣ похвалу одной героинѣ Поемы:

Non so ben dire s' adorna, o se negletta,

Se caso, od arte il bel volto compose:

Di Natura, d'aiwor, del cielo ainici

Le negligerize sue sono artifici (*).

(*) Costar, dèfence des oeuvres de Voiture.

(Не льзя сказать, старалась ли она или не старалась объ украшеніи себя, случай или искусство составляли ея красоту: небрежность ея, даръ счастливой природы, любви и щедраго неба, была искуственная.)

Г. Пелиссонъ, сей искусной Знатокъ во всѣхъ произведеніяхъ ума человѣческаго, былъ совершенно увѣренъ, что писатели всего труднѣе достигнуть того, чтобъ сочиненіе его казалось какъ можно легче написаннымъ. Послушаемъ, что говоритъ онъ въ прекрасномъ своемъ предисловіи къ сочиненіямъ Сарразеня: "Два качества особенно дѣлаютъ поезію yдивительною: изобрѣтеніе, отъ котораго получила она n самое названіе свое, и легкость, безъ которой она не можетъ обойтися. Подъ симъ именемъ я не разумѣю легкости сочинять, которая иногда есть способность счастливая, но гораздо чаще несчастная. Я разумѣю здѣсь ту легкость, которую читатели находятъ въ писателѣ или въ его сочиненіяхъ, и которая во многихъ мѣстахъ стоила ему величайшихъ трудовъ, такъ что ее можно сравнить съ садами на кровляхъ домовъ; на нихъ издержаны милліоны, но при всемъ томъ они кажутся быть произведеніемъ слѣпого случая или природы.

Есть исключеніе изъ всего сказаннаго; нѣкоторые стихотворцы, какъ на пр. Овидій изъ древнихъ и Мольеръ изъ новыхъ, писали стихи съ удивительною легкостію, которую находили въ нихъ и читатели? Но согласимся съ Пелиссономъ, что легкость сія бываетъ часто опасна; о Овидій испыталъ ето на самомъ себѣ. Квинтиліанъ, сей великой учитель краснорѣчія, хочетъ, чтобъ сперва учились сочинять медленно. Писавши скоро, говоритъ онъ, иногда не научишься писать хорошо; a писавши хорошо, можно сдѣлать привычку писать скоро {Hanc morаm et solicitudinem initiis impero... Cito seribendo non sit ut cito scribatur: bene fcribendo fit ut cito. Quiatil. lib x. cap. III.}.

Впрочемъ, какъ ни опасна сія Легкость, но лучше быть ей подвержену, нежели тому чтобъ каждая строка была измарана, и чтобъ поправкамъ не было конца. Имя Бальзака находится въ спискѣ сочинителей, писавшихъ съ величайшимъ трудомъ, и ето можно тотчасъ примѣтить, читая его сочиненія. "Съ пера его ничто не стекаетъ легко и скоро, говоритъ Костаръ: ничто не приходитъ ему въ голову само собою. Вездѣ видѣнъ трудъ, и трудъ ужасной, такъ что читатели, имѣющіе нѣжной вкусъ, устаютъ на первой же страницѣ, подобно тому славному Сибариту, съ котораго потъ лилъ градомъ при одномъ взглядъ на усилія, дѣлаемыя другими. Бальзакъ и самъ признавался, что сочинять для него было то же, что рыть землю, или пилить лѣсъ. Не льзя сказать, чтобъ въ немъ не было ума удивительнаго; но онъ всегда былъ недоволенъ своими сочиненіями, подобно сему не обыкновенному человѣку, о которомъ покойной г. Лизье (de Lisieux) говаривалъ: " Прекрасныя вещи,которыми онъ даритъ публику, стоютъ ему такъ дорого, что еслибъ я былъ на его мѣстѣ,то выбралъ бы какую нибудь другую должность, чтобъ служить ближнему, и не думаю, чтобъ Богъ потребовалъ отъ меня исправленія той, a не другой {}.

Costar défense des oeuvres de Volture. Надѣюсь, что читатели простятъ мнѣ всѣ ссылки, которыми я наполнилъ статью сію. Содержаніе оной было довольно любопытно, и заслуживало, чтобъ я въ подтвержденіе сказаннаго мною сослался на нѣкоторыхъ извѣстныхъ писателей. Бель.

А мнѣ, переводчику его, остается просить прощенія у читателей за свои довольно длинныя примѣчанія, если только оныя прочитаны ими.

Публикация и перевод Николая Грамматина.

С. Петербургъ.

Февраля 2 го, 1812.

"Вѣстникъ Европы". Часть LXII, No 5, 1812