Въ трехъ частяхъ.

ПРОЛОГЪ.

I.

Двое молодыхъ людей сидѣли въ саду. Это былъ прекрасный садъ, довольно старый -- а это для сада такая же похвала, какъ и для портвейна. Будь то англійскій садъ, онъ былъ бы еще старѣе и обнесенъ кругомъ красивой кирпичной стѣной, покрытой мохомъ -- желтымъ, бѣлымъ и краснымъ -- и съ верхнимъ бортомъ, усаженнымъ цвѣтами и высохшими травами.

Но дѣло было въ Америкѣ, гдѣ, кажется, нѣтъ вовсе садовъ, насчитывающихъ болѣе двухсотъ лѣтъ и немногіе изъ нихъ видѣли подъ своей сѣнью болѣе трехъ поколѣній мужчинъ и женщинъ, говорящихъ по-англійски.

Въ этомъ саду былъ и цвѣтникъ, и фруктовый садъ, и огородъ. Въ фруктовомъ саду росли, главнымъ образомъ, яблони и на нихъ дозрѣвали въ настоящую минуту яблоки, старательно подставляя свои румяные бока жаркому солнцу первыхъ сентябрьскихъ дней.

Молодая дѣвушка сидѣла на низенькомъ стулѣ, а молодой человѣкъ прислонился къ стволу стараго дерева. Это обстоятельство не пустое, такъ какъ доказываетъ, что мы не въ Англіи, гдѣ на закатѣ ранняго осенняго дня молодые люди любятъ бѣгать, играть въ лаунъ-теннисъ, совершать дальнія прогулки и вообще быть въ движеніи. Въ Америкѣ, гдѣ жара гораздо сильнѣе, они, естественно, менѣе подвижны.

Домъ, передъ которымъ раскинутъ былъ этотъ садъ, прочно выстроенъ и безобразенъ; то былъ домъ м-ра Рюисдаля, законовѣда и именитаго гражданина небольшаго городка, отстоящаго на нѣсколько сотъ миль отъ Бостона.

Около дѣвушки -- Висаи Рюисдаль -- лежали на травѣ альбомы съ эскизами и ящикъ съ красками. Она снимала этюды съ деревьевъ. Но въ настоящую минуту сидѣла сложивъ руки, и глядѣла въ лицо молодому человѣку. Гдѣ-то въ другомъ мѣстѣ я не разъ высказывалъ мнѣніе, что лучшая женщина въ мірѣ -- это женственная женщина, женщина, которую любятъ другія женщины, о которой онѣ не говорятъ съ горечью, или намеками и переглядываясь другъ съ другомъ. Она можетъ быть и красива, но женщины нераспространяются объ ея красотѣ; она можетъ быть изящна и обладать всѣми талантами, умомъ, искусствами, которые въ большой чести между дамами, но другія женщины не придаютъ этому большаго значенія; онѣ говорятъ про такія качества, какимъ не научатъ въ школѣ,-- отсутствіе эгоизма, доброта, заботливость о другихъ, симпатичность и проч. Она никогда не изощряется, какъ другія дѣвушки въ искусствѣ привлекать мужчинъ, какъ магнитъ: она совсѣмъ не понимаетъ силы любовной страсти въ мужчинѣ и нисколько этимъ не интересуется. Но она знаетъ, что нѣкоторыя женщины слабы и что хорошенькое личико не всегда служитъ признакомъ безгрѣшной души, хотя бы неблагоразумные мужчины и думали противное; и когда въ разныхъ книгахъ ей попадаются пышныя, страстныя преувеличенія поэтовъ, драматическихъ писателей и романистовъ, любящихъ изображать возлюбленную героя красивой богиней, исполненной всякихъ совершенствъ, она кладетъ такую книгу и беретъ другую, написанную въ болѣе умѣренномъ и разсудительномъ тонѣ. Выходя замужъ, она сохраняетъ спокойствіе духа и самообладаніе; она отдаетъ свое сердце безъ иллюзій; она знаетъ собственныя слабости и не слѣпа къ недостаткамъ мужа, но считаетъ, что самое большое счастіе въ жизни -- это все-таки душевный миръ и что не стоитъ гоняться за преувеличенными восторгами и наслажденіями. И однако съ такою женой мужъ бываетъ счастливъ всю жизнь. Между тѣмъ очень часто такія женщины совсѣмъ не выходятъ замужъ.

Бисая Рюисдаль была изъ такихъ дѣвушекъ. Ея спокойное, умное лицо, ясные сѣрые глаза, твердый ротъ, твердыя очертанія щекъ -- все внушало довѣріе. Даже простая, дѣловитая прическа темно-каштановыхъ волосъ говорила, что она вполнѣ разсудительная и надежная женщина; не вѣтреная, прихотливая, большимъ юморомъ одаренная женщина -- въ исторіи прошлаго столѣтія мы находимъ нѣсколько превосходныхъ типовъ прихотливыхъ или одаренныхъ юморомъ женщинъ, но въ настоящее время онѣ рѣдки -- не восторженная, впечатлительная или истерическая. Что касается красоты, то у нея была такая наружность, про которую обыкновенно никто не распространяется. И совсѣмъ тѣмъ она была недурна собой и очень мила: немного блѣднѣе чѣмъ здоровая англійская дѣвушка, немного худѣе и легче фигурой и общимъ видомъ. Когда дѣвушка поставитъ себѣ цѣлью привлекать вниманіе своей наружностью, или своимъ туалетомъ, то, само собою разумѣется, она этого достигаетъ. Но Висая не проявляла ни сознанія своей красоты, ни малѣйшаго желанія быть замѣченной.

Говорятъ, что нѣтъ мѣста во всей вселенной, гдѣ бы молодые люди были такъ замѣчательно хороши собой, какъ въ Нью-Йоркѣ. Говорятъ, что древніе греки, ревнивые къ собственной славѣ, присылали узнавать, правда ли это. Молодой человѣкъ, прислонившійся къ дереву, обладалъ въ полной мѣрѣ и во всемъ блескѣ этой замѣчательной красотой. Вы знаете портретъ Шелли съ его дѣвическимъ лицомъ и чудными страстными глазами, полными блеска и серьезной, безбоязненной мысли. Ну вотъ: это лицо всегда напоминало мнѣ лицо Цефона, хотя Цефонъ -- этотъ молодой человѣкъ -- не былъ такъ высокъ и голова его не была несоразмѣрно велика съ ростомъ. Какой давно забытый бракъ или скрещеніе расъ создали такое удивительное лицо въ городкѣ штата Новая-Англія? Отъ какого предка или отъ какой прабабушки унаслѣдовалъ юноша это чудное лицо и эти чудные глаза? Его мать не была ни артистка, ни поэтесса и ни въ какомъ отношеніи не отличалась художественными наклонностями. Она была строгая христіанка и замѣчательная хозяйка, и книги, которыя она читала, равно какъ и ея собственное воображеніе, на сколько всякій могъ судить, были такъ же ограничены, какъ и ея вѣра. Его отецъ, конечно, могъ бы быть поэтомъ, но торговый складъ, которымъ онъ весьма удачно завѣдывалъ, давно убилъ всякій зародышъ поэзіи, если тольно онъ существовалъ въ немъ. Онъ былъ вообще очень респектабельный человѣкъ. Продавая рѣшительно все, начиная отъ контрафакціи англійскаго романа, цѣной въ десять центовъ и кончая связкой луку, боченкомъ яблоковъ или банкой патоки, онъ былъ дьякономъ въ своей церкви и когда не говорилъ о долларахъ, то распространялся о религіи -- союзъ здѣшняго и того свѣта: спасеніе души и вѣрное помѣщеніе капитала -- такія вещи часто совмѣщаются по ту сторону Атлантическаго океана. Оба, и отецъ и мать, будучи вполнѣ довольны сами собой, страстно желали, чтобы ихъ единственный сынъ слѣдовалъ по имъ стопамъ и избралъ бы для себя какую-нибудь торговую отрасль; если же не это -- такъ какъ великій и славный даръ кованія денегъ дается не каждому,-- они желали, чтобы онъ сталъ юристомъ и политикомъ, а затѣмъ мэромъ своего города, губернаторомъ своего штата и быть можетъ -- кто знаетъ -- президентомъ Соединенныхъ Штатовъ.

Но какое было у юноши этого лицо!

Быть можетъ -- средніе классы не ведутъ родословной -- въ дальнемъ поколѣніи предковъ этого юноши была какая-нибудь итальянка, или же страстная андалузка, можетъ быть, цыганка или провансалка, отъ которой ему достались эти чистыя и нѣжныя черты, эти черные глаза, мягкіе и блестящіе и надѣленные всѣми поэтическими качествами, какъ нѣжность, симпатія, проницательность и чувствительность. Фигура юноши была тонка и высока. Въ подвижныхъ губахъ, въ посадкѣ головы, въ длинныхъ тонкихъ пальцахъ можно было разглядѣть еще болѣе нервный темпераментъ, чѣмъ вообще бываетъ у его соотечественниковъ. Куда приведетъ эта нервность американцевъ -- Богъ знаетъ. Быть можетъ, въ амальгамѣ будущаго, когда всѣ націи міра дадутъ частицу себя на созиданіе американца, эта нервность темперамента измѣнится. Но что, если она еще усилится? Но къ чему приведетъ эта крайне напряженная организація теперешняго поколѣнія -- каждый можетъ видѣть. Одни выходятъ великолѣпными ораторами, другіе краснорѣчивѣйшіе проповѣдники; третьи -- ярые партизаны; нѣкоторые -- ревностные мученики; иные -- оригинальнѣйшіе изобрѣтатели; а есть и ловкіе мошенники, шарлатаны высшей школы -- всѣ качества эти вообще развиты въ превосходной степени.

Мы узнаемъ сейчасъ, куда привела чувствительная и нѣжная организація этого молодаго человѣка. Никогда еще со временъ -- увы! слишкомъ краткихъ -- Авессалома, не бывало такого прелестнаго юноши, говорю, какъ Авессаломъ -- именно въ томъ отношеніи, что у каждаго при мысли объ Авессаломѣ воскресаетъ представленіе о длинныхъ волосахъ. Они были раздѣлены съ боку и падали на его бѣлые виски естественными завитками. Казалось вполнѣ натуральнымъ то, что онъ носилъ длинные волосы; если это и была аффектація, то единственная, такъ какъ его костюмъ былъ простъ и даже мѣшковатъ.

-- Не пытайся меня отговаривать, говорилъ онъ. О! Висая, я еще никогда такъ не нуждался въ симпатіи, какъ теперь, и если ты мнѣ въ ней откажешь, у меня не будетъ ни одного друга. Всѣ противъ меня.

-- Я не противъ тебя, Цефъ. Тебѣ бы слѣдовало это знать.

-- Я сейчасъ встрѣтилъ твоего отца, и онъ прочиталъ мнѣ нотацію о вѣрныхъ путяхъ и о невѣрныхъ. Прекрасно: много людей избирали этотъ путь и терпѣли неудачу, я это знаю. Но если даже меня и постигнетъ неудача -- чего быть не можетъ -- я буду счастливѣе, чѣмъ тогда, когда бы я совсѣмъ не предпринималъ этого.

-- Ты говорилъ съ отцомъ и матерью?

-- Да... это было такъ же легко, какъ вырвать зубъ. Я бы даже лучше хотѣлъ, чтобы у меня ихъ вырвали два, чѣмъ снова пережить эту сцену. Но я обязанъ былъ имъ сказать, а теперь дѣло сдѣлано -- и пожалуйста, Висая, не отговаривай меня.

-- Я не буду. Но... о! еслибы только ты былъ увѣренъ, что избираешь самое разумное и вѣрное. Неужели ты не могъ подождать годъ или два -- я увѣрена, что въ восемнадцать лѣтъ рано претендовать на литературный трудъ,-- отчего не подождать... крошечку, не сдѣлать такъ, какъ хочетъ твой отецъ.

Она не безъ колебанія произнесла послѣднія слова, изъ чего можно было заключить, что отцовскія желанія не по душѣ и ей самой.

-- Отмѣривать коленкоръ и отвѣшивать чай? Нѣтъ... нѣтъ, я этого не могу.

-- Но онъ предлагалъ тебѣ быть юристомъ, если ты хочешь.

-- Я ненавижу законовѣдѣніе. Это все мошенничество!

-- Ну такъ ты бы могъ быть докторомъ... или священникомъ. Подумай. Вѣдь ты могъ бы вдохнуть поэзію въ свои проповѣди и заставить всѣхъ насъ плакать.

-- Нѣтъ, нѣтъ... я хочу быть поэтомъ и писателемъ. Не отговаривай меня, Висая. Это моя судьба.

Онъ имѣлъ величественный видъ, этотъ юный Аполлонъ, закладывая руку за жилетъ и выпрямляясь во весь ростъ, между тѣмъ какъ вѣтерокъ игралъ его прекрасными, длинными волосами.

-- Моя судьба зоветъ меня... человѣкъ долженъ повиноваться судьбѣ.

Изъ всѣхъ библейскихъ героевъ, Цефонъ, сынъ Гада, наименѣе замѣчателенъ. О немъ упоминается всего два раза, и даже существуютъ сомнѣнія на счетъ того, какъ слѣдуетъ произносить его имя; нѣкоторые думаютъ даже, что это скорѣе прозвище нежели имя. Быть можетъ, юнаго поэта нарекли такъ, когда онъ былъ младенцемъ, изъ христіанскаго смиренія. Цефонъ Триндеръ! Ни имя, ни фамилія не соотвѣтствовали романической наружности, поэтическимъ глазамъ и жаждѣ литературной славы. Но что дѣлать? Не сами мы выбираемъ себѣ имена, такъ же, какъ и предковъ, и безсильны измѣнять ихъ, если только не назовемъ себя вымышленнымъ именемъ и фамиліей, а это уже въ своемъ родѣ поддѣлка. Благодаря великому генію, самое пошлое имя, даже такое, какъ Джонни Бригсъ или Цефонъ Триндеръ, можетъ сдѣлаться прекраснымъ въ глазахъ свѣта. Но такъ или иначе, а всегда кажется, что у великихъ поэтовъ, романистовъ, живописцевъ и всякаго рода художниковъ были красивыя и музыкальныя имена. Какъ красиво звучитъ имя Рафаэль, Тассо, Теннисонъ, Байронъ, Вордсвортъ, Тальма, Рашель, Росетти, Мередитъ, Альма Тадема! Быть можетъ, привычка къ этимъ именамъ и частое повтореніе отполировало ихъ, и они теперь блестятъ и сверкаютъ на солнцѣ и ослѣпляютъ глаза; между тѣмъ какъ еслибы они красовались на вывѣскѣ, то нисколько не восхищали бы.

-- Хорошо, Цефъ, настаивала молодая дѣвушка, но подумай немножко. Ты можешь быть докторомъ или юристомъ, или священникомъ и при этомъ быть и писателемъ. Вспомни про Оливера Гольмса. Онъ медикъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, литература дѣло священное. Она не терпитъ соперничества. Я принадлежу сердцемъ и душой литературѣ.

-- Ты честолюбивъ, Цефъ,-- юноша покраснѣлъ -- никто кромѣ тебя и меня не знаетъ, какъ ты честолюбивъ. Почему не идти проторенной дорогой? Каждый, кто хочетъ составить карьеру, начинаетъ съ того, что дѣлается юристомъ. Въ Англіи можетъ быть это не такъ. По крайней мѣрѣ я не слыхала, чтобы лордъ Салисбери или м-ръ Гладстонъ начали свою дѣятельность въ конторѣ стряпчаго. Но здѣсь... подумай объ этомъ, Цефъ.

-- Я не могу объ этомъ и думать.

-- Ты думаешь, что можешь существовать на тѣ деньги, которыя получишь за свои поэмы, разсказы и прочее...

Замѣтьте, что мужчина, грубый мужчина никогда не могъ бы такъ холодно говорить съ другомъ о самыхъ дорогихъ стремленіяхъ этого друга. Женщина, не имѣющая иллюзій, безъ угрызеній совѣсти приподнимающая завѣсу и разсѣевающая золотой туманъ, всегда позволяетъ себѣ такія вещи.

Висая знала о мечтахъ юноши и сочувствовала имъ, но она знала также или воображала, что знаетъ, ничтожную коммерческую цѣну тѣхъ рукописей, которыми набитъ былъ его письменный столъ, а потому и говорила: поэмы, повѣсти и все прочее.

-- Конечно, отвѣчалъ юноша, я очень хорошо знаю, что не могу сразу разсчитывать на удачу. Я долженъ ждать терпѣливо и работать. Я могу жить очень малымъ. Я поселюсь въ дешевыхъ меблированныхъ комнатахъ, гдѣ платятъ не дороже пяти долларовъ въ недѣлю. Печатать одну поэму въ недѣлю -- не могутъ же они предложить меньше пяти долларовъ за поэму -- время отъ времени какую-нибудь статейку, коротенькій разсказецъ, въ родѣ тѣхъ, какіе тебѣ такъ нравятся... о! я легко проживу на это.

-- Хорошо, но не можешь ты ожидать, чтобы издатели брали отъ тебя по поэмѣ въ недѣлю? Пожалуйста не думай, Дефъ -- прибавила она, увидя, что онъ поблѣднѣлъ при этихъ словахъ -- что мнѣ не нравятся твои поэмы. Я нахожу ихъ прекрасными. Много поэмъ, не лучше твоихъ, еженедѣльно печатается въ нашей газетѣ...

-- О! Висая! не лучше!.. Цефъ былъ возмущенъ, но сдержалъ себя.

-- И все-таки я боюсь, что тебѣ не удастся печатать по одной поэмѣ въ недѣлю. А если ты хочешь усовершенствоваться, то долженъ учиться писать все лучше и лучше, а для этого нужно, чтобы ты стоялъ выше заботы о хлѣбѣ насущномъ.

-- Хорошо... если я встрѣчу затрудненія, то сдѣлаюсь журналистомъ. Это ступенью ниже, но все-таки литература.

-- Если ты хочешь быть журналистомъ, настаивала дѣвушка, зачѣмъ тебѣ ѣхать въ Нью-Йоркъ? Почему не начать здѣсь, на мѣстѣ? Или напримѣръ въ Салемѣ, откуда твой отецъ родомъ и гдѣ у тебя есть родственники. Почему не начать въ Салемѣ, который не погрязъ въ такомъ нечестіи, какъ Нью-Йоркъ.

-- Нѣтъ, я долженъ ѣхать въ Нью-Йоркъ. Въ Салемѣ я былъ бы схороненъ на вѣки. Только въ Нью-Йоркѣ человѣкъ можетъ говорить такъ, чтобы его услышали на всемъ американскомъ континентѣ, да и по ту сторону океана. Я хочу всемірной славы!

Тутъ онъ прелестно покраснѣлъ, запутался въ словахъ и умолкъ на минуту, потому что ему стыдно было даже говорить о своемъ честолюбіи.

-- Я хочу всемірной славы, повторилъ онъ, успокоиваясь. Только такая слава удовлетворитъ меня. Я хочу, чтобы голосъ мой былъ слышенъ во всѣхъ концахъ вселенной. Никто этого не знаетъ, кромѣ тебя. Каждый посмѣялся бы надо мной, еслибы узналъ.

-- Я никогда не буду смѣяться надъ тобой, Цефъ.

Дѣвушка была моложе его, но юноша довѣрялъ ей, спрашивалъ совѣта и слушался ее.

-- Ну, хорошо... значитъ ты знаешь, что я думаю. Какъ могутъ люди жить въ такомъ мѣстѣ, какъ здѣшнее? Оно мало, пошло и некрасиво, а люди въ немъ невѣжественны, самонадѣянны и глупы. Въ книгахъ мы читаемъ,-- то есть ты, да я, а кромѣ насъ никто другой -- про искусство и общество и всѣ великолѣпныя вещи, которыя происходятъ въ мірѣ, но здѣсь ничего этого не видимъ -- мы не принадлежимъ къ настоящему свѣту, къ свѣту цивилизованному, который создавался такъ медленно и долго.

-- Но мы читаемъ про него. Развѣ этого тебѣ не довольно? Конечно, мы не можемъ уѣхать и жить въ Лондонѣ, если это то, что тебѣ хочется. Но намъ такъ же хорошо живется, какъ и другимъ американскимъ гражданамъ. Мы создаемъ свою собственную культуру, и каждый согласится, что она глубже и реальнѣе нежели аристократическія культуры Европы.

-- Мы читаемъ про великихъ людей, но никогда ихъ не видимъ. Здѣсь все одни маленькіе люди. Вчера я былъ на кладбищѣ и глядѣлъ на могилы. Сколько сотенъ людей схоронено на немъ. И однако нѣтъ ни одного.... ни одного, который бы былъ извѣстенъ за предѣлами своего околодка, или бы остался въ памяти людей, когда умрутъ его дѣти. Какъ могутъ они быть довольны такой долей?

Юноша часто говорилъ такъ и раньше. Но его слова имѣли теперь больше значенія, когда онъ собирался ринуться въ обширный и неизвѣстный міръ.

Висая поспѣшила указать на утѣшенія религіи.

-- Да, да, отвѣчалъ юноша съ сомнѣніемъ... Но какъ хорошо сознавать, что живешь не безцѣльно, что оставилъ слѣдъ въ своемъ поколѣніи, что про тебя будутъ говорить, пока англійскій языкъ будетъ жить, и что тебя не забудутъ тотчасъ же, какъ только твоя душа разстанется съ тѣломъ...

Онъ остановился и вздохнулъ.

-- Вѣчные толки о славѣ и объ отличіяхъ, Цефъ! Ты, кажется, только объ этомъ и думаешь. Не лучше ли было бы думать, что твое дѣло -- доброе дѣло и хорошо выполнено, все равно, сталъ ли ты отъ того знаменитъ или остался въ неизвѣстности? Ты умрешь тогда съ увѣренностью

-- Ты говоришь такъ, какъ еслибы каждый только и дѣлалъ, что ходилъ въ церковь, перебилъ юноша съ нетерпѣніемъ. Ужь если дѣлать доброе дѣло и оставаться неизвѣстнымъ, то лучше....

Онъ умолкъ, потому что въ ушахъ дѣвушки его слова показались бы богохульствомъ.

-- Кромѣ того, продолжалъ онъ, они такъ самонадѣянны, эти темные деревенскіе люди. Почему они болѣе увѣрены въ себѣ, чѣмъ люди, которые борются на глазахъ у всего міра.

-- Если ты говоришь о борьбѣ, то вспомни, сколько гладіаторовъ умирало въ невѣдѣніи и забвеніи.

-- Ну, что жъ такое, они благородно пали, потому что пали въ борьбѣ, а эти люди умираютъ такъ же низко, какъ и жили.

Нѣкоторое время продолжалось молчаніе. Солнце поздно опустилось, и вечерній воздухъ былъ тихъ. Слышались только колокольчики коровъ, медленно разбредавшихся по дорогѣ и останавливавшихся каждая у своихъ воротъ.

-- Дефъ, спросила Висая шепотомъ, сколько у тебя денегъ?

-- Матушка даетъ мнѣ сто долларовъ, батюшка ничего не даетъ. Когда я истрачу свои сто долларовъ, говоритъ онъ, тогда онъ успѣетъ послать мнѣ денегъ на обратный путь домой.,

-- У меня отложено сто долларовъ, Цефъ. Возьми ихъ себѣ.

-- О! нѣтъ, нѣтъ!

-- Да, возьми непремѣнно. Вѣдь мы съ тобой школьные товарищи, все равно, что братъ и сестра!

-- Правда!

-- Двѣсти долларовъ не велика сумма, но, можетъ быть, тебѣ и хватитъ.

-- О! навѣрное. Я увѣренъ, что успѣю. Я чувствую, что долженъ успѣть. А когда я вернусь назадъ, я буду... голосъ его задрожалъ... знаменитъ. Я буду знаменитъ!

-- Знаменитъ, повторила дѣвушка, стараясь на этотъ разъ не огорчить его пророчествами въ духѣ Кассандры. И надѣюсь, что будешь тогда счастливъ.

Она не желала славы и не вѣрила, что слава можетъ дать счастіе.

-- Помнишь того медіума, который пріѣзжалъ сюда прошлой зимой? вдругъ спросилъ Цефъ.

-- Да... помню... Онъ былъ просто обманщикъ. Почему ты о немъ вспомнилъ?

-- Не знаю. Онъ дѣлалъ удивительныя вещи...

-- Онъ пилъ много виски. Это несомнѣнно!

-- Можетъ быть и пилъ. Но предположи -- я высказываю это только, какъ предположеніе,-- что, при помощи духовъ, мы могли бы получить новое откровеніе о будущей жизни, что мы могли бы получить отъ нихъ совѣтъ и руководство и при ихъ помощи достичь успѣха. Подумай, какъ чудесно было бы, еслибы мы могли положиться на мудраго духа, какъ на совѣтника, который бы училъ, какъ надо поступать.

-- Ну, Цефъ, вѣдь это мечта поэта. Поди и напиши поэму и выведи въ ней человѣка, которымъ руководитъ духъ, какъ Беатриче руководила Данте.

-- Данте -- да. Его водили и въ рай, и въ адъ, и въ чистилище. Но я хочу сказать... еслибы человѣкъ желалъ отличиться, то какъ было бы пріятно найти духа, который бы показалъ ему путь къ тому.

Онъ обвелъ садъ взглядомъ, точно надѣясь открыть въ немъ одного или двухъ благодѣтельныхъ духовъ...

-- Все о величіи, Цефъ? Подумай о тѣхъ милліонахъ людей, которые умираютъ въ неизвѣстности! Какъ можешь ты надѣяться избѣжать общей участи? Одинъ или двое въ каждомъ поколѣніи оставляютъ память среди людей. И ты жаждешь быть однимъ изъ нихъ.

-- Знаю, что это невѣроятно, но что-за дѣло. Еслибы только, шестеро мужчинъ и женщинъ въ цѣломъ свѣтѣ должны были спастись, ты бы постаралась же попасть въ ихъ число. Вѣдь такъ? Ну вотъ съ тѣхъ поръ, какъ я видѣлъ медіума и удивительныя вещи, какія онъ дѣлалъ, я пытался узнать, не медіумъ ли я самъ.

-- Цефъ!

-- Потому что, еслибы я имъ былъ, то могъ бы приподнять завѣсу съ тайны, какъ и онъ.

-- Дефъ!

-- И тогда нашелъ бы духа и заставилъ бы его дѣлать все, что мнѣ угодно.

-- О, Цефъ! я увѣрена, что это грѣшно. Не дѣлай, не дѣлай этого.

-- Я пробовалъ наединѣ, у себя въ комнатѣ. Надо сѣсть и ничего не дѣлать. Глядѣть передъ собой, сохранять полную ясность ума. И вотъ наступитъ моментъ, когда комната, въ которой ты находишься, какъ-то стушевывается. И все тогда стушевывается. Ты теряешь сознаніе самого себя... ты выдѣляешься изъ своего тѣла... твоя душа носится...

-- Цефъ, да перестань, умоляю тебя.

Говоря, онъ понизилъ голосъ, и глаза его приняли такое неопредѣленное выраженіе, точно онъ видитъ что-то далекое, но не видитъ свою собесѣдницу.

-- Я готовъ приподнять завѣсу! прошепталъ онъ, тихо раскачиваясь съ вытянутыми впередъ руками, точно въ потемкахъ.-- Я слышу шелестъ крыльевъ и шепотъ голосовъ. Кругомъ меня чудная музыка: нѣжныя руки прикасаются ко мнѣ; странныя губы прижимаются къ моимъ губамъ; въ воздухѣ распространяется благовоніе; ноги мои на порогѣ...

-- Цефъ!

Дѣвушка вскочила на ноги и, схвативъ его обѣими руками за плечи, принялась энергически трясти.

-- Перестань актерствовать!

Онъ съ упрекомъ взглянулъ на нее.

-- Актерствовать! продолжалъ онъ. Она называетъ это актерствовать!

-- Ты состроилъ совсѣмъ такое лицо, какое старался состроить медіумъ. Ему это не удавалось потому, что у него были глаза какъ у поросенка и жирныя щеки. Но, чтобы ты, Цефъ, ты, унизился до этого жалкаго существа, мошенническія продѣлки котораго обличали столько разъ. О! Цефъ! это хуже чѣмъ безуміе, никакой духъ не поможетъ тебѣ, и ты только погубишь себя.

-- Развѣ я актерствовалъ? повторилъ онъ мечтательно. Иногда человѣкъ самъ не знаетъ, когда онъ играетъ комедію, когда нѣтъ. Увѣрена ли ты, что не оторвала меня отъ порога того свѣта... отъ знанія и власти?

-- Вздоръ, пустяки! рѣшительно произнесла дѣвушка.

II.

Шесть мѣсяцевъ спустя, молодой человѣкъ, бѣдно одѣтый, въ стоптанныхъ и дырявыхъ сапогахъ, медленно шагалъ по Бродвею въ Нью-Йоркѣ. Его лицо, исхудалое и блѣдное выражало полнѣйшее отчаяніе. Въ большомъ городѣ такъ много встрѣчается печальныхъ лицъ, что жителей Нью-Йорка можно извинить за то, что они не обращали никакого вниманія на это печальное лицо.

Юноша,-- онъ былъ еще очень юнъ -- подошелъ къ двери, на которой прибитая мѣдная дощечка извѣщала, что здѣсь контора "Spread Eagle Magazine". Онъ остановился, колебался съ минуту, и, наконецъ, съ глубокимъ вздохомъ поднялся по лѣстницѣ и вошелъ въ контору.

-- Я пришелъ за рукописью, сказалъ онъ, которую недавно послалъ издателю.

-- Заглавіе и подпись? коротко спросилъ конторщикъ.

-- Рукопись озаглавлена: "Кордуанскій монахъ въ забралѣ".

-- Подпись?

-- Подписано: Пауль.

-- "Кордуанскій монахъ въ забралѣ", соч. Пауля, машинально повторялъ конторщикъ, записывая на клочкѣ бумажки.

-- Подождите минутку.

Молодой человѣкъ повиновался съ уныніемъ.

-- Вы давно занимаетесь этимъ? спросилъ конторщикъ.

-- Чѣмъ этимъ?

-- Разсылкой рукописей по редакціямъ?

-- Нѣтъ, недавно.

-- Ахъ! и еще ни одной не приняли?

-- Нѣтъ еще не приняли.

-- Такъ я и думалъ, поглядѣлъ конторщикъ на его изношенное платье и стоптанные сапоги. Другаго занятія у васъ нѣтъ?

-- Нѣтъ.

-- Ну, такъ послушайтесь моего совѣта, бросьте писательство. Помилуйте, мы получаемъ тысячи рукописей. Ихъ присылаютъ со всѣхъ концовъ Америки! изъ Канады и даже изъ Англіи... и съ письмами, и безъ оныхъ. Если съ письмами, то въ нихъ говорится, что авторъ умираетъ съ голода; если безъ письма, то приложена замѣтка съ просьбой къ издателю какъ можно скорѣе напечатать и прислать деньги съ слѣдующей почтой. Займитесь чѣмъ-нибудь другимъ... увѣряю васъ, займитесь чѣмъ-нибудь другимъ.

Молодой человѣкъ взялъ рукопись и уныло вышелъ, не говоря ни слова. То была его послѣдняя надежда; онъ позволилъ себѣ въ послѣдній разъ лелѣять надежду, что его сочиненія примутъ и вотъ ему говорятъ, что лучше заняться чѣмъ-нибудь другимъ.

Молодой человѣкъ былъ никто другой, какъ Цефонъ Триндеръ. Онъ испыталъ полгода литературной жизни -- онъ называлъ это литературной жизнью -- и ему не удалось пристроить ни единой изъ своихъ поэмъ, ни одной статьи, повѣсти или очерка -- ни одного.

Онъ пріѣхалъ полный восторга и надежды, съ портфелемъ, набитымъ чудесными произведеніями, которыя должны были сразу покорить всѣхъ издателей, поразить восторгомъ и удивленіемъ всѣ Соединенные Штаты, не говоря уже о Великобританіи и ея колоніяхъ. Онъ началъ съ того, что перебиралъ въ умѣ, къ какому журналу ему обратиться сначала къ "Horper", или "Scribner", или "Century", или "Atlantic"; или же не попытать ли ему сначала англійскіе журналы: "Longman's", "Temple Bar", "The Cornhill" и т. д. Въ концѣ концовъ рѣшилъ быть патріотомъ и отдать первые плоды своего генія родной странѣ. Потомъ уже они перейдутъ черезъ океанъ и заставятъ поблѣднѣть отъ зависти англійскихъ писателей.

Къ чему разсказывать его исторію? Каждый пойметъ, что незрѣлыя произведенія умнаго мальчика не встрѣтили одобренія. Онъ забросалъ всѣхъ издателей своими рукописями. И ни отъ единаго не слышалъ ни одного привѣтливаго слова, а теперь все кончено. Онъ всѣхъ перебралъ, и всѣ отвергли его, и у него не было больше денегъ. Положеніе по истинѣ ужасное. Въ концѣ недѣли онъ долженъ будетъ съѣхать съ квартиры и среди зимы ему негдѣ будетъ преклонить голову.

И всего лишь полгода назадъ онъ пріѣхалъ въ этотъ городъ, съ твердымъ рѣшеніемъ пробить себѣ дорогу, заработать себѣ славу и деньги. И вотъ чѣмъ это кончилось! Вотъ чѣмъ увѣнчалось его честолюбіе! Много восемнадцатилѣтнихъ юношей мечтали о томъ же самомъ, но не многіе такъ сильно вѣровали въ мечту, чтобы попытаться привести ее въ исполненіе! Бѣдный Цефонъ! Что-то съ нимъ теперь будетъ!

Онъ былъ такъ несчастенъ, что не смѣлъ думать, но бродилъ безцѣльно по улицамъ и прислушивался къ разговору прохожихъ.

Сначала прошли двѣ дѣвушки, закутанныя въ мѣхъ, съ густыми вуалями, муфтами, перчатками и защищенныя отъ холода такъ уютно. Онѣ болтали о тряпкахъ и быстро пробѣжали мимо него. За ними послѣдовали двое среднихъ лѣтъ господъ, толковавшихъ про доллары; они тоже прошли мимо. Послѣ того прошли двѣ пожилыхъ дамы; онѣ разговаривали про своего священника; прошло двое молодыхъ людей, говорившихъ о долларахъ. Затѣмъ еще двое молодыхъ людей, и тѣ толковали про доллары. Еще нѣсколько женщинъ и нѣсколько мужчинъ, и всѣ они говорили о нарядахъ или долларахъ и всѣ прошли мимо.

Затѣмъ появилось двое людей, говорившихъ о чемъ-то другомъ.

-- Говорю вамъ, докторъ, что вамъ слѣдуетъ взять ученика.

-- Я часто думалъ объ этомъ. Но затрудненіе въ томъ, гдѣ его найти.

-- Вы не стары, но вы можете умереть, и тогда ваша неподражаемая сила и ваши знанія умрутъ вмѣстѣ съ вами... я говорю, возьмите себѣ ученика.

-- Мой дорогой другъ, гдѣ я его найду. Мнѣ нужна тысяча качествъ, соединенныхъ въ одномъ, а всѣ они рѣдки даже взятыя отдѣльно. Напримѣръ, мнѣ нужна молодость, острый умъ, симпатія, высшая нервная и чувствительная организація, поэтическія способности, большая начитанность и хорошее воспитаніе. Мнѣ нуженъ молодой человѣкъ вполнѣ свободный отъ всякихъ узъ родственныхъ, общественныхъ, всякаго рода путъ. Мнѣ нуженъ кромѣ, того такой, который бы былъ безусловно послушенъ и хранилъ бы, если я того потребую, ненарушимую тайну. Кромѣ. того, онъ долженъ быть чистымъ юношей, свободнымъ отъ всякихъ пороковъ и согласиться отложить на неопредѣленное время погоню за долларами. Скажите мнѣ, мой другъ, гдѣ я найду такую жаръ-птицу, такого феникса себѣ въ ученики.

Они прошли.

И вдругъ слова эти поразили Цефона, лѣниво слушавшаго то, что говорили прохожіе. Ради какой цѣли требовался этому джентльмену такой ученикъ? Онъ прибавилъ шагу и пошелъ за этими господами. Скоро одинъ изъ нихъ простился съ другимъ, тѣмъ, котораго онъ называлъ докторомъ, и которому нуженъ былъ ученикъ.

Цефонъ пошелъ за этимъ человѣкомъ. Онъ свернулъ съ Бродвея въ одну изъ боковыхъ улицъ, пересѣкающихъ его подъ прямымъ угломъ, и остановился у дверей одного изъ домовъ.

Тутъ вдохновеніе осѣнило Цефона. Онъ подбѣжалъ къ нему и сказалъ:

-- Сэръ, извините, могу я сказать вамъ два слова?

-- Что такое?

-- Вамъ нуженъ ученикъ. Возьмите меня.

Человѣкъ, котораго звали докторомъ, съ любопытствомъ глядѣлъ на него нѣсколько секундъ.

-- Войдите, сказалъ онъ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Въ половинѣ седьмаго въ гостиную, еще пустую, вошла дѣвушка, одѣтая какъ одѣваются на вечеръ. Для всѣхъ вообще это была миссъ Бруденель, единственная дочь: м-ра Кира Бруденеля. Но среди болѣе многочисленныхъ изъ своихъ друзей и знакомыхъ, мужскаго и женскаго пола, она слыла подъ именемъ Весталки, или Сивиллы, или же Додо. Она отзывалась на всѣ эти прозвища, хотя бы уже по той простой причинѣ, что ее нарекли при крещеніи Сивиллой Додоной. Ее нарекли бы, я ни мало въ томъ не сомнѣваюсь, Манто-Амальтея-Дафна-Пиѳія -- и тогда у нея было бы дѣйствительно прекрасное имя -- еслибы только классическія познанія ея пап а не хромали. Но вы согласитесь, конечно, что и настоящее ея имя звучало таинственно-язычески, какъ оракулъ, какъ отголоски имени дѣвственной весталки. Такое имя должно было бы по-настоящему принадлежать дѣвушкѣ съ большими, лучистыми глазами, блѣдными щеками и низкимъ лбомъ, властительнымъ какъ у древней жрицы, надѣленной священнымъ огнемъ прорицанія.

Но природа любитъ контрасты: Бланки часто бываютъ брюнетки, а Віолетты походятъ на пышныя розы; сыновья математиковъ дѣлаются поэтами, а изъ сыновей поэтовъ выходятъ инженеры. Міръ, въ дѣйствительности, полонъ людьми, которыхъ родители предназначали къ высшимъ и почетнѣйшимъ должностямъ, и которые заняли въ немъ совсѣмъ противуположное мѣсто.

Что касается Сивиллы, то природа-мать создала ее дѣвушкой нисколько не похожей на весталку -- не смотря на то, что она съ колыбели была торжественно обречена этому званію. Быть можетъ, я ошибаюсь. И несомнѣнно въ тѣ дни, когда весталки ходили выручать преступниковъ, украшали своимъ присутствіемъ процессіи, увѣнчивали жертвеннаго быка, къ его вящему тщеславію, вѣнками изъ розъ и занимали переднія мѣста въ циркѣ, когда гладіаторы убивали другъ друга, весталки имѣли опредѣленный типъ.

Говоря о весталкахъ, каждый представляетъ себѣ непремѣнно отрекшихся, не легкомысленныхъ дѣвушекъ, но блѣдныхъ, строгихъ, убивающихъ свою плоть и слѣдовательно некрасивыхъ, съ радостью остригшихъ свои чудесные волосы, съ упоеніемъ одѣвающихся въ безобразную хламиду. Таково, полагаю, популярное понятіе о весталкѣ.

Наружность нашей молодой дѣвицы говорила о чемъ угодно, только не о жизни самоистязанія, уничиженія или лишеній. Большіе смѣющіеся глаза, розовыя, готовыя постоянно сложиться въ улыбку губы, пушистые, вьющіеся волосы, румяныя щеки, высокая, стройная фигура -- все это такія черты, которыя, быть можетъ, и не мѣшаютъ подобному призванію, но вообще не считаются его отличительными признаками.

Вмѣстѣ съ тѣмъ она носила свое шелковое платье, съ такимъ видомъ, что это доставляло ей существенное и прочное удовольствіе, и что въ ней отсутствовало всякое стремленіе къ иному одѣянію. Въ рукахъ она держала вѣеръ изъ перьевъ, совсѣмъ суетную хорошенькую вещицу, а на рукѣ у нея красовался золотой браслетъ, осыпанный бирюзой.

И однако ее звали Сивилла-Додона. Лампы и свѣчи -- у леди Августы была такая же страсть къ восковымъ свѣчамъ, какая существовала въ восемнадцатомъ вѣкѣ -- были зажжены, огонь въ каминѣ разведенъ, но гости еще не пріѣзжали. Сивилла поглядѣла сначала на часы; она сошла во-время, за полчаса до пріѣзда гостей. Послѣ того она поглядѣлась въ зеркало, чтобы провѣрить то, что она видѣла въ собственномъ зеркалѣ и въ чемъ увѣряла ее горничная. Довольная тѣмъ, что видѣла, Сивилла улыбнулась, какъ вдругъ въ эту минуту растворилась дверь, и вошелъ молодой человѣкъ -- безъ доклада, потому что онъ жилъ въ домѣ; улыбка Сивиллы стала еще радостнѣе, и она покраснѣла, когда молодой человѣкъ, скромно вошедшій въ комнату, оглядѣвшись кругомъ и убѣдясь, что въ ней никого не было, подбѣжалъ къ Сивиллѣ, схватилъ ее за обѣ руки и, поцѣловавъ въ обѣ щеки и въ губы, съ самымъ преступнымъ невниманіемъ ко времени и мѣсту, прошепталъ:-- Милая, милая Додо!

Только счастливый влюбленный могъ позволить себѣ это.

Онъ могъ бы быть и гораздо некрасивѣе. Многимъ дѣвушкамъ приходится довольствоваться гораздо менѣе красивыми поклонниками. Начать съ того, что этотъ молодой человѣкъ былъ очень силенъ. Длина и пропорціальность его членовъ и ширина груди показывали атлета. Я не знаю въ точности, какую тяжесть онъ могъ поднять, и какъ высоко прыгнуть и тому подобное. Но всѣ говорили, что Томъ атлетъ. Онъ былъ однако болѣе нежели атлетъ. Аттестаты, свидѣтельствовавшіе объ его успѣшномъ пребываніи въ вертепахъ естественной науки и лабораторіяхъ, подготовили его къ занимаемому имъ мѣсту демонстратора въ Горномъ Институтѣ.

Люди, занимающіе такой постъ, разсчитываютъ современемъ стать профессорами и считаютъ даже самого профессора Гёксли не болѣе какъ своимъ предшественникомъ, а себя преемниками его знанія и славы; они намѣрены сдѣлаться членами королевской академіи наукъ, въ свое время докторами Оксфордскаго и Кембриджскаго университетовъ, членами клуба Atbenaeum, causa honoris; и -- какъ вѣнецъ своей ученой карьеры -- ректорами университетовъ Гласго Сент-Андрюсъ и Абердина. Слабымъ пунктомъ у этихъ ученыхъ молодыхъ людей является ихъ наклонность къ преждевременной серьезности. Пріятно видѣть двадцатипятилѣтняго молодаго человѣка сіяющаго весельемъ и жизнерадостнаго. Поэтому пріятно замѣтить, что Томъ Лангстонъ -- такъ звали молодаго человѣка -- не былъ еще избалованъ своей профессіей, но могъ смѣяться, шутить и быть счастливымъ.

Знавшіе Тома Лангстона сказали бы, что Сивилла не ошиблась, довѣряя ему счастіе всей своей жизни.

-- У насъ всего лишь нѣсколько минутъ въ распоряженіи, сказала она. Ты очень хорошо сдѣлалъ, Томъ, что такъ рано одѣлся. Нѣтъ, сэръ, прошу васъ не такъ близко; а то насъ могутъ застать врасплохъ. Стойте спокойно по ту сторону камина, а я буду стоять по эту сторону. Вотъ такъ-то лучше. Что еслибы пап а вошелъ и накрылъ насъ? Что тогда, Томъ?

-- Я бы кажется желалъ, чтобы такъ было. Тогда бы сразу все и объяснилось -- почему ты не позволяешь мнѣ переговорить съ нимъ, Сивилла?

-- Не теперь еще! о! совершенно безполезно было бы говорить теперь. Нельзя даже и выбрать болѣе неподходящаго момента. Мы ждемъ сегодня вечеромъ къ себѣ самаго удивительнаго человѣка. Онъ готовится все перевернуть вверхъ дномъ. Медіумы -- жалкіе старые болваны!-- совсѣмъ разбиты и уничтожены съ ихъ постукиваніями и всякимъ вздоромъ. Всѣ прежніе духи замѣняются новыми, и у насъ будетъ совсѣмъ новое откровеніе. М-ръ Эмануэль Чикъ и Лавинія Медлокъ приглашены также на сегодняшній вечеръ, бѣдняжки! Лэди Августа ждетъ, что весь свѣтъ немедленно обратится въ новую вѣру, и мое воспитаніе не будетъ болѣе въ загонѣ, такъ что я тотчасъ же приступлю къ своимъ обязанностямъ весталки, какъ только найдется пригодный человѣкъ. Конечно, въ концѣ концовъ обнаружится, что это новый шарлатанъ, но, должно быть, онъ ловкій малый. О! Томъ! если ты меня любишь, не говори пока съ папашей.

-- Черезъ нѣсколько недѣль ты будешь совершеннолѣтняя, Сивилла; и тогда даже твой отецъ...

-- Томъ, не говори этого. Я хочу выйдти замужъ, какъ и всѣ другія дѣвушки, съ согласія и съ благословенія своего отца.

Ея голосъ задрожалъ, а въ глазахъ появились слезы.

-- Ты не знаешь, какъ сильно онъ меня любитъ и какихъ великихъ вещей ждетъ отъ меня. Его сердце разобьется, когда онъ узнаетъ, что я не могу сдѣлать то, чего онъ ждетъ и на что надѣется.

-- Великихъ вещей! Отъ постукиванія!

-- Полагаю, что совсѣмъ безполезно говорить это, но право же, Томъ, если ты хочешь получить его согласіе, то долженъ притвориться медіумомъ и разговаривать съ духами, и все такое.

-- Какъ это грустно, Сивилла! но я рѣшительно не въ состояніи притворяться.

Сивилла тяжело вздохнула.

-- Нѣтъ, Томъ, конечно, ты не можешь обманывать. Но, право же, я чувствую... я не смѣю признаться въ своемъ невѣріи.

-- Но вѣдь ты не вѣришь?

-- Нѣтъ, я утратила всякую искру вѣры, и мнѣ страшно въ этомъ признаться. Всю свою жизнь я присутствовала при манифестаціяхъ и посланіяхъ, и всегда это было одно и то же. И, о! Боже мой! несмотря на всѣ посланія, мнѣ кажется, что мы топчемся все на одномъ мѣстѣ.

-- Да, такъ что или же и самые духи ничего не знаютъ, или же ихъ вовсе нѣтъ.

-- И я наконецъ узнала, какъ это все продѣлывается: стуки, музыка и всѣ прочіе фокусы.

-- Конечно, Додо, это все фокусы. Подумать только, что разсудительный человѣкъ можетъ всю свою жизнь поощрять обманщиковъ! когда передъ нимъ цѣлый міръ науки.

Это было сказано со всѣмъ презрѣніемъ не просто юнаго демонстратора, но цѣлаго профессора.

-- Будь терпѣливъ съ пап а, ради меня, Томъ, просила Сивилла. Онъ не изъ пустаго любопытства пытается проникнуть тайны, но чтобы открыть, если можно, что такое будущая жизнь...

-- А у меня полны руки тѣмъ, чтобы узнать здѣшній свѣтъ, гдѣ я живу. Дайте мнѣ науку, чтобы ею жить и любить ее, и когда жизнь пройдетъ, я безстрашно буду ждать будущаго... У каждой эпохи есть своя формула. Можетъ быть это формула нашей эпохи.

Было безъ двадцати минутъ восемь, и гости начинали съѣзжаться.

Прежде всѣхъ явились двѣ дѣвушки, которыя тоже пришли безъ доклада, потому что жили въ томъ же домѣ. Одна Цицели Лангдонъ, двоюродная сестра Тома и какъ и онъ находившаяся подъ опекой м-ра Кира Бруденеля, была слѣпа съ младенчества, но всюду ходила по дому безъ вожатаго, хотя компаньонка неотступно находилась при ней.

-- Ты здѣсь, Томъ? сказала она, подходя прямо къ тому мѣсту, гдѣ онъ стоялъ у камина. Ты рано сегодня одѣлся. Вотъ чудо.

-- Нисколько, Цисъ. Нетерпѣніе поскорѣе увидѣть сегодня вечеромъ фейерверкъ заставило меня поторопиться.

Цицели улыбнулась и сѣла, съ закрытыми глазами, со сложенными руками, въ терпѣливой и патетической позѣ слѣпыхъ.

Дѣвушка, вошедшая вмѣстѣ съ ней, была ея компаньонка, Гетти Медлокъ. Компаньонки, гувернантки и частные секретари всѣ на одинъ покрой. Или у нихъ мрачный и недовольный видъ, который они тщетно стараются скрыть, или же они напускаютъ на себя невозможную веселость, точно имъ страхъ какъ нравится ихъ доля, и они избрали бы ее преимущественно передъ всѣми остальными, еслибы имъ предоставили выборъ.

Гетти была еще слишкомъ молода, чтобы быть постоянно мрачной, но сегодня вечеромъ она казалась чѣмъ-то недовольна; всего вѣрнѣе своимъ платьемъ, которое не могло уже претендовать на свѣжесть -- это достаточная вполнѣ причина недовольства для дѣвушки. Быть можетъ, она была недовольна своимъ положеніемъ, хотя ей слѣдовало бы благодарить Бога за то, что она попала въ компаньонки къ такой добрѣйшей и кротчайшей дѣвушкѣ.

Гетти была дочерью нѣкогда знаменитой Лавиніи Медлокъ, чистокровнаго медіума той эпохи, нынѣ отдаленной отъ насъ уже цѣлой четвертью вѣка, когда люди любили вертѣть столы, слушать стуки и получать посланія отъ духовъ самаго первобытнаго свойства, когда для осиротѣлаго сердца было величайшимъ счастьемъ получить извѣстіе отъ умершаго родственника, что онъ счастливъ. Въ этомъ отношеніи никто не могъ сравниться съ Лавиніей Медлокъ. Но хотя она все еще продолжала поддерживать телефоническія бесѣды съ духами, люди перестали посѣщать ея домъ съ цѣлью узнать результатъ этихъ бесѣдъ. Злые люди ставили ее не разъ въ глупое положеніе, заставляя сообщаться съ умершими личностями, никогда не существовавшими. Замѣчательные умы, вызываемые ею, какъ, лордъ Байронъ, Шекспиръ и д-ръ Джонсонъ покрывали ее стыдомъ, отвѣчая несомнѣнную нелѣпицу, такъ что ея кліенты почти совсѣмъ оставили ее, и она была теперь вынуждена содержать меблированныя комнаты. Ея мужъ давно уже убѣжалъ отъ нея, выжитый изъ собственнаго дома, какъ онъ самъ говорилъ, стуками, вздохами, колокольчиками, шепотомъ, холоднымъ дыханіемъ и тому подобными явленіями. Онъ терпѣлъ, сколько могъ, но онъ не былъ изъ числа храбрыхъ, и нервы его не вынесли. Поэтому онъ уѣхалъ, захвативъ съ собою небольшой ручной мѣшокъ, и съ тѣхъ поръ пропалъ безъ вѣсти. Еслибы у Гетти было не такое недовольное выраженіе лица, она была бы очень хороша собой, болѣе поразительно хороша, чѣмъ Сивилла.

У ней были большіе, блестящіе глаза, почти черные, вещь очень рѣдкая у англійской дѣвушки, и роскошные густые черные волосы. То было лицо дѣвушки способной на сильную страсть, въ испанскомъ или итальянскомъ духѣ, со жгучей ревностью и местью.

Къ счастію, такія дѣвушки, въ наше время, когда сдержанность обязательна и считается стыдомъ проявлять сильныя чувства, рѣдки.

-- Хорошо, сказалъ Томъ, я надѣюсь, что великій жрецъ успѣшно выполнитъ свое служеніе и разсѣетъ всѣ существующія сомнѣнія; какъ ты думаешь, Цисъ?

-- Да и теперь уже очень мало кто сомнѣвается, отвѣтила Цисъ съ спокойнымъ убѣжденіемъ вѣрующей.

-- О! я сказалъ только то, что считаю умѣстнымъ послѣ каждой новой манифестаціи духовъ.

-- Для меня, отвѣчала Цицели, жизнь есть тѣнь. Говоритъ ли со мной духъ изъ здѣшняго міра или изъ другаго, разница не велика, лишь бы онъ былъ добрый духъ. Иногда мы приходимъ въ общеніе съ подобными духами.

-- Вотъ именно, и единственное средство избавиться отъ нихъ -- это входить въ общеніе только съ здѣшними духами. Судя по той нелѣпицѣ, которую они всегда говорятъ, я склоненъ думать, что мы никогда не сообщаемся съ добрыми духами того свѣта. Какъ вы думаете, миссъ Медлокъ?

-- Зачѣмъ вы меня объ этомъ спрашиваете, м-ръ Лонгстонъ? Вѣдь вы знаете, что моя мать была медіумомъ цѣлыхъ тридцать лѣтъ? Неужели же я могу согласиться, что всѣ ея друзья недобрые духи?

Тутъ вошла лэди Августа, въ сопровожденіи м-ра Кира Бруденеля, и стали появляться одинъ за другимъ гости, приглашенные обѣдать и присутствовать при томъ, что могло затѣмъ послѣдовать.

II.

М-ръ Киръ Бруденель былъ впродолженіи многихъ лѣтъ, какъ всѣмъ извѣстно, признаннымъ вожакомъ спиритуалистическаго міра въ Лондонѣ. Другіе люди могли на минуту выдвигаться впередъ въ силу особыхъ дарованій. Они съиграютъ свою роль, заслужатъ апплодисменты и исчезаютъ. Но м-ръ Киръ Бруденель остается. Въ каждой партіи, въ каждомъ дѣлѣ, въ каждомъ движеніи имѣется свои м-ръ Бруденель, имя котораго неразрывно съ нимъ связано. Онъ долженъ быть богатъ и женатъ; онъ долженъ жить въ большомъ домѣ, и жена его должна постоянно принимать гостей. Далѣе, онъ долженъ искренно вѣрить въ свое дѣло. Короче сказать, чѣмъ былъ для евангелической церкви лордъ Шефтсбёри, чтобы не ходить далеко за примѣромъ -- это всѣмъ извѣстное дѣло -- тѣмъ былъ м-ръ Киръ Бруденель для спиритуалистовъ.

М-ръ Бруденель былъ вторымъ сыномъ покойнаго м-ра Авраама Бруденеля, судостроителя и милліонера. Не знаю, какимъ образомъ умъ Кира Бруденеля впервые обратился къ спиритуализму. Можетъ быть, въ этомъ играло роль любопытство, а можетъ быть и естественное желаніе людей узнать неизвѣстное и узрѣть невидимое. Впродолженіи тридцати и болѣе лѣтъ, онъ производилъ свои опыты и былъ однимъ изъ тѣхъ послѣдователей, которыхъ ничто не можетъ разочаровать. Онъ присутствовалъ при неисчислимыхъ сеансахъ, онъ былъ вознаграждаемъ за свое усердіе созерцаніемъ удивительныхъ чудесъ; въ его присутствіи самые степенные столы становились игривыми и шаловливыми и солиднѣйшіе изъ медіумовъ теряли свои вѣсъ и носились по воздуху, съ поразительнымъ легкомысліемъ. И однако онъ все еще не былъ удовлетворенъ, такъ какъ по части чудесъ, такъ же какъ и относительно ѣды, l'appétit vient en mangeant.

Что касается лэди Августы, его второй жены...

Существуетъ извѣстный типъ жены, который боюсь, съ развитіемъ женскаго образованія и критическихъ способностей въ женщинѣ, будетъ все рѣже и рѣже, пока совсѣмъ не исчезнетъ. Я разумѣю жену, которая ревностно принимаетъ вѣру мужа, его убѣжденія, догматы, всѣ его увлеченія и фантазіи. Если мужъ человѣкъ науки, она будетъ дышать научной атмосферой и всю жизнь вращаться въ научномъ мірѣ; если онъ художникъ, она будетъ жить въ мастерскихъ и говорить только объ искусствѣ; если онъ музыкантъ, она будетъ говорить и думать только о музыкѣ.

Лэди Августа принадлежала къ этому типу. Она не чувствовала сомнѣній, не знала колебаній.-- Я слишкомъ много видѣла, говорила она, чтобы сомнѣваться. О! мы наканунѣ новаго откровенія. Я его жду ежедневно; я жду пророка; онъ можетъ явиться каждую минуту и тогда... о! тогда въ моей гостиной наступитъ новая эра, которая вернетъ счастіе страждущему человѣчеству.

Дни проходили, а ожидаемый пророкъ все не являлся!

Лэди Августа, все еще красивая женщина, насчитывала тридцать пять лѣтъ. Это годы не старые для королевы. Лэди Августа была безспорной королевой спиритуалистовъ и держала свой дворъ съ изяществомъ и восхитительнымъ гостепріимствомъ.

Быть принятымъ у лэди Августы значило обезпечить за собой общественное вниманіе. Каждый медіумъ направлялся прямо въ ея гостиную, имя ея было отлично извѣстно изъ Нью-Норкѣ, и въ Петербургѣ, и въ Парижѣ, и въ каждомъ спиритуалистическомъ центрѣ. Безъ сомнѣнія, сокровенные философы, магатмы и приверженцы Тибета съ благоговѣніемъ относились къ ней, хотя никогда еще не посѣщали ее. У ней былъ свой кругъ царедворцевъ и непрерывный ареопагъ новыхъ и богато-одаренныхъ медіумовъ, искавшихъ себѣ кліентовъ и доходовъ; вокругъ нея сбирались всѣ тѣ мыслители, которые непрерывно заняты однимъ: приподнять завѣсу съ истины.

III.

Однако былъ уже десятый часъ, и всѣ съѣхались, за исключеніемъ героя вечера; герой вечера, впрочемъ, всегда опаздываетъ. Гости сидѣли или стояли съ условными улыбками и холодными взорами, обмѣниваясь ничего не значущныи словами и кипя отъ негодованія при мысли, что ничтожный медіумъ смѣетъ заставлять ихъ дожидаться обѣда. Пусть человѣкъ славится несомнѣнной, сверхъестественной силой, тѣмъ не менѣе въ спиритуалистическихъ кружкахъ существуетъ широко-распространенное мнѣніе, что медіумъ долженъ знать свое мѣсто, и ему не подобаетъ заставлять дожидаться лэди и джентельменовъ.

Въ настоящемъ случаѣ гости принадлежали къ высшему кругу спиритуалистовъ.

Въ числѣ другихъ находился, напримѣръ, знаменитый присяжный повѣренный Этельстанъ Кильбёрнъ. Сорокъ лѣтъ тому назадъ м-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ сталъ членомъ-основателемъ перваго общества психическихъ изслѣдованій, учрежденнаго въ Кембриджѣ, съ тѣми самыми цѣлями, какъ позднѣйшая ассоціація м-ра Генри Сайджвика, по всей вѣроятности основанная въ подражаніе первой.

Съ тѣхъ поръ друзья его всѣ отдались практическимъ вопросамъ, и нѣкоторые высоко поднялись по общественной лѣстницѣ, стали епископами, судьями, архидіаконами, деканами, врачами, критиками въ толстыхъ журналахъ, издателями, профессорами, выдающимися писателями и даже романистами. Этельстанъ Кильбёрнъ продолжалъ изслѣдовать и принесъ въ жертву духамъ и свое честолюбіе, и свою карьеру.

Здѣсь же находился, столь же извѣстный, преподобный Эмилій Гортонъ, старшій fellow въ коллегіи короля Генри въ Кембриджѣ, который врачуетъ посредствомъ прикосновенія, исцѣляетъ хромыхъ и калѣкъ и возвращаетъ способность движенія ревматикамъ. По крайней мѣрѣ онъ такъ говоритъ. Онъ также претендуетъ на то, что предсказалъ землетрясеніе, случившееся въ Египтѣ по случаю транзитнаго прохожденія Венеры десять лѣтъ тому назадъ, или около того.

Онъ говоритъ, что это случилось въ согласіи съ его предсказаніемъ и что онъ ясно почувствовалъ сотрясеніе, хотя газеты условились пройти его молчаніемъ. Наконецъ онъ поддерживаетъ прямыя сообщенія съ множествомъ духовъ, изъ которыхъ нѣкоторые дѣлаютъ для него рисунки, состоящіе изъ очертаній необычайной формы и невиданнаго дотолѣ цвѣта.

Какъ и слѣдовало ожидать, такія права на власть заставляютъ его единомышленниковъ очень гордиться имъ и всюду и вездѣ, гдѣ только можно, прославлять его.

Представителемъ профессіональныхъ медіумовъ являлся м-ръ Эмануэль Пикъ. Онъ теперь уже преклоннаго возраста и также вышелъ изъ моды, какъ и его прежняя соперница Лавинія Медлокъ. Но въ былые дни онъ фигурировалъ и въ Тюильри при Императорѣ Наполеонѣ III, и въ Петербургѣ. О немъ заговаривали газеты и журналы: ему посвящены были передовыя статьи въ "Saturday" и въ "Spectator"; онъ повергалъ даже свои "притязанія" разслѣдованію профессоровъ Гёксли и Тиндалля. У него было слѣдовательно славное прошлое, которымъ онъ могъ утѣшаться въ теперешнія тугія времена. По виду, однако, м-ръ Никъ смахивалъ на гарсона въ третьестепенномъ ресторанѣ Сити. Невольно какъ-то взоръ искалъ у него подъ мышкой салфетки.

Въ то время какъ они дожидались и разговаривали, лэди Августа возвысила голосъ.

-- Да, сказала она, г. Пауль уже находится здѣсь въ домѣ! Онъ пріѣхалъ съ часъ назадъ.

-- О! и вы его уже видѣли?

Спрашивала это м-съ Траси Ганли, воскресные вечерніе рауты которой всѣмъ извѣстны.

-- Нѣтъ еще. Онъ прямо прошелъ въ свою комнату. Но я могу разсказать вамъ нѣчто про него, если успѣю. Я. получила письмо отъ нашей пріятельницы, Анны Петровны, хорошо извѣстной вамъ петербургской адептки. Она пишетъ....

Лэди Августа раскрыла письмо и начала читать:

"Братъ нашъ, Пауль, отправляющійся въ Англію, одно изъ тѣхъ рѣдкихъ и драгоцѣнныхъ человѣческихъ существъ, которые рано въ жизни получаютъ власть; такую власть болѣе тупые люди пріобрѣтаютъ лишь годами труда и усилій. Онъ предлагаетъ, если встрѣтитъ симпатическій ему кругъ людей..."

-- Встрѣтитъ, о, встрѣтитъ! сказала м-съ Траси Ганли.

..."проповѣдывать высшую философію способомъ, совершенно для васъ новымъ. Объявляю, что пока я не увидѣла собственными глазами проявленія той силы, о которой прежде только слышала или читала, я не имѣла истиннаго понятія о философіи. Моя дорогая сестра, дорогая по связи болѣе священной, нежели узы крови, начните съ того, что изгоните изъ ума всѣ предвзятыя идеи о спиритуализмѣ, равно какъ и всѣ предразсудки и подозрѣнія. Пауль образуетъ поворотный пунктъ къ новому. Душа его -- сама чистота; онъ невиненъ, какъ лилія; онъ такъ же неспособенъ къ обману, какъ тѣ возвышенные духи, съ которыми находится въ непрерывномъ общеніи; онъ вѣритъ и ждетъ вѣры къ себѣ. Однимъ словомъ, моя дорогая Августа, полюбите его"...

Быть можетъ, голодъ заставилъ м-ра Эмануэля Чика крякнуть на этомъ мѣстѣ.

"Только симпатіей, довѣріемъ и любовью можетъ онъ быть завоеванъ шагъ за шагомъ и открыть свою душу. Онъ стоить выше всякихъ денежныхъ соображеній; его потребности, очень простыя, удовлетворяются его друзьями; смотрите, не вздумайте предлагать ему денегъ"!

Несомнѣнно голодъ заставилъ м-ра Эмануэля Чика громко вздохнуть на этомъ пунктѣ.

"Не знаю, что вамъ еще сказать въ смыслѣ рекомендаціи. Моя дорогая сестра, мы находимся наканунѣ самаго необычайнаго переворота въ мысляхъ, какой когда-либо видѣлъ міръ. Онъ начнется въ Англіи... христіанской, набожной, суевѣрной, консервативной Англіи...

-- О!-- м-съ Траси Ганли всплеснула руками и прижала ихъ къ груди,-- какъ это восхитительно! И его имя... Пауль... Пауль... вѣдь это по-нѣмецки значитъ Павелъ. Почему это у нихъ всегда такія странныя имена? Судя по имени онъ, должно быть, нѣмецъ. Вѣроятно, онъ уже не молодъ. Онъ, конечно, не заботится о костюмѣ и съ пренебреженіемъ относится къ разнымъ нашимъ свѣтскимъ convenances... но это не бѣда. У него, навѣрное, очки и голубые глаза, и длинная борода, и онъ ни о чемъ не говоритъ, кромѣ какъ, о духахъ.

-- Мы этого и должны ожидать у насъ въ домѣ и отъ такого человѣка; что касается меня... и лэди Августа обвела глазами комнату... я живу среди духовъ, они непрерывно шепчутъ мнѣ, я слышу шелестъ ихъ крыльевъ...

Пріятельница ея вздрогнула. Да, это былъ странный домъ.

-- Но вотъ только, милая лэди Августа, я боюсь, что отъ него пахнетъ табакомъ и онъ произноситъ мягко с. Вмѣсто со все будетъ зо {Англичане не выносятъ нѣмецкаго мягкаго произношенія буквы s. У англичанъ она твердая. Они произносятъ, напримѣръ, sо -- со, а не зо, какъ нѣмцы.}. Но и табачный запахъ не бѣда, если человѣкъ такъ одаренъ.

Лэди Августа улыбнулась съ превосходствомъ человѣка, знающаго.

-- Пауль можетъ быть совершенная противуположность всему, что вы себѣ представляете. Я думаю, судя по другому отрывку изъ письма Анны Петровны, что онъ будетъ имѣть большой успѣхъ, не только въ томъ родѣ, на какой указываетъ Анна, но -- тутъ лэди Августа понизила голосъ -- и въ свѣтскомъ отношеніи. Какъ велики будутъ его успѣхи вообще, объ этомъ я не смѣю думать. Намъ нуженъ новый толчокъ. Все у насъ въ застоѣ. Всѣ отвѣты на всѣ вопросы неудовлетворительны. Всѣ старыя системы рухнули. Мы наканунѣ общаго столкновенія между системами и вѣрами, и ничего дѣйствительно новаго намъ не предлагалось. Въ сущности, моя душа, намъ нужно... намъ нужно новое евангеліе. Я желаю, чтобы этотъ иностранецъ проповѣдывалъ бы его міру... въ моей гостиной.

Въ этотъ моментъ появился и самъ Пауль. Кажется, что всѣ ожидали увидѣть такого человѣка, какъ описала м-съ Траси Ганли. Этимъ только и можно объяснить тотъ фактъ, что все собравшееся общество ахнуло, точно по уговору. Дѣло въ томъ, что представшій передъ ними человѣкъ былъ вовсе не пожилой германецъ въ очкахъ, измышленный этою дамой. Въ немъ не было ничего тевтонскаго кромѣ имени. Онъ былъ и не пожилой, и не въ годахъ, и въ рукахъ не держалъ трубки съ длиннымъ чубукомъ. Они увидѣли юнаго джентльмена, очевидно слишкомъ юнаго для того, чтобы онъ могъ совершить что-нибудь замѣчательное.

Этотъ молодой человѣкъ -- неужели же онъ былъ дѣйствительно тотъ Пауль?-- этотъ молодой человѣкъ былъ не старше двадцати пяти лѣтъ. У него не было ни бороды, ни плѣши, ни сѣдыхъ волосъ, но гладкое лицо съ маленькими усиками; онъ не былъ одѣтъ въ театральный, такъ сказать, костюмъ германскаго философа, но какъ любой джентльменъ, понимающій значеніе внѣшности и внимательный ко всѣмъ деталямъ костюма, такъ что онъ былъ одѣтъ не только хорошо, но и просто, безъ всякихъ драгоцѣнностей. Украшеніемъ служилъ только бѣлый цвѣтокъ въ петлицѣ.

Могъ ли быть этотъ человѣкъ тѣмъ великимъ свѣтиломъ тайной науки, о которомъ съ такимъ восторгомъ писала теософическая сестра изъ Петербурга?

Росту онъ былъ средняго, а именно выше пяти футъ десяти дюймовъ; но фигура его была стройная, элегантная и живая, онъ болѣе похожъ на француза, нежели на англичанина. Черты лица удивительно тонкія и правильныя.

-- Додо, прошепталъ Томъ, я увѣренъ, что этотъ юноша изъ Нью-Норка. Я видѣлъ тамъ такихъ.

Его черные глаза, хотя и глубоко сидѣвшіе въ орбитахъ, были остры, живы и лучезарны; лобъ высокъ и бѣлъ; щеки блѣдныя. Никогда, конечно, съ тѣхъ поръ какъ спиритуализмъ, ясновидѣніе, телепатія и таинственная философія впервые появились, не бывало еще такого медіума. Всегда медіумы бывали неотесанные и не знакомые съ манерами хорошаго общества и всегда они дурно одѣты и дурнаго тона, и вообще среднихъ лѣтъ. Конечно, если этотъ человѣкъ былъ медіумъ, то онъ перлъ въ своемъ родѣ.

Волосы его, такіе темные, что казались почти черными, были нѣсколько длиннѣе, чѣмъ позволяла мода; онъ носилъ ихъ съ проборомъ на боку, и они ложились у него на лбу природной и очень эффектной волной.

То былъ на дѣлѣ никто иной, какъ самъ Пауль. Онъ остановился на секунду въ дверяхъ и окинулъ собраніе быстрымъ взглядомъ. Затѣмъ безъ малѣйшаго замѣшательства и съ спокойными и увѣренными манерами, но безъ всякой излишней самонадѣянности или заносчивости, направился къ хозяйкѣ. Быть можетъ, онъ узналъ ее по тому, что она направилась къ нему навстрѣчу. Какъ бы то ни было, онъ ни мало не колебался.

-- Лэди Августа! и онъ низко поклонился.

Слѣдовательно онъ былъ не англичанинъ, потому что ни одинъ англичанинъ не умѣетъ кланяться. Онъ приподнялъ голову и взялъ ея руку.

-- Я уже видѣлъ васъ, прошепталъ онъ, когда былъ въ Петербургѣ. Я духомъ побывалъ здѣсь. И уже увѣренъ, что наши души симпатизируютъ другъ другу.

Голосъ его былъ чрезвычайно мягокъ и музыкаленъ, а глаза встрѣтились со взглядомъ лэди Августы, выразивъ столько дружелюбія и ласки, что она была тронута. И онъ продержалъ ея руку въ своей такъ долго, какъ другъ, привѣтствующій долго отсутствовавшаго друга.

Неужели... о! неужели онъ давно желанный пророкъ?

Послѣ того онъ обратился къ м-ру Бруденелю, котораго тоже, повидимому, зналъ:

-- М-ръ Киръ Бруденель, сказалъ онъ, я привезъ вамъ много посланій и нѣсколько даровъ отъ моихъ друзей, которые давно оцѣнили ваше достоинство.

М-ръ Бруденель вообще подавалъ своимъ медіумамъ только два пальца, какъ покойный лордъ Шефтсбёри низшему духовенству, но въ данномъ случаѣ онъ протянулъ всю руку. Пауль пожалъ ее съ неменьшимъ жаромъ, чѣмъ и руку лэди Августы, и съ любопытствомъ поглядѣлъ въ лицо м-ра Бруденеля, какъ бы стараясь прочитать на немъ нѣчто.

-- Очень радъ, м-ръ Пауль, сказалъ хозяинъ дома, стараясь принять покровительственный тонъ, какимъ онъ обыкновенно встрѣчалъ своихъ медіумовъ,-- очень радъ съ вами познакомиться.

-- Я былъ съ вами -- духомъ. Это было вчера утромъ, м-ръ Бруденель, въ вашей библіотекѣ. Вы читали.

-- Да, я читалъ, отвѣтилъ м-ръ Бруденель.

Каждый зналъ, что м-ръ Пауль только сегодня пріѣхалъ изъ Петербурга. Но никто не удивлялся. Въ этомъ домѣ все могло случиться.

-- Вы читали романъ Уйда.

М-ръ Бруденель нѣсколько измѣнился въ лицѣ, а нѣкоторые изъ присутствующихъ улыбнулись.

-- Ахъ, да!.. дѣйствительно, я проглядывалъ одно изъ ея сочиненій.

-- Вы дочитали до страницы 144, продолжалъ Пауль, а сегодня утромъ продолжали читать и дошли до стр. 280.

-- Да... да, сказалъ м-ръ Бруденель, очень сконфуженный тѣмъ, что его уличили въ чтеніи романовъ. Ахъ! въ этомъ домѣ -- знаете ли, мы ничему не удивляемся, даже если намъ напомнятъ о мелочахъ жизни, которыя происходятъ... въ тиши кабинета. Мы ничему не удивляемся... и гм! ждемъ многаго, очень многаго...

Онъ хотѣлъ, надо думать, намекнуть во-первыхъ на то, что для нихъ привычное дѣло, чтобы люди являлись въ безтелѣсномъ видѣ и видѣли все, что дѣлается вокругъ, а во-вторыхъ, что его кабинетъ долженъ быть неприкосновеннымъ для любопытства и въ третьихъ, что послѣ такой выходки онъ будетъ требователенъ и придирчивъ.

-- Романы, замѣтилъ Пауль нѣсколько строго, не совсѣмъ подходящее чтеніе для подготовки себя къ спиритуалистическимъ изслѣдованіямъ. Состояніе вашего духа не дозволило мнѣ войти съ вами въ сообщеніе, м-ръ Бруденель.

Всѣ опустили глаза при такомъ репримандѣ и не смѣли взглянуть въ лицо своему вожаку. Слыхали ли что-нибудь подобное? И такъ говоритъ съ м-ромъ Бруденелемъ какой-то медіумъ!

Пауль повернулся снова къ лэди Августѣ.

-- Я долженъ извиниться, что запоздалъ, началъ онъ болѣе мягко. Но послѣ того, какъ меня провели въ мою комнату, я получилъ посланіе... довольно важное... отъ моихъ друзей.

-- Посланіе, мистеръ Пауль?

Понимаете: какъ! Пробылъ всего лишь три четверти часа въ домѣ, и уже получилъ посланіе.

-- Телеграмму?

-- Нѣтъ, улыбнулся онъ, не телеграмму. Мои друзья не употребляютъ всего этого. Посланіе прибыло изъ глубины Абиссиніи. Я долженъ былъ имъ немедленно заняться, и это задержало меня...

Онъ говорилъ безъ малѣйшей аффектаціи, точно ничего ровно не было удивительнаго въ томъ, чтобы получить посланіе изъ Абиссиніи и притомъ быстрѣе чѣмъ по телеграфу.

-- Додо, шепнулъ Томъ, этотъ франтъ заткнетъ за поясъ бѣднягу Чика.

Доложили, что обѣдъ поданъ, и всѣ могли слышать вздохъ удовольствія, вырвавшійся у м-ра Чика. Пауль, вмѣсто того, чтобы скромно знать своё мѣсто и идти позади всѣхъ, безъ дамы, какъ это всегда бывало съ м-ромъ Эмануэлемъ Чикомъ и другими медіумами, спокойно подалъ руку лэди Августѣ.

-- Это мой первый вечеръ въ Англіи и первый обѣдъ у васъ. Могу ли я воспользоваться привилегіей своего положенія, лэди Августа? Здѣсь мы всѣ спиритуалисты, по имени по крайней мѣрѣ -- что онъ хотѣлъ сказать своимъ взглядомъ на м-ра Чика?-- а въ іерархіи спиритуалистовъ я -- глава.

Всѣ пошли къ обѣду парами -- кавалеры и дамы.

IV.

Въ каждомъ порядочномъ и старинномъ домѣ есть свои обычаи, традиціи, и свой собственный обиходъ. Только разбогатѣвшіе выскочки похожи одинъ на другаго, и въ ихъ домахъ царствуетъ однообразный, машинный порядокъ. Главной традиціей здѣшняго дома было безмолвіе, неизмѣнно царствовавшее въ немъ. Не слышно было ни китайскаго гонга, ни звона колокольчиковъ, ни болтовни слугъ. Единственные звонки въ употребленіи были электрическіе, которые слышны только въ той комнатѣ, куда провелены. Слуги дѣлали свое дѣло, не позволяя себѣ даже шептаться, и лэди Августа разъ отказала буфетчику только за то, что онъ тяжело дышалъ отъ толщины. Считалось, что феноменальная тишина въ домѣ требуется присутствіемъ въ немъ духовъ.

По другой традиціи этого дома, созданой тѣми особенными условіями, въ какихъ жили его обитатели, было разъ навсегда принято, что за столомъ разговоры должны быть о самыхъ возвышенныхъ предметахъ.

Въ настоящемъ случаѣ разговоръ долго не завязывался, во-первыхъ, потому, что всѣмъ хотѣлось услышать, о чемъ заговоритъ прибывшій юный великій человѣкъ, во-вторыхъ, потому что всѣ были голодны и сердиты за то, что ихъ заставили ждать, наконецъ, въ третьихъ, и потому еще, что нѣкоторые изъ гостей относились другъ къ другу съ нѣкоторою завистью и недовѣріемъ, нерѣдкими между всѣми, кто гонится за аплодисментами публики.

-- Сестра Анна Петровна, заговорилъ Пауль,-- уже писала вамъ изъ Петербурга, извѣщая о моемъ прибытіи.

-- Да. Она предупредила васъ объ этомъ?

-- Я зналъ, что не нуждаюсь въ рекомендательномъ письмѣ. Я надѣялся, что вы и Анна можете бесѣдовать помимо обычнаго способа писемъ. Въ этомъ отношеніи русскіе опередили людей запада. Въ Россіи довольно обыкновенное дѣло, чтобы друзья вели бесѣду не смотря на разстояніе. Но это, конечно, разовьется и у васъ.

-- Надѣюсь, отвѣчала лэди Августа.-- Мы слышимъ время отъ времени о чудесной силѣ, упраздняющей разстояніе, но до сихъ поръ не имѣли счастія видѣть проявленія этой силы. А вы, м-ръ Пауль?

-- Пространство и время не существуетъ для "друзей". Не говорите обо мнѣ, лэди Августа; говорите лучше о моихъ "друзьяхъ", которые будутъ и вашими.

-- О! неужели они будутъ моими друзьями! мы такъ устали, м-ръ Пауль, отъ нашего скучнаго англійскаго и американскаго спиритуализма. Насъ замучили пустые, лживые и злые духи. Мы хотимъ болѣе реальнаго и глубокаго общенія съ духами, которымъ можемъ вѣритъ, которые не станутъ насъ обманывать и будутъ присылать намъ вѣсти, способныя согрѣть наши сердца и вознести ихъ надъ дѣйствительностью

-- Вы скоро, скоро придете въ общеніе съ моими "друзьями", мягко сказалъ онъ.

Лэди Августа глубоко вздохнула.

-- Сестра Анна наговорила мнѣ такихъ удивительныхъ про васъ вещей, м-ръ Пауль, что мы съ тѣхъ поръ ни о чемъ другомъ и не думали, какъ только о васъ.

-- Я знаю содержаніе ея письма. Мнѣ его сообщили на поѣздѣ, по дорогѣ между Петербургомъ и Берлиномъ.

-- Сообщили? О! понимаю.

-- Мои "друзья". Они сообщили еще много вещей, которыя мнѣ могутъ здѣсь понадобиться. Напримѣръ, они многое разсказали мнѣ про васъ.

-- Про меня?

Она покраснѣла и смутилась. Довольно неловко слушать отъ незнакомаго человѣка, что онъ знаетъ всю вашу подноготную.

-- Не думайте, что я все знаю. Я знаю только то, что мнѣ сообщили. Такъ, меня познакомили съ м-ромъ Бруденелемъ и вашей падчерицей и еще многое другое... всего вдругъ не перескажешь... но, конечно, еслибы вы вздумали меня экзаменовать, то все же оказалось бы, что я очень мало знаю.

-- Какъ странно, что "друзья" находятъ нужнымъ сообщать такіе пустяки, какъ частныя дѣла нашего семейства.

-- Какъ можемъ мы знать, что пустяки и что важное? Напримѣръ, я теперь вашъ гость, но надолго ли, не знаю. Я пріѣхалъ сюда съ опредѣленной миссіей. Конечно, удобнѣе, если я приступлю къ ней не какъ вполнѣ чужой человѣкъ, но какъ человѣкъ знакомый съ предстоящими затрудненіями, характеромъ и настроеніемъ лицъ, среди которыхъ мнѣ придется дѣйствовать. Этимъ выигрывается время и устраняется необходимость скучныхъ объясненій.

-- Да. Но не слѣдуетъ ли, чтобы довѣріе было обоюдное?

-- Вы хотите сказать, что и вамъ слѣдуетъ все знать обо мнѣ. Разумѣется; но пока еще мои "друзья" не находятся съ вами въ общеніи. И кромѣ того, извините меня, лэди Августа, но я думаю, что изъ тѣхъ духовъ, съ которыми вы до сихъ поръ сообщались, нѣтъ такихъ, которые бы могли оказать такую простую услугу, какъ сообщить, кто я, и что я.

-- Къ несчастью, это вѣрно. Нѣтъ, ни одного духа, который бы когда-нибудь оказалъ мнѣ практическую услугу.

-- У васъ за столомъ, вижу я, медіумъ.

-- У насъ ихъ нѣсколько. Вотъ этотъ -- м-ръ Эмануэль Чикъ. Вы слышали про него?

-- Нѣтъ. Да... я сейчасъ услышалъ о немъ.

М-ръ Пауль вздрогнулъ какъ бы отъ боли.

-- Лэди Августа, шепнулъ онъ, не вѣрьте сообщеніямъ этого человѣка. Его духи -- лживые духи.

-- Вотъ преподобный Эмилій Гортонъ.

Пауль съ любопытствомъ и сомнѣніемъ поглядѣлъ на клерджимена и затѣмъ улыбнулся.

-- Онъ игрушка и посмѣшище духовъ... О! я понимаю теперь, почему я не могъ сообщаться съ вами, находясь здѣсь вчера. Вашъ домъ наполненъ низшими духами.

-- И ихъ, можетъ, займутъ болѣе благородные духи?

-- Увидите. Но у васъ есть гораздо болѣе способный медіумъ... молодая особа.

-- Кто такая?

-- Я васъ предупреждалъ, что не знаю еще многаго. Я говорю про молодую особу, которая сидитъ рядомъ съ слѣпой дѣвицей... миссъ Лангстонъ, которая тоже въ хорошихъ рукахъ могла бы...

-- О! это Гетти Медлокъ, компаньонка Цециліи Лангстонъ. Вы думаете, кто...

-- Я не только думаю. Я увѣренъ, что она одарена темпераментомъ медіума.

-- Взгляните на мою падчерицу. Какъ обрадовался бы ея отецъ, еслибы вы могли открыть и въ ней силу.

Пауль покачалъ головой.

-- Нѣтъ, твердо объявилъ онъ, я не вижу въ ней признаковъ силы. Но вернемся къ тому, о чемъ мы говорили; въ свое время вы все узнаете обо мнѣ, что вамъ нужно. У меня не будетъ секретовъ отъ васъ, лэди Августа, если наши отношенія будутъ тѣмъ, чѣмъ они должны быть.

И онъ снова понизилъ голосъ, и взгляды ихъ встрѣтились, причемъ въ его лучистыхъ глазахъ было выраженіе, какое она уже раньше въ нихъ замѣтила.

-- Сознаюсь, я ждала совсѣмъ другаго человѣка. Но, конечно...

Она опустила глаза.

-- Мы будемъ друзьями, и вы сдѣлаете для меня все, что можете.

Онъ съ улыбкой чуть не счастливаго влюбленнаго выслушалъ эти любезныя слова. Нѣкоторое время они молчали.

-- Сознаюсь, начала она, что, представляя васъ себѣ совсѣмъ инымъ, я пригласила много гостей и -- она опять покраснѣла -- боюсь, что подала имъ нѣкоторыя надежды. Но не обращайте на это вниманія. Простите меня и не показывайте имъ ничего.

Онъ засмѣялся.

-- Вы хотите знаковъ и чудесъ. Хорошо. Это вполнѣ естественно. Но, по крайней мѣрѣ, что касается васъ самихъ, лэди Августа, то вы скоро перестанете въ нихъ нуждаться. Моя миссія не творить чудеса, но учить людей. Но, смѣю думать, что не обману ожиданій вашихъ гостей даже въ этомъ направленіи.

-- О! неужели?

Спокойныя, непринужденныя, но вовсе не самодовольныя манеры молодаго человѣка внушали ей довѣріе къ его искренности. Съ этого момента она безусловно увѣровала въ него.

-- Древняя мудрость заключается не въ томъ, чтобы заставлять людей удивляться. Она даетъ силу тому, кто ее заслуживаетъ, и послѣдняя должна служить для ихъ преуспѣянія въ истинномъ знаніи. Вамъ бы хотѣлось видѣть проявленія этой силы?

-- Да, да; мы живемъ и неизмѣнно пребываемъ въ низменной сферѣ, а потому и жаждемъ какого-нибудь знаменія. Вѣдь это естественно.

-- Старая исторія, печально произнесъ онъ. Лэди Августа, ваши гости получатъ знаменіе... отъ моихъ "друзей".

Наступило молчаніе, и лэди Августа сдѣлала полезное открытіе, что даже высшій философскій умъ и древняя мудрость не лишаютъ молодаго человѣка аппетита. Съ другой стороны они, повидимому, отнимаютъ у него охоту или возможность пить вино. Пауль выпилъ бутылку воды Аполинарисъ.

-- Не сочтите меня за любопытную, но могу я спросить, часто ли тайны вашей философіи довѣряются такимъ молодымъ людямъ, какъ вы, тогда какъ въ нихъ отказано такимъ пожилымъ и ревностнымъ приверженцамъ, какъ мой мужъ? спросила лэди Августа.

-- Какъ вы думаете, сколько мнѣ лѣтъ?

-- Я думаю, около двадцати-двухъ.

-- Я не выдаю себя за вѣчнаго жида. Но скажу вамъ странную вещь. Это случилось нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ. Можетъ быть, вы этому не повѣрите?

-- Я повѣрю, если вы мнѣ скажете, что это правда.

Онъ возвысилъ голосъ. И всѣ за столомъ умолкли и стали слушать.

-- Дѣло было въ Абиссиніи. Нѣсколько туземцевъ рыли землю, отыскивая кладъ. Они нашли вмѣсто клада большой каменный сводъ и пробили въ немъ отверстіе, такъ какъ въ немъ не было ни оконъ, ни дверей. Подъ нимъ земля казалась нетронутой въ продолженіе многихъ столѣтій, и росло дерево, которому было, по крайней мѣрѣ, триста лѣтъ. Они нашли подъ сводомъ не кладъ, котораго искали, но стараго, стараго человѣка. Онъ былъ худъ и тощъ, точно скелетъ; борода у него была бѣлая, а голова плѣшивая. Какъ жилъ онъ въ этомъ каменномъ сводѣ? Сколько времени онъ тамъ находился? Повторяю, что не было ни дверей, ни оконъ и никакого доступа для свѣжаго воздуха, ни видимыхъ средствъ сообщенія съ внѣшнимъ міромъ, ни какихъ-нибудь способовъ передавать пищу подъ сводъ. И корни дерева, стараго трехсотлѣтняго дерева, разрослись по всему своду. Мы, знающіе больше, чѣмъ вообще всѣ остальные люди, тотчасъ же узнали въ старикѣ знаменитаго философа, нѣкогда прославленнаго учениками, давно, давно позабытаго; всѣ эти долгіе годы, пріостановивъ животную жизнь, онъ провелъ въ созерцаніи и экстазѣ -- состояніи, какого могутъ достичь лишь весьма немногіе.

-- Ну, что жъ дальше? спросила лэди Августа.

-- Они вывели его на открытый воздухъ и тогда онъ сталъ дышать, раскрылъ глаза и оглядѣлся. И тутъ удивительная перемѣна произошла въ немъ. Его сморщенная кожа разгладилась, кости опять одѣлись мясомъ, и глаза стали ярки и живы, а волоса почернѣли. Онъ опять сталъ молодымъ и сильнымъ человѣкомъ.

-- О! вырвалось у присутствующихъ.

Но Эмануэль Чикъ выпилъ шампанскаго и сдѣлалъ видъ, что не слушаетъ. А Томъ осклабился.

-- Онъ оглядѣлся вокругъ и увидѣлъ вдали городъ, а около себя пастуховъ со стадами. И вдругъ онъ исчезъ и его больше не видали.

-- Этотъ молодой человѣкъ вы -- м-ръ Пауль? спросила лэди Августа.

-- Нѣтъ, отвѣчалъ онъ печально. Я желалъ бы имъ быть, потому что этотъ человѣкъ достигъ высшаго счастья, возможнаго для людей. Я разсказалъ вамъ эту исторію, чтобы показать, что для моихъ "друзей" такія вещи, какъ возрастъ, юность или смерть, не существуютъ иначе, какъ по ихъ доброй волѣ. Другими словами: мои "друзья" могутъ казаться молодыми или старыми, какъ имъ угодно.

Странно было слушать такія слова въ Лондонѣ за лондонскимъ обѣдомъ. Но это и домъ былъ необыкновенный.

-- О! глубоко вздохнула лэди Августа. Я всегда мечтала, но не смѣла надѣяться, чтобы одинъ изъ тѣхъ мудрыхъ людей, о которыхъ мы читали, посѣтилъ мои домъ.

-- Среди насъ есть англичане, прибавилъ Пауль;-- ихъ немного, но они порвали связь съ трезвыми вѣрованіями настоящаго и пытаются завоевать для себя власть и тайны прошлаго. Но они не желаютъ уѣзжать изъ своего мѣстожительства даже за тѣмъ, чтобы проповѣдывать между своими соотечественниками. Поэтому-то послали меня.

-- Нельзя было пріискать лучшаго посла, любезно замѣтила лэди Августа.

По другую сторону Пауля сидѣла давнишняя пріятельница лэди Августы, миссъ Треси Ганди. Она была удостоена сообщеніемъ писемъ сестры Анны Петровны. Все время, пока молодой человѣкъ говорилъ такія необыкновенныя и удивительныя вещи, она думала о томъ, какой эффектъ произведетъ онъ на ея воскресныхъ вечерахъ, въ особенности, если захочетъ "показывать" явленія. Чѣмъ больше она на него глядѣла, тѣмъ сильнѣе восхищалась необыкновенной красотой его лица и его чудными черными глазами -- и все это, главнымъ образомъ, въ виду воскресныхъ вечеровъ. Чѣмъ больше она его слушала, тѣмъ сильнѣе плѣнялась его мягкимъ, музыкальнымъ голосомъ. Если бы только онъ согласился "показывать" явленія. Молодой человѣкъ съ таинственнымъ именемъ и неизвѣстнаго происхожденія; молодой человѣкъ баснословнаго, можетъ быть, возраста; молодой человѣкъ романической наружности, съ хорошими манерами и одаренный чудесной силой, настоящій древній пророкъ, но только во фракѣ, а не въ овчинѣ. Помилуйте, да такой молодой человѣкъ, если только онъ можетъ "показывать" явленія, прославитъ ея воскресные вечера.

Лэди Августа оглядѣлась и встала изъ-за стола.

V.

-- А чудесъ пока не видать, Додо, шепнулъ Томъ, когда, четверть часа спустя, джентльмены явились въ гостиную.

-- Не забывай, что вѣдь это не простой медіумъ, Томъ. Я думаю, что его нельзя просить сѣсть и дѣлать фокусы, какъ м-ра Чика.

-- Однако онъ долженъ же чѣмъ-нибудь удивить насъ, настаивалъ Томъ, хотя бы для того, чтобы скрасить тотъ ужасный вздоръ, какой онъ несъ объ абиссинскомъ старцѣ.

Общее настроеніе въ гостиной было дѣйствительно выжидательное. Гости глядѣли другъ на друга и на героя вечера такими глазами, которые явно выражали нетерпѣніе.

-- Еще разъ прошу васъ, простите меня м-ръ Пауль, шепнула ему лэди Августа. Я пригласила всѣхъ этихъ людей поглядѣть на васъ, точно на простаго медіума, которые ежегодно являются къ намъ изъ Америки съ тѣмъ, чтобы поживиться отъ насъ деньгами.

-- Ваши друзья уйдутъ довольными, отвѣчалъ онъ ей, улыбаясь.

И дѣйствительно общество уже начинало скучать, какъ всегда бываетъ, если программа не выполняется. Никакихъ приготовленій для сеанса не дѣлалось. Между тѣмъ если позовутъ людей слушать чревовѣщателя, то они естественно ждутъ отъ него чревовѣщанія; если же фокусника, то пусть онъ показываетъ фокусы; если піаниста, то пусть онъ играетъ; если же насъ пригласятъ придти повидать знаменитаго профессора спиритуализма, то мы ждемъ бесѣды съ другимъ міромъ или по крайней мѣрѣ новыхъ свѣдѣній о томъ, какъ идутъ дѣла въ здѣшнемъ.

-- Прикажете приготовить комнату? спросила леди Августа. Мои люди очень вымуштрованы въ этомъ отношеніи и въ одну минуту приведутъ все въ должный видъ.

-- Ничего не надо. Я совсѣмъ не нуждаюсь въ особенномъ устройствѣ комнаты.

-- Гостиную можно въ одну минуту погрузить во мракъ; стоитъ только унести лампы. Не надо ли поставить экранъ у камина? и не слѣдуетъ ли попросить публику сѣсть?

-- Не надо мрака. О! лэди Августа!.. и глаза его выражали не упрекъ, но состраданіе.-- Мракъ? для духовъ свѣта? "Друзья" мои, увѣряю васъ, не нуждаются во мракѣ.

Лавинія Медлокъ услышала это и повѣсила голову. Всѣ ея манифестаціи производились въ темной комнатѣ. Она не знавала духа, который согласился бы работать для нее при свѣтѣ.

М-ръ Чикъ услышалъ тоже и вспыхнулъ отъ недовѣрія.

Всѣ усѣлись, кто куда, оставя средину комнаты незанятою. Томъ Лангстонъ замѣтилъ съ интересомъ, что м-ръ Эмануэль Чикъ занялъ позицію около фортепіано. Съ этого пункта ему видна была спина демонстратора, и выборъ его. очевидно, доказывалъ недовѣріе и намѣреніе глядѣть въ оба. М-ръ Руджъ и Лавинія Медлокъ тоже замѣтили этотъ маневръ и догадались объ его смыслѣ и многозначительно кивнули другъ другу, какъ бы желая сказать, что вечеръ окончится, чего добраго, свалкой, если вдругъ кто-нибудь зажжетъ вѣроломную спичку и изобличитъ, что самъ медіумъ производитъ музыку небесныхъ сферъ на аккордіонѣ.

Пауль спокойно выступилъ на средину комнаты.

-- Я прибылъ сюда съ миссіей, заговорилъ онъ. Пожалуйста не думайте, что я явился сюда въ качествѣ профессіональнаго истолкователя и медіума, черезъ котораго духи станутъ сообщаться съ вами. Мои "друзья" и тѣ, что избраны, такъ свободно и безпрепятственно сообщаются съ душами живыхъ и мертвыхъ и съ духами другихъ міровъ, что слабые и ничтожные звуки, достигающіе вашихъ ушей, для нихъ ничто. Загляните, прошу васъ, въ отчеты о сообщеніяхъ и спросите себя: далеко ли вы ушли съ ними. Моя миссія заключается въ томъ, чтобы преподавать тѣмъ, кто этого достоинъ, древнюю мудрость, древній законъ. Вы видите во мнѣ слугу, посла, который только выполняетъ то, что ему повелѣно. Но такъ какъ необходимо доказать чѣмъ-нибудь, что я тотъ, за кого выдаю себя, что я посолъ, то я просилъ и получилъ нѣкоторую силу. Не думайте, прошу васъ, что въ этой силѣ состоитъ моя миссія. Она только знаменуетъ ее. Такая сила, какая мнѣ дана, доступна не всѣмъ,-- и онъ, быть можетъ, нечаянно взглянулъ при этомъ на Лавинію Медлокъ,-- но нѣкоторымъ изъ тѣхъ, кто находится въ этой комнатѣ; и тутъ глаза его остановились на Гетти Медлокъ, сидѣвшей впереди, около Цециліи.

-- Тотъ, кто хочетъ узнать древній законъ ради того только, чтобы получить эту силу, не далеко уйдетъ по этому пути, доступному лишь чистымъ и не себялюбивымъ душамъ. Слушайте!

Онъ поднялъ обѣ руки и сталъ прислушиваться. Черезъ нѣсколько моментовъ послышалась слабая музыка вдали. Звуки все приближались, но были тѣмъ не менѣе нѣжны и какъ будто носились надъ головой оператора. Потомъ тихо удалились и замерли вдали.

-- Славное начало, шепнулъ Томъ; темная комната и концертино заткнуто за поясъ.

Habitués дома -- тѣ, которые привыкли къ манифестаціямъ, одобрительно качали головой. Это, конечно, было безконечно и скучнѣе того, что до сихъ, поръ производилось въ этомъ родѣ. Но тѣмъ не менѣе они сохраняли критическое отношеніе къ дѣлу, такъ какъ музыка на сеансахъ не диво и не рѣдкость. М-ръ Эмануэль Чикъ фыркнулъ, быть можетъ, потому, что не понималъ, какъ это было сдѣлано; а, быть можетъ, и потому, что считалъ себя обиженнымъ собственными духами, которые никогда не хотѣли порадовать его музыкой, иначе какъ въ темной комнатѣ.

Когда музыка замерла, за ней раздался серебристый звонъ колокольчиковъ, который такъ же, какъ и звуки музыки, все приближался, пока не достигъ того мѣста, гдѣ стоялъ Пауль, и нѣкоторое время звонилъ у него надъ головой, а затѣмъ отдалился и замеръ.

-- Ловко подстроено, Додо, шепнулъ Томъ,-- но старо. Мы и раньше слыхали колокольный звонъ, конечно, въ темной комнатѣ! Удивительно, какъ этотъ плутъ орудуетъ!

-- Но, стой! вотъ уже и чудо!

Пауль внезапно протянулъ обѣ руки, и въ нихъ упало два легкихъ и тонкихъ пакетика изъ серебристой бумаги. Откуда они взялись? Замѣтьте, что комната была полна народа; что всѣ они глядѣли въ оба; что комната была очень ярко освѣщена и, между тѣмъ, всѣ, всѣ до одного человѣка подтвердили бы: пакетики упали въ руки Пауля съ потолка.

Пауль передалъ пакетики лэди Августѣ.

-- Подождите распечатывать, сказалъ онъ.-- Вы сейчасъ будете свидѣтелями дѣйствительно замѣчательнаго проявленія силы, которою обладаютъ мои "друзья". Примите это какъ особенный знакъ ихъ милости.

Послѣ того онъ повернулся и оглядѣлъ все общество, но безъ малѣйшаго признака торжества во взглядѣ.

-- Видали ли вы когда-нибудь, какъ кроткіе индусы выкидываютъ свои штуки? Если видали, то во всю остальную жизнь будете утверждать, что невозможное стало возможнымъ; что чудеса, совершенныя на вашихъ глазахъ, не могутъ ни съ чѣмъ сравниться; люди обезглавлены на глазахъ у публики и затѣмъ оказываются съ головой на плечахъ; мальчики истыканы кинжалами и это не причиняетъ имъ ни малѣйшаго вреда; смертоносныя змѣи безнаказанно берутся въ руки; сухія вѣтви расцвѣтаютъ какъ жезлъ Аароновъ. Да что говорить: одинъ великій остъ-индскій повелитель велѣлъ записать въ лѣтописяхъ,-- такъ, чтобы всѣ могли это прочитать,-- что къ нему пришли жонглеры и совершили при немъ и при его дворѣ двадцать восемь различныхъ чудесъ, одно поразительнѣе другаго. Думаете ли вы, что они плутуютъ? Нѣтъ, конечно; и, однако, свидѣтели тоже не лгутъ! Что же на самомъ дѣлѣ происходитъ? Еслибы кто-нибудь могъ отвѣтить на этотъ вопросъ, то онъ могъ бы произвести какъ разъ все то, за что вышеупомянутые жонглеры получили отъ остъ-индскаго императора пятьдесятъ тысячъ рупій задолго до того, какъ эта монета была обезцѣнена.

-- Нѣкоторые изъ васъ, сказалъ Пауль,-- слыхали про восточныхъ людей, обладающихъ силой, нынѣ неизвѣстной на западѣ. Я говорю: нынѣ, потому что существуютъ свидѣтельства, что, въ средніе вѣка и даже позднѣе, бывали люди и на западѣ, обладавшіе до нѣкоторой степени такою же силой. Были монахи, которые могли разговаривать съ духами. Была монахиня, по имени Хильдегарда, которая въ моменты экстаза могла заставить другихъ монахинь дѣлать все то, что она имъ прикажетъ. Были также и другіе спиритуалисты высшаго порядка. Поэтому то, что вы увидите, не ново. Въ свойствѣ всякой силы есть способность разговаривать на извѣстномъ разстояніи: способность моментально переноситься другъ къ другу; узнавать, что говорятъ и думаютъ ваши друзья; узнавать то, что на умѣ у постороннихъ людей и заставить ихъ видѣть то, что хочешь, говорить то, что желаешь и думать, какъ вамъ угодно. Эти способности не прирожденныя, но пріобрѣтаются по мѣрѣ того, какъ уходишь дальше по пути мудрости. Вы знаете, что, по мѣрѣ того, какъ вы поднимаетесь выше, воздухъ становится рѣже и зрѣніе острѣе. Такъ и съ древнимъ закономъ. Или возьмемъ другой примѣръ: если вы выроете канаву въ землѣ, то она естественно наполнится водой. Вы не наливали воды. Она набирается по закону природы. Я не претендую на высшую степень этихъ способностей, но попытаюсь проявить передъ вами низшую ихъ степень.

Онъ опять оглядѣлъ комнату. Всѣ лица были обращены къ нему, всѣ глаза устремлены въ его глаза и нѣкоторымъ казалось, что онъ насквозь видитъ все, что творится въ ихъ душѣ. Но, быть можетъ, это происходило отъ того, что ихъ нервы были возбуждены.

Слѣпая дѣвушка, Цецилія Лангстонъ, сидѣла какъ разъ передъ нимъ. Рядомъ помѣщалась ея компаньонка Гетти Медлокъ. Цецилія сидѣла въ ея обычной, пассивной позѣ, сложивъ руки на колѣняхъ, но щеки ея горѣли, и она была взволнована странной музыкой и колокольчиками, и удивительными рѣчами о сверхъестественныхъ силахъ молодаго человѣка съ мягкимъ и музыкальнымъ голосомъ. Пальцы ея нервно сжимались и разжимались, губы дрожали и были полураскрыты.

-- Гетти, шептала она,-- почему онъ умолкъ? Скажите мнѣ... скажите мнѣ, что онъ дѣлаетъ?

-- Онъ проситъ м-съ Треси Ганли поиграть что-нибудь. Она теперь играетъ.

-- О! какъ ея игра груба и пошла послѣ той музыки. Говорите, Гетти, что еще дальше?

-- О! значитъ правда? неужели же это правда? возможно ли, чтобы это была правда?

Странный вопросъ въ устахъ дочери медіума. Гетти поблѣднѣла и не спускала глазъ съ Пауля.

-- Теперь онъ стоитъ совсѣмъ тихо и медленно обводитъ глазами комнату: онъ глядитъ на Сивиллу и на лэди Августу. Онъ глядитъ... о! онъ глядитъ... на меня.

Она больше ничего не сказала. Глаза мага встрѣтились съ ея глазами, и она встала и пошла по комнатѣ мимо всѣхъ и остановилась передъ нимъ.

-- О! дочь моя! дитя мое! закричала Лавинія Медлокъ. Но голосъ звучалъ радостью и удивленіемъ, а не страхомъ. Никогда доселѣ не видѣла она такого выраженія на лицѣ дочери: оно говорило -- мать съ восторгомъ признала это -- о болѣе высшемъ дарѣ, чѣмъ ея собственный -- о чудномъ и удивительномъ дарѣ ясновидѣнія.

-- Сядьте, сказалъ Пауль.

Нѣкоторые утверждали потомъ, что, когда Гетти встала съ мѣста, посреди комнаты не было никакого стула, но это нуждается въ подтвержденіи.

Гетти повиновалась. Затѣмъ, простымъ движеніемъ руки, онъ закрылъ ей глаза. Дѣвушка откинулась на спинку стула, блѣдная, съ сжатыми губами и закрытыми глазами. Руки ея лежали на колѣняхъ и были крѣпко стиснуты. Казалось, что она не спитъ, но чего-то дожидается; чего -- сама не знаетъ.

Пауль наклонился надъ нею и какъ-будто тихо подулъ ей на голову.

-- Мы вдыхаемъ кислородъ тѣлесными легкими, объяснялъ онъ. Духовными же мы вдыхаемъ то, что, за неимѣніемъ другаго названія, можно назвать aura. Моя aura пала на голову этой молодой особы и вошла ей въ душу. Она теперь, какъ вы сейчасъ увидите, будетъ дѣлать только то, что я ей прикажу.

-- Этого бы не слѣдовало позволять, пробормоталъ Томъ.

-- Почему нѣтъ? спросила опытная Сивилла.-- Я видѣла подобное сто разъ, и это не причиняло никакого вреда.

-- Да это ничто иное, какъ чистѣйшій месмеризмъ! громко вскричалъ м-ръ Эмануэль Чикъ.

-- Покорнѣйше прошу, твердо объявилъ м-ръ Киръ Бруденель,-- чтобы не было перерывовъ, послѣ сеанса каждый будетъ воленъ высказать то, что онъ думаетъ, или показать собственную силу въ этого рода манифестаціяхъ.

М-ръ Эмануэль Чикъ покорился, но съ усиліемъ. Пауль, съ своей стороны, не обратилъ никакого вниманія на это восклицаніе.

-- Теперь я попрошу лэди Августу передать мнѣ одну изъ бумажекъ, которыя она держитъ въ рукѣ... какую дастъ. Благодарю васъ. Въ этой бумажкѣ есть рисунокъ. Я приказываю этой молодой особѣ увидѣть и сообщить, какого рода этотъ рисунокъ.

Наступило минутное молчаніе. Гетти Медлокъ не шевелилась и не подавала признака жизни. Пауль отдалъ обратно бумажки лэди Августѣ и сдѣлалъ одинъ пассъ правой рукой. Гетти Медлокъ открыла глаза и оглядѣлась.

-- Гдѣ я? спросила она.

-- Вы въ безопасности... и съ друзьями. Не бойтесь. Вы имѣли видѣніе во снѣ. Можете его разсказать? Помните, что видѣли?

Она колебалась.

-- Говорите, не бойтесь.

-- Я была за городомъ, не знаю гдѣ. Я была счастлива, гораздо счастливѣе, чѣмъ чувствую себя на яву.

Она говорила съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ и какъ бы неохотно.

-- Я могла дѣлать все, что хочу, и идти, куда мнѣ хочется. Я могла получить все, что только пожелаю: картины и музыку, и прекрасный домъ, и сады, и денегъ, сколько угодно. Я была не только богата, но могла писать удивительныя произведенія. Народъ пѣлъ сочиненныя мною пѣсни, и я была могущественна. Меня увѣнчали и признали королевой!

-- Вы помните мѣсто и то, какъ васъ короновали?

-- Да, отлично помню.

-- Лэди Августа, будьте такъ добры передать мнѣ бумажку, которую я только-что держалъ въ рукахъ. Благодарю васъ. Скажите мнѣ, миссъ Медлокъ, узнаете ли вы этотъ рисунокъ?

Гетти взяла бумажку. На ней былъ акварельный рисунокъ, хотя бумажка и была тонка. Дѣвушка взглянула на него и вскрикнула отъ удивленія.

-- О! да это какъ разъ та самая сцена. А это я сама, и меня коронуютъ. О! дайте мнѣ этотъ рисунокъ.

-- Вы получите его, когда всѣ посмотрятъ. Позвольте мнѣ показать его всѣмъ присутствующимъ.

Не было никакого сомнѣнія, что дѣвушкѣ привидѣлась ея собственная коронація. Сонъ былъ какъ разъ такой, какой могъ легко присниться дѣвушкѣ бѣдной, молодой, не особенно умной,-- сонъ о несбыточномъ. Да, вотъ блѣдный рисунокъ самой Гетти съ большими глазами, ее очень легко было узнать въ великолѣпномъ царскомъ одѣяніи, и кругомъ народъ привѣтствовалъ ее.

И рисунокъ былъ хорошъ.

М-ръ Киръ Бруденель поднесъ бумажку къ свѣту.

-- Водяное клеймо обозначаетъ Петербургъ, сказалъ онъ.

-- Должно быть, рисунокъ тамъ сдѣланъ, безпечно отвѣчалъ Пауль. Гдѣ-нибудь же его да нарисовали. Лэди Августа, я исполнилъ, что обѣщалъ. Позвольте мнѣ произвести еще одинъ опытъ. Могу я попросить миссъ Цецилію Лангстонъ занять мѣсто миссъ Медлокъ?

-- О! закричалъ Томъ, останьте въ покоѣ мою кузину!

-- Никакого вреда, ни малѣйшаго вреда не будетъ сдѣлано миссъ Лангстонъ, сказалъ Пауль. Даю вамъ слово -- нѣтъ, не джентльмена, но вѣстника моихъ "друзей".

-- Для меня это плохая гарантія, пробормоталъ Томъ, и довольный своимъ отвѣтомъ, показавшимся немного рѣзкимъ, не стадъ болѣе противиться.

Но слѣпая дѣвушка поднялась съ кресла по первому же приглашенію и безъ всякой помощи прямо подошла къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ стулъ. Она сѣла на него какъ бы не имѣя ни охоты, ни силы сопротивляться.

-- Сильнѣйшее желаніе слѣпыхъ, это видѣть, сказалъ Пауль. Возвращаю вамъ на нѣсколько минутъ зрѣніе, Цецилія Лангстонъ. Скажите мнѣ, что вы видите?

-- Я вижу, отвѣчала она, но страннымъ голосомъ, не двигая ни руками, ни головой, и съ закрытыми глазами. Я вижу: Комната полна народа. Вы стоите передо мной. У васъ черные волосы и черные глаза; въ петлицѣ фрака у васъ бѣлый цвѣтокъ. Вы глядите на меня. Да. Я сейчасъ огляжу комнату -- хотя онъ словами ей не приказывалъ -- я вижу и другихъ, но не такъ хорошо, какъ васъ. У нихъ лица какія-то темныя. Отчего это? Я вижу Сивиллу и Гетти, и Тома, и многихъ другихъ; но они не такъ ясно и отчетливо представляются мнѣ, какъ вы. И теперь всѣ снова скрылись, и опять наступилъ мракъ.

-- Я не могу возвращать зрѣніе на всегда, сказалъ онъ. Быть можетъ, придетъ время, когда это и многое другое, считающееся теперь невозможнымъ, будетъ въ нашей власти.

-- О! я видѣла комнату. Я видѣла всѣхъ васъ. О! это удивительно, удивительно! сказала слѣпая дѣвушка, протягивая безпомощныя руки.

Сивилла подошла къ ней, взяла ее за руки и отвела на прежнее мѣсто.

-- Тебя увѣрили въ этомъ, милочка, сказала она. Ты съ нами... съ друзьями. Въ сущности, ничего не случилось... ничего особенно важнаго.

-- Ничего особенно важнаго, внушительно повторилъ Пауль.

Присутствующіе ждали, что теперь воспослѣдуетъ.

-- Такъ какъ сеансъ оконченъ, сказалъ м-ръ Эмануэль Чикъ, или по крайней мѣрѣ мнѣ кажется, что оконченъ, то я думаю, что могу поздравить нашего юнаго друга съ успѣхомъ въ месмерическомъ искусствѣ. Развитіе месмерической силы весьма замѣчательно, да! весьма. До сихъ поръ однако мы ничего не видѣли кромѣ того, что совершается путемъ чистѣйшаго месмеризма. Между тѣмъ я понялъ такъ, что мы приглашены сюда за тѣмъ, чтобы получить сообщенія отъ духовъ. Въ здѣшнемъ домѣ мы привыкли свободно разговаривать съ духами. Намъ же предложили месмерическій сеансъ. Вотъ все, что я хотѣлъ сказать. Очень хорошій месмерическій сеансъ, но это не значитъ бесѣдовать съ духами.

И онъ тряхнулъ головой и фыркнулъ.

-- Не мнѣ приличествуетъ обсуждать вещи, только-что здѣсь происходившія, съ достоинствомъ отвѣчалъ Пауль. Быть можетъ, месмерической силой можно объяснить всѣ явленія, которыхъ вы были свидѣтелями. Если такъ, то я ничего не стану возражать. Что касается бесѣдованія съ духами, то мы ежечасно и ежедневно бесѣдуемъ съ тѣми, кого мнѣ дозволено называть своими "друзьями". То мудрые духи человѣчества, живые и мертвые, витающіе вокругъ насъ, вездѣ и всюду. Они бесѣдуютъ со мной безъ всякихъ стуковъ и тресковъ. Они больше сообщаютъ мнѣ въ четверть часа, чѣмъ вы здѣсь въ Англіи узнали черезъ стуки въ продолженіе сорока лѣтъ. Они уже дважды бесѣдовали со мной. Они и еще заговорятъ, если вы пожелаете. Не пожелаетъ ли кто между вами получить вѣсть утѣшенія или надежды? Но не шутите съ моими "друзьями"; вы можете за это дорого поплатиться. Пусть никто не высказывается иначе, какъ если дѣйствительно глубоко и серьезно желаетъ какой-нибудь вѣсти.

Всѣ сидѣли и молчали. Наконецъ, Цецилія Дангстонъ заговорила:

-- Скажите мнѣ что-нибудь о моемъ братѣ.

-- О вашемъ братѣ? Кто такой вашъ братъ? О! не говорите. Да, теперь знаю, знаю. Онъ уѣхалъ пять лѣтъ тому назадъ и съ тѣхъ поръ ни разу не писалъ, и вы боитесь, что онъ умеръ. Да... понимаю.

Онъ говорилъ быстро и безсвязно, точно повторяя то, что ему шептали на ухо.

-- Понимаю. Онъ ушелъ въ море. Его зовутъ Персиваль,-- сэръ Персиваль Лангстонъ. Онъ баронетъ. Онъ не умеръ, онъ живъ и здоровъ.

-- О! Цецилія зарыдала.

-- Неужели это правда? неужели вы знаете?

-- Я ничего не знаю, отвѣчалъ Пауль. Мнѣ это сейчасъ только-что сказали.

-- Неужели это правда?

-- Мои "друзья" всегда говорятъ правду. Но вы сами увидите. Сядьте и поднимите глаза на меня. Думайте, что вы меня видите.

И онъ дунулъ ей на голову.

-- Лэди Августа, сказалъ онъ, у васъ есть еще пакетикъ. Я-то дивился, зачѣмъ этотъ второй пакетъ присланъ. Пожалуйста, дайте его мнѣ.

Онъ взялъ его въ руки.

-- Скажите мнѣ, что вы видите? Она отвѣчала такъ же, какъ и Гетти, какъ будто противъ воли.

-- Я вижу корабль, плывущій ночью по бурному морю, подъ мрачнымъ небомъ. Это парусное судно. Палуба мокрая, и волны перекатываются черезъ нее. И у руля стоитъ мой братъ. Онъ одѣтъ въ высокіе сапоги и въ ватерпруфъ. По одеждѣ, онъ простой матросъ и правитъ кораблемъ. Онъ совсѣмъ обо мнѣ не думаетъ; умъ его поглощенъ религіей; онъ не видитъ меня, какъ я его вижу. О! я вижу его лицо и знаю, что это мой братъ, но сама не могу сказать, почему.-- Персиваль, закричала она, протягивая руки, Персиваль, поговори со мной, погляди на меня.

Нѣкоторыя изъ дамъ заплакали, а Сивилла опять подошла къ ней на помощь.

-- Вы достаточно мучили ее... сказала она. Обманщикъ вы или честный человѣкъ, я не знаю, но вы достаточно мучили ее.

-- Вашъ братъ вернется, сказалъ Пауль. Спите спокойно сегодня ночью. Неужели увѣрить ее, что братъ ея живъ и здоровъ,-- значитъ мучить?

Онъ раскрылъ пакетикъ и показалъ Сивиллѣ рисунокъ, заключавшійся въ немъ.

Рисунокъ былъ таковъ, какъ его описала Цецилія. На немъ былъ изображенъ корабль, и у руля его человѣкъ: въ окружающемъ мракѣ трудно было ясно различить очертанія корабля.

-- Кто этотъ человѣкъ? спросилъ Пауль у Сивиллы.

-- Сэръ Персиваль Лангстонъ, отвѣчала она.

Пауль передалъ рисунокъ лэди Августѣ, и онъ сталъ ходить по рукамъ.

И тутъ присутствующими овладѣлъ трепетъ. Они находились въ присутствіи человѣка, доказавшаго, что ему дана власть проникать истину. Даже Томъ Лангстонъ пересталъ ухмыляться, хотя и не сдался.

Пауль опять сталъ посреди комнаты и обратился къ присутствующимъ, безмолвнымъ и устрашеннымъ. Онъ говорилъ медленно, торжественно и съ большимъ достоинствомъ.

-- Я сдѣлалъ то, что мнѣ было приказано въ этотъ вечеръ. Вы видѣли образчикъ силы, которою владѣютъ мои "друзья"... Живые или мертвые. Это не какой-нибудь низшій духъ съ того свѣта, который можетъ оказаться -- какъ вы часто сами могли въ этомъ убѣдиться -- недостойнымъ довѣрія, насмѣшливымъ и даже задорнымъ -- Лавинія Медлокъ громко простонала и опустила голову какъ одна изъ жертвъ довѣрчивости къ недостойнымъ:-- это человѣкъ -- живъ онъ или мертвъ, облеченъ плотію или нѣтъ -- это не важно -- мудрый и доброжелательный, который пріобрѣлъ силу, о которой вы даже и не мечтали, и онъ говорилъ съ вами сегодня вечеромъ. Да, есть много существъ, которыхъ я называю своими "друзьями", но дѣятельность ихъ однородная. Проявленіе было... поученіе не замедлитъ... для тѣхъ, кто его достоинъ.

И послѣ того онъ смѣшался съ толпой и превратился въ обыкновеннаго гостя. Сеансъ, если только можно было его назвать сеансомъ, когда ни одного стука не было слышно, окончился. Но окончился такъ, что сообщилъ торжественность вечеру.

Изъ міра невѣдомаго получена была манифестація, какой еще не бывало. Слѣпые прозрѣвали; отсутствующіе становились видимыми; слѣпая сестра узнала брата, котораго никогда до тѣхъ поръ не видала; она попросила вѣсти о немъ и получила отвѣтъ такимъ таинственнымъ и необыкновеннымъ образомъ.

Не могу не упомянуть объ одномъ заключительномъ инцидентѣ въ исторіи этого вечера.

Оба рисунка исчезли.

Они ходили по рукамъ и вдругъ исчезли. Быть можетъ, кто-нибудь укралъ ихъ и теперь хранитъ какъ драгоцѣнный образчикъ искусства духовъ; быть можетъ, ихъ взяли назадъ тѣ, которые ихъ прислали. Не смотря на всѣ розыски, ихъ съ тѣхъ поръ такъ и не видѣли.

М-ръ Эмануэль Чикъ подошелъ торопливыми шагами къ Паулю и протянулъ ему руку съ дѣланнымъ чувствомъ.

-- М-ръ Пауль, поздравляю васъ. Забудьте, что я говорилъ про месмеризмъ. Я призналъ въ васъ брата съ самой первой минуты. Мы сотрудники и можемъ многому научить другъ друга.

Бѣдный старый профессоръ казался необыкновенно вульгарнымъ и жалкимъ рядомъ съ этимъ красивымъ молодымъ человѣкомъ. Носъ у него былъ красенъ; щеки одутловаты; онъ пилъ больше вина за обѣдомъ, чѣмъ слѣдуетъ, и языкъ его плохо ворочался.

-- Извините меня, отвѣтилъ холодно Пауль, какъ будто не замѣчая протянутой руки,-- я думаю, что вы ничему не можете научить меня. Увѣряю васъ, что мы и не братья, и не сотрудники.

Эмануэль Чикъ отошелъ обиженный и раздосадованный. Съ тѣхъ поръ онъ такъ и не оправился отъ этого публичнаго отреченія.

VI.

Гости медленно расходились, и каждый, прощаясь съ хозяйкой на свой ладъ, выражалъ свои чувства. Лавинія Медлокъ оказалась одна изъ восторженнѣйшихъ неофитокъ.

-- О! дорогая лэди Августа, вздыхала и ворковала она, пожимая хозяйкѣ руки,-- какой дивный вечеръ! Никто, кромѣ васъ, не могъ бы найти и показать такого человѣка! О! какъ мы были счастливы! Какая власть! какая сила! какая способность, и какъ моя бѣдная Гетти была покорена. О! рядомъ съ нимъ, что мы такое, мы, всѣ прочіе, жалкіе медіумы? О! я увѣрена, что онъ слишкомъ великъ, чтобы попасться на удочку лживаго духа, какъ это иногда случается съ нами грѣшными. Подумайте, чѣмъ я была и чѣмъ стала! О! Боже мой, Боже мой! Я такъ довѣряла Питеру.

-- Да, м-съ Медлокъ, мы теперь совсѣмъвъ иной сферѣ.

-- Дѣйствительно; и все-таки мы вѣдь работаемъ въ одномъ направленіи. Лэди Августа, я слышала -- тутъ она понизила голосъ -- что вы собираетесь открыть коллегію... коллегію для опытовъ.

-- Въ самомъ дѣлѣ; въ первый разъ объ этомъ слышу!

-- О! да, объ этомъ всѣ шепчутся на ухо; и я бы такъ рада была быть полезной...

-- Увѣряю васъ, м-съ Медлокъ, что я ничего не знаю. Всякое дальнѣйшее развитіе этого дѣла зависитъ не отъ меня.

-- Но всѣ знаютъ, что вы нашъ настоящій вожакъ, и я бы такъ охотно помогла вамъ. Ахъ! лэди Августа, вы видѣли мою Гетти... бѣдная Гетти!.. Я никогда ничему не могла научить ее, а сегодня она выказала удивительныя способности. Она одарена ясновидѣніемъ въ высшей степени. Еслибы только она согласилась дать мнѣ руководить собой.

-- Вы не должны учить ее думать о деньгахъ, м-съ Медлокъ, иначе вы ее испортите.

-- Конечно., во всякомъ случаѣ, не теперь. Но я надѣюсь, что духи будутъ милостивѣе къ ней, чѣмъ къ ея бѣдной матери. Ахъ! лэди Августа! въ коллегіи потребуются секретари и клерки, и какъ бы я была рада быть полезной. Гетти могла бы сообщаться съ духами, а я, знаете, собирать плату за входъ.

-- Право же, объ этомъ слишкомъ рано толковать.

-- Это какъ разъ такое дѣло, на которое я гожусь. Я всю жизнь къ нему рвалась. Я могла бы быть такъ вамъ полезна, и, ахъ! еслибы вы знали, какъ я нуждаюсь въ трудѣ. Послѣднее общество разстроилось и... и... вотъ опять этотъ м-ръ Руджъ. Вы знаете, за что ему отказали отъ послѣдняго мѣста?

Тутъ Лавинія удалилась, и достопочтенный Веніаминъ Руджъ подошелъ, сладко улыбаясь.

-- Чудный сеансъ, лэди Августа, чудный. Я сегодня же вечеромъ, прежде, чѣмъ лягу спать, напишу полный отчетъ о манифестаціяхъ. Вечеръ былъ полонъ неожиданнаго и поучительнаго, онъ далъ не только умственную и духовную, но и религіозную пищу, преимущественно религіозную. Будущее увидитъ великолѣпное развитіе того, что мы, полагаю, должны отнынѣ называть древнимъ закономъ. И, по мѣрѣ того, какъ движеніе будетъ рости и развиваться... развиваться и раз-вѣт-вляться -- и онъ растопырилъ руки, показывая, какъ оно будетъ развиваться -- вамъ понадобится организаторъ, лекторъ, секретарь. Располагайте мною, лэди Августа. Я къ вашимъ услугамъ. Бѣдная Лавинія Медлокъ! Какъ вы добры, что пригласили ее сегодня. Вы знаете, почему она лишилась недавно мѣста. Обычныя непріятности -- добавилъ онъ шепотомъ.

Сивилла подошла къ юному прорицателю. Она рѣшила откровенно переговорить съ нимъ. Но въ настоящую минуту она, какъ и всѣ другіе, была подъ вліяніемъ страха.

-- М-ръ Пауль, серьезно начала она,-- вы дѣйствительно обладаете этой силой. Или же вы только смѣетесь надъ бѣдной дѣвушкой, которая живетъ въ вѣчномъ страхѣ за брата?

-- Право, миссъ Бруденель, отвѣчалъ онъ также серьезно,-- вы несправедливо подозрѣваете меня.

-- Другихъ медіумовъ тоже спрашивали, но они ничего не могли сказать. Но все же такъ легко обмануть дѣвушку, играя ея чувствами.

-- Миссъ Бруденель, честью увѣряю васъ...

-- То былъ портретъ моего кузена, но въ одеждѣ простаго матроса.

-- Я самъ не болѣе вашего понимаю. "Друзья" мои позволяютъ мнѣ сказать вамъ еще вотъ что. Вашъ кузенъ дѣйствительно въ настоящее время простой матросъ. Онъ среди Атлантическаго океана, на бортѣ "Добровольной Невѣсты" изъ Квебека, парусномъ суднѣ, нагруженномъ лѣсомъ и плывущемъ въ лондонскій портъ.

-- Возможно ли? И онъ высадится на берегъ?

-- Не знаю. Повѣрьте мнѣ, что я все вамъ сказалъ... что знаю... все, что мнѣ сказали... мои "друзья".

-- Благодарю васъ.

Сивилла отошла, и ее смѣнилъ джентльменъ, протягивая руку Паулю.

-- Желалъ бы покороче съ вами познакомиться, м-ръ Пауль.

У джентльмена была внушительная наружность и замѣчательно низкій голосъ.

-- Меня зовутъ Кильбёрнъ... Этельстанъ Кильбёрнъ... имя небезъизвѣстное въ здѣшнемъ спиритуалистическомъ мірѣ, хотя, быть можетъ, въ Абиссиніи...

-- Мои "друзья" всѣхъ знаютъ, м-ръ Кильбёрнъ. Но, сознаюсь, они ничего мнѣ про васъ не сообщали.

-- Нужды нѣтъ, я самъ сообщу: Моя исторія, сэръ, это исторія нашего дѣла въ здѣшней странѣ съ самаго его начала. Я отождествился съ нимъ, прежде даже нежели братъ Бруденель вступилъ въ него. Мы грубые и простые операторы въ сравненіи съ вами, м-ръ Пауль. Но такими, каковы мы, я бы желалъ, чтобы вы узнали насъ. Между нами бывали и плуты... о! между нами много плутовъ... и лживые духи дразнили насъ. Но вы насъ узнаете. И вы пріѣхали учить насъ... и меня въ томъ числѣ, надѣюсь. Покойной ночи, м-ръ Пауль.

И голосъ его прозвучалъ еще глуше, точно онъ самъ готовился провалиться сквозь землю.

Мѣсто его было занято преподобнымъ Эмиліемъ Гортономъ, старшимъ Fellow въ коллегіи короля Генри въ Кембриджѣ. Быть можетъ, знакомые м-ра Гортона, не безъ основанія утверждали, что манеры его нерѣшительны, но за то рѣчь его дышала увѣренностью.

-- Скажите, сэръ, занимались ли вы когда исцѣленіемъ?

-- Иногда.

-- Я самъ обладаю замѣчательнымъ даромъ исцѣленія. Не далѣе, какъ въ прошлое воскресенье, въ Грей-Иннъ-Родѣ, я заставилъ калѣку бросить костыли и пойти безъ ихъ помощи.

-- Что, эта сила постоянно въ васъ?

-- Нѣтъ... Сознаюсь, что нѣтъ. Она прихотлива. Еслибы она никогда меня не покидала, я могъ бы выступить какъ всеобщій цѣлитель и закрыть всѣ больницы.

-- Я самъ по временамъ имѣлъ возможность проявлять эту силу. Въ послѣдній разъ это было годъ назадъ, когда я исцѣлилъ цѣлое селеніе въ Абиссиніи, гдѣ всѣ жители заболѣли холерой.

М-ръ Гортонъ глядѣлъ на него съ восхищеніемъ, не безъ примѣси однако нѣкотораго недовѣрія.

-- Дорогой сэръ, если у васъ есть такая сила, то почему вы не избавите міръ отъ болѣзней.

-- Это было бы, конечно, превосходно, будь это только возможно; но я отвѣчу на вашъ вопросъ другимъ вопросомъ, м-ръ Гортонъ. Когда васъ посвящали въ священство, что епископъ далъ вамъ право отпускать грѣхи?

-- Конечно.

-- И давъ вамъ это право, онъ поставилъ вамъ какія-нибудь условія?

-- Разумѣется, никакихъ.

-- Вы обладаете, значитъ, еще болѣе драгоцѣннымъ даромъ, нежели я, и такъ какъ онъ у васъ есть, то почему же, м-ръ Гортонъ, вы допускаете грѣху тяготѣть надъ людьми? Очистите насъ отъ грѣха, любезный сэръ. И когда вы снимете грѣхъ съ человѣчества, я избавлю его отъ болѣзней.

М-ръ Гортонъ ничего не отвѣчалъ.

Другіе гости ушли, бормоча слова благодарности и надежды, что за этимъ вечеромъ послѣдуютъ другіе, такіе же интересные и удивительные. Всѣ говорили очень любезныя вещи, и молодой человѣкъ отвѣчалъ всѣмъ съ непринужденной привѣтливостью. И дамы всѣ увѣровали въ его искусство и правдивость, благодаря его чуднымъ глазамъ. Какъ и предсказывала лэди Августа, онъ уже завоевалъ успѣхъ. Послѣднею простилась м-ссъ Треси Ганди.

-- Я прошу васъ посѣтить мои воскресные вечера, м-ръ Пауль, мы ведемъ тихую жизнь: у насъ не бываетъ толпы народа, но въ моемъ салонѣ вы найдете отдыхъ и симпатію... Я чувствую, что послѣ этихъ манифестацій, вамъ нужны отдыхъ... и симпатія. Васъ не будутъ просить о проявленіи вашей удивительной силы, и вы найдете только друзей... истинныхъ друзей... умѣющихъ вѣрить и любить другъ друга.

-- Вы очень добры, отвѣчалъ молодой человѣкъ, удивленный этимъ неожиданнымъ предложеніемъ дружбы со стороны совсѣмъ незнакомаго лица. Я нахожусь въ полномъ распоряженіи лэди Августы.

-- Это не помѣшаетъ вамъ пріѣхать. И такъ я буду васъ ждать въ будущее воскресенье вечеромъ.

-- Только не непремѣнно въ это воскресенье. Я никогда не назначаю дней, потому что меня могутъ отозвать "друзья" въ другое мѣсто или поручить какое-нибудь спеціальное дѣло. Позвольте мнѣ пріѣхать въ такое воскресенье, когда я буду свободенъ.

-- Конечно, мы всегда будемъ рады васъ видѣть. Не въ качествѣ льва, понимаете: у меня не бываетъ львовъ.

Она говорила правду, но, увы! какъ страстно желала бы она залучить одного или двухъ въ сезонъ.

-- У насъ спокойный, интимный кружокъ знакомыхъ; мы разговариваемъ и занимаемся музыкой. Когда люди желаютъ угодить другъ другу, то разговоръ всегда бываетъ пріятенъ. Одно остроуміе, однѣ эпиграммы могутъ оскорбить. Иногда мои друзья занимаютъ другъ друга, какъ умѣютъ. Если вы почувствуете расположеніе... но, нѣтъ, вы будете совсѣмъ, совсѣмъ свободны и не обязаны что-либо обѣщать. Мы будемъ стараться развлекать васъ, м-ръ Пауль, а вы должны отдыхать и быть, какъ дома.

Возможно ли представить себѣ женщину добрѣе или любезнѣе? Она пожала ему руку, сладко улыбнулась и удалилась.

-- Пусть только пріѣдетъ, замѣтила она своему мужу,-- у котораго было какое-то дѣло въ Сити, гдѣ онъ ежедневно работалъ съ десяти часовъ до пяти, а вечеромъ выѣзжалъ съ женой въ гости, гдѣ и проводилъ время отъ одиннадцати до часу, до двухъ и до трехъ утра, такъ что въ сущности былъ счастливый человѣкъ,-- пусть только пріѣдетъ, а я ужь что-нибудь изъ него вытяну, хотя бы только отгадываніе чужихъ мыслей.

Наконецъ всѣ гости разошлись, и остались одни только домашніе. Когда дверь заперлась за послѣднимъ изъ нихъ, заговорилъ м-ръ Киръ Бруденель. До сихъ поръ онъ молчалъ, а теперь заговорилъ. Когда глаза раскрываетъ ротъ, то земля въ нѣкоторомъ родѣ содрагается. Онъ заговорилъ съ дрожью въ голосѣ, показывавшей, что онъ глубоко тронутъ, и съ серьезнымъ убѣжденіемъ, отъ котораго Сивилла чувствовала всегда себя очень виноватой, схвативъ предварительно Пауля за руку.

-- Сегодняшній вечеръ знаменуетъ новый поворотъ въ спиритуалистическихъ изслѣдованіяхъ. М-ръ Пауль, благодарю васъ отъ имени всѣхъ тѣхъ, которые, какъ я, вѣрили въ будущность нашего дѣла, не взирая на жестокія разочарованія и самые недостойные обманы. Мы были подобны слѣпымъ людямъ -- я теперь вижу это -- ожидающимъ вожака, или подобны невѣжественнымъ людямъ, заблудившимся въ лабиринтѣ и пытающимъ всѣ пути, кромѣ настоящаго. Какую пользу приносили намъ Чики и Медлоки? какая въ нихъ сила? какой общеніе съ духами? никакого. Вы посланы намъ тѣми, кого вы зовете "друзьями", чтобы вывести насъ на настоящій путь. Мы благодаримъ вашихъ "друзей" черезъ васъ. Мы старались сохранить вѣру, но, признаюсь, бывали времена, когда казалось, что мы уходили въ трясину скрытаго болота. Теперь, благодаря вашимъ "друзьямъ", мы стоимъ, наконецъ, на прочной, какъ скала, почвѣ. Да, какъ скала!

-- Дѣйствительно, вы правы, мягко отвѣтилъ Пауль, вы стоите теперь на скалѣ.

-- Давно уже, прежде нежели я понялъ, куда мы придемъ, я рѣшилъ, что мой домъ и всѣ, кто съ нами живетъ, будутъ посвящены высокому преподаванію спиритуальной истины. Я не измѣнилъ этому рѣшенію. Я отдалъ ему жизнь, время и друзей. Моя жена тоже принесла ему въ жертву свою жизнь. Я выбралъ свою дочь и предназначилъ ей быть дѣвственной весталкой нашего великаго дѣла. Если этого всего недостаточно, приказывайте, и я исполню.

-- "Друзья" мои воспользуются тѣмъ, что полезно, отвѣчалъ Пауль, быстро взглядывая на Сивиллу, весталку, въ глазахъ которой и гнѣвномъ румянцѣ щекъ онъ прочиталъ протестъ.

-- Быть можетъ, они потребуютъ отъ васъ гораздо меньше того, что вы готовы дать. Но вознаграждены вы будете за все сторицей.

-- Но, ахъ! что же мы можемъ вамъ дать? спросила лэди Августа.

-- Ничего, кромѣ дружбы... и... любви. Мнѣ не нужно денегъ. "Друзья" даютъ мнѣ столько, сколько мнѣ нужно. Вотъ поглядите мой кошелекъ.

Онъ вынулъ его изъ кармана и раскрылъ. Въ немъ лежали три или четыре мелкихъ мѣдныхъ иностранныхъ монетъ.

-- Вотъ мои капиталы. Пищу и кровъ вы мнѣ дадите.

-- Весь домъ къ вашимъ услугамъ, сказалъ м-ръ Бруденель.

-- Позвольте мнѣ уходить и приходить, не отдавая никакого отлета.

-- Вамъ предоставляется полная свобода.

-- Бываютъ времена, когда я по цѣлымъ днямъ, а иногда и недѣлямъ запираюсь въ своей комнатѣ, если "друзья" требуютъ моего присутствія и отсутствую изъ нея духомъ.

-- Вы будете поступать во всемъ, какъ вамъ угодно, сказала лэди Августа.

-- Что, вы потребляете пищу, какъ и другіе люди? холодно спросила Сивилла. Что, люди, отсутствующіе духомъ, ѣдятъ или нѣтъ?

-- Земное тѣло требуетъ пищи.

-- Въ такомъ случаѣ спустимся на землю. Позвольте вамъ сообщить, м-ръ Пауль, что завтраки, подается въ половинѣ десятаго, а полдникъ подается въ половинѣ втораго. Въ нашемъ домѣ нѣтъ китайскаго гонга. Чай мы пьемъ въ пять часовъ, если вы только любите чай. Покойной ночи, м-ръ Пауль.

Она слегка и довольно сухо кивнула головой. Она успѣла уже опомниться отъ удивленія и подумала, что вѣдь въ сущности онъ просто медіумъ.

-- Пойдемъ, милая Цецилія. Покойной ночи, мама.

VII.

Въ кабинетѣ Тома Лангстона двое молодыхъ людей сидѣли у камина -- пророкъ Древняго Закона и студентъ новѣйшей науки. Никогда еще два молодыхъ человѣка, помимо своей профессіи, не были такъ противуположны другъ другу даже по наружности. Одинъ, силачъ, здоровякъ, богатырь, высокаго роста, съ большими руками и ногами, широкоплечій, закаленный атлетическимъ спортомъ, крокетомъ, игрою въ мячъ, лаунъ-теннисъ и греблей, мужественный, мускулистый и настойчивый; другой тонкій и стройный, хотя и не тщедушный, живой и граціозный, какъ юный французъ, дѣятельный и проворный, какъ леопардъ, съ глазами зоркими, какъ у сокола, съ тонкими, какъ у дѣвушки, чертами лица и длинными нервными пальцами, ни минуты не перестававшими двигаться.

Оба курили папиросы, самъ Гермесъ, трижды великій, курилъ бы табакъ, еслибы жилъ въ наше время, а также и оба Бэкона -- Роджеръ и Фрэнсисъ. Передъ каждымъ стоялъ стаканъ сельтерской воды, безъ всякой примѣси водки.

Они сидѣли молча и украдкой поглядывали друга на друга, потому что одинъ подозрѣвалъ другаго, а тотъ догадывался, что его подозрѣваютъ, и кромѣ того впервые въ жизни находился одинъ на одинъ съ юнымъ англійскимъ джентльменомъ, существомъ, какого онъ до сихъ поръ не встрѣчалъ.

Кромѣ естественнаго раздраженія отъ мысли, что его подозрѣваютъ -- съ чѣмъ однако приходится считаться каждому пророку -- онъ спрашивалъ себя, удалось ли ему вполнѣ побѣдить нѣкоторыя смолоду пріобрѣтенныя привычки и усвоить себѣ тонъ людей, по рожденію принадлежащихъ, къ порядочному обществу.

-- Вы думаете обо мнѣ, сказалъ онъ наконецъ.

-- Это не трудно было угадать, отвѣчалъ Томъ. Да, я думаю о васъ.

-- Вы старались угадать, кто я такой?

-- Больше того. Я ломалъ голову надъ тѣмъ, какъ вы это дѣлаете, и потомъ, что дальше будетъ.

-- И вы мнѣ не довѣряете?

-- Это тоже легко угадать. Я не довѣряю каждому человѣку, который претендуетъ на сверхъестественную силу, какъ бы онъ себя ни звалъ: медіумомъ или спиритуалистомъ -- мнѣ все равно.

-- И вы не можете отдѣлаться отъ подозрѣнія, что я явился, чтобы ограбить вашего опекуна и что я живу тѣмъ, что показываю,-- могу ли я сказать -- свою силу, или долженъ сказать,-- свое искусство.

-- Постойте, отвѣтьте мнѣ только на одинъ вопросъ; на какого чорта вы дурачите людей и выдаете себя не за того, кто вы на самомъ дѣлѣ?

-- Какимъ образомъ?

-- Вы носите имя, вамъ не принадлежащее. Это нѣмецкое имя, а вы американецъ.

Молодой человѣкъ слегка покраснѣлъ.

-- Я вовсе не выдаю себя за нѣмца. Я не принадлежу ни къ какой національности. Вѣрите мнѣ или нѣтъ, но мое имя было мнѣ дано "друзьями", оно, конечно, не мое по рожденію. Еслибы я разсказалъ вамъ исторію моей жизни, то вы бы сочли меня еще большимъ шарлатаномъ, чѣмъ считаете теперь.

-- Почему?

-- Потому что мнѣ пришлось бы сообщить вамъ много такого, чему вы, при своихъ предразсудкахъ и невѣжествѣ, въ извѣстномъ смыслѣ, ни за что бы не повѣрили. Ну а еще въ чемъ я морочу людей?

-- Вы утверждаете, что то, что вы сдѣлали сегодня вечеромъ, дѣло духовъ.

-- Позвольте вамъ напомнить, что я этого не говорилъ. Я говорилъ, что это дѣло моихъ "друзей".

-- Вы говорили про миссію.

-- Вѣрно. У меня есть миссія. Она дана мнѣ "друзьями". Я здѣсь, чтобы выполнить ее. Моя миссія ко всѣмъ тѣмъ, кто хочетъ меня выслушать -- ко всѣмъ живущимъ въ этомъ домѣ, такъ какъ я въ него пріѣхалъ, и я вамъ... если вамъ угодно...

-- Ну возьмите когда такъ, еще папиросу. Если это дѣло вашихъ "друзей", то вамъ ничего не стоитъ, полагаю, повторить его въ этой комнатѣ. Пусть съ моего потолка слетитъ бумажка или заиграетъ музыка, или что вамъ угодно.

Пауль пожалъ плечами.

-- Моя миссія не для невѣрующихъ. Дайте взглянуть вамъ въ глаза. Твердый взглядъ. Поглядите мнѣ прямо въ глаза. Такъ. Помилуйте, да я могу всю жизнь потратить на васъ безъ всякаго результата. Вы не въ состояніи повѣрить, что въ мірѣ можетъ быть что-нибудь, кромѣ того, что вы видите. У васъ отсутствуетъ первое и самое элементарное качество, которое нужно для тѣхъ, кто изслѣдуетъ Древній Законъ. Вы вѣрите только явленіямъ.

-- Благодарю васъ; однако, я не всему вѣрю, что вижу.

-- Вы видѣли, что я заставилъ двухъ лэди думать такъ, какъ мнѣ угодно.

-- Это чистѣйшій месмеризмъ. Старикъ Чикъ сразу понялъ, въ чемъ дѣло.

-- Вы говорите про стукальщика. Да. Я знаю его братью. Отчасти въ силу того, что вы называете месмеризмомъ, эти лэди должны были думать и поступать, какъ я имъ приказалъ. Многіе люди низшаго разбора обладаютъ этой силой, но не могутъ правильно ее употреблять. Въ рукахъ людей, подобныхъ вашему пріятелю Чику, она подобна электрической машинѣ, показываемой на ярмаркѣ зѣвакамъ. Въ рукахъ моихъ "друзей" эта сила гораздо тоньше и гораздо могущественнѣе, нежели вы можете себѣ представить. Эта сила есть основаніе всякаго спиритуалистическаго вліянія.

-- Красно сказано, но не вздоръ ли это?

-- Безъ этой силы, продолжалъ Пауль, не обращая вниманія на рѣзкій перерывъ -- общеніе между умами было бы невозможно; живые люди не могли бы вліять другъ на друга, совѣтовать и руководить другъ другомъ; сила ораторская не существовала бы, слова поэтовъ не имѣли бы смысла: писатель тщетно писалъ бы, души живыхъ людей не могли бы бесѣдовать съ душами умершихъ; друзья, находящіеся въ разлукѣ, не могли бы бесѣдовать...

-- Ну, ну, полноте.

-- Вы ничему не вѣрите. Вы думаете, что все сказано и что вы все объяснили словомъ месмеризмъ. Ученые думали, что все объяснено, когда открыли законъ тяготѣнія. Но открытіе закона не объясняетъ силы, управляемой закономъ. Такъ и объясненіе явленій словомъ месмеризмъ ихъ нисколько въ сущности не объясняетъ. Попросите вашего пріятеля Чика сдѣлать то, что я сдѣлалъ сегодня вечеромъ. И онъ этого не сдѣлаетъ. Почему? Потому что не въ силахъ.

-- Сдѣлайте что-нибудь со мною сейчасъ; докажите мнѣ свою силу.

-- Нѣтъ; я ничего не могу сдѣлать съ вами или для васъ. Къ чему мнѣ пытатъся обратить васъ. Это совсѣмъ не мое дѣло. Еслибы весь свѣтъ вздумалъ вѣрить, то это бы мнѣ не повредило.

-- Зачѣмъ же вы сюда пріѣхали?

-- Говорить съ тѣми, кого это касается. Исполнить свою миссію.

-- Вы развѣ разузнавали о насъ, прежде чѣмъ пріѣхать?

-- Разумѣется. По дорогѣ изъ Петербурга сюда, мнѣ лично сообщили о вашей семьѣ "друзья". Я передалъ вамъ кое-что изъ этого. Я не хвастаюсь, что знаю больше того, что мнѣ сказали. М-ръ Киръ Бруденель, вашъ опекунъ, человѣкъ, страстно желающій быть спиритуалистомъ и пріобрѣсти силу. Онъ однако не медіумъ и никогда имъ не будетъ. Его очень много обманывали, и однако онъ принесъ много пользы, подготовивъ умы людей и женщинъ не бояться насмѣшекъ и принять высокую истину. Лэди Августа тоже горячая поклонница, но не медіумъ. Она тоже много принесла пользы своей несокрушимой вѣрой: при этомъ она занимаетъ такое общественное положеніе, которое было и будетъ очень полезно. Миссъ Бруденель не вѣрующая, хотя до сихъ поръ не рѣшалась заявить о своемъ невѣріи. Роль весталки, навязываемая ей, никогда не будетъ ею выполнена и изъ нея никогда не выйдетъ оракула. Ваша кузина, миссъ Цецилія Лангстонъ, непрерывно оплакиваетъ потерю своего брата, который однако живъ. Онъ ушелъ изъ дому, отказавшись отъ титула и состоянія, лѣтъ пять или шесть тому назадъ, вознамѣрившись раздѣлить жизнь простаго народа, и съ тѣхъ поръ не подавалъ признака жизни. Вы наслѣдникъ его имущества и баронскаго титула, если онъ умеръ. Но я думаю, что вы еще не вступите такъ скоро въ права наслѣдства, потому что онъ вернется. Я повезу къ нему сестру, если онъ къ ней не поѣдетъ.

-- Гдѣ же, однако, онъ? и когда вернется?

-- Онъ на парусномъ суднѣ, идущемъ изъ Лондона въ Квебекъ. Мнѣ сообщатъ, когда онъ вернется назадъ. Къ нему мнѣ безпокоиться и разузнавать что бы то ни было, нигда мои "друзья" говорятъ мнѣ все, что нужно. Что касается васъ, то ваше состояніе будетъ вамъ передано опекуномъ, м-ромъ Бруденелемъ, черезъ мѣсяцъ, когда вы достигнете двадцати-четырехъ-лѣтняго возраста; и въ этотъ же день какъ разъ вашей кузинѣ исполнится двадцать одинъ годъ. У васъ призваніе къ техникѣ, и вы проводите время, когда отсутствуете изъ физической лабораторіи, въ изготовленіи всѣхъ тѣхъ хорошенькихъ вещицъ изъ мѣди, какія я вижу у васъ на столѣ. Сознаюсь, что ничего въ нихъ не смыслю. Довольно съ васъ?

-- Вы, конечно, много знаете. Но вы могли все это узнать изъ разспросовъ. Моя семья люди извѣстные.

-- Если такъ, то я сообщу вамъ еще кое-что о васъ самихъ. Вы слегка заражены соціалистическими идеями, какъ и вашъ кузенъ, сэръ Персиваль. Вы считаете, что каждый человѣкъ долженъ жить трудомъ рукъ своихъ.

-- Да, сказалъ Томъ, на этотъ разъ удивленный.-- Я думаю, что величайшее несчастіе для человѣка родиться богатымъ.

-- Вы бы такъ не думали, быть можетъ, еслибы родились бѣднымъ. Вы думаете, кромѣ того, что мы наканунѣ величайшей революціи -- всеобщей революціи, какую только видѣлъ міръ.

-- Да, я думаю. Откуда вы это знаете?

-- И вы правы; только революція будетъ не такого рода, какъ вы думаете. Да -- и тутъ глаза его зажглись, и все лицо озарилось одушевленіемъ -- то будетъ величайшая изъ революцій, какую когда-либо видѣлъ міръ. Революція во всемъ: богатые станутъ бѣдными, но не такъ, какъ вы думаете, и всѣ призы снова попадутъ въ руки сильнѣйшихъ, но не такъ, какъ вы думаете. Вы вѣрите въ это и не разъ говорили это своимъ пріятелямъ.

-- Говорилъ. Откуда вы это знаете?

-- Разумѣется, я не говорилъ ни съ кѣмъ изъ вашихъ пріятелей. Какъ я это узналъ? Посредствомъ месмеризма. Какъ я узналъ всѣ факты относительно вашей семьи? Посредствомъ месмеризма. Какъ я узналъ о существованіи вашего кузена? Посредствомъ месмеризма.

Онъ бросилъ папиросу и подошелъ къ столу, на которомъ лежали колеса и зубцы изъ мѣди, относившіеся къ какой-то любопытной и удивительной машинѣ, которую строилъ Томъ.

-- Я съ своей стороны ничего не понимаю въ машинахъ. Колеса и всякія другія штуки смущаютъ меня. Я рѣшительно не понимаю, какимъ образомъ зубцы и пружины производятъ такія удивительныя дѣйствія. И, однако, я вѣрю вамъ, когда вы мнѣ говорите, что машины полезны, и что вы понимаете ихъ законы и умѣете съ ними обращаться.

Томъ разсмѣялся.

-- Вы хотите меня словить на этомъ. Вы хотите, чтобы я повѣрилъ вамъ, что вы понимаете нѣчто такое, что мнѣ недоступно.

Философъ поглядѣлъ ему прямо въ глаза взглядомъ честнаго человѣка.

-- Именно.

-- Теперь уже половина перваго, сказалъ Томъ, поглядѣвъ на часы. Какъ долго пробудете вы въ нашемъ домѣ?

-- Около мѣсяца, думаю, или около двухъ. Можетъ быть, больше. Поговариваютъ о большой конференціи.

-- И все время будутъ происходить разныя чудеса?

-- Можетъ быть.

-- Старикъ Чикъ, пока не сталъ пьянствовать, наполнялъ весь домъ духами. Они городили неимовѣрную чушь. Право, такихъ глупыхъ духовъ трудно себѣ и представить. Еслибы вы знали, какую толпу шарлатановъ и обманщиковъ поощрялъ и принималъ у себя дядя -- если онъ обличалъ одного, то немедленно приглашалъ другаго -- то вы бы не удивлялись моему недовѣрію.

-- Я нисколько не удивляюсь. Когда я встрѣчаюсь съ такими людьми, какъ м-ръ Чикъ, то дивлюсь силѣ нашего дѣла, если оно переживаетъ даже его.

-- Ну вотъ и прекрасно. Но не шутите чувствами женщинъ! Неужели это неизбѣжно и вы въ самомъ дѣлѣ можете вернуть моего кузена -- бѣднаго старика Перси? Если вы это сдѣлаете, то я вамъ все прощу. И... и... Томъ проговорилъ это неохотно... вы совсѣмъ не похожи на всю эту компанію; голосъ вашъ звучитъ правдиво и... ну, мы будемъ пріятелями, пока я не выведу васъ на свѣжую воду. Помните, я буду зорко слѣдить за вами.

Вѣстникъ новаго ученія весело засмѣялся.

-- Я говорю вамъ, какъ я дѣйствую, а вы не хотите мнѣ вѣрить. Ну мы будемъ, значитъ, пріятелями, такъ какъ вы никогда меня не выведете на свѣжую воду. Дайте мнѣ руку, Томъ, мы друзья на всю жизнь, потому что, повторяю, вы меня не изобличите въ обманѣ.

Десять минутъ спустя Томъ уже лежалъ въ постели въ спальнѣ, сосѣдней съ кабинетомъ. То былъ молодой человѣкъ, безусловно не склонный къ сверхъестественному: сердце его никогда не сжималось отъ смутнаго ужаса, овладѣвающаго иными людьми порою даже въ такихъ мѣстахъ и въ такое время, когда они всего менѣе ожидаютъ появленія привидѣній съ того свѣта. Онъ могъ бы спать на кладбищѣ, среди скелетовъ и труповъ, и никакія ассоціаціи идей о возможномъ убійствѣ, жестокости, преступленіи и раскаяніи не тронули бы его. Поэтому, когда, засыпая, онъ услышалъ странную музыку надъ головой, повидимому, въ его комнатѣ, онъ нисколько не испугался, но удивился. Онъ вскочилъ съ постели, заперъ дверь и вынулъ ключъ. Послѣ того зажегъ свѣчу. Въ комнатѣ никого не было, и музыка прекратилась. Онъ задулъ свѣчу и снова легъ въ постель. Послѣ того музыка опять заиграла.

-- Очень ловко, сказалъ Томъ. Самый искусный изъ всѣхъ фокусовъ, какіе мнѣ случалось видѣть, и красивая мелодія, вдвое лучше аккордіона стараго Пика. Если его "друзья" намѣрены быть со мной любезны, то они не теряютъ времени понапрасну. Очень, очень мило. Премного благодаренъ.

Послѣ этого онъ уснулъ, и такъ и не узналъ, долго ли продолжалась сверхъестественная музыка.

VIII.

Послѣ завтрака -- торжественной и неторопливой трапезы въ домѣ м-ра Бруденеля, послѣдній повелъ гостя въ свой кабинетъ. М-ръ Бруденель былъ болѣе нервно возбужденъ чѣмъ когда-либо. Событія предыдущаго вечера наполнили бы его восторгомъ, еслибы не несчастное разоблаченіе на счетъ романа Уйда.

Обвиненіе было справедливое, и такъ какъ Пауль могъ узнать объ этомъ лишь благодаря сверхъестественной силѣ, то обвиненіе получило характеръ упрека или угрозы. Если упрека, то это крайне самонадѣянно со стороны такого молодаго человѣка, если же угроза, то что еще зналъ о немъ этотъ молодой человѣкъ.

-- Вотъ моя библіотека, г. Пауль, сказалъ онъ, указывая съ гордымъ смиреніемъ на полки, уставленныя сверху до низу сочиненіями о предметѣ, которому была посвящена вся его жизнь. Здѣсь вы найдете, полагаю, всѣхъ учителей: Корнелія Агриппу, "Небесную Интеллигенцію" Баррета, Романъ Розы, Элифаса, Лилли и Ди, Отрывки Манетто, "Чернокнижіе" Сольверта, Апологію Іодэ, и новѣйшія сочиненія Блавацкой, Ольхсонъ и Синета.

Онъ вдругъ умолкъ, потому что увидѣлъ, что молодой человѣкъ смотритъ на него, а не на книги.

-- Быть можетъ, холодно спросилъ онъ, вамъ уже знакомо содержаніе этихъ книгъ?

-- Напротивъ того, отвѣчалъ Пауль. За предѣлами извѣстной черты, я очень невѣжественный человѣкъ. Я, правда, изучалъ Книгу Премудрости Соломона, но въ сочиненія этихъ средневѣковыхъ и восточныхъ шарлатановъ я не давалъ даже себѣ труда и заглядывать. Меня забавляетъ, что вы, глава спиритуализма въ здѣшней странѣ, серьезно предлагаете знакомиться съ этими писателями.

-- Однако результатъ средневѣковыхъ изслѣдованій...

-- Никакихъ результатовъ не было.

Молодой человѣкъ говорилъ такимъ догматическимъ тономъ, что онъ былъ бы оскорбителенъ, еслибы не спокойная увѣренность его манеръ.

-- Никакихъ ровно результатовъ эти изслѣдованія не дали? Книги эти не имѣютъ ровно никакой цѣны?

М-ръ Бруденель надѣлъ очки и оглядѣлъ книги, за которыя онъ заплатилъ нѣсколько сотъ фунтовъ. Неужели изъ нихъ не появится духъ, который бы заставилъ замолчать этого дерзкаго молодаго человѣка.

-- Никакихъ результатовъ... никакой цѣны?

-- Кромѣ, конечно, исторической. Эти люди, овладѣвшіе частицей истины, блуждали во тьмѣ и ничего не находили. Книги сохранили исторію ихъ поисковъ. Если это имѣетъ цѣну, то и книги тоже. Если нѣтъ...

Онъ пожалъ плечами.

-- Вы читали ихъ?

-- Ни одной.

-- Почемъ же вы знаете?

-- Я знаю, потому что знаю. Истина Древняго Закона въ томъ и заключается, чтобы отличать правду отъ лжи. Но сколько изъ нихъ вы сами прочитали, м-ръ Бруденель? Вы не отвѣчаете. Я вамъ скажу. Ни одной. Вы перевертывали страницы, въ которыхъ ровно ничего не понимали. Вы ни одной книги не прочитали. Сожгите вашу библіотеку, м-ръ Бруденель. Сожгите ее всю.

-- Сжечь мою коллекцію рѣдкихъ книгъ? Сэръ, вы заходите слишкомъ далеко. Я желалъ бы знать...

-- Вы не прочитали ни одной книги, м-ръ Бруденель. Вы ничего не знаете объ этомъ предметѣ. Вотъ книга, которая претендуетъ научить, какъ вызывать духовъ.

Онъ взялъ одинъ томъ съ полки.

-- Вы знаете ея методу? Вы пытались когда-нибудь вызвать духа? Вотъ другая книга, учащая, какъ найти философскій камень. Вы нашли его? Вотъ тайны астрологіи. Вы сумѣете составить гороскопъ?

-- Но... но... вы утверждаете, что всѣ притязанія средневѣковыхъ философовъ неосновательны?

-- Не совсѣмъ неосновательны. Въ этомъ же смыслѣ не совсѣмъ неосновательны новѣйшіе такъ называемые чернокнижники-философы и изотерическіе буддисты. Ихъ притязанія опираются на отрывки, полученные съ востока изъ Сиріи. Притязанія средневѣковыхъ изслѣдователей опираются также на отрывки, сохраненные учеными испанскими и мароккскими евреями и передаваемые отъ отца къ сыну. Но въ Абиссиніи у насъ есть совершенная книга, собственная книга царя Соломона, привезенная туда принцемъ Менелекомъ.

-- Немаловажно уже и то, что мы имѣемъ отрывки, какъ вы говорите, холодно замѣтилъ м-ръ Бруденель.

-- Да; у васъ есть отрывки. Они дали вамъ возможность сдѣлать нѣсколько шаговъ, но дальше вы не можете идти. Подумайте: вы были духовидцемъ въ продолженіе тридцати лѣтъ, много ли вы знаете теперь? больше ли сравнительно съ тѣмъ, что знали, когда только-что начали?

-- Нѣкоторые думаютъ, что мы очень далеко ушли впередъ.

-- Вы нисколько не ушли впередъ, твердо сказалъ Пауль; и если будете продолжать по-прежнему, то никуда не уйдете.

-- Ну, возразилъ глава, но довольно слабо, нельзя уронить твореніе тридцати лѣтъ критикой неизвѣстнаго юноши.

-- Твореніе!

Пауль выпрямился, и лицо его приняло выраженіе человѣка, который поучаетъ и распекаетъ.

-- Твореніе! какое твореніе! у васъ его нѣтъ. У васъ нѣтъ даже мечты, маски, фикціи какого-нибудь творенія. Въ вашихъ мысляхъ я читаю въ настоящую минуту сознаніе неудачи. Сознайтесь! Неудача! вся ваша жизнь -- одна неудача! Васъ соблазнили лживыми надеждами! вы ввѣрялись одному обманщику за другимъ. Обманъ слѣдовалъ за обманомъ. Сознайтесь, вся ваша жизнь -- сплошная неудача. У васъ нѣтъ ничего прочнаго... ничего... ничего. Сознайтесь!

Черные глаза его сверкали, голосъ звучалъ строго, а указательный палецъ грозилъ. Слыханное ли дѣло, чтобы кто-нибудь такъ обращался съ главой? Видъ его былъ суровъ. М-ръ Бруденель отвернулся, словно боялся встрѣтиться съ этими глазами и повѣсилъ голову, бормоча что-то про радости изслѣдованія, но очень неувѣренно.

-- Ваша жизнь -- сплошная неудача и вы сознаете это. Признайтесь. Поглядите мнѣ въ лицо. Поглядите мнѣ въ глаза. Такъ.

М-ръ Бруденель медленно и неохотно повиновался, точно противъ воли. Онъ поднялъ глаза и встрѣтилъ твердый, горячій взглядъ сильнаго молодаго человѣка.

-- Сознайтесь во всемъ, что у васъ на умѣ.

М-ръ Бруденель опустился на стулъ. Все его достоинство растаяло, и онъ смирился. И не отрывая взгляда отъ глазъ своего гостя, онъ сказалъ:

-- Сознаюсь. Моя жизнь -- сплошная неудача. Давно, давно уже я понялъ это, но мнѣ было стыдно въ этомъ признаться. Я былъ окруженъ вѣрующими, съ надеждой взиравшими на меня. Еслибы я сознался въ истинѣ, то какой бы это былъ ударъ для моей жены и для всѣхъ. Съ каждымъ годомъ я сознавалъ это сильнѣе и сильнѣе. Я потерялъ уваженіе къ самому себѣ. Я былъ жалкимъ шарлатаномъ и притворялся, что вѣрю. Я приходилъ сюда каждое утро и притворялся, что занимаюсь дѣломъ, а въ сущности читалъ романы и отдыхалъ отъ спиритуалистическаго лицемѣрія.

-- Довольно. Не говорите больше ничего. Но только сознайтесь, что я вѣрно прочиталъ ваши мысли.

М-ръ Бруденель нѣсколько оправился, когда освободился изъ-подъ вліянія этого взгляда. Онъ сидѣлъ на стулѣ и поправлялъ очки.

-- Я сказалъ вамъ, м-ръ Пауль, то, чего не думалъ никому сообщать. Вы владѣете тайной моей жизни. Уважайте ее, сэръ.

-- Увѣряю васъ, м-ръ Бруденель, что тайна вашей жизни была мнѣ раньше извѣстна. Но не сомнѣвайтесь, что я буду ее уважать.

-- Я радъ, что сказалъ вамъ. Теперь вы все знаете, и нѣтъ больше причинъ намъ толковать про феномены. Быть можетъ, современемъ вы скажете мнѣ, какъ вы произвели вчерашнія штуки. Я знаю много фокусовъ, но ваши, сознаюсь...

-- Вы сильно ошибаетесь, м-ръ Бруденель, сильно ошибаетесь. Если я былъ присланъ къ вамъ въ ту минуту, когда вы пришли въ совершенное отчаяніе, то не для того, чтобы дѣлать фокусы.

-- Было время, продолжалъ глава, не слушая перерыва, когда я радовался своимъ изслѣдованіямъ и со счастіемъ ждалъ полнаго свѣта, который, казалось мнѣ, не замедлитъ придти. Увы! это время прошло, и у меня остались одни только сожалѣнія о томъ, что я убилъ свою жизнь среди энтузіастовъ и простыхъ мошенниковъ. Я признаюсь вамъ, м-ръ Пауль, потому что... вы молоды, но кажетесь честнымъ... потому что вы меня къ этому принудили. Теперь дѣло сдѣлано. Ступайте и пугайте женщинъ, и приходите ко мнѣ сюда посмѣяться, когда штуки удадутся вамъ.

-- Опять повторяю, задача моя не въ томъ, чтобы пугать женщинъ и смѣяться съ вами. Ваша прошлая жизнь кончена. Но теперь начнется новая, если вы алчете истины...

-- О! могу ли я кому-нибудь повѣрить? безпомощно вскричалъ м-ръ Бруденель. Я не хочу новой жизни. Отнынѣ я буду жить какъ всѣ остальные люди. Я перестану пытать будущую жизнь. Я буду ходить въ церковь съ женой и дѣвочками. Не надо мнѣ новой истины, спасибо. Я со всѣмъ этимъ покончилъ.

Онъ уронилъ руки съ выразительнымъ жестомъ.

-- Покончилъ съ этимъ, м-ръ Пауль, говорю вамъ, я покончилъ.

-- Позвольте, м-ръ Брудеяель. Я прочиталъ въ вашихъ взглядахъ, мало того, въ мысляхъ вашихъ, отчаяніе вчера вечеромъ. Вы ничего не ждали, кромѣ скуки. И затѣмъ удивились. И тогда выразили то, что у васъ проснулось въ ту минуту въ душѣ. Но сегодня утромъ холодная струя сомнѣнія снова прокралась въ вашу душу. Вы не вѣрите болѣе своимъ глазамъ.

-- Вѣрно.

-- Довѣрительныя грамоты, показанныя мною, удовлетворили всѣхъ, кто ихъ видѣлъ, за исключеніемъ вашего племянника, да еще, быть можетъ, одной особы. Но вы, ставши подозрительнымъ отъ многихъ разочарованій, сомнѣваетесь въ нихъ и не довѣряете. Музыку въ воздухѣ -- серебряные колокольчики -- вы слыхали нѣчто подобное при темныхъ сеансахъ: они производились вашими Чиками и Медлокамчи съ помощью концертино; дѣвушекъ въ трансѣ видали и раньше; ясновидѣніе не новая вещь; быть можетъ, картины, вызванныя въ умѣ молодыхъ дѣвушекъ, тоже старый фокусъ...

-- Нѣтъ, нѣтъ, я этого не говорю. Вещи эти не новы, но поразительны.

-- Прекрасно. Послушайте, м-ръ Бруденель, я спеціально посланъ къ вамъ. Моя миссія касается именно васъ. Если вы не убѣждены, я покажу вамъ новыя вѣрительныя грамоты, чего вы хотите? Просите смѣлѣе. Не бойтесь!

-- Сдѣлайте для меня то, что дѣлали чернокнижники. Дайте мнѣ въ руки остъ-индскую газету, вышедшую сегодня.

-- Это очень легко, отвѣтилъ Пауль.

Онъ положилъ руку въ карманъ сюртука и вынулъ газету съ остъ-индской маркой, адресованную Киру Бруденелю.

-- Вотъ вамъ газета. Это "Friend of India" отъ сегодняшняго числа. Но прежде, нежели вы распечатаете ее, я долженъ поставить одно условіе. Въ этой газетѣ находятся всякаго рода извѣстія: политическія, общественныя, смерти, браки, состояніе фондовъ -- все, что не считается нужнымъ сообщать по телеграфу -- которыя не должны быть прочитаны прежде обычнаго срока. Распечатайте газету. Убѣдитесь, что это сегодняшняя газета, которая прибудетъ въ Лондонъ только черезъ четыре недѣли; затѣмъ заприте ее въ такое мѣсто, куда нѣтъ никому доступа, кромѣ васъ, и не заглядывайте въ нее до тѣхъ поръ, пока всѣ не прочитаютъ ее обычнымъ путемъ. Обѣщаете мнѣ это?

-- Я бы лучше хотѣлъ ознакомиться съ ея содержаніемъ.

-- Разсудите сами. Въ ней могутъ быть вещи, которыя лучше узнать въ свое время. Обнародовать сегодня эту газету, значитъ, быть можетъ, раззорить многихъ людей. Обѣщаете?

-- Обѣщаю.

-- Ну, въ такомъ случаѣ распечатайте газету.

М-ръ Бруденель сорвалъ бандероль, которую Пауль бросилъ въ огонь. Онъ поглядѣлъ на число. Суббота, 26 марта, 1887 г. Число было напечатано на каждой страницѣ. Онъ свернулъ газету съ глубокимъ вздохомъ.

-- Вы сдѣлали удивительную вещь, сказалъ онъ.

-- Заприте бумагу въ этотъ несгораемый шкафъ. Вотъ такъ. Выньте ключъ и положите къ себѣ въ карманъ. Никто, конечно, не ходитъ въ этотъ шкафъ, кромѣ васъ. Вы вынете эту газету въ тотъ день, когда она должна придти по почтѣ и прочитаете ее, но не раньше. До тѣхъ поръ никто не будетъ знать объ ея существованіи. Помните, что вы не должны читать газеты или отпирать этого ящика до назначеннаго срока.

М-ръ Бруденель сдѣлалъ, какъ ему говорили.

-- А теперь, сядьте и поговоримъ.

Было уже одиннадцать часовъ.

Въ половинѣ перваго Пауль и м-ръ Бруденель пришли къ завтраку.

Дамы тотчасъ нее замѣтили, что нѣчто произошло. Я разумѣю нѣчто важное. М-ръ Бруденель ясно показывалъ, что съ нимъ что-то произошло. Въ этомъ домѣ всѣ всегда ждали чего-нибудь необыкновеннаго, и событія прошлаго вечера убѣдили, что они находятся наканунѣ важныхъ перемѣнъ. Поэтому сердце лэди Августы сильно забилось, когда она увидѣла, что ея мужъ имѣетъ нѣчто сообщить.

-- Душа моя, шепнулъ онъ, передъ тѣмъ какъ сѣлъ,-- сейчасъ произведены были самыя удивительныя, самыя чудесныя манифестаціи. Я разскажу послѣ.

-- Что, онѣ были въ родѣ вчерашнихъ?

-- Нѣтъ, нѣтъ, совсѣмъ иныя. Пауль сдѣлалъ для меня то, чего никакіе чернокнижники не могли сдѣлать; и я былъ перенесенъ духомъ въ Абиссинію. Я провелъ два часа -- мнѣ показались они цѣлыми сутками -- на горѣ съ единственнымъ обладателемъ мудрости, которую Пауль называетъ древнимъ закономъ. Августа, мы будемъ не только счастливѣйшими людьми въ мірѣ, но также и самыми могущественными и знаменитыми. Будь очень, очень добра съ нимъ, Августа. Мы, наконецъ, стоимъ на твердомъ основаніи.

За завтракомъ м-ръ Бруденель не могъ ничего ѣсть, будучи все еще подъ вліяніемъ утренней тайны. Его щеки раскраснѣлись, глаза были влажны; нервный, безпокойный взглядъ смѣнился взглядомъ, выражавшимъ полное довольство. Голосъ былъ кротокъ. Большая перемѣна произошла въ его душѣ.

Что касается Пауля, то онъ приступилъ къ завтраку съ аппетитомъ двадцати-четырехъ-лѣтняго молодаго человѣка, и какъ будто бы позабылъ, что впереди предстоитъ еще обѣдъ. Цецилія и Гетти нетерпѣливо ждали свѣдѣній, а Сивилла глядѣла съ подозрѣніемъ.

Послѣ завтрака м-ръ Бруденель, утомленный утренними впечатлѣніями, уснулъ у себя въ кабинетѣ.

Онъ проспалъ съ двухъ часовъ до половины пятаго въ глубокомъ и покойномъ креслѣ у камина, въ которомъ обыкновенно читалъ Уйда. въ то время, какъ люди думали, что онъ занимается кабалистикой и изслѣдованіями. Въ половинѣ пятаго онъ проснулся внезапно и вскочилъ на ноги.

-- Боже мой! Неужели это былъ только сонъ?

Онъ бросился къ несгораемому шкафу, раскрылъ его, выдвинулъ ящикъ, въ который положилъ газету "Friend of India".

Онъ хорошо помнилъ, что положилъ ее именно въ этотъ ящикъ. Но газета исчезла! Исчезла, не оставивъ слѣда. Однако, постой! что это такое? У своихъ ногъ онъ увидѣлъ обрывокъ бандероля съ надписью "ель, Эскв." и уголокъ остъ-индской марки. То былъ, значитъ, не сонъ! И тутъ онъ вспомнилъ, что не долженъ былъ отпирать ящика до указаннаго срока!

Онъ нарушилъ обѣщаніе и лишился газеты! Великій Боже! онъ оказался недостойнымъ величайшаго изъ чудесъ, выказалъ любопытство, котораго постыдился бы ребенокъ! Чудо исчезло. Онъ держалъ сегодня утромъ въ рукахъ газету, перенесшуюся изъ Индіи въ Лондонъ въ нѣсколько часовъ, и вотъ ея нѣтъ больше! Какое чудо! какое несчастіе!

IX.

-- Мы говорили вчера про древній законъ, сказалъ Пауль: -- быть можетъ, вамъ угодно ближе съ нимъ познакомиться?

Дѣло было послѣ полудня того же самаго дня, въ половинѣ пятаго. Чай былъ поданъ, и за столомъ сидѣли только дамы, въ томъ числѣ и Гетти Медлокъ. Сумерки наступали, но лампы еще не были зажжены и шторы не опущены.

-- Сынъ царя Соломона и царицы Савской, началъ онъ...

-- Что такое? перебила лэди Августа; ее трудно было удивить, но и она была поражена.

-- Сынъ царя Соломона и царицы Савской, повторилъ Пауль,-- былъ, какъ всякій абиссинецъ знаетъ, царевичъ Менелекъ. Онъ родился въ столицѣ царицы и былъ воспитанъ въ родной странѣ. Говорятъ, что единственнымъ развлеченіемъ и единственной радостью его матери, когда онъ подросъ, было наполнять его умъ разсказами о величіи и славѣ его отца, мудраго царя Сиріи. Когда онъ выросъ, то рѣшилъ посѣтить городъ, гдѣ отецъ его былъ царемъ, и отправился туда съ большой свитой. Описаніе его путешествія, и очень подробное, сохранилось; оно очень любопытно, но, пожалуй, покажется вамъ не интереснымъ. Онъ спустился по Нилу до нынѣшняго Каира и оттуда прошелъ черезъ пустыню въ Эль-Аришъ, Газзу и Яффу, откуда направился въ святой градъ. Онъ вошелъ въ ворота Іерусалима въ сумерки. И не прошелъ нѣсколькихъ шаговъ, какъ народъ сталъ сбираться вокругъ него, старики рыдали, женщины плакали отъ радости, а молодые люди громко привѣтствовали его, потому что онъ, такъ былъ похожъ на Соломона, что народъ думалъ, что старый царь вернулся къ нимъ, помолодѣвшій...

-- Ничего подобнаго, перебила строго Сивилла, нѣтъ ни въ одной части...

-- Душа моя! вмѣшалась лэди Августа, это занесено, быть можетъ, въ какую-нибудь современную хронику.

-- Шумъ, продолжалъ Пауль, дошелъ до дворца, гдѣ царь засѣдалъ въ совѣтѣ. Они услышали крики народа: "Царь Соломонъ вернулся. Да здравствуетъ царь!" и послали узнать, что случилось. Сначала хотѣли было отрядить солдатъ и убить человѣка, который былъ такъ похожъ на покойнаго царя, но затѣмъ рѣшили призвать его къ царю и разспросить. Но вотъ когда онъ предсталъ передъ царемъ, то старики, засѣдавшіе въ совѣтѣ, такъ же принялись вопить, какъ и народъ на улицахъ, отъ удивленія, потому что имъ казалось, что передъ ними стоитъ самъ Соломонъ во всей красотѣ и силѣ молодости. Но молодой человѣкъ скромно держалъ себя и поклонился царю и, когда подалъ ему привезенные подарки, то попросилъ позволенія держать рѣчь и сказалъ:

-- О, царь! я Менелекъ, сынъ Соломона Великаго и царицы Савской изъ Абиссиніи, откуда и прибылъ съ дарами къ тебѣ, желая поглядѣть на великій и славный храмъ, который выстроилъ Царь, мой отецъ, и его дворецъ, и всю его славу, и затѣмъ съ миромъ вернуться къ себѣ домой, если царю угодно будетъ меня отпустить.

И было сдѣлано по его желанію, и царь радушно угощалъ его и его свиту въ продолженіе тридцати дней. Послѣ того царевичъ Менелекъ собрался уѣзжать. И царь приказалъ передать ему разныя драгоцѣнности въ знакъ дружбы и благоволенія къ брату и въ числѣ этихъ даровъ находился снимокъ, такой точный, что его нельзя было отличить отъ оригинала Ковчега Завѣта, находившагося въ храмѣ, и въ немъ снимки со всего, что хранилось въ Ковчегѣ. И тутъ, разсказываютъ абиссинцы, случилась странная вещь: въ храмѣ былъ жрецъ, по имени Исаакъ, человѣкъ преклонныхъ лѣтъ и великой учености, знакомый съ чернокнижіемъ, этотъ жрецъ много бесѣдовалъ съ Менелекомъ и такъ полюбилъ его, что захотѣлъ послѣдовать за нимъ Абиссинію со всѣмъ своимъ домомъ. И онъ такъ сильно полюбилъ его, отчасти за то, что тотъ былъ сынъ Соломона, а отчасти потому, что онъ былъ добрый юноша и любилъ бесѣдовать о вещахъ скрытыхъ отъ толпы, что сдѣлалъ странную вещь, о которой евреи и по сіе время не знаютъ. Посредствомъ магической силы онъ околдовалъ сторожей и хранителей храма, такъ что они уснули, или, вѣрнѣе сказать, отвелъ имъ глаза, такъ что они и видѣли и не видѣли, а утромъ позабыли все, что видѣли, хотя и ходили все время какъ бы на часахъ и перекликались и пѣли утренніе псалмы, въ то время какъ сыновья стараго жреца принесли въ храмъ копію съ Ковчега Завѣта и замѣнили ею оригиналъ. И это, говорятъ они, было бы невозможно совершить при жизни царя Соломона, потому что его слуги, Джины, работали на него день и ночь въ храмѣ. И вотъ они унесли Ковчегъ Завѣта вмѣстѣ съ каменными скрижалями и сложили все это на верблюда, прикрыли ковромъ и ушли съ Менелекомъ и его свитой изъ Іерусалима. И старикъ-жрецъ взялъ тайно съ собою книгу Премудрости Соломона, о чемъ евреи не знаютъ и по сіе время. И много евреевъ ушло съ ними, потому что они лучше хотѣли служить Менелеку, чѣмъ Ровоаму; и ихъ потомки, которыхъ теперь зовутъ фелахами, пребываютъ и по нынѣ въ Абиссиніи, сохранивъ вѣру своихъ предковъ. И по сіе время Ковчегъ Завѣта находится въ рукахъ царя абиссинскаго. И книга Премудрости, именуемая книгой тайнаго закона, а другими книгой древняго закона,-- находится и по сіе время въ рукахъ его жрецовъ. Эта книга -- наша книга, эта мудрость -- наша мудрость: потомокъ жреца Исаака, мой учитель Исаакъ именуемый Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ, и древній законъ есть ничто иное, какъ Премудрость царя Соломона.

Четыре женщины слушали эту исторію. Три изъ нихъ, подобно царицѣ Дидонѣ, слушали во всѣ уши, съ бьющимся шибко сердцемъ. Для нихъ этотъ молодой человѣкъ уже былъ непогрѣшимымъ пророкомъ...

Какихъ-нибудь сутокъ оказалось достаточно для этого молодаго человѣка, чтобы забрать въ свои руки трехъ женщинъ. Если онъ не забралъ четвертую, то только потому, что она была уже влюблена въ другаго. Но что касается остальныхъ, то онъ пришелъ, увидѣлъ и побѣдилъ. Побѣдой онъ былъ обязанъ столько же своей наружности и манерамъ, какъ и выказанной имъ силѣ! Будь онъ вульгарнымъ, плохо одѣтымъ, пропитаннымъ табачнымъ запахомъ нѣмцемъ, какого онѣ ждали, онѣ признали бы его силу, но безъ всякаго энтузіазма.

-- Отъ Исаака, продолжалъ Пауль, я научился всему, что знаю. Онъ непрерывно наставляетъ меня. Я ежеминутно бесѣдую съ нимъ; даже и теперь, когда я говорю, я слышу отъ него слова поученія и поддержки.

-- О! это удивительно! прошептала Цецилія. И я видѣла моего брата!

Сивилла украдкой поглядывала на человѣка, который смѣлъ говорить такія вещи! Много людей пріѣзжали въ ихъ домъ и говорили всякую всячину. Много притязаній бывало высказываемо; въ каждомъ она узнавала что-нибудь знакомое, привычное, театральное и по существу дѣла коммерческое.

Но тутъ и рѣчи и претензіи были одинаково новы для нея, и коммерческій элементъ отсутствовалъ. Она, закаливъ сердце, опять взглянула на него, и ихъ глаза встрѣтились. Взглядъ его былъ властительный и повелительный. И вотъ она почувствовала нѣчто совсѣмъ новое, страшное и удивительное: ея мозгъ какъ бы отуманился, а самоё ее влекло къ этому человѣку, точно на привязи: посредствомъ отчаяннаго усилія она оборвала привязь и прогнала туманъ изъ головы. Ихъ глаза снова встрѣтились, но на этотъ разъ онъ отвернулся.

-- Много такихъ женщинъ, сказалъ онъ, какъ много и мужчинъ, которые не могутъ идти по этому пути, еслибы и хотѣли. Но есть другія, ихъ немного, которымъ дана способность, но онѣ не хотятъ воспользоваться ею.

-- Онѣ знаютъ, пока свободны, кто онѣ и что дѣлаютъ, проговорила Сивилла; но не знаютъ, что съ ними будетъ, если онѣ отрекутся отъ своей воли и свободы.

-- О! пролепетала лэди Августа, показывая самый дурной, какой только можно, примѣръ дѣвушкамъ, когда пророкъ ведетъ, кто можетъ не послѣдовать за нимъ и не отказаться отъ всего?

Цецилія и Гетти вздохнули, и послѣдняя покраснѣла, какъ маковъ цвѣтъ, точно въ одной уже мысли о полномъ рабствѣ и подчиненіи заключалось много счастія.

Всего сутки прошло, какъ онъ пріѣхалъ. И не теряя, какъ видно, времени попустому, способами, ему одному извѣстными, онъ овладѣлъ этими тремя женщинами и поработилъ ихъ. Что онъ имъ говорилъ каждой въ отдѣльности -- я не знаю. Но всѣ три были его покорными рабынями.

-- Удивительно! повторила Цецилія, просто удивительно!

-- Я былъ избранъ... не знаю, почему... не знаю, гдѣ... для этого дѣла самимъ Исаакомъ.

-- Когда вы были ребенкомъ? спросила лэди Августа.

-- Нѣтъ, кротко засмѣялся онъ, я сейчасъ задалъ великое испытаніе вашей довѣрчивости.

-- О! послѣ вчерашняго вечера нѣтъ ничего, чему бы мы не повѣрили.

-- Благодарю васъ, лэди Августа. Вчерашнія манифестаціи были допущены для васъ и для вашего дома. Сами по себѣ онѣ ничто, но онѣ служили какъ бы вѣрительными грамотами. Вы, значитъ, повѣрите мнѣ, если я вамъ скажу, что помню себя только съ семнадцатилѣтняго возраста. Что касается моей предыдущей жизни, гдѣ она протекла, какъ меня звали, кто были мои родители, гдѣ мое отечество,-- этого я не могу вамъ сказать. Исаакъ назвалъ меня Пауль. Я сначала ни слова не говорилъ на его языкѣ.

-- А какой это языкъ?

-- Фелахи сохранили древній еврейскій языкъ, но между собой говорятъ по-амхарійски. Я воспитался въ этомъ языкѣ. Но для насъ всѣ языки одинаковы. Когда мы находимся въ чужой странѣ, то говоримъ на языкѣ ея жителей.

-- Анна Петровна пишетъ, что вы говорите по-русски, какъ русскій.

-- Будучи въ Россіи -- да, я говорилъ по-русски. Но еслибы вы теперь заговорили со мной по-русски, то врядъ ли бы я сумѣлъ сказать хоть одну фразу. Но одно обстоятельство заставляетъ меня думать, что мой родной языкъ англійскій. Это то, что меня иногда принимаютъ за американца. Это, повидимому, указываетъ на то, что дѣтство мое протекло въ Соединенныхъ Штатахъ и что когда я говорю по-англійски, то говорю на родномъ языкѣ.

-- Это возможно, сказала лэди Августа, задумчиво, какъ будто бы она слыхала о такихъ случаяхъ. Но какъ давно очутились вы въ Абиссиніи?

-- И этого опять я не знаю. Бываютъ случаи, когда человѣкъ всю жизнь посвятитъ изученію древняго закона и не пойдетъ дальше азбуки. Бываютъ другіе случаи, когда человѣкъ достигнетъ глубокаго знанія въ одинъ годъ или въ два. Наконецъ случается и такъ, что человѣкъ всю жизнь учится и ничему не научается. Я не знаю, какъ давно я изучаю древній законъ, но думаю, что я все еще молодой человѣкъ.

-- Что, женщины допускаются къ самостоятельному изученію этого закона?

Пауль колебался.

-- Въ наше время въ модѣ, чтобы женщины требовали независимости и равенства. Но въ древнемъ законѣ онѣ не дѣйствуютъ самостоятельно. Но мы еще объ этомъ поговоримъ. А теперь пока вы должны согласиться изучать его подъ моимъ руководствомъ.

Лэди Августа была не прочь поразспросить его еще объ этомъ интересномъ предметѣ, но отложила до болѣе удобнаго времени, когда съ ними не будетъ трехъ дѣвушекъ.

-- Я буду руководить вами, пока вы не преуспѣете настолько, что пожелаете выбрать себѣ другаго руководителя. Что касается меня, то, быть можетъ, меня въ скоромъ времени отзовутъ въ Абиссинію, гдѣ я буду предаваться мирнымъ радостямъ изученія и созерцанія.

-- Но вѣдь есть еще и славное поприще миссіонера; не забывайте объ этомъ, сказала лэди Августа.

Пауль обратилъ на нее печальный, но не укоризненный взглядъ.

-- Вы говорите такъ по незнанію, сказалъ онъ; для насъ не существуетъ такихъ словъ какъ слава или почести. Что за дѣло, превозносятъ васъ люди, или хулятъ? Насъ учатъ презирать всякую земную суетность: титулы, званія, честь, богатство не имѣютъ для насъ цѣны. Они не помогутъ намъ идти по нашему пути. Я пріѣхалъ сюда не охотно; потому что мнѣ велѣли пріѣхать. Я остаюсь охотно, потому что встрѣтилъ такой горячій пріемъ и такія симпатичныя сердца.

-- Да, да, прошептала лэди Августа, протягивая ему руку, оставайтесь съ нами подольше. Намъ надо многому научиться; мы такъ невѣжественны: мы еще и азбуки не знаемъ. О! вы должны пробыть съ нами какъ можно долѣе, м-ръ Пауль.

-- Мое имя англійское, зовите меня просто Полемъ. А васъ, сестры, я тоже буду звать по имени.

Сивилла покачала головой,

-- Только не меня, пожалуйста.

-- Сивилла! съ упрекомъ вскричала Цецилія.

-- Будь по-вашему, вздохнулъ Поль, во всѣхъ человѣческихъ дѣлахъ всегда бываетъ рознь... и почему,-- это непонятно.

-- Обѣщайте, что останетесь съ нами, Поль... нашъ учитель... Поль, просила лэди Августа.

-- Останьтесь съ нами! сказала Цецилія.

-- Останьтесь съ нами! повторила и Гетти.

-- Хорошо... Я останусь до тѣхъ поръ пока... взглядъ его встрѣтился со взглядомъ Гетти, глаза которой были устремлены на него такъ, какъ должны были устремляться глаза нимфы Делоса на Аполлона, когда тотъ удостоивалъ ее посѣщенія, то есть со страхомъ, почтеніемъ и покорностью.

-- Я останусь нѣкоторое время. Я останусь до тѣхъ поръ, пока вы сами не велите мнѣ уѣхать.

-- Поль! всплеснула руками лэди Августа, знаете ли вы... понимаете ли, что вы обѣщали.

-- Да, отвѣтилъ онъ твердо, не глядя на Гетти. Я останусь до тѣхъ поръ, пока вы сами не прикажете мнѣ уѣхать.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I.

Двѣ дѣвушки бесѣдовали въ студіи. Не въ одной изъ тѣхъ великолѣпныхъ студій, какія вы можете посѣтить въ Фицъ-Джонсъ-Авешо или Сен-Джонѣ-Вудъ, когда тамъ бываетъ выставка. Картинъ здѣсь нѣтъ. Здѣсь не было ни роскошныхъ драпировокъ, ни старинныхъ кольчугъ и шлемовъ, ни средневѣковаго оружія, ни галлерей и лѣстницъ изъ рѣзнаго дерева; ничего такого; то была простая комната и не предназначавшаяся первоначально для студіи, но отлично исполнявшая свое назначеніе. Домъ, въ которомъ она находилась, былъ старомодный, квадратный, изъ краснаго кирпича и стоялъ въ саду, который былъ когда-то очень великъ и до сихъ поръ могъ похвастаться яблонями и персиковыми деревьями. Въ студіи находился мольбертъ и около него теперь стояли обѣ дѣвушки; на столѣ рядомъ помѣщались обычныя принадлежности искусства: множество рисунковъ и эскизовъ, недоконченныхъ картинъ, развѣшаны были по стѣнамъ и навалены на стулья и даже на полу. Манекенъ -- можетъ ли быть что-нибудь отвратительнѣе манекена съ его жалкимъ сходствомъ съ человѣкомъ и безмолвной безпомощностью -- стоялъ въ углу; голова его служила вѣшалкой для шляпы, а въ деревянныхъ рукахъ онъ держалъ, какъ бы протестуя, жакетку, шелковый платокъ и вуаль. Въ жилой, если можно такъ выразиться, части комнаты находилось нѣсколько креселъ, старый, истрепанный коверъ и жесткій голубой диванъ.

Въ комнатѣ этой, очевидно, жила молодая дѣвушка, такъ какъ кромѣ того, что онѣ стояли, какъ уже выше сказано, у мольберта, на столѣ лежали женскія перчатки и вуаль, а въ комнатѣ царствовала женская атмосфера. Эта дѣвушка также много читала, это было сейчасъ видно по тому, что диванъ былъ заваленъ книгами, и на стѣнахъ висѣли полки съ книгами и журналами. Большая часть книгъ принадлежала милой, прелестной, гонимой семьѣ романовъ.

Эта комната образовала пристройку къ дому, гдѣ жила Лавинія Медлокъ. Она была выстроена въ тѣ дни, когда Лавинія была въ славѣ, когда герцогини и графини посѣщали ее охотно, чтобы бесѣдовать съ духами близкихъ и чужихъ людей, а часто и знаменитыхъ, какъ Гомеръ, Авонскій бардъ, сэръ Вальтеръ Скоттъ, лордъ Байронъ, Мильтонъ или Карлъ I, которые не пренебрегали выстукивать поэмы, посланія и т. д. Тѣ дни прошли. Лавинія вышла изъ моды. Она перестала привлекать людей или возбуждать ихъ любопытство. Мало по малу она впала въ бѣдность. Все ея имущество ограничивалось этимъ домомъ, который она, къ счастію для себя, пріобрѣла во времена своего процвѣтанія.

И теперь она отдавала внаймы студію и прилегающую къ ней спальню живописцамъ, когда находились между ними охотники ее нанять, а сама перебралась въ комнатки, выходившія во дворъ, и жалкіе остатки своей нѣкогда богатой clientèle принимала въ той самой маленькой гостиной, которая въ былое время казалась тѣсной для пріемовъ.

Въ настоящую минуту студію нанимала дѣвушка-американка, занимавшаяся живописью и путешествовавшая по Европѣ съ независимостью, удивительной даже въ американкѣ. Она проживала одна-одинешёнька и въ Римѣ, и во Флоренціи, и теперь занималась своимъ искусствомъ въ Лондонѣ. Но она была такая дѣвушка, что привлекала къ себѣ людей, а потому въ сущности не была одинока. Мы съ вами, читатель, видали ее уже раньше въ американскомъ саду, гдѣ она разговаривала съ однимъ поэтическимъ юношей.

То была Висая Рюисдаль, болѣе извѣстная среди своихъ друзей подъ именемъ Китти, такъ какъ послѣднее имя ей нравилось больше, чѣмъ Висая. И она, пожалуй, права, хотя Китти болѣе обыкновенное имя, нежели Висая.

Другая дѣвушка, съ большими черными лучистыми глазами и блѣдными щеками -- дочь Лавиніи Медлокъ, Гетти. Она позировала передъ мольбертомъ, повязавъ голову краснымъ шелковымъ платкомъ, въ роли неаполитанки, а можетъ быть и цыганки, не знаю навѣрно, знаю только, что картина вышла удачнѣйшимъ портретомъ Гетти, хотя, быть можетъ, и грѣшила въ техническомъ отношеніи. Кто говорилъ, что цвѣта слишкомъ рѣзки; а кто, что освѣщеніе... но что за дѣло, что они говорили?

-- Ну, милая Гетти, сказала американка,-- ты, должно быть, устала, отдохни.

Гетти сняла платокъ и подошла къ мольберту посмотрѣть на картину.

-- Китти, а вѣдь очень хорошо.

-- Тебѣ нравится, въ самомъ дѣлѣ? Да. Мнѣ кажется, что удалось. Но что съ тобой, Гетти; ты перемѣнилась. У тебя стало другое выраженіе въ глазахъ съ тѣхъ поръ, какъ я напала писать тебя, мѣсяцъ тому назадъ. Ты похорошѣла, Гетти.

Гетти покраснѣла. Она знала, что у нея стало другое выраженіе.

-- Вѣроятно потому, что мы всѣ стали гораздо счастливѣе, отвѣчала она.

-- О! неужели ты намекаешь на этого нѣмецкаго шарлатана?

-- О, не говори такъ, Китти! ты не знаешь, что онъ сдѣлалъ.

-- Полно, душа моя, онъ просто...

-- Нѣтъ, Китти, онъ не простой медіумъ. Самыя удивительныя вещи происходили намедни. Онъ переносилъ м-ра Бруденеля въ отдаленныя страны...

-- Гетти!

-- И онъ учитъ лэди Августу удивительнымъ вещамъ, а со мной и съ Цециліей такъ говоритъ, какъ никто и никогда до него не говорилъ.

-- О! Гетти...

-- И онъ вовсе не напыщенный человѣкъ, съ разными претензіями; онъ молодой человѣкъ живой и умный. Даже Томъ и Сивилла, которые не признаются, что вѣрятъ въ него, полюбили его. Весь домъ такъ оживился какъ никогда прежде. Мы говоримъ и смѣемся за-обѣдомъ. М-ръ Бруденель пересталъ быть напыщеннымъ, а лэди Августа смѣется вмѣстѣ съ ними. И больше нѣтъ и въ поминѣ стуковъ и переговоровъ съ духами. Поль говоритъ, что сколько бы съ ними ни старались, но, находясь въ нисшей сферѣ, мы только дождемся отъ нихъ насмѣшки и обмана. Только когда мы перейдемъ въ высшую сферу, мы будемъ имѣть дѣло съ такими духами, которые на это неспособны.

-- Гетти, ты вѣришь этому?

-- Китти, и дѣвушка заговорила почти шепотомъ, клянусь, что если кто-нибудь въ мірѣ долженъ ненавидѣть спиритизмъ, такъ это я. О! я не могу пересказать тебѣ всего. Спиритизмъ погубилъ мою мать, выжилъ изъ дома моего отца и обратилъ мое имя въ кличку. О! прошлою зимой кто-то читалъ при мнѣ "Studge the medium" Броунинга, и я молилась, чтобы земля разверзлась и поглотила меня. Но даже я не сомнѣваюсь больше въ силѣ Поля.

-- Но что онъ дѣлаетъ съ своей силой? Зачѣмъ онъ сюда пріѣхалъ? Еслибы у человѣка въ самомъ дѣлѣ была такая сила, то онъ воспользовался бы ею, чтобы сдѣлать новыя открытія для счастія людей. Подумай, душа моя, можетъ ли онъ избавить человѣчество хотя бы отъ одной болѣзни?

-- Я знаю только то, что онъ говоритъ. Онъ посланъ своими "друзьями" проповѣдовать философію на западѣ.

-- Зачѣмъ его послали?

-- Не знаю.

-- Все, что ты мнѣ про него разсказывала -- удивительно; но вѣдь и фокусники дѣлаютъ удивительныя вещи. Развѣ неудивительно состряпать плумпуддингъ въ шляпѣ.

Гетти покачала головой.

-- Ты не понимаешь. О! мы всю жизнь прожили въ сношеніяхъ съ тѣмъ свѣтомъ, но намъ ничего не говорили достойнаго вниманія, а этотъ человѣкъ пришелъ и говоритъ намъ самыя чудныя вещи и дѣлаетъ самыя удивительныя дѣла.

Гетти помолчала.

-- Когда я думаю о вещахъ, которыя онъ намъ говорилъ, у меня голова идетъ кругомъ. Я не могу пересказать тебѣ ихъ, но въ то время, какъ онъ говоритъ, у насъ сердце бьется и голова полна чудныхъ мыслей. Цецилія увѣряетъ, что онъ раскрываетъ передъ нею врата Неба -- но мы забываемъ, что видѣли, когда снова спускаемся на землю. О! это удивительно!

-- Гетти, берегись!

-- Ежедневно онъ даетъ Цециліи поглядѣть на брата въ морѣ. Иногда онъ читаетъ наши мысли; иногда, когда мы съ нимъ вдвоемъ, онъ заставляетъ меня говорить и дѣлать разныя вещи; иногда -- да, Китти -- онъ творитъ чудеса... И какъ онъ хорошъ, еслибы ты знала. Нѣтъ человѣка въ свѣтѣ красивѣе Поля. Онъ не широкоплечій и румяный, какъ Томъ Лангстонъ, но блѣдный и деликатный, а глаза у него прямо глядятъ въ душу.

-- Гетти! повторила Китти, берегись;-- это опасно!

Гетти покраснѣла, но засмѣялась.

-- Опасно! О! нѣтъ; никакой опасности не существуетъ. Я думаю, что каждая дѣвушка можетъ влюбиться въ него, но онъ! о! онъ выше всѣхъ дѣвушекъ на свѣтѣ! Влюбиться въ него, все равно, что влюбиться въ луну.

-- Къ счастью, миссъ Лангстонъ не можетъ видѣть его глазъ.

-- Она ихъ чувствуетъ. И въ одну секунду дѣлается его рабой.

-- И м-ръ Бруденель знаетъ все это?

-- Разумѣется, онъ не выказываетъ своей силы надъ нами при другихъ, кромѣ того перваго вечера. Но м-ръ Бруденель въ такомъ же подчиненіи у него, какъ и мы. Онъ покорилъ весь домъ. Онъ вылѣчиваетъ всѣхъ слугъ отъ зубной боли. Вчера онъ заставилъ буфетчика при мнѣ и при Цециліи покаяться во всѣхъ своихъ плутняхъ... онъ властвуетъ надъ всѣмъ домомъ.

-- Какъ странно! сказала Китти.-- Чѣмъ-то все это кончится?

-- Онъ скоро уѣдетъ и оставитъ насъ всѣхъ несчастными на всю жизнь. Ну, что жъ, мы будемъ жить воспоминаніемъ. И какіе всѣ другіе мужчины глупые и скучные по сравненію съ нимъ. Я думаю, Китти... я увѣрена, что онъ прожилъ уже тысячи лѣтъ на свѣтѣ, и что его имя Аполлонъ.

-- Что жъ, душа моя, я надѣюсь, что онъ скоро уѣдетъ. Мнѣ кажется, что атмосфера вашего дома нездоровая.

-- Да, онъ скоро уѣдетъ, и тогда...

Гетти замолкла и вздохнула.

-- Не будемъ больше говорить о немъ.

Она лѣниво пересматривала эскизы въ альбомѣ. Вдругъ она вздрогнула и вынула эскизъ головы, сдѣланный съ затылка и на которомъ только была видна часть щеки.

-- Кто это? спросила она.

-- Это голова одного моего давнишняго пріятеля... школьнаго товарища. Бѣдный, дорогой Цефъ!

-- Какъ эта голова похожа на голову м-ра Пауля.

-- Неужели? Я нарисовала ее въ саду наканунѣ того дня, какъ Цефъ уѣхалъ въ Нью-Йоркъ.

-- Зачѣмъ онъ туда поѣхалъ?

Гетти положила рисунокъ обратно въ портфель.

-- Онъ былъ поэтъ. И поѣхалъ продать издателямъ свои стихотворенія.

-- О! только поэтъ!

-- И я боюсь, что онъ погибъ, такъ какъ по истеченіи трехъ или четырехъ мѣсяцевъ о немъ ничего не стало слышно. И родители его такъ съ тѣхъ поръ и не знаютъ, что сталось съ нимъ. Они думаютъ, что онъ потерпѣлъ неудачу и сталъ пить и умеръ. Онъ былъ всегда слабаго здоровья, а пьянство скоро убиваетъ въ Америкѣ. Бѣдный, милый Цефъ. Онъ готовился произвести такія чудныя поэмы. У него портфель былъ биткомъ набитъ поэмами, и онъ, разсчитывая быть знаменитымъ, обѣщалъ писать мнѣ и сообщать о своихъ великихъ успѣхахъ. Но онъ не сообщилъ мнѣ о нихъ ни разу, и этотъ портретъ -- все, что у меня осталось отъ моего школьнаго товарища.

-- Ты была влюблена въ него?

-- Нѣтъ, Гетти, не думаю. Но я была къ нему очень привязана. Онъ нуждался въ симпатіи и въ человѣкѣ, съ которымъ могъ бы бесѣдовать и которому могъ довѣрять, и я была для него такимъ человѣкомъ. Я очень гордилась имъ. Но что касается любви, то не думаю, чтобы это была любовь. Бѣдный Цефъ!

-- Какъ его звали.

-- Цефонъ Триндеръ. Я звала его Цефъ. Отецъ его держалъ лавочку въ томъ городѣ, гдѣ мой отецъ былъ стряпчимъ. Но Цефъ не захотѣлъ отвѣшивать чай и сахаръ и отмѣривать каленкоръ; не захотѣлъ также изучать законовѣдѣніе, а это въ нашемъ отечествѣ единственный путь попасть въ президенты.

-- Цефонъ Триндеръ. Какое смѣшное имя. Но какъ онъ похожъ на Поля!

-- Въ Новой-Англіи у насъ часто даютъ смѣшныя имена. Напримѣръ, меня нарекли при крещеніи Висая, хотя ты и зовешь меня Китти. Я перемѣнила имя, потому что Висая имя невозможное нигдѣ, кромѣ Новой-Англіи. Бѣдный Цефъ! Онъ былъ талантливый юноша, но совсѣмъ не способенъ пробивать себѣ дорогу въ свѣтѣ. Онъ, должно быть, умеръ, иначе я бы давно уже услышала что-нибудь о немъ. Бѣдный Цефъ!

Слезы навернулись у нея на глазахъ, когда она укладывала эскизъ.

-- Какъ онъ похожъ на Поля, сказала Гетти, удивительно просто!

II.

Каждый домъ есть ничто иное какъ театръ съ нѣсколькими сценами, на которыхъ одновременно разыгрывается нѣсколько пьесъ; но видѣть ихъ нельзя заразъ. Такимъ образомъ въ то время какъ двѣ дѣвушки, у которыхъ вся жизнь была еще впереди, бесѣдовали въ студіи,-- двое старыхъ людей, у которыхъ уже вся жизнь была позади, разговаривали въ пріемной комнатѣ Лавиніи Медлокъ, уже не претендовавшей больше на роль салона. Здѣсь Лавинія разыгрывала роль -- но уже въ очень ограниченной сферѣ -- гадальщицы, совѣтчицы и оракула.

Въ Англіи, если женщина живетъ въ глухомъ переулкѣ и гадаетъ на картахъ то полиція гоняется за нею по пятамъ, и судьи присуждаютъ ее къ штрафу, гнѣздо ея раззоряютъ, дѣти ея остаются нищими, а сама она кончаетъ вѣкъ въ рабочемъ домѣ. Но если женщина живетъ въ респектабельномъ домѣ и называетъ себя медіумомъ и бесѣдуетъ съ духами, то полиція оставляетъ ее въ покоѣ, а судьи не трогаютъ. Это доказываетъ, что мы, англичане, умѣемъ разбираться въ людяхъ и вещахъ.

М-съ Медлокъ сидѣла на своемъ профессіональномъ креслѣ за профессіональномъ столомъ. Она отправляла обязанности своей профессіи. Отвѣчала на вопросы, разрѣшала затрудненія и совѣщалась съ духами о дѣлахъ своихъ кліентовъ. Даже на счетъ совѣщанія съ духами существуетъ мода. Многіе изъ тѣхъ, кто прежде регулярно приходилъ совѣщаться съ ними, идутъ теперь въ другое мѣсто.

Одни стали капитанами арміи спасенія, другіе астрологами, не говоря уже объ изотерическихъ буддистахъ. Такъ или иначе они гоняются за возбужденіемъ, но только въ иной сферѣ. Но съ духами больше не совѣщаются. Въ одномъ только Нью-Норкѣ у духовъ продолжаютъ просить совѣтовъ въ дѣлахъ практической жизни.

Въ это утро у Лавиніи Медлокъ было два посѣтителя.

Первой явилась пожилая лэди, богато одѣтая. Она пріѣхала въ экипажѣ. Она аккуратно пріѣзжала разъ въ недѣлю и спрашивала у духовъ совѣта на счетъ того, какія процентныя бумаги продать и какія купить. Она пріѣзжала въ собственной каретѣ; манеры у нея были живыя и повелительныя а глаза блестѣли точно двѣ черныхъ бисеринки.

-- Ну, Лавинія, сказала она, усаживаясь, я очень была довольна всю прошлую недѣлю духами. Они въ кои-то вѣки сказали правду.

-- Вы знаете, что на нихъ нельзя всегда положиться, смиренно отвѣчала Лавинія.

-- Ужь, конечно, знаю, Лавинія, послѣ тѣхъ страшныхъ потерь, какія они мнѣ причинили. Я не въ упрекъ вамъ это говорю, бѣдняжка; хотя иногда мнѣ кажется, что въ васъ самихъ, въ вашей жизни или въ вашихъ мысляхъ что-нибудь неладно. Надо бы побольше святости, Лавинія, побольше святости. Не можете ли вы что-нибудь придумать -- ходить къ ранней обѣднѣ... обрѣзать волосы, что ли... или что-нибудь въ этого родѣ? Вы будете втрое полезнѣе, и вашъ доходъ утроится.

Лавинія покачала головой.

-- Ну, не бѣда, слушайте.

Дама вынула изъ мѣшка записную книжку, а изъ нея бумажку.-- Ну вотъ спросите отвѣта на эти вопросы.

Эта дама всю свою жизнь и всѣ помышленія посвящала игрѣ на биржѣ. Она была подозрительна и не довѣряла своему маклеру, а сама ничего въ этомъ дѣлѣ не смыслила, а потому и прибѣгала къ помощи духовъ.

Получивъ отвѣты на свои вопросы, она, захвативъ книжку, мѣшокъ и муфту, встала и простилась.

-- Лавинія, подумайте о томъ, что я говорю. Побольше святости, душа моя.

Черезъ полчаса явился другой посѣтитель. На этотъ разъ то былъ ея старинный другъ, м-ръ Джемсъ Берри. Онъ былъ маленькій худенькій старичекъ, одинъ изъ тѣхъ, которые съ годами какъ бы высыхаютъ. У него были густые сѣдые волосы и бѣлыя, жесткія брови.

Когда м-ръ Джемсъ Берри началъ совѣтоваться съ Лавиніей тридцать лѣтъ тому назадъ, его сѣдые волосы были черны. Но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ въ его внѣшности не произошло перемѣнъ, ни въ одеждѣ, ни въ манерахъ. Манѣры его были медлительны и точны. Онъ несомнѣнно былъ методическій человѣкъ и по всей вѣроятности имѣлъ вѣсъ въ Сити. Лавинія не знала, какого рода у него профессія. Во всѣ трудныя минуты жизни, когда другіе люди пускаютъ въ ходъ разсудокъ, соображеніе и бдительность, м-ръ Джемсъ Берри прибѣгалъ къ духамъ. Въ настоящее время онъ уже удалился отъ дѣлъ, и всѣ свои сбереженія помѣстилъ въ акціяхъ компаніи, гдѣ прослужилъ около пятидесяти лѣтъ. Эти акціи повысились на пятнадцать процентовъ сравнительно съ ихъ первоначальной цѣной, и это онъ приписывалъ единственно мудрымъ совѣтамъ, которые давали ему духи.

Когда популярность м-съ Медлокъ стала ослабѣвать, этотъ вѣрный поклонникъ не измѣнилъ ей; когда бѣдность захватила ее въ свои тенета, онъ давалъ ей денегъ и теперь, хотя не велъ больше никакихъ дѣлъ, но все же приходилъ совѣтоваться съ оракуломъ, потому что привыкъ, какъ привыкаютъ люди къ хлоралу или опіуму.

-- Я пришелъ сегодня посовѣтоваться на счетъ очень важнаго дѣла, очень важнаго.

-- Что жъ, м-ръ Берри, вы знаете, что я всегда къ вашимъ услугамъ, хотя духи, сами знаете...

-- Иногда позволяютъ себѣ шалить; знаю, знаю. Но надѣюсь, что сегодня этого не будетъ. Я готовъ простить послѣднія ошибки Катѣ, потому что она молода, а молодежь -- люди ли, духи ли -- все равно народъ рѣзвый. Но сегодня утромъ... Что Катя здѣсь?

Онъ оглядѣлся и изъ-за камина послышались три сильныхъ стука.

-- Если такъ, то я прошу ее отвѣчать серіозно или уйти, потому что дѣло очень важное.

Опять послышался троекратный стукъ.

-- Я думаю, м-ръ Берри, что вы можете положиться сегодня на Катю, сказала Лавинія.

-- Надѣюсь, надѣюсь.

Онъ поставилъ шляпу на полъ и снялъ пальто и кашне.

-- Надѣюсь, что могу, потому что дѣло важное, можно сказать вопросъ жизни.

-- Боже мой, м-ръ Берри!

Лавинія вздрогнула при видѣ растроеннаго лица и растеряннаго взгляда старика, который обычно казался такимъ спокойнымъ и довольнымъ.

-- Что случилось?

-- Пока еще ничего. Но можетъ многое случиться.

-- Сядьте, м-ръ Берри, и скажите мнѣ все, что у васъ на умѣ.

М-ръ Берри оглядѣлся снова.

-- Ахъ! сказалъ онъ, я очень встревоженъ... не спалъ цѣлыхъ двѣ ночи. Но здѣсь такъ покойно. Мой умъ отдыхаетъ уже потому, что я нахожусь здѣсь, въ этой комнатѣ.

Бѣдная обстановка, повидимому, не смущала его. Онъ былъ знакомъ съ бѣдностью отъ младенческихъ лѣтъ, а артистическая сторона въ характерѣ не была въ немъ вовсе развита. Въ этой комнатѣ онъ бесѣдовалъ съ духами, и она была для него такъ же священна, какъ любому методисту его капелла.

-- Я пришелъ сегодня посовѣтоваться по личному дѣлу, м-съ Медлокъ. Мнѣ грозитъ, быть можетъ, раззореніе и рабочій домъ.

Онъ тяжело перевелъ духъ.

-- Выслушайте внимательно. Пусть духи не отвлекаютъ васъ ни единымъ стукомъ до тѣхъ поръ, пока я не изложу вамъ все дѣло. Извѣстна ли вамъ моя бывшая профессія?

-- Нѣтъ, сэръ, неизвѣстна. Этого вопроса я никогда не задавала духамъ.

-- Я былъ всю жизнь клеркомъ въ одной крупной акціонерной компаніи.

Онъ умолкъ послѣ этихъ словъ, чтобы они произвели надлежащее дѣйствіе.

-- Не будемъ называть эту компанію. Первоначально то былъ большой торговый домъ, принадлежавшій одному человѣку; онъ составилъ себѣ большое состояніе и умеръ. Тогда сыновья обратили торговый домъ въ акціонерную компанію. Я служилъ въ этомъ домѣ при отцѣ и при сыновьяхъ, въ продолженіе пятидесяти лѣтъ.

-- Ну что жъ дальше, м-ръ Берри?

-- Я всегда былъ осторожнымъ человѣкомъ и не завелъ себѣ жены мотовки и транжирки. Я нажилъ капиталъ. Когда я оставилъ службу компаніи въ прошломъ году, мнѣ положили небольшую пенсію, и одинъ изъ директоровъ предложилъ мнѣ помѣстить свой капиталъ въ акціяхъ компаніи. Онъ повысился на пятнадцать процентовъ сравнительно съ первоначальной цѣной, и я получаю, по той цѣнѣ, какъ я ихъ купилъ,-- потому что онѣ упали съ тѣхъ поръ -- шесть съ половиной на сто, такъ что я считалъ, что выгодно помѣстилъ капиталъ.

-- И нѣтъ сомнѣнія, что вы его выгодно помѣстили, м-ръ Берри.

-- Да, я такъ думалъ, Но вчера я узналъ новости, которыя меня сразили. Мнѣ сообщилъ ихъ старый пріятель, служащій въ компаніи. Онъ говоритъ, что пронюхалъ всю правду. Онъ говоритъ, что компанія -- судостроительная компанія,-- уже два года какъ терпитъ убытки. И теперь можетъ съ минуты на минуту обанкротиться. Но съ другой стороны можетъ и поправиться и пойти въ гору.

-- Ну что жъ дальше, м-ръ Берри?

-- Такъ говоритъ одинъ человѣкъ. Но другой человѣкъ, тоже давнишній мой пріятель и пользующійся довѣріемъ директоровъ, увѣрялъ ихъ, что никогда еще дѣла компаніи не были въ такомъ блестящемъ состояніи; акціи стоятъ высоко и еще поднимутся.

-- Ну?

-- Ну, что же мнѣ теперь дѣлать? Если я повѣрю второму человѣку, могу разориться. Если я повѣрю первому человѣку и продамъ акціи немедленно, то мнѣ придется получать всего три съ половиной процента или четыре вмѣсто шести съ половиной, и къ тому же я выкажу недовѣріе старинной фирмѣ, гдѣ составлялъ свое состояніе. Посовѣтуйте мнѣ, м-съ Медлокъ. Для меня вопросъ жизни или смерти, какъ теперь поступить. Я никогда еще не спрашивалъ васъ ни о чемъ такомъ важномъ. Вопросъ жизни или смерти. Скажите мнѣ, можно ли довѣрять компаніи. О! для меня это вопросъ жизни или смерти... или рабочій домъ на старости лѣтъ... Всѣ мои сбереженія... всѣ довѣрены компаніи.

М-съ Медлокъ задала вопросъ. Но она дрожала и блѣднѣла, потому что предвидѣла, что въ настоящемъ случаѣ окажется несостоятельной. И если она дастъ ошибочный совѣтъ своему старому другу -- можно быть медіумомъ и имѣть свои привязанности и отрасти -- то обречетъ его на нищету. А она не надѣялась на своихъ духовъ. Поэтому ожидала отвѣта съ ужасомъ.

Отвѣтъ пришелъ при цѣломъ градѣ стуковъ, раздававшихся во всѣхъ частяхъ комнаты въ одно и то же время. Вдругъ они вездѣ прекратились, кромѣ какъ подъ столомъ, и совѣщаніе началось.

Медлительное дѣло совѣщаться посредствомъ стуковъ и очень желательно было бы, чтобы духи приняли другую, болѣе быструю и легкую систему.

Въ настоящемъ случаѣ послѣ многихъ пустыхъ фразъ, и видя, что лицо м-съ Медлокъ становится все блѣднѣе и унылѣе, м-ръ Берри вскочилъ съ мѣста.

-- Это уже слишкомъ, завопилъ онъ. Мнѣ грозитъ разореніе, а она ничего мнѣ не говоритъ,-- кромѣ того, что она счастлива, а также и ея бабушка. Чортъ побери ея бабушку, м-съ Медлокъ!

Лавинія залилась слезами.

-- Мнѣ такъ горько, сказала она. Въ послѣднее время я, кажется, совсѣмъ утратила свою силу. Я стала игрушкой духовъ. О! мой бѣдный другъ, что могу я для васъ сдѣлать? какъ помочь? О! послѣ столькихъ лѣтъ знакомства и когда, я бы могла быть вамъ всего полезнѣе! О! безполезно продолжать! ничего изъ этого не выйдетъ.

Она ломала руки, а мистеръ Берри стоялъ и мрачно глядѣлъ на нее.

Вдругъ какая-то мысль озарила ее.

-- М-ръ Берри, сказала она. У лэди Августы Бруденель гоститъ необыкновенный молодой человѣкъ.

-- У кого? рѣзко спросилъ онъ.

-- У лэди Августы и м-ра Кира Бруденеля. Я спрошу его.

-- Нѣтъ, нѣтъ, не у Бруденелей, только, не у Бруденелей.

-- Я ихъ и не буду спрашивать. Я даже именъ никакихъ не буду упоминать. Я скажу только: м-ръ Пауль, вотъ въ чемъ дѣло, и разскажу ему про ваше дѣло. Посовѣтуйте, скажу, какъ поступить этому джентльмену... и, быть можетъ, онъ посовѣтуетъ,-- и никому, скажу, не говорите объ этомъ,-- и онъ не скажетъ. О! м-ръ Берри, это наша единственная надежда на спасеніе. Позвольте мнѣ спросить его. О, мой бѣдный другъ, вы такъ много для меня сдѣлали; позвольте мнѣ отплатить вамъ хоть чѣмъ-нибудь. Позвольте мнѣ спросить его.

-- Но только не говорите ему моего имени.

-- Я спрошу его сегодня же. Я поѣду къ нему послѣ полудня и если только онъ не въ Абиссиніи -- иногда онъ проводитъ все послѣполуденное время въ Абиссиніи -- то дастъ мнѣ отвѣтъ. Я въ этомъ увѣрена.

-- Меня ждетъ рабочій домъ, м-съ Медлокъ, помните это. Раззореніе и рабочій домъ, если вы не получите вѣрнаго отвѣта.

III.

М-ръ Киръ Бруденель, занимавшійся съ своимъ новымъ инструкторомъ въ кабинетѣ, очень измѣнился въ одну короткую недѣлю и совсѣмъ больше не походилъ на того м-ра Кира Бруденеля, который съ гордостью показывалъ м-ру Паулю свою драгоцѣнную коллекцію книгъ по спиритической магіи, колдовству, астрологіи и алхиміи.

Въ настоящую минуту онъ сидѣлъ у стола, возлѣ груды нераспечатанныхъ писемъ.

На лицѣ его читалось нѣкоторое смущеніе, но вообще онъ удивительно какъ перемѣнился. Вся напыщенность исчезла, это сразу бросалось въ глаза. Взглядъ его не былъ больше раздражителенъ и подозрителенъ; онъ выражалъ скорѣе покорность.

Глава спиритизма вполнѣ покорился.

Не онъ велъ, а его вели.

Онъ пересталъ быть авторитетомъ и сталъ ученикомъ.

Молодой человѣкъ, стоявшій передъ нимъ, былъ его учителемъ.

-- Итакъ, говорилъ Поль, это все еще смущаетъ васъ? Однако мы, кажется, вчера обстоятельно обсудили это.

-- Все это такъ таинственно. Каждый день, съ вашей помощью, я уношусь вдаль и поучаюсь. Каждый день, когда я возвращаюсь назадъ, я испытываю необыкновенную радость и благодарность. Не могу описать вамъ чувство счастія, испытываемаго мною въ ту минуту.

-- Я знаю это чувство.

-- И затѣмъ, какъ только я хочу припомнить то, чему меня научили, это испаряется изъ моей головы, и я не могу ничего припомнить. Право же это предосадно и преобидно.

-- Можетъ быть, это дѣлается намѣренно. Вы развиваетесь, сами того не вѣдая въ тѣ часы, когда находитесь не съ учителемъ. Въ вашемъ мозгу совершается процессъ безсознательнаго преуспѣянія. Мало-по-малу, помимо вашего сознанія, то, что вы узнаете, укоренится въ вашемъ мозгу и современемъ дастъ плодъ.

М-ръ Бруденель съ сомнѣніемъ покачалъ головой.

-- Я этого не понимаю.

-- Современемъ вы сразу все припомните и поймете. Все придетъ своимъ чередомъ, предоставьте это учителю.

М-ръ Бруденель съ сомнѣніемъ покачалъ головой.

-- Я этого не понимаю, повторилъ онъ. Конечно, не мнѣ критиковать методу, которой они держатся. Я ожидалъ, когда обученіе началось, что оно будетъ идти медленно, такъ какъ я по природѣ не очень сообразителенъ. Но я настойчивъ. Когда я былъ мальчикомъ, всѣ говорили, что я настойчивъ. И все-таки ничего не могу запомнить.

-- Надо терпѣніе.

-- Я уже не молодъ, а время не ждетъ.

-- М-ръ Бруденель, Поль всталъ и внушительно погрозилъ пальцевъ. Все это происходитъ отъ нежеланія разстаться съ старыми идеями. Время? молодость? Какой смыслъ имѣетъ это все для насъ? Что-за дѣло -- мѣсяцы пройдутъ или годы, пока вы будете пріобрѣтать основы знанія? Развѣ вы предполагаете, что учитель Исаакъ не знаетъ того, что происходитъ? Развѣ вы думаете, что онъ допустилъ бы это, еслибы не одобрялъ? Помните, что вы находитесь въ новыхъ рукахъ, и вамъ преподаютъ новыя идеи. А между тѣмъ вашъ умъ еще не освободился отъ старыхъ.

-- Можетъ быть, и такъ.

-- Можетъ быть? пылко повторилъ Поль. Не можетъ быть, а навѣрное.

-- Вы всегда оживляете во мнѣ надежду, мой юный другъ.

-- Да для чего же я сюда и пріѣхалъ, какъ не за тѣмъ, чтобы дать вамъ надежду такъ же, какъ и мудрость. Терпѣніе, терпѣніе. Все будетъ современемъ вамъ доступно: истина, которая есть сила; знаніе, которое вы употребите для блага вашихъ ближнихъ. Вы будете исцѣлять и предохранять отъ болѣзней. Вы будете удлиннять жизнь. Вы будете разрѣшать затрудненія общественной жизни. Да что говорить, я принадлежу къ созерцательной школѣ, а часто думаю, что, можетъ быть, ваша доля самая счастливая.

Щеки м-ра Бруденеля покраснѣли, а глаза засверкали.

-- Еслибы я могъ всегда этому вѣрить. Но бываютъ минуты, Поль, сознаюсь въ этомъ, когда я страстно желаю манифестаціи, болѣе полной, чѣмъ даже тѣ, что я получаю!

-- Ненасытный! чего же вамъ еще надо?

Поль улыбался нѣжно и успокоительно.

-- Будутъ, будутъ и еще манифестаціи, и скоро. Что касается меня, то я никогда не прибѣгаю къ силѣ въ томъ смыслѣ, какъ вамъ хочется, потому что для меня достаточно одного знанія, вы же хотите еще и власти. Такъ бываетъ и въ наукѣ, гдѣ одни люди всю жизнь занимаются чистой математикой, ради самаго знанія, а другіе на каждомъ шагу дѣлаютъ практическое примѣненіе изъ тѣхъ открытій, какія сдѣлали. Я -- чистый математикъ; вы, м-ръ Бруденель,-- практическій дѣятель въ наукѣ. Ну, теперь, молчаніе; пора. Слушайте. Когда вы услышите голосъ учителя, то внимательно глядите мнѣ въ глаза! отдѣлите ваши мысли отъ всего земнаго! не говорите, не шевелитесь!

Онъ поднялъ руку и взглянулъ вверхъ, какъ человѣкъ, ожидающій сигнала.

-- Учитель! закричалъ онъ, Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ.

И вотъ какъ бы издалека, но внятно и отчетливо донесся отвѣтъ:

-- Дѣти мои, я готовъ.

-- Онъ ждетъ. Ну теперь готово. О! не шевелитесь; не говорите, не думайте. Еще минута, и быстрѣе мысли, быстрѣе электричества вы перенесетесь въ Абиссинію.

Говоря это, онъ наклонился и поглядѣлъ въ глаза ученика своими черными, блестящими, повелительными глазами.

Не прошло и минуты, какъ у м-ра Бруденеля голова склонилась на грудь, лицо стало неподвижно, зрачки расширились, и весь онъ оцѣпенѣлъ. Поль выпрямился и глубоко вздохнулъ; послѣ того раскрылъ вѣки Бруденелю и поглядѣлъ въ стеклянные глаза, какъ дѣлаетъ операторъ, который даетъ нюхать хлороформъ паціенту и желаетъ удостовѣриться, произвелъ ли хлороформъ надлежащее дѣйствіе.

-- Вы теперь, другъ мой, прошепталъ онъ, находитесь на пути въ Абиссинію. Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ многое сообщитъ вамъ сегодня. Побудьте съ нимъ нѣкоторое время.

Поль простоялъ нѣсколько секундъ, глядя на м-ра Бруденеля. Не всякій можетъ въ одинъ моментъ перенести пріятеля въ Абиссинію, и тотъ, кто сдѣлаетъ это, могъ бы возгордиться. Но Поль, очевидно, не возгордился. Улыбка сошла съ его лица, и оно стало очень серьезно и приняло дѣловое выраженіе. Дѣйствія же Поля оказались удивительно странными. Во-первыхъ, онъ пошелъ къ дверямъ кабинета и заперъ ихъ, хотя никто въ домѣ не осмѣливался побезпокоить м-ра Бруденеля, когда онъ находился въ своемъ кабинетѣ. Послѣ того онъ задернулъ тяжелыя драпри на двери, такъ что никто не могъ бы ничего увидѣть въ замочную скважину, хотя никогда горничная въ домѣ не осмѣлилась бы поглядѣть въ нее.

Послѣ того Поль взялъ охабку писемъ, пришедшихъ серодня утромъ, распечаталъ ихъ всѣ, прочиталъ и положилъ въ корзинку, куда м-ръ Бруденель клалъ письма, на которыя слѣдовало отвѣчать. Очевидно, въ письмахъ не оказалось никакихъ полезныхъ свѣдѣній.

Связка ключей м-ра Бруденеля лежала на столѣ около писемъ. Поль взялъ ихъ и отперъ несгораемый шкафъ, стоявшій около стѣны въ дальнемъ углу. Тамъ лежали всякія бумаги, документы и тому подобное. Поль вынулъ всѣ бумаги, положилъ на столъ и не спѣша просмотрѣлъ ихъ. Это заняло полчаса времени, въ продолженіе котораго безсознательно лежавшій въ креслахъ человѣкъ бровью не повелъ.

-- Здѣсь нѣтъ, сказалъ Поль, ни одной бумаженки, которая бы помогла узнать, въ чемъ дѣло. И однако я вполнѣ убѣжденъ, на основаніи того, что говорила Лавинія, что старикъ разумѣлъ Бруденель и К°, судостроительную компанію. Это, должно бытъ, та самая компанія.

Онъ подумалъ немного.

-- Мнѣ очень противно прибѣгать къ этому, продолжалъ онъ, да дѣлать нечего. Будь другое средство... но вѣдь это ему не повредитъ... а знаніе есть сила. Ну, дружище.

Онъ сдѣлалъ жестъ рукой, и м-ръ Бруденель пошевелился и полуоткрылъ глаза.

-- Нѣтъ, нѣтъ еще, не совсѣмъ. Вы можете вернуться изъ Абиссиніи, но должны еще поработать, прежде чѣмъ проснуться. Поверните кресло къ столу.

М-ръ Бруденель сидѣлъ въ одномъ изъ тѣхъ креселъ, которыя поворачиваются на винтѣ во всѣ стороны.

-- Вотъ такъ; берите ваше перо. Ну, а теперь бумагу. Пишите подъ мою диктовку, но своимъ почеркомъ.

М-ръ Бруденель, по-прежнему съ закрытыми глазами, повиновался,-- то есть взялъ нѣсколько листковъ бумаги и подъ диктовку Поля написалъ нѣсколько коротенькихъ записочекъ обычнымъ почеркомъ и по обыкновенію подписался подъ ними. Поль прочиталъ записки и положилъ ихъ въ корзинку.

-- Прекрасно, сказалъ онъ, вы никогда не узнаете, какъ были написаны эти записки. Теперь отвѣчайте на нѣсколько вопросовъ.

Спящій человѣкъ сидѣлъ, выпрямившись на креслѣ, съ закрытыми глазами и блѣднымъ лицомъ. Въ немъ не было никакихъ признаковъ жизни или вниманія, и ничто не показывало, чтобы онъ слышалъ то, что ему говорили.

-- Скажите мнѣ, сказалъ Поль, какъ велико личное состояніе вашей дочери?

-- У Сивиллы десять тысячъ фунтовъ, отвѣтилъ м-ръ Бруденель.

Человѣкъ, непривычный къ такимъ вещамъ, содрогнулся бы отъ ужаса. Голосъ его былъ слабъ и, казалось, долеталъ издалека. Онъ говорилъ, оставаясь при этомъ совсѣмъ неподвижнымъ и только открывалъ и закрывалъ ротъ; когда онъ кончилъ, губы сомкнулись, точно шлепнулись одна о другую. Такая сцена производила впечатлѣніе святотатства, надруганія надъ мертвымъ тѣломъ.

Отвѣтъ былъ данъ и вѣрный, но видно было, что воля въ плѣну и мозгъ въ безсознательномъ состояніи.

-- Вы единственный ея опекунъ?

-- Да.

-- Какъ помѣщенъ ея капиталъ?

-- Въ акціяхъ фирмы Бруденель и К°.

-- И вы также единственный опекунъ обоихъ Лангстоновъ, Тома и его кузины Цециліи?

-- Да.

-- Какъ велико ихъ состояніе?

-- У Тома пятнадцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ. У Цециліи двѣнадцать. Если кузенъ Тома, сэръ Персиваль, окажется умершимъ, то онъ наслѣдуетъ его титулъ и состояніе. Томъ получитъ свое состояніе въ собственное распоряженіе, когда ему минетъ двадцать пять лѣтъ. Цецилія, когда ей исполнится двадцать одинъ годъ. Ихъ дни рожденія совпадаютъ. Поэтому, оба вступятъ во владѣніе своимъ имуществомъ двадцать третьяго апрѣля.

-- А сегодня у насъ тридцатое марта. Какъ помѣщены ихъ деньги?

-- Они всѣ помѣщены въ акціяхъ фирмы Бруденель и К°.

-- Ну, а что касается вашихъ собственныхъ денегъ, у васъ тоже они въ акціяхъ?

-- Нѣтъ. Я ихъ продалъ и купилъ земли.

-- А состояніе лэди Августы?

-- Въ рукахъ ея стряпчихъ.

-- Бруденель и К° были очень значительной фирмой, неправда ли?

-- О, да, очень значительной.

-- Вы вполнѣ ей довѣряли?

-- Да.

-- Загляните въ его контору. Чѣмъ онъ занятъ?

-- Съ нимъ предсѣдатель компаніи. Книги раскрыты на столѣ. Они разговариваютъ.

-- Скажите мнѣ, что они говорятъ?

-- Секретарь говоритъ:-- я не вижу возможности, чтобы мы протянули еще мѣсяцъ. Крахъ наступитъ раньше, гораздо раньше.

Тутъ разсказчикъ перемѣнилъ тонъ и заговорилъ тономъ предсѣдателя, и по его волненію можно было догадаться о страшной душевной тревогѣ предсѣдателя.

"-- Не протянемъ еще мѣсяца? Какое ужасное положеніе! А акціи въ цѣнѣ. Нѣтъ никакихъ признаковъ тревоги.

"-- Тревога можетъ подняться каждую минуту. Вамъ слѣдуетъ подумать о положеніи директоровъ, когда наступитъ крахъ. Если вы заблаговременно не объявите истины, то васъ всѣхъ отдадутъ подъ сюркупъ. Что касается меня, то вѣдь я лицо подчиненное.

"-- И все-таки... и все-таки... ради Бога помогите скрыть положеніе такъ долго, какъ только можно. Пока есть жизнь, есть надежда".

-- Довольно, сказалъ Поль.

Онъ помолчалъ нѣсколько минутъ.

-- Дѣло гораздо серьезнѣе, чѣмъ я думалъ, сказалъ онъ. Приходится спасать не одного только Джемса Берри. Я сдѣлаю такое великое дѣло, а какомъ и не мечталъ. Скажите мнѣ, обратился онъ къ безжизненному Киру Бруденелю, скажите мнѣ, гдѣ хранятся ваши росписки?

-- Въ банкѣ.

-- О! желалъ бы я знать, нужны ли онѣ. Чортъ побери! Человѣку слѣдуетъ быть всевѣдущимъ. Желалъ бы я знать, какъ долго длится такая операція и какъ она дѣлается.

-- Скажите мнѣ, снова обратился онъ къ м-ру Бруденелю, кто ваши маклера?

-- У меня ихъ нѣтъ. Банкъ сдѣлаетъ для меня всякую операцію, какую я пожелаю.

-- О! когда такъ, повернитесь опять къ столу и напишите одно или два письма вашимъ обычнымъ почеркомъ.

Онъ продиктовалъ два или три письма. Потомъ взялъ чековую книжку изъ несгораемаго шкапа и заставилъ своего паціента подписать три пустыхъ чека.

-- Хорошо, это готово. Желалъ бы я знать, удастся ли довести дѣло до конца? Хотя что же бы могло этому помѣшать?

-- Еще одинъ вопросъ, сказалъ онъ. Извѣстно ли вамъ что-нибудь о Джемсѣ Берри?

-- У моего отца служилъ нѣкій Джемсъ Берри, который затѣмъ поступилъ на службу компаніи и былъ однимъ изъ бухгалтеровъ.

-- Есть у Джемса Берри акціи компаніи?

-- Да. Онъ всѣ свои сбереженія помѣстилъ въ акціяхъ.

-- Гмъ! Значитъ мои предположенія были вѣрны, и Бруденель и Комп. наканунѣ банкротства. Пятнадцать тысячъ Тома, двѣнадцать тысячъ Цециліи и десять тысячъ Сивиллы, а у старика всего одно только имѣніе, которое, нельзя продать. Плохо будетъ Тому, Цециліи и Сивиллѣ. Съ другой стороны, если штука удастся, то это будетъ чудесно! Лавинія, вы мнѣ отлично удружили своимъ сообщеніемъ и я вамъ за это отплачу, хотя пока не вижу, какъ бы это сдѣлать... А теперь, продолжалъ онъ, кладя въ карманъ чэки и письма,-- или я ошибаюсь, или я произведу такой эффектъ, какого еще не достигалъ ни одинъ медіумъ, ясновидящій или чернокнижникъ. Поль, другъ мой, если эта штука разгласится заграницей, то ты станешь превыше облака ходячаго. А пока...

Онъ сѣлъ и размышлялъ съ четверть часа. Возлѣ него сидѣлъ человѣкъ, походившій больше на мертвое тѣло, до того онъ былъ блѣденъ, неподвиженъ и безгласенъ.

-- Стоитъ ли трудиться? размышлялъ Поль; -- мѣсяцъ или около того -- слава и успѣхъ; всѣ люди будутъ кричать и дивиться, и всѣ ученые разсердятся и забранятся; и тысячи перьевъ заскрипятъ на всѣ лады, и спириты восторжествуютъ, наконецъ. А затѣмъ они потребуютъ новыхъ и новыхъ чудесъ, а ихъ больше не будетъ, потому что не могу же я надѣяться на новыя совпаденія обстоятельствъ, и чудотворцу придется скрыться безслѣдно. Онъ долженъ будетъ растаять какъ привидѣніе въ сказкѣ. Что жъ, я знаю мѣсто, гдѣ я могу схорониться отъ всѣхъ навѣки. Скучновато будетъ послѣ всего, что я видѣлъ и испыталъ. Но еще хуже было бы совсѣмъ не выходить изъ неизвѣстности и всю жизнь прожить съ темными и дюжинными людьми въ темной и безвѣстной долѣ и быть схороненнымъ, наконецъ, на кладбищѣ, не испытавъ ни славы, ни обаянія успѣха. Все же у меня будетъ утѣшеніемъ то, что я достигъ того и другаго. У Чаттертона, продолжалъ онъ, расхаживая взадъ и впередъ по комнатѣ,-- было свое дарованіе и онъ воспользовался имъ. Никто нынче не ставитъ ему въ упрекъ то, что онъ пустилъ его въ ходъ. У меня свой талантъ. Нѣтъ человѣка въ мірѣ, который бы могъ дѣлать то, что я дѣлаю. Ни одного. Они всѣ могутъ магнетизировать, но они не могутъ заставить паціента видѣть то, что происходитъ вдали, обличать давнишнія и отъ всѣхъ сокрытыя тайны, слышать разговоры и передавать ихъ и думать такъ, какъ я хочу, чтобы онъ думалъ. Я пользуюсь своимъ даромъ, и такъ же, какъ онъ: Чаттертонъ, хочу славы, а не денегъ. Никто никогда не скажетъ, что я гонялся за деньгами. Я пришелъ сюда съ чистыми руками и уйду такъ же. Деньги? Развѣ деньгами можно уплатить за ту услугу, которую я окажу здѣшнему дому. Ну, а теперь займемся м-ромъ Джемсомъ Берри.

Онъ присѣлъ къ столу и написалъ слѣдующую коротенькую записку:

"Дорогая м-съ Медлокъ!

Я думалъ о затрудненіяхъ вашего знакомаго и могу ему помочь. Скажите ему, чтобы онъ, не теряя времени, продалъ бумаги -- но въ большой тайнѣ. Пусть онъ никому не говоритъ, что сдѣлалъ. Такъ какъ вы не сказали мнѣ названія компаніи, то я не могу вамъ больше ничего посовѣтовать. Но скажите ему, чтобы онъ продалъ и немедленно.

Искренно преданный Пауль".

-- Вотъ, сказалъ онъ, первый шагъ въ исторіи моего великаго чуда.

Она оглядѣлся. Столъ былъ покрытъ бумагами, которыя онъ вынулъ изъ несгораемаго шкафа. Онъ тщательно уложилъ ихъ на мѣсто.

Когда все оказалось въ порядкѣ, онъ нагнулся надъ готовой м-ра Бруденеля, какъ это дѣлалъ съ молодыми дѣвушками.

-- Вы были въ Абиссиніи, сказалъ онъ. Вы разговаривали съ престарѣлымъ философомъ, подъ пальмой у фонтана; по обѣ стороны высились громадныя горы и кругомъ ни признака человѣческаго жилья; небо было безоблачно, а солнце жгло. Съ вами никого не было кромѣ философа. И онъ разговаривалъ съ вами, а сердце у васъ билось и глаза горѣли, потому что онъ говорилъ о вещахъ, которыя наполняли васъ ужасомъ и удивленіемъ, и радостью. И онъ обѣщалъ, что и вы тоже современемъ -- Проснитесь!

М-ръ Бруденель раскрылъ глаза и оглядѣлся. Вдругъ онъ сообразилъ, гдѣ находится и, схвативъ Поля за обѣ руки, горячо ихъ пожалъ.

-- О, мой другъ! мой другъ! закричалъ онъ, я слишкомъ скоро вернулся назадъ. Я былъ... я былъ... на седьмомъ небѣ отъ счастія и блаженства...

Рѣдко можно видѣть старика, радующагося громко и открыто, какъ юноша. Юности свойственно такъ радоваться. Въ юности отъ многихъ причинъ щеки горятъ, пульсъ бьется сильнѣе, сердце прыгаетъ, духъ занимается, а глаза сверкаютъ счастіемъ и туманятся слезой. Боже мой! я разъ видѣлъ молодаго человѣка въ такомъ состояніи только потому, что молодая дѣвушка позволила ему поцѣловать себя. Но я никогда не видѣлъ, чтобы старикъ проявлялъ такіе знаки радости и веселья.

-- Поль! кричалъ онъ къ экстазѣ, я еще никогда, никогда не проводилъ такого блаженнаго утра.

-- Разскажите мнѣ о немъ.

-- Я былъ принятъ учителемъ въ пустынѣ, около фонтана... тамъ росла пальма... кругомъ высились горы. Онъ обѣщалъ мнѣ, что я тоже скоро...

Тутъ онъ умолкъ.

-- Вы тоже скоро?

-- Вѣчно одна и та же исторія, вскричалъ м-ръ Бруденель, и вся радость исчезла съ его лица. Когда я возвращаюсь, то забываю все, что мнѣ было сказано.

-- А это потому, что, какъ я говорилъ вамъ, вашъ умъ еще не свободенъ отъ прежняго хлама. Вы еще не отбросили старыхъ предразсудковъ и традицій. Другъ мой, вы провели два часа въ Абиссиніи...

Онъ поглядѣлъ на часы.

-- Вы все это время сидѣли въ этомъ креслѣ на видъ точно мертвый. А теперь припомните. Вы пришли сюда послѣ завтрака; прочитали письма; кажется, отвѣтили на нѣкоторыя, а затѣмъ приняли меня.

-- Послѣднее я помню; позабылъ про письма.

Поль подалъ ему корзинку.

Да, въ ней лежали письма, написанныя его рукой.

-- Затѣмъ вы отдѣлились мысленно отъ окружающаго и были перенесены въ Абиссинію. Я отправился туда съ вами, стоялъ все время около васъ, невидимый, и вернулся вмѣстѣ съ вами. Я бы могъ повторить весь разговоръ, но не имѣю права. Это не дозволено. Но терпѣніе. Еще нѣсколько дней, и вы будете вполнѣ посвящены. Ахъ! кстати! вѣдь послѣ завтра день, когда вы можете показать вашимъ друзьямъ индійскую газету.

М-ръ Бруденель покраснѣлъ и сконфузился.

-- Поль... я долженъ сознаться... Что вы обо мнѣ подумаете?

-- Нѣтъ нужды сознаваться. Вы раскрыли ящикъ, поддаваясь любопытству и нарушили свое слово. Что вы нашли?

-- Ничего.

-- Вотъ видите, что значитъ обманывать своихъ друзей.

-- Я заслужилъ наказаніе.

-- Да, вы его заслужили. Быть можетъ, за это учитель и наказываетъ васъ безпамятствомъ. Но онъ неумолимъ. Пригласите знакомыхъ, все-равно какъ еслибы вы и не заглядывали въ ящикъ. Кстати, вы увѣрены... вы вполнѣ увѣрены, что никто, кромѣ васъ, не ходитъ въ шкафъ.

И глаза Поля съ строгой зоркостью устремились ему въ лицо.

-- Кто же можетъ въ него ходить, кромѣ меня? Рѣшительно никто.

-- Ну, въ такомъ случаѣ, пригласите вашихъ друзей, и вы насладитесь такимъ тріумфомъ, какого еще не достигалъ ни одинъ. Это знакъ благоволенія свыше, и вѣрьте мнѣ, другъ мой -- и Поль горячо пожалъ ему руку -- что это не послѣдній, о! далеко не послѣдній!

IV.

Снова двое молодыхъ людей сидятъ въ полночь въ кабинетѣ Тома, но отношенія между ними уже совсѣмъ иныя. Нѣтъ больше смущенія съ одной стороны и подозрѣнія -- съ другой. Смущеніе смѣнилось довѣрчивостью, а подозрительность -- объявленной войной въ общихъ дѣлахъ и дружбой -- въ частныхъ.

-- Люди требуютъ отъ васъ, старина, новыхъ чудесъ, началъ Томъ.

-- Да, знаю. Но они будутъ удовлетворены. По крайней мѣрѣ одну вещь я уже имъ обѣщалъ. Если васъ хоть сколько-нибудь интересуетъ то, что вы называете чудесами, то приходите завтра вечеромъ.

-- Вы говорите про вашу индійскую штуку? Да; мой опекунъ пригласилъ на нее всѣхъ знакомыхъ. Онъ говоритъ, что вы дали ему эту газету мѣсяцъ тому назадъ.

-- Онъ просилъ номеръ газеты отъ того дня "Friend of India". Номеръ пришелъ. Очень просто.

-- Дѣйствительно очень просто; и мы это видимъ ежедневно. И нисколько тутъ чуда нѣтъ.

-- Онъ положилъ ее въ несгораемый шкафъ, куда никто не ходитъ, кромѣ его, и обѣщалъ никому не показывать до того дня, когда почта доставитъ сюда этотъ номеръ. Завтра она придетъ, и его номеръ можно будетъ сравнить съ тѣмъ, который придетъ по почтѣ.

-- Понимаю. Но, какая жалость, однако, что пришлось дожидаться цѣлый мѣсяцъ.

-- Что вы хотите сказать?

Поль отлично понималъ Тома, когда задалъ ему этотъ вопросъ.

-- Чудо, мой милый, для того, чтобы быть вполнѣ, убѣдительнымъ, не должно оставлять простора для сомнѣній. Въ этомъ вся сущность чуда. И еслибы вы показали сегодняшній нумеръ "Friend of India" открыто, такъ сказать, въ присутствіи ученыхъ, которые могли бы его фотографировать и сличить съ тѣмъ, который присланъ былъ вамъ изъ Дели, то вопросъ былъ бы не въ томъ: дѣйствительно ли вы это сдѣлали, но можно ли объяснить этотъ фактъ иначе; нежели чудомъ.

-- О! но вѣдь всѣмъ извѣстно, что я это сдѣлалъ.

-- Такъ; но вопросъ, какъ вы это сдѣлали. Видите ли, вы не исполнили первыхъ условій чуда, а именно: оставили мѣсто для сомнѣній. Мой опекунъ говоритъ, что четыре надѣли тому назадъ онъ получилъ отъ васъ тотъ нумеръ "Friend of India", который придетъ по почтѣ только завтра. Ну пока остается вѣрить его слову и, быть можетъ, вашему.

Томъ пытливо взглянулъ на Поля.

-- Если потребуется, то я готовъ дать свое слово.

Отвѣтъ звучалъ не особенно энергично.

-- Такъ, если потребуется. Прекрасно, онъ говоритъ, что положилъ газету въ несгораемый шкафъ. Почему онъ тотчасъ же не предъявилъ ее и не пристыдилъ невѣрующихъ?

-- Вы забываете, что этимъ онъ могъ бы нанести большой ущербъ коммерческимъ и инымъ интересамъ.

-- Вотъ это самое говорятъ и чернокнижники; но все это пустыя отговорки. Дайте мнѣ настоящее, неподдѣльное, неоспоримое чудо, фактъ, котораго никто бы не могъ опровергнуть.

-- Вы знаете, Томъ, что я дорожу вашимъ добрымъ мнѣніемъ, весело засмѣялся Поль. Каковы бы ни были мои цѣли, онѣ чужды наживы и грабежа... Этого вамъ никогда нельзя будетъ сказать обо мнѣ. Что касается того, что вы думаете...

Онъ помолчалъ съ минуту.

-- Томъ, началъ онъ серьезно, вы были откровенны со мной съ самаго начала, и сказали мнѣ, что считаете меня такимъ же шарлатаномъ, какъ и всѣхъ остальныхъ. Вы знаете теперь, что я не сношусь съ ихъ лживыми духами. Я не протягиваю шляпу для сбора денегъ. И все-таки повѣрьте мнѣ, Томъ, есть многое въ мірѣ, чего вы еще не понимаете. Есть силы, о которыхъ вы ничего не знаете.

-- Этого я не отрицаю, сказалъ Томъ.

-- Повѣрите ли вы въ эти силы, если я покажу вамъ то, что вы называете безспорнымъ чудомъ?

-- Я признаю фактъ и постараюсь открыть, какъ вы его произвели.

-- Прекрасно, снова засмѣялся Поль. Значитъ, я могу надѣяться. Я не обѣщаю сдѣлать такое чудо, какое удовлетворитъ даже и васъ. То есть вамъ нельзя будетъ отрицать факта, и вы не сумѣете открыть, какъ онъ былъ сдѣланъ. Никакія извѣстныя вамъ въ природѣ силы не объяснятъ его. Я не ручаюсь, что сдѣлаю это навѣрное. Но у меня есть основанія думать, что мнѣ это удастся.

-- Я буду вамъ очень благодаренъ, если вы это сдѣлаете. Я приму это какъ личный комплиментъ и какъ большую услугу. Настоящее чудо, сознаюсь, будетъ принято всѣмъ міромъ, научнымъ и инымъ, съ превеликимъ удовольствіемъ. Но это не будетъ нѣчто по части месмеризма?

-- Нѣтъ. Месмеризмомъ, однако, не слѣдуетъ пренебрегать. Это естественная сила, вполнѣ изъятая изъ сферы изслѣдованій ученыхъ и пренебрегаемая ими. Хорошо было бы, еслибы вы занялись этимъ вопросомъ. Я могъ бы многому научить васъ и весьма удивительному, еслибы вы согласились позволить мнѣ руководить вами.

-- Я, быть можетъ, пойду къ вамъ въ ученики, но только не теперь.

-- Что касается чуда, то представьте себѣ какое-нибудь событіе, которое могло бы сокрушить самое дорогое ваше желаніе.

-- Какое такое дорогое желаніе? возразилъ Томъ спокойно; однако покраснѣлъ.

-- Я скажу вамъ. Я думаю, кто никто въ домѣ или внѣ его не подозрѣваетъ, что вы женихъ миссъ Бруденель.

Томъ вздрогнулъ.

-- Какъ вы это узнали?

-- Какъ я узнаю много вещей! Я знаю, кто это самое дорогое ваше желаніе.

-- Ну кто жъ такое? вы какъ-нибудь открыли то, кто мы считали скрытымъ отъ всѣхъ. Это вѣрно, кто мы женихъ и невѣста. И надѣюсь, что, открывъ нашу тайну, вы сумѣете ее сохранить.

-- Сумѣю. Миссъ Бруденель, я давно говорилъ вамъ это, никогда не будетъ дѣвственной весталкой нашего дѣла. Представьте, однакожъ, кто какое-нибудь обстоятельство -- я не знаю, какое именно -- встанетъ между вами. Я говорю на-удачу, ну, положимъ, какое-нибудь событіе заставитъ отложить вашу свадьбу на многіе годы, можетъ быть, навсегда... представьте, кто только чудомъ можно будетъ устранить это обстоятельство.

-- Ну?

-- Ну, представьте себѣ, кто это чудо совершится, неужели вы по-прежнему не увѣруете?

-- Нѣтъ. Я безъ сомнѣнія съ глубокой благодарностью принялъ бы чудо въ такомъ случаѣ, но пожелалъ бы узнать, какъ оно сдѣлано, потому, кто вселенная, видите ли, управляется опредѣленными законами, и ваше чудо можетъ быть произведено только при посредствѣ закона, неизвѣстнаго мнѣ.

-- Лэди Августа и ея знакомые, отвѣчалъ Поль, улыбаясь, поступятъ не научно. Они примутъ чудо, какъ и вы, но потребуютъ новаго.

V.

Вторичная великая манифестація, хотя болѣе краткая по времени и болѣе простая по характеру, была всѣми вообще признана гораздо болѣе важной. Общество, приглашенное присутствовать при этой манифестаціи, было гораздо малочисленнѣе, чѣмъ созванное на первый разъ, но включало въ себя все важныхъ людей. Обѣда на этотъ разъ не было, и гости приглашены были къ девяти часамъ. Когда они пріѣхали, ихъ ввели въ кабинетъ м-ра Бруденеля, гдѣ Сивилла встрѣтила ихъ. Она объявила, кто лэди Августа и м-ръ Бруденель придутъ въ назначенный часъ вмѣстѣ съ героемъ вечера.

Всѣ извѣстные вожаки спиритовъ были на лицо, включая м-ра Этельстана Кильбэрна и преподобнаго Эмилія Гортона. Общество психическихъ изслѣдованій прислало депутацію, нарочно приглашенную изъ Кэмбриджа. Профессіональные медіумы имѣли представителей въ лицѣ Лавиніи Медлокъ и м-ра Эмануэля Чика, и, по обыкновенію, было еще и нѣсколько новичковъ-адептовъ спиритизма. Преподобный Веніаминъ Руджъ тоже не преминулъ явиться, готовый занести въ свою хронику все, что произойдетъ.

Представителемъ невѣрующихъ былъ Томъ Лангстонъ. Цецилія Лангстонъ сидѣла въ уголку, а около нея Гетти.

-- Если не ошибаюсь, миссъ Бруденель, началъ м-ръ Руджъ громкимъ и внушительнымъ голосомъ, то мы приглашены сегодня вечеромъ присутствовать при необычайномъ событіи, самомъ удивительномъ и до сихъ поръ еще небываломъ проявленіи спиритуалистической силы?

-- Пожалуйста, м-ръ Руджъ, не спрашивайте меня ни о чемъ, сухо перебила Сивилла. Я ничего не знаю. И ничего не могу обѣщать.

-- Но, однако, ходятъ слухи... М-ръ Руджъ улыбался снисходительно, такъ какъ привыкъ къ тому, что Сивилла постоянно его рѣзала... Я повторяю только то, о чемъ говорятъ, что сегодня вечеромъ мы получимъ документъ, который былъ перенесенъ изъ Индіи въ вашъ домъ съ быстротой электрической депеши. Если такъ...

М-ръ Эмануэль Чикъ громко фыркнулъ. Онъ имѣлъ еще болѣе жалкій видъ сегодня, чѣмъ обыкновенно, и казался голоднымъ. Въ сущности онъ алкалъ крови Поля. То была первая нотка невѣрія.

-- О! вскричала Лавинія въ экстазѣ. Такой силы мнѣ никогда не было дано. И однако было время...

-- Прежде чѣмъ восторгаться, сказалъ м-ръ Эмануэль Чикъ, посмотрите лучше, что будетъ. Въ послѣдній разъ мы присутствовали при фейерверкѣ -- я называю это фейерверкомъ -- съ месмеризмомъ. Быть можетъ, и сегодня будетъ новый фейерверкъ съ месмеризмомъ.

-- Нельзя сказать, замѣтилъ м-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ, чтобы профессіональные братья съ симпатіей относились къ нашему юному другу. Неужели они доступны мелкому чувству зависти.

-- Онъ не заслужилъ моей симпатіи, отвѣтилъ м-ръ Чикъ. Я держался добрыхъ старыхъ началъ. Я медіумъ -- только медіумъ. Фейерверки не по моей части, сэръ. Вы знаете, чего отъ меня ждать. Если духи желаютъ говорить черезъ меня, они будутъ говорить. Вотъ и все. Я думаю, что многіе люди получали черезъ меня посланія, которыя говорили сами за себя, и это было поважнѣе, чѣмъ довести какую-нибудь лэди до месмерическаго транса. Ну вотъ увидимъ!

-- Гетти, шепнула Цецилія, этотъ отвратительный человѣкъ производитъ всегда на меня такое впечатлѣніе, какъ будто онъ приводитъ въ собой злыхъ духовъ. Какъ вы думаете, можетъ его присутствіе повредить Полю?

-- Нѣтъ, я увѣрена, что не можетъ. Но какъ бы я желала, чтобы все поскорѣе было кончено. И я бы желала, чтобы онъ производилъ все это не передъ цѣлой толпой людей.

-- Быть можетъ, такъ слѣдуетъ.

-- Его сила должна была бы быть священной и проявляться только передъ тѣми передъ тѣми, кого онъ любитъ, пробормотала Гетти. О! какъ ужасно дѣлать изъ этого ремесло!

-- Я надѣюсь, сказалъ Тому одинъ изъ Кэмбриджскихъ профессоровъ, что намъ позволятъ изслѣдовать тѣ необыкновенныя вещи, какія произойдутъ, если только онѣ произойдутъ.

-- О, да! отвѣчалъ Томъ. Почему бы и нѣтъ. Фокусы м-ра Пауля неожиданны, но онъ дѣлаетъ ихъ при свѣтѣ. Но я не вижу возможности провѣрить ихъ. Онъ дѣлаетъ удивительныя вещи, ихъ видишь и дивишься имъ -- вотъ и все.

-- Разскажете мнѣ про него?

-- Онъ очень молодой человѣкъ. Живетъ здѣсь уже около мѣсяца. Въ нашемъ домѣ, знаете, мы привыкли къ магіи и волшебству, какъ вамъ извѣстно, но, съ тѣхъ поръ какъ онъ пріѣхалъ, мы презираемъ этотъ старый хламъ. Мы больше не увлекаемся стуками, не вопрошаемъ больше, счастливы ли наши бабушки. Мы не ждемъ воплощенія духовъ. Не устраиваемъ сеансовъ въ потемкахъ.

-- Все это прогрессъ, замѣтилъ профессоръ.

-- Да; взамѣнъ прежняго мы получили удивительную свободу перемѣщенія изъ одного мѣста въ другое. Мы разговариваемъ съ кѣмъ угодно, будь онъ хоть на краю свѣта. Мы узнаёмъ все, что происходитъ вдали отъ насъ. М-ръ Бруденель, мой опекунъ, каждое утро отправляется въ Абиссинію за инструкціями и возвращается домой къ завтраку. Лэди Августа слушаетъ курсъ Премудрости Соломона; дѣвицы теперь постоянно болѣе или менѣе намагнетизированы; горничныя не бѣгаютъ больше къ дантисту, когда у нихъ болятъ зубы. М-ръ Пауль покидаетъ свое бренное тѣло въ кровати, когда отправляется на свиданіе съ пріятелями въ Россію, Тибетъ или Африку.

Профессоръ смѣялся.

-- Конечно, нельзя изслѣдовать такихъ вещей,-- сказалъ онъ. Если людямъ охота вѣрить простымъ обманщикамъ и плутамъ...

-- Извините меня, профессоръ. М-ръ Пауль не простой обманщикъ и плутъ. Я хорошенько не знаю, кто онъ, но онъ не нуждается въ деньгахъ, начать хоть съ этого.

-- Это необыкновенно.

-- По крайней мѣрѣ, въ нашемъ домѣ.

-- Но говорятъ о какой-то газетѣ, прибывшей въ одинъ моментъ Богъ знаетъ изъ какой дали.

-- И десяти миль разстоянія было бы довольно; но три тысячи, конечно, сильнѣе дѣйствуютъ на воображеніе. Въ сущности, профессоръ, я имѣю основаніе думать, что нынѣ вечеромъ берутся намъ доказать возможность передавать на большія разстоянія путемъ невидимыхъ посредниковъ не только слова, но и плотныя вещи.

-- Въ такомъ случаѣ, замѣтилъ профессоръ, я очень глупо сдѣлалъ, что пріѣхалъ.

-- Гетти, когда онъ придетъ? шепнула Цецилія.

-- Скоро, я думаю. О! какъ можетъ онъ показывать эти вещи въ присутствіи людей, которые считаютъ его обманщикомъ!

-- Единственное, что мы навѣрное знаемъ про м-ра Пауля, продолжалъ Томъ, это, что онъ сильный магнетизёръ. Это возбуждаетъ подозрѣнія, но ничего не объясняетъ.

-- Магнетизмъ! повторилъ профессоръ, да; это странная сила, и ее слѣдовало бы изъять изъ рукъ шарлатановъ и обманщиковъ. Это несомнѣнная сила. Каждый, кто можетъ убѣдить другихъ людей, что онъ говоритъ или дѣлаетъ невозможныя вещи, долженъ обладать этой силой. Но я думаю, что меня онъ не замагнетизируетъ. Быть можетъ, чтеніе мыслей только одна изъ формъ магнетизма, такъ что паціентъ вынужденъ думать то, что ему навязываетъ операторъ. Онъ магнетизируетъ васъ?

-- Нѣтъ; онъ пробовалъ, но не можетъ.

-- Я помню, продолжалъ профессоръ своимъ тихимъ разсудительнымъ голосомъ, что отправился разъ смотрѣть представленіе нѣкоего д-ра Слэда, лѣтъ десять тому назадъ. Онъ дѣлалъ сначала всякія глупости... оскорбительныя для здраваго смысла, а затѣмъ произвелъ знаменитую штуку съ грифельной доской.

-- Знаю. Онъ показывалъ совсѣмъ чистую доску, клалъ ее на столъ, затѣмъ переворачивалъ и показывалъ, что она вся исписана.

-- Именно. Я это самое видѣлъ тогда и описалъ. Написанное оказалось чистѣйшей чепухой, но вся штука показалась мнѣ весьма таинственной, если не принять, что то, что стояло на доскѣ, было написано заблаговременно и помощью такого состава, который становится явственнымъ по прошествіи нѣкотораго времени. Но человѣкъ, котораго я привелъ съ собой, профессіональный фокусникъ, нѣкто Геддисъ, теперь уже покойникъ, просвѣтилъ меня. Д-ръ Слэдъ поймалъ мой взглядъ и отвлекъ его отъ своихъ рукъ. Онъ думалъ, что онъ точно также отвелъ глаза и моему спутнику, но тутъ-то и ошибся. Геллисъ какъ разъ увидѣлъ, какъ онъ подмѣнилъ одну доску другою и спряталъ первую въ ящикъ стола. Онъ сдѣлалъ это совсѣмъ хладнокровно, будучи увѣреннымъ, что отвелъ намъ обоимъ глаза. Ну вотъ смѣлость того, что намъ обѣщано на сегодняшній вечеръ, напоминаетъ мнѣ д-ра Слэда съ его доской. Это такъ необыкновенно просто и, вмѣстѣ съ тѣмъ, такъ невозможно.

Томъ засмѣялся.

-- Мы не должны, однако, ставить м-ра Пауля на одну доску съ д-ромъ Слэдомъ. Онъ не убѣдилъ меня, и я увѣренъ, что онъ ведетъ какую-то игру; но я до сихъ поръ не могъ еще изобличить его. А пока мы большіе пріятели, хотя онъ и знаетъ, что я выслѣживаю его. Тише! вотъ они идутъ.

Въ этотъ моментъ лэди Августа вошла подъ руку съ Паулемъ. Профессоръ увидѣлъ замѣчательно красиваго молодаго человѣка, одѣтаго по послѣдней модѣ. М-ръ Бруденель, шедшій сзади, казался очень самоувѣренъ и развязенъ, безъ всякаго слѣда прежней нервности.

Гости раздѣлились направо и налѣво и подошли, образовавъ кружокъ посреди комнаты. Столъ м-ра Бруденеля, гдѣ въ ящикѣ лежалъ романъ Уйда, который онъ не успѣлъ дочитать, съ тѣхъ поръ какъ началась его поѣздка въ Абиссинію, былъ отодвинутъ, и посреди комнаты образовалось пустое пространство.

Лэди Августа поздоровалась съ своими гостями и сѣла; однѣ дамы послѣдовали ея примѣру; другія, слишкомъ взволнованныя ожиданіемъ предстоящаго, предпочли стоять.

М-ръ Бруденель съ лицомъ, на которомъ написано было торжество -- послѣ тридцатилѣтнихъ психическихъ изысканій, онъ дѣйствительно дождался наконецъ торжества -- съ глазами, сіявшими отъ радости, и голосомъ, звучавшимъ увѣренностью, поднялъ лѣвую руку и заговорилъ съ спокойнымъ достоинствомъ, непривычнымъ для него:

-- Друзья мои, нѣкоторые изъ насъ сообща трудились въ продолженіе многихъ лѣтъ, отыскивая спиритическую истину; мы были постоянно обмануты, смущены и разочарованы; мы пришли уже въ отчаяніе; бывали минуты, когда трудно было сохранить хладнокровіе отъ разочарованія и явной насмѣшки, жертвами которыхъ мы становились.

-- Бывало, бывало, братъ Бруденель, подтвердилъ м-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ.

-- Въ одинъ изъ такихъ моментовъ глубочайшаго униженія, я обрѣлъ м-ра Пауля; вы помните, какъ уже съ первой минуты онъ наполнилъ наши сердца новой вѣрой и зажегъ въ насъ новый восторгъ.

-- Отлично помнимъ, снова перебилъ м-ръ Кильбёрнъ.

-- Ну вотъ, на другой день послѣ того, я сидѣлъ въ своемъ кабинетѣ въ уныніи. М-ръ Пауль пришелъ ко мнѣ въ кабинетъ. Онъ прочиталъ всѣ мои мысли, что уже само по себѣ должно было бы успокоить меня. Но онъ самъ предложилъ мнѣ испытать его силу. Я попросилъ его дать мнѣ въ руки нумеръ газеты того дня "Friend of India"... и онъ подалъ мнѣ его.

-- Вотъ это интересное заявленіе, сказалъ профессоръ.

-- Я раскрылъ газету и прочиталъ ее отъ начала до конца...

Тутъ память м-ра Бруденеля измѣнила ему, потому что въ дѣйствительности онъ прочиталъ только заглавіе газеты и число.

-- Послѣ того, по просьбѣ м-ра Пауля, я сложилъ газету, положилъ ее въ конвертъ, завязалъ ленточкой и скрѣпилъ печатью и положилъ въ ящикъ несгораемаго шкафа. Ни у кого нѣтъ ключа отъ этого шкафа кромѣ меня. Этотъ ключъ никогда меня не покидаетъ.

-- И теперь вы хотите показать намъ эту газету?

-- Да.

-- Позвольте еще одинъ вопросъ, продолжалъ неумолимый профессоръ: -- нумера этой газеты уже пришли по почтѣ?

-- Не думаю, отвѣчалъ м-ръ Бруденель. Они должны придти только завтра утромъ.

-- Это очень важно и должно быть удостовѣрено. А теперь, сэръ, прошу васъ приступить къ осмотру документа.

М-ръ Бруденель вынулъ изъ кармана связку ключей. Но вдругъ поблѣднѣлъ и шепнулъ что-то Полю:

-- "Друзья" простили и забыли, отвѣчалъ послѣдній, тономъ оракула. Не сомнѣвайтесь и не бойтесь.

М-ръ Бруденель далъ дочери связку ключей.

-- Сивилла, душа моя, иди и отопри шкафъ, достань пакетъ изъ лѣваго ящика.

Сивилла повиновалась. Въ лѣвомъ ящикѣ лежалъ конвертъ изъ зеленой бумаги, завязанный ленточкой и запечатанный.

-- Онъ былъ запечатанъ въ моемъ присутствіи, сказалъ м-ръ Бруденель, м-ромъ Пауль. Пусть онъ оглядитъ сначала печать.

Профессоръ поглядѣлъ тоже на печать.

-- Печать изображаетъ пятиугольникъ, съ еврейскими буквами.

-- Вотъ она.

И Поль снялъ кольцо съ пальца.

-- Это моя печать -- она принадлежала когда-то князю Менелеку.

Послѣ того профессоръ разорвалъ конвертъ. Въ немъ лежала газета "Friend of India", нумеръ, вышедшій въ Индіи четыре недѣли тому назадъ.

Профессоръ подозрительно осмотрѣлъ газету; прочиталъ телеграммы: онѣ были отъ четырехъ недѣль тому назадъ; число стояло на каждой страницѣ и было тоже отъ четырехъ недѣль тому назадъ. Все казалось въ порядкѣ. Но онъ тѣмъ не менѣе сомнѣвался.

-- Кажется, что это тотъ именно номеръ... номеръ названной газеты отъ даннаго числа.

Онъ передалъ газету Тому Лангстону, который также тщательно осмотрѣлъ ее.

-- Очень странно, очень странно, сказалъ тотъ, взглядывая на Поля, который, повидимому, отнесся и ко взгляду, и къ замѣчанію совершенно хладнокровно, очень странно... и, по правдѣ сказать, удивительно. Какъ вы это объясните?

-- Что касается меня, весело отвѣчалъ Поль, то я ничего не объясняю. Я не отвѣчаю за газету и за то, какъ она сюда попала.

-- Къ чему пытаться объяснять, сказалъ м-ръ Бруденель. Фактъ на лицо. Каждый можетъ это засвидѣтельствовать. А теперь -- и онъ оглянулся съ самодовольнымъ торжествомъ -- я полагаю, никто не будетъ сомнѣваться въ истинѣ моихъ словъ. И я надѣюсь... я вѣрю, что это чудо -- иначе я не могу его назвать -- устранитъ послѣднее сомнѣніе, если оно у кого было, въ миссіи моего юнаго друга.

И тѣ, которые по праву считали себя авторитетными лицами, подошли и пожали руки сначала м-ру Бруденедю, а затѣмъ м-ру Паулю.

Сивилла, сохранившая полное присутствіе духа и невозмутимая, вопросительно поглядѣла на Тома, который только уныло покачалъ головой. Случай былъ для него совсѣмъ необъяснимъ. Но профессоръ, однако, не сдавался. Онъ былъ разбитъ, но не покоренъ.

-- Допускаю, сказалъ онъ, что вамъ удалось произвести нѣчто удивительное, въ особенности, еслибы было доказано, что никто не могъ получить этого нумера по почтѣ и положить въ шкафъ. До тѣхъ поръ, пока послѣднее не будетъ доказано, я не могу признать этого чуда за настоящее. Мы не должны признавать невозможнаго до тѣхъ поръ, пока есть хоть какая-нибудь тѣнь сомнѣнія. Можете вы что-нибудь противъ этого возразить, сэръ? обратился онъ къ Паулю.

-- Я? ничего ровно.

Юный философъ стоялъ съ безпечнымъ видомъ, какъ будто бы это все его нисколько не интересовало.

-- Ничего ровно. Если вы не вѣрите словамъ м-ра Бруденеля, было бы потерей времени съ моей стороны тратить слова. Я могу только прибавить одно, что совсѣмъ не мое дѣло производить чудеса даже такого рода. Но "друзья" нашли это необходимымъ, чтобы убѣдить въ истинности моей миссіи. А я не медіумъ въ обыкновенномъ смыслѣ этого слова.

-- Да, вы не медіумъ, подтвердилъ м-ръ Пикъ.

-- Мои "друзья" свободно бесѣдуютъ другъ съ другомъ даже издалека. Если вы пришли сюда, ожидая обыкновенной исторіи со стуками и тому подобное, то ошиблись. Газета эта прислана сюда не духомъ, но живымъ человѣкомъ.

-- Гмъ! вырвалось у профессора.

-- Есть люди, которыхъ ничѣмъ не убѣдишь. Позвольте васъ спросить, сэръ, обратился Пауль къ профессору,-- что же бы вы-то сочли убѣдительнымъ?

-- Дайте мнѣ сегодняшную газету.

-- Хорошо, я далъ ее м-ру Бруденелю, но вы мнѣ не повѣрили. Но если вы недовольны и хотите новыхъ доказательствъ, то "друзья" мои готовы удовлетворить скептическій умъ... хотя вы все-таки и тогда не повѣрите... но...

Пауль говорилъ это очень медленно и многозначительно, такъ что всѣ встрепенулись и обратили глаза на него.

-- Поглядите, закричалъ онъ, размахнувшись правой рукой, какъ онъ это дѣлалъ въ первый вечеръ. И затѣмъ поднялъ лѣвую и поймалъ слетѣвшую, никто не видѣлъ откуда, бумагу. Она была сложена вчетверо, и онъ передалъ ее профессору.

-- Что это такое? спросилъ тотъ.

Профессоръ раскрылъ бумагу, поглядѣлъ на заглавіе и на число.

-- Боже мой! закричалъ онъ,-- это сегодняшняя газета!!!

-- О!! вырвалось у всѣхъ присутствующихъ.

-- Сегодняшняя газета, повторилъ профессоръ, снова глядя на заглавіе и число. "Friend of India", вышедшая сегодня въ Дели. Возможно ли?

Пауль взялъ изъ его ослабѣвшихъ рукъ газету и передалъ ее лэди Августѣ, а та передала Гетти, а эта еще кому-то и такимъ образомъ она обходила всѣхъ гостей, такъ какъ каждый хотѣлъ самъ поглядѣть на такую удивительную вещь.

-- Томъ, шепнула Сивилла,-- у меня голова идетъ кругомъ. Что это значитъ? Неужели это взаправду?

-- Я думаю, отвѣчалъ Томъ,-- что мы всѣ намагнетизированы и что онъ заставляетъ насъ видѣть и говорить то, что ему хочется. Не поддавайся, Додо, и бодрись. Профессоръ, кажется, совершенно одураченъ. Но себя-то я не дамъ одурачить.

-- Я бы желалъ еще разъ взглянуть на газету, сказалъ профессоръ, приходя въ себя.-- Можно мнѣ ее взять и унести съ собою?

-- Разумѣется, отвѣчалъ Пауль.-- Гдѣ она? у кого газета?

Удивительное дѣло, но газеты ни у кого не оказалось. Она куда-то исчезла. Нѣкоторые подумали, что ее взялъ преподобный Веніаминъ Руджъ съ литературными цѣлями, но онъ объявилъ, что, подобно всѣмъ остальнымъ, успѣлъ только прочитать заглавіе и число.

Другіе, напротивъ того, полагали, что м-ръ Эмануэль Чикъ сунулъ ее къ себѣ въ карманъ, чтобы показать свое искусство и затмить Пауля, но онъ отрекся отъ этого. Всѣ видѣли газету, всѣ держали ее въ рукахъ, и никто не могъ сказать, кому послѣднему онъ передалъ ее изъ рукъ въ руки. Газета исчезла, скрылась и больше ее такъ и не видѣли.

-- Не угодно ли осмотрѣть наши карманы? предложилъ Пауль.

-- О, пустяки какіе! протестовалъ профессоръ.

-- Дорогой сэръ, продолжалъ Пауль, тѣ, которые прислали газету, могли обратно взять ее. Поймите, сэръ...

И впервые въ теченіе вечера Пауль измѣнилъ своему безпечному тону и принялъ строгій и внушительный видъ.

-- Поймите, сэръ, что "друзья" мои не терпятъ приказовъ. Они показали вамъ чудо. Вѣрьте или не вѣрьте -- ваше дѣло. Объясняйте, какъ вамъ угодно. А теперь болѣе никакихъ манифестацій не будетъ.

-- М-ръ Пауль, отвѣтилъ профессоръ, мнѣ нечего вамъ возразить пока. Но я всегда помню д-ра Слэда и его доску, прибавилъ онъ шепотомъ.

-- М-ръ Пауль, вмѣшалась м-съ Ганди Треси. Припомните, что вы обѣщали пріѣхать ко мнѣ въ воскресенье вечеромъ. Пріѣзжайте въ это воскресенье.

-- Дорогая лэди Августа -- заговорила Лавинія Медлокъ -- вы должны удержать его здѣсь. О! еслибы устроить ту коллегію, о которой мы говорили. Съ какою радостью я бы стала помогать вамъ! Меня просили читать лекціи въ новомъ обществѣ распространенія психическихъ знаній. Сюжетъ очень интересный и привлекательный. Но, о! мнѣ гораздо лучше хотѣлось бы служить въ вашей коллегіи!

-- Странно!

И Томъ положилъ руку на плечо Поля и прошепталъ ему на ухо.

-- Удивительно! право удивительно. Славно обработано! Но какъ, чортъ васъ возьми, вы это сдѣлали? И куда дѣвалась газета?

VI.

Если вы пойдете по улицѣ, нынѣ заброшенной фешенебельнымъ свѣтомъ и называющейся Мерильбонъ-Гай-Стритъ, то, пройдя старинную приходскую церковь и не доходя до новой церкви св. Мерильбоны, вы наткнетесь на небольшую кучку домиковъ, обращенныхъ на востокъ. Улица, называемая Бомонъ-Стритъ, начинается здѣсь, но эти домики выстроены были за долго до того, какъ появилась самая улица. Домики двухэтажные и выкрашены въ сѣрую краску; видъ у нихъ такой, какъ будто бы ихъ только-что отдѣлали прошлымъ лѣтомъ, а ставни -- они всегда со ставнями -- зеленыя. Если вы поглядите на старую приходскую церковь, а затѣмъ переведете глаза на эти домики, то найдете, что они вполнѣ подходятъ другъ къ другу. Но если вы сравните ихъ съ большой новой церковью и противуположными домами, то они покажутся вамъ совсѣмъ не на мѣстѣ.

Но еслибы кто погнался за тихимъ уголкомъ, безлюднымъ и неизвѣстнымъ, то не нашелъ бы болѣе укромнаго мѣстечка въ цѣломъ Лондонѣ, какъ Бомонъ-Стритъ.

Въ одинъ прекрасный день по ней медленно шелъ юный джентльменъ въ очень щегольскомъ и дорогомъ мѣховомъ пальто. Шляпа на немъ была новая и блестящая, перчатки и сапоги безукоризненные, и въ рукахъ онъ держалъ новый и легкій дождевой зонтикъ. Судя по наружности, это былъ богатый и свѣтскій человѣкъ.

Старуха отворила ему дверь одного изъ старыхъ домиковъ, впустила его безъ всякихъ разспросовъ, и онъ вошелъ въ большую комнату нижняго этажа безъ доклада. Очевидно, то былъ другъ дома, можетъ быть, сынъ.

Въ комнатѣ у огня сидѣлъ на низенькомъ креслѣ, положивъ ноги на подушку, человѣкъ весьма преклонныхъ лѣтъ. Онъ спалъ, но когда дверь отворилась, то проснулся и выпрямился, опираясь на ручки кресла.

-- Поль! закричалъ онъ.-- Я такъ и думалъ, что ты сегодня придешь. Я чувствовалъ это.

Человѣкъ былъ очень старъ, но бодръ, спина его сгорбилась, борода и густые волосы были длинны и бѣлы и почтенны; самъ онъ очень худъ и, казалось, что если онъ встанетъ на ноги, то ноги должны трястись подъ нимъ. Но глаза его были ясные и свѣжіе; въ этихъ глазахъ не было ничего старческаго: а лицо, когда онъ проснулся, оказалось очень живымъ и полнымъ интереса и жизни. Иные изъ насъ, болѣе счастливые, отживаютъ сначала физически, а затѣмъ уже нравственно; другіе, менѣе счастливые, отживаютъ сначала нравственно, а потомъ уже и физически. Старикъ отживалъ физически.

-- Поль, вотъ уже мѣсяцъ, какъ ты оставилъ насъ. Какъ ты поживаешь? Садись и разсказывай все по порядку.

Въ его голосѣ и манерѣ говорить было какое-то сходство съ манерами молодаго человѣка: привлекательная улыбка, мягкій, кроткій тонъ, симпатичный и серьезный взглядъ темныхъ глазъ.

Поль снялъ пальто и сѣлъ.

-- Во-первыхъ, сказалъ онъ,-- я снискалъ успѣхъ гораздо легче, нежели думалъ. Успѣхъ мой просто удивителенъ. Я вамъ все сейчасъ разскажу.

Мы знаемъ, какъ онъ успѣлъ, а потому не станемъ передавать его разсказа, хотя самъ онъ умолчалъ о многихъ пунктахъ извѣстныхъ намъ. Исторія есть ничто иное, какъ искусный подборъ фактовъ, и еслибы всѣ говорили правду, то не было бы ничего драматическаго и интереснаго.

-- Для начала, Поль, сказалъ старикъ,-- ты очень хорошо устроился. Да, мой мальчикъ, ты геніальный человѣкъ. Но что же будетъ дальше?

-- Буду тѣмъ же геніальнымъ человѣкомъ. Пока я еще только-что выступилъ на этотъ путь. О! это будетъ великолѣпно. И такъ просто, такъ просто, такъ удивительно просто.

-- Просто, дѣйствительно... для тебя. Но въ цѣломъ мірѣ нѣтъ человѣка съ такимъ даромъ, какъ твой, Поль.

-- Идіоты! безмозглые идіоты! Помилуйте, въ этомъ домѣ въ одинъ мѣсяцъ сдѣлано больше чудесъ, чѣмъ вся орава спиритовъ произвела ихъ съ тѣхъ поръ, какъ начались ихъ дурацкія постукиванія и со всѣми изотерическими буддистами въ придачу. Идіоты! И они еще смѣютъ продѣлывать свои фокусы и мелкія плутни, и люди вѣрятъ имъ.

-- Хорошо, голубчикъ, хорошо.

Старикъ тихонько потиралъ руки.

-- Вполнѣ естественное презрѣніе къ низшему классу практикантовъ. У тебя даръ; у нихъ фокусы. У тебя тайна; у нихъ механическіе пріемы. Да, ты можешь вытѣснить ихъ съ поля дѣйствія. Ну, а потомъ что?

-- Я открою новую систему философіи, продолжалъ Поль восторженно.-- Я сдѣлаюсь главой великой школы. Я называю это Древнимъ Закономъ. У меня есть и священная книга -- я пишу ее въ настоящее время -- Книга тайной премудрости царя Соломона, увезенная въ Абиссинію его сыномъ Менелекомъ.

-- Очень хорошо, Абиссинія -- очень хорошо. Тибетъ уже выдохся. Абиссинія -- очень хорошо.

-- У насъ будетъ коллегія и избранные ученики. Но только они будутъ непремѣнно людьми, владѣющими такимъ же даромъ какъ и я. Будутъ степени -- отъ послушника до адепта. О! ясно вижу я передъ собой весь путь. А когда коллегія будетъ основана, и имя мое прославлено навѣки, и я достигну апогея своего могущества, тогда я вдругъ пропаду безъ вѣсти и останусь загадкой на всѣ грядущіе вѣка.

-- Д-да, Поль.

Старикъ выслушалъ заключеніе программы какъ-то сомнительно

-- Д-да, Поль. Коллегія и школа философіи очень хорошія, мысли, потому что ты будешь главой коллегіи, а главѣ они должны платить деньги. И будетъ очень трудно... очень, очень трудно содержать эту коллегію. Но когда ты исчезнешь безслѣдно, мой дорогой мальчикъ, то какъ же будетъ на счетъ долларовъ?

Лицо молодаго человѣка, раскраснѣвшееся передъ тѣмъ, поблѣднѣло.

-- Доллары... о! эти доллары!.. проклятіе американца въ томъ и заключается, что ему не позволяютъ думать ни о чемъ, кромѣ долларовъ.

-- Ты молодъ, мальчикъ, молодъ. Когда ты станешь старше, ты будешь думать, какъ я думаю. Нѣтъ ничего, стоющаго вниманія, кромѣ долларовъ. Гдѣ твоя независимость, если у тебя нѣтъ долларовъ? Чего стоитъ твоя слава? Что ты будешь, дѣлать, когда состаришься, если у тебя не будетъ долларовъ? Я мало прикопилъ ихъ, потому что, какъ и ты, былъ молодъ и неразуменъ и растратилъ силы на щегольство дарами, отъ которыхъ люди разѣвали рты и ахали. Это славное дѣло, сынъ мой, задача твоя великолѣпна, и еслибы тайна твоей силы была обнаружена, то быть можетъ принесла бы тебѣ больше славы, чѣмъ вѣра твоихъ учениковъ и основаніе секты. Но ты молодъ. Пройдетъ немного лѣтъ... быть можетъ, всего одинъ годъ, и ты проявишь всю свою силу, а затѣмъ... передъ тобой долгая жизнь. Чѣмъ ты будешь заработывать деньги. Чѣмъ ты будешь жить?

-- Какъ живутъ птицы?

-- Крошками хлѣба и червяками. Понравится ли это тебѣ?

-- Хорошо... Я не оставлю коллегіи. Я привлеку сотни студентовъ. И возьму себѣ всѣ деньги, которыя они будутъ платить за науку, и составлю большое состояніе.

-- Ну вотъ это разумно, Поль. А еще лучше -- ступай въ Америку и учреди тамъ женскую коллегію. Если ты хочешь составить очень большое состояніе, то распусти слухъ, что младшая сестра должна превзойти старшую, потому что американцы гораздо умнѣе англичанъ. Въ обѣихъ странахъ много легковѣрныхъ людей, мой мальчикъ, здѣсь ихъ зовутъ ротозѣями. Но въ Штатахъ больше ротозѣевъ, чѣмъ въ Англіи.

-- Я не люблю грубыхъ словъ, сказалъ Поль, холодно.

-- Нѣтъ? ну не будемъ, значитъ, говорить о ротозѣяхъ. Но въ Штатахъ больше любознательныхъ людей, чѣмъ въ Англіи. Это выраженіе тебя не возмущаетъ?

-- Кромѣ того есть еще причина, почему я думаю, что могъ бы заработывать деньги... но только иногда, прибавилъ онъ какъ бы извиняясь, увлекаешься невольно мечтами. Тутъ есть одна дѣвушка...

-- Поль! Поль!

Старикъ выпрямился въ креслѣ, держась за его ручки и заговорилъ очень серьезно.

-- Сколько разъ я предостерегалъ тебя. И опять, опять предостерегаю. Твоя сила будетъ свѣжа и могуча, если твой умъ будетъ ясенъ, а сердце спокойно. Если ты допустишь свой умъ омрачиться мыслью о женщинѣ; если сердце твое будетъ биться сильнѣе при видѣ женщины; если ты влюбишься -- ты пропалъ. Ты можешь дѣйствовать путемъ этой силы только до тѣхъ поръ, пока никакая женщина тебя не трогаетъ. Женщина погубила Самсона. Женщина погубитъ и тебя. Пусть всѣ женщины въ тебя влюбляются; притворяйся, что ты влюбленъ въ нихъ; но никогда, никогда не позволяй своему воображенію увлекаться которою-нибудь изъ нихъ. Берегись, берегись!

-- Это не обыкновенная дѣвушка. Я и вовсе не говорю про любовь... Однако покраснѣлъ.-- Эта дѣвушка, отмѣченная мной,-- она одна изъ тысячи. Она тоже самое относительно другихъ дѣвушекъ, что я относительно другихъ мужчинъ. Она имѣетъ даръ, папа. Да. Она имѣетъ даръ: она сама этого не знаетъ, хотя знаетъ, что я каждую минуту могу вывести ее изъ обычнаго состоянія. Она одарена въ очень сильной степени. О! еслибы вамъ досталось счастіе -- рѣдкое счастіе, найти такую дѣвушку, много лѣтъ тому назадъ, то вы бы не удовольствовались совѣтами ньюйоркскимъ купцамъ и совѣщаніями съ духами на счетъ биржевыхъ цѣнъ. Вы бы вели болѣе возвышенную игру. Нѣтъ въ мірѣ лучшей ясновидящей, я въ этомъ увѣренъ, хотя сама она того и не подозрѣваетъ. Она дочь третьестепеннаго медіума, на три четверти обманщицы и на одну четверть воспріимчивой женщины, и ненавидитъ спиритизмъ, потому что давно уже догадалась о плутняхъ матери. Но въ моихъ рукахъ...

Онъ умолкъ и вздохнулъ.

-- Она молода, Поль? молода и хороша собой?

-- Она молода и хороша собой, если бы ее получше одѣть, она была бы да, она была бы самой красивой дѣвушкой, какую я когда-либо встрѣчалъ. И она вѣритъ въ меня. Быть можетъ тутъ онъ опять покраснѣлъ, быть можетъ, любитъ меня. Я не знаю. У васъ никогда не бывало такой дѣвушки подъ руками, мнѣ кажется.

-- Можетъ быть, и не бывало. Можетъ быть, и было. Ну и что же дальше. Эта дѣвушка будетъ тебѣ помощницей въ коллегіи?

-- Помилуйте, что-за вопросъ! Какія вещи наиболѣе привлекутъ публику? Манифестаціи. Только такой впечатлительный человѣкъ, какъ вы, да какъ я -- вашъ ученикъ -- и моя ученица могутъ, какъ слѣдуетъ, вызывать ихъ. Затѣмъ подумайте о ясновидѣніи -- я не знаю, чего только эта дѣвушка не можетъ сдѣлать. Я дѣлалъ надъ нею эксперименты, когда никто насъ не видѣлъ. Опять тоже чтеніе мыслей. Я могу научить ее читать мысли, я увѣренъ въ этомъ, лучше чѣмъ самъ читаю. А затѣмъ прорицаніе. Вѣдь это открытое поле для насъ. Я говорю совсѣмъ не про вульгарное гаданіе, а про высшее прорицаніе, котораго еще никто не пробовалъ. Я почти увѣренъ, что всякій, кто знаетъ всѣ обстоятельства дѣла, можетъ предсказывать то, что будетъ. Опять тоже телепатія. Это новый предметъ и требуетъ развитія. Есть еще простой месмеризмъ и месмерическое исцѣленіе и месмерическая анестезія. Можете ли вы спрашивать, что сдѣлаетъ такая дѣвушка для коллегіи? Да помилуйте, одинъ ея примѣръ создастъ толпу ясновидящихъ.

-- Поль, ты, право, геніальный человѣкъ.

-- Есть много такихъ дѣвушекъ, какъ она, но только не такихъ способныхъ. Вотъ напримѣръ, Цецилія Лангстонъ.

-- Кто она такая?

-- Она слѣпая дѣвушка. Я имѣю на нее такое же вліяніе, какъ и на Гетти.

Голосъ его немного понизился, когда онъ произносилъ имя дѣвушки. То былъ въ сущности плохой признакъ для опытнаго человѣка.

-- Она тоже вѣритъ въ тебя? она тоже влюблена въ тебя, Поль?

-- Влюблена? Нѣтъ, не думаю. Она вѣритъ въ меня и довѣряетъ мнѣ. Ну, папа, скажите, что вы мнѣ сочувствуете. Вы сочувствовали мнѣ бывало въ Нью-Йоркѣ.

-- Да, потому что у меня былъ ученикъ, обѣщавшій чудеса и нуждавшійся только въ поощреніи. Я далъ ему то и другое, а также помогъ, насколько былъ въ силахъ. И теперь могу съ радостью сказать, что нѣтъ человѣка въ мірѣ, который могъ бы сравняться съ нимъ, владѣлъ бы такою силой подчинять себѣ людей, или который самъ былъ бы впечатлительнѣе.

-- Нѣтъ, папа, сказалъ Поль. Благодаря вамъ только одинъ такой и есть.

Онъ съ любовью положилъ руку на руку старика.

-- Но не забывай долларовъ, Поль. Помни, что люди жаждутъ платить доллары кому-нибудь... всякому, кто умѣетъ заставить ихъ смѣяться или плакать, или поучать ихъ.

-- Я думаю, что это такъ, задумчиво отвѣтилъ Поль.

-- Разумѣется. Они наживаютъ деньги только затѣмъ, чтобы тратить ихъ, мѣнять на картины, или статуи, или покупать смѣхъ, слезы, страхъ, покой и надежду. Мы дадимъ имъ все это, мой Поль. Я научилъ тебя, какъ надо поступать, чаруй ихъ глаза, ихъ умы и держи ихъ крѣпко. Поработи имъ. Человѣка, который способенъ порабощать людей -- можетъ быть увѣренъ въ успѣхѣ: будетъ ли онъ актеръ, романистъ, драматургъ или прорицатель. Поработи ихъ, поработи!

-- Вы всегда правы, папа.

-- Поработи и не выпускай изъ рукъ, пока не заберешь ихъ доллары.

-- Хорошо, папа, но позвольте мнѣ сначала позабавиться.

-- Нѣтъ, мальчикъ, нѣтъ. Не теряй времени.

-- Подумайте о великолѣпномъ положеніи, о коллегіи Древняго Закона, Книгѣ премудрости, толпахъ иллюминатовъ и адептовъ, и ясновидящихъ.

-- Еслибы ты этимъ ограничился, Поль. Но вѣдь тебѣ, этого покажется мало. Я боюсь, что ты захочешь играть болѣе блестящую роль.

-- И подумайте... о! подумайте... какъ это будетъ прекрасно исчезнуть внезапно, не оставивъ послѣ себя слѣда, кромѣ почтоваго адреса въ Абиссинію.

-- Да, Поль, еслибы ты могъ это выдержать. Но ты не выдержишь. Кромѣ того, есть еще другая опасность.

-- О! я знаю, но не бойтесь, папа.

-- Это страшная опасность для такого молодаго человѣка... Твоя сила, повторяю тебѣ, подобна силѣ Самсона и если ты влюбишься въ женщину, то потеряешь эту силу. Исторія Самсона очень поучительна, Поль. Сохраняй свое сердце свободнымъ и покойнымъ, и умъ яснымъ. Иначе ты потеряешь свою власть, какъ Самсонъ лишился своей силы.

-- Не бойтесь, папа. Я слишкомъ хорошо знаю свою власть; исчезну ли я безъ вѣсти, или останусь, я сохраню ее, хотя бы мысли мои и глаза были заняты созерцаніемъ красоты.

Они провели въ бесѣдѣ все послѣполудня -- учитель и ученикъ, обожавшій своего учителя; они обо всемъ переговорили, одного только предмета избѣгали они въ своей бесѣдѣ. Это той стороны ихъ общаго дѣла, которая обыкновенно скрывается отъ публики. Посторонніе диллетанты могутъ толковать о секретахъ ремесла, но посвященные спеціалисты всегда избѣгаютъ этого. Они знаютъ, что слово "секретъ" можетъ быть замѣнено другимъ, болѣе нехорошимъ.

Наконецъ Поль собрался уходить.

-- Мнѣ пора, папа, сказалъ онъ. Я вскорѣ опять приду повидаться съ вами, если дѣла пойдутъ такъ же хорошо.

-- Приходи, Поль, приходи. Кстати, я получилъ письмо отъ человѣка по фамиліи Медлокъ. Онъ говоритъ, что ты его знаешь.

-- Былъ человѣкъ, котораго такъ звали и который состоялъ при Кэтъ Флайтъ, медіумѣ. Онъ былъ ея секретаремъ или клеркомъ. Что ему нужно?

-- Занятій. Онъ пріѣхалъ сюда. Говоритъ, что готовъ поступить къ тебѣ на службу -- онъ не знаетъ, гдѣ ты находишься -- на выгодныхъ условіяхъ, будущей зимой.

-- Увидимъ. Медлокъ... его звали Гайнесъ Медлокъ.. ужь не отецъ ли онъ Гетти! вдругъ сообразилъ Поль. Папа, разузнайте мнѣ про этого человѣка всю подноготную.

-- Постараюсь, Поль.

-- Не забудьте! Мнѣ это очень важно знать.

VII.

-- М-ръ Пауль!

Сивилла стояла въ раскрытыхъ дверяхъ кабинета. Это было послѣ завтрака. Поль сидѣлъ около огня на покойной кушеткѣ, спеціально заказанной для м-ра Бруденеля, когда тотъ собирался читать книги о сверхъестественныхъ предметахъ. На полу валялся раскрытый романъ, выпавшій у него изъ рукъ. Юный мудрецъ спалъ и былъ похожъ на Эндиміона. Не знаю, пришло ли въ голову Сивиллѣ это сравненіе, но думаю, что даже она -- презрительная и враждебная -- не могла не полюбоваться удивительной красотой этого молодаго человѣка, когда онъ лежалъ опрокинувшись назадъ, съ откинутыми назадъ кудрявыми волосами и закрытыми глазами.

-- М-ръ Пауль! повторила она.

-- Миссъ Бруденель!

Онъ проснулся, вздрогнулъ и вскочилъ на ноги.

-- Вы здѣсь? Я былъ...

-- Пожалуйста не давайте, себѣ труда объяснять, что ваше астральное тѣло было въ Абиссиніи или въ Тибетѣ, м-ръ Пауль.

-- И не буду, отвѣчалъ онъ, вполнѣ проснувшись. Я только хотѣлъ сказать, что каминъ согрѣлъ меня, а атмосфера скуки, распространяемая этой коллекціей стараго хлама, и скучный романъ, который я началъ читать -- все это усыпило меня.

-- Я пришла сюда, по приказанію отца, м-ръ Пауль. Онъ постоянно требуетъ, чтобы я научилась отъ васъ чему-нибудь удивительному. Я полагаю, что вы учите и его, хотя до сихъ поръ ничто еще, повидимому, не установилось въ его умѣ. Удобно ли вамъ, чтобы мы начали занятія сегодня?

-- Все мое время въ вашемъ распоряженіи, отвѣчалъ онъ. Пожалуйста садитесь. Но я могу научить чему-нибудь только тѣхъ, кто этого желаетъ.

-- Развѣ я не объяснила вамъ, что пришла изъ повиновенія къ отцу. Это доказываетъ, надѣюсь, мою готовность.

-- Вовсе нѣтъ. Вы не только не желаете чему-нибудь научиться, но даже враждебно настроены.

Сивилла оказалась непобѣдимой. Всѣ другія, какъ мы знаемъ, были побѣждены. Даже Томъ настолько подчинился вліянію Поля, что болталъ и шутилъ съ нимъ въ то время, какъ увѣрялъ, что наблюдаетъ за нимъ, и давно уже передѣлалъ его имя на англійскій ладъ. Одна Сивилла не скрывала открытой вражды къ домашнему оракулу.

-- Миссъ Бруденель, продолжалъ Поль, я рѣшительно ничему не могу научить васъ. Совершенно безполезно вамъ безпокоиться приходить сюда.

-- Разумѣется, я это знаю. Но чтобы угодить отцу, сдѣлаемъ видъ, что вы меня чему-то учите. Разскажите мнѣ про вашихъ "друзей" и про удивительныя вещи, которыя они дѣлаютъ.

-- Нѣтъ, сказалъ Поль, это невозможно. Я могу объ этомъ говорить только съ тѣми, кто намъ симпатизируетъ. Вы явно смѣетесь надъ нами и не скрываете личной ненависти ко мнѣ. Неужели вы не понимаете, что ваше предложеніе оскорбительно?

-- Я нисколько не желаю оскорблять васъ, м-ръ Пауль. Я пришла сюда изъ повиновенія къ отцу. Заставить же себя симпатизировать вамъ не въ моей власти. Но хотя бы вы и отказывались учить меня, а я все же обѣщала отцу посидѣть около васъ и послушать васъ.

-- Мы можемъ разговаривать о другихъ вещахъ.

-- Нѣтъ такихъ вещей, о которыхъ я бы желала съ вами разговаривать, рѣзко отвѣтила Сивилла.

-- Ну мы можемъ, когда такъ, сидѣть молча.

-- Да, такъ будетъ лучше. Не говорите со мной вовсе.

Поль сѣлъ обратно на кушетку въ то время, какъ Сивилла усѣлась напротивъ, сложивъ руки на колѣняхъ; и нѣкоторое время оба молчали.

До сихъ поръ перевѣсъ въ разговорѣ былъ на сторонѣ Сивиллы, такъ какъ ея противникъ не выказывалъ никакого признака досады и даже напротивъ, казалось, былъ очень доволенъ. А извѣстно, что нѣтъ ничего несноснѣе, какъ сердиться на человѣка, котораго это нисколько не трогаетъ.

Натурально, женщина первая прервала молчаніе.

-- Какъ долго будетъ длиться первый урокъ? спросила она, взглядывая на часы.

-- Столько, сколько вамъ угодно.

-- Ну такъ окончимъ его, м-ръ Пауль,-- она перемѣнила голосъ и манеру,-- не обращайте вниманія на меня и на мое недовѣріе, но скажите мнѣ, что вы сдѣлали съ отцомъ?

-- Вы замѣтили въ немъ перемѣну?

-- Эта перемѣна такъ велика, что я хочу, чтобы вы мнѣ сказали, что вы сдѣлали. Я спрашивала его самого, но онъ не можетъ связно ничего разсказать. Онъ сталъ гораздо счастливѣе: впервые въ жизни онъ кажется спокойнымъ и довольнымъ. Что вы съ нимъ сдѣлали?

-- Мы говорили съ нимъ о вещахъ, которыхъ вы не поймете. Для васъ это все вздоръ и притворство. Но намъ это возвышаетъ душу.

Сивилла не тотчасъ отвѣтила. Объясненія этого человѣка всегда сбивали ее съ толку и въ первую минуту смущали, а вслѣдъ затѣмъ сердили.

-- Значитъ, все дѣло ограничивается неопредѣленными разговорами, возвышающими душу? спросила она.

-- Я не говорю этого.

-- Вы явились съ какою-то миссіей. Вы такъ сказали. Вы показали всякаго рода чудесныя вещи, чтобы доказать, что вы настоящее аккредитованное лицо. Вы говорили о бесѣдахъ съ людьми, находящимися вдалекѣ или умершими, о превращеніи молодости и старости, жизни и смерти -- въ простыя слова.

-- Да, говорилъ. И больше того.

-- Но все это до сихъ поръ такъ и остается одними словами. Вы похожи на медіума, который получаетъ извѣстія съ того свѣта, но никому о нихъ не сообщаетъ.

-- Что говорилъ вамъ отецъ?

-- Онъ говоритъ... Сивилла колебалась, потому-что боялась попасть въ просакъ... Онъ говоритъ, что проводитъ утро въ Абиссиніи или въ другомъ отдаленномъ мѣстѣ.

-- Я полагаю, что вы можете вѣрить словамъ отца. И такъ вы видите, что я не ограничиваюсь одной теоріей, какъ вамъ кажется.

-- Я вѣрю словамъ отца, и... все-таки это безсмыслица! Какъ можетъ онъ бывать въ Абиссиніи?

-- Зачѣмъ же онъ въ такомъ случаѣ говоритъ, что тамъ бываетъ?

-- М-ръ Пауль... Сивилла поглядѣла ему въ лицо съ краской на щекахъ... м-ръ Пауль, я думаю, что вы его обманываете.

Поль улыбался серьезно и съ сожалѣніемъ, какъ улыбаются надъ выходками избалованнаго ребенка.

-- Говорить правду -- похвально. Конечно, я безъ того зналъ, что вы это думаете. Пусть. Я обманываю вашего отца. Однако онъ сталъ счастливѣе; менѣе нервенъ и безпокоенъ. Онъ бросилъ старыхъ идоловъ, разбилъ ихъ и не совѣщается больше съ духами.

-- Да, это правда, у насъ больше не будетъ спиритическихъ сеансовъ. Но... м-ръ Пауль, если вы въ самомъ дѣлѣ ничего не ищете для себя лично, будьте довольны своимъ дѣломъ и уѣзжайте. Умоляю васъ, уѣзжайте, пока умъ отца освободился отъ одного суевѣрія.

-- Вы хотѣли бы прибавить: и не впалъ въ другое. Миссъ Бруденель, вы слишкомъ поздно высказали свое желаніе. Мнѣ невозможно повиноваться вамъ. Вещи должны развиваться далѣе -- ничто никогда не останавливается на полдорогѣ. Мы должны пройти весь путь. Но не бойтесь. И вашъ отецъ, и весь вашъ домъ только выиграютъ отъ того, что я не уѣхалъ и даже вы признаете это.

-- Никогда!

-- А пока не могу ли я что-нибудь сдѣлать для васъ другое?

-- Не поддерживайте въ Цециліи надежды на возвращеніе брата.

-- И это тоже невозможно. Ея братъ можетъ каждый день вернуться. Его корабль недалеко отъ порта. Сэръ Персиваль думаетъ, что можетъ совсѣмъ бросить свою семью, но мы должны разъискать его, если самъ онъ не пріѣдетъ сюда. Вы можете ѣхать вмѣстѣ съ ними, если вамъ угодно.

-- О! опять тайны и штуки. Ну если такъ, то перестаньте хоть магнетизировать Гетти.

-- Нѣтъ, не перестану.

Поль выпрямился и твердо сталъ на ноги.

-- У Гетти такой даръ, что его необходимо развить. Не просите меня, миссъ Бруденель, ни о чемъ, что клонится къ тому, чтобы помѣшать мнѣ учить людей.

-- Вы, значитъ, останетесь здѣсь?

-- Пока лэди Августа не прикажетъ мнѣ уѣхать.

-- Значитъ, вы останетесь здѣсь навсегда?

-- Можетъ быть. Не знаю.

Сивилла оглядѣла комнату, наполненную дорогой отцовской коллекціей.

-- О! сказала она, когда избавимся мы отъ этой ненавистной атмосферы тайны? Еслибы вы знали, прибавила она, указывая на полки, какъ я ненавижу всю эту страшную чепуху, собранную здѣсь.

-- Вы правы, отвѣчалъ Пауль, трудно найти лучшую коллекцію почтеннаго вздора, чѣмъ коллекція вашего отца.

-- И однако вы поощряете его своей Книгой Соломоновой Премудрости и росказнями про Менелека и Исаака Фелаха. Какъ можете вы говорить такой вздоръ?

-- Для васъ это вздоръ? Очень жаль. Въ тотъ день, когда вы перестанете считать это вздоромъ, вы будете намъ симпатизировать. Но этотъ день никогда не настанетъ.

-- Никогда.

-- Что до насъ касается, то мы вѣримъ, что обладаемъ значеніемъ и силой, и это служитъ намъ утѣшеніемъ.

-- Я не могу этому повѣрить. Нѣтъ, м-ръ Пауль, вы или легковѣрнѣйшій человѣкъ, или...

-- Договаривайте.

-- Нѣтъ, лучше не договаривать. Что касается меня, то я убѣждена, что ничего не выйдетъ изъ стремленія приподнять завѣсу съ невѣдомаго. Не будетъ новаго откровенія. Бездна между живыми и мертвыми можетъ быть сравнена только одною смертью. Никакіе голоса не донесутся до насъ съ того свѣта. Пока мы сами не умремъ, мы ничего не узнаемъ больше того, что уже намъ извѣстно.

-- Это ваша вѣра. Оставьте намъ нашу. Я не стану пытаться обратить васъ какими-нибудь аргументами. Я предоставляю эту заботу... наукѣ.

Сивилла покраснѣла. Но глаза его, казалось, говорили другое.

-- Наукѣ? переспросила она.

-- Ваша вѣра есть вѣра въ науку. Она постоянно открываетъ удивительныя вещи, но не хочетъ дозволить намъ открыть что-либо. Наука ведеть бесѣду за тысячи верстъ, посредствомъ небольшой проволоки. Мы дѣлаемъ то же, только безъ проволоки.

-- Вы такъ говорите.

-- А вы мнѣ не вѣрите. Очень хорошо. Вы думаете, что ничто не измѣнитъ вашего отношенія?

-- Ничто.

-- Ничто не разсѣетъ вашего враждебнаго чувства ко мнѣ?

-- Ничто, кромѣ вашего отъѣзда.

-- Миссъ Бруденель, порою, когда мнѣ извѣстны всѣ обстоятельства дѣла, я позволяю себѣ предсказывать. Позвольте мнѣ быть пророкомъ и относительно васъ.

-- Сдѣлайте милость.

-- Придетъ время -- и очень скоро -- когда ваша враждебность вполнѣ разсѣется благодарностью и дружбою.

-- О!

-- Да, благодарностью, навѣрное. Потому что мое имя будетъ для васъ связано съ устраненіемъ нѣкоторыхъ извѣстныхъ вамъ препятствій.

-- Что вы хотите сказать? Сивилла снова покраснѣла.

-- И предупрежденіемъ нѣкоторыхъ грядущихъ бѣдъ, о которыхъ вы пока ничего не знаете.

-- Такое пророчество ничего не означаетъ.

-- Увидите. Вы даже и тогда не увѣруете. Ну, а теперь, миссъ Бруденель, нашъ первый урокъ оконченъ. Если я ничему васъ не научилъ, зато рискнулъ сдѣлать небольшое предсказаніе, которое прошу васъ вспомнить, когда наступитъ время. Вы тогда должны будете сознаться, что мнѣ извѣстно было, когда я изрекалъ это предсказаніе, и то, что есть, и то, что должно случиться.

Когда Сивилла ушла, Поль усѣлся къ огню и читалъ романъ до пяти часовъ. Послѣ того пошелъ пить чай и болтать съ женщинами, какъ онъ это любилъ, тепло, свободно и не безъ лести для его слушательницъ.

Какъ мало намъ нужно, чтобы быть счастливыми!

VIII.

Каждый помнитъ то знаменательное утро, когда извѣстіе о большомъ крахѣ привело въ отчаяніе тысячи людей и распахнуло двери рабочаго дома передъ сотнями другихъ; когда плачъ женщинъ и проклятія мужчинъ разносились по вѣтру во всѣ стороны и надъ громаднымъ лондонскимъ Сити стонъ стоялъ, точно туманъ.

Въ это утро Поль сошелъ внизъ позже обыкновеннаго и появился въ столовой съ обычной веселой миной, съ готовой привѣтливой улыбкой для лэди Августы, холоднымъ поклономъ для Сивиллы и горячимъ рукопожатіемъ для Цециліи. Но видъ собравшейся компаніи словно холодной водой окатилъ его.

Ничье лицо, ни даже лэди Августы не отвѣтило улыбкой на привѣтствіе Поля. Всѣ поглядѣли на него и затѣмъ мрачно уставились другъ на друга.

Очевидно нѣчто случилось.

Подъ словомъ "нѣчто" всегда подразумѣется что-нибудь непріятное; и лица, поза, взгляды присутствующихъ подтверждали это. Смущеніе, испугъ, удивленіе, разочарованіе царили въ столовой. Каждый изъ присутствующихъ выражалъ ихъ по-своему, м-ръ Бруденель сидѣлъ выпрямившись; его блѣдныя щенн, испуганные глаза, раскрытыя губы, дрожащія руки невольно взывали къ жалости. Лэди Августа стояла около него, стиснувъ руки и вздыхая; Сивилла, разливавшая чай по обыкновенію, встала съ мѣста и глядѣла... не на отца, но на Тома испуганнымъ и печальнымъ, взоромъ; Цецилія безпомощно протягивала впередъ руки, какъ бы ища опоры; Томъ тоже стоялъ съ газетой въ рукѣ, гдѣ очевидно только-что прочиталъ нѣчто нерадостное.

-- Что-нибудь случилось? спросилъ Поль.

Принимая во вниманіе всю значительность событія не странно ли было, что онъ ничего о немъ не зналъ и что "друзья" не сообщили ему объ этомъ? Поль самъ немедленно почувствовалъ свою ошибку и пожалѣлъ, что не сѣлъ на свое мѣсто молча.

-- О! Поль! произнесла лэди Августа.

Въ голосѣ ея звучалъ упрекъ.

Онъ ничего не подозрѣвалъ, не смотря на полученное имъ свѣдѣніе и совѣтъ, данный м-ру Джемсу Берри, въ настоящую минуту онъ рѣшительно ни о чемъ не подозрѣвалъ.

Томъ отвелъ глаза отъ гостя.

-- Да, нѣчто случилось, сказалъ онъ.

-- Объ этомъ сообщаетъ эта газета? Томъ засмѣялся, но не весело.

-- Неужели же вы такъ-таки ничего не знаете?

-- Мнѣ ничего не говорили.

-- Удивляюсь, что вамъ не сообщили объ этомъ вчера вечеромъ. Удивляюсь, что вамъ не дозволили предсказать это событіе. Было бы очень важно узнать о томъ, что готовилось... хотя бы двѣ недѣли тому назадъ. Знаете ли, Поль, ваши "друзья" очень дурно поступили, не предупредивъ васъ объ этомъ заранѣе.

-- Но я все-таки ничего не знаю.

-- Какой толкъ имѣть "друзей", которые не могутъ предостеречь людей отъ несчастія? продолжалъ Томъ.

-- О! простоналъ м-ръ Бруденель, подумать, что все это время мы занимались пустяками, какой-то тамъ философіей, когда одно слово могло спасти насъ. Я помню, какъ одинъ изъ духовъ Чика предостерегъ одного путешественника, чтобы онъ не отправлялся на кораблѣ, который потомъ потонулъ. Одинъ изъ духовъ Эмануэля Чика сдѣлалъ это! А ваши великіе и могущественные "друзья" не могли ничего для насъ сдѣлать.

-- Поль! торжественно произнесла лэди Августа, насъ постигъ тяжкій и неожиданный ударъ. Ничего не могло быть неожиданнѣе! Ничего тяжелѣе! Это такое тяжкое бѣдствіе, что я не могу удержаться и не спросить, какъ и мой мужъ: зачѣмъ ваши "друзья" допустили это?

-- Знаю теперь, въ чемъ дѣло, отвѣчалъ Поль, Бруденель и К° обанкрутились.

-- Вы прочитали это въ газетахъ?

-- Нѣтъ, мнѣ только-что это сообщили. Компанія раззорилась. Банкротство полное. Три состоянія: Сивиллы, Цециліи и ваше собственное, Томъ, помѣщенныя въ ея акціяхъ, потеряны безнадежно, такъ какъ акціонеры не получатъ ни копѣйки. Объ этомъ напечатано сегодня въ газетахъ.

-- Да, Поль, вотъ ударъ, постигшій насъ.

-- Вѣдь въ сущности весь вопросъ только въ деньгахъ, сказалъ Поль, съ удивленіемъ. Вы казались такими несчастными.

-- Только въ деньгахъ! повторилъ Томъ. Мы лишились своего имущества, только!

-- Ну что жъ такое? Будемъ завтракать.

Онъ сѣлъ и, не обращая больше вниманія на огорченіе своихъ друзей, оглядѣлъ столъ, выбирая себѣ кушанье. Онъ началъ съ рыбы, вспомнилъ, что ветчина, стоявшая на буфетѣ, очень хороша, и нашелъ, что вареное яйцо и варенье достойно завершатъ трапезу. Онъ по большей части пользовался отличнымъ аппетитомъ, какъ и всѣ вообще двадцатипятилѣтніе молодые люди, и завтракалъ регулярно, пунктуально и усердно.

-- Сначала позавтракаемъ, а затѣмъ обсудимъ это пустое обстоятельство.

Томъ засмѣялся.

-- Пустое, сэръ? Пустое? закричалъ м-ръ Бруденель, яростно взглядывая на него. Позвольте вамъ замѣтить, сэръ, что это вы говорите пустое. Состояніе моей дочери и питомицы погибло, мое доброе имя компрометтировано, а вы называете это пустымъ обстоятельствомъ!

-- Пустымъ, конечно. Эпизодъ, о которомъ не можетъ сокрушаться разумный человѣкъ.

М-ръ Бруденель отдувался, но ни слова не говорилъ. Видъ этого спокойнаго и неразстроеннаго человѣка, вполнѣ владѣвшаго собой, несмотря на то, что его друзья раззорились, и авторитетное повтореніе прилагательнаго "пустой" обуздали его.

-- Въ газетѣ есть краткая передовая статья объ этомъ, сказалъ Томъ. Я прочту ее вслухъ.

"Прекращеніе платежей и банкротство большой торговой компаніи, извѣстной подъ названіемъ компаніи Бруденеля -- по имени ея основателя -- смутили всѣхъ, не только что злополучныхъ акціонеровъ. Если этотъ домъ, повидимому, такой цвѣтущій, такъ неожиданно раззорился, то, кто знаетъ, и другія компаніи не находятся ли также на краю гибели? Несомнѣнно, что фрахтовая торговля шла въ послѣднее время плохо, не столько отъ ослабленія торговли вообще, сколько отъ размноженія кораблей. Но никто не сказалъ бы, кромѣ развѣ тѣхъ, коимъ извѣстны тайны Сити, что Бруденель наканунѣ банкротства. Тайна хорошо была сохранена директорами. Тѣмъ временемъ разные ходятъ слухи. Втихомолку утверждаютъ, будто высокій дивидентъ, который платили акціонерамъ, взимался изъ капитала. Говорятъ, что раззореніе компаніи полное. Собраніе акціонеровъ поспѣшно созвано для обсужденія тѣхъ мѣръ, какія слѣдуетъ принять относительно директоровъ. Фирма компаніи учреждена была покойнымъ м-ромъ Авраамомъ Бруденель, однимъ изъ тѣхъ предпріимчивыхъ, проницательныхъ и ловкихъ купцовъ, которые прославили англійское имя. Ему наслѣдовали сыновья, теперешній сэръ Авраамъ и м-ръ Киръ Бруденель; послѣдній образовалъ компанію, которая до сихъ поръ процвѣтала. Въ теченіе тридцати лѣтъ капиталъ компаніи разросся, и она постоянно платила большой и вѣрный дивидентъ. Акціи повысились, и всего лишь два дня тому назадъ котировались по 327. Такое внезапное и неожиданное банкротство почти безпримѣрно. Мы надѣемся, что произведено будетъ строжайшее слѣдствіе о причинахъ банкротства и будетъ выяснено, почему компанія давала такіе высокіе дивиденты. Жалко подумать о несчастныхъ акціонерахъ, въ числѣ которыхъ много вдовъ и сиротъ, считавшихъ акціи Бруденеля вполнѣ надежными и теперь ввергнутыхъ въ безусловную и безнадежную нищету. Говорятъ, что одинъ изъ братьевъ, м-ръ Киръ Бруденель, имѣлъ большой капиталъ въ акціяхъ, хотя лично и не принималъ участія въ управленіи, послѣ того какъ образовалась компанія".

-- Вотъ ваши пустяки, Поль, сказалъ Томъ въ заключеніе.

-- И все-таки пустяки! настаивалъ Поль безпечно. Будемте лучше завтракать. Люди лишились денегъ. Кто располагалъ ничего не дѣлать всю жизнь -- долженъ теперь работать. Кто думалъ ходить въ шелку, будетъ носить ситецъ. Кто ожидалъ, что умретъ у себя дома, умретъ теперь въ рабочемъ домѣ...

-- Поль, перебила лэди Августа, не будьте такъ возвышенны съ нами. Подумайте... подумайте, что не всѣ мы поднялись до вашего уровня. Будьте терпѣливы съ нами.

Но Поль съ нетерпѣніемъ покачалъ головой.

-- Столько шуму, сказалъ онъ, изъ-за денегъ!

-- Моя компанія! отвѣчалъ м-ръ Бруденель. Имя моего отца... банкротство... раззореніе. Дѣтскія деньги пропали!.. Цецилія, ты нищая, моя душа! Томъ, твой опекунъ вышвырнулъ за окно твой капиталъ, и теперь ты долженъ работать головой и руками.

-- Тѣмъ лучше для Тома! замѣтилъ Поль.

-- Почему они не помогли намъ? спросилъ м-ръ Бруденель. Они должны были намъ помочь. Что они для насъ сдѣлали? Ничего! Что они могутъ для насъ сдѣлать? ничего!

Поль подошелъ къ буфету и взялъ ветчины.

-- Чудесная ветчина, сказалъ онъ. Англійская ветчина рѣшительно всѣхъ лучше, хотя въ Россіи я тоже ѣдалъ отличную ветчину.

Никто не отвѣчалъ. Нѣкоторые подумали, что такое поведеніе бездушно.

-- Когда дѣло касается практическихъ вещей -- ваши "друзья", Поль, не такъ добры, какъ духи бѣднаго старика Чика.

-- Практическихъ вещей! вы называете деньги практической вещью. Но я забылъ, Томъ, что вы ни во что не вѣрите. Для васъ деньги, конечно, очень практическая вещь.

Онъ продолжалъ завтракать какъ ни въ чемъ не бывало. Сивилла налила ему чаю, стиснувъ зубы и вся пунцовая. Цецилія повѣсила носъ. Лэди Августа вздыхала. А Поль ѣлъ себѣ, да пилъ и былъ такъ веселъ, какъ будто-бы ровно ничего не случилось.

Затѣмъ м-ръ Киръ Бруденель на манеръ древнихъ патріарховъ, и совсѣмъ позабывъ про ученіе Исаака Ибнъ-Менелека, точно абиссинскій мудрецъ совсѣмъ и не прибиралъ его къ рукамъ, началъ монологъ или плачъ по разрушенной компаніи. То былъ почти эпическій, разсказъ. Онъ началъ съ описанія обстоятельствъ, заставившихъ его отца покинуть родное село и отправиться въ Лондонъ съ двумя пенсами въ карманѣ. Никто никогда не можетъ въ сущности пробить себѣ дороги въ Лондонѣ, если онъ такъ несчастенъ, что неимѣетъ больше двухъ пенсовъ въ карманѣ. Патріархъ Бруденелей, родоначальникъ Авраамъ, побывалъ въ прикащикахъ, клеркахъ, Богъ его знаетъ чѣмъ онъ только не былъ и въ свое время основалъ великую компанію, носящую его имя. Сначала предпріятіе было не очень обширное, но постепенно все расширялось. Затѣмъ, повѣствовалъ м-ръ Киръ Бруденель, наступило время, когда отцу его пришлось умирать. Онъ умеръ очень неохотно, не потому, чтобы боялся смерти, а потому, что ему было жалко оставить дѣло, пока оно еще не вполнѣ развилось и еще существовали изъ мірѣ берега и порты, въ которыхъ имя Бруденель было неизвѣстно.

Сцена у смертнаго одра была по истинѣ трогательна. Зачѣмъ, перемѣнивъ тонъ, точно менестрель, который знаетъ, какъ тронуть сердца слушателей, м-ръ Киръ Бруденель продолжалъ разсказывать, какъ онъ и его братъ продолжали дѣло, какъ рѣшили превратить фирму въ компанію и сдѣлали это, и какъ ихъ акціи пошли въ ходъ и какъ они ихъ продали съ большой преміей и купили землю, въ тѣ дни, когда земля еще приносила доходъ, и какъ его братъ получилъ титулъ баронета и какъ самъ онъ посвятилъ жизнь спиритуалистической наукѣ и философіи и какъ онъ, къ несчастію, помѣстилъ, будучи опекуномъ и душеприкащикомъ, все состояніе своихъ питомцевъ и своей дочери въ акціи компаніи.

-- А теперь, заключилъ онъ, я сдѣлалъ ихъ нищими, потому что компанія обанкрутилась. Предпріятіе моего отца раззорено; наше имя стало притчей во языцѣхъ; тысячи неповинныхъ людей будутъ вѣчно проклинать насъ. Я душеприкащикъ и опекунъ, раззорившій своихъ питомцевъ. Ты, Томъ, долженъ будешь работать изъ-за куска хлѣба. Ты, Цецилія, не имѣешь больше ни гроша денегъ. Ты, Сивилла, лишилась: всего, что тебѣ оставила мать. Дѣти, я постараюсь сдѣлать для васъ, что могу, но позоръ, нанесенный нашей фамиліи! О! этого мы никогда не изгладимъ! никогда!

Въ то время какъ онъ такъ жаловался и стоналъ, жена склонилась надъ нимъ. Поль, у котораго были глаза на затылкѣ и уши повсемѣстно, замѣтилъ, что Томъ держитъ руку Сивиллы подъ столомъ, и услышалъ шепотъ:

-- Сивилла, ты подождешь -- пока я справлюсь? ты знаешь, какое это имѣетъ значеніе для насъ? Какая преграда выросла теперь между нами? Ты подождешь, пока я трудомъ верну то, что мы потеряли?

И она отвѣчала:

-- Еслибъ мнѣ пришлось ждать сто лѣтъ, я буду ждать... Томъ.

Наблюдатель сдѣлалъ видъ, какъ будто онъ ничего не видѣлъ и не слышалъ. Но вотъ, когда м-ръ Киръ Бруденель умолкъ не столько отъ того, что вполнѣ излилъ свое горе, сколько отъ того, что усталъ, Поль спокойно сказалъ:

-- Нѣтъ, м-ръ Бруденель, позоръ не можетъ коснуться человѣка за чужую вину. Я вижу однако, что сегодня утромъ было бы безполезно мнѣ приходить къ вамъ въ кабинетъ для занятій. Вашъ умъ, кажется, совсѣмъ заполоненъ самымъ обыкновеннымъ изъ людскихъ несчастій. Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ не пожелаетъ бесѣдовать съ вами въ вашемъ настоящемъ настроеніи.

Тутъ м-ръ Киръ Бруденель вскочилъ съ кресла и закричалъ съ негодованіемъ:

-- Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ! чему такому научилъ онъ меня? Ничему. Меньше чѣмъ духи Чика. Развѣ онъ мнѣ помогъ? Нисколько. Что онъ можетъ для меня сдѣлать? Ничего. Не говорите мнѣ больше про Исаака-Ибнъ-Менелека. Прочь этого абиссинскаго обманщика. Духи-стукальщики и древніе философы -- всѣ обманщики. Никто изъ нихъ не можетъ ни въ чемъ помочь. Отдайте мнѣ назадъ капиталъ моей дочери, вы, съ вашимъ шарлатанствомъ и насмѣшками надъ пустымъ обстоятельствомъ! Отдайте мнѣ его назадъ или никогда больше не говорите со мной! Если вы не можете намъ помочь, то избавьте насъ отъ вашего общества! Оставьте насъ... вы и вся ваша орда. Уѣзжайте и оставьте насъ съ нашимъ горемъ!

Онъ бросился вонъ изъ комнаты. Они услышали, какъ онъ побѣжалъ въ кабинетъ и растерянно поглядѣли сначала другъ на друга, а затѣмъ на Поля.

-- Я возьму немного мармеладу, сказалъ Поль.

Глаза Сивиллы, казалось, готовы были испепелить его, въ то время какъ она выходила вслѣдъ за отцомъ.

-- Эта нечувствительность дѣлаетъ вамъ величайшую честь, сказалъ Томъ. Я никакъ не могу вполнѣ подражать вамъ. Пожелалъ бы, чтобы у васъ было, скажемъ, милліона два, и я бы могъ уподобиться вамъ и оставаться вполнѣ безучастнымъ къ вашей потерѣ.

-- Спросите самого себя, Томъ, что вы потеряли, отвѣчалъ Поль. Вы лѣниво вопрошали науку, теперь вы будете преслѣдовать ее. Законъ жизни таковъ, что человѣкъ долженъ развиваться подъ гнетомъ необходимости. Вы станете великимъ профессоромъ, вмѣсто того чтобы быть любителемъ. Вамъ бы слѣдовало радоваться.

-- Каждый человѣкъ, который работаетъ изъ-за денегъ -- рабъ, отвѣчалъ Томъ. Я стану рабомъ.

-- Это только потому, что люди такъ глупы, что не составляютъ ассоціацій. Когда они этому научатся, то перестанутъ быть рабами.

-- Мудрый философъ! Тѣмъ не менѣе, я отправлюсь теперь къ фамильному стряпчему и посмотрю, нельзя ли спасти хоть части имущества. И вмѣсто того, чтобы радоваться, я посмотрю, нельзя ли этихъ директоровъ протянуть къ суду, и если можно, то я это сдѣлаю.

-- Я ничего противъ этого не имѣю; это будетъ законнымъ упражненіемъ для вашего ума.

-- А теперь когда мы остались только втроемъ -- продолжалъ Поль, вставая изъ-за стола, за которымъ щеголялъ такой замѣчательной черствостью -- мы можемъ побесѣдовать. Мы понимаемъ другъ друга. Прежде всего, лэди Августа, скажите мнѣ, что вы думаете?

Она колебалась.

-- Прекрасно слушать и говорить про добровольную бѣдность и отреченіе отъ земныхъ благъ, сказала она наконецъ. Ваши "друзья", стоящіе выше богатства, поучительны, какъ примѣръ. Но когда раззореніе приходитъ такъ неожиданно, какъ къ намъ, то... откровенно говоря, Поль, я не такъ преуспѣла -- да и никто изъ насъ -- въ философіи, чтобы перенести терпѣливо такой ударъ.

-- Другъ мой, сказалъ Поль, это не ударъ. Повѣрьте мнѣ. Только то было бы ударомъ, что могло бы васъ лишить той мудрости, какой вы уже научились, или помѣшать развиваться далѣе. Еслибы, напримѣръ, вы лишились всего и вынуждены были бы работать изъ-за куска хлѣба, это былъ бы ударъ, потому что это унизило бы вашу личность, не подготовленную къ такому труду. Но вѣдь этого, сколько я понялъ, нечего опасаться.

-- Нѣтъ. У мужа есть имѣніе, и Сивилла его наслѣдница. Она лишилась только состоянія своей матери: десяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ! Всѣхъ тяжелѣе испытаніе для Цециліи, потому что она лишилась всего. Вчера еще у бѣдной дѣвочки было богатое приданое, а сегодня у нея ничего нѣтъ. Вчера она была независима, а сегодня находится въ полной зависимости.

-- Я не вижу причины, замѣтилъ Поль задумчиво, зачѣмъ было моимъ "друзьямъ" обращать вниманіе на этотъ инцидентъ... Я никогда не видѣлъ, чтобы они вмѣшивались въ денежные дѣла. Для нихъ, какъ и для всѣхъ разумныхъ людей, общественное положеніе, требующее денегъ -- безуміе, и тѣ, кто страдаетъ отъ такого положенія, то есть люди, которымъ приходится работать, чтобы другіе получали деньги, и тѣ, которые приходятъ въ отчаяніе отъ того, что потеряли деньги, должны были бы соединить усилія, чтобы измѣнить свое общественное положеніе. Въ то же самое время такъ велико участіе къ нашему семейству, которое, какъ я думаю, предназначено стать центромъ, откуда свѣтъ будетъ расходиться по всему свѣту, что я не могу, право, не могу вѣрить, чтобы "друзья" мои не знали объ этомъ событіи и не могу также повѣрить, чтобы оно было такой катастрофой. Я скорѣе думаю, что оно допущено для вашего поученія и пользы.

-- Еслибы мужъ могъ такъ думать! сказала лэди Августа. Еслибы вы могли намъ это доказать!

Что особенно нравилось дамамъ въ Полѣ, это то, что онъ такъ легко переходилъ отъ веселаго и развязнаго тона, котораго держался, какъ свѣтскій человѣкъ, къ строгой серьезной бесѣдѣ, которую велъ en petit comité. Ж енщины любятъ, чтобы мужчины были солидными и серьезными.

-- Что касается Тома, продолжалъ онъ, то можно ли желать лучшаго для умнаго человѣка, чтобы онъ развернулъ возможно полнѣе всѣ свои силы и способности? Просмотрите исторію всѣхъ великихъ людей: всѣ они были бѣдные большинство вышло изъ низшихъ классовъ общества, когда люди молоды, тутъ-то имъ и надо пріобрѣсти привычку къ труду. Томъ, какъ я говорилъ ему, не будетъ болѣе лѣниво изслѣдовать природу. Онъ будетъ ее преслѣдовать. Онъ не будетъ смотрѣть, какъ другіе возлѣ него работаютъ съ заступомъ въ рукахъ. Онъ самъ возьметъ въ руки заступъ. Что касается Сивиллы...

Онъ умолкъ.

-- Что касается Сивиллы? повторила лэди Августа.

-- Я не знаю сердца Сивиллы. Это для меня закрытая книга. Въ вашемъ сердцѣ, лэди Августа, я легко читаю, и въ вашемъ также, Цецилія.

Странно! эти слова возбудили легкую зависть въ обѣихъ названныхъ дамахъ. Неужели каждая изъ нихъ хотѣла, чтобы онъ читалъ только въ ея сердцѣ?

-- Я не вижу, въ какомъ отношеніи пострадаетъ Сивилла отъ потери денегъ. А теперь поговоримъ о васъ, Цецилія.

-- Да. Скажите мнѣ, Поль, какъ могу я примириться съ потерей моего состоянія. Я такъ безпомощна въ своей слѣпотѣ, что всегда считала за счастіе, что могу найти людей, которые бы ухаживали за мной. Скажите мнѣ... научите меня, Поль, какъ мнѣ смириться передъ несчастіемъ.

-- Попытаемся, Цецилія. Подумайте, вы располагали всю жизнь провести, какъ вамъ вздумается: вы думали быть независимой отъ другихъ; вы готовились платить людямъ за то, чтобы они развлекали васъ, ухаживали за вами. Теперь все это перемѣнилось. Теперь вы будете вполнѣ зависѣть отъ услугъ, оказываемыхъ во имя любви. Васъ не отдадутъ на руки постороннихъ людей; вы будете среди тѣхъ, кто любитъ васъ и никогда не потерпитъ, чтобы вы въ чемъ-нибудь нуждались. Самая ваша зависимость сдѣлаетъ васъ дороже въ ихъ глазахъ, ихъ постоянныя заботы докажутъ вамъ, какъ истинна, глубока и безкорыстна ихъ любовь...

-- Дитя мое, прошептала лэди Августа, обнимая Цецилію.-- Вы узнаете разницу между тѣмъ, что дается за деньги и что дается даромъ. Вы не будете требовать, чтобы васъ занимали съ утра до ночи. Вашъ характеръ сформируется: вы станете тѣмъ, чѣмъ вамъ предназначено быть. Вы научитесь размышлять и разовьетесь. Когда вы перейдете изъ здѣшней жизни въ будущую, ваши глаза откроются для болѣе высокой жизни, среди болѣе высокихъ духовъ.

-- О, Поль!

Сердце дѣвушки забилось, и глаза наполнились слезами. Сказанныя слова, казалось бы, не могли произвести такого сильнаго впечатлѣнія, но музыкальный, мягкій голосъ и удивительная магнетическая сила оратора дѣйствовали.

-- А теперь разберемъ, въ какомъ положеніи находится м-ръ Бруденель, продолжалъ Поль голосомъ, менѣе симпатическимъ, менѣе нѣжнымъ.

-- Будьте терпѣливы съ нимъ, Поль, напомнила лэди Августа.

-- Я буду очень терпѣливъ. Сознаюсь, однако, что сильно разочарованъ. Вы знаете, что я занимался съ нимъ въ продолженіи нѣсколькихъ недѣль, и притомъ ежедневно.

-- Да, мы знаемъ. Онъ намъ все разсказывалъ.

-- Самое странное обстоятельство во всемъ этомъ, это то, что, возвращаясь изъ Абиссиніи, онъ забываетъ все, чему его научили. Сознаюсь, что я объяснилъ себѣ это тѣмъ, что умъ его затемненъ предразсудками. Древній законъ недоступенъ уму, затемненному предразсудками.

-- Ну, что жъ далѣе, Поль?

-- Вы видѣли страшное проявленіе этихъ предразсудковъ. Я готовъ допустить всякія смягчающія обстоятельства, но все же такіе закоренѣлые предразсудки могутъ хоть кого привести въ отчаяніе.

-- Будьте терпѣливы съ нимъ, Поль. Вы должны понять, что онъ чувствуетъ. Онъ оплакиваетъ не свои деньги. Онъ былъ опекуномъ троихъ молодыхъ людей и сталъ невинной причиной, что они лишились всего своего имущества. Развѣ это ничего не значитъ. И притомъ компанію эту учредилъ онъ самъ, и то, что она рухнула, не можетъ не огорчать моего мужа.

-- Возможно, сказалъ Поль, что "друзья" мои допустили это, чтобы показать, какъ мало преуспѣлъ онъ въ мудрости. И однако... о!.. Поль вдрогнулъ... Я вижу! да я вижу теперь все... совсѣмъ ясно...

Онъ поднялъ руки и закинулъ ихъ надъ головой, а лицо его озарилось восторженнымъ взглядомъ человѣка, передъ которымъ проносится чудное видѣніе.

-- Да, мой учитель!.. да, мои друзья... я вижу... вижу...

-- Поль!

Онъ опустилъ руки, наклонилъ голову и оглядѣлся, какъ человѣкъ, только-что проснувшійся и не совсѣмъ пришедшій въ себя.

-- Поль! что случилось? что вы видѣли?

-- Лэди Августа, торжественно началъ онъ, вѣрите ли вы въ то, что я честенъ и правдивъ?. Всегда ли, всегда вы въ это вѣрите?

-- О, Поль!

Она закрыла лицо руками.

-- Сознаюсь, что бываютъ времена, когда меня осаждаютъ страшныя сомнѣнія, вотъ, напримѣръ, когда съ часъ тому назадъ надъ нами разразился этотъ жестокій ударъ. Простите меня; очень нехорошо и очень мучительно сомнѣваться въ васъ. Если вы говорите неправду, то гдѣ же, послѣ этого, правда?

-- Милая лэди Августа, поглядите мнѣ въ глаза, возьмите мои обѣ руки въ свои и скажите мнѣ: вы все еще сомнѣваетесь во мнѣ?

Никогда еще глаза не глядѣли болѣе чистымъ, прямымъ, откровеннымъ взглядомъ.

-- Нѣтъ, отвѣчала она полушепотомъ, нѣтъ, я не могу въ васъ сомнѣваться, Поль.

Она отвела глаза и опустилась въ кресло. На нее такъ же, какъ и на дѣвушекъ, его вліяніе было такъ сильно, что могло уподобиться газу, которымъ человѣкъ надышится до потери сознанія. Кромѣ того онъ былъ ея пророкъ, и она любила его, какъ сына, которымъ гордится мать. И наконецъ она была ученицей Поля. Она относилась къ нему почти какъ Хадиджа къ другому славному пророку.

-- Поль, сказала она, приподнимая голову, вы заставили меня сознаться въ минутной слабости,-- простите меня.

-- Милая лэди Августа, прощать нечего. Но если вы будете продолжать сомнѣваться во мнѣ, то мы станемъ чужіе другъ другу. Развѣ я могу пробыть хотя одинъ часъ въ вашемъ домѣ, если лишусь вашей дружбы?

-- Нѣтъ, Поль, нѣтъ, этого никогда не случится.

Онъ пожалъ ей руку.

-- Когда въ васъ проснется сомнѣніе, сказалъ онъ, то спросите себя: какая мнѣ выгода оставаться здѣсь? Если все, что я говорю, неправда, то зачѣмъ я тутъ нахожусь? Сивилла меня не любитъ. Томъ въ меня не вѣритъ. Мои занятія съ м-ромъ Бруденелемъ тяжелѣе, нежели вы думаете. А въ чемъ же моя награда? не знаю, если я лишусь вашей дружбы и довѣрія.

-- Я не вижу Поля глазами, сказала Цецилія, но я слышу его голосъ -- это единственный голосъ, отъ котораго душа моя наполняется счастіемъ, единственный, какой я слышала въ жизни. Такой голосъ не можетъ быть лживымъ.

-- Странныя вещи происходили въ этомъ домѣ, продолжалъ Поль, и еще болѣе странныя должны произойти. А пока вернемся къ обстоятельству, которое я называю пустымъ...

-- Нѣтъ.

Лэди Августа выдала себя; обстоятельство это отнюдь не было пустымъ въ ея глазахъ.

-- Въ это дѣло "друзья" мои вмѣшаются. Я могу обѣщать самыя удивительныя вещи, но которыя вы увидите и должны будете повѣрить.

-- Да, да, мы вѣримъ.

-- Я думаю, что эти вещи будутъ сдѣланы ради васъ, а не ради м-ра Бруденеля. Не спрашивайте меня ни о чемъ, но вѣрьте, прибавилъ онъ торжественно, и поступайте только такъ, какъ вамъ будетъ сказано.

-- Да, да, вы можете положиться на насъ, Поль. Скажите намъ только, что мы должны дѣлать.

Онъ молчалъ, какъ бы размышляя о томъ, какое бы трудное дѣло возложить на нихъ. Онѣ ждали. Чего? Всего, что имъ ни прикажутъ. Женщинамъ въ такомъ настроеніи уже пріятно самое ожиданіе чего-то необыкновеннаго, что отъ нихъ потребуется.

-- Лэди Августа, сказалъ наконецъ Поль, подите и скажите своему мужу, чтобы онъ тотчасъ же послалъ за... своей банковой книгой.

Лицо ея выразило разочарованіе.

-- Какъ! только-то, Поль?

-- Только. Развѣ этого не довольно. Вамъ предлагаютъ легкое дѣло. Но онъ разсердится и будетъ бранить меня и моихъ... вашихъ "друзей". Передайте ему отъ меня и отъ имени Исаака-Ибнъ-Менелека, чтобы онъ послалъ немедленно за своей банковой книгой.

Дѣйствительно, послѣ всѣхъ этихъ предисловій, дѣло оказывалось какъ бы пустымъ. Но лэди Августа повиновалась.

-- Цецилія, сказалъ Поль, кладя свою мягкую руку на ея руку, Цецилія!

Голосъ его былъ мягокъ и музыкаленъ. Она обратила къ нему свои незрячіе глаза.

-- Цецилія, что бы ни случилось, будьте увѣрены, что васъ не коснется ничто злое.

-- Поль, отвѣчала она, вы всѣмъ намъ оказываете помощь и приносите утѣшеніе. О! какъ мы могли прожить всѣ эти годы безъ васъ!

IX.

М-ръ Бруденель сидѣлъ у себя въ кабинетѣ. Но это убѣжище мира и тихаго знанія превратилось теперь въ обиталище отчаянія.

Сивилла пришла утѣшить и приласкать отца, но онъ сказалъ:

-- Уйди, дитя мое, уйди, Сивилла, и оставь меня одного. Наша фамилія обезчещена. Намъ уже никогда не носить высоко головы. Я потерялъ состояніе, довѣренное моимъ попеченіямъ. Я раззорилъ тебя, Тома и Цецилію. Оставь меня одного справиться съ этой бѣдой.

Затѣмъ пришла лэди Августа и принесла, какъ залогъ мира, порученіе на счетъ банковой книги.

М-ръ Бруденель встрѣтилъ это порученіе съ сердцемъ; и дѣйствительно банковая книга кажется безполезною вещью, когда дѣло идетъ о занесеніи въ нее потери въ тридцать пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ,

Лэди Августа умоляла его повиноваться отъ имени великаго и премудраго Исаака-Ибнъ-Менелека.

Онъ послалъ Исаака къ чорту.

Она умоляла его сдѣлать это ради Поля, ихъ гостя, руководителя и друга. Онъ сталъ бранить Поля.

-- Онъ уѣдетъ, кричалъ м-ръ Бруденель. Онъ уѣдетъ сегодня же. Если его "друзья" не хотятъ или не могутъ помочь въ бѣдѣ, пусть онъ убирается прочь. Я не желаю больше такихъ друзей, лэди Августа; насъ всю жизнь терзала апатія, неблагодарность и насмѣшки тѣхъ, кому мы пытались помочь. Что когда-нибудь сдѣлали для насъ духи Эммануэля Чика или Лавиніи? Ничего. Мы посвятили имъ всю жизнь, мы терпѣли около себя всякихъ эгоистовъ. Они же ничего не дали намъ взамѣнъ. Что сдѣлали для насъ "друзья" Поля?

Не смотря на всѣ свои разочарованія м-ръ Бруденель крѣпко вѣрилъ въ духовъ и ихъ посланія, такъ же, какъ и въ абиссинскаго духовидца.

-- Скажи ему, Августа, что я горько разочаровался въ немъ. Онъ лучше сдѣлаетъ, если уложится и уѣдетъ. Я его не хочу больше видѣть. Его "друзья" должны были знать, что дѣло неладно. Они могутъ упразднять пространство, могутъ въ одинъ моментъ переносить вещи и людей за двѣ тысячи миль. И вотъ не могли спасти этихъ невинныхъ дѣтей отъ раззоренія! и онъ еще называетъ это пустяками. Скажи ему, чтобы онъ уѣзжалъ, моя душа! Когда онъ уѣдетъ, мы больше не будемъ входить ни въ какія сношенія съ другимъ міромъ, или съ тѣми, кто находится въ сношеніяхъ съ ними или имѣетъ власть надъ духами. Я продамъ мою библіотеку... мы продадимъ этотъ домъ и поселимся гдѣ-нибудь въ провинціи, въ коттеджѣ, и будемъ копить деньги, чтобы вернуть дѣтямъ ихъ состояніе. И будемъ ходить въ церковь, Августа, какъ и всѣ прочіе люди, довольствуясь только тѣмъ, что намъ извѣстно. Этого съ насъ будетъ вполнѣ достаточно, моя душа. Скажи Полю, чтобы онъ сегодня же уѣзжалъ. Что касается того, чтобы послать за банковой книгой, то это все равно, что требовать, чтобы я взялъ и написалъ чэкъ на тридцать пять тысячъ фунтовъ. Ступай, моя душа, и оставь меня одного, такъ какъ я оставленъ всѣми, кто обязанъ былъ мнѣ помочь; оставь меня думать о томъ, какъ теперь намъ быть.

Лэди Августа ушла въ слезахъ и сообщила объ этомъ упорствѣ. И послѣ того всѣ разошлись по своимъ угламъ. Сивилла забилась куда-то далеко, и не слыхать было ни ея игры на фортепіано, ни пѣнія. Цецилія пошла въ свою комнату, гдѣ ее ждала Гетти, но сегодня чтеніе было забыто, и обѣ дѣвушки разговаривали, главнымъ образомъ, о томъ, что случилось, и Цецилія представляла себѣ, какъ это она будетъ бѣдной дѣвушкой, и обращалась за свѣдѣніями на этотъ счетъ къ Гетти, и надо сказать, что опытность послѣдней въ этомъ отношеніи была такъ-же велика, какъ и неутѣшительна. Что касается Тома, онъ ушелъ совѣтываться съ фамильнымъ стряпчимъ.

Самъ Поль тоже отсутствовалъ. Онъ пошелъ провести утро съ своимъ добрымъ знакомымъ въ Бомонъ-Стритъ, о которомъ, по причинамъ ему извѣстнымъ, онъ ничего никому не говорилъ.

Возвратившись въ часъ пополудни, онъ встрѣтился въ сѣняхъ съ Сивиллой.

-- М-ръ Пауль, сказала она, глядя на него крайне сурово, я желаю вамъ сказать, что ничто въ исторіи шарлатановъ, которые составляютъ истинное проклятіе этого дома, не внушало мнѣ такого отвращенія, какъ ваше поведеніе сегодня утромъ.

Поль важно поклонился. Онъ былъ въ своемъ великолѣпномъ мѣховомъ пальто и со шляпою въ рукахъ и былъ похожъ на какого-то юнаго чужеземнаго принца или государя. Но Сивилла не обращала вниманія на его красоту.

-- Еслибы вы дѣйствительно обладали той силой, которой хвастаетесь...

Поль слегка приподнялъ брови...

-- Вы бы предупредили это бѣдствіе. Въ противномъ случаѣ васъ стоило бы выгнать за дверь за ваше предательство. То, что вы этого не сдѣлали, доказываетъ, что вы обманщикъ.

Сивилла сама дивилась смѣлости своихъ рѣчей, но продолжала еще храбрѣе.

-- Ваше притворное презрѣніе къ деньгамъ тоже доказываетъ, что вы обманщикъ. Вы переиграли, сэръ. Ваше поведеніе было грубо и доказываетъ вашу невоспитанность.

Поль покраснѣлъ при этихъ словахъ, которыя задѣли его за больное мѣсто.

-- Никакой джентльменъ не сталъ бы себя вести такимъ образомъ. Я всегда подозрѣвала и не любила васъ; а теперь я васъ презираю. Вотъ все, что я хотѣла вамъ сказать, м-ръ Пауль. Я могу только прибавить, что надѣюсь, что глаза моего отца раскроются, благодаря всему этому и что мы скоро простимся съ вами.

Поль снова поклонился.

-- Гдѣ-то сказано про горячія уголья, которые собираютъ надъ головой врага. Можетъ быть...

Онъ снова поклонился и, не договоривъ, пошелъ въ свою комнату.

Завтракъ, проходившій всегда очень весело и живо со времени пріѣзда Поля, начался очень мрачно. Только дамы семейства присутствовали, и всѣ онѣ были унылы. Сивилла, кромѣ негодованія, испытывала и нѣкоторый стыдъ за свои нападки на Поля. Онъ же, не смотря ни на что, сохранялъ веселый видъ и ѣлъ съ тѣмъ примѣрнымъ аппетитомъ, который Сивилла называла грубымъ и невоспитаннымъ.

-- Гдѣ твой отецъ, душа моя? спросила лэди Августа со вздохомъ.

-- Онъ все еще въ кабинетѣ, отвѣчала Сивилла, глубоко вздохнувъ и взглянувъ на Поля.

Затѣмъ пришелъ Томъ, веселый и бодрый, но тою веселостью и бодростью, какую выказываютъ мужественные молодые люди, провалившись на экзаменѣ, или получивъ обратно свою рукопись отъ редактора.

-- Ну, добрые люди, дайте мнѣ поѣсть, сказалъ онъ. Можно стать нищимъ, и быть при этомъ голоднымъ. Нищіе даже всегда большею частію голодны, и это очень невыгодно для плательщиковъ податей. Ѣда должна была бы быть привилегіей богатыхъ людей. Цецилія! ты и я -- теперь нищіе. Да, Сивилла, прибавилъ онъ вполголоса, мнѣ теперь придется работать взаправду.

-- Какое, подумаешь, несчастіе! замѣтилъ Поль. Вашимъ друзьямъ придется надѣть по васъ трауръ, Томъ.

-- Мой милый философъ, вы такъ мужественно и благородно переносите чужую бѣду, что я надѣюсь, что съ вами въ непродолжительномъ времени случится такая же исторія. Я буду спокоенъ, когда вы раззоритесь и вообще послѣдую вашему примѣру и не буду огорчаться черезъ мѣру чужими несчастіями. А теперь же займусь этой котлетой. Ну что жъ -- бесѣдовалъ я съ юристами. Побывалъ также и въ Сити. Но сколько могъ узнать о дѣлѣ, надежды нѣтъ спасти хоть что-нибудь. Всѣ въ голосъ говорятъ, что все погибло. Грузъ пропалъ, экипажъ... то есть акціонеры... выброшены за бортъ. Многіе ужь, какъ я слышалъ, разспрашиваютъ о menu въ рабочемъ домѣ и о постеляхъ, а также, приличная ли тамъ форма. Дай мнѣ элю; мы можемъ счесть себя счастливыми людьми, если отнынѣ будемъ имѣть возможность пить эль.

-- Если все пропало, сказалъ Поль съ краткой, терпѣливой улыбкой, то нельзя ли намъ перестать объ этомъ говорить? Мы ни о чемъ иномъ не говорили за завтракомъ, и м-ръ Бруденель совсѣмъ разсердился.

-- Можно, Поль, конечно, можно, отвѣчалъ Томъ. Вы правы, лучше объ этомъ больше не говорить.

-- Еслибы только мы потеряли деньги, Томъ, замѣтила Сивилла, торжественно и мрачно качая головой. Но наше имя обезславлено. Намъ нельзя больше смотрѣть прямо въ глаза людямъ, мы никогда не оправимся отъ этого удара, мы не можемъ больше знаться съ обществомъ. Мы никогда, никогда ее сотремъ позорнаго клейма...

Но тутъ появился м-ръ Брудепель и на столько преображенный, что Сивилла не могла прилично договорить, хотя повторяла слово въ слово то, что говорилъ отецъ. Если фамильное имя было дѣйствительно запятнано утреннимъ событіемъ, то, должно быть, онъ нашелъ какое-нибудь удивительное мыло, которое могло смыть пятна, потому что лицо его сіяло. Да, радость, удовольствіе, счастіе выражались на этомъ лицѣ, озаренномъ улыбкой. Онъ шелъ такъ, точно готовъ былъ пуститься сейчасъ въ плясъ; говорилъ такъ, точно вотъ-вотъ запоетъ.

-- Поль! закричалъ онъ. Простите меня! я не долженъ былъ сомнѣваться. Какъ могъ я сомнѣваться! Простите меня! Я былъ малодушенъ и маловѣренъ. О! мой дорогой другъ, значитъ, они меня все-таки не забыли! они подумали о томъ, что я опекунъ... и что у меня есть дочь!

Онъ протянулъ руку, которую Поль съ жаромъ пожалъ.

-- Прощать нечего, сказалъ онъ. Я знаю, что случилось. Но вы сами намъ это разскажете. Ваши сомнѣнія были естественны. Разскажите всѣмъ, что случилось. У васъ банковая книга, я вижу, въ рукахъ.

Дѣйствительно въ рукахъ у м-ра Бруденеля была банковая книга.

-- Всего какихъ-нибудь пять минутъ, какъ ее подали. Кто посылалъ за ней? ты, Августа?

-- Развѣ ты забылъ, милый Киръ, отвѣтила она, немного холодно, что произошло въ кабинетѣ, когда я предложила послать за банковой книгой? Какъ же ты можешь думать, что я послѣ этого рѣшилась бы послать за ней.

-- Значитъ, вы послали, Поль?

-- Разумѣется, нѣтъ. Вы можете легко узнать это отъ клерка банка, который ее прислалъ. Но продолжайте. Что же дальше?

-- Слушайте, Августа, дѣти, Томъ. Мы спасены! мы спасены! Вотъ все, что я могу сказать... мы спасены!

-- Сегодня утромъ мы погибали, сказалъ Томъ, а теперь намъ объявляютъ, что мы спасены. Можетъ быть, завтра опять мы окажемся погибшими. Извините, сэръ, за то, что я васъ перебилъ, но я бы желалъ, чтобы вы мнѣ объяснили, въ чемъ дѣло...

-- Сейчасъ.

Лицо м-ра Бруденеля выражало удивленіе. Вообще у него было выразительное и наивное лицо, выдававшее всякое волненіе, и нельзя было сомнѣваться въ томъ, что онъ теперь испытываетъ крайнюю степень удивленія.

-- По какому-то удивительному случаю я позабылъ... совсѣмъ позабылъ... не понимаю, какъ могъ я это забыть... но во всякомъ случаѣ... я... я... я... продалъ... какъ оказывается... да, я продалъ всѣ акціи компаніи три недѣли тому назадъ.

-- Продали? вскричалъ Томъ. Неужели? Какъ же вы могли позабыть о такой вещи?

-- Я продалъ акціи. Банкротство компаніи пронесется надъ нашими головами, какъ гроза, но не задѣнетъ насъ. Оно не можетъ насъ задѣть.

-- Но запятнанная честь фамиліи, начала Сивилла.

-- Душа моя...

М-ръ Бруденель поспѣшилъ объяснить дочери, въ чемъ заключается вся разница между тѣмъ, что могло быть и что оказалось на дѣлѣ.

-- Вещь, которая кажется позорящей, когда она связана съ такой крупной денежной потерей, утрачиваетъ весь свой ужасъ, когда денежной потери не оказывается. Мы такъ долго были удалены отъ дѣлъ компаніи, что, какъ теперь я понялъ, никакого пятна на насъ не ложится.

-- И мы, значитъ, совсѣмъ не нищіе, сказала Цецилія. Если такъ, то я знаю, кому мы этимъ обязаны.

-- Безъ сомнѣнія, отвѣчала Сивилла, м-ръ Пауль намъ все объяснитъ.

-- Почему вы продали акціи? спросилъ Томъ.

-- Я... я... я не помню. Еще не бывало такого изумленія на лицѣ человѣка.

-- Это удивительнѣйшая вещь. Я совсѣмъ не могу припомнить, какъ это было.

-- Не помните, какъ сдѣлали такое крупное имущественное распоряженіе?

-- Нѣтъ; это удивительно. Я вижу, что акціи проданы, но не могу припомнить, зачѣмъ я ихъ продалъ и какъ распорядился и вообще ничего объ этомъ не помню. Удивительно, просто!

-- Дѣйствительно, замѣтилъ Томъ серьезно.

Онъ припоминалъ жалобы опекуна на то, что онъ забываетъ рѣшительно все, что происходитъ во время его ежедневныхъ экскурсій въ Абиссинію.

Онъ не вѣрилъ въ эти экскурсіи, но подозрѣвалъ размягченіе мозга у опекуна. Только человѣкъ, у котораго начинается размягченіе мозга, можетъ забыть такую вещь, какъ переводъ тридцати пяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ.

-- Я продалъ ихъ, это несомнѣнно. Но еще не помѣстилъ деньги, продолжалъ м-ръ Бруденель. Онѣ лежатъ на текущемъ счету. Удивительно, Поль, не знаете ли вы чего-нибудь объ этомъ? не можете ли объяснить намъ?

-- Спрашивайте меня, о чемъ угодно только не о дѣлахъ, отвѣчалъ Поль. Я столько же понимаю въ акціяхъ, сколько въ зубчатыхъ колесахъ и пружинахъ Тома.

-- Вотъ банковая книга съ запиской отъ директора, которую я нашелъ въ ящикѣ моего. стола.

Поль взялъ ту и другую. На лѣвой страницѣ банковой книги стояла запись:

"Отъ продажи акцій 35.456 ф. ст. 13 ш. 6 п."

Письмо директора, помѣченное тѣмъ же числомъ, было коротко.

"Любезный сэръ,-- согласно вашимъ инструкціямъ я продалъ ваши акціи Бруденель и К". Цѣна имъ была 357 1/2. Я помѣстилъ всю реализированную такимъ образомъ сумму, т. е. 35.456 ф. ст. 13 ш. 6 п. на вашъ текущій счетъ, въ ожиданіи дальнѣйшихъ инструкцій".

Вотъ и все.

-- Вы видите, сказалъ Поль, что онъ пишетъ: "согласно вашимъ инструкціямъ". Конечно, онъ не могъ продать ихъ безъ вашихъ инструкцій. По крайней мѣрѣ я такъ думаю.

-- И вы не помните, какъ давали эти инструкціи? спросилъ Томъ. Начать съ того, что должны же были быть у васъ мотивы, чтобы продать акціи.

-- Конечно, Томъ, должны были быть мотивы. Я думаю, что у меня были мотивы. Если кто-нибудь мнѣ о нихъ напомнитъ, то я, можетъ быть, вспомню.

-- Кто-нибудь, должно быть, предостерегъ васъ... сказалъ вамъ что-нибудь... возбудилъ ваши подозрѣнія. Вы, вѣроятно, колебались, не сразу рѣшились, можетъ быть, съ кѣмъ-нибудь посовѣтовались...

-- Только не со мной, сказалъ Поль, на котораго глядѣлъ Томъ.

-- И не со мной, объявила лэди Августа, по той же причинѣ.

-- Вы, должно быть, много дней провели въ тревогѣ и нерѣшительности. Рѣшеніе продать акціи должно было стоить вамъ большихъ усилій. И, однако, вы забыли... совсѣмъ забыли.

-- Безъ сомнѣнія, "друзья" Поля помогли, сказала Цецилія.-- Онъ просилъ ихъ помочь сегодня утромъ. Они сказали ему, что надо послать за банковой книгой.

-- Къ несчастію для твоей, теоріи, Цецилія, объявилъ Томъ,-- переводъ акцій произошелъ три недѣли тому назадъ. Даже "друзья" Поля, полагаю, не могутъ отодвинуть время на три недѣли. Упразднять пространство -- одно дѣло, а возвращать прошлое и измѣнять его -- другое.

-- Быть можетъ, сказалъ м-ръ Бруденель,-- мои ежедневныя посѣщенія Абиссиніи, до такой степени поглотили мое вниманіе, что я забылъ все остальное.

-- Быть можетъ, отвѣчалъ Томъ.-- Еслибы я ѣздилъ каждый день въ Абиссинію и обратно, то считалъ бы, что такое путешествіе можетъ объяснить все на свѣтѣ.

-- Это удивительно, въ сотый разъ повторилъ м-ръ Бруденель.

-- Я могу предположить одно, скромно замѣтилъ Поль,-- а именно: 23 числа текущаго мѣсяца кончается срокъ опекунства м-ра Бруденеля. Онъ могъ пожелать передать весь капиталъ своимъ питомцамъ, чтобы они помѣстили его такъ, какъ признаютъ за лучшее, а потому и продалъ акціи, хотя не имѣлъ ни малѣйшаго сомнѣнія на счетъ солидности компаніи.

-- Такъ... такъ! закричалъ м-ръ Бруденель, съ радостью хватаясь за это предположеніе.-- Теперь припоминаю. Вотъ причина, почему я продалъ акціи. Таково было мое намѣреніе. Вѣрно. Теперь я все припоминаю. И теперь все понятно. Теперь ты видишь, Томъ, почему я продалъ. Благодарю васъ, Поль. Вы всегда приходите къ намъ на помощь.

-- Но, сказалъ Томъ, заглянувъ на другую страницу банковой книги.-- Тутъ есть еще что-то. Какъ вы объясните, что черезъ недѣлю вы уплатили всю сумму другимъ лицамъ?

-- Уплатилъ другимъ лицамъ? Какимъ лицамъ?

-- Тремя чэками.

Томъ прочиталъ запись:

"Исааку-Ибнъ-Менелеку -- 20.0.00 ф., Рейбену Цейглеру -- 10.000 ф., Оурабжи Камситжи -- 5.000 ф."

-- Что такое?

Это было еще неожиданнѣе первой записи.

-- Взгляните сами. Вы помните про эти чэки?

М-ръ Бруденель прочиталъ запись.

Да: весь капиталъ, спасенный изъ когтей раззорившейся компаніи, розданъ по этимъ чэкамъ.

Онъ безпомощно глядѣлъ передъ собой.

-- Что же это значитъ? спросилъ онъ. Я ничего ровно не помню.

Всѣ, точно сговорившись, обратились къ Полю. Даже Томъ и Сивилла обратились къ нему за объясненіями.

-- Позвольте, сказалъ Томъ, первый изъ этихъ джентльменовъ, м-ръ Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ, знаменитый абиссинскій мудрецъ, получившій чэкъ въ 20.000 ф., кажется, личный другъ вашъ, Поль. Самое меньшее, что вы можете сдѣлать, это попросить его объяснить, какимъ образомъ и зачѣмъ онъ получилъ эти деньги.

-- Разумѣется, я спрошу его объ этомъ. Они всѣ трое мои друзья. Я спрошу ихъ всѣхъ.

-- Вы укажите мудрецу современную точку зрѣнія, продолжалъ Томъ. Дайте ему понять, что деньги въ наше время уплачиваются людямъ только за услуги или за обѣщанія таковыхъ: объясните ему, что значитъ взять деньги обманнымъ образомъ; онъ, можетъ быть, искусенъ только въ древнемъ законѣ или чернокнижіи. Такъ вы объясните ему, какія неудобныя вещи бываютъ съ людьми, которые выманиваютъ у другихъ людей ихъ деньги.

-- Я спрошу у нихъ у всѣхъ, зачѣмъ они взяли деньги. Но, быть можетъ, они не захотятъ мнѣ отвѣтить.

-- Ну, разумѣется, сказала Сивилла.

-- Быть можетъ, мы ихъ заставимъ отвѣтить. Поймите, Поль, это деньги Сивиллы, Цециліи и мои. Я не потерплю никакихъ плутней съ этими деньгами.

-- Мои "друзья" никогда не плутуютъ. Если они не захотятъ отвѣчать мнѣ, я не могу ихъ заставить. И, говорю откровенно, что они не захотятъ мнѣ отвѣтить.

-- Я буду считать васъ отвѣтственнымъ за пропажу этихъ денегъ, сказалъ Томъ.

-- Какъ вамъ угодно. Но позвольте вамъ однако объяснить, что вамъ трудно будетъ доказать, что я имѣю какое-либо отношеніе къ этимъ чэкамъ. Одинъ былъ представленъ моимъ пріятелемъ, который находится въ Абиссиніи, другой -- живетъ въ Филадельфіи; третій -- въ Бомбеѣ. Вотъ все, что я могу вамъ пока сказать. Зачѣмъ чэки выданы м-ромъ Бруденелемъ, съ какой стати, ради какихъ соображеній -- этого я не знаю. Спросите м-ра Бруденеля.

Очень хорошо. И на видъ весьма разумно. М-ръ Бруденель не могъ указать, чтобы Поль имѣлъ какое нибудь отношеніе къ чэкамъ; онъ ничего ровно о нихъ не помнилъ.

-- Дайте посмотрѣть самые чэки, сказалъ Томъ.

Они лежали въ боковомъ отдѣленіи банковой книжки. Всѣ были написаны собственноручно м-ромъ Бруденелемъ... твердымъ, яснымъ, четкимъ почеркомъ... поддѣлать который было крайне трудно. Нельзя было сомнѣваться, что они наппеаны и подписаны имъ самимъ. Уплата производилась по востребованію, и чэки были перечеркнуты. Они были, значитъ, дисконтированы. И были, значитъ, внесены въ какой-нибудь банкъ. Томъ положилъ чэки обратно въ отдѣленіе и затѣмъ всю книгу положилъ себѣ въ карманъ, ничего не говоря.

-- Неужели я игрушка духовъ! сказалъ м-ръ Бруденель, падая въ кресло? И неужели они этимъ мстятъ мнѣ зато, что я имъ измѣнилъ?

-- О! произнесла Цецилія, всплеснувъ руками. Къ чему весь этомъ шумъ! Зачѣмъ мы все сомнѣваемся? Чего мы боимся! Поль сказалъ намъ, чтобы мы послали за банковой книжкой. Будемъ вѣрить, и все будетъ хорошо!

Но Томъ положилъ руку на самый большой изъ своихъ кармановъ, гдѣ лежала банковая книжка и чэки. И похлопалъ по карману, какъ бы желая сказать, что вѣра вѣрой, а разслѣдованіе этого дѣла тоже не лишнее.

X.

Наступило утро слѣдующаго дня.

Утромъ, послѣ бури,-- какъ всякому извѣстно, кто бывалъ на морѣ,-- солнце всегда особенно ярко свѣтитъ, небо чисто, воздухъ тепелъ и душистъ, хотя волны ходятъ, и море все еще не совсѣмъ покойно.

Акціи были проданы. Это главное дѣло. Это можно было сравнить съ пересадкой въ лодку съ разбитаго бурей корабля. Но всѣ деньги таинственнымъ образомъ перешли въ руки трехъ незнакомыхъ людей, и одинъ изъ нихъ былъ инструкторомъ м-ра Бруденеля, а всѣ трое, по заявленію Поля, его личные пріятели. Дѣйствительно, похоже было на опасное плаваніе въ маленькой лодкѣ. Никто не зналъ, чего ждать, имѣя дѣло съ такими неизвѣстными факторами.

Послѣ завтрака Сивилла послѣдовала за Томомъ въ еге мастерскую.

-- Сюда никто не придетъ, Додо, сказалъ онъ, и мы можемъ поговорить безъ помѣхи. Моя милая Додо, что мы будемъ дѣлать, если деньги пропадутъ?

-- Ты долженъ будешь прославиться, Томъ, а я буду ждать... о! но, можетъ быть, тебѣ надоѣстъ ждать?..

-- Моя милая Додо, если ты будешь такъ мила, то мнѣ сейчасъ надоѣстъ ждать......

Эти точки показываютъ, что то, что затѣмъ наступило, авторъ считаетъ пустымъ и недостойнымъ его вниманія. То были символы, къ которымъ прибѣгаютъ глупые влюбленные, когда имъ не хватаетъ словъ, чтобы доказать силу и глубину своей страсти, вѣрности и постоянства.

Какъ и всѣ символы вообще, они ровно ничего не доказываютъ.

-- А теперь, Томъ, поговоримъ разсудительно. Ты сказалъ, что тебѣ есть мнѣ передать "пропасть вещей".

-- Пропасть, Додо? Ни одна изъ нихъ не такъ важна, какъ та, что я только-что тебѣ сообщилъ; что я лю...

-- Нѣтъ, Томъ, будетъ. Поговоримъ о дѣлѣ.

-- Ну, хорошо. Будь по-твоему. Мы убѣждены, не правда ли, что во всемъ этомъ дѣлѣ орудуетъ эта бестія -- я бы желалъ, чтобы онъ не былъ такой привлекательный человѣкъ -- Поль?

-- Безусловно убѣждены.

-- Съ какою-то, намъ неизвѣстной цѣлью, онъ устроилъ вею эту махинацію... но какъ -- этого мы пока не знаемъ.

-- Мы согласны въ этомъ, Томъ. Но я, кромѣ того, вполнѣ убѣждена, что онъ намѣревается завладѣть этими деньгами.

-- Тутъ мы расходимся. Я убѣжденъ, что его голова задумала, а рука выполнила весь этотъ планъ. Но я вовсе не такъ увѣренъ, что онъ. собирается захватить всѣ деньги. Это была бы штука слишкомъ отчаянная даже для человѣка, который переноситъ людей въ Абиссинію и обратно въ теченіе одного утра.

-- Но тогда зачѣмъ же онъ это сдѣлалъ?

-- Не знаю хорошенько. Я наблюдалъ за Полемъ съ той минуты, какъ онъ сюда пріѣхалъ, и разговаривалъ съ нимъ здѣсь почти каждый вечеръ, Додо. Онъ мнѣ нравится, и я ему вѣрю. То есть, я вѣрю, что онъ пріѣхалъ сюда не за деньгами.

-- Мой дорогой Томъ, они всѣ пріѣзжаютъ сюда за деньгами.

-- Онъ знаетъ, что я наблюдаю за нимъ и стараюсь узнать, что онъ дѣлаетъ. Мы всегда говоримъ объ этомъ, какъ о дѣлѣ рѣшенномъ.

-- Кто онъ, этотъ Поль, и почему онъ будетъ отличаться отъ Эмануэля Чика и остальныхъ изъ нихъ?

-- Онъ американецъ. Въ этомъ я нисколько не сомнѣваюсь. Одинъ этотъ фактъ, конечно, не ставитъ его выше старика Чика. Нисколько. Но знаешь ли ты, что нѣкоторые американцы жаждутъ извѣстности пуще всего остальнаго? Здѣсь ихъ множество, которые бы Богъ знаетъ что дали, чтобы прославиться, но у Поля это почти пунктъ помѣшательства. Онъ нѣсколько разъ выдавалъ мнѣ себя съ этой стороны. Онъ не можетъ перенести мысли, что онъ такой же простой смертный, какъ и всѣ остальные, долженъ жить въ темной долѣ и бытъ позабытымъ по смерти. Онъ хочетъ славы.

-- О! какого рода славы! Славы обманщика, претендующаго на сверхъестественную силу.

-- Быть можетъ, природа не дала ему тѣхъ качествъ, которыми человѣкъ можетъ прославиться обычнымъ путемъ. Но за то она съ избыткомъ надѣлила его нервной чуткостью, и онъ сразу видитъ то, что другіе, обыкновенные люди, только смутно ощущаютъ.

-- Ну?

-- Ну вотъ я недавно читалъ объ этомъ предметѣ... надъ которымъ сначала только смѣялся. Существуетъ сила, называемая магнетизмомъ, о которой, написано такъ много вздору. Но это дѣйствительно существующая сила, хотя она такъ мало поддается контролю, что ученые отказываются въ нее вѣрить. Поль одаренъ этой силой и развилъ ее въ себѣ. Ты сама видѣла, Сивилла, какъ онъ подѣйствовалъ на Цецилію и Гетти.

-- Да. Онъ магнетизировалъ ихъ.

-- Онъ заставилъ ихъ думать такъ, какъ ему угодно, и видѣть то, что ему хочется. У него необыкновенная сила магнетизма, но это встрѣчалось и раньше.

-- Ну что же изъ этого, Томъ? все это не мѣшаетъ ему принадлежать къ шайкѣ обманщиковъ. Что ты скажешь объ этомъ Менелекѣ и абиссинскомъ мудрецѣ?

-- Это ихъ обыкновенный профессіональный отводъ глазъ. Слыхала ли ты когда-нибудь, какъ фокусникъ говоритъ въ то время, какъ показываетъ фокусы? Чѣмъ быстрѣе онъ болтаетъ, тѣмъ сильнѣе отвлекаетъ твое вниманіе и тѣмъ удивительнѣе дѣлаетъ вещи.

-- А газеты изъ Индіи?

-- Тоже отводъ глазъ. Главная вещь при этомъ, я увѣренъ, магнетическое вліяніе.

-- О!

-- Ты видишь, что можно создать себѣ громкую извѣстность, если дѣлать чудеса. Поль стремится пріобрѣсти славу, какъ человѣкъ, одаренный сверхъестественной силой. Отсюда его чудеса. Слѣпая дѣвушка видитъ брата; фотографическій портретъ брата падаетъ съ потолка; газеты прилетаютъ прямо изъ Индіи...

-- И затѣмъ деньги улетаютъ неизвѣстно куда...

-- Ты упорно считаешь этого человѣка безчестнымъ, Сивилла. Дай мнѣ договорить. Поль запирается каждое утро съ твоимъ отцомъ. Онъ проводитъ ежедневно цѣлый часъ съ лэди Августой. Очень часто, я убѣжденъ въ этомъ, онъ просиживаетъ по часу въ комнатахъ Цециліи. Онъ пріобрѣлъ почти безусловное вліяніе надъ твоимъ отцомъ, а лэди Августа и обѣ дѣвушки слѣпо въ него вѣрятъ.

-- Да, это такъ.

-- Мы ежедневно слышимъ про поѣздки въ Абиссинію. Но замѣть! отецъ твой постоянно забываетъ, что онъ говорилъ тамъ и дѣлалъ. Цецилія видитъ брата такъ часто, какъ только желаетъ, съ помощію Поля. Гетти повинуется малѣйшему движенію его руки. Это опасное положеніе дѣлъ, Сивилла. Въ рукахъ безсовѣстнаго человѣка оно было бы крайне опаснымъ. У этого человѣка въ рукахъ такія средства, которыя не слѣдовало бы дозволять никакому человѣку.

-- Да, и какъ онъ воспользовался ими?

-- Онъ взялъ всѣ наши деньги, Сивилла. О! въ этомъ я убѣжденъ. И, однако, я не вѣрю, чтобы онъ ихъ укралъ.

-- А я вѣрю, Томъ.

-- Ну вотъ, я сдѣлалъ одно открытіе, которое можетъ намъ быть полезно. Я открылъ, что онъ зналъ мѣсяцъ тому назадъ, что Бруденель и К° не надежны.

-- О! и онъ увѣряетъ, что ничего не смыслитъ въ дѣлахъ.

-- Мы должны быть снисходительны, моя душа. Когда человѣкъ изберетъ себѣ такой путь, то долженъ быть готовъ ко всякимъ сюрпризамъ. Но слушай дальше. Четыре недѣли тому назадъ, къ Лавиніи Медлокъ приходилъ за совѣтомъ старикъ джентльменъ, всѣ деньги котораго помѣщены были въ акціяхъ компаніи. Онъ получилъ частное и секретное извѣщеніе о томъ, что компанія не надежна. Лавинія ничего не могла ему сказать путнаго и посовѣтовала обратиться къ Полю, а тотъ сказалъ ему, чтобы онъ немедленно продалъ всѣ акціи.

-- Но какъ могъ онъ узнать о частныхъ дѣлахъ фирмы?

-- Милое дитя, я говорилъ тебѣ, что Поль одаренъ необыкновенной силой. Я полагаю, что онъ быстрѣе другихъ почуялъ, въ чемъ дѣло. Еслибы я обратилъ все свое вниманіе на этотъ предметъ, шесть мѣсяцевъ тому назадъ, то могъ бы тоже убѣдить твоего отца продать акціи. Ну хорошо. Слушай дальше. Чэки подписаны, какъ ты видѣла сама, твоимъ отцемъ. Кромѣ того всѣ три лица, которые получили деньги по чэкамъ, положили ихъ въ различные банки и всѣ трое при этомъ сослались на рекомендацію твоего отца. Каждый разъ оказывалось, что онъ написалъ письмо, въ которомъ ручался за респектабельность предъявителя чэка. Поэтому ни одинъ банкъ не колебался открыть текущій счетъ на такую значительную сумму и при такой вѣской рекомендаціи.

-- Все это удивительно, Томъ, но не доказываетъ честности этого человѣка.

-- Конечно, нѣтъ, сознаюсь. Но вѣдь до сихъ поръ ни одного пенса не было вынуто ни изъ одного банка. Я это узналъ и считаю это весьма знаменательнымъ. Хорошо. Я сдѣлалъ еще открытіе. Первый чэкъ былъ принесенъ старымъ старикомъ, хромымъ, который съ трудомъ двигался... самимъ Полемъ, безъ сомнѣнія. Второй принесъ среднихъ лѣтъ человѣкъ съ громадной каштановой бородой и въ очкахъ... опять-таки Поль. Третій принесъ человѣкъ въ восточномъ костюмѣ, смуглый, съ густой черной бородой и черными глазами. Я велѣлъ раскрасить фотографическій портретъ Поля, надѣть на него чалму и придѣлать черную бороду... вотъ онъ... настоящій портретъ Сурабжи Камситжи... но только, къ несчастію, въ банкѣ не запомнили его лица. И вотъ поэтому самый ловкій сыщикъ не можетъ примѣнить личность Поля къ предъявителямъ чэковъ. Остается намъ узнать, какимъ способомъ онъ вліяетъ на твоего отца и, я надѣюсь, вскорѣ буду знать достаточно объ этомъ.

-- А пока, онъ можетъ заставить отца продать помѣстье, домъ и все, что онъ имѣетъ.

-- Можетъ. Въ такихъ случаяхъ все возможно.

-- И ты нисколько не боишься?

-- Нѣтъ. Я не боюсь. Поль только подготовляетъ новое чудо. Онъ придумываетъ эффекты, и чудо будетъ истинно прекрасное, но только на этотъ разъ мы узнаемъ, можетъ быть, какъ оно было сдѣлано. И, можетъ быть, Додо,-- онъ взялъ ее за руку -- можетъ быть, это откроетъ глаза твоему отцу, и весталкѣ позволятъ оставить храмъ съ поверженнымъ кумиромъ

XI.

Разъ утромъ -- черезъ день или два послѣ объявленнаго банкротства Бруденель и К° Гетти сидѣла одна въ комнатѣ и читала романъ. Въ немъ описывалось все счастіе, какое даетъ любовь дѣвушкамъ, которымъ удалось найти поклонника молодаго, богатаго, красиваго, аристократическаго происхожденія и умнаго. Герой этого романа былъ, кажется, гвардейскій офицеръ, конечно, благородной фамиліи, натурально очень богатый, съ поэтической душой, ему было двадцать два года, а героинѣ восемнадцать -- это слишкомъ юный возрастъ для истинной и прочной любви -- но только ни романисты, ни поэты не замѣчаютъ этого, ни тѣ дѣвочки и мальчики, которые ихъ читаютъ. Словомъ, исторія была самая чудесная и съ самымъ счастливымъ концомъ, но только Гетти почему-то не интересовалась ею. Мысли ея блуждали.

Вдругъ дверь отворилась, и появился Поль, хотя шаговъ его не было передъ тѣмъ слышно. Въ этомъ не было ничего необычайнаго. Но Гетти почему-то покраснѣла, какъ роза.

Онъ вошелъ тихо, но не крадучись, и затворилъ за собою дверь. Онъ подошелъ къ окну и взглянулъ въ него. Было шесть часовъ пополудни апрѣльскаго дня. Сѣрое небо раскидывалось надъ садомъ, и восточный вѣтеръ раскачивалъ вѣтки деревъ; весна еще не проявлялась ни въ древесныхъ вѣткахъ, ни въ цвѣточныхъ клумбахъ. Поль вздрогнулъ отъ холода и задернулъ занавѣсы. Послѣ того сѣлъ на стулъ Цециліи у огня и взглянулъ на Гетти. Она отложила книгу и ждала.

-- Гдѣ Цецилія? спросилъ онъ.

-- Она прилегла. У нея голова болитъ.

-- Приведите ее сюда, и я вылѣчу ее отъ головной боли.

У этого молодаго человѣка была удивительная способность излѣчивать зубную боль, головную боль, невральгію и всѣ или почти всѣ боли, терзающія людей. Онъ лѣчилъ слугъ и ихъ знакомыхъ. Лѣкарство заключалось въ томъ, что онъ прикладывалъ руку къ больному мѣсту, и боль тотчасъ исчезала. Быть можетъ, она скоро опять возвращалась, и паціенту въ концѣ концовъ приходилось таки идти къ дантисту и выдернуть зубъ... но пріятно было получить облегченіе и на малое время.

Гетти встала, чтобы идти.

-- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ Поль. Пусть полежитъ. Это ей принесетъ пользу. А мы пока поговоримъ, Гетти.

Она сѣла, послушная его волѣ, и ждала.

Онъ всталъ и подошелъ къ ней.

-- Взгляните, мнѣ въ глаза.

-- О! Поль! нѣтъ... не надо.

-- Дитя! вѣдь это вамъ не повредитъ.

-- У меня голова кружится, и я теряю сознаніе. А когда я потеряю сознаніе, вы заставите меня сказать вамъ все, что вамъ угодно. Вы поступите со мной, какъ съ буфетчикомъ, когда вы заставили его признаться въ томъ, что онъ пьетъ вино. Пощадите меня, Поль.

Онъ засмѣялся и сѣлъ.

-- Ну будемъ разговаривать. Счастливѣе ли вы теперь, Гетти?

-- Да, счастливѣе.

-- Потому счастливѣе, что я здѣсь?

-- Вы это знаете, Поль. Мы всѣ стали счастливѣе въ этомъ домѣ послѣ вашего пріѣзда. Даже Сивилла говоритъ, что вы оживили домъ.

-- Я очень этому радъ, Гетти. Не малая заслуга сдѣлать васъ счастливѣе, Гетти.

-- И кромѣ того вы сдѣлали и Цецилію счастливѣе. Да и весь нашъ домъ. Прежде онъ былъ похожъ на могильный склепъ.

-- Гетти, перемѣнилъ Поль разговоръ, вы молоды, вы не всегда останетесь при Цециліи. Какъ вы распорядитесь своей жизнью?

-- Не знаю. Я не могу распоряжаться собой, какъ мнѣ вздумается. У меня нѣтъ для этого средствъ.

-- Думаете ли вы о будущемъ? думаете ли вы о томъ, что говоритъ вамъ оно?

-- Иногда. Но я не смѣю очень задумываться надъ будущимъ.

-- Загляните въ свое будущее теперь, Гетти, скорѣе, повелительно прибавилъ онъ, я вамъ приказываю. Загляните въ будущее и передайте мнѣ правдиво, что вы увидите. Помните, что это не настоящее будущее, а только то, котораго вы наименѣе желаете и наиболѣе боитесь.

Дѣвушка закрыла глаза. Но содрогнулась и снова открыла ихъ.

-- Я не могу, Поль.

-- Говорите, настаивалъ онъ, вы должны сказать.

Она больше не сопротивлялась.

-- Я вижу долгую жизнь, проходящую съ бѣдности. Я всегда буду чьей-нибудь компаньонкой. Но никто не будетъ со мной такъ добръ, какъ Цецилія. Я буду старѣться и становиться все бѣднѣй и всегда буду одинокою. Какая ужасная жизнь, Поль! закричала она. Я всю ее вижу, какъ на ладони. Не хочу больше глядѣть.

-- Но есть и другая картина, сказалъ Поль. Загляните еще, Гетти, и скажите, что вы видите.

-- О! я вижу дѣвушку; это я сама; и около нея стоитъ мужчина и ведетъ ее за руку; и о! она очень счастлива.

-- Видите ли вы лицо мужчины.

-- Нѣтъ, не вижу. Но я знаю форму его головы. Это... о!

Она закрыла лицо руками и ничего больше не сказала.

-- Поиграйте мнѣ на фортепіано, Гетти, сказалъ Поль, вставая съ мѣста. Скорѣй, скорѣй.

Она повиновалась; лицо ея разрумянилось, а глаза были опущены.

Она начала играть тѣ вещи, какія играла для Цециліи, когда слѣпая дѣвушка хотѣла помечтать подъ музыку.

Поль безпокойно ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Такъ въ далекой Америкѣ одинъ юноша, по имени Цефонъ, расхаживалъ взадъ и впередъ, когда одна дѣвушка, которую звали Висая, играла ему.

-- Гетти! закричалъ онъ.

Она остановилась и обернулась къ нему.

-- Ваша музыка меня не успокоиваетъ. Она меня съ ума сводить. О! встаньте и возьмите мои руки, Гетти, Гетти! Поглядите мнѣ опять въ глаза. Что они покоряютъ васъ? повелѣваютъ вамъ? Что у васъ кружится голова? Боитесь ли вы меня по-прежнему?

-- О! нѣтъ, нѣтъ!

-- Потому что они покорены вашими глазами, Гетти. Потому что они завоеваны.

Онъ тихонько притянулъ ее къ себѣ, обнялъ и горячо поцѣловалъ

Затѣмъ, не говоря ни слова, оттолкнулъ ее отъ себя, выбѣжалъ изъ комнаты и захлопнулъ за собою дверь.

XII.

-- Да, говорилъ клеркъ въ конторѣ секретаря. Человѣкъ этотъ здѣсь. Онъ прибылъ вмѣстѣ съ "Ореноко" изъ Квебека и полоумный, совсѣмъ полоумный! Онъ уже собиралъ три молитвенныхъ митинга и теперь собралъ четвертый. Я удивляюсь, какъ они это выдерживаютъ. Войдите, если желаете.

Дѣло было въ убѣжищѣ матросовъ, въ Докъ-Стритѣ.

Поль прошелъ черезъ узкій корридоръ и очутился въ большой, низкой комнатѣ, съ массивными четырехугольными дубовыми столбами, подпиравшими потолокъ, столами такого же солиднаго, массивнаго типа и лавками, стоявшими вокругъ. То была общая пріемная убѣжища матросовъ, гдѣ они завтракали, обѣдали и бесѣдовали другъ съ другомъ.

Еслибы вы обошли эту пріемную, то она напомнила бы вамъ и корабль, и монастырь, и тѣхъ пустынниковъ, которые жили съ пещерахъ, гнѣздившихся по утесамъ и вдоль пропастей, на краю которыхъ кружится голова и захватываетъ духъ.

Въ пріемной комнатѣ въ это утро было мало народу. Веселый негръ, черный какъ уголь, слонялся изъ угла въ уголъ, а на одной изъ скамеекъ, съ трубкою въ зубахъ, возсѣдали двое или трое норвежцевъ съ добродушными лицами, съ родными газетами въ рукахъ; дюжина молодцовъ стояла, прислонясь къ столбамъ, скрестивъ руки; они съ наслажденіемъ, знакомымъ только матросамъ и рыбакамъ, пользовались праздностью. Одинъ или двое писали; одинъ или двое курили трубки; пахло дегтемъ и морскимъ канатомъ.

Посреди комнаты, окруженный небольшой группой матросовъ большею частію очень молодыхъ, сидѣлъ въ креслѣ молодой человѣкъ, говорилъ и спорилъ. Въ сущности онъ проповѣдывалъ, но казалось, что онъ просто серьезно разговариваетъ съ собравшимися вокругъ него слушателями. Время отъ времени, онъ вскакивалъ на ноги и взывалъ къ нимъ страстнымъ тономъ, напоминавшимъ несомнѣнно тонъ проповѣдника. И онъ пускалъ въ ходъ жесты, которые въ послѣднее время въ большомъ ходу у ораторовъ этого пламеннаго типа.

Поль подошелъ ближе, сѣлъ и слушалъ.

Ораторъ былъ одѣтъ, какъ простой матросъ; его лицо загорѣло и огрубѣло отъ непогоды, но черты были правильныя; руки въ дегтѣ, но маленькія; онъ былъ высокъ и строенъ; черные волосы коротко острижены, онъ говорилъ, какъ джентльменъ и по виду казался гораздо интеллигентнѣе простаго матроса. Глаза у него были замѣчательны своимъ нѣсколько дикимъ блескомъ; они горѣли, какъ у маніака или помѣшаннаго.

По его рѣчамъ сейчасъ же можно было заключить, что онъ фанатикъ и узкій сектантъ. Но онъ былъ краснорѣчивъ и напомнилъ Полю проповѣдниковъ методистовъ и иныхъ, которыхъ онъ слышалъ въ дѣтствѣ. Онъ приглашалъ слушателей къ немедленному покаянію и исправленію: они не должны пить ни водки, ни пива, ни рома; не должны плясать и курить трубки, избѣгать веселыхъ вечеринокъ съ грогомъ и пѣснями, съ Полли и Рози. Бѣдныя Полли и Рози! куда же онѣ теперь дѣнутся!

Ораторъ наконецъ умолкъ, набросавъ такую картину ада и мученія грѣшниковъ, что одинъ изъ слушателей, молодой мальчикъ, заплакалъ, а другой весь затрясся отъ ужаса.

Послѣ того онъ спѣлъ гимнъ -- голосъ у него былъ сильный и музыкальный,-- а затѣмъ сталъ обходить присутствующихъ, поочередно обращаясь къ каждому, кто только готовъ былъ его выслушать. Но многіе равнодушно отошли прочь отъ кружка, какъ это впрочемъ всегда бываетъ и къ чему каждый проповѣдникъ привыкъ.

Онъ сталъ на колѣни около плакавшаго мальчика и началъ за него молиться. Онъ стоялъ на колѣняхъ посреди комнаты и молился вслухъ. Затѣмъ поднялся съ колѣнъ и тревожно оглядѣлся, точно боялся, что далеко не исполнилъ всѣхъ своихъ обязанностей.

Въ эту минуту къ нему подошелъ Поль.

-- У меня есть къ вамъ порученіе, сказалъ онъ. Вы окончили ваши проповѣди и молитвы?

-- Кто вы такой? отвѣтилъ матросъ. Если вы пришли, что называется по дѣлу, то не передавайте мнѣ вашего порученія. Не говорите со мною о деньгахъ -- дѣлайте съ ними, что хотите.

-- Вы меня не знаете. А потому безполезно называть вамъ мое имя. Я пришелъ отъ вашей сестры, а не отъ вашего стряпчаго.

-- У меня нѣтъ сестры.

-- Не говорите пустяковъ. У васъ есть сестра слѣпая и безпомощная. Она хочетъ видѣть своего брата.

-- У меня нѣтъ ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры, ни жены. Я принадлежу одному Христу. Я пашу поле Господне и не могу отрываться отъ этого дѣла.

-- Повидайтесь съ сестрой. Вы это должны сдѣлать. Я знаю васъ, сэръ Персиваль, хотя вы меня и не знаете.

-- Я больше не сэръ Персиваль. Титулъ и почести -- все это одни призраки. Я Джонъ Перси, матросъ. Я призванъ проповѣдывать евангеліе матросамъ.

-- И прекрасно. Я не прошу васъ бросить ваше призваніе. Я только что слышалъ вашу проповѣдь, у васъ есть сила и краснорѣчіе. И вы вѣрите въ то, что говорите. Я увѣренъ, что ваши усилія увѣнчаются успѣхомъ. Нѣкоторые изъ вашихъ аргументовъ новы, ваши доказательства убѣдительны.

-- Я не нуждаюсь въ похвалѣ людей и не обращаю вниманія на ихъ хулу, грубо отвѣтилъ матросъ.

-- Очень умно дѣлаете. Но я пришелъ, повторяю, не за тѣмъ, чтобы убѣждать васъ оставить ваше дѣло, хотя бы на одинъ день. Я даже не прошу васъ переодѣться. Я прошу васъ только навѣстить вашу сестру -- это ее, конечно, сильно разстроитъ, но она этого желаетъ.

-- Я не могу оставить своихъ братій. Мнѣ приказано проповѣдывать имъ денно и нощно. Я долженъ непрерывно служить Господу, у меня нѣтъ сестры, нѣтъ родныхъ! прибавилъ онъ, нетерпѣливо тряся головой.

-- Господь не велитъ же вамъ забывать сестру. Тѣмъ болѣе, что она не такова, какъ другія дѣвушки. Она слѣпая и безпомощная. Повидайте ее хоть разокъ, хотя на минутку.

-- Что моя сестра обратилась? Что она покаялась во грѣхахъ?

-- Не знаю. Никогда ее объ этомъ не спрашивалъ.

-- А сами вы... вы обратились?

-- Нѣтъ.

-- Что вы дѣлаете съ ней?

-- Я гощу у лэди Августы.

-- Ахъ! сказалъ матросъ, пристально на него глядя. Припоминаю теперь. Это домъ, населенный духами. Въ немъ занимаются запрещенными вещами -- гадаютъ посредствомъ столовъ и стульевъ. Вы одинъ изъ тѣхъ, которые ихъ обманываютъ?

-- Я не медіумъ, если вы это хотите сказать.

-- Никакія сообщенія между живыми и мертвыми не дозволены. Тщетно и нечестиво искать установить между ними связь. Что моя сестра спасена?

-- Не знаю.

-- Я повидаюсь съ ней, объявилъ сэръ Персиваль. Я могу оставить свое дѣло, если только это дѣлается съ цѣлью перенести его въ другое мѣсто. Не думайте, что душа сестры мнѣ менѣе дорога, нежели души всѣхъ этихъ бѣдняковъ. Мы всѣ равны въ глазахъ Того, Кто насъ сотворилъ. Да, я повидаюсь съ ней и если мнѣ удастся, то попытаюсь обратить ее. Мы довольно разговаривали. Скажите ей, что я желаю ее видѣть.

-- Когда вы увидитесь съ нею?

-- Не знаю. Когда мнѣ будетъ внушено свыше, отвѣтилъ онъ съ проблескомъ фанатизма въ глазахъ. Я не могу ничего обѣщать.

-- Вы можете придти, когда ея не будетъ дома. Было бы жаль тратить ваше время даромъ.

Сэра Персиваля, повидимому, поразило это замѣчаніе.

-- Не хотите ли придти тогда, когда я пришлю васъ извѣстить, что она дома?

-- Хорошо, пришлите. Дайте-ка взглянуть на васъ. Я узнаю васъ, теперь, узнаю.

Глаза его загорѣлись, и онъ отскочилъ отъ Поля, точно отъ змѣи.

-- Я припоминаю, гдѣ я васъ видѣлъ. О! вы изъ тѣхъ, которые ѣздятъ но бѣлу-свѣту обманывать людей. Этотъ домъ привлекаетъ всѣхъ, кто только находится въ общеніи съ злымъ духомъ. Вы посланецъ злаго духа. Домъ долго были, полонъ невидимыхъ духовъ. А теперь одинъ изъ нихъ воплотился въ васъ. И моя сестра въ вашихъ рукахъ? Если такъ, я долженъ поспѣшить я спасти ее отъ васъ. Лгунъ и обманщикъ, прочь!

Вопреки всѣмъ ожиданіямъ, Поль не схватилъ его за горло. Напротивъ, онъ смутился, смѣшался и отвернулся. И вышелъ изъ комнаты безъ всякаго достоинства. На улицѣ онъ почувствовалъ себя пристыженнымъ. Первые уроки въ его спеціальности живо припомнились ему, и, подъ этимъ впечатлѣніемъ, только-что услышанныя слова раздались въ его ушахъ точно свистъ плетки, ударившей его по плечамъ. То были оскорбительныя и унизительныя слова; онъ долженъ былъ бы заставить ихъ взять обратно. Но онъ этого не сдѣлалъ, онъ не могъ. Посланецъ злаго духа! Лгунъ и обманщикъ! Увы! увы: онъ зналъ, что и въ прежніе годы не разъ рисковалъ услышать эти слова.

Онъ пошелъ торопливо впередъ, но обида какъ бы гналась за нимъ по пятамъ. И что хотѣлъ сказать этотъ человѣкъ, говоря, что онъ его помнитъ? Что именно онъ помнилъ. Теперь, когда наступалъ день окончательнаго торжества, онъ не могъ допустить, чтобы прошлое воскресло и мѣшало ему.

Поль чувствовалъ себя не только обиженнымъ и униженнымъ; ему стало кромѣ того страшно.

XIII.

Онъ кликнулъ первый проѣзжавшій кэбъ, чтобы поскорѣе какъ можно уѣхать изъ мѣста, гдѣ возможна была такая отвратительная откровенность рѣчи. Но онъ прибылъ въ Бомонъ-Стритъ все еще съ смущеннымъ лицомъ и взволнованный. Выслушать, какъ обзовутъ лгуномъ и обманщикомъ и проглотить такую обиду, само собой разумѣется,-- это должно было поднять въ душѣ юноши цѣлую бурю горя и стыда.

-- Что случилось, мальчикъ? спросилъ его другъ.

-- Ничего. То-есть, случилось только нѣчто неизбѣжное, должно быть... въ нашей профессіи.

-- Да что же именно?..

-- Я выслушалъ обвиненія, обыкновенно взводимыя на тѣхъ, кто занимается сверхъестественными силами. И ничего не могъ отвѣтить.

-- Не могъ отвѣтить, Поль? не могъ отвѣтить! Послѣ столькихъ лѣтъ!

И старикъ печально взглянулъ на него.

-- Я не приготовился къ отвѣту. О! я знаю, что мнѣ слѣдовало сказать! Но я не зналъ, что отвѣтить врагу, потому что не зналъ, что отвѣтить самому себѣ.

-- Опять за старые предразсудки, Поль? Какъ странно! я думалъ, что они даннымъ давно въ тебѣ умерли.

-- Старые предразсудки никогда не умираютъ. Кажется, что они умерли, но, при малѣйшемъ прикосновеніи, раны оживаютъ вновь. Я слушалъ проповѣдь... и весь былъ въ настоящемъ. Но не знаю, что въ ней: какое слово, какой возгласъ унесли меня назадъ въ прошлое. Я снова увидѣлъ себя въ деревенской церкви слушающимъ старика-проповѣдника. Я снова попалъ въ прежній міръ понятій объ истинѣ и лжи, злѣ и грѣхѣ. Прежде нежели я успѣлъ опомниться, проповѣдникъ накинулся на меня и бросилъ мнѣ слова, которыя точно хлыстомъ стегнули меня по лицу. Я не нашелъ отвѣта и бѣжалъ, какъ человѣкъ, котораго побили. Вотъ.

-- Неужели, Поль? я думалъ, ты сильнѣе закалился. Неужели всѣ эти годы -- цѣлыхъ семь лѣтъ, проведенныхъ у меня въ обученіи -- ничего для тебя не сдѣлали? Вотъ что значитъ быть одареннымъ воображеніемъ такъ же, какъ и магнетической силой. Я думалъ, что у тебя отвѣта всегда наготовѣ. Что касается меня, то я каждую минуту дамъ отвѣтъ и совершенно имъ доволенъ. Да, я сознаюсь, что вся моя жизнь прошла въ эксплоатаціи людскаго легковѣрія. Мое искусство пріобрѣтено въ профессіи, которая больше, чѣмъ всякая другая, нуждается въ легковѣріи. Твои путешествія, твои манеры, твоя развившаяся сила тоже результатъ моихъ успѣховъ. Ты мой профессіональный сынъ. Безъ меня и безъ моихъ успѣховъ тебѣ бы пришлось вернуться въ отцовскую лавку. Поэтому мы оба должны всегда имѣть наготовѣ отвѣтъ, во-первыхъ, для нашихъ враговъ, а во-вторыхъ, для себя самихъ, чтобы имѣть спокойную совѣсть и для того, чтобы быть въ состояніи благодарить Провидѣніе за свой успѣхъ, какъ люди другихъ профессій благодарятъ за свой.

-- Ну? сказалъ Поль, и улыбка, точно солнечный лучъ прорѣзавшій тучи, освѣтила его юное лицо.

-- Поль, продолжалъ старикъ, нѣтъ ни одного человѣка изъ всѣхъ медіумовъ, ясновидящихъ, оракуловъ и пророковъ, который бы не задавалъ этого вопроса самому себѣ: какой отвѣтъ дамъ я своей совѣсти? Нѣтъ ни одного, который бы не искалъ отвѣта въ оправданіе себѣ, потому что мы знаемъ, что про насъ говорятъ. Я не знаю, какой отвѣтъ нашли мои товарищи, но самъ я нашелъ такой, который вполнѣ удовлетворяетъ меня, и этого съ тебя довольно. Я жилъ и разбогатѣлъ на счетъ людскаго легковѣрія. Это я допускаю. Люди думаютъ, что я повелѣваю духами. Въ моей профессіи, профессіи прорицателя и оракула, профессіи очень трудной, требующей рѣдчайшихъ способностей, которыя должны были бы вознаграждаться по высшей цѣнѣ, я примѣнялъ тонкій и быстрый умъ и постоянное упражненіе памяти и соображенія. Я долженъ былъ изучать и запоминать всякаго рода факты, которые вліяютъ на ходъ жизни. Я долженъ былъ изучить различный характеръ жизни, какую ведутъ люди; мало того: я долженъ былъ изучить сердце женщины. Поль, ни одинъ анатомъ не знаетъ такъ тѣла человѣческаго, какъ я знаю душу человѣческую, и я тебѣ сообщилъ мои познанія. Ты мудръ. Поль, но ты молодъ.

-- Да, да.

И Поль взялъ его руку, почти съ женственной лаской.

-- Я всѣмъ вамъ обязанъ.

-- Я посвятилъ себя этому дѣлу. Я отказался отъ всѣхъ радостей жизни. Для меня не было любви потому, что любовь болѣе, чѣмъ все другое, уничтожаетъ ту силу, какой требуетъ наше дѣло. Тотъ, чья мысль занята одной какой-нибудь женщиной, не можетъ сохранить власть надъ всѣми женщинами. Я не зналъ ни пировъ, ни веселыхъ собраній, гдѣ люди позабываютъ свои мысли и подчиняются вліянію толпы. Я не зналъ праздниковъ, потому что у меня не было отдыха. Но у меня была и награда. Я могъ читать мысли тѣхъ людей, которые приходили ко мнѣ, и могъ предсказывать имъ будущее, какъ только они откроютъ мнѣ свое прошлое. Ты знаешь, Поль, ты знаешь, что не было оракула, равнаго мнѣ!

-- Да.

-- Мой умъ до того превосходилъ глупыя головы толпы, что она воображала, что я обязанъ своимъ знаніемъ сверхъестественной силѣ. Я не оспаривалъ такого истолкованія -- я дѣйствительно обладалъ силой....

-- Продолжайте, сказалъ тихо Поль: -- я знаю все это, но все-таки мнѣ утѣшительно васъ слушать.

-- Между нами, мы не отвергаемъ механическихъ пріемовъ. И нашъ отвѣтъ тѣмъ, которые насъ обвиняютъ въ шарлатанскихъ пріемахъ, это -- пусть они разгадаютъ эти пріемы. Многаго въ своей силѣ мы сами понять не можемъ. Понимаетъ ли физикъ сущность природы, законы которой постоянно открываетъ? Нисколько. Онъ открываетъ законъ; онъ открываетъ силу. А дальше что? А то, что мы въ этомъ недалеко ушли. Кто создалъ законъ? Кто направляетъ силу? Онъ этого не знаетъ.

-- Да, сказалъ Поль, это святая правда.

-- И развѣ это не достаточный отвѣтъ на старые предразсудки. Поль?

Поль вздохнулъ.

-- Будемъ думать, что да. Оставимъ это. Я глупъ, что обидѣлся словами фанатика. Поговоримъ о другихъ вещахъ. Времени осталось немного. Черезъ нѣсколько дней произойдетъ grand coup.

-- И ты произведешь свой grand coup, Поль. Онъ не можетъ не удасться.

-- А потомъ что?

-- Да, Поль, что же потомъ?

-- Я смущенъ. Я не вижу такъ ясно своего пути, какъ бы слѣдовало. Я не могу ни на что рѣшиться. Я какъ-то ослабѣлъ за послѣднее время.

-- Съ этого пункта, Поль, путь твой становится очень опаснымъ. Ты предполагаешь сжечь свои корабли. Тебѣ невозможно будетъ отступать. Совершивъ такое удивительное и неслыханное чудо, тебѣ нельзя будетъ сдѣлаться простымъ совѣтчикомъ и оракуломъ. Слава этого дѣянія разнесется далеко. Всѣ будутъ ждать отъ тебя черезъ-чуръ многаго. Газеты уже поговариваютъ про тайну съ индѣйской газетой. Во вчерашнемъ номерѣ "Pall-Mall Gazette", а также "St. James Gazette" есть объ этомъ замѣтки. Онѣ недоброжелательныя, но этого слѣдовало ожидать. Въ одной требуется повторенія; говорится, что если что сдѣлано одинъ разъ, то можетъ быть сдѣлано и вторично; въ другой требуется авторитетнаго и засвидѣтельствованнаго отчета о томъ, что въ дѣйствительности произошло. Лучшей рекламы для тебя не требуется, и еслибы я зналъ такъ близко лондонскихъ журналистовъ, какъ и ньюіоркскихъ, я бы всѣ ихъ газеты испещрилъ параграфами о тебѣ. Наступаетъ время, когда ты можешь, если хочешь, воспользоваться этими чудесами, и когда прессу надо серьезно расшевелить. Поль, чѣмъ болѣе я объ этомъ думаю, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что пресса существуетъ безусловно для содѣйствія намъ. Сначала намъ отводятъ не болѣе, какъ краткій параграфъ въ незамѣтномъ уголку газеты;-- многіе дальше этого угла и не идутъ. Но если ты ловкій человѣкъ, то сумѣешь пробраться впередъ; вторымъ этапомъ бываютъ отчеты объ его публичныхъ представленіяхъ; наконецъ, не только его слова и дѣйствія заносятся на столбцы газетъ, но описываются его путешествія и странствованія; онъ становится героемъ дня, Мораль этого та, Поль, что ты возбудилъ общественное вниманіе, не давай ему остыть.

-- Вы всегда говорите мудрыя вещи, сказалъ разсѣянно Поль.

-- Не разскажешь ли ты мнѣ теперь, какъ ты устроилъ эту штуку съ таинственной индѣйской газетой?

-- Мои "друзья"... началъ Поль, но это было такъ просто. Но даже Томъ, который пришелъ съ тѣмъ, чтобы ловить меня, увѣровалъ вмѣстѣ съ остальными. Современемъ я вамъ все подробно разскажу.

-- Но только помни, Поль, что тебѣ нельзя всегда творить такія вещи, какъ появленія этой газеты изъ Дели.

-- Это совершенно вѣрно, сказалъ Поль.-- И въ этомъ главная опасность моего положенія.

-- Люди будутъ ждать новыхъ и новыхъ чудесъ. Они потребуютъ, чтобы ты исцѣлялъ больныхъ...

-- Я это это дѣлаю. Слуги приводятъ ко мнѣ всѣхъ своихъ знакомыхъ, если у нихъ болятъ зубы или голова. Я исцѣляю ихъ наложеніемъ руки. Я могу продолжать въ этомъ направленіи, если только...

Онъ вдругъ умолкъ.

-- Доставлять свѣдѣнія съ того свѣта.

-- Это всегда легко сдѣлать.

-- Совѣтывать, какъ поступать въ затруднительныхъ обстоятельствахъ.

-- Это тоже очень легко. Вы научили меня, какъ дѣйствовать въ подобныхъ случаяхъ.

-- Ты готовишься спасти одно семейство отъ потери значительной суммы... Послѣ этого всѣ будутъ требовать того же.

-- Д...да. Но вѣдь то же самое бываетъ и съ оракулами.

-- Нѣтъ; потому что ты не можешь свалить вину на духовгь -- Поль, я вижу только два выхода изъ этого.

-- А именно?

-- Первый выходъ, это... нажить какъ можно больше денегъ. Образуй новую франкмасонскую ложу.

-- А второй выходъ?

-- Второй выходъ былъ бы выстроить твою коллегію подъ пышнымъ названіемъ и стать ея директоромъ. Тогда ты могъ бы объявить, что эпоха чудесъ миновала и помѣшать другому затмить тебя на этомъ поприщѣ. Ты уменъ, Поль. Нѣтъ низшго, кто бы владѣлъ въ такомъ совершенствѣ даромъ чтенія мыслей и магнетической силой. Ты долженъ сознаться, что я ихъ въ тебѣ развилъ.

-- О, да!

-- Но еще болѣе одаренный человѣкъ можетъ не сегодня-завтра переплыть черезъ океанъ. Не питай на этотъ счетъ никакихъ иллюзій.

-- Я не питаю. Моя сила можетъ мнѣ измѣнить; можетъ явиться болѣе способный человѣкъ. Но я вижу еще и третій зыходъ.

-- Какой?

-- Тотъ, на который я указывалъ мѣсяцъ тому назадъ. Въ самый разгаръ славы... исчезнуть.

-- Но какъ ты будешь жить затѣмъ? Куда ты отправишься. Если въ Нью-Іоркъ, то слава послѣдуетъ туда за тобой. Поль, будь благоразуменъ. Коси сѣно, пока солнце свѣтитъ. Наживай деньги, пока поклонники тѣснятся около тебя. Пользуйся своимъ музыкальнымъ голосомъ и чудными глазами для практическихъ цѣлей. Всѣ женщины влюбятся въ тебя. Предоставь имъ, если онѣ пожелаютъ, приносить тебѣ дары, но береги свое сердце, если хочешь сохранить свою власть. Замѣть это, Поль. Человѣкъ твоего темперамента, разъ онъ позволитъ себѣ влюбиться, завязнетъ въ этой любви по уши и безнадежно погибнетъ. Я ждалъ отъ тебя такихъ великихъ вещей! Я думалъ, что, объѣхавъ Европу, ты вернешься въ Америку, колыбель нашей профессіи. Не разочаруй меня, Поль. Я такъ удачно велъ дѣло въ теченіе столь долгихъ лѣтъ. Ты знаешь, какой большой кругъ поклонниковъ былъ у меня. Они ничего не дѣлали, не посовѣтовавшись со мной. Ты помнишь? Я былъ однимъ изъ самыхъ уважаемыхъ оракуловъ города. Но что я такое сравнительно съ тѣмъ, чѣмъ можешь сдѣлаться ты при своей молодости и красотѣ? Поль, послушайся меня. Ты можешь быть, если только захочешь, главою...

Поль колебался.

-- Вся прелесть этого дѣла заключается именно въ томъ, чтобы внезапно исчезнуть, сказалъ онъ. Исчезнуть безъ вѣсти, остаться мечтой въ памяти тѣхъ, кто въ меня вѣрилъ, перейти въ исторію таинственнымъ существомъ, возбуждающимъ споры и толки; стать миѳомъ и для современниковъ и для потомковъ.

-- Да, это великій замыселъ, достойный тебя. Но будь практиченъ. О! мой дорогой мальчикъ, не жертвуй своей каррьерой мечтѣ. Это все равно, какъ еслибы ты убилъ себя въ ту минуту, какъ убѣдился, что тебя пышно похоронятъ: это грандіозно -- но не дѣлай этого.

-- Подумаю, отвѣчалъ Поль.

-- Когда должно совершиться?

-- 28 числа... черезъ четыре дня. Почти все готово. Это будетъ по истинѣ торжественный день. Сивилла будетъ обезоружена. Я бы желалъ, чтобы вы могли появиться хотя бы только на одинъ вечеръ.

-- Развѣ это возможно, Поль? Я такъ безпомощенъ съ этими проклятыми ревматизмами, что боюсь... нѣтъ, нѣтъ... это невозможно. Отъ этой мысли надо отказаться.

-- А на другой день послѣ того, когда сердца ихъ будутъ, полны мной... исчезнуть! это будетъ великолѣпно! Но какъ мнѣ забыть сегодняшняго человѣка. Его голосъ напомнилъ мнѣ старинную церковь, и старинную жизнь, и прежніе взгляды. Предразсудокъ, конечно, и ничего болѣе...

XIV.

Пока они разговаривали, послышался стукъ въ дверь... скромный, единственный, допускаемый для людей неважныхъ. Скромные люди стукнутъ разъ; почтальонъ -- два раза; люди съ общественными претензіями -- три раза. Читатель, будемъ-благодарны судьбѣ за то, что мы имѣемъ право на троекратный стукъ въ дверь. Старуха-экономка пришла сказать, что какой-то человѣкъ желаетъ переговорить съ профессоромъ о дѣлѣ. Зовутъ его Медлокъ.

-- Вотъ пришелъ Медлокъ, Поль, шепнулъ старикъ. Я переговорю съ нимъ наединѣ. Лучше, чтобы онъ не зналъ, что ты въ Англіи. Ступай въ заднюю комнату и оставь дверь открытой. Если я позову, то войди. Если нѣтъ, то слушай оттуда.

Посѣтитель былъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти или около того. Онъ оставилъ въ сѣняхъ шляпу и пальто, и появился въ черномъ фракѣ, бѣломъ открытомъ жилетѣ. Но платье плохо на немъ сидѣло, и онъ былъ похожъ на самаго смиреннаго баптистскаго пастора, одного изъ тѣхъ, который только-что промѣнялъ прилавокъ на каѳедру въ маленькомъ, провинціальномъ городкѣ. Онъ былъ чисто выбритъ, худъ и блѣденъ. Волосы были сѣды, ростъ ниже средняго и вообще видъ вполнѣ ничтожный. Только видъ, конечно; по существу дѣла нѣтъ ничтожныхъ людей, потому что каждый можетъ зажечь спичку и сжечь городъ. Но нѣкоторые люди кажутся ничтожными, въ особенности когда они малы ростомъ, худы и блѣдны.

-- Я не помню васъ, м-ръ Медлокъ, но вы мнѣ писали.

-- Нѣтъ, сэръ, вы меня не помните. Да и не удивительно, такъ какъ вы никогда меня раньше не видѣли. Но я восхищался вами, сэръ, скрываясь въ толпѣ. Я человѣкъ респектабельный, но не могъ выдвинуться изъ толпы.

Въ его говорѣ слышался американскій акцентъ, но слабый. Онъ пріобрѣтенъ былъ уже въ позднѣйшую эпоху жизни и не вполнѣ заглушилъ ту отрасль Эссекскаго діалекта, которую мы называемъ лондонскимъ жаргономъ.

-- Вы писали мнѣ о моемъ послѣднемъ ученикѣ. Прежде нежели мы поговоримъ объ этомъ дѣлѣ, скажите мнѣ, кто вы такой и какія ваши рекомендаціи. То, чего вы просите, м-ръ Медлокъ, гораздо важнѣе...

-- Я все скажу вамъ, сэръ, если вы подарите мнѣ пять минутъ вашего времени. Я покажу вамъ мои рекомендаціи и скажу, почему я написалъ вамъ.

-- Садитесь и разсказывайте.

-- Мое имя, сэръ, Медлокъ -- профессіонально я извѣстенъ какъ Гайнесъ Медлокъ, подобно тому какъ, говорятъ Генри Ирвингъ, а не просто Ирвингъ, и Чарльзъ Диккенсъ, а не просто Диккенсъ.

-- Къ какой профессіи вы принадлежите? вы актеръ?

-- Нѣтъ, сэръ. Не актеръ. Я принималъ участіе... большое, обширное участіе въ публичныхъ выставкахъ... и впродолженіи цѣлыхъ восемнадцати лѣтъ.

-- Въ публичныхъ выставкахъ? И нажили деньги на этомъ дѣлѣ?

-- Нѣтъ, сэръ, не нажилъ. Денегъ на нихъ нажить можно, и много, и никто этого лучше меня не знаетъ. Но всѣ деньги идутъ хозяину, а не знаю, кто на него работаетъ.

-- Ну, что же дальше?

-- Дальше то, что я желалъ бы убѣдить васъ, что я человѣкъ опытный. Гайнесъ Медлокъ хорошо извѣстенъ въ Штатахъ, хотя никогда не устраивалъ выставки на свои собственный счетъ. Но дѣло я знаю насквозь, начиная съ того, какъ сбирать деньги за входъ и кончая объявленіями и рекламами въ газетахъ. Я былъ странствующимъ чтецомъ. Я показывалъ діораму съ музыкой; я выводилъ передъ публикой молодую безрукую особу, которая играла на арфѣ ногами; я занималъ публику разсказами на эстрадѣ, въ то время какъ заклинатель производилъ свои штуки; я возилъ великана и карлика и показывалъ ихъ публикѣ; я ѣздилъ съ камеръ-обскурой. Я былъ ассистентомъ краніолога. Нѣтъ, кажется, ничего по части выставокъ, чего бы я не дѣлалъ.

-- Какъ давно занимались вы этимъ дѣломъ, говорите вы?

-- Восемнадцать лѣтъ.

-- И все время были наемнымъ. Вы американецъ по рожденію?

-- Нѣтъ, сэръ, я англичанинъ.

-- Еслибы вы были американцемъ, вы бы сами стали хозяиномъ лѣтъ двѣнадцать тому назадъ и болѣе. Что же далѣе?

-- Я задумалъ теперь выставку новаго рода, спиритуалистическую. Я хочу, чтобы на ней было все безъ исключенія, начиная съ старомоднаго медіума -- хотя они и вышли изъ моды, но если обставить дѣло, какъ слѣдуетъ, оно непремѣнно вывезетъ -- духовъ, невидимой музыки -- я самъ отлично играю на концертино -- спиритической фотографни, и кончая чтеніемъ мыслей и нахожденіемъ спрятанныхъ вещей.

-- Пожалуйста продолжайте.

-- Я бы хотѣлъ также присоединить и хиромантію, которая, говорятъ, вошла въ моду въ Англіи. И объясненіе характеровъ по почерку. Это всегда даетъ хорошія деньги. А также и краніологія... публика любитъ, чтобы ей щупали черепъ.

-- Вы бы присоединили сюда уже кстати астрологію, астрономію и алхимію для полноты.

-- Благодарю васъ, сэръ, я приму къ свѣдѣнію вашъ совѣтъ. Все, что вы скажете...

-- Ну-съ, сэръ, а теперь что же вы предлагаете?

-- Содѣйствовать вашему ученику, сэръ, на выгодныхъ условіяхъ. Я почитатель талантовъ этого молодаго человѣка, сэръ. Но позвольте мнѣ договорить. У меня была жена въ прежнее время, передъ тѣмъ какъ я перебрался въ Штаты. Она стала медіумомъ и напугала меня. Сознаюсь, сэръ, что она такъ напугала меня, что я бѣжалъ изъ дому, отъ ея духовъ... Я былъ большой глупецъ, потому что она прославилась, какъ медіумъ, и я могъ бы помогать ей въ дѣлахъ на выгодныхъ условіяхъ, между тѣмъ какъ теперь, какъ я слышалъ, она совсѣмъ прогорѣла и находится въ очень стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Мнѣ бы слѣдовало знать, гдѣ денелжи водятся, но я этого не зналъ и убѣжалъ, какъ дуракъ. Ну первымъ дѣломъ теперь я, конечно, вспомнилъ про жену.

-- Само собой разумѣется.

-- И прямо отправился къ ней. Я подумалъ, что она какъ разъ можетъ быть тѣмъ медіумомъ, какой мнѣ нуженъ.

-- Ну... вы видѣли ее, и она отказалась ѣхать съ вами?

-- Нѣтъ, сэръ, я не былъ такъ глупъ, чтобы говорить съ ней прежде чѣмъ не навелъ справки. Я-то видѣлъ ее, но она меня не видѣла. Она растеряла всѣхъ своихъ кліентовъ и всю свою силу. Никто къ ней больше не ѣздитъ, она бѣдна, стара и, что хуже всего, по ея наружности сразу видно, что она бѣдна. Лавинія и смолоду не была красавица, но все же тогда она была не безъ привлекательности. Для моей выставки нужна молодость и красота... во всякомъ случаѣ молодость. Будь у меня молодость и красота, я бы все могъ сдѣлать. Ну дѣлать нечего. Пришлось отказаться отъ этой идеи. Тогда я прослышалъ, что вы находитесь въ Лондонѣ и вспомнилъ про вашего ученика и подумалъ, сэръ, принимая во вниманіе, что ему потребуется агентъ для представленій въ Штатахъ, почему бы ему не взять меня? Постойте, сэръ. Не отказывайте сразу. Подумайте сначала, я вѣдь знаю всѣ тайны эти. Право же, всѣ безъ исключенія. На меня можно положиться, какъ на скалу; я ужь не выдамъ. Съ этой стороны мнѣ цѣны нѣтъ, сэръ. Что касается условій, то я предлагаю свои услуги на самыхъ выгодныхъ условіяхъ.

-- Что такое, сэръ?

Профессоръ выпрямился въ креслахъ и такъ нахмурилъ свои густыя и сѣдыя брови, потрясая передъ лицомъ несчастнаго человѣка такой толстой и внушительной клюкой, что тотъ поблѣднѣлъ и затрясся.

-- Что такое, сэръ? Вы осмѣливаетесь предлагать мнѣ себя въ качествѣ ловкаго обманщика? Вы осмѣливатесь оскорблять меня предположеніемъ, что моя безукоризненная жизнь была запятнана обманомъ. Уходите вонъ, сэръ. Еслибы я былъ моложе и владѣлъ своими членами, то выбросилъ бы васъ въ окно, не за то, что вы оскорбили меня, а за оскорбленіе великаго дѣла...

-- Прошу прощенія, сэръ, я... я...

-- Вотъ такіе-то люди какъ вы, съ вашими концертино и всякими фокусами, которыми вы поддѣлываетесь подъ настоящія откровенія, и губятъ наше святое дѣло.

-- Сэръ, профессоръ! простите меня. Право же, я не хотѣлъ оскорбить васъ. Простите меня, сэръ. Если вы не хотите мнѣ помочь, то, дѣлать нечего, придется идти къ Лавиніи...

Онъ содрогнулся.

-- Попробую занять у ней денегъ, чтобы вернуться въ Штаты, гдѣ меня знаютъ, какъ честнаго человѣка.

-- Ваше имя Медлокъ, говорите вы? Ваша жена Лавинія Медлокъ?

-- Да, сэръ, Лавинія Медлокъ.

-- Она была прежде довольно извѣстный медіумъ. Вы не желаете къ ней возвращаться? Вы были бы для нея только бременемъ. У васъ была дочь, кажется. Да, да. Ради вашей жены, да, помните, что только ради нея, я помогу вамъ... да...

Профессоръ пристально глядѣлъ въ лицо Медлоку, точно хотѣлъ насквозь разглядѣть его.

-- Какъ вашъ теперешній адресъ?

-- У меня нанята комната въ Гентеръ-Стритѣ Блумсбэри.

-- Нѣмъ вы были въ прежнее время?

-- Я былъ клеркомъ, сэръ, и получалъ сто двадцать фунтовъ въ годъ жалованья...

-- Можете вы пробыть еще недѣлю въ Гентеръ-Стритѣ.

-- Сколько вамъ угодно, сэръ, если только это къ чему-нибудь приведетъ.

-- Хорошо. Пока не ѣздите къ женѣ и не пишите ей, и вообще не давайте ей знать о своемъ возвращеніи. Агентомъ для моего ученика вы не годитесь быть, но я постараюсь найти вамъ другое занятіе. А пока вотъ вамъ соверенъ. Я вамъ напишу... денька черезъ два. Но смотрите, сдѣлайте такъ, какъ я вамъ говорю. Теперь ступайте.

Человѣкъ ушелъ, и Поль вышелъ изъ спальни, гдѣ слушалъ всю бесѣду.

-- Ну что скажешь, Поль, вѣдь это совпаденіе обстоятельствъ... Совпаденія всегда бываютъ, всегда. Что привело сюда этого человѣка? Вѣдь онъ отецъ той дѣвушки, Поль?

-- Да. Онъ отецъ Гетти. Что-то подумаетъ о немъ Гетти? Не такой это папаша, которымъ можно было бы гордиться.

-- Возвратить дѣвушкѣ давно потеряннаго отца было бы, мнѣ кажется, недурно, Поль. Жаль, что онъ не богатъ... какъ его изобразили бы въ газетахъ.

-- Онъ кажется препротивнѣйшій снобъ. Но все же... если это можетъ быть пріятно для Гетти. Я сдѣлаю это, я это сдѣлаю. Отецъ Гетти и братъ Цециліи. Двоихъ въ одинъ день! двоихъ въ одинъ день!

XV.

Всего одинъ лишь день остается до 23 числа. А ни одного слова, ни одного знака отъ таинственныхъ владѣльцевъ чэковъ. Поль однако сохраняетъ неизмѣнную ясность духа.

Утромъ, 22 числа, когда всѣ домашніе расходились послѣ завтрака, Томъ и Сивилла отстали отъ другихъ.

-- Я говорилъ тебѣ, Додо, что выслѣжу его.

-- Ну и что же, Томъ, ты узналъ? не все еще потеряно?

-- Пойдемъ ко мнѣ въ мастерскую, никто тамъ тебя не хватится, а мнѣ нужно сообщить тебѣ кучу новостей.

-- Ну, Додо, продолжалъ Томъ, когда они пришли въ мастерскую, я по-настоящему выслѣдилъ его и готовъ изловить на мѣстѣ съ поличнымъ.

-- Что, онъ знаетъ или подозрѣваетъ объ этомъ?

-- И не думаетъ.

-- О! улыбнулась Сивилла, какъ можетъ только улыбаться женщина, видя, что ея врагъ униженъ.

-- И онъ, значитъ, простой шарлатанъ и обманщикъ, какъ я это всегда и думала. Ну что жъ однимъ больше въ спискѣ. И не послѣднимъ; за нимъ, конечно, послѣдуетъ другой, еще хуже, можетъ быть.

-- Не совсѣмъ такъ, милая Додо. Ты слишкомъ прямолинейна, какъ и всѣ женщины вообще.

-- Мы любимъ истину.

-- Къ несчастію, продолжалъ физикъ, ничто въ природѣ не имѣетъ рѣзко очерченныхъ линій. И вотъ почему, дитя мое я вовсе не расположенъ прибѣгать къ браннымъ словамъ. Обманщикомъ обыкновенно называютъ человѣка, который хочетъ присвоить себѣ чужія деньги. Я еще совсѣмъ не увѣренъ пока, что нашъ пріятель Поль хочетъ присвоить себѣ чужія деньги. Конечно, возможно и то, что онъ собирается прикарманить значительныя суммы денегъ, положенныя въ банкъ на текущій счетъ. Я говорю, можетъ быть, но далеко не увѣренъ, что онъ это сдѣлаетъ. Если же сдѣлаетъ, то очутится на скамьѣ подсудимыхъ съ перспективой продолжительнаго пребыванія подъ замкомъ, одинокимъ отшельникомъ. Я говорю, Додо, что если онъ вздумаетъ прикарманить наши деньги, то будетъ очень удивленъ. Потому что я готовъ доказать въ судѣ, какимъ способомъ онъ выманилъ эти деньги у твоего отца.

Сивилла вздохнула.

-- О! я всегда была увѣрена, что онъ ихъ выманилъ.

-- Но не укралъ ихъ, Додо. То-есть пока еще не укралъ. Но онъ былъ причиной продажи акцій, въ этомъ я, увѣренъ. Помни, пожалуйста, что еслибы онъ не устроилъ продажи этихъ акцій, то все пропало бы.

-- Все и безъ того пропало, Томъ, настаивала Сивилла.

-- Я говорилъ тебѣ, что Лавинія навела меня на слѣдъ. Старикъ джентльменъ, служившій въ компаніи и помѣстившій всѣ свои деньги въ ея акціяхъ, испугался глухихъ толковъ въ конторѣ. Она не могла ничего ему присовѣтовать и обратилась за совѣтомъ къ Полю. Поль понялъ, въ какомъ положеніи стоитъ дѣло, и спасъ деньги этого человѣка. Болѣе того: онъ спасъ наши деньги.

-- Такъ ты говоришь.

-- Замѣть, что не "друзья" предостерегли его; все это произошло случайно. Я видѣлъ человѣка, который съ нимъ совѣтовался. Онъ разсказываетъ всѣмъ и каждому, какъ онъ спрашивалъ духовъ и какъ духи Лавиніи не сумѣли ничего сказать ему, и онъ обратился къ м-ру Паулю, и тотъ велѣлъ ему немедленно продать акціи. Еслибы не онъ, то ему пришлось бы кончить жизнь въ рабочемъ домѣ. Безъ его вмѣшательства такая же участь ожидала бы и насъ съ тобой, Додо. Если не въ полномъ смыслѣ слова рабочій домъ, то все же наша свадьба была бы отложена на неопредѣленное время.

-- Она и безъ того отложена на неопредѣленное время. Еще вчера отецъ призывалъ меня въ свой кабинетъ и, напомнивъ мнѣ о томъ призваніи, къ какому меня готовилъ съ колыбели, объявилъ, что пришло время, когда я должна поступить въ ученіе къ нашему пророку.

-- А ты что отвѣчала?

-- Что мое призваніе влечетъ меня совсѣмъ въ другую сторону, послѣ чего, разумѣется, у насъ вышла сцена. Могу ли я надѣяться, что онъ перемѣнитъ свое рѣшеніе.

-- Я попытаюсь съ своей стороны переубѣдить его. А въ случаѣ чего, мы можемъ жениться и безъ его согласія.

Сивилла покачала головой.

-- Нѣтъ, Томъ; безъ его согласія нельзя. Но продолжай, что ты узналъ еще про Поля.

-- Я очень былъ радъ первому открытію и сталъ ломать голову и слѣдить за нимъ. Разъ утромъ онъ вышелъ изъ дому, и я послѣдовалъ за нимъ. Это было не трудно, такъ какъ онъ ни разу не оглянулся, и я держался одной стороны улицы, а онъ шелъ по другой. Когда онъ пришелъ къ церкви св. Панкратія, то свернулъ въ Мерилебонъ-Родъ и пошелъ черезъ кладбище въ Мерилебонъ-Гай-Стритъ. Тамъ онъ перешелъ черезъ улицу и пошелъ вдоль ряда домиковъ, которые зовутся Бомонъ-Стритъ и около одного изъ нихъ остановился, отперъ дверь ключемъ и вошелъ точно въ свой собственный домъ. И такъ ты видишь, что у нашего пріятеля, прибывшаго пряма изъ Петербурга и который, какъ мы думали, никого не знаетъ въ Англіи, есть другъ, живущій въ Бомонъ-Стритѣ, въ Мерилебонѣ.

-- Это доказываетъ, что онъ намъ лгалъ; но вѣдь онъ постоянно лжетъ, не правда ли?

-- Во-первыхъ, дражайшая Додо, выражаясь по-квакерски: ты произнесла неправду, а затѣмъ вопрошаешь. Такъ какъ онъ никогда не говорилъ, что у него нѣтъ друзей, то, значитъ, вовсе не лгалъ. Когда же я узналъ, какъ зовутъ этого друга, то фактъ этотъ самъ по себѣ оказался интереснымъ. Его другъ никто иной, какъ самъ великій профессоръ Мельхерсъ изъ Нью-Іорка.

-- Никогда про него не слыхала.

-- И я также, пока не сталъ разспрашивать. Профессоръ Мельхерсъ, пока здоровье не измѣнило ему, былъ величайшимъ оракуломъ въ Нью-Іоркѣ. Сотни нашихъ ближнихъ, считавшихся здравомыслящими, не предпринимали ничего важнаго и ничего пустаго даже, не посовѣтовавшись съ профессоромъ, при чемъ его совѣтамъ слѣдовали слѣпо. Разсказываютъ пропасть исторій про его ясновидѣніе и удивительные результаты, полученные тѣми, кто покупалъ его совѣты. Но вотъ самый интересный пунктъ въ этой исторіи. Профессоръ состарѣлся; профессоръ взялъ себѣ ученика, удалился отъ дѣлъ и отправился путешествовать; ученикъ поѣхалъ вмѣстѣ съ нимъ. Ученика звали синьоръ Паоло. Теперь ты понимаешь?

-- Дальше что.

-- Дальше, пойдемъ со мной на крышу.

Въ углу комнаты былъ трапъ и лѣстница, которую Томъ приставилъ къ трапу, поднялся по ней и открылъ дверь. Сивилла послѣдовала за нимъ. На крышѣ была устроена довольно обширная площадка, обнесенная низкимъ парапетомъ.

-- Загляни черезъ парапетъ, Додо. Видишь кабинетъ отца?

Кабинетъ находился въ пристройкѣ, и съ этой части крыши, всякій, кто стоялъ на ней, могъ заглянуть въ большое боковое окно кабинета и могъ видѣть то, что тамъ происходило.

Сивилла увидѣла отца, сидѣвшаго за столомъ и выводившаго какія-то цифры.

-- Сегодня неудачное утро, сказалъ Томъ. Иначе я показалъ бы тебѣ, какимъ образомъ онъ ѣздитъ каждый день въ Абиссинію. Я бы показалъ тебѣ, какъ Поль пользуется относительно его тою же самою силой, благодаря которой дѣлаетъ съ Цециліей и Гетти все, что хочетъ. Ты бы увидѣла, какъ твой отецъ, на видъ точно мертвый, неожиданно поворачивается на стулѣ къ столу и пишетъ подъ диктовку Поля. И затѣмъ ты бы увидѣла, какъ Поль складываетъ письма и кладетъ ихъ въ свой карманъ, беретъ ключи, отпираетъ несгораемый шкафъ, читаетъ корреспонденціи твоего отца, заглядываетъ въ ящикъ, даже обшариваетъ его карманы.

-- Пусти меня, Томъ, закричала Сивилла. Я не могу шпіонить за роднымъ отцомъ. О! какъ ужасно, что у этого человѣка есть такая сила.

-- Это очень странно; но сомнѣнія нѣтъ, что это такъ. Черезъ нѣкоторое время ты бы увидѣла, какъ онъ будитъ своего паціента. Въ одномъ изъ этихъ трансовъ, Додо, онъ заставилъ твоего отца устроить дѣло съ акціями...

-- Но, Томъ, вѣдь это ужасно и страшно опасно... Это хуже, нежели я думала.

-- Да, это очень опасно; человѣкъ съ такой силой можетъ все рѣшительно отнять у человѣка, если захочетъ. Потому что отецъ твой, видишь ли, и не подозрѣваетъ, что написалъ извѣстныя письма и подписалъ чэки... Онъ ничего не помнитъ. Но я-то, видишь ли, могу теперь служить свидѣтелемъ, какъ очевидецъ. Поль очень умный молодой человѣкъ, но я оказался тоже малый не промахъ. Я впрочемъ предупреждалъ его, что буду слѣдить за нимъ.

-- Что же ты теперь предполагаешь дѣлать, Томъ?

-- Я, конечно, изобличу его. Я воспользуюсь завтрашнимъ вечеромъ, когда весь свѣтъ будетъ восхищаться тѣмъ, какимъ чудомъ наши капиталы были спасены и возвращены намъ, и объясню, какъ это было сдѣлано.

-- Ты не знаешь, вернетъ ли онъ намъ деньги.

-- Я въ этомъ увѣренъ. У меня есть своя собственная теорія относительно его плановъ... и грабежъ тутъ не при чемъ.

-- А какъ же объяснить исторію съ остъиндской газетой, Томъ?

-- Фокуса съ остъиндской газетой я не понимаю. Но мало ли непонятныхъ вещей.

-- Я рада, что его изловили. Рада, что его изобличатъ. Но повѣритъ ли папа въ твое объясненіе? откажется ли онъ отъ вѣры въ своего новаго пророка?

XVI.

Жаль, что Сивилла не пробыла лишнихъ пяти минутъ на своемъ обсерваціонномъ постѣ, потому что она была бы вознаграждена, увидѣвъ Поля съ отцемъ.

Поль вошелъ въ кабинетъ, какъ разъ въ ту минуту, когда она сошла съ крыши.

М-ръ Бруденель былъ страшно нервенъ.

-- Поль! закричалъ онъ. О! какъ я радъ, что вы пришли. Успокойте меня, дорогой другъ. Нѣтъ ли у васъ ко мнѣ посланія? Нѣтъ? Никакого? Неужели?

-- Никакого. Развѣ вы не вѣрите?!

Поль указалъ на бумажку, покрытую цифрами.

-- Нѣтъ, Поль, вѣрю, вѣрю.

И однако его тревожные взгляды могли служить полнымъ опроверженіемъ его словъ.

-- Я увѣренъ въ ихъ добрыхъ намѣреніяхъ. Но я боюсь только, что въ виду ничтожности денегъ и неважности самого дѣла... и при ихъ естественномъ равнодушіи къ деньгамъ... и къ тому, получимъ мы ихъ или нѣтъ...

-- Да, важно отвѣтилъ Поль. Эта опасность существуетъ... Но... надѣйтесь и вѣрьте.

М-ръ Бруденель тяжко вздохнулъ. Постояннымъ повтореніемъ словъ, что онъ вѣритъ, онъ кое какъ убѣдилъ самого себя въ этомъ, но это не мѣшало ему не спать по ночамъ, а днемъ волноваться такъ, какъ еслибы въ немъ вовсе не было вѣры.

А между тѣмъ онъ видѣлъ примѣръ этой вѣры въ своемъ семействѣ.

Лэди Августа и Цецилія, а съ ними вмѣстѣ и Гетти безусловно вѣрили и ждали съ радостной надеждой наступленія вожделѣннаго дня. Онѣ были убѣждены, что будетъ новая манифестація и такое проявленіе силы, какого еще не видѣлъ нашъ грѣшный міръ.

Но чу! Какъ странны и неожиданны пути мудрецовъ!

Пока они такимъ образомъ разсуждали, страстно желанное посланіе пришло наконецъ къ Полю.

Онъ вдругъ умолкъ и прислушался съ выраженіемъ страха и почтенія на лицѣ.

-- Онъ изрекъ свое рѣшеніе, объявилъ онъ м-ру Бруденелю.

-- Что же онъ говоритъ?

-- Онъ ставитъ нѣкоторыя условіи, если вы хотите, чтобы дѣтямъ вернули ихъ наслѣдство.

-- Какія условія?

-- Вы всегда желали, чтобы ваша дочь оставалась незамужней и посвятила себя дѣлу спиритуализма, которое вы теперь научились называть древнимъ закономъ.

-- Это вѣрно. Вы сами учили меня, что на высшихъ степеняхъ царствуетъ безбрачіе. Я желалъ для Сивиллы такого состоянія величайшаго благополучія, когда умъ не развлекается страстью, не страдаетъ отъ безпокойства.

-- Да. Но вы забыли одну вещь. Человѣкъ не можетъ располагать другимъ безъ его согласія.

-- Нѣтъ ничего, чего бы Сивилла не сдѣлала, чтобы угодить мнѣ.

-- Безъ сомнѣнія, она послушается васъ, но не духомъ. Что-за радость въ безбрачіи, когда сердце болитъ по любимомъ человѣкѣ.

-- Но Сивилла вовсе не хочетъ замужъ. Она и такъ счастлива.

-- Она ничему не вѣритъ и никогда не будетъ вѣрить. Примиритесь съ этимъ фактомъ. Я не имѣю надъ ней никакой власти. Она чувствуетъ ко мнѣ антипатію. Она враждебно ко мнѣ относится. Я старался смягчить ее, но тщетно. Она принадлежитъ къ тому громадному большинству людей, для которыхъ существуетъ только міръ. Она матеріалистка отъ рожденія. Отдайте ее другому. Вы должны это сдѣлать, такъ какъ Исаакъ-Ибнъ-Менелекъ вамъ это приказываетъ.

-- Отдать ее другому! Кому же?

-- Отдайте ее замужъ за Тома Лангстона.

-- Сивиллу! За Тома Лангстона!

-- Такъ приказываютъ "друзья".

-- Но Томъ невѣрный изъ невѣрныхъ. Онъ всегда поднималъ на смѣхъ все, что происходитъ въ моемъ домѣ, въ моемъ присутствіи, втайнѣ за моей спиной и открыто. Я не знаю, зачѣмъ я позволилъ ему жить у себя... развѣ вотъ только потому что я его опекунъ. Отдать Сивиллу замужъ за человѣка, который будетъ смѣяться надъ ея отцомъ такъ же, какъ и надъ его дѣломъ? Никогда!

-- Вы должны.

-- Кромѣ того, вы только-что говорили мнѣ, что нельзя располагать человѣкомъ безъ его согласія. Неужели вы хотите, чтобы я навязывалъ свою дочь въ жены этому молодому человѣку?

-- Гдѣ ваши глаза, м-ръ Бруденель. Неужели ни у кого изъ васъ въ домѣ нѣтъ глазъ? Развѣ вы не видите, что ваша дочь красавица? И развѣ вы не видите, какъ ею восхищается Томъ.

-- Никогда не замѣчалъ этого. Но если ваши "друзья" велятъ... Знаетъ ли Томъ, знаетъ ли Сивилла объ этомъ?

-- Нѣтъ, не знаетъ.

М-ръ Бруденель тяжко вздохнулъ.

-- Я не могу, сказалъ онъ. Это тяжко. Величайшая надежда моей жизни лопнула. Я думалъ, что моя дочь будетъ жрицей новой религіи...

-- А этого не будетъ. Чтожъ дѣлать, м-ръ Бруденель. Покоритесь обстоятельствамъ. Но вы должны написать объ этомъ. О! на этотъ разъ вы не забудете того, что написали.

-- Кому я долженъ написать? Исааку-Ибнъ-Менелеку?

-- Онъ не нуждается въ письмахъ. Онъ самъ здѣсь... съ нами... онъ смотритъ на насъ въ то время, какъ мы разговариваемъ. Напишите Тому. Скажите:

"Милый Томъ,-- я узналъ о твоей привязанности къ Сивиллѣ. Я этого не подозрѣвалъ. Меня извѣстили, что ты молчалъ объ этомъ, потому что наши взгляды на спиритуализмъ не согласны. Но я убѣдился теперь, что будущее, какое я готовилъ своей дочери, невозможно. Мудрые люди, живые и мертвые, съ которыми я бесѣдую ежедневно, говорятъ мнѣ, что они не властны надъ нѣкоторыми натурами, и къ ихъ числу принадлежишь ты и Сивилла. Поэтому я измѣняю мои первоначальные планы на счетъ будущаго Сивиллы. Женись на ней, если хочешь. Радости любви и брака жалки и скоропреходящи сравнительно съ тѣми, какія я ей предназначалъ. Такія радости, какія возможны въ здѣшнемъ мірѣ, ты, надѣюсь, дашь моей дочери. А въ другомъ мірѣ, когда ты откроешь, что міръ явленій не реаленъ, ты станешь, надѣюсь, вмѣстѣ съ нею стремиться къ болѣе высокимъ цѣлямъ".

Поль продиктовалъ это письмо, и м-ръ Бруденель послушно написалъ его. Кончивъ, онъ положилъ его въ конвертъ и надписалъ.

Я упоминаю объ этомъ пустомъ обстоятельствѣ потому, что послѣ того м-ръ Бруденель поднялъ глаза на Поля, который стоялъ около него.

Это заняло секунду... менѣе секунды. Но когда онъ опустилъ глаза, письмо исчезло.

-- Гдѣ оно? спросилъ онъ.

-- Не знаю. Полагаю, что самъ Исаакъ взялъ его. Быть можетъ, онъ перешлетъ его Тому. Мужайтесь. Завтра вечеромъ всѣ мы будемъ счастливы.

-- Поль, проговорилъ м-ръ Бруденель, какъ мнѣ отблагодарить васъ.

Слезы стояли въ его глазахъ.

-- Чѣмъ отблагодарю я васъ, за все, что вы для насъ сдѣлали?

-- Вы не должны вовсе благодарить меня. Я только орудіе. А теперь будьте спокойны и ни о чемъ не тревожьтесь. Все окончится къ общему благополучію.

Поль вышелъ изъ кабинета и притворилъ за собой дверь, оставивъ стараго джентльмена справляться наединѣ съ взволнованными чувствами.

XVII.

Выйдя изъ кабинета, Поль сдѣлалъ движеніе, какъ будто собирался надѣть шляпу и пальто, но остановился въ нерѣшительности.

Кто молодъ и колеблется -- мужчина то или женщина,-- тотъ пропалъ. Въ молодости передъ каждымъ путь ежеминутно раздвоивается, и единственное средство не сбиться съ истинной дороги -- это идти прямо, не заглядываясь ни направо, ни налѣво. Съ лѣтами пути человѣка продолжаютъ двоиться, но онъ больше не обращаетъ на это вниманія. Привычка беретъ свое, или же годы отнимаютъ у соблазна всю его привлекательность.

Итакъ Поль колебался. Онъ зналъ, что наверху, въ комнатѣ Цециліи, Гетти сидитъ одна. Онъ видѣлъ, какъ лэди Августа съ Сивиллой и Цециліей сѣли въ карету и отправились въ Реджентъ-Стритъ за покупками. Гетти осталась одна дома.

Прошла недѣля съ того роковаго дня, когда онъ, поддавшись голосу страсти, поцѣловалъ дѣвушку и убѣжалъ. Онъ убѣжалъ съ разгорѣвшимися щеками и дрожащими руками, дивясь и стыдясь самого себя; совѣсть терзала его и страхъ; онъ боялся гнѣва Гетти и того, что затѣмъ воспослѣдуетъ.

Недѣля прошла съ тѣхъ поръ. Несчастный юноша боролся съ своей судьбой. Онъ не смѣлъ оставаться съ Гетти даже въ присутствіи Цециліи; онъ боялся глядѣть на нее, хотя, если случайно взглядъ его встрѣчался съ ея взглядомъ, то онъ видѣлъ, что глаза Гетти были спокойны, какъ будто-бы ровно ничего не случилось. Создатель! онъ поцѣловалъ эту дѣвушку, а глаза ея были такъ же спокойны, такъ же ясны, какъ еслибы этого и не было. Неужели она позабыла?

Увы! онъ не зналъ женскихъ глазъ. Еслибы онъ умѣлъ читать въ нихъ, то они сказали бы ему:

-- Я жду. Приходите. Почему вы медлите!

Но онъ ничего не видѣлъ, кромѣ наружнаго спокойствія и дивился, потому что самъ такъ сильно волновался.

И вотъ теперь всѣ колебанія вдругъ разсѣялись. Точно невидимая нить, но, увы! такая крѣпкая, что ее не перерѣзать никакимъ ножемъ, была закинута ему вокругъ пояса, и невидимая рука неудержимо влекла его на верхъ. Простой месмеризмъ, сказалъ бы Эмануэль Чикъ. Но на этотъ разъ жертвой его сдѣлался самъ магнетизеръ. Самсонъ, сильный, шелъ къ Далилѣ, чтобы она обрѣзала ему волосы.

Гетти взглянула на него и улыбнулась. Въ этихъ случаяхъ женщины бываютъ безстрашны.

-- Вы опять пришли, Поль? знаете ли, что вы цѣлую недѣлю не приходили ко мнѣ? Чѣмъ я провинилась?

-- О! Гетти. Я люблю васъ, Гетти, я люблю васъ.

Вотъ все, что онъ могъ сказать.

Она ничего не отвѣчала, даже и тогда, когда онъ снова поцѣловалъ ее.

-- Гетти, повторилъ онъ, я васъ люблю...

-- О, Поль! вскричала она наконецъ, мы безразсудны. Вѣдь вы обречены безбрачію.

-- Только высшіе адепты ведутъ безбрачную жизнь. Я, ради васъ, отказываюсь отъ ступеней. Я останусь на низшей степени... вмѣстѣ съ вами, Гетти.

-- Вы раскаетесь... придетъ время, и вы въ этомъ раскаетесь... и пожалѣете о своемъ выборѣ. Нѣтъ, Поль, вы не должны унижаться до женщины. Вы никогда не поднимете меня до высшаго уровня. Я принадлежу -- и всегда принадлежала къ низшему. Цецилія могла бы возвыситься до васъ, я же не могу. Поль, оставьте меня... и забудьте меня.

-- Я никогда не оставлю васъ, Гетти. Ради васъ я откажусь отъ всего и даже отъ своей власти...

-- Разскажите мнѣ современемъ, Поль, когда вамъ будетъ угодно, про себя! Разскажите мнѣ все, что у васъ на умѣ... о! если вы меня любите, то позвольте мнѣ раздѣлить съ вами ваши цѣли и узнать ваши желанія.

-- Я все разскажу вамъ, Гетти, но не теперь... Есть вещи, которыхъ я не могу открыть, пока я здѣсь. Впослѣдствіи... но что будетъ впослѣдствіи? Я самъ не знаю, что можетъ случиться...

-- Пока вы здѣсь? Но, Поль, вѣдь вы не собираетесь уѣзжать?

Онъ отвернулъ голову и отвѣчалъ уклончиво.

-- Я, можетъ быть, долженъ буду уѣхать.

-- Безъ меня, Поль?

Онъ положилъ ей голову на плечо.

Такой жестъ свойственъ болѣе женщинамъ, нежели мужчинамъ, но Поль отличался женственными замашками. Онъ положилъ ей голову на плечо, и сердце Гетти загорѣлось гордостью отъ того, что любимый человѣкъ ищетъ въ ней опоры. То было предзнаменованіе и характерный признакъ. Онъ будетъ все довѣрять ей. Она будетъ его повѣреннымъ, другомъ, не только женой.

-- Гетти, я долженъ сказать вамъ, не могу не сказать, что моя сила, тотъ великій даръ, благодаря которому я управляю людьми, какъ хочу, вотъ напримѣръ лэди Августой, Цециліей и вами,-- этотъ даръ будетъ утраченъ мной, благодаря моей любви. Объ этомъ предупреждалъ меня мой лучшій другъ, и я боюсь, что его предсказаніе осуществилось. Я боюсь, что я уже утратилъ свою силу.

-- Ну что жъ, Поль, вы станете обыкновеннымъ смертнымъ, любящимъ обыкновенную дѣвушку.

-- Вчера, продолжалъ Поль, не особенно, повидимому, обрадованный такою перспективой, я пытался управлять м-ромъ Бруденелемъ, какъ обыкновенно. Онъ только пялилъ на меня глаза и хныкалъ о томъ, что боится, что деньги пропали. Я не могъ подѣйствовать на него. Затѣмъ я пробовалъ свою силу надъ Цециліей. Она смѣялась и болтала. Я не могъ повліять на нее. Затѣмъ я пытался овладѣть волей лэди Августы, но она даже не замѣтила, что я напрягаю всѣ усилія, чтобы справиться съ нею. Гетти, дайте мнѣ попытать свою силу надъ вами. Сядьте, какъ вы обыкновенно садились. Вотъ такъ. Сложите руки, поднимите лицо, поглядите мнѣ прямо въ глаза. О! Гетти! онъ нагнулся, чтобы поцѣловать ее,-- ни у одной женщины въ мірѣ нѣтъ такихъ чудныхъ глазъ. Ну, поглядите еще разъ.

Она повиновалась.

Прошло пять минутъ, и онъ отказался отъ своей попытки.

-- О! вскричалъ онъ, я чувствую, что это безполезно.

-- Поль, я не виновата. Ваши глаза утратили прежнее выраженіе. Они стали гораздо нѣжнѣе. Но прежней властительности въ нихъ больше нѣтъ.

-- Да, простоналъ онъ, это исчезло. Быть можетъ, если я уѣду, то оно вернется.

-- Я надѣюсь, что оно больше не вернется. Нѣтъ, нѣтъ, Поль. Если вы желаете этого, то пускай оно вернется. Какой же послѣ этого толкъ въ вашихъ "друзьяхъ", если они не могутъ возвратить вамъ силу.

-- Душа моя, вы сами не знаете, что говорите. Если я утратилъ свою силу, то она никогда больше не вернется; понимаете, никогда, никогда. Безъ нея я ничего не могу сдѣлать. Вспомните обо всемъ, что я сдѣлалъ и подумайте, что безъ, этой силы, я бы этого не могъ сдѣлать.

-- Да зачѣмъ же вамъ все это дѣлать?

-- Гетти, неужели вы не понимаете? Безъ этой силы -- я ничто.

-- Вы потеряли ее изъ-за любви... ко мнѣ. Разлюбите меня, Поль, и сила къ вамъ вернется.

Она залилась слезами, и Поль принялся утѣшать и ласкать ее.

-- Душа моя, я васъ не оставлю; будь, что будетъ. О! Гетти! какъ все перемѣнилось. Лэди Августа потеряна для меня. М-ръ Бруденель не будетъ отнынѣ моимъ ученикомъ. Не будетъ больше никакихъ чудесъ. Все, все кончено! Будете ли вы все-таки счастливы, моя душа?

-- Да, Поль, я ничего лучшаго не желаю, какъ простой доли...

За завтракомъ Поль отсутствовалъ.

-- Быть можетъ, онъ унесся духомъ далеко отъ насъ, сказала лэди Августа.

-- Быть можетъ, отвѣтилъ Томъ.

-- Никакого посланія не приходило ко мнѣ, замѣтилъ м-ръ Бруденель. Душа моя, сознаюсь... да... сознаюсь, что я тревожусь... да, очень тревожусь.

И дѣйствительно онъ былъ въ такомъ нервномъ возбужденіи, что не могъ почти усидѣть на мѣстѣ. Онъ стучалъ пальцами по столу и игралъ ножемъ и вилкой.

Сивилла поглядывала на Тома, но ничего не говорила.

-- Другъ мой, кушай, все обойдется благополучно, уговаривала лэди Августа мужа.

-- Не могу ѣсть.

М-ръ Бруденель выпилъ рюмку хересу, оттолкнулъ стулъ и вышелъ изъ комнаты.

-- Что касается меня, то я очень голоденъ, сказалъ Томъ. М-ръ Бруденель завтра успокоится.

-- Будемъ терпѣливы и довѣрчивы, замѣтила Цецилія. Съ Полемъ что-то случилось. Онъ вчера стоялъ около меня, и я ничего не чувствовала. Что-то какъ бы отлетѣло отъ него. Еслибы кто-нибудь изъ слугъ стоялъ около меня, то я такъ же бы мало замѣчала его. Но все это, конечно, уладится. Будемъ вѣрить въ Поля.

Какъ бы то ни было, а Поля больше въ тотъ день и не видѣли. Въ одиннадцать часовъ вечера онъ вернулся блѣдный и смущенный и прямо прошелъ въ свою комнату.

XVIII.

Наступилъ день рожденія.

Въ этотъ день, по волѣ ихъ родителей, двоюродный братъ и сестра,-- Томъ достигнувъ двадцати четырехъ лѣтъ, а Цецилія двадцати одного года,-- должны вступить во владѣніе своимъ имуществомъ, если только великіе "друзья" соблаговолятъ исполнить ожиданія своего юнаго ученика и друга и вернутъ деньги, очутившіяся въ ихъ рукахъ.

Первымъ сошелъ внизъ въ это утро Томъ. За нимъ появился Поль. Первый былъ такъ же веселъ, какъ и всегда, несмотря на тревоги послѣднихъ дней.

-- Желаю вамъ долго и счастливо жить, сказалъ Поль. Вѣдь сегодня день вашего рожденія?

-- Благодарю васъ. Да, сегодня день моего рожденія, а также и день рожденія Цециліи. Но что съ вами, Поль? вы совсѣмъ не въ своей тарелкѣ.

Тревога, смущеніе, забота виднѣлись на лицѣ Поля. Томъ полагалъ, что это находится въ связи съ чэками, но ошибался. Чэки ни мало не тревожили Поля.

-- Ничего ровно; только сильнѣйшая головная боль.

-- Недѣлю или двѣ тому назадъ вы вылѣчили горничную Сивиллы отъ зубной боли. Врачу, исцѣлися самъ.

-- Не могу, Томъ. Это не такая головная боль, чтобы поддалась внушенію.

-- Жаль, тѣмъ болѣе, что мнѣ предстоитъ сообщить вамъ много непріятнаго.

-- Что такое? Говорите. Головѣ моей онъ этого не станетъ хуже.

-- Вы помните, Поль, я говорилъ вамъ въ началѣ нашего знакомства, въ вечеръ, когда вы сидѣли у меня въ кабинетѣ и я предупреждалъ васъ, что буду слѣдить за вами?

-- Неужели вы это говорили? отвѣчалъ Поль безпечно. Можетъ быть, можетъ быть. Да, какъ будто припоминаю. Вы говорили нѣчто такое. Ну что же, Томъ, вы слѣдили за мной?

-- Все время.

-- И что же вы открыли?

-- Я слѣдилъ за вами все время, повторилъ Томъ, внушительно.

-- Неужели?

Поль съ любопытствомъ взглянулъ на него.

-- Ну и каковы ваши открытія?

-- Очень важны. Вотъ, напримѣръ, ваши сношенія съ м-ромъ Джемсомъ Берри. Вы помните м-ра Джемса Берри?

-- Человѣка, для котораго Лавинія Медлокъ просила у меня совѣта. Да, въ чемъ же дѣло? Я далъ ему совѣтъ. Я помню, что онъ спрашивалъ меня, слѣдуетъ ли ему сохранять акціи какой-то компаніи или же продать. Я посовѣтовалъ продать. Что, онъ послушался меня?

-- Какая это была компанія?

-- Онъ не называлъ мнѣ ее.

-- Вы видѣли этого стараго джентльмена?

-- Нѣтъ. Развѣ онъ говоритъ, что видѣлъ меня?

-- Вы не узнали отъ Лавиніи Медлокъ названія компаніи?

-- Лавинія сказала, что не знаетъ. Томъ помолчалъ. Въ сущности оба и м-ръ Берри, съ которымъ онъ видѣлся, я Лавинія, которую онъ разспрашивалъ, объявили, что м-ръ Пауль не зналъ, про какую компанію шла рѣчь.

-- Ну, началъ онъ, по странному совпаденію обстоятельствъ, оказалось, что эта компанія Бруденель и что акціи м-ра Бруденеля были проданы въ одно и то же время. Неправда ли, Поль, какое странное совпаденіе обстоятельствъ?

-- Можетъ быть. Но такъ какъ не я создалъ свѣтъ и не я имъ управляю, то и не могу понять, къ чему вы пристаете ко мнѣ съ вашими странными совпаденіями? Разсказывайте о нихъ м-ру Бруденелю, если хотите.

Въ словахъ его слышалось раздраженіе, И не знаю, что отвѣтилъ бы Томъ на это, еслибы въ эту минуту не вошла Сивилла, въ сопровожденіи лэди Августы. Позже всѣхъ появился м-ръ Бруденель. Онъ былъ очень смущенъ, лицо его было блѣдно, а руки дрожали

-- Томъ, начала Сивилла, вы собирались сообщить намъ что-то очень важное на счетъ м-ра Пауля?

Она произнесла это такъ мягко, что каждый понялъ, что приготовляется нѣчто непріятное.

-- Ну время ли, Томъ, вмѣшалась лэди Августа, говорить намъ о томъ, что ты не вѣришь въ сверхъестественную силу?

-- Дѣло идетъ совсѣмъ не о сверхъестественной силѣ, отвѣчалъ Томъ: Я хочу вамъ разсказать исторію того, какъ человѣкъ, хвалившійся, что дѣлаетъ чудеса, былъ выслѣженъ и какъ оказалось, что его претензіи основаны на простыхъ фокусахъ. Право, это интересная исторія и особенно кстати сегодня.

-- Если вы имѣете въ виду Поля, сказала Цецилія, то лучше разскажите вашу исторію, а затѣмъ мы попросимъ самого Поля доказать, что это неправда.

-- Очень хорошо. Да, это касается Поля. Я хочу сообщить вамъ результатъ нѣкоторыхъ изслѣдованій и экспериментовъ, произведенныхъ мною. Съ самаго начала я не довѣрялъ Полю, какъ не довѣряю каждому человѣку, который утверждаетъ, что обладаетъ сверхъестественной силой. Лично, онъ мнѣ нравился, какъ вамъ извѣстно. Я считалъ, что онъ хотя и шарлатанъ, но высшаго порядка. Я предупреждалъ его, что буду за нимъ слѣдить, но онъ только смѣялся. Ну вотъ я принялся слѣдить и былъ вознагражденъ только открытіемъ того, какъ онъ все это дѣлаетъ.

-- Какъ любопытно и. какъ интересно!

При этихъ словахъ всѣ встрепенулись и приготовились слушать.

Но тутъ подошелъ самъ Поль.

-- Открытіе, какъ я это дѣлаю, началъ онъ, всего интереснѣе для меня самого, такъ какъ я самъ никогда не могъ понять этого. И въ послѣдующее время -- онъ взглянулъ при этомъ на Гетти -- буду все болѣе и болѣе этому дивиться. Благодарю васъ за то, что вы открыли эту тайну.

-- Извольте, сказалъ Томъ. Я перескажу все въ вашемъ присутствіи.

-- Да, въ вашемъ присутствіи, повторила неумолимая Сивилоа.

-- Очень хорошо; но могу я васъ попросить отложить объясненіе всего лишь на одинъ часъ.

-- Разумѣется; одинъ часъ не составитъ разницы.

Томъ даже почувствовалъ облегченіе отъ этой отстрочки. Ужасно тяжело сказать въ лицо человѣку, что онъ обманщикъ. Въ особенности, когда всѣ остальные вѣрятъ въ то, что онъ пророкъ.

-- Мнѣ дано порученіе, сказалъ Поль, бѣгло оглядѣвъ всѣхъ присутствовавшихъ и остановивъ взглядъ на м-рѣ Бруденелѣ.

-- О!

Это восклицаніе означало многое. Каждый понималъ его посвоему.

-- Мое порученіе займетъ немного времени. Однако оно очень важно. Прежде всего, миссъ Бруденель, вотъ вамъ письмо. Не изъ Абиссиніи, не изъ Тибета и не съ того свѣта.

Поль улыбнулся.

-- Вы не допустите сообщеній изъ другаго міра. Это письмо писано человѣческой рукой и касается васъ. Вотъ оно.

Не слышно было ни звона колокольчиконъ, ни небесной музыки, и письмо не свалилось съ потолка. Поль по-просту вынулъ его изъ кармана жилета и подалъ Сивиллѣ.

-- Письмо не ко мнѣ, холодно сказала Сивилла. Оно адресовано на имя Тома. Но... это вашъ... почеркъ, папа.

-- Мой? да, да. Помню.

-- Передайте сами его Тому, предложилъ Поль.

Сивилла повиновалась, дивясь и краснѣя. Что могъ писать о ней Тому отецъ?

Томъ распечаталъ письмо. Затѣмъ щеки его вспыхнули отъ радости и удивленія.

-- Сивилла! вскричалъ онъ. Знаешь ли ты содержаніе письма? Прочти его, прочти. О, сэръ! обратился онъ къ м-ру Бруденелю, какъ намъ благодарить васъ? Лэди Августа, мы вамъ обязаны письмомъ?

-- Мнѣ? Томъ я не имѣю понятія о содержаніи этого письма.

-- М-ръ Бруденель даетъ свое согласіе... на такую вещь, о которой мы не смѣли просить... на нашу свадьбу.

Онъ взялъ Сивиллу за руку и поцѣловалъ въ лобъ.

-- На вашу свадьбу? повторила лэди Августа. Какъ? я думала... мы всѣ думали, что Сивилла совсѣмъ не выйдетъ замужъ... я очень удивлена.

-- Я далъ свое согласіе, душа моя, объяснилъ м-ръ Бруденель, потому что мнѣ доказали, что Сивилла болѣе склонна къ семейной, нежели созерцательной жизни. Я согласился потому, что они оба желаютъ этого. Но, Томъ, если вы будете нищими, если принципы высшей философіи не могутъ быть примѣнены...

-- О, папа!

И Сивилла бросилась ему на шею.

-- Какъ можемъ мы быть нищими, когда мы любимъ другъ друга? И къ тому же Томъ будетъ работать и прославится. Но... скажите мнѣ...

Ею вдругъ овладѣло подозрѣніе.

-- Скажите мнѣ... вы написали это письмо не безсознательно?

-- Нѣтъ, дитя, нѣтъ. Я отлично помню, почему я написалъ письмо и когда. Я написалъ его вполнѣ сознательно. Мнѣ было объяснено, что все перемѣнилось; мнѣ объяснили, что ты увлеклась земной любовью, которая будетъ помѣхой всему. Я согласился, моя душа, на то, чтобы ты оставалась въ низшей сферѣ.

-- Да, отвѣтила мягко Сивилла, мы будемъ гораздо счастливѣе въ низшей сферѣ.

Тутъ Поль снова выступилъ впередъ.

-- Вы боитесь, м-ръ Бруденель, что вы будете лишены своего имущества. Напрасно. Наши "друзья" не такъ жестоки. Еслибы вы были такъ же молоды, какъ я, васъ бы заставили это всего отказаться. А теперь не бойтесь. Человѣкъ, какъ вы, не долженъ быть бѣднымъ.

-- Да, Поль, онъ не долженъ, не долженъ быть бѣднымъ.

-- Но я еще не окончилъ своего порученія. Миссъ Бруденель, вотъ еще пакетъ для васъ; въ немъ заключается ваше состояніе. А вотъ, Цецилія, пакетъ и для васъ, съ вашимъ капиталомъ. И вотъ наконецъ и ваши деньги, Томъ, не помѣщайте ихъ больше ни въ какія торговыя компаніи. Вы не вѣрите въ моихъ "друзей", Томъ, но они посылаютъ вамъ добрый совѣтъ. Занимайтесь наукой не поверхностно, какъ до сихъ поръ, а основательно, но не пускайтесь ни въ какія денежныя сферы.

Томъ разорвалъ свой пакетъ. Въ немъ лежалъ чэкъ на пятнадцать тысячъ, подписанный Исаакомъ-ибнъ-Мелелекомъ, съ уплатой на предъявителя.

-- Лэди Августа, сказалъ Поль, мои "друзья", вы видите, не покинули васъ.

-- О! я все время говорила, что мы должны только вѣрить, пролепетала Цецилія. Я знала, что насъ не покинутъ.

Тутъ м-ръ Бруденель всталъ, взялъ Поля за руку и обратился съ рѣчью къ присутствующимъ, объясняя, что они всѣмъ обязаны ему.

Томъ слушалъ, держа Сивиллу за руку. Оба не могли опомниться, что врагъ, котораго они собирались извести, устроилъ благополучіе всей ихъ жизни. Онъ спасъ ихъ состояніе и убѣдилъ м-ра Бруденеля согласиться на ихъ бракъ. Сивилла подняла глаза и вопросительно взглянула на Тома. Томъ понялъ ее и прошепталъ:

-- Ни за что больше, Додо. Хотя бы даже я увидѣлъ, что онъ заставляетъ м-ра Бруденеля ползать на четверенькахъ.

Мы можемъ догадаться о томъ, что онъ подразумѣвалъ подъ этимъ. Конечно, то, что не намѣренъ изобличать нѣкоторые факты, извѣстные ему о дѣятельности Поля.

-- Поль, сказала лэди Августа, когда кончилъ говорить ея мужъ, дорогой Поль, какъ намъ отблагодарить васъ.

-- Мнѣ не нужно благодарности, сказалъ онъ, нѣсколько печально. Я сдѣлалъ то, что нужно было сдѣлать, и затѣмъ скоро уѣду. Я радъ, что оставлю по себѣ добрую память.

-- Но какъ же съ моимъ обученіемъ? спросилъ м-ръ Бруденель. Я не могу обойтись безъ васъ, Поль.

-- Я знаю. Но надѣюсь, что современемъ вы усвоите себѣ то, чему я васъ училъ и тогда дальнѣйшіе успѣхи будутъ легки и быстры.

-- Не уѣзжайте, Поль, просила лэди Августа. Вы намъ такъ нужны.

-- Останьтесь съ нами.

-- Я не могу васъ больше учить, отвѣчалъ Поль, и не могу остаться.

-- Останьтесь съ нами, сказала Цецилія.

-- Останьтесь съ нами, Поль, повторила и Сивилла, краснѣя.

Она впервые назвала его Полемъ. Въ этомъ выразилось ея раскаяніе и благодарность.-- Останьтесь съ нами, Поль.

Молодой человѣкъ тяжело вздохнулъ и поглядѣлъ на Гетти

-- Я пробуду недолго здѣсь, но мое дѣло окончено. Я останусь... пока не соображу, что мнѣ слѣдуетъ теперь предпринять. Но я забылъ сообщить еще одну вещь, Цецилія: я привелъ къ вамъ вашего брата.

-- Моего брата? моего брата Персиваля?

-- Онъ ждетъ у дверей. Я позову его.

Поль отворилъ дверь. Сэръ Персиваль вошелъ и остановился передъ ними.

Мы уже видѣли его въ одеждѣ простаго матроса, съ загорѣлымъ, огрубѣвшимъ лицомъ и рѣзкими движеніями.

-- Персиваль!

Цецилія вскочила съ кресла, протягивая руки.-- Персиваль! гдѣ ты?

Братъ позволилъ ей обнять себя и поцѣловать. Онъ терпѣливо покорился ея ласкамъ, но не отвѣчалъ на нихъ и только разъ поцѣловалъ ее въ лобъ.

-- Персиваль, сказалъ м-ръ Бруденель, добро пожаловать. Я надѣюсь, ты вернулся, чтобы занять свое мѣсто въ семьѣ?

-- Я пришелъ по волѣ Господа, отвѣчалъ энтузіастъ. Этотъ домъ -- домъ сатаны. Здѣсь вы вопрошаете оракула и занимаетесь колдовствомъ. Я не имѣю ничего общаго съ этимъ домомъ. Оставьте меня съ сестрой.

-- Дай пожать твою руку, Перси, сказалъ Томъ.

-- Я никому въ этомъ домѣ не стану жать руки. Оставьте меня съ сестрой, я хочу узнать, въ какомъ состояніи находится ея душа.

-- Не стращай ее, Персиваль, сказала лэди Августа. Я позволяю тебѣ остаться съ нею всего лишь десять минутъ -- не болѣе того.

Они всѣ ушли и оставили его съ Цециліей.

Когда десять минутъ спустя лэди Августа вернулась въ комнату, она застала сэра Персиваля на колѣняхъ; онъ вслухъ молился за сестру, въ то время какъ Цецилія сидѣла дрожащая и испуганная, закрывъ лицо руками

Поль повелъ домой Гетти. Она взяла его подъ руку, и они шли по тихимъ улицамъ.

-- Мое сердце полно вами, Гетти, сказалъ молодой человѣкъ. Вы совсѣмъ завладѣли мной. Я понимаю теперь, почему меня предостерегали отъ любви. Душа моя, вы меня погубили; но я все-таки васъ люблю.

-- Нѣтъ, Поль, я васъ не погубила. Какъ могу я васъ погубить, когда я готова умереть за васъ. Я причиной, что вы потеряли свою силу; но я рада этому, рада.

-- Да, моя душа; я потерялъ свою силу. Я не могу больше дѣлать того, что дѣлалъ прежде. Я сталъ, какъ и всѣ другіе люди... безсильнымъ.

-- Поль, простите меня. Мнѣ не слѣдовало бы радоваться. Но я никакъ не могу. Я рада, что вы стали такой же, какъ и всѣ люди. Вспомните, что вы совѣтовали Тому: работайте и проявите всѣ свои таланты. Работа дастъ вамъ средства къ жизни такъ же, какъ и ему. И кромѣ того, о! Поль. Я ненавижу ужасную жизнь медіума. Я была бы въ постоянной тревогѣ, что вы станете торговать своей силой. Теперь она ушла. Я благодарю Бога за это, Поль, и молю, чтобы она никогда не возвращалась.

-- Она не возвратится больше, Гетти. Я чувствую это.

Они дошли до дверей дома Лавиніи Медлокъ.

-- Поцѣлуйте меня, Гетти. Покойной ночи, моя душа.

Она вошла въ домъ. Поль простоялъ нѣсколько секундъ, послѣ того какъ заперлась дверь за любимой дѣвушкой и затѣмъ, повернувшись, чтобы идти обратно, встрѣтился лицомъ къ лицу съ другою дѣвушкой.

-- Висая! вскрикнулъ онъ.

-- Цефъ! О! Цефъ! неужели... неужели это дѣйствительно Цефонъ Триндеръ?

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ и ПОСЛѢДНЯЯ.

ГЛАВА I.

-- Ну, какъ я рада видѣть тебя, Цефъ. Я ждала тебя вчера и третьяго дня. Ты убѣжалъ, прежде чѣмъ я успѣла сообщить тебѣ свой адресъ. Почему ты убѣжалъ? И отчего ты мнѣ не сказалъ, чѣмъ занимаешься? Но я знала, что ты все-таки придешь къ мнѣ. Почему ты убѣжалъ?

Мѣсто дѣйствія мастерская Висаи, а посѣтитель никто иной, какъ Поль, или м-ръ Пауль, котораго Висая называетъ Цефомъ. Читатель, конечно, давно уже догадался, что Поль никто иной, какъ Цефонъ Триндлеръ.

-- Садись, Цефъ, и побесѣдуемъ. Хочешь чаю, кофе? Нѣтъ? И такъ судьба все-таки свела насъ. Это моя мастерская. Я жива, здорова и довольна своей долей, какъ видишь. Но я еще довольнѣе, что свидѣлась съ моимъ дорогимъ Цефомъ.

-- Да, ты хорошо устроилась и кажешься вполнѣ счастливой, Висая, отвѣтилъ Цефъ не безъ смущенія, не ускользнувшаго отъ нея.

-- Ну, а ты что подѣлываешь? Какая твоя профессія? вѣдь ты не художникъ? нѣтъ, это невозможно.

Она критически и любопытно оглядѣла его.

-- Ты никогда не могъ нарисовать даже лошадки въ дѣтствѣ.

-- Нѣтъ, Висая, отвѣчалъ Поль съ растерянной улыбкой, я не художникъ.

-- Ну, что же тогда? великій поэтъ? Ты похожъ на поэта, и, сколько я помню, въ былое время портфель у тебя былъ биткомъ набитъ поэмами. Не было юноши поэтичнѣе тебя. Дай припомнить, какой поэтъ прославился въ послѣдніе семь лѣтъ. Вѣдь не Броунингъ же ты и не Суинбёрнъ, не правда ли?

-- Нѣтъ, печально сказалъ Поль, мое поэтическое честолюбіе разсѣялось, какъ дымъ. Поэмы давно брошены въ каминъ.

-- Ну, значитъ, ты актеръ? Я увѣрена, что ты актеръ. Какъ твое театральное имя, Цефъ? Неужели я видѣла тебя на сценѣ и не узнала? Постой... кто изъ молодыхъ актеровъ въ послѣднее время Ты не Чарльзъ Брукфильфъ, а?

-- Нѣтъ, Висая. Я не актеръ.

-- Ну, что же ты такое наконецъ,-- романистъ? Да, ты, вѣроятно, романистъ и знаменитый. Только знаменитый романистъ можетъ носить такую дорогую шубу. Какъ твой псевдонимъ? Ты не Фредерикъ ли Ансти? Не ты ли написалъ "Vice-Versa?" Или же ты Райдеръ Гаггардъ? Можетъ быть, ты написалъ "She"?

-- Нѣтъ, Висая, я не романистъ.

-- Ну если такъ, то ты, вѣрно, ѣздилъ на западъ и нашелъ тамъ серебряный рудникъ; или же получилъ какой-нибудь подрядъ отъ правительства или, быть можетъ, спекулировалъ на акціяхъ желѣзной дороги; а не то женился на дочери англійскаго герцога, и старикъ платитъ по твоимъ счетамъ; наконецъ, не изобрѣлъ ли ты чего-нибудь, какого-нибудь лѣкарства, напримѣръ, и взялъ патентъ. Скорѣе, Цефъ, скажи мнѣ, въ чемъ дѣло. Я умираю отъ нетерпѣнія. Но постой сначала. Твой отецъ и мать здоровы. Ты недавно писалъ имъ?

-- Нѣтъ, коротко отвѣтилъ Поль.

-- Ты не писалъ имъ, съ тѣхъ поръ какъ уѣхалъ изъ дому? Прекрасно; ты долженъ объяснить, почему, сэръ. Такъ, безъ объясненія, это очень дурно васъ рекомендуетъ, сэръ. Тетушка Марта,-- ты помнишь мою тетушку Марту,-- писала мнѣ въ послѣднемъ письмѣ, что дьяконъ Триндлеръ хорошо поживаетъ. Кстати, послѣ того какъ я уѣхала изъ Америки, я не люблю, чтобы меня называли Висая. Итакъ, сэръ, прошу звать меня Китти. Не правда ли, это имя красивѣе? Китти... Китти... оно звучитъ болѣе по-христіански, нежели Висая. Не правда ли?

-- Да; оно гораздо лучше, отвѣтилъ Поль.

И съ прежней улыбкой прибавилъ:

-- Послѣ того какъ я уѣхалъ изъ Америки, я не люблю, чтобы меня называли Цефономъ. Я перемѣнилъ это имя на имя Поль. Не правда ли, оно красивѣе, нежели Цефонъ?

Висая весело засмѣялась

-- Поль? О! гораздо красивѣе! Поль, Поль! ты, конечно, гораздо больше похожъ на Поля, и я думаю, что ты сынъ какого-нибудь итальянскаго нобльмена. Ужь не переодѣтый ли графъ, дьяконъ Триндлеръ? Поль, да мнѣ такъ удобнѣе и пріятнѣе называть тебя. И такъ мы теперь стали Китти и Поль, какъ прежде были Цефъ и Висая. А теперь, Поль, разскажи мнѣ, какъ ты разбогатѣлъ. Здѣсь въ Лондонѣ у тебя есть тёзка... Гетти разсказывала мнѣ про него... Ты не знаешь. Гетти? Этотъ Поль долженъ быть страшный обманщикъ... и шарлатанъ. Но Гетти въ него вѣритъ и... Поль! что случилось?

Выразительное лицо Поля, утратившее свою непроницаемость послѣ того, какъ сила его оставила, вспыхнуло. И тутъ Висая припомнила, какъ описывала ей Гетти великаго мага и волшебника. Молодъ, брюнетъ, красивѣе всѣхъ остальныхъ мужчинъ, съ музыкальнымъ, мягкимъ голосомъ и похожимъ на тотъ абрисъ, которой она видѣла въ ея мастерской.

-- Цефъ! вскричала она вдругъ измѣнившимся голосомъ,-- скорѣе успокой меня... ты и этотъ Поль не одно и то же лицо?

-- Да, Висая, отвѣчалъ онъ, не рѣшаясь поднять на нее глаза. Я тотъ самый Поль и никто другой. Я тотъ человѣкъ, про котораго говорила Гетти.

Дѣвушка въ изумленіи и смущеніи опустилась въ кресло. Нѣкоторое время они оба молчали.

-- О! сказала она, наконецъ,-- возможно ли? Ты ли это, мой Цефъ! О, мой бѣдный мальчикъ, какъ ты упалъ! О! вотъ что значитъ, что ты убѣжалъ отъ меня.

-- Ты называешь это пасть? попытался онъ вернуть себѣ увѣренный тонъ.-- Ну, что жъ, я зналъ, что ты такъ это примешь. Но за предѣлами Новой Англіи никто не называетъ это паденіемъ. Меня уважаютъ, Висая, очень уважаютъ. Я уже считаюсь главой профессіи.

-- Профессіи? какой профессіи?

-- Да, профессіи; и такой, которая, можетъ быть, почетнѣе...

-- Нѣтъ, Цефъ, нѣтъ, оставь эти фразы. Въ старое время ты бы назвалъ это дурной профессіей. Да, говорю тебѣ такъ откровенно, потому кто мы не можемъ притворяться другъ передъ другомъ, хотя бы и затѣмъ, чтобы щадить самолюбіе другъ друга. Теперь я понимаю... о! да! теперь все ясно... почему ты убѣжалъ отъ меня и почему ты совсѣмъ не писалъ ни своей матери, ни мнѣ. Тебѣ было стыдно сообщить намъ о томъ, что ты дѣлаешь. Вотъ почему ты не приходилъ ко мнѣ цѣлыхъ три дня послѣ того, какъ я узнала, что ты живешь въ Лондонѣ. О, Цефъ! это ужасно! Я думала, что ты умеръ! Я никогда не ожидала встрѣтить тебя здѣсь...

Она умолкла.

-- Висая! началъ Поль съ искренними слезами на глазахъ,-- Не говори такъ, ты ничего не знаешь. Выслушай меня сначала. Когда я встрѣтилъ тебя недѣлю тому назадъ, голова моя была полна всякаго рода дѣлами. Я былъ очень удивленъ, встрѣтившись съ тобой.

-- Ты пытался убѣжать отъ меня. Тебѣ стало стыдно, Поль, тебѣ стало стыдно.

-- Нѣтъ, вовсе мнѣ не было стыдно. Когда я вернулся домой, то припоминаю теперь, что подумалъ, что ты могла принять это за бѣгство...

-- Похоже было на то, Поль, очень похоже...

-- На другой день мнѣ помѣшали придти къ тебѣ. И вотъ наконецъ, когда я выбралъ время придти, ты вмѣсто того, чтобы выказать мнѣ симпатію, осуждаешь меня, даже не выслушавъ. А ты одна только въ цѣломъ свѣтѣ можешь посовѣтовать и помочь мнѣ. Висая, ради нашей прежней дружбы, дай мнѣ все пересказать тебѣ. Послѣ того презирай и прогони меня, если хочешь...

-- О! Цефъ! развѣ я могу презирать тебя и развѣ я могу прогнать тебя, что бы ты ни сдѣлалъ! Но подумать только, что изъ всѣхъ мужчинъ въ мірѣ именно ты избралъ себѣ такую профессію! Цефъ! Неужели ты забылъ то время, когда былъ такъ честенъ и правдивъ! О! какъ бы ты презиралъ себя за такую жизнь въ тѣ дни!..

-- Висая! ради Бога, выслушай меня...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-- Нѣтъ! вскричала Висая послѣ того, какъ Поль цѣлыхъ полчаса упражнялся въ краснорѣчіи.-- Нѣтъ, Поль! безполезно говорить со мной въ этомъ духѣ. Ты извращаешь истину, стараешься утаить ее.

-- Что же ты хочешь, чтобы я тебѣ сказалъ?

-- Ты скрываешь пропасть вещей. Я уже знаю, что ты дѣлалъ въ Лондонѣ отъ Гетти и отъ ея матери, которая меня время отъ времени навѣшаетъ. Я знаю, что ты сталъ медіумомъ, магнетизеромъ, прорицателемъ, оракуломъ и Богъ-вѣсть чѣмъ еще. Я хочу знать болѣе того. Я хочу знать, зачѣмъ ты все это дѣлаешь?

Поль не отвѣчалъ. Онъ думалъ о томъ, какъ ему выпутаться теперь, когда его такъ рѣзко перервали. Онъ приготовилъ было чудесный разсказъ, которымъ думалъ убѣдить старинную пріятельницу. Въ этомъ разсказѣ онъ выступалъ человѣкомъ, одареннымъ таинственной силой, которою онъ пользуется только ради благотворительныхъ цѣлей. Онъ такъ краснорѣчиво началъ, и вотъ вдругъ Висая опрокинула все его зданіе. У этихъ дѣвушекъ нѣтъ никакого воображенія.

-- Я совѣтую тебѣ, Поль, бросить все это дѣло, купить себѣ молотокъ и разбивать камни на мостовой, если ты не можешь ничего лучше придумать.

-- Хорошо, хорошо, Висая. Да я и не могу не бросить своего дѣла! О, Висая, ты другъ моего дѣтства! Выслушай мое горе: я утратилъ свою силу.

-- Что ты хочешь сказать?

-- Я хочу сказать, что я утратилъ ту силу, благодаря которой могъ дѣйствовать до сихъ поръ. Я не могу болѣе заниматься своей профессіей. Не могу больше читать чужихъ мыслей, повелѣвать чужой волей. Я лишился своей силы.

-- Почему же это?

-- Все зависитъ отъ магнетической силы, а она-то именно и покинула меня.

-- Но почему же?

-- Потому что... какъ мнѣ объяснить тебѣ это? Каждый, видишь ли, можетъ магнетизировать, если только найдетъ подходящаго субъекта. Но полное распоряженіе таинственной магнетической силой... Висая, честное слово, я не говорю вздора!.. полное распоряженіе магнетической силой можетъ быть развито лишь при терпѣливомъ трудѣ и непрерывномъ упражненіи. А это возможно лишь тогда, когда человѣкъ вполнѣ обуздалъ свои страсти и чувства. Человѣкъ, одаренный этой силой, не долженъ никогда сердиться, не долженъ любить, ненавидѣть или бояться. Онъ долженъ всегда владѣть собой. Висая, повторилъ онъ съ убѣдительной серьезностью, повѣрь же, что я не обманываю тебя; повѣрь, что дѣйствительно есть сила, которою я владѣлъ и управлялъ. Она давала мнѣ удивительную власть надъ всѣми, кого я могъ покорить. Я допускаю, что есть люди, которыхъ я не могъ покорить. Но въ домѣ этого англичанина, начиная съ лэди Августы и м-ра Кира Бруденеля и кончая послѣднимъ поваренкомъ, за исключеніемъ только двоихъ людей, всѣ были рабами, послушными моей волѣ, готовыми каждую минуту исполнить все, что я имъ прикажу. Я лѣчилъ ихъ болѣзни; я узнавалъ ихъ желанія; я открывалъ ихъ тайны; я былъ болѣе нежели ихъ духовникомъ, потому что они исповѣдывались мнѣ безсознательно, а потому рѣшительно ничего не скрывали отъ меня.

-- Это, кажется, такая власть, какой нельзя дозволить благороднѣйшему изъ людей.

-- И, однако, я обладалъ этой властью. Она была моя, и я ее утратилъ.

-- Тѣмъ лучше для міра. Какъ ты ее утратилъ?

-- Безусловно. Даже Цецилія, самая впечатлительная, совсѣмъ теперь не слушается. Она все еще вѣритъ... ничто, я думаю, не сокрушитъ ея вѣры въ меня... но я не могу повелѣвать ею.

-- Я начинаю питать надежду, что ты не совсѣмъ пропалъ, Поль, сказала жестокосердая Висая.-- Ты не можешь больше проявлять это страшное волшебство. Тѣмъ лучше. Но ты мнѣ не сказалъ, какимъ образомъ ты утратилъ свою силу. Ты разсердился?

-- Хуже этого, Висая. Со мной случилась роковая вещь. Я влюбился.

Висая весело разсмѣялась.

-- О, Цефъ! еслибы ты только зналъ, какое у тебя смѣшное лицо! Ты влюбился, бѣдненькій! И очень ты влюбленъ?

-- Очень. Я ни о чемъ другомъ не могу думать.

-- И вотъ отъ чего ты утратилъ свою силу. Мой бѣдный мальчикъ, какъ мнѣ тебя жаль! Представить только, что такой чудный даръ утраченъ изъ-за ничтожной дѣвчонки! Но какъ ее зовутъ, Поль? Какъ ты съ нею познакомился? Она англичанка?

-- Она живетъ въ этомъ домѣ и ее зовутъ Гетти Медлокъ.

Китти вскочила съ мѣста и захлопала въ ладоши.

-- Гетти, сама Гетти! О! это чудесно. Помилуй, Поль, я никого не знаю, кто бы такъ ненавидѣлъ спиритизмъ, какъ Гетти.

-- Я это знаю.

-- А она знаетъ, кто ты ее любишь?

-- Да.

-- А сама... сама она отвѣчаетъ тебѣ взаимностью, Поль?

-- Да. О, Висая, она самая милая и самая красивая дѣвушка въ мірѣ. Я безумно влюбленъ въ нее. О! ты ее знаешь и, слѣдовательно, понимаешь, что я не могъ не полюбить ее.

-- Да, я понимаю тебя, мой милый Цефъ. Она красивая дѣвушка и при этомъ кротка и добра. Да... ты хорошо сдѣлалъ, что полюбилъ ее.

-- Не знаю, что скажетъ мой партнеръ, когда я объявлю ему, что долженъ оставить фирму. Что я буду дѣлать?

-- Не знаю. Гетти вѣдь согласится и подождать, не правда ли?

-- Я ничего ей объ этомъ не говорилъ. Она безусловно мнѣ довѣряетъ.

-- Что ей извѣстно о тебѣ?

-- Ничего; или почти что ничего. Я не могъ сказать ей всего. Довольно съ меня и того, что я тебѣ сказалъ. Я заслужилъ твое презрѣніе, Висая. Я не могъ бы перенести ея презрѣніе.

-- Нѣтъ, не презрѣніе, милый Цефъ.

Она протянула ему руку.

-- Мнѣ грустно за тебя. Передъ тобой всталъ великій соблазнъ. Не только твоя даровитость послужила тутъ камнемъ преткновенія, но и нужда. Мнѣ очень грустно за тебя. Но я не презираю тебя. И если Гетти любитъ тебя такъ, какъ слѣдуетъ, то она тоже пожалѣетъ и проститъ тебя, но никакъ не будетъ презирать, если ты все ей разскажешь.

-- Я не могу ей разсказать всего.

-- Ты долженъ это сдѣлать. Цефъ. Если она впослѣдствіи сама узнаетъ правду, то разлюбитъ тебя. Ты долженъ все самъ ей разсказать, Поль. Ты долженъ. Нѣтъ для тебя другаго выхода изъ твоего затруднительнаго положенія. И мало того, Цефъ:-- ты долженъ разсказать всѣмъ этимъ лицамъ всю правду.

-- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, Висая. Я не могу. Гетти еще скажу, можетъ быть. Но лэди Августѣ? Цециліи? Ни за что!

-- Ты долженъ все разсказать имъ, Цефъ и даже м-ру Киру Бруденелю, прежде чѣмъ пойдешь къ алтарю и какъ честный человѣкъ станешь возлѣ своей невѣсты.

II.

Теперь мнѣ предстоитъ жестокая обязанность пересказать о тѣхъ ударахъ, которые поочереди, одинъ за другимъ, понизили самодовольство Поля. Они начались на другой же день послѣ того какъ онъ переговорилъ съ Гетти. Каждый ударъ обрушивался неожиданно и каждый былъ тяжелѣе предыдущаго. То были удары Немезиды, которая всегда подходитъ неожиданно, молча, и выбираетъ такой моментъ, когда ея жертва чувствуетъ себя всего счастливѣе и довольнѣе, весело шествуетъ, воображая, что всѣ на нее любуются, и празднуетъ свой мнимый тріумфъ.

Ничто, напримѣръ не могло сравняться съ уваженіемъ, восхищеніемъ, благодарностью и любовью, съ какими въ этомъ домѣ глядѣли на Поля какъ разъ въ этотъ моментъ. И никто такъ хорошо этого не сознавалъ, какъ онъ самъ. И все это было отнято у него въ какихъ-нибудь три дня, какъ вы это сейчасъ услышите.

Началось въ студіи. М-ръ Бруденель занимался корреспонденціей. Поль сидѣлъ въ креслахъ, съ папироской въ зубахъ и читалъ газету. Миръ и спокойствіе выражались на ихъ лицахъ.

-- Вотъ письмо отъ Анны Петровны... вы помните ее, Поль?

-- Анну Петровну? Конечно. Она дала мнѣ письмо къ вамъ. Я никакъ не могъ хорошенько понять, что такое Анна Петровна: жертва обмана или сама обманщица. Часто оба эти характера сливаются. Возьмемъ, напримѣръ, Лавинію Медлокъ. Она вѣритъ всѣмъ, кромѣ самой себя; она завидуетъ всѣмъ другимъ медіумамъ и презираетъ себя. Анна похожа на Лавинію, но только менѣе добросовѣстна.

Всякій, кого интересовалъ этотъ молодой человѣкъ, замѣчалъ въ немъ большую перемѣну, происшедшую въ одну какую-нибудь недѣлю. Прежде у Поля было сдержанное, наблюдательное, зоркое и повелительное выраженіе лица. Онъ постоянно какъ будто все высматривалъ. Это выраженіе возбуждало подозрительность Сивиллы. Другія, какъ напримѣръ Гетти, видѣли въ этомъ залогъ скрытой силы. Теперь это выраженіе пропало. Лицо Поля стало открытое и простодушное. Онъ всѣмъ и безъ утайки говорилъ, что потерялъ свою силу. Это объясняло перемѣну въ лицѣ.

-- Анна Петровна пишетъ мнѣ, что у нихъ въ Петербургѣ появился необыкновенный медіумъ... какая-то Ольга. Она желаетъ прислать ее сюда къ намъ.

М-ръ Бруденель съ сомнѣніемъ взглянулъ на Поля, какъ бы неувѣренный въ томъ, какъ онъ это приметъ.

-- Я думалъ, что вы не станете больше возиться съ медіумами.

-- Съ обыкновенными, нѣтъ, конечно. Но есть медіумы высшаго порядка. Что касается низшаго сорта медіумовъ, то вы сами, Поль, очистили мой домъ отъ ихъ лживыхъ духовъ.

-- Да.

-- Но, конечно, вы не пожелаете, чтобы мы стали вполнѣ невѣрующими людьми. Послѣ всего того, что вы сами здѣсь совершили, это было бы невозможно.

-- Я ничего не желаю, м-ръ Бруденель. Какъ вамъ извѣстно, я больше не компетентенъ въ этомъ дѣлѣ и не могу ни совѣтовать, ни высказывать своего мнѣнія.

-- Мы узнали, продолжалъ м-ръ Бруденель, что существуютъ мудрые люди, для которыхъ пространство ничего не значитъ. Я самъ ежедневно и въ одинъ моментъ переносился духомъ за тысячи миль отсюда. Мы знаемъ, что жизнь непрерывна и что нѣкоторые получаютъ силу видѣть и говорить съ духами. Вы сами обладали этой силой.

-- Можетъ быть. Но я утратилъ эту силу.

-- Мы узнали, что событія сверхъестественной жизни не имѣютъ значенія, если только не касаются развитія души. Все это мы узнали черезъ васъ и черезъ вашихъ "друзей". Если русскій медіумъ... если эта Ольга можетъ продолжать ваше ученіе, то я удержу ее при себѣ такъ долго, какъ только она согласится.

Поль ничего не отвѣчалъ.

-- Поль, продолжалъ м-ръ Бруденель, я бы желалъ еще разъ войти въ сношенія съ Исаакомъ-Ибнъ-Менелекомъ. Попытайтесь, Поль.

Поль отбросилъ папироску.

-- Я попытаюсь. Но это будетъ безполезно; я впередъ знаю.

Дѣйствительно, попытка оказалась безплодной. Черезъ десять минутъ Поль отложилъ всякое попеченіе.

-- Вы совсѣмъ утратили вашъ повелительный взглядъ, сказалъ м-ръ Бруденель. Я одну минуту даже подумалъ, что засну, но у меня заснула только правая нога. Какъ вы думаете, Поль, вашъ учитель будетъ снова заниматься со мной, и я буду помнить то, чему онъ меня научитъ?

-- Не знаю. Моя сила меня оставила. Когда я зову Исаака-Ибнъ-Менелека, онъ больше не откликается. Я забываю, кто онъ. Мнѣ бы хотѣлось, чтобы вы хорошенько поняли, что хотя онъ и употреблялъ меня, какъ орудіе, но теперь бросилъ. Я былъ только орудіемъ. Я не могу ни совѣтовать, ни помогать, ни обѣщать въ этомъ дѣлѣ ровно ничего. Я не знаю, что будетъ далѣе. По всей вѣроятности, ничего. Вы выучили все то, чему мнѣ было предоставлено васъ научить. Быть можетъ, теперь вы будете предоставлены самому себѣ, а быть можетъ и нѣтъ.

М-ръ Бруденель собирался что-то отвѣтить, но ему помѣшалъ слуга, который вошелъ и подалъ ему карточку.

-- Это нашъ пріятель Этельстанъ Кильбёрнъ. Введите сюда м-ра Кильбёрна. Вы помните Этельстана Кильбёрна, Поль? Онъ присутствовалъ на двухъ вашихъ вечерахъ.

Поль кивнулъ головой.

М-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ былъ, вообще говоря, человѣкъ до крайности самодовольный. Люди самодовольные очень часто отличаются громкими голосами. М-ръ Кильбёрнъ говорилъ очень громко. Люди самодовольные очень часто бываютъ полнаго тѣлосложенія. М-ръ Кильбёрнъ былъ полный человѣкъ. Но сегодня онъ какъ будто похудѣлъ, и голосъ у него сталъ глуше.

-- Я не мѣшаю, надѣюсь, сказалъ онъ. Я знаю, что вы всегда у себя въ студіи въ это время, Бруденель, и въ сущности...

-- Я сейчасъ уйду, сказалъ Поль, вскакивая съ мѣста. У васъ есть дѣло до м-ра Бруденеля. Я васъ оставлю вдвоемъ.

-- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ м-ръ Бруденель. Зачѣмъ вамъ уходить. Поль знаетъ всѣ мои тайны, если только у меня есть какія-нибудь тайны. Онъ можетъ остаться, Кильбёрнъ? У васъ какое-нибудь интимное дѣло?

-- Интимное дѣло, которое васъ касается, Бруденель... васъ самихъ...

-- Если такъ, то останьтесь, Поль. Ну, Кильбёрнъ, садитесь и объясните, въ чемъ дѣло. Что случилось, мой другъ? Вы какъ будто нездоровы?

-- Я боленъ. Кто бы не заболѣлъ на моемъ мѣстѣ? Бруденель, я пришелъ за объясненіями.

-- Прекрасно. Что же я долженъ объяснить?

-- Пять недѣль тому назадъ я просилъ вашего совѣта на счетъ помѣщенія своего капитала. Вы написали мнѣ письмо. Вы помните это письмо?

М-ръ Бруденель привскочилъ на мѣстѣ.

-- Великое небо! закричалъ онъ. Я совсѣмъ забылъ про это письмо.

-- Я прочитаю вамъ его, и вы тогда припомните. Да и г. Пауль узнаетъ, въ чемъ дѣло. И вы тогда, быть можетъ, объясните мнѣ это.

М-ръ Кильбёрнъ вынулъ изъ кармана бумажникъ и сталъ перебирать въ немъ бумаги. Найдя нужное письмо, онъ его развернулъ и громко прочиталъ:

"Дорогой Кильбёрнъ -- (вотъ какъ мы величали другъ друга впродолженіе цѣлыхъ сорока лѣтъ, обратился онъ къ Полю; вотъ уже слишкомъ сорокъ лѣтъ, какъ насъ связали узы общаго дѣла. Впродолженіе всего этого времени мы были друзьями. Теперь я продолжаю, и вы сами выведете свое заключеніе, а Бруденель, быть можетъ, какъ-нибудь объяснитъ мнѣ это) -- дорогой Кильбёрнъ, разставшись съ вами, я обдумалъ, какъ вамъ помѣстить свой капиталъ. Справедливо, что газъ держится хорошо и что вода -- такая вещь, какая всякому нужна. Но въ то же время вы получаете ничтожные проценты на свои деньги. Мнѣ пришло въ голову, что вы лучше сдѣлаете, если купите столько акцій, сколько ихъ достанете -- онѣ не часто попадаются на рынкѣ -- моей старинной компаніи, Бруденель и К°. Въ настоящее время онѣ приносятъ пять съ половиной процентовъ. Акціи каждый годъ поднимаются въ цѣнѣ, съ тѣхъ поръ какъ компанія была основана. У меня у самого этихъ акцій на нѣсколько тысячъ фунтовъ. Подумайте объ этомъ.

Вашъ неизмѣнный Киръ Бруденель".

-- Подумайте объ этомъ! повторилъ м-ръ Кильбёрнъ, ну вотъ я и подумалъ!

-- Великое небо, вторично вскричалъ м-ръ Бруденель, я совсѣмъ позабылъ про это письмо.

-- Я подумалъ объ этомъ, повторилъ м-ръ Кильбёрнъ, отчеканивая слова и купилъ этихъ акцій. Я не очень богатый человѣкъ, г. Пауль, но для холостяка съ меня было довольно. Теперь я сталъ бѣднымъ человѣкомъ, и весь остатокъ жизни буду нуждаться. Я послѣдовалъ этому совѣту, г. Пауль, и помѣстилъ половину своего капитала въ акціи компаніи, а она обанкротилась, и акціонеры не получатъ ни одного пенни.

-- Я совсѣмъ позабылъ объ этомъ письмѣ, сказалъ м-ръ Бруденель въ третій разъ. Какъ могъ я объ этомъ позабыть!

-- Онъ могъ ошибиться (м-ръ Кильбёрнъ продолжалъ обращаться къ Полю), каждый можетъ ошибиться. Но въ тотъ же самый день... въ тотъ же самый день, какъ онъ написалъ это письмо, онъ написалъ также и своему банкиру, поручая продать всѣ свои акціи и возможно скорѣе. Ну-съ, сэръ, чѣмъ вы это объясните? внезапно повернулся м-ръ Кильбёрнъ къ м-ру Бруденелю. Какъ мнѣ кажется -- и по всему оно такъ и выходитъ -- вы обманули стариннаго пріятеля, который -- вы знали это -- послушается, вашего совѣта, и заставили его купить акціи компаніи, которой сами болѣе не довѣряли. Вы знали, что требованіе на акціи поддержитъ ихъ стоимость, и вы принесли въ жертву стариннаго пріятеля, чтобы акціи не упали. Вотъ что изъ этого, повидимому, выходитъ. Я больше ничего не скажу. Выходитъ, что это именно такъ и было -- люди постоянно дѣлаютъ такія вещи. О! я знаю это очень хорошо. Мы должны ожидать такого рода вещей. Но я не ожидалъ, что такого рода вещь будетъ сдѣлана Киромъ Бруденелемъ, съ которымъ я впродолженіе сорока лѣтъ сидѣлъ рядомъ, когда сообщался съ инымъ міромъ.

-- Это ужасно, сказалъ несчастный Киръ. Поль, помогите мнѣ... посовѣтуйте, что дѣлать. Какъ могу я это объяснить? Я! написалъ это письмо, Кильбёрнъ, да, я написалъ это письмо. Я очень хорошо помню, какъ его писалъ. Я думалъ, что даю вамъ самый хорошій совѣтъ.

-- И однако въ тотъ же день написали то, другое письмо?

-- Неужели? Неужели въ тотъ же день? Вы увѣрены, что письмо написано въ тотъ же день? Кильбёрнъ, объявляю вамъ... что я не знаю, какъ это объяснить.

Онъ во-время вспомнилъ, что ни одинъ спиритъ не повѣритъ тому единственному объясненію, какое онъ могъ предложить. Поль попытался объяснять съ своей стороны.

-- М-ръ Бруденель, сказалъ онъ, продалъ свои акціи безъ своего вѣдома, по волѣ невидимыхъ покровителей.

М-ръ Кильбёрнъ зарычалъ и покачалъ головой.

-- Но только не по волѣ духовъ, сказалъ онъ.-- Счастливъ тотъ, кто добьется отъ нихъ яснаго отвѣта на ясный вопросъ. Я спрашивалъ ихъ впродолженіе сорока лѣтъ и не вѣрю ни на грошъ. Что касается того, чтобы Бруденель написалъ письмо но внушенію духовъ, то это... извините меня, г. Пауль... чистѣйшій вздоръ.

-- Но ни чѣмъ инымъ нельзя объяснить этого обстоятельства.

-- Духи вообще владѣютъ ничтожной силой,-- объявилъ опытный въ этомъ дѣлѣ человѣкъ: -- я знавалъ такихъ, что могли взять карандашъ и написать имя, но вотъ и все. Что касается того, чтобы завладѣть человѣкомъ и заставить его написать противъ воли, то это чистый вздоръ. Мнѣ присовѣтывалъ старинный и вѣрный другъ помѣстить деньги въ погибшее дѣло, когда зналъ, что оно погибшее. О, Бруденель, подумать только, что вы, именно вы... сдѣлали такую вещь.

М-ръ Кильбёрнъ бросился вонъ изъ комнаты.

-- Поль, не можете ли вы объяснить это?

Поль измѣнился въ лицѣ и казался сконфуженнымъ.. Онъ въ первый разъ въ жизни понялъ великій законъ политической экономіи, что спасеніе одного человѣка влечетъ гибель другаго. Онъ спасъ одного человѣка отъ раззоренія и черезъ это раззорилъ другаго. Онъ считалъ себя такимъ умнымъ, но совсѣмъ забылъ про такую простую вещь, и поставилъ своего злополучнаго друга въ положеніе, изъ котораго былъ единственный выходъ, но этого-то выхода и не признавалъ спиритуалистическій міръ.

-- Поль, неужели вы не можете мнѣ помочь?

-- Нѣтъ, не могу. Право не могу!!

Да, онъ считалъ себя умнымъ, такимъ удивительно умнымъ человѣкомъ. И вотъ теперь всѣ самые близкіе и короткіе знакомые м-ра Бруденеля подумаютъ, что ихъ вожакъ вовлекъ одного изъ нихъ -- сорокалѣтняго друга -- въ погибель, чтобы спасти самого себя отъ денежныхъ потерь.

III.

Когда запоздалый мститель настигнетъ, наконецъ, грѣшника и примется карать его, то удары обыкновенно сыплются одинъ за другимъ съ возрастающей силой и быстротой. Первый ударъ произвелъ нѣкоторое удивленіе и смятеніе. Онъ былъ совсѣмъ неожиданный и оставилъ по себѣ смутную тревогу. Второй былъ гораздо тяжелѣе и грянулъ еще неожиданнѣе.

Въ это утро домъ безмолвія и общенія съ духами превратился въ домъ веселія. Веселье происходило на половинѣ дѣвицъ. Всѣ три молодыхъ дѣвушки собрались тамъ, а также Томъ и Поль.

Сивилла предприняла трудную задачу: выучить Поля танцовать. И въ то самое время, какъ они предавались этому невинному, но шумному развлеченію, дверь внезапно растворилась и передъ ними предсталъ братъ Цециліи, грозный сэръ Персиваль, въ своемъ грубомъ матросскомъ одѣяніи. Глаза его горѣли фанатическимъ огнемъ. Онъ положилъ руку на плечо Цециліи.

-- Цецилія, сказалъ онъ -- я вновь присланъ предостеречь тебя. Бѣги изъ этого дома колдовства. Бѣги отъ тѣхъ, кто сообщается съ злыми духами и бесѣдуетъ съ дьяволомъ.

Цецилія въ ужасѣ отскочила отъ него.

-- Перси, сказалъ Томъ -- ты ошибаешься. Въ нашемъ домѣ нѣтъ больше колдовства, и мы не сообщаемся больше съ духами.

-- Я давно знаю этотъ домъ. Цецилія, идемъ отсюда. Оставь служеніе дьяволу.

-- Мы оставили это служеніе, Перси, снова отвѣчалъ за нее Томъ.-- Совсѣмъ оставили, обманулись въ немъ и повернулись къ нему спиной.

-- Ты отверженецъ. Цецилія, я съ тобой говорю. Слушай.

И онъ отвелъ душу. Еслибы онъ обращался къ нераскаянной Магдалинѣ, существу, погрязшему съ юныхъ лѣтъ въ грѣхахъ, онъ не могъ бы употребить болѣе сильныхъ выраженій. Ихъ преувеличенность испугала Цецилію, но не тронула ее. Назовите молодую дѣвушку грѣшницей -- и воспоминаніе о легкихъ проступкахъ и грѣшкахъ наполнитъ ее стыдомъ и можетъ быть полезно въ смыслѣ исправленія. Но говорить съ дѣвушкой такъ, какъ еслибы она нарушила всѣ десять заповѣдей -- значитъ преувеличивать проповѣдь, а тѣмъ самымъ и ослаблять ее.

Поль перебилъ сэра Персиваля.

-- Не довольно ли вы поговорили? Такого рода рѣчи, можетъ быть, хороши для матросовъ, но какой смыслъ имѣютъ онѣ для молодыхъ дѣвицъ? Вы можете напугать свою сестру, но не убѣдите ее своими страшными словами.

-- Я помню васъ. Я узналъ васъ теперь, сказалъ сэръ Персиваль съ новымъ выраженіемъ въ глазахъ.

-- Зачѣмъ вы сюда приходите? продолжалъ Поль, не замѣчая этой перемѣны. Вы говорили мнѣ, что у васъ нѣтъ ни братьевъ, ни сестеръ. Къ чему же вы преслѣдуете свою сестру? Она счастлива; она невинна; она преисполнена религіи, любви. Что касается вашей религіи ужаса, она въ ней не нуждается. Оставьте ее въ покоѣ. Я очень жалѣю, что просилъ васъ навѣстить ее.

-- Мнѣ показалось, что я васъ помню. Цецилія, еще одно послѣднее слово. Ты не слушаешь голоса религіи, но, можетъ быть, послушаешь голоса осторожности?

-- Я все выслушаю, Персиваль, если только ты оставишь свои страшныя слова.

-- Этотъ домъ убѣжище лгуновъ, обманщиковъ и самыхъ обыкновенныхъ плутовъ. Уходи изъ него. Пойдемъ со мной, и я найду тебѣ убѣжище у добрыхъ христіанъ. Пойдемъ, Цецилія, въ этомъ домѣ не годится жить для дѣвушки, которая...

-- Не заходи слишкомъ далеко, Персиваль, сказала Сивилла Есть границы терпѣнію у насъ даже относительно тебя. Что касается Цециліи, то она сама рѣшитъ: оставаться ли ей съ своими давнишними друзьями, или же идти за тобой.

-- Я остаюсь съ моими друзьями, отвѣчала Цецилія.

-- Томъ!

Сэръ Персиваль вдругъ превратился изъ фанатическаго проповѣдника и матроса, въ англійскаго джентльмена, спокойнаго, сдержаннаго и приличнаго, хотя и въ матросскомъ одѣяніи. Онъ поглядѣлъ на Поля съ презрѣніемъ, которое должна была почувствовать даже его слѣпая сестра.

-- Томъ, повторилъ онъ,-- ты знаешь этого господина? Могу я спросить, онъ тебѣ пріятель?

Томъ колебался. Могъ ли онъ по истинной правдѣ сказать, что знаетъ Поля или считаетъ его пріятелемъ.

-- Г. Пауль, отвѣтилъ онъ наконецъ,-- былъ гостемъ лэди Августы впродолженіе шести недѣль или около того. Мы очень ему обязаны за крупную и важную услугу.

-- Ты, значитъ, не знаешь, кто онъ и чѣмъ былъ. Въ Нью-Іоркѣ, три года тому назадъ, меня уговорили пойти посмотрѣть на одного медіума, этотъ медіумъ былъ старикъ, говорившій все время ложь и такъ быстро, какъ только поворачивался его языкъ. Съ нимъ былъ его сообщникъ, вотъ этотъ самый господинъ, одѣтый въ черный бархатъ. Его величали синьоръ Паоло. Въ то время, какъ старикъ болталъ, этотъ франтъ выкидывалъ всякіе фокусы. И вотъ какой человѣкъ ежедневно проводитъ время въ обществѣ моей сестры! Плутъ, фокусникъ, сообщникъ рыночнаго медіума!

Поль вскочилъ на ноги съ пылающими щеками и сверкающими глазами. Но Томъ сталъ между нимъ и Персивалемъ.

-- Довольно, довольно, Перси, Цецилія тебѣ отвѣтила. Уходи!

-- Обманщикъ, медіумъ! повторилъ сэръ Персиваль.-- Онъ и его хозяинъ увѣряли народъ, что могутъ вопрошать духовъ. И продавали свои отвѣты за деньги. Народъ совѣтовался съ ними, и они жили на счетъ своихъ обмановъ. Неужели такой человѣкъ, Томъ, достоинъ общества моей сестры?

-- Персиваль, сказала Сивилла,-- ты много обязанъ этому джентльмену. Еслибы не онъ, Цецилія была бы теперь нищая. Каково бы ни было его прошлое, въ нашемъ домѣ, гдѣ уже больше нѣтъ никакихъ оракуловъ и сообщеній -- къ нему ничего не могутъ чувствовать кромѣ благодарности.

-- Плутъ-медіумъ! повторилъ сэръ Персиваль въ четвертый разъ.-- Я вамъ сказалъ, кто онъ и что дѣлаетъ. Дружитесь съ нимъ, если хотите, мнѣ больше сказать нечего.

Онъ вышелъ изъ комнаты, какъ джентльменъ, но не какъ фанатикъ-проповѣдникъ.

Поль опустился на стулъ блѣдный и дрожащій.

Онъ не въ силахъ даже былъ скрыть свое волненіе и свой стыдъ.

-- Это правда, сказалъ онъ,-- все, что онъ говорилъ, правда. Я былъ ученикомъ того человѣка, про котораго онъ разсказывалъ. Онъ былъ одаренъ большой силой и обладалъ большими знаніями; правда также, что онъ этимъ путемъ добывалъ деньги. Но я развѣ добывалъ здѣсь деньги? Спрашиваю васъ всѣхъ, какое употребленіе я сдѣлалъ изъ своей силы? Развѣ я пріѣхалъ сюда ради денегъ? Развѣ я просилъ у васъ денегъ? Развѣ я бралъ деньги?

-- Нѣтъ, Поль, нѣтъ, отвѣчала Сивилла, успокойтесь. Вы пріѣхали сюда не ради денегъ. О! прошлое прошло и больше не вернется. Оно схоронено; забудьте про него, Поль. Мы всѣ забудемъ про то, что говорилъ Персиваль. Остается только наша благодарность!

Поль всталъ со стула. Онъ шатался и какъ будто готовъ былъ упасть на полъ. Гетти вскочила и подхватила его на руки.

-- Поль! ты мой, и твоя жизнь мнѣ принадлежитъ. Забудь все это, Поль.

Томъ вышелъ изъ комнаты вмѣстѣ съ Сивиллой. Они оставили его съ двумя женщинами, которыя любили его: одна за то короткое время, когда онъ былъ пророкомъ, а другая за то, что онъ мужчина и любитъ ее.

IV.

Въ безсонные часы ночи слова сэра Персиваля преслѣдовали Поля: плутъ-медіумъ. Но еще худшія униженія ждали его впереди.

На слѣдующее утро къ нему подошла одна изъ горничныхъ съ подвязанной щекой. Около нея толпились другія служанки, желавшія поглядѣть на чудо исцѣлителя.

-- О! сэръ! вскричала она,-- у меня страшно болятъ зубы.

Онъ поблѣднѣлъ. Два раза онъ уже помогалъ ей отъ зубной боли. Но теперь это было не въ его силахъ!

-- Вы два раза помогли мнѣ, напомнила она,-- а сегодня болитъ хуже прежняго.

-- Я... я не могу больше помочь вамъ, моя милая, отвѣчалъ Поль, смутясь. Мнѣ очень жаль. Но я рѣшительно не могу вамъ помочь.

-- О! сэръ, это займетъ у васъ всего одну минуту времени. Что вамъ стоитъ это сдѣлать. Въ прошлый разъ только взглянули на меня, и боль прошла.

-- Я не могу... я забылъ, какъ нужно лѣчить... не могу больше никого и ни отъ чего вылѣчить.

Онъ убѣжалъ, оставивъ горничную въ превеликомъ разочарованіи. Что это значитъ, что онъ не хочетъ больше помочь ей?

Но Поль чувствовалъ себя униженнымъ. Какъ ни говорите, но до сихъ поръ всѣ слуги смотрѣли на него съ страхомъ и почтеніемъ, какъ на человѣка, производящаго чудеса. Теперь чудесъ больше не будетъ, и Поль сталъ въ ихъ глазахъ обыкновеннымъ смертнымъ. А всегда непріятно спуститься ниже на общественной лѣстницѣ.

Дѣло было передъ завтракомъ. За завтракомъ ему показалось, что лэди Августа обращается съ нимъ гораздо холоднѣе прежняго. Онъ рѣшилъ уйти изъ дому и провести день въ гостяхъ. Въ дверяхъ онъ столкнулся съ Эмануэлемъ Чикомъ. Достойный господинъ былъ внѣ себя отъ ярости.

-- О! набросился онъ на Поля.. О! такъ это вы! такъ это все ваши штуки! Вы съ самаго начала порѣшили такъ или иначе выжить меня. Да, да! старинныхъ друзей слѣдовало выжить, чтобы расчистить для васъ мѣсто. И если можно, то даже раззорить ихъ. Ну-съ, м-ръ Поль или герръ Пауль, какъ васъ тамъ зовутъ, я иду къ м-ру Бруденелю, чтобы высказать ему то, что я о немъ думаю, и вы пойдете со мной или же я васъ насильно потащу за собой.

-- М-ръ Бруденель въ своей студіи. Вы найдете его тамъ. А я пойду съ вами безъ всякаго принужденія.

Ему любопытно было узнать, что хотѣлъ сказать м-ръ Чикъ, и онъ пошелъ за нимъ съ студію. Онъ замѣтилъ, идя сзади медіума, что тотъ шелъ, опустивъ голову, согнувшись и распахивая руками, какъ человѣкъ, рѣшившійся на отчаянное дѣло.

М-ръ Бруденель былъ не одинъ. Сивилла и Томъ сидѣли съ нимъ и весело разговаривали о танцахъ, свадьбахъ, праздникахъ и другихъ подобныхъ, давно позабытыхъ въ этомъ домѣ безмолвія, вещахъ.

-- Что вамъ нужно, Чикъ? спросилъ м-ръ Бруденель съ нетерпѣніемъ.

Онъ не любилъ, чтобы врывались къ нему въ кабинетъ.-- Что ему нужно, Поль?

-- Я сейчасъ скажу вамъ, сэръ. Сію минуту. Дайте мнѣ вздохнуть. Я бѣжалъ всю дорогу. Я былъ за городомъ по дѣлу и вызвалъ самыя чудесныя манифестаціи. А по возвращеніи узналъ страшную новость.

-- Но что такое?

-- Я раззоренъ, м-ръ Бруденель. Вотъ и все. Раззоренъ, понимаете. И черезъ васъ. О! только и всего. Раззореніе и гибель. И все черезъ васъ. Черезъ васъ. Безъ сомнѣнія затѣмъ, чтобы угодить этому юношѣ-негодяю, который пріѣхалъ изъ Америки или тамъ, Богъ его знаетъ, откуда, чтобы обобрать и ограбить васъ. Да!

-- Вы раззорены! и черезъ меня!

-- У меня было двѣ тысячи фунтовъ капитала. Послѣ тяжкой трудовой жизни-никто лучше васъ не знаетъ, какъ тяжко я трудился -- я сколотилъ двѣ тысячи фунтовъ. Я готовился удалиться отъ дѣлъ. Подумайте, сэръ, каково мнѣ было, когда я видѣлъ, кто любаго фигляра съ новыми фокусами люди готовы предпочитать честному, вѣрному прежнему медіуму а теперь я всего лишился.

-- Великій Боже! сказалъ м-ръ Бруденель. Неужто вы хотите мнѣ сказать, что у васъ также были акціи компаніи?

-- Вотъ тебѣ разъ! да не вы ли мнѣ совѣтовали купить ихъ всего какихъ-нибудь пять недѣль тому назадъ? со мной ваше письмо! Оно у меня въ карманѣ.

И, какъ м-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ, Чикъ вынулъ письмо.

-- Вотъ ваше письмо, сэръ; къ счастію, я сохранилъ его. Ну-съ, сэръ, надѣюсь, вы не станете отрицать, что это вашъ почеркъ. И въ тотъ самый день, какъ вы его написали -- я слышалъ это отъ одного молодаго джентльмена въ Сити -- въ тотъ самый день, какъ вы написали это письмо, вы продали свои собственныя акціи... всѣ ваши акціи были проданы! О! онъ ручается, что это фактъ. Итакъ въ то время, какъ вы писали это письмо, вы знали, что компанія должна лопнуть, и вы готовились спасти самого себя! О! м-ръ Бруденель, подумать только, сколько разъ я вмѣстѣ съ вами сидѣлъ около стола, въ то время какъ благословенные духи сообщались съ нами и своей музыкой согрѣвали наши сердца. И послѣ всѣхъ манифестацій вы... вы, джентльменъ и споритъ, сыграли со мной такую штуку!

М-ръ Бруденель ничего не отвѣчалъ.

-- Я прочитаю ваше письмо, продолжалъ Чикъ; быть можетъ, это освѣжитъ вашу память.

"Любезный Чикъ, если вы, какъ говорите, недовольны помѣщеніемъ своихъ денегъ, то я не могу посовѣтовать вамъ ничего лучшаго, какъ купить акціи -- если только вамъ удастся ихъ достать -- моей бывшей компаніи, Бруденель и К°. Акціи эти постоянно поднимались, съ тѣхъ поръ какъ была основана компанія, но даже и при настоящей цѣнѣ вы можете получать слишкомъ пять процентовъ со ста. Любой маклеръ скажетъ вамъ, можно ли достать этихъ акцій на рынкѣ".

-- Это по истинѣ ужасно, закричалъ м-ръ Бруденель, взглянувъ на письмо и на число, какимъ оно было помѣчено. Да, это совсѣмъ необъяснимо... совсѣмъ. Я написалъ это письмо... теперь припоминаю это... и письмо къ Этельстану Кильбёрну передъ обѣдомъ. И въ тотъ самый день, въ тотъ же самый день написалъ письма, которыхъ не помню, на счетъ продажи акцій. Это по истинѣ удивительно. Нѣтъ... Чикъ. Я не могу объяснить ничего. Я самъ ничего не понимаю.

Онъ сидѣлъ и протиралъ пенсне платкомъ.

-- То есть, я могъ бы объяснить, прибавилъ онъ, да вы не повѣрите.

По какому-то тайному инстинкту м-ръ Бруденель понялъ, что м-ръ Эмануэль Чикъ, разумѣется, не повѣритъ объясненію, которому не повѣрилъ и м-ръ Кильбёрнъ.

Въ сущности говоря, никто такъ скептически не относится къ проявленію чужой сверхъестественной силы, какъ профессіональный медіумъ. Такому медіуму безполезно говорить о духахъ и видѣніяхъ. Онъ ничему не повѣритъ. Сказать м-ру Эмануэлю Чику, что его бывшій патронъ написалъ то или другое по внушенію духовъ значитъ нанести оскорбленіе его здравому смыслу.

-- Ну, сэръ, началъ м-ръ Чикъ грубо, что вы сдѣлаете для меня? Вы меня раззорили. Вы не можете этого отрицать. Вы продали свои акціи, въ то время какъ мнѣ посовѣтовали ихъ купить. Этого вы не станете отрицать. А вѣдь я состарѣлся у васъ на службѣ, хотя въ послѣднее время вы и оттолкнули меня -- что же вы теперь для меня сдѣлаете?

-- Не знаю.

Справедливость требованія, равно какъ и вѣрность заявленій, были неоспоримы.

-- Не знаю, Чикъ, не знаю. Подумаю. Уходите пока.

Онъ не тронулся съ мѣста.

-- Мнѣ нечѣмъ заплатить за квартиру, мрачно сказалъ онъ, а это составитъ семь фунтовъ пять шиллинговъ. Я долженъ за полтора тонна угля, то есть тридцать шиллинговъ. У меня нѣтъ ничего въ виду, никакихъ занятій; дѣла стоятъ. А вы раззорили меня.

М-ръ Бруденель вздохнулъ и вынулъ чэковую книжку изъ ящика стола.

-- Вотъ, сказалъ онъ, возьмите этотъ чэкъ. Онъ васъ пока выручитъ.

-- Съ двухъ тысячъ фунтовъ четыре процента со ста составитъ восемьдесятъ фунтовъ въ годъ. Это только четверть той суммы. Я опять приду, м-ръ Бруденель. Мы были съ вами на дружеской ногѣ, м-ръ Бруденель, и если юристы замѣшаются между нами, то дружбѣ наступитъ конецъ. Добраго утра, сэръ.

Никто не смѣлъ взглянуть на Поля.

-- Если одинъ человѣкъ сбережетъ свои деньги, сказалъ наконецъ Поль, то другой ихъ потеряетъ. Мы сберегли тридцать пять тысячъ фунтовъ, слѣдовательно, другіе должны были ровно столько потерять. М-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ потерялъ, какъ оказывается по нашему совѣту и указанію, восемь тысячъ, а Чикъ двѣ. Мнѣ кажется, сэръ, что Чика слѣдуетъ во всякомъ случаѣ вознаградить.

М-ръ Бруденель печально покачалъ головой. Зачѣмъ духи, внушившіе ему продать свои акціи, не помѣшали ему написать эти письма?

Поль не предлагалъ никакихъ объясненій, но казался несчастнымъ.

Въ этотъ моментъ м-ру Бруденелю подали новую карточку..

-- Джентльменъ говоритъ, что пришелъ на одну минуту, сэръ. И желаетъ видѣть васъ и г. Пауля.

То былъ м-ръ Джемсъ Берри, хсоторый шелъ по пятамъ слуги и остановился въ Открытыхъ дверяхъ съ шляпой въ рукѣ и любезной улыбкой.

-- Берри! закричалъ м-ръ Бруденель. И вѣрно съ тѣмъ же самымъ. Вы сюда пришли жаловаться на то, что я васъ раззорилъ?

-- Нѣтъ, сэръ, нѣтъ. Я только сегодня утромъ, къ великому моему удовольствію узналъ, что вамъ во-время посовѣтовали продать акціи компаніи. Нѣтъ сомнѣнія, что совѣтчикъ тотъ же самый, который и меня спасъ отъ раззоренія.

И онъ граціозно махнулъ шляпой въ сторону Поля.

-- И я пришелъ, сэръ, поблагодарить его... и въ вашемъ присутствіи, м-ръ Бруденель, сэръ.

-- Я не совсѣмъ понимаю, Берри.

-- Я былъ въ вашемъ услуженіи, сэръ, и въ услуженіи вашего батюшки, и на службѣ у компаніи впродолженіе пятидесяти лѣтъ. Еслибы кто-нибудь, кромѣ духовъ, сказалъ мнѣ, что компанія лопнетъ, я бы разсмѣялся ему въ лицо. Но я привыкъ постоянно спрашиваться у духовъ, черезъ посредство м-съ Медлокъ. Но когда я получилъ предостереженіе отъ человѣка, которому все должно было быть извѣстно о дѣлахъ компаніи, такъ какъ онъ самъ въ услуженіи у директора, а духи ничего не смогли сказать мнѣ путнаго, и почему-то говорили только одни глупости и пустяки,-- вѣдь это бываетъ, иногда, какъ вамъ самимъ извѣстно, сэръ,-- я сначала разсердился, а потомъ испугался. А Лавинія, которая сама честность, призналась мнѣ, что ничего не можетъ подѣлать и посовѣтовала обратиться къ г. Паулю.

-- Какъ давно это было?

-- Нѣсколько недѣль тому назадъ.

Акціи м-ра Бруденеля были проданы двѣ недѣли тому назадъ.

-- И я изложилъ свое дѣло и передалъ Лавиніи. А на другой день получилъ отвѣтъ. Мнѣ приказано было немедленно продать акціи.

-- Вы сообщили г. Паулю названіе компаніи?-- спросилъ Томъ.

-- Нѣтъ, сэръ, не сообщалъ. Я бы счелъ черной измѣной хотя бы даже намекнуть, что я подозрѣваю компанію, которой служилъ всю жизнь. Нѣтъ, сэръ, я просто изложилъ свое дѣло и получилъ отвѣтъ. Г. Пауль не зналъ названія компаніи и, какъ мнѣ говорили, и съ Лондономъ совсѣмъ не знакомъ, какъ иностранецъ. Совѣтъ былъ данъ духами, его друзьями, хотя онъ ничего не зналъ про компанію.

Поль слегка кашлянулъ. Не въ природѣ человѣка не желать привлечь на себя вниманіе въ моментъ такого тріумфа. Онъ ничего не зналъ про компанію.

-- Такимъ образомъ, спасены мои маленькія сбереженія, плодъ цѣлой жизни труда,-- продолжалъ м-ръ Берри съ чувствомъ.-- Что касается моей пенсіи, то, конечно, компанія прекратила ее, послѣ того какъ раззорилась. Я долженъ теперь искать новаго помѣщенія для своихъ денегъ, и это для меня тяжкій ударъ. Но все же я спасенъ отъ нищеты и отъ рабочаго дома, спасенъ, сэръ, герромъ Паулемъ, котораго желаю поблагодарить въ вашемъ присутствіи, сэръ, съ полной вѣрой, что онъ и васъ спасъ, сэръ.

-- Вы правы, Берри,-- отвѣчалъ м-ръ Бруденель.-- Мы всѣмъ обязаны Полю.

-- Сэръ, обратился м-ръ Берри къ краснѣющему Полю, могу я взять смѣлость попросить позволенія, сэръ, пожать вашу руку? Ахъ! сэръ, вы еще молоды и передъ вами долгая жизнь, и при помощи духовъ, жизнь полезная и славная. Продолжайте, сэръ, дѣлать добро кругомъ себя и спасать погибающихъ. О! что бы я далъ, чтобы хотя на одинъ день -- только на одинъ день -- получить такую силу, какая вамъ дана, сэръ.

-- Я радъ... Я очень радъ, отвѣчалъ Поль, что могъ сдѣлать хотя что-нибудь для васъ.

-- Что-нибудь! Помилуйте! Я не зналъ еще названія компаніи. Конечно, на другой день, говоря объ этомъ съ Лавиніей, вы догадались, въ чемъ дѣло.

Поль отнялъ руку и вдругъ проявилъ признаки смущенія.

-- Конечно, продолжалъ глупый старикъ, когда вамъ сказали, что я находился на службѣ кораблестроительной компаніи, принадлежавшей сначала одному человѣку и затѣмъ его двумъ сыновьямъ и уже впослѣдствіи обращенной въ компанію на акціяхъ, вамъ не трудно было догадаться, въ чемъ дѣло.

-- Да, сказалъ Поль, вы такъ думаете, ну и прекрасно. Прощайте, м-ръ Берри.

И опять никто не рѣшился взглянуть на Поля, когда ушелъ м-ръ Берри.

V.

Не понимаю хорошенько, какъ Поль выпутался изъ этого положенія. Онъ и самъ хорошенько этого не зналъ. Онъ помнилъ только, что встрѣтился съ глазами Сивиллы, и они были полны состраданія, а всѣ другіе на него совсѣмъ не глядѣли. Послѣ того онъ пробормоталъ что-то и вышелъ вонъ изъ комнаты вмѣстѣ съ м-ромъ Джемсомъ Берри, съ которымъ простился въ дверяхъ.

Не достаточно для человѣка сказать, что прошлое прошло, кончено и не вернется. Прошлое каждаго человѣка -- его дѣтство отрочество, молодость, прежнія мысли, прежніе поступки, его слова -- живутъ въ памяти и прилипаютъ къ нему, какъ миѳологическая туника, которую нельзя было отодрать. Порою эта туника жжетъ и терзаетъ, и грызетъ покрываемое ею тѣло, но ее нельзя сбросить. Порою же грѣетъ, нѣжитъ, какъ теплая шуба въ холодный декабрьскій день; и ее тоже нельзя сбросить.

Со всѣхъ сторонъ сыпались на Поля обличенія, разоблаченія и самыя непредвидѣнныя. Открылось, что онъ былъ пособникъ нью-іоркскаго медіума! Открылось, что онъ заранѣе зналъ о непрочности компаніи Бруденель и К° и все время разыгрывалъ человѣка, не имѣющаго понятія ни о какихъ компаніяхъ! Сами слуги глядѣли на него съ презрѣніемъ; презрѣніе глядѣло ему въ лицо, куда бы онъ ни обернулся.

Люди доказали, что могутъ перенести все, кромѣ презрѣнія. Ни въ какую эпоху люди не были способны переносить презрѣніе. Презрѣніе доводитъ до безумія. Чтобы избѣжать презрѣнія, Спартакъ и его приверженцы возстали противъ могущественной римской имперіи. Чтобы избѣжать презрѣнія люди идутъ навстрѣчу пушечнымъ выстрѣламъ. Но когда презрѣніе подносится, какъ даръ или кара судьбы, тогда человѣкъ склоняетъ голову и умираетъ или забивается въ уголъ и прячется.

И никого, конечно, не постигаетъ большее презрѣніе, какъ мнимаго духовидца или изобличеннаго въ обманѣ чудотворца. Многія вещи прощаются. Автору неудачной комедіи позволяютъ ходить, высоко задравъ голову. Человѣкъ можетъ стащить ловко капиталъ и все еще не потерять уваженія своихъ ближнихъ. Государственный человѣкъ можетъ оказаться величайшимъ фразёромъ и все-таки находить послѣдователей, которые повѣрятъ его словамъ. Но человѣкъ, уличенный въ спиритуалистическихъ плутняхъ, становится презрѣннымъ. И Поль видѣлъ себя презираемымъ... онъ не могъ не видѣть всего безобразія своего прошлаго. Но въ двухъ сердцахъ не было къ нему презрѣнія -- это онъ зналъ навѣрное. По мѣрѣ того, какъ раскрывалась одна шарлатанская подробность за другою, одно женское сердце преисполнялось къ нему жалостью, а другое любовью.

При существующихъ обстоятельствахъ и въ томъ настроеніи, въ какомъ онъ находился, вполнѣ естественно, что онъ направилъ свои шаги въ Бомонъ-Стритъ. Эту связь онъ рѣшилъ порвать немедленно и навсегда.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-- Да, заключилъ онъ, я не хочу слышать больше ни слова. Я разстался съ ужасной, отвратительной, презрѣнной профессіей.

-- Вотъ какъ?

Старикъ выслушалъ объясненія Поля безмолвно, но только лицо его все омрачалось.

-- Вотъ какъ? повторилъ онъ. Ты оставилъ свою профессію, Поль?

-- Да, оставилъ ее. Дай Богъ, чтобы я никогда не вступалъ въ нее! Лучше было бы поступить юнгой на корабль... лучше было бы отвѣшивать сахаръ за прилавкомъ... все, все было бы лучше.

-- Неблагодарный Поль!

-- Но все кончено по крайней мѣрѣ. Я больше къ этому не вернусь. О, какъ отрадно подумать, что я со всѣмъ этимъ покончилъ разъ и навсегда.

-- Ты пріискалъ себѣ другую профессію, Поль?

-- Нѣтъ еще. Но время терпитъ. Я хочу сначала оглядѣться.

-- Ты нашелъ, значитъ, себѣ богатаго патрона, вмѣстѣ съ бѣдной невѣстой.

-- Нѣтъ. Зачѣмъ мнѣ патронъ? Я пришелъ получить свои деньги. Отдайте мнѣ мои деньги; я ихъ возьму съ собой. Я пришелъ покончить наши счеты.

-- Твои деньги? твои деньги?

Старикъ пристально поглядѣлъ на него изъ-подъ бѣлыхъ густыхъ бровей.

-- Какія деньги? Какіе счеты?

-- Мои деньги. Мою долю.

-- О! твои деньги? вотъ интересно. Подожди минутку; мы вернемся къ этому вопросу. А пока, Поль, скажи мнѣ -- я спрашиваю тебя серьезно и безъ всякой досады на твои легкомысленныя слова -- какъ ты думаешь, ты хорошо поступаешь со мной въ этомъ дѣлѣ? Въ увлеченіи своими новыми понятіями о правдѣ и честности, мнѣ кажется, что ты совсѣмъ забылъ о моихъ правахъ.

-- Какихъ вашихъ правахъ?

-- Разберемъ дѣло. Семь лѣтъ тому назадъ ты явился ко мнѣ совсѣмъ бѣдный и совсѣмъ невѣжественный. Впродолженіе этого долгаго времени ты былъ моимъ ученикомъ. Я кормилъ и одѣвалъ тебя. Я научилъ тебя всему, что ты теперь знаешь... мало того: я научилъ тебя такимъ вещамъ, какихъ ты не могъ бы узнать ни отъ кого другаго. Правду ли я говорю, Поль?

Онъ говорилъ серьезно и внушительно.

-- Правду, я этого не отрицаю.

-- Я нашелъ въ зародышѣ -- только въ зародышѣ -- ту силу, которая развилась въ тебѣ подъ моимъ руководствомъ до высшей магнетической силы. Я сдѣлалъ тебя тѣмъ, чѣмъ ты сталъ.

-- Чѣмъ я былъ, но пересталъ быть.

-- Ты, значитъ, не отрицаешь, что всѣмъ мнѣ обязанъ?

-- Во всѣхъ тѣхъ искусствахъ, которыми вы занимаетесь и въ которыхъ я упражнялся, я признаю свой долгъ вамъ.

-- Ты думаешь, значитъ, что я даромъ трудился? ты думаешь, что я изъ одной любви передалъ тебѣ свои познанія?

-- Я никогда этого не думалъ.

-- Совсѣмъ напротивъ. Я разсчитывалъ получить отъ этого выгоду въ будущемъ. Я думалъ, что простая благодарность привяжетъ тебя ко мнѣ и что, въ концѣ концовъ, ты будешь помогать мнѣ уже не какъ ассистентъ мой, а какъ мой партнеръ.

-- Вашъ ассистентъ? Я былъ вашимъ партнеромъ...

-- Я думалъ, что наступитъ время, когда я скажу: Поль, вотъ контрактъ о партнерствѣ. Подпишемъ его и будемъ отнынѣ дѣлить барыши...

Поль вскочилъ съ мѣста и поблѣднѣлъ.

-- Отнынѣ дѣлить барыши? Что вы хотите этимъ сказать? Развѣ мы не дѣлили ихъ всѣ эти годы? Развѣ мы не были партнерами?

-- Партнерами? О! нѣтъ. Разумѣется нѣтъ. Партнерами? Право же, мой юный и талантливый другъ, воображеніе заводитъ васъ слишкомъ далеко. Мы никогда не были партнерами. Вы поступили ко мнѣ въ домъ ученикомъ и оставались въ немъ, какъ мой ассистентъ. Вы были моимъ наемнымъ помощникомъ. Теперь вамъ предстоитъ самому рѣшить, желаете ли вы, наконецъ, стать моимъ партнеромъ.

-- О! это чудовищно. Какъ? впродолженіе слишкомъ шести лѣтъ я бралъ львиную долю въ вашихъ трудахъ! Вы сто разъ говорили о томъ, что мы ведемъ сообща наше дѣло.

-- Говорилъ и теперь скажу: мы вели дѣло сообща, какъ хозяинъ и его слуга... сообразуясь съ англійскими воззрѣніями и выраженіями.

-- Я былъ вашимъ партнеромъ, съ гнѣвомъ вскричалъ Поль,-- и какъ партнеръ требую свою долю капитала. Я никогда не бралъ у васъ денегъ. Вы ихъ сохраняли у себя. Гдѣ книги? Дайте мнѣ мою часть, повторяю, и отпустите меня.

-- Передайте мнѣ мой портфель. Благодарю васъ, Поль, благодарю.

Старикъ выпрямился въ креслѣ и раскрылъ портфель.

-- Вотъ здѣсь разсчетъ, составленный мною, по нашимъ взаимнымъ обязательствамъ, какъ хозяина и помощника по найму.

Счетъ Поля, alias Пауля, alias Паоло, въ услуженіи у профессора Мельхерса спиритуалиста:

Кредитъ.

Дебетъ.

Шести лѣтнее жалованье какъ помощника спиритуалиста по 1.000 ф. въ годъ. 6.000 ф.

Квартира и столъ по 1.500 ф. въ годъ -- семь лѣтъ. 10.500 ф.

Плата за обученіе -- семь лѣтъ по 1.000 ф. въ годъ. 7.000 ".

Платье, преимущественно изъ чернаго бархата и кружева, по 1,000 ф. въ годъ. 7.000 ".

Деньги, ссужавшіяся впродолженіе семи лѣтъ; подробный счетъ занесенъ въ книгѣ. 2.100 ".

Балансъ суммъ, должныхъ профессору Мельхерсу, 23.600 "

Путешествіе по Европѣ впродолженіе восьми мѣсяцевъ. 3.000 "

Итого 29.600 ф.

Итого 29.600 ф.

-- Вотъ разсчетъ, Поль.

Онъ подалъ документъ, красиво написанный на разлинованной бумагѣ.

-- Никто, я думаю, не найдетъ ошибки въ итогахъ. Быть можетъ плата за содержаніе покажется велика, но она уравновѣшивается громаднымъ жалованьемъ, которое ты получалъ... а затѣмъ подумай о роскоши, съ какою ты жилъ. Плата же за обученіе по истинѣ умѣренная.

-- О! вскричалъ Поль, это чудовищно.

-- Нисколько, нисколько. Вполнѣ правильно и умѣренно. Коли ты примешь предлагаемое мною партнерство, маленькій должокъ скоро будетъ погашенъ. Я могу даже сдѣлать скидку.

-- Я отвергаю весь этотъ счетъ, закричалъ Поль. Вы сто разъ называли меня своимъ партнеромъ. Вы всегда говорили о нашемъ общемъ дѣлѣ. Что касается обученія, то много ли вы учили меня послѣ первыхъ мѣсяцевъ?

Онъ разорвалъ бумагу и бросилъ клочки на столъ.

-- Отдайте мнѣ мои деньги, хрипло сказалъ онъ, отдайте то, что мнѣ слѣдуетъ, и отпустите меня.

-- Если я говорилъ лестныя слова, то только затѣмъ, чтобы поощрить тебя и подзадорить твое усердіе. Ты и былъ усердный и способный ученикъ. Я гордился своимъ ассистентомъ. И друзья мои поздравляли меня съ твоими успѣхами, Поль. У тебя были свои слабости, какъ напримѣръ необузданное тщеславіе и безумное желаніе стать великимъ человѣкомъ, какимъ ты не могъ быть никогда, и постоянная жажда лести. Но я гордился тобой и впродолженіе трехъ лѣтъ, что ты работалъ на меня, я загребалъ много денегъ, не отрицаю этого, много денегъ. Доллары такъ и сыпались на меня. Я этого не отрицаю. Они мнѣ нужны были, чтобы вернуть хоть часть огромнаго долга.

-- О! долги! долги! Я не хочу объ этомъ слышать. Послушайте, неужели вы не отдадите мнѣ моей доли?

-- Нѣтъ, Поль. Не отдамъ. Если ты настаиваешь на томъ, чтобы бросить славную профессію и жертвуешь своимъ будущимъ такъ же, какъ и моимъ, то не получишь отъ меня больше ни единаго доллара. Это мое послѣднее слово, Поль. Подумай о немъ. Подумай о томъ, что это значитъ.

Поль опустился на стулъ. Онъ этого не ожидалъ. Старикъ профессоръ былъ его банкиромъ. Когда онъ нуждался въ деньгахъ, то обращался къ нему за ними. Онъ всегда считалъ себя партнеромъ и зналъ, что доходъ былъ очень великъ въ тѣ три года, когда онъ работалъ вмѣстѣ съ профессоромъ. И вотъ вдругъ теперь ему говорятъ, что онъ только ассистентъ.

-- Я сказалъ свое послѣднее слово, Поль, повторилъ старикъ, глядя на него изъ-подъ нависшихъ бровей. И обращусь, за совѣтомъ къ юристу на счетъ того, какъ мнѣ получить свой долгъ обратно.

Поль ничего не отвѣчалъ.

-- Поразмысли-ка хорошенько, милый мальчикъ, ты утратилъ свою силу, потому что пренебрегъ моими совѣтами и допустилъ, чтобы женщина овладѣла всѣми твоими помыслами. Хорошо. Я не прочь, чтобы ты женился. Я даже помогу тебѣ деньгами. Послѣ мѣсяца брачной жизни, твой умъ придетъ въ равновѣсіе, и прежняя сила вернется къ тебѣ, постепенно. Послѣ того мы всѣ трое отправимся въ Нью-Іоркъ. Я составлю правильный контрактъ о партнёрствѣ, и ты будешь вести дѣятельную часть нашей профессіи. Я же буду сидѣть и совѣтовать. Ты будешь содержать жену съ комфортомъ и даже роскошью: средства твои все будутъ рости и рости, и ты станешь настоящей силой въ странѣ. Послушайся меня. Слѣзай съ своихъ ходуль и будь благоразуменъ. Я составилъ планъ, какимъ образомъ проникнуть въ дѣла каждаго мало-мальски состоятельнаго человѣка въ Сити Нью-Іорка: этотъ планъ вполнѣ безопасенъ и никогда, даже случайно, не можетъ обнаружить наше съ тобой соприкосновеніе къ дѣлу. И ты выполнишь этотъ планъ. Послушай, Поль, я предлагаю тебѣ самый завидный, самый чудесный, самый почетный образъ жизни, и ты отвергаешь его по одному лишь предубѣжденію.

Поль ничего не отвѣчалъ.

-- Я сознаюсь, Поль, что я въ отчаяніи отъ того, что ты уходишь, и готовъ всячески удержать тебя. Я люблю тебя, мальчикъ. Я всегда любилъ тебя! И восхищаюсь тобой. Мнѣ никогда, никогда не найти другаго ученика, который могъ бы сравниться съ тобой. Да и старъ я, чтобы искать его. Ты будешь для меня незамѣнимой утратой, Поль.

Поль опять-таки ничего не отвѣчалъ.

-- Что касается сбереженныхъ мною денегъ, продолжалъ старикъ, не спуская глазъ съ лица Поля и слѣдя за дѣйствіемъ своихъ словъ, то ихъ едва-едва хватаетъ на удовлетвореніе моихъ нуждъ. Еслибы я желалъ даже быть великодушнымъ и дать тебѣ денегъ, то не могъ бы.

Лицо Поля не выражало ни малѣйшаго признака, чтобы онъ готовъ былъ сдаться.

-- И все это изъ-за глупаго предубѣжденія! Поль, мнѣ грустно за тебя. Сколько разъ доказывалъ я тебѣ, что мы въ своей профессіи не приносимъ зла. Люди нуждаются въ нашихъ совѣтахъ; мы ихъ продаемъ имъ. Они желаютъ совѣщаться съ нами на счетъ всевозможныхъ дѣлъ; прекрасно, мы наставляемъ ихъ. Иногда наставленія обращаются имъ въ пользу. Мы стараемся, сколько можемъ, приносить пользу. Наша профессія трудная, Поль, но она не безчестная.

Тутъ Поль всталъ и съ достоинствомъ и грустью проговорилъ:

-- Да. Вамъ тяжело обмануться въ надеждахъ, возлагавшихся вами на меня! Я не буду больше работать ни съ вами, ни для васъ. Я стыжусь своей профессіи. Что бы со мной ни случилось, но я не буду больше заниматься этой профессіей.

-- Слова, Поль, слова, одни только пустыя слова.

-- Люди приходятъ совѣщаться не съ нами, но съ духами, а мы лишь пользуемся нашей силой... Я больше не хочу этого.

-- Если такъ, Поль, то не будемъ терять попусту словъ. Уходи отъ меня, какъ пришелъ... нищимъ.

VI.

-- Я послала за вами, Поль, сказала лэди Августа холодно, потому что мнѣ нужно поговорить съ вами.

-- Я всегда къ вашимъ услугамъ, лэди Августа.

Онъ вернулся изъ Бомонъ-Стрита и думалъ пройти прямо въ свою комнату и обдумать неожиданное положеніе, въ какомъ очутился. Но ему сказали, что лэди Августа желаетъ его видѣть.

-- Благодарю васъ, Поль.

Она колебалась и, повидимому, не знала, какъ формулировать свои вопросы. Затѣмъ, движимая мыслью или чувствомъ., милостиво улыбнулась.

-- Вы были совсѣмъ не похожи на обыкновеннаго медіума, милый Поль. Вы пріѣхали сюда не за деньгами; вы пріѣхали въ гости, какъ джентльменъ, и заставили насъ всѣхъ себя полюбить... въ особенности Гетти. Позвольте мнѣ поговорить съ вами, какъ женщинѣ, которая могла бы быть вашей матерью и которая принимаетъ въ васъ большое участіе.

-- Вы всегда были черезъ чуръ добры ко мнѣ, лэди Августа. Я не заслуживаю такой доброты.

-- Во-первыхъ, милый мальчикъ, неужели дѣйствительно вѣрно, что вы утратили свою силу?

-- Совершенно вѣрно.

-- Подумайте хорошенько. Мужчины иногда притворяются ради какихъ-нибудь честолюбивыхъ цѣлей. Скажите мнѣ откровенно, не скрываете ли вы чего-нибудь, возьмите меня въ свои повѣренныя, Поль.

-- Увѣряю васъ, лэди Августа, что я вполнѣ утратилъ всю силу, какою располагалъ.

-- И вы никогда ее вновь не обрѣтете?

-- Я рѣшилъ не пытаться обрѣтать ее. Я совсѣмъ заключилъ эту главу въ своей жизни.

-- Въ самомъ дѣлѣ? но почему же, Поль?

-- Не могу вамъ сказать въ точности. Но не могу иначе поступить.

-- О! Поль! неужели это неизбѣжно?

-- Да.

-- Когда мы стоимъ лишь на порогѣ храма... когда вы только пріотворили дверь въ него? Откровенно говорю, Поль, я разочарована.

-- Мнѣ очень жаль.

-- Вы пріѣхали къ намъ съ такими полномочіями, какихъ никто еще до сихъ поръ не предъявлялъ намъ. Моя корреспондентка, Анна Петровна, обѣщала намъ такія дѣла, о какихъ мы и не слыхивали.

-- Я кое-что и сдѣлалъ. Развѣ вы разочаровались въ томъ, что я сдѣлалъ?

-- Нѣтъ. Мы были удивлены и восхищены. Но, Поль, то, что вы сдѣлали,-- ничто въ сравненіи съ тѣмъ, чему вы насъ учили. Я по крайней мѣрѣ никогда не забуду этого. Вы возвысили насъ надъ землей, Поль. Вы облагородили нашу душу... и вотъ теперь покидаете насъ... бросаете свое собственное дѣло. О! это все равно, какъ еслибы ветхозавѣтный пророкъ бросилъ проповѣдовать слово Божіе, чтобы воздѣлывать свой собственный виноградникъ. Какъ можете вы бросить свое призваніе, Поль?

-- У меня нѣтъ выбора, повторилъ онъ.

-- Не бывало еще человѣка, продолжала лэди Августа, который бы могъ такъ глубоко тронуть меня, какъ это дѣлали вы, Поль! никакой проповѣдникъ, учитель, пѣвецъ, романистъ, поэтъ или артистъ. Я жаждала ежедневно слышать вашъ голосъ, а теперь онъ смолкъ или произноситъ только обыкновенныя вещи. Отчего это, Поль? Отчего?

-- Я не могу вамъ этого сказать.

-- Я ждала еще болѣе великихъ дѣлъ, Поль. Я ждала еще болѣе высокаго ученія, еще большаго облагороженія души, еще болѣе тѣснаго общенія съ другимъ міромъ.

-- Вы бы постоянно требовали болѣе великихъ дѣлъ; вамъ бы все казалось мало и мало, отвѣтилъ Поль съ прежней авторитетностью, вернувшейся къ нему на секунду. Всѣ тѣ, кто первоначально разговариваетъ съ духами при посредствѣ медіума и бываетъ свидѣтелемъ манифистацій, никогда не бываетъ доволенъ. Имъ все кажется мало тѣхъ проблесковъ изъ инаго міра, которые передъ ними мелькаютъ, и они требуютъ болѣе полнаго и непрерывнаго общенія. Потерпите, лэди Августа. Можетъ быть, этого и достигнутъ современемъ... а можетъ быть и нѣтъ.

-- Но согласитесь, Поль, что ваша миссія оказалась не полной.

-- Согласенъ. Но слѣдуетъ допустить смягчающія обстоятельства, въ виду несовершенства миссіонера.

-- Медіумы, конечно, всегда и бываютъ несовершенны, даже лучшіе изъ нихъ, даже такіе, какъ вы. Напримѣръ, вы обѣщали мнѣ, что прежде нежели вы разстанетесь съ нами, я сама получу вашъ даръ видѣть и разговаривать съ духами.

-- Увѣрены ли вы, что такой даръ понравится вамъ? Подумайте, лэди Августа.

-- Вы сами имъ обладаете. Развѣ вы недовольны?

-- Я утратилъ его. Подумайте, однако, о томъ, что это означаетъ. Существуютъ миріады человѣческихъ душъ -- и всѣ онѣ безсмертны и неистребимы -- души всѣхъ поколѣній, жившихъ до насъ: попробуйте представить себѣ пространство, наполненное ими. Тутъ есть души древнихъ варваровъ и дикарей -- мужчинъ и женщинъ, обитавшихъ въ лѣсахъ и пещерахъ -- души до-историческихъ людей, равно какъ и тѣхъ, которые жили въ новѣйшее время. Обыкновенный медіумъ предлагаетъ вызвать духъ Юлія Цезарія или Гомера. Можетъ ли онъ ограничиться вызовомъ одного только духа изъ этой миріады духовъ? Представьте только, какъ бы вы себя чувствовали, еслибы постоянно сознавали себя въ этой толпѣ? Вы бы видѣли ихъ, раскрывая глаза по утру; мракъ не скрылъ бы ихъ отъ васъ; толстыя стѣны не помѣшали бы вамъ ихъ видѣть. Если не присоединить дара бесѣдовать съ ними, то передъ вами вѣчно проносились бы безмолвныя процессіи духовъ. А если вы получите даръ бесѣды, то подумайте, со многими ли изъ нихъ вамъ пріятно было бы бесѣдовать, подумайте о тысячѣ тысячъ такихъ лицъ грубыхъ, все еще непросвѣщенныхъ! о злыхъ лицахъ, которыхъ гораздо больше нежели добрыхъ! Они бы окружали васъ и глядѣли на васъ ночью. Да вы бы не заснули, видя себя окруженной всѣми этими лицами. Вѣдь вы бы не прочитали доброты и участія на этихъ лицахъ; въ нихъ не выражалось бы любви къ вамъ. Подумайте: могли ли бы вы перенести такое откровеніе?

-- Нѣтъ, нѣтъ; я бы не могла. Это черезъ чуръ страшно. Но вѣдь и мы умремъ. Неужели же мы примкнемъ къ процессіи этихъ таинственныхъ душъ?

-- Я этого не говорю. Вы, конечно, будете имѣть возможность соединиться съ вашими друзьями и находиться въ общеніи равныхъ вамъ.

Лэди Августа покачала головой.

-- Ну а сами вы, Поль, что намѣрены предпринять теперь. Неужели вы утратили свою силу безвозвратно?

-- Да, безвозвратно.

-- Какая жалость! какая жалость!

-- Можетъ быть.

-- Вы утратили свою силу и влюбились въ Гетти. Я разспрашивала ее объ этомъ, и она мнѣ во всемъ призналась.... вы собираетесь уѣхать обратно въ Америку. Что же вы тамъ будете дѣлать?

-- Самъ еще не знаю.

-- У васъ есть деньги?

-- Нѣтъ, нисколько. У меня нѣтъ ни профессіи, ни частныхъ средствъ, ни вліятельныхъ друзей.

-- Но нельзя же вамъ жениться, Поль, если у васъ нѣтъ опредѣленныхъ средствъ къ жизни.

-- Это правда. Мнѣ бы не слѣдовало говорить о любви Гетти.

-- Вы оказали величайшія услуги нашему семейству, Поль. Вы не должны уѣхать отъ насъ съ пустыми руками. Нельзя допустить, чтобы люди могли сказать, что мы отпустили васъ, не доказавъ на дѣлѣ свою благодарность.

-- Нѣтъ, нѣтъ, торопливо отвѣтилъ Поль, я никогда не могу принять денегъ отъ васъ или отъ кого-нибудь изъ вашего семейства. Лэди Августа, вы говорили, что я пріѣхалъ къ вамъ какъ джентльменъ... въ гости. Позвольте же мнѣ по крайней мѣрѣ уѣхать, какъ джентльменъ, какъ гость.

VII.

Много грѣховъ отпускается человѣку, который женится, лишь бы можно было понадѣяться на его исправленіе. Гетти готовилась выслушать покаяніе грѣшника и произнести надъ нимъ отпущеніе грѣховъ. Грѣховъ она стыдилась не меньше своего жениха, но простить его ей не стоило ни малѣйшаго труда.

Висая провела Поля къ себѣ въ мастерскую и ушла, оставя въ ней Гетти и Поля вдвоемъ. Само собой разумѣется, что она подготовила Гетти отчасти къ тому, что та должна была услышать, и такимъ образомъ смягчила ударъ.

-- И помните, Гетти, заключила Висая, что какъ бы ни былъ виноватъ Поль, онъ теперь совсѣмъ покончилъ съ прошлымъ. И никакой соблазнъ не заставитъ его больше вернуться на прежнюю дорогу . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Самое тяжелое зрѣлище въ мірѣ -- зрѣлище, покрывающее стыдомъ даже простаго свидѣтеля -- это видѣть человѣка, сознающаго неправильность своего дѣла и чувствующаго весь его стыдъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

-- О! Поль! будетъ, будетъ, я не могу больше этого вынести,-- вскричала Гетти, обливаясь слезами.-- Я не могу больше этого вынести! О! подумать только, что все не такъ... О! моя бѣдная мама!

-- Я говорилъ только про себя,-- замѣтилъ онъ.

Она лежала на диванѣ, закрывъ лицо руками.

Онъ стоялъ надъ ней, стиснувъ зубы и кулаки, съ мрачными и жесткими глазами. Можно было бы подумать, что онъ ее бранитъ и бьетъ. Но это было не такъ. Онъ бранилъ и билъ самого себя, а каждое его слово било ее, какъ хлыстомъ.

-- Ты должна все выслушать,-- настаивалъ онъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Онъ наконецъ досказалъ.

-- Что же, Гетти, прикажешь мнѣ уѣхать?

Она протянула ему руку.

-- Да, Поль, тебѣ слѣдуетъ уѣхать, но я уѣду вмѣстѣ съ тобой.

-- Я ненавижу себя, Гетти; я готовъ былъ бы убить самого себя, еслибы не ты, да еще не мысль, что даже, убивъ себя, я не изглажу прошлаго.

-- О! какъ это ужасно! какъ это ужасно!-- повторяла дѣвушка. И подумать, что человѣкъ, котораго я полюбила, тоже былъ вовлеченъ въ этотъ обманъ! О, мой бѣдный Поль!

-- Нѣтъ, нѣтъ, Гетти. Мы все оставили за собой, вмѣстѣ со всѣми ухищреніями профессіи. Только люби меня и прости меня.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ то время, какъ наши влюбленные сидѣли и объяснялись такимъ образомъ, случилось, что м-ръ Медлокъ, вернувшійся въ домъ жены, узналъ о томъ, что его дочь сидитъ наединѣ съ своимъ женихомъ въ мастерской миссъ Рюисдаль.

Въ обыкновенное время это извѣстіе заставило бы его уважать неприкосновенность святилища, потому что, сказать по правдѣ, онъ боялся своей дочери. Но сегодня онъ чувствовалъ себя храбрецомъ. Быть можетъ, храбрости этой содѣйствовалъ стаканъ горячаго грогу съ лимономъ. Быть можетъ, что другое придавало ему смѣлость.

Гетти, по правдѣ сказать, мало выказывала къ нему привязанности или почтенія. Она знала, чего ему хотѣлось отъ нея -- участія въ его обманѣ -- и какъ же могла она послѣ этого его уважать? И при этомъ наружность у него была неблагородная, такъ же, какъ и манеры, какъ и жизнь, которую онъ велъ. Сопутствовать балаганнымъ выставкамъ; объяснять панорамы; выводить передъ публикой карловъ и великановъ или двухголовыхъ женщинъ -- все это не безнравственно, строго говоря, но не благородно. Когда же вы вздумаете требовать отъ дочери, чтобы она выступила на подмосткахъ въ роли ясновидящей, то сами лишите себя всѣхъ привилегій пятой заповѣди.

Да, м-ръ Гайнесъ Медлокъ составилъ небольшой планъ своей будущей семейной жизни: въ эту программу входила выставка, долженствовавшая затмить всевозможныя спиритуалистическія представленія. Лавиніи предоставлялась роль престарѣлой Сивиллы, облаченной въ пунцовый бархатъ; Гетти -- роль знаменитой ясновидящей; синьоръ Паоло, уже прославившійся отъ береговъ Тихаго и до береговъ Атлантическаго океана, находился въ прямыхъ сношеніяхъ съ духами, которые никогда не лгали; самъ же онъ долженствовалъ быть знаменитымъ краніологомъ, профессоромъ хиромантіи или графологомъ, какъ придется. Программа блистательная. И вотъ самый важный членъ собранія находится въ эту минуту подъ его кровомъ, ухаживаетъ за его родной дочерью и, безъ сомнѣнія, настроенъ добродушно и любезно.

Поэтому м-ръ Медлокъ постучалъ въ дверь и кашлянулъ. Кашель, послѣ стука въ дверь, обозначаетъ, какъ дважды два четыре, что пришелъ проситель. Человѣкъ, который собирается чего-нибудь просить: услуги, денегъ взаймы, свиданія или объясненія всегда кашляетъ послѣ того, какъ постучится въ дверь.

Не получая отвѣта, м-ръ Медлокъ повернулъ ручку и отворилъ дверь.

Гетти отняла руку отъ руки жениха и встала съ дивана, на которомъ они сидѣли.

-- Что вамъ угодно? спросила она строго.-- Это комната миссъ Рюисдаль.

-- Я желаю, моя душа, началъ онъ (дѣвушкѣ не слѣдовало бы быть выше ростомъ своего отца!) -- я пришелъ (не годится также ей глядѣть такъ грозно на родителя!) -- мнѣ очень жаль, что я помѣшалъ. Я хотѣлъ только сказать нѣсколько словъ твоему... моему будущему зятю, Гетти, всего лишь нѣсколько словъ.

Онъ опять кашлянулъ въ руку самымъ досаднымъ образомъ. Рѣшительно не было возможности гордиться его внѣшностью.

Гетти обратилась къ Полю.

-- Вотъ мой... отецъ, сказала она, какъ бы запнувшись на мѣстоименіи, въ знакъ того, что не особенно благодарна судьбѣ за такого родителя,-- и онъ собирается нѣчто сообщитъ тебѣ, Поль... Желаетъ сдѣлать тебѣ какое-то предложеніе. Въ сущности, я знаю, въ чемъ дѣло, но тебѣ лучше услышать это отъ него самого.

Никогда не слѣдуетъ осуждать человѣка, не выслушавъ его, но нѣчто неуловимое въ тонѣ этой молодой особы говорило, что сужденіе уже впередъ составлено, и не въ пользу человѣка.

-- Здравствуйте, сэръ.

Поль всталъ и протянулъ руку: удивительно, что, вмѣстѣ съ возвращеніемъ въ міръ явленій, міръ повседневный, къ нему вернулся также замѣтный американскій акцентъ и американскія манеры.

-- Чѣмъ могу служить вамъ, сэръ, или чѣмъ вы можете служить мнѣ?

-- Мы можемъ многимъ служить другъ другу, сэръ. Мы можемъ стать необходимы другъ для друга. И это я постараюсь доказать вамъ въ немногихъ словахъ.

-- Очень хорошо, сэръ. Вы помните, какъ вы посѣтили моего бывшаго учителя, профессора Мельхерса, двѣ недѣли тому назадъ. Вы бесѣдовали съ нимъ и сдѣлали ему одно предложеніе.

-- Да, сдѣлалъ. Совершенно вѣрно. Онъ все знаетъ, Гетти, все. Такъ о немъ всѣ и говорили въ Нью-Іоркѣ. Стоитъ задать ему вопросъ, и у него отвѣтъ уже готовъ и никогда не бываетъ ошибочный.

Гетти тревожно взглянула на Поля, но тотчасъ же успокоилась.

-- Я потому теперь не ошибся, отвѣчалъ спокойно Поль, что сидѣлъ въ сосѣдней комнатѣ, куда дверь была отворена, и слышалъ все, что вы говорили.

Лицо Гетти просіяло.

-- Поэтому мнѣ извѣстно, что вы дѣлали, когда жили въ Соединенныхъ Штатахъ, и что бы вы желали, чтобы я дѣлалъ, когда вы вернетесь туда обратно.

-- И будете дѣлать, сэръ, и будете, отвѣчалъ небольшой человѣчекъ, весь загораясь восторгомъ отъ такого, какъ ему казалось, хорошаго начала.

-- Продолжайте, м-ръ Медлокъ.

-- Вы не представляете себѣ, вы не можете себѣ представить, какой блестящій успѣхъ я вамъ устрою.

-- Объяснитесь, м-ръ Медлокъ.

-- Я полагаю, сэръ, что во время вашихъ послѣднихъ представленій -- я разумѣю салонъ, гдѣ вы принимали сливки нью-іоркской аристократіи -- всѣ деньги шли вашему хозяину.

-- Вы не въ правѣ этого говорить, перебила Гетти.

-- Отчего? Я былъ ассистентомъ и знаю, что почти всѣ деньги отбираются хозяиномъ. Такъ было, когда я былъ ассистентомъ.

-- Продолжайте, сказалъ Поль.

-- Я хочу сказать вотъ что: оставьте старика. Устройте представленія на свой страхъ. Оставьте старика. И пригласите человѣка опытнаго въ этихъ дѣлахъ, который возьметъ на себя всю черную работу.

-- Вы разумѣете, конечно, самого себя?

-- Да, я разумѣю самого себя. Лучшаго человѣка я не могъ бы и указать. Я знаю почти каждый городъ въ Америкѣ, если вы рѣшите путешествовать, и знаю, какъ свои пять пальцевъ, Нью-Іоркъ или Филадельфію, если вы признаете за лучшее тамъ поселиться. Вы вѣдь, кажется, собираетесь жениться на моей дочери, сэръ?

-- Да, собираюсь, если ваша дочь согласится.

-- Она должна согласиться съ радостью и гордостью. Я бы согласился, еслибы былъ моей дочерью.

-- Еслибы вы были ею, я бы не просилъ васъ выйдти за меня за-мужъ, отвѣтилъ Поль.

-- Хорошо, сэръ, хорошо. Я не стану настаивать на своихъ отцовскихъ правахъ. Я слишкомъ долго былъ въ разлукѣ съ дочерью, чтобы претендовать на эти права. Я хорошо это знаю. Но я спрашиваю васъ, сэръ, спрашиваю васъ, какъ разсудительнаго человѣка, вотъ вы, No 1, альфа и омега профессіи, умнѣйшій и самый прославленный представитель ея,-- все это я допускаю. И породниться съ вами для насъ большая честь.

Поль съ печальной усмѣшкой взглянулъ на Гетти.

-- Но возьмемъ другую сторону. Что будетъ съ талантомъ, если его никто не сумѣетъ обставить сценическимъ и дѣловымъ образомъ? Онъ заглохнетъ, пропадетъ, растратится даромъ. Вотъ почему я пришелъ. Агентомъ синьора Паоло будетъ его тесть, человѣкъ опытный, испытанный и усердный. Что такое талантъ, предоставленный самому себѣ? Онъ вскорѣ износится, истратится... И вотъ почему должна выступить на сцену ваша теща. Взгляните, какъ идетъ дѣло въ циркѣ. Въ промежуткахъ между дѣйствительно замѣчательными штуками бѣгаютъ клоуны (всякій можетъ бѣгать), перепрыгиваютъ сквозь обручи молодыя дѣвицы (каждый можетъ прыгать черезъ обручъ), а публика все равно довольна. Лавинія въ бѣломъ парикѣ и пунцовомъ бархатѣ дастъ одинъ изъ своихъ знаменитыхъ сеансовъ, въ то время какъ вы будете отдыхать. Увѣряю васъ, сэръ, что въ бѣломъ парикѣ, очень пышномъ и красивомъ, въ пунцовомъ бархатѣ и съ тяжелой золотой цѣпочкой, ваша теща ослѣпитъ. Право же такъ. Въ сущности, новыхъ пріемовъ вѣдь немного, но вашъ агентъ всегда сумѣетъ придать новую форму старымъ. А затѣмъ выступитъ Гетти. Вы убѣдились, сэръ, что въ моей дочери есть матеріалъ для первоклассной ясновидящей. Въ вашихъ рукахъ она разовьется и станетъ первой ясновидящей въ мірѣ. Хорошая ясновидящая -- рѣдкость. Я ни одной не знаю, которую можно было бы смѣло вызвать передъ публикой. Но Гетти! Взгляните на нее, сэръ. Взгляните на ея лицо и фигуру. Поглядите въ ея глаза...

-- Поль!

-- М-ръ Медлокъ, вы достаточно высказались, сказалъ Поль. Всякіе дальнѣйшіе толки объ этомъ были бы лишними, такъ какъ мы уже рѣшили, какъ намъ дѣйствовать. Ничто въ мірѣ не заставитъ вашу дочь играть предлагаемую вами роль... ничто въ мірѣ. Это рѣшено и подписано, и ничто въ мірѣ не заставитъ также и меня продолжать эту профессію...

-- Вы оставляете профессію? Вы, великій синьоръ Паоло, оставляете профессію? По почему же... вы, можетъ быть, уже составили себѣ состояніе?

-- Нѣтъ, не составилъ.

-- Ну, такъ почему же?

-- Потому что это... я бросилъ. Вотъ почему. Я не думаю, чтобы вы поняли мои резоны.

-- Оставляете профессію! и не составили еще состоянія! Если такъ, сэръ, то пусть меня повѣсятъ, если я позволю вамъ жениться на моей дочери.

Гетти засмѣялась. Нехорошо смѣяться надъ роднымъ отцомъ, но она засмѣялась.

-- Я думаю, что безполезно объ этомъ толковать, сказалъ Поль спокойно. Ваша дочь совершеннолѣтняя. Оставьте насъ, м-ръ Медлокъ.

-- Гетти, сказалъ онъ, когда ушелъ ея отецъ, поцѣлуй меня. И уѣдемъ отсюда поскорѣе; поскорѣе начнемъ новую жизнь.

VIII.

Дѣла такъ пошли съ конференціями, что газеты стали отказываться печатать о нихъ отчеты. Это печально, потому что въ прежнее время маленькій человѣкъ могъ надѣяться стать великимъ, а иной слабый человѣкъ считалъ себя сильнымъ, читая въ отчетахъ о конференціяхъ статьи, которыя злонамѣренный фаворитизмъ издателей не допускаетъ больше къ печатанію въ обыкновенныхъ органахъ печати. Вмѣстѣ съ тѣмъ конференція придавала всѣмъ присутствующимъ -- чьи имена сообщались репортерами,-- сознаніе своей важности, а тѣмъ, кто говорилъ на конференціи, пріятную мысль, что они принадлежатъ къ лагерю науки и прогресса. Какъ естественное слѣдствіе этого, мода на конференціи проходитъ.

Конференція спиритуалистовъ, происходившая въ прошломъ маѣ, хотя и очень важная и значительная, не была описана въ утреннихъ газетахъ. Вотъ причина, почему это замѣчательное событіе, которое мы здѣсь изложимъ съ исторической достовѣрностью, не произвело никакого впечатлѣнія на общественное мнѣніе. Въ одной или двухъ вечернихъ газетахъ была напечатана краткая замѣтка о митингѣ. Въ "St. James" насмѣшливая иронія этой замѣтки задѣвала всѣхъ тѣхъ, кто участвовалъ въ конференціи. Въ "Pall-Mall" короткая статейка была направлена прямо противъ предсѣдателя, и задавался обычный, постоянно повторяющійся вопросъ: какая практическая польза отъ этихъ многолѣтнихъ сообщеній. Но какъ бы то ни было, а гораздо выгоднѣе, когда люди смѣются, нежели когда они относятся съ пренебреженіемъ. Насмѣшка привлекаетъ вниманіе; на брань можно возражать. Но молчаніе убійственно. Репортеры не явились на эту конференцію. А между тѣмъ, предметы, подлежавшіе обсужденію (обо всѣхъ не успѣли даже вкратцѣ упомянуть), касались обширной области, интересной для ученаго, который бы взялся написать исторію исканій истины и заблужденій. Еслибы программа была выполнена въ цѣлости, то конференціи пришлось бы засѣдать до сего дня. Въ числѣ предметовъ, личностей и народовъ, подлежавшихъ обсужденію, были халдейцы, элевзинскія таинства, кабалистика, магія, такъ называемые изотерическіе буддисты, Зендавеста, Конфуцій, Зороастръ, Пиѳагоръ, видѣнія, телепатія, воплощеніе духовъ, сны, ясновидѣніе, братство Розенкрейцеровъ, месмеризмъ, астрологія, хиромантія, исцѣленіе путемъ внушенія, словомъ -- все, кончая даже Нострадамусомъ и теоріей о еврейскомъ происхожденіи британскаго народа.

Конференція длилась недѣлю, впродолженіе которой обсуждались эти предметы.

Нѣтъ никакой возможности передать не только въ цѣломъ содержаніе этой конференціи, но даже и шестую часть того, что на ней происходило. Я намѣренъ передать только объ инцидентѣ, который произошелъ въ первое утро митинга.

Въ залѣ, довольно большихъ размѣровъ, собралось много народа, какъ бы сказали репортеры, то есть это значило, что внизу было довольно просторно, а галлереи были на половину пусты. Дѣйствительно, много народу. И все, очевидно, лэди и джентльмены; то-есть это значитъ, что всѣ они были хорошо одѣты и вели себя прилично. Каждый, кто не имѣлъ никакого отношенія къ митингу, замѣтилъ бы безпокойный видъ и манеры у большинства присутствующихъ, точно каждый изъ нихъ болѣе или менѣе страдалъ судорогами. Нѣкоторые закрывали глаза въ безмолвномъ созерцаніи; у другихъ глаза сверкали страннымъ блескомъ; третьи, наконецъ, были безпокойны, вертѣлись на стульяхъ и перемѣняли мѣста; четвертые проявляли всѣ признаки сильнѣйшаго нетерпѣнія, въ ожиданіи зрѣлища, долженствовавшаго наполнить ихъ душу восторгомъ.

На платформѣ засѣдалъ среди нашихъ друзей м-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ, достопочтенный Эмилій Гортонъ -- онъ собирался читать статью о собственномъ чудесномъ дарѣ исцѣленія -- достопочтенный Веніаминъ Руджъ и м-ръ Эмануэль Чикъ. Среди гостей внизу можно было замѣтить Лавинію Медлокъ, ея мужа, м-ра Джемса Берри; Гетти не было, но Сивилла невѣрная привела съ собой Цецилію. М-съ Треси Ганди тоже присутствовала. Когда пробило десять часовъ, предсѣдатель, м-ръ Киръ Бруденель, въ сопровожденіи жены, лэди Августы и почетнаго секретаря, появился на платформѣ и среди рукоплесканій занялъ свое мѣсто.

Затѣмъ, оглядѣвъ залу -- чего не забываетъ сдѣлать ни одинъ предсѣдатель -- чтобы видѣть, всѣ ли на мѣстахъ, м-ръ Бруденель всталъ и открылъ залъ такою рѣчью. Мы приведемъ самые интересные отрывки изъ нея.

"Друзья и собратья -- соискатели истины, началъ онъ, поздравимъ другъ друга съ значительностью и многочисленностью нашего митинга. Впервые въ исторіи мы, отдающіе свою жизнь спиритуалистическимъ изслѣдованіямъ, и старающіеся все тѣснѣе и тѣснѣе завязать сношенія съ инымъ міромъ, можемъ публично сойтись, не опасаясь насилія или насмѣшки. Четыреста лѣтъ тому назадъ насъ бы сожгли, какъ колдуновъ и вѣдьмъ; двѣсти лѣтъ тому назадъ мы бы прозябали въ тиши и неизвѣстности, ничего не зная другъ о другѣ; сто лѣтъ тому назадъ ученіе наше почти совсѣмъ заглохло. Если и были спиритуалисты, то они были безусловно неизвѣстны. Литература перестала заниматься ими... а теперь, взгляните кругомъ себя, товарищи-соискатели"...

Послѣ этого предсѣдатель очертилъ вкратцѣ исторію-новѣйшаго спиритизма, начиная съ 1847 г., когда впервые послышались въ Америкѣ знаменитые стуки, и до настоящаго времени, напирая на его удивительное развитіе въ такой, сравнительно короткій, срокъ. Послѣ того онъ приступилъ къ разсказу о появленіи г. Пауля, удивительнаго пророка и духовидца, и о тѣхъ чудесахъ, которыхъ свидѣтелями были многіе изъ присутствующихъ. Къ несчастію, г. Пауль лишился своей силы и не могъ довести до конца своей миссіи. Но тѣмъ не менѣе уже то, что онъ сдѣлалъ, было такъ значительно, что предсѣдатель предложилъ присутствующимъ вотировать благодарность м-ру Паулю.

Предложеніе предсѣдателя было принято съ восторгомъ. Послѣ того предсѣдатель передалъ право голоса достопочтенному Эмилію Гортону, имѣвшему прочитать статью "объ исцѣленіи путемъ внушенія".

Senior Fellow коллегіи короля Генриха всталъ и выступилъ впередъ съ краткой улыбкой и сверткомъ бумаги, который началъ развертывать. Никакой практичный лекторъ не развертываетъ своей статьи преждевременно. Во всѣхъ публичныхъ представленіяхъ существуютъ маленькія церемоніи, которыя актеры называютъ "эффектомъ". Напримѣръ, популярный государственный человѣкъ любитъ немного опаздывать, такъ чтобы появиться уже тогда, когда меньшія свѣтила уже сидятъ на своихъ мѣстахъ. Поэтому м-ръ Гортонъ, въ то время какъ стоялъ передъ напряженно ожидавшей его чтенія аудиторіей, началъ развертывать и расправлять свою статью. Это должно было подзадорить ихъ нетерпѣніе.

Но ему пришлось отложить и самое чтеніе, такъ какъ тѣмъ временемъ молодой человѣкъ, котораго никто до сихъ поръ не замѣтилъ, появился на платформѣ.

-- Г. предсѣдатель, сказалъ онъ, я прошу позволенія сказать всего лишь нѣсколько словъ. Лэди и джентльмены я -- м-ръ Пауль.

Предсѣдатель сначала покраснѣлъ, а затѣмъ поблѣднѣлъ.

-- Поль, хрипло прошепталъ онъ, не на столько громко, однако, чтобы его могли услышать сидѣвшіе впереди, Поль, сойдите съ платформы и уходите. Не говорите, умоляю васъ.

-- Я долженъ говорить.

-- Лэди и джентльмены -- предсѣдатель всталъ не безъ достоинства -- м-ру Паулю нельзя, конечно, отказать въ словѣ послѣ того, что вы о немъ слышали; но помните, однако, то, что я вамъ сказалъ. Онъ, къ сожалѣнію, утратилъ ту силу, какая была ему дана лишь на время.

-- Я долженъ сдѣлать одно признаніе, сказалъ Поль, быстро приподнимая голову.

Наружность молодаго человѣка поразила всѣхъ и каждаго; воцарилось гробовое молчаніе; только у нѣсколькихъ молодыхъ дѣвушекъ вырвалось невольное о! потому что онъ былъ такъ удивительно хорошъ собой.

-- Мое признаніе -- слѣдующее. Два мѣсяца тому назадъ я пріѣхалъ въ Англію въ надеждѣ и съ намѣреніемъ произвести un grand coup, не ради денегъ, но ради того, что впослѣдствіи могло бы дать деньги. Я рѣшилъ произвести нѣчто такое, что ни въ какомъ случаѣ не могло бы быть объяснено иначе, какъ сверхъестественнымъ путемъ. Наука не могла бы объяснить этого. Это долженствовало быть внѣ обычной сферы спиритическихъ явленій. Когда это будетъ сдѣлано, думалъ я, я внезапно исчезну, и никто меня больше не увидитъ. Или же уѣду обратно въ Нью-Іоркъ съ такимъ тріумфомъ, какой вознесетъ меня высоко надъ моими собратьями-спиритами. Вы слышите, что я говорю.

-- Я считаю нужнымъ, замѣтилъ предсѣдатель, напомнить вамъ то, что я уже вамъ сказалъ, а именно: что этотъ молодой джентльменъ, очевидно, даже позабылъ про ту силу, какою когда-то обладалъ, и теперь не можетъ ни понять, ни повѣрить тому, что онъ дѣлалъ.

-- Я не стану злоупотреблять вниманіемъ публики и не отниму у нея много времени, продолжалъ Поль, точно предсѣдатель ничего и не говорилъ. Я хочу только объяснить, что вещи, которыя я сдѣлалъ, могли бы быть сдѣланы всякимъ при тѣхъ же условіяхъ. Я магнетизёръ и семь лѣтъ упражнялся въ своемъ искусствѣ. Я достигъ того, что могъ заставлять людей, подпадавшихъ моему вліянію, думать и дѣлать все, что мнѣ угодно. Я достигъ также того, что они помнили то, что я заставлялъ ихъ думать. Вы понимаете теперь, какое сильное орудіе было у меня въ рукахъ, лишь бы мнѣ удалось подчинить возможно большее число людей. Въ той англійской семьѣ, которой я былъ представленъ, я подчинилъ всѣхъ, кромѣ двухъ человѣкъ. Еслибы мнѣ удалось подчинить и этихъ двухъ, то вы бы услышали про такіе чудеса, передъ которыми поблѣднѣли бы тѣ, о какихъ вамъ сообщалъ г. предсѣдатель. Но эти два лица воспротивились мнѣ. Я не могъ ни сколько повліять на нихъ. И одно изъ нихъ постоянно слѣдило за мной. Оно открыло въ концѣ-концовъ, какимъ образомъ я достигъ того, что спасъ состояніе его и двухъ молодыхъ лэди. Помните, что я могъ магнетизировать. Это было основаніемъ всего. Этимъ все объясняется. Я заставилъ слѣпую дѣвушку увидѣть брата. Я зналъ, гдѣ находится этотъ человѣкъ и заранѣе приготовилъ фотографію. Я магнетизировалъ м-ра Бруденеля и заставлялъ писать его подъ мою диктовку; и прежде чѣмъ пробудить его, внушилъ ему чепуху про Абиссинію. Онъ думаетъ, что каждое утро отправлялся туда. Онъ никуда не отправлялся; онъ сидѣлъ на своемъ стулѣ, погруженный въ магнетическій сонъ. Что касается остъиндской газеты, то это былъ просто фокусъ. Бумага имѣла только наружный видъ газеты и то число, какое было желательно. Внутри она была пуста. Я принялъ мѣры, чтобы ее не раскрывали и пока они всѣ шумѣли и болтали, спряталъ ее въ карманъ. Все, что я ни дѣлалъ въ этомъ домѣ, было чистѣйшимъ фокусомъ и шарлатанствомъ. Вы спросите, какъ я рѣшаюсь выступить передъ вами съ такимъ признаніемъ? Я рѣшаюсь потому, что покинулъ ряды шарлатановъ. Я больше не медіумъ. Что касается вашего спиритизма, то я не могу сказать, что вѣрю въ него и не могу сказать, чтобы не вѣрилъ. Но одно только я знаю хорошо. Въ Америкѣ, гдѣтакъ много медіумовъ, нѣтъ ни одного, котораго бы время отъ времени не обвиняли въ обманѣ и лжи. Мнѣ остается прибавить немногое. При васъ всѣхъ я объявляю, что мое признаніе правдиво и вѣрно буквально. При васъ всѣхъ я прошу прощенія у лэди Августы и у м-ра Кира Бруденеля и у всѣхъ ихъ домашнихъ за то, что явился въ ихъ домъ, не имѣя на то никакого права, и за цѣлый рядъ обмановъ, который я себѣ позволилъ. Я теперь уѣзжаю и никогда больше не вернусь въ городъ, который будетъ всегда напоминать мнѣ о позорномъ прошломъ. Но, прежде чѣмъ уѣхать, винюсь и каюсь.

Онъ низко поклонился сначала публикѣ, затѣмъ лэди Августѣ и наконецъ предсѣдателю.

-- Поль! вскричала лэди Августа.

Онъ поклонился вторично, но ничего не отвѣчалъ. Затѣмъ медленно сошелъ со ступенекъ и съ отпущенной головой прошелъ мимо удивленной аудиторіи.

Тутъ лэди Августа вскочила съ мѣста.

-- Я должна говорить, вскричала она. Никогда до сихъ поръ не говорила я въ публикѣ и никогда больше не буду. Вы слышали, что сказалъ этотъ несчастный юноша. Онъ утратилъ свою силу и пытается объяснить все, что онъ дѣлалъ, теоріей магнетическаго вліянія. Но развѣ то, что онъ самъ сказалъ, не доказываетъ его сверхъестественной силы. Эта сила нынѣ покинула его. Онъ смутно помнитъ то, что было. Онъ знаетъ, что въ Нью-Іоркѣ онъ занимался спиритизмомъ и прибѣгалъ къ магнетическому вліянію, съ цѣлью ли обмана, этого я не знаю. А остальнаго онъ самъ не понимаетъ. О! я все время знала, что этотъ человѣкъ самъ не свой. Никакой молодой человѣкъ не могъ такъ говорить, какъ онъ. Простой юноша не могъ бы такъ заставить горѣть сердца своихъ слушателей. Никогда еще никто не открывалъ передъ нами такихъ вершинъ премудрости и не вызывалъ такихъ благородныхъ и славныхъ видѣній изъ инаго міра. Нашъ Поль ушелъ -- вы видѣли лишь его оболочку. Эта оболочка наполнена нынѣ дюжинной душой, которая не только не выше обыкновенныхъ людей, но, можетъ быть, еще ниже. Но пока онъ оставался съ нами -- незабвенное навѣки время -- онъ переносилъ насъ на седьмое небо. Одно только утѣшаетъ насъ. Онъ обѣщалъ, прежде нежели сила покинула его, что "друзья" его дадутъ намъ книгу древней премудрости, ту самую, которая написана Соломономъ и передана первосвященникомъ Исаакомъ преемнику Абиссинскому Менелеку. Мы будемъ ждать этого дара.

Лэди Августа сѣла на мѣсто. Она говорила съ такой энергіей, съ такой убѣжденностью въ жестѣ и во взглядѣ, что вполнѣ покорила свою аудиторію. Юный американецъ, только-что оставившій ихъ, былъ обманщикъ и шарлатанъ, только оболочка Поля. Истинный Поль оставилъ ихъ и ушелъ къ своимъ друзьямъ, мудрецамъ древняго закона. Они вздохнули свободно; довѣріе было снова возстановлено. Сомнѣніе и тревога, вызванные признаніемъ, разсѣялись. Они снова вѣрили и ждали чудесъ.

Предсѣдатель всталъ и поправилъ пенснё на носу.

-- Друзья мои, сказалъ онъ, вы слышали мою жену. Я вполнѣ увѣренъ, что въ вашихъ сердцахъ не осталось и тѣни сомнѣнія. Истинный Поль ушелъ отъ насъ только на время, будемъ вѣрить -- пусть его оболочка -- они всѣ питали неизмѣримое презрѣніе къ оболочкѣ -- уѣзжаетъ въ мирѣ. Но результаты ученія Поля останутся съ нами, и мы все же стоимъ мы стоимъ на твердой, какъ скала, почвѣ.

-- Теперь мы можемъ приступить къ очередному порядку. Еще разъ приглашаю достопочтеннаго Эмилія Гортона прочитать свою статью объ исцѣленіи посредствомъ внушенія.

-- Уведи меня отсюда, Сивилла, шепнула Цецилія. Если я останусь здѣсь, то задохнусь. Скорѣе уведи меня.

Сивилла вывела ее, и онѣ уѣхали домой.

Въ каретѣ Цецилія ничего не говорила, но сидѣла со сложенными руками и дрожащими губами.

Гетти сидѣла въ ея комнатѣ. Она плакала, и слезы все еще стояли въ ея глазахъ.

-- О! Цецилія, сказала она, бѣдная Цецилія!

-- Я слышала его, сказала Цецилія. Гетти, ты передашь ему отъ меня порученіе?

-- Да, смиренно отвѣчала Гетти.

-- Скажи ему, что я любила его, Гетти. Не такъ, какъ ты, дорогая, потому что ты любишь мужчину, а я любила учителя. Скажи ему, что онъ внушилъ мнѣ новыя мысли и благородныя чувства. Скажи ему, что многое, чего я прежде не понимала, стало теперь для меня просто и ясно.

-- Да, сказала Гетти, я скажу ему все это.

-- Скажи ему, что я никогда не позабуду того, чему онъ меня училъ. И ради этого буду дорожить его памятью. Что касается тѣхъ вещей, которыя онъ намъ сказалъ сегодня, то если это правда...

-- Правда, прошептала Гетти.

-- Я жалѣю о немъ и прощаю его. Я не могла бы видѣться съ нимъ -- слишкомъ было бы тяжело услышать его голосъ и думать, что онъ... но нѣтъ, онъ не игралъ комедію... онъ говорилъ отъ всего сердца. Да, Гетти, скажи, что я прощаю его.

-- Скажу, Цециція.

-- Сивилла, милая, обратилась къ ней Цецилія, когда ты уѣдешь съ Томомъ, возьми меня съ собой. Обѣщай, Сивилла. Я не буду причинять большихъ хлопотъ. Буду сидѣть въ своей комнаткѣ. Но я не могу оставаться въ этомъ домѣ, когда ты уѣдешь, и Гетти уѣдетъ. Въ этомъ домѣ нехорошо. Я слышу цѣлый день голосъ Поля, который говоритъ мнѣ о смерти, о душѣ, о загробной жизни. Обѣщай увезти меня съ собой. Сивилла.

IX.

Бываютъ бракосочетанія торжественныя, бываютъ и такія, когда вѣнчаются какъ бы украдкой. Причины тому различныя: недостатокъ средствъ, непослушаніе родителямъ, увозъ невѣсты: всѣ такія обстоятельства требуютъ, чтобы вѣнчаніе носило безусловно интимный характеръ.

Поль одинъ пришелъ въ церковь въ день своей свадьбы. У него не было друзей: въ мірѣ не найти бы другаго болѣе одинокаго молодаго человѣка, хотя бы уже потому, что медіумъ по характеру своей профессіи всегда бываетъ болѣе или менѣе одинокъ.

Въ Гарлей-Стритѣ Поль -- направлявшійся въ Мэрильбонскую церковь -- былъ остановленъ никѣмъ инымъ, какъ м-ромъ Эмануэлемъ Чикомъ.

-- Извините, м-ръ Пауль, сказалъ спиритъ, я былъ въ залѣ въ тотъ день, когда вы дѣлали свое сообщеніе.

-- Надѣюсь въ такомъ случаѣ, что вы приняли его къ свѣдѣнію, м-ръ Чикъ?

-- Съ удовольствіемъ выслушалъ и принялъ къ свѣдѣнію. То, что говорила послѣ того лэди Августа -- но вы ее не слышали -- все пустыя слова: мы знаемъ, м-ръ Пауль, мы знаемъ правду.

Онъ потеръ руки съ само довольствіемъ.

-- А теперь, сэръ, позвольте васъ спросить, развѣ я не сказалъ въ первый же вечеръ, какъ вы ихъ всѣхъ одурачили, что это чистѣйшій месмеризмъ?

-- Да, Чикъ, вы это сказали.

-- А вы за это на меня накинулись и послѣ того постоянно преслѣдовали. Не надо больше сеансовъ Эмануэля Чика. О, нѣтъ! Онъ уже устарѣлъ. Вредятъ другъ другу, вмѣсто того, чтобы поддерживать одинъ другаго.

-- Что же дальше, м-ръ Чикъ?

-- Да. А теперь вы задираете носъ, точно будто и не объявили передъ цѣлымъ свѣтомъ, что вы шарлатанъ.

-- По тому самому, Чикъ. Вотъ вы этого не заявили и, значитъ, не имѣете права задирать носъ.

-- Я всегда думалъ, что это вашихъ рукъ дѣло, что м-ръ Бруденель присовѣтовалъ мнѣ купить акціи его компаніи.

-- Нѣтъ я ничего не зналъ про это. Вы клевещете на меня, Чикъ.

-- Я не вѣрю вамъ. Ну да все равно, ваше ли дѣло, нѣтъ ли, а только хоть васъ и огорчитъ это, а м-ръ Бруденель поступилъ, какъ джентльменъ.

-- Нѣтъ, не огорчитъ. Я всегда считалъ его джентльменомъ.

-- Ну такъ вотъ знайте, что онъ уплатилъ мнѣ всю сумму сполна, цѣлыхъ двѣ тысячи фунтовъ. Было бы вамъ это извѣстно.

-- Благодарю васъ за сообщеніе, Чикъ. Мнѣ это пріятно слышать.

-- Мы, вѣроятно, не увидимъ васъ больше тамъ?

Онъ кивнулъ въ направленіи Сен-Джонсъ-Вуда.

-- Нѣтъ, Чикъ, нѣтъ, весело отвѣчалъ Поль, прощайте, прощайте.

Чикъ поглядѣлъ ему вслѣдъ.

-- У него есть то, чего у меня никогда не было, красивая наружность, пробормоталъ онъ. И при этомъ онъ фатъ. Это написано у него на лицѣ. Онъ фатъ и всегда будетъ фатомъ. Хотѣлъ бы я знать, для него онъ пошелъ на собраніе и отрапортовалъ имъ это. Хотѣлъ бы я знать, какая у него цѣль. Обратившійся медіумъ! На этомъ далеко не уѣдешь, иначе я бы тоже попытался. Хотѣлъ бы я знать, для чего онъ это сдѣлалъ?

Каждый профессіональный медіумъ, когда исторія о самоотреченіи Поля достигала его ушей, спрашивалъ себя: зачѣмъ онъ это сдѣлалъ? Добродѣтель безъ видимой награды непостижимая вещь не для однихъ медіумовъ.

И такъ бракосочетаніе Гетти было интимное и скромное, сообразно обстоятельствамъ. М-ръ Медлокъ отказался быть посаженнымъ отцомъ дочери, но его видѣли въ дверяхъ церкви, мрачно наблюдавшимъ затѣмъ, какъ улетучивались всѣ его надежды. Когда служба была окончена, онъ направился въ Бомонъ-Стритъ, вѣроятно затѣмъ, чтобы выразить свое соболѣзнованіе другой жертвѣ упрямства Поля и непослушанія Гетти.

Лавинія присутствовала въ своемъ парадномъ черномъ платьѣ, въ которомъ она похожа была на театральную ouvreuse. Она обильно плакала во время службы. Плакала ли она потому, что дочь покидаетъ ея домъ, или потому, что планъ мужа не удался,-- кто знаетъ. Сивилла и Висая были единственными свидѣтельницами бракосочетанія.

Церемонія была мрачная. И единственное вполнѣ довольное лицо -- была невѣста.

Когда церемонія кончилась и всѣ присутствовавшіе росписались, новобрачные простились съ своими друзьями въ ризницѣ.

-- Дочь моя, сказала Лавинія, увижу ли я тебя когда-нибудь? О, Гетти, Гетти!

-- Я буду вамъ писать, мама. Письма вамъ будетъ передавать Сивилла. Вы не должны знать,-- чтобы папа этого не зналъ,-- гдѣ мы поселимся. Я не желаю больше его видѣть... никогда... Съ вами же мы увидимся.... если помните, что я вамъ говорила вчера вечеромъ.

-- Не знаю, врядъ ли, Гайнесъ этого не захочетъ. Я не могу отказаться отъ своей профессіи. Чѣмъ мы будемъ жить? Твой отецъ не захочетъ объ этомъ и слышать. Мы ѣдемъ совершать объѣздъ по Америкѣ. Мнѣ надо кормиться, дитя, а теперь надо кормить и отца!

-- Прощайте, мама. Когда вамъ надоѣстъ ваше занятіе, пришлите мнѣ словечко черезъ Сивиллу. Прощайте, бросьте, мама, бросьте все это! прошептала она, въ послѣдній разъ цѣлуя ее.

Новобрачные уѣхали на станцію Викторія въ четырехъ-колесномъ кэбѣ, на верху котораго стоялъ ихъ багажъ, а остальная компанія осталась на подъѣздѣ церкви.

Лавинія продолжала плакать, скромное бракосочетаніе, и даже безъ всякихъ свадебныхъ подарковъ! Гетти не захотѣла принять ничего отъ семьи, въ домѣ которой Поль былъ недостоинъ.... Ни одного подарка, ни даже отъ Цециліи, которая любила ее, ни даже отъ лэди Августы, которая была благодарна ей за услуги, ни отъ Сивиллы -- Поль не долженъ былъ воспользоваться хотя бы парой перчатокъ въ этомъ домѣ.

-- Я плачу не потому, что Гетти вышла замужъ, миссъ Бруденель, говорила Лавинія. Поль будетъ ей хорошимъ мужемъ, я въ этомъ увѣрена. Такіе люди, какъ онъ,-- умные, добрые и покладливые -- большею частію бываютъ хорошими мужьями, если не сдѣлаются пьяницами. Но ужасно подумать, что случай самый выгодный, какой когда-либо представлялся для молодой четы, пропадаетъ даромъ. Вотъ что мнѣ обидно. Ему еще вчера предлагали какъ послѣдній шансъ, товарищество на половинныхъ барышахъ, причемъ деньги предоставлялось получать ему, и для начала предпріятія капиталъ въ двѣ тысячи фунтовъ. И онъ все это отклонилъ. А изъ-за чего? изъ-за пустаго предубѣжденія. Все изъ-за того, что ему пришлось бы пускать въ ходъ собственный умъ, а не духовъ. Но вотъ я знала съ самаго начала, что онъ не медіумъ. Медіума можно узнать по глазамъ; даже такого, какъ Эмануэль Чикъ -- хотя когда онъ входитъ, вся комната пропитывается запахомъ рома. Ну вотъ у Поля совсѣмъ не такіе глаза.

-- О! м-съ Медлокъ, но вѣдь Поль и Гетти чувствовали, что это будетъ нехорошо, отвѣчала Сивилла.

-- Нисколько не хуже всякой иной профессіи. И чѣмъ они теперь будутъ жить, желала бы я знать? Они уѣзжаютъ, и я лишилась дочери, потому что она объявила, что никогда и ни за что не позволитъ тому доброму старому господину, который предлагалъ товарищество Полю, провѣдать о томъ, гдѣ онъ живетъ. Я лишилась дочери. Положимъ, она была не такой преданной и доброй дочерью, какъ бы слѣдовало; она никогда не хотѣла помочь матери. И пренебрегла самымъ чуднымъ и божественнымъ даромъ ясновидѣнія. О! какой это стыдъ!

На этомъ обѣ дѣвушки ее оставили и пошли домой.

-- Все кончено, сказала Висая. Теперь ничего не остается, какъ увезти его назадъ въ Америку. Сивилла, не печатайте ничего про него въ газетахъ.

-- Душа моя, я въ помыслахъ не имѣла этого.

-- Не допускайте, чтобы лэди Августа что-нибудь напечатала. Она вѣдь сказала, что намѣрена это сдѣлать, въ тотъ день... помните... на митингѣ. Поль можетъ объ этомъ узнать, и это сдѣлаетъ его несчастнымъ. Самое лучшее для него теперь забвеніе.

-- Можетъ ли онъ забыть?

-- Вы не знаете моего мальчика, сказала Висая. Если онъ пожелаетъ что-нибудь забыть, то отвернется отъ этого и забудетъ черезъ недѣлю. Онъ забывалъ мнѣ писать и своимъ родителямъ... по цѣлымъ годамъ. Почему? Потому что между непріятной истиной и его претензіями существовало слишкомъ большое несоотвѣтствіе.

-- Написалъ ли онъ теперь своей матери?

-- О, да, я его заставила написать.. Онъ повинился въ своемъ долгомъ молчаніи. Я не совѣтовала ему пересказывать матери всей своей исторіи, потому что это могло бы совсѣмъ ее сразить. Поэтому онъ предупредилъ ее только о томъ, что привезетъ съ собой жену.

-- Но понравится ли Гетти жизнь съ его родителями?

-- Ей не придется жить съ ними. Поль никогда не уживется въ маленькомъ городкѣ. Я думаю, что ему придется поселиться за городомъ, но по близости отъ какого-нибудь большаго города, Бостона, напримѣръ, гдѣ врядъ-ли о немъ слыхали. Хотя и въ Нью-Іоркѣ онъ вѣрно былъ извѣстенъ только въ спиритическихъ кружкахъ.

-- Какъ вы думаете, способенъ Поль втянуться въ трудное дѣло журналиста? Вѣдь имъ приходится посѣщать митингъ, не спать по ночамъ и быть цѣлый день на ногахъ?

-- Я не думаю, чтобы онъ былъ на это способенъ. Но нашимъ журналамъ нужна всякаго рода работа: они даютъ всякаго рода чтеніе. Поль скоро научится писать такъ, какъ требуется, и такого рода вещи, какія находятъ сбытъ.

-- Бѣдный Поль! бѣдная Гетти! Но чѣмъ же такая работа на сбытъ лучше его прежняго занятія?

-- Ее вовсе нечего жалѣть. Она любитъ своего мужа. Это все для женщины.

-- Бисая.

Сивилла дотронулась до ея руки -- со стороны женщины это признакъ участія и уваженія.

-- Почему это... почему Поль не влюбился въ васъ?

-- Не знаю, Сивилла. Но оно пожалуй и лучше. Что до меня касается, я всегда любила этого хорошенькаго мальчика... и еслибы онъ и навелъ меня на мысль, что вѣдѣ въ сущности онъ мнѣ не братъ, то можетъ быть... Впрочемъ, все это пустяки. Я его сестра и люблю его какъ брата, а потому, Сивилла, никогда не допущу его до нужды.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Недѣлю спустя Томъ и Сивилла стояли на платформѣ Сен-Панкраса. Они пріѣхали проститься съ человѣкомъ, который спасъ ихъ состояніе и убѣдилъ м-ра Бруденеля согласиться на ихъ бракъ.

-- За такія услуги, говорилъ Томъ, я бы пожалъ руку динамитчику

Это не было обыкновенное прощаніе. Они не могли сказать другъ другу: "до свиданія" или "пріѣзжайте на будущій годъ", объ этомъ не могло быть и рѣчи, потому что Полю нельзя было вернуться въ Англію, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока жива была толпа народа, слышавшая его признанія на митингѣ.

-- Пиши намъ, Гетти, сказала Сивилла. Пиши во-первыхъ Цециліи, а во-вторыхъ и мнѣ, время отъ времени. Сообщай намъ, какъ ты устроилась и какъ тебѣ живется. Моя бѣдная Гетти!

-- Я очень счастлива. Я буду счастлива всю жизнь, храбро сказала она, беря подъ руку своего красиваго мужа.

-- Кондукторъ уже осматриваетъ билеты, замѣтила Висая. Прощайте, Сивилла. Я тоже буду писать вамъ, если позволите. Вотъ вамъ маленькій подарокъ. Положите его въ свой письменный столъ и заглядывайте въ него время отъ времени. Прощайте.

-- Поль, сказалъ Томъ, протягивая руку и крѣпко и дружески пожимая руку Поля, мы ваши должники. Намъ никогда не заплатить вамъ свой долгъ. Но, быть можетъ, современемъ вы припомните объ этомъ обстоятельствѣ. Обѣщайте мнѣ, если случай представится, вспомнить объ этомъ.

Поль покачалъ головой.

-- Вы очень добры, что пріѣхали проводить насъ. Я этого во всякомъ случаѣ не забуду.

Поѣздъ двинулся въ путь, и они скрылись изъ виду.

Сивилла развернула прощальный подарокъ, когда пріѣхала домой.

То былъ портретъ Поля, сдѣланный карандашемъ Висаей. Лицо было идеализировано. То былъ Поль, какимъ онъ могъ быть. Поль очищенный. Каждое лицо можно такимъ образомъ облагородить и идеализировать.

-- Да, сказала Сивилла, я буду иногда глядѣть на этотъ портретъ. Я буду помнить лицо Поля съ этимъ именно выраженіемъ.

ЭПИЛОГЪ.

Шесть недѣль спустя послѣ своей свадьбы Томъ и Сивилла вернулись домой. Эпоха, которую мы называемъ медовымъ мѣсяцемъ, не опечалила ихъ, не принесла съ собой разочарованія и не заставила ихъ усомниться въ своемъ будущемъ. Напротивъ, они были глубоко довольны другъ другомъ и своей судьбой, и всѣмъ свѣтомъ вообще. Что касается Поля и событій, описанныхъ нами, они почти совсѣмъ забыли о нихъ. Поль былъ лишь однимъ изъ многихъ, которые всю жизнь толпились вокругъ отца Сивиллы, отличавшимся отъ другихъ въ томъ отношеніи, что не хотѣлъ брать денегъ, былъ красивый и приличный молодой человѣкъ, наконецъ и въ томъ, что покаялся, посыпалъ главу пепломъ и исповѣдался во грѣхахъ при многолюдномъ собраніи. Эти инциденты въ его каррьерѣ, конечно, могли нѣкоторое время поддерживать память о немъ.

Но замужняя жизнь стираетъ мало по малу изъ ума Сивиллы все то, что не касается ея Тома. Портретъ Поля лежитъ въ ящикѣ, и она никогда не глядитъ на него. Томъ владѣетъ всѣми ея помышленіями.

-- Я надѣюсь, Томъ, говорила Сивилла -- дѣло было еще до свадьбы -- что нашъ домъ очистили теперь отъ духовъ и духовидцевъ. Если Поль ничего инаго не сдѣлалъ, то зато вынесъ это изъ дома.

По возвращеніи новобрачныхъ домой, лэди Августа дала обѣдъ.

Сивилла увидѣла безъ удивленія, хотя и съ огорченіемъ, что въ домѣ произошелъ возвратъ къ старымъ богамъ, до-Паулевской, если можно такъ выразиться, эпохи. Достопочтенный Беніаминъ Гуджъ, м-ръ Эмануэль Чикъ, м-ръ Эмилій Гортонъ, м-ръ Этельстанъ Кильбёрнъ, м-съ Треси Ганди и ея супругъ, со всѣми остальными были на лицо. Обѣдъ былъ большой, званый и парадный, и Сивилла увидѣла, что поджидаютъ еще какую-то почетную гостью, кромѣ ея самой.

-- У насъ будетъ сегодня новый интеллектуальный праздникъ, услышала она, какъ провозгласилъ громогласно м-ръ Веніаминъ Гуджъ. Мы это только и знаемъ, впрочемъ. Ждутъ какую-то даму... изъ Россіи... но имени ея мы еще не знаемъ. Она уже пріѣхала и находится въ домѣ.

Хорошо знакомое ощущеніе охватило Сивиллу, и сердце упало въ ней. Она увидѣла, что за обѣдомъ послѣдуютъ особенно интересныя манифестаціи.

-- Да, моя душа, сказалъ ея отецъ, проявляя всю прежнюю, хорошо знакомую ей нервность, у насъ такая гостья, общественное положеніе которой ручается за ея добросовѣстность. Она не безъимянная авантюристка, какія иногда у насъ появлялись. Она русская княгиня самой знатной фамиліи. Ея манифестаціи доказываютъ весьма развитую стадію спиритуалистическихъ усилій. Но мы сами увидимъ, дитя мое, и сама будешь судить. Мы всегда предпочитаемъ сужденіе тѣхъ, кто намъ враждебенъ. Томъ самъ будетъ судить о ней.

-- Не опытами и фейерверками по части магнетизма можемъ мы достичь великихъ результатовъ, вмѣшался Эмануэль Чикъ; -- мы должны медленно подвигаться впередъ, шагъ за шагомъ. Намъ приходится бороться съ лживыми и насмѣшливыми духами. Но подумайте, сэръ, о добытыхъ уже нами результатахъ. Это наука, сэръ, и должна быть ведена на научныхъ началахъ. Медіумъ долженъ искать своего пути. Государство должно давать ему средства для изслѣдованій, а результаты ихъ должны печататься для всеобщаго свѣдѣнія.

Тутъ русскій феноменъ, "княгиня" Ольга Александровна появилась въ дверяхъ.

Она была молода, и наружность ея была замѣчательна, если не красива. Она была одѣта въ черный бархатъ и кружева,-- костюмъ очень дорогой, простой и эффектный. Съ минуту она простояла въ дверяхъ, гдѣ свѣтъ падалъ на нее и озарялъ съ головы до ногъ, точь въ точь какъ актриса, появляясь на сценѣ, останавливается на минуту, чтобы дать время публикѣ осмотрѣть ея фшгуру, лицо и нарядъ. Черты лица этой молодой особы были правильны, хотя и рѣзки... но друзья увѣряли, что у нея тонкія черты; голосъ былъ тоже рѣзокъ и нѣсколько крикливъ; волосы черные, а глаза подъ цвѣтъ волосъ. Мы сказали бы, что она еврейка и назвали бы "развязной". Ротъ былъ у нея твердый... даже жесткій; улыбка застывшая на губахъ... друзья утверждали, что она обольстительна. Тѣ же, кому она не нравилась, говорили, что она неискрення и не добродушна. Ее называли Ольга Александровна, и она пріѣхала изъ Петербурга, но въ лицѣ у нея было что-то вульгарное. Она говорила рѣзкости, порою даже невѣжливости, но друзья утверждали, что это эпиграммы, и она написала книгу по-французски, которую перевели и на англійскій языкъ, но которую старомодные люди не допускали къ себѣ въ домъ. Друзья же утверждали, что то была книга, въ которой женщина впервые осмѣлилась высказать правду.

Обѣдъ прошелъ какъ одинъ изъ тѣхъ торжественныхъ обѣдовъ, какіе были такъ памятны Сивиллѣ, и одно время измѣнились подъ вліяніемъ живаго характера Поля. Обѣдъ былъ скученъ такъ же, какъ и торжественъ.

Она вспомнила первый вечеръ, когда появился Поль, и какъ всѣ присутствующіе вытягивали шеи и напрягали уши, ловя каждое его слово и движеніе. Но будучи женщиной, слѣдовательно предубѣжденной, Сивилла находила, что Поль былъ гораздо интереснѣе Ольги Александровны и гораздо красивѣе.

Но послѣдняя, оказалось, принадлежитъ къ новѣйшей таинственной философіи, пророкомъ которой была и есть никто иной какъ, г-жа Блавацкая. Въ настоящее время многіе знакомы съ этой теоріей, и ея выраженія въ ходу у приверженцевъ этого ученія. Ольга Александровна толковала про Тибетъ, магазмы, астральныя тѣла, кармы, іоги и о изотерическомъ буддизмѣ.

Присутствующіе, въ особенности лэди Августа, слушали и воображали, что впитываютъ въ себя удивительныя познанія. Но м-ръ Эмануэль Пикъ не слушалъ интересной бесѣды, а усердно кушалъ, наслаждаясь дѣйствительно прекраснымъ обѣдомъ и лучшимъ виномъ, какое ему когда-либо доводилось пить. Несчастная судьба медіумовъ заключается въ томъ, что они привыкаютъ къ хорошему портвейну и красному вину, и пить его имъ доводится очень рѣдко, лишь тогда, какъ они бываютъ приглашены въ такой гостепріимный домъ, какъ домъ лэди Августы. М-ръ Чикъ былъ въ настоящую минуту очень счастливъ, и ему было столько же дѣла до разглагольствованій новаго медіума, сколько до прошлогодняго снѣга. Его врагъ, Поль, уѣхалъ послѣ такого посрамленія, которое всякаго медіума -- и даже его самого -- схоронило бы навѣки. М-ръ Бруденель вернулъ ему его деньги. Онъ пригласилъ его также продолжать прежнія изслѣдованія

Затѣмъ послѣдовали обычныя манифестаціи.

Когда они окончились, достопочтенный Веніаминъ Руджъ подошелъ къ лэди Августѣ съ записной книжкой въ рукахъ.

-- Лэди Августа, какой чудный, чудный вечеръ. Никогда еще на памяти людской не бывало такого благороднаго проявленія дѣйствія духовъ на людскіе умы. Объ этомъ слѣдуетъ довести до свѣдѣнія публики и не теряя времени. О! лэди Августа, когда мы наконецъ устроимъ нашу коллегію, какая будетъ для насъ честь и какое счастіе для страны, если Ольга Александровна согласится быть въ ней профессоромъ. О! наша коллегія! Съ какимъ счастіемъ я буду въ ней секретаремъ, лэди Августа. Сколько усердія, сколько энергіи внесу въ дѣло.

-- Увидимъ, увидимъ, м-ръ Руджъ, отвѣчала лэди Августа. Вечеръ былъ дѣйствительно замѣчательный.

-- Что скажете, Чикъ? спросилъ Томъ sotto voce.

-- Фейерверкъ, м-ръ Лангстонъ, фейерверкъ.

Голосъ его былъ нѣсколько глухъ, а языкъ съ трудомъ ворочался. Хорошій портвейнъ производитъ такое дѣйствіе на нѣкоторые темпераменты.

-- Такой же пуфъ, какъ и у м-ра Пауля. Фейерверкъ и месмеризмъ. Повѣрьте слову, всѣ вернутся въ концѣ концовъ ко мнѣ и къ старой методѣ. Все это пуфъ. Ничто не вѣрно, кромѣ науки, м-ръ Лангстонъ. Я бы могъ сообщить вамъ такіе результаты...

-- Друзья мои, послышался голосъ м-ра Кира Бруденеля. Онъ надѣлъ pince-nez на носъ, и лицо его сіяло, а голосъ былъ торжествующій.

-- Мои дорогіе друзья, мы еще никогда не присутствовали на вечерѣ, отмѣченномъ такимъ великолѣпнымъ проявленіемъ силы. Этотъ вечеръ останется навсегда въ памяти у всѣхъ присутствующихъ, какъ непреложное доказательство явнаго прогресса... того, что мы стали ближе къ духамъ. Мы сдѣлали шагъ въ невѣдомой странѣ и узрѣли то, чего до сихъ поръ намъ не дано было видѣть. Мы не знаемъ, какъ благодарить васъ. Слова не могутъ выразить чувствъ, волнующихъ наши сердца. Мы поздравляемъ себя съ вашимъ пріѣздомъ.

Сивиллѣ опять стало неловко, можетъ быть, потому, что для нея это было повтореніе того, что она уже много разъ слышала прежде, а также потому, что по глазамъ отца она догадалась о томъ, что онъ скажетъ дальше.

-- Друзья мои, сказалъ онъ твердымъ голосомъ съ приличнымъ обстоятельствамъ движеніемъ руки, и притопнувъ ногой, мы стоимъ... наконецъ-то можно сказать, что мы стоимъ на твердой, какъ скала, почвѣ.

КОНЕЦЪ.

"Русскій Вѣстникъ", NoNo 11--12, 1888, NoNo 1--3, 1889