1874

ГЛАВА I.

Сѣнокосъ въ Сосновкѣ.

Былъ жаркій іюльскій день; солнце палило немилосердно, но на горизонтѣ показывались черныя тучи, и сильная духота предвѣщала приближеніе грозы. Не даромъ называютъ крестьяне это время года страдою: сѣнокосъ еще въ полномъ разгарѣ, а тутъ и рожь уже поспѣла, и желтые колосья ея сгибаются отъ тяжести; надо приниматься жать, а скоро и сѣять пора, и дай Богъ силъ убраться со всею этою работою, воспользоваться ясными днями, не дать дождику попортить сѣна и подмочить сноповъ.

Въ Сосновкѣ, большомъ селѣ Московской губерніи, кипѣла работа; мужички косили, бабы и дѣвки гребли и возили сѣно, мальчишки бороновали. Сосновка, хотя и принадлежала помѣщикамъ, но испоконъ вѣка была на оброкѣ и барщины не знавала; народъ былъ тамъ трезвый и работящій, всѣмъ міромъ снималась и обработывалась господская земля, оброки и подати уплачивались безъ задержекъ, всѣ работы оканчивались раньше чѣмъ у сосѣдей, и во всемъ околодкѣ Сосновка слыла богатымъ, хорошимъ селомъ, и мужики его самыми исправными и работящими. Староста былъ человѣкъ усердный и строгій, спуска никому не давалъ и лѣнтяевъ не жаловалъ; хотя на него не мало жаловались и ворчали, но-все таки подчинялись ему и слушались.

И такъ, Сосновка находилась въ самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, но міру никто не ходилъ, недоимокъ не водилось и хлѣба по большей части хватало на весь годъ, но тѣмъ не менѣе, тяжелую жизнь вели его жители, и особенно трудно приходилось бабамъ въ лѣтнюю пору. Съ ранняго утра до поздняго вечера работаютъ онѣ въ нолѣ, не разгибая спины, а дома между тѣмъ остаются малые ребятишки безъ всякаго присмотра и не мало дѣла ожидаетъ хозяйку но ея возвращеніи въ избу: и корову надо подоить, и хлѣбъ испечь, и рубашку починить, а у самой и руки и ноги болятъ отъ работы, и сонъ одолѣваетъ. Удивительно ли, что тутъ легко скажется лишнее слово и изо всякой мелочи поднимется брань?

Былъ самый полдень: только что вернулись мужики и бабы съ работы, и спѣшили пообѣдать, чтобы завалиться спать и дать нѣкоторый отдыхъ усталымъ членамъ. Въ это самое время зловѣщія тучи стали подвигаться все ближе да ближе, и поднялся вѣтеръ, предвѣщавшій сильный дождь. Староста Ѳедотъ первый замѣтилъ эту перемѣну погоды, и какъ ни хотѣлось ему спать, быстро вскочилъ съ лавки и отправился будить народъ. "Эй, ребята!" кричалъ онъ во всю мочь, поочередно обходя всѣ избы и стучась въ окна, "надоть сѣно убирать, идите живѣй, мѣшкать некогда; сейчасъ дождь пойдетъ."

Ѳедотъ былъ рослый мужикъ, лѣтъ сорока, съ свѣтлою, довольно жиденькою бородою, сѣрыми глазами, быстро перебѣгающими во всѣ стороны, и большимъ краснымъ носомъ.

"Да какъ же это, дядюшка?" жалобно откликнулось нѣсколько голосовъ; "не полежамши што-ли итти? Больно измучились! "

"Ну, вотъ еще захныкали," перервалъ ихъ Ѳедотъ; "гдѣ тамъ валяться вздумали. Дождь што-ль васъ дожидаться будетъ. Подвигайтесь, говорятъ вамъ, да живѣе!"

Подойдя къ своей собственной избѣ, онъ нетерпѣливо застучалъ въ окно. "Ужь мнѣ эти бабы," ворчалъ онъ про-себя, "двадцать разъ имъ скажи, да и то не слушаются. Матрена, Арина, Поля, что вы оглохли што-ль!" закричалъ онъ, "я, кажись, шутокъ не люблю; работать ступайте."

Въ отвѣтъ на сердитый зовъ его, показалась изъ избы женщина, которой съ перваго взгляда можно было дать лѣтъ пятьдесятъ, хотя на самомъ дѣлѣ ей не стукнуло еще тридцати пяти: такъ трудовая крестьянская жизнь рано старитъ людей; на ней былъ синій, холщевой сарафанъ и темный платокъ на головѣ, закрывавшій половину лба; въ заспанныхъ глазахъ замѣтенъ былъ испугъ и неудовольствіе. Это была Матрена, жена Ѳедота.

"Что ты раскричался, право," сказала она мужу, "самъ знаешь, развѣ Полю скоро дозовешься; ей бы только на печи лежать."

"Ну ладно, ладно," возразилъ Ѳедотъ; "нечего много разговаривать, сейчасъ дождикъ пойдетъ. Гдѣ же дѣвки?".

"А вотъ онѣ," отвѣчала Матрена, указывая на двухъ дѣвушекъ, выходящихъ изъ избы съ граблями въ рукахъ. Старшей изъ нихъ было лѣтъ шестнадцать, и круглое, добродушное лицо ея со свѣтлыми, не то голубыми, не то сѣрыми глазами, нѣсколько приплюснутый носъ и толстыя, красныя губы, вмѣстѣ съ широкими плечами и полнотою представляло обыкновенный типъ великороссійской крестьянки; шла она, переваливаясь съ боку на бокъ и лѣниво ступая впередъ. Вторая имѣла видъ еще совсѣмъ маленькой дѣвочки, хотя ей минуло уже четырнадцать лѣтъ; она была крайне худощава, вслѣдствіе чего руки и ноги ея казались несоотвѣтственно длинны; на вытянутой шейкѣ сидѣла крошечная головка съ черными, курчавыми волосами, локоны которыхъ безпрерывно выбивались изъ связывавшей ихъ ленточки; каріе глаза, окаймленные густыми и правильно очерченными бровями, прямой тонкій носикъ и маленькій ротикъ, въ соединеніи съ прозрачною блѣдностью и красивымъ оваломъ личика, придавали всей ея фигурѣ особый видъ, рѣзко отличавшій ее отъ другихъ крестьянскихъ дѣвочекъ, и всего болѣе поражало въ ней отсутствіе загара и необыкновенная бѣлизна ея маленькихъ, прекрасныхъ ручекъ.

Это были дочери Ѳедота, Арина и Поля, та самая Поля, на которую только что жаловалась Матрена.

"Экая ты негодная дѣвчонка!" крикнулъ на Полю Ѳедотъ, и погрозилъ ей кулакомъ; сберегись у меня, а то я тебѣ ужо задамъ."

Сопутствуемыя этими словами, бабы быстро направились къ сѣнокосу, а Ѳедотъ пошелъ торопить мужиковъ, закладывавшихъ лошадей въ телѣги. Поля молча слѣдовала за матерью и сестрою, уныло понуривъ голову. Съ тѣхъ поръ, какъ она помнила себя, только и слышала она, что брань и попреки и успѣла привыкнуть къ нимъ. Она сама сознавала, что не можетъ равняться ни силою, ни ловкостью съ другими дѣвочками ея лѣтъ, и что работа какъ-то не спорится у нея. Жнетъ ли она, сѣно ли убираетъ, копаетъ ли гряды, или пойдетъ по ягоды, непремѣнно отъ другихъ отстанетъ, и все выйдетъ у нея не ладно, и какъ она ни старайся -- отъ этого больше толку нѣтъ. Очень уже она слаба, и руки такія маленькія, все имъ тяжело, и все дѣлаютъ онѣ не ловко. За то уже и достается ей, бѣдненькой, и не мало жесткихъ словъ и побоевъ сыплются на ея худенькія плечи и бѣленькія ручки. Въ деревнѣ, посреди тяжелой, неустанной работы, цѣнится прежде всего физическая сила и ловкость, и слабымъ приходится терпѣть много горькихъ укоровъ и насмѣшекъ.

"Глядь-ка!" крикнула Арина другимъ дѣвкамъ, "какъ наша Поля-то работаетъ, за двухъ должно быть; любо, смотрѣть, безъ нея бы пропали."

"Вѣстимо пропали," съ громкимъ смѣхомъ отвѣчали другія; е вишь какую работницу вамъ Богъ послалъ; молебенъ безпремѣнно надоть за нее отслужить, Господа поблагодарить! "

"А руки-то какія у нея," подхватила третья, "словно, у барышни," продолжали онѣ, приставая къ Полѣ и хватая ее за руки.

Поля наконецъ не вытерпѣла. "Оставьте меня," сказала она задыхающимся голосомъ. "Я чтоль виновата, что руки у меня малы да бѣлы; чай Господь ихъ такъ создалъ."

Дѣвушки опять засмѣялись. "Господь должно быть ошибся, хотѣлъ и взаправду барышню сдѣлать, а не мужичку," сказала одна изъ нихъ.

"Дѣвки, да она кромѣ шутокъ думаетъ, что барышня," сказала Арина; "она, знаете, такой сонъ видѣла, что будто въ барскихъ хоромахъ жила; вотъ она и помышляетъ, что этотъ самый сонъ на яву сбудется. Гдѣ же тутъ работать, какъ намъ грѣшнымъ; работа на умъ и нейдетъ."

"Совсѣмъ это неправда," возразила съ досадою Поля, "что я не хочу работать; я бы отъ души рада, да не умѣю и устаю больно. А сонъ я вправду такой видѣла; чѣмъ же тутъ потѣшаться? Мало ли какіе сны бываютъ."

"Сонъ-то сномъ," сказала Марѳа, одна изъ крестьянскихъ дѣвушекъ; "присниться всякое можетъ, а наяву должна ты денно и нощно за дядю Ѳедота Бога молить, что онъ тебѣ такое благодѣяніе оказалъ, а не то что лѣниться".

Поля замолчала и принялась грести. Она знала по опыту, что ей не переубѣдить ихъ, не увѣрить, что она не лѣнится и дурно работаетъ не отъ недостатка доброй воли. Она не разъ пыталась объяснить имъ, что чувствуетъ и какъ старается, но встрѣчая въ отвѣтъ одно недовѣріе и насмѣшки, перестала говорить и выучилась молча сносить свое горе и только втихомолку плакать о своей злополучной судьбѣ. Поля была не родная дочь Ѳедота, а пріемышъ, и этому обстоятельству приписывала она горькую жизнь свою. Безъ сомнѣнія, Арина была много сильнѣе и ловче ея, и гораздо полезнѣе родителямъ; но тѣмъ не менѣе, Поля думала, что будь она имъ родная дочь, они пожалѣли бы о ней и были бы снисходительнѣе. Теперь же дѣло понятное, сколько лѣтъ хлѣбомъ кормили въ надеждѣ добыть хорошую работницу, и видя надежды свои обманутыми, но неволѣ досадовали.

Часто, съ тѣхъ поръ, какъ выучилась она думать и размышлять, задумывалась бѣдная Поля надъ своею будущностью, и грустно становилось ей отъ этихъ думъ; она знала, что если теперь ей трудно, то со временемъ будетъ еще труднѣе; всегда держать ее при себѣ Ѳедотъ не захочетъ, будетъ стараться выдать се замужъ, а какъ справится она тогда съ новыми обязанностями; гдѣ возьметъ она силъ, чтобы поспѣть вездѣ и въ домѣ, и въ полѣ, и чего не натерпится она тогда отъ новой семьи, гдѣ къ ней будутъ еще строже? И почему, думалось ей, родилась она такою слабою и никуда негодною, да попала въ деревню, гдѣ работа такъ трудна? Она никогда не выѣзжала изъ Сосновки и не видала другихъ людей, кромѣ крестьянъ; но была у нихъ одна дѣвушка, которая жила на фабрикѣ близь Москвы и, пріѣзжая отъ времени до времени посѣщать родныхъ, разсказывала много чудеснаго о тамошнемъ житьѣ-бытьѣ, о томъ какъ живутъ господа, сколько у нихъ прислуги, и какъ хорошо этой послѣдней. Поля съ жадностью слушала эти разсказы и мечтала о томъ, какъ бы ей найти себѣ такое мѣсто у господъ, чтобы избавиться отъ сельскихъ работъ, но заикнуться объ этомъ не смѣла и таила свои мечты въ глубинѣ души. Рядомъ съ ними, приходили ей въ голову и иныя мысли; она съ каждымъ днемъ чувствовала себя хуже, грудь сильно ломило и не рѣдко, по вечерамъ, бросало ее то въ ознобъ, то въ жаръ. Она стала думать, что скоро умретъ, и мысль эта скорѣе радовала, чѣмъ огорчала ее. "Обо мнѣ никто не пожалѣетъ," говорила она сама себѣ, "и маѣ тамъ покойнѣе будетъ; никому я не мила, никто меня не любитъ, пускай помру; по крайней мѣрѣ хлѣба ѣсть не стану и попрековъ не услышу." И склонитъ бѣдная дѣвочка свою хорошенькую, курчавую головку на бѣленькую ручку, и потекутъ по этой ручкѣ струи горькихъ слезъ. Никто не видитъ и не замѣчаетъ ихъ, никто не приласкаетъ и не приголубитъ ее.

Да не подумаютъ однако мои читатели, что Ѳедотъ и Матрена были злые или дурные люди; скорѣе напротивъ. Мы уже знаемъ, что Поля была имъ чужая, и они выказали доброту, призрѣвъ и вскормивъ ее; они всегда были готовы подать нищему и помочь несчастнымъ, но они были грубы и необразованы, они не понимали нравственнаго состоянія Поли и не умѣли пощадить ея чувствъ. Сами были они люди здоровые и крѣпкіе, почти никогда не бывали больны, и не могли себѣ представить, что испытываетъ существо слабое, болѣзненное, и какъ ему трудно дается все, что имъ кажется такъ просто и легко. Немногіе люди умѣютъ вѣрно судить о томъ, чего сами испытали, а потому не удивительно, что Ѳедотъ и Матрена жестоко обращались съ бѣдной дѣвочкой и были убѣждены въ ея лѣни и нерадивости. Къ тому же ихъ собственная жизнь была далеко не красна; каждый кусокъ хлѣба доставался тяжелымъ трудомъ, и они не могли не разсчитывать во что имъ обходилось содержаніе лишняго человѣка, и не сердиться, видя, какъ мало вознаграждаетъ ихъ издержки Полина работа.

Но не одни домашніе попреки приходилось выносить Полѣ, еще гораздо больше огорчалась она насмѣшками, которыми ее осыпали на деревнѣ. Разговоры въ родѣ того, который мы слышали на сѣнокосѣ, повторялись безпрерывно. Русскій народъ любитъ посмѣяться и потѣшиться надъ кѣмъ нибудь, и почти въ каждой деревнѣ можно найти несчастнаго человѣка, который преимущественно служитъ для такихъ потѣхъ. Въ Сосновкѣ незавидная роль эта выпала на долю Поли и не мало оставалось ей выслушивать разныхъ шутокъ на свой счетъ. Мы уже говорили, что она рѣзко отличалась отъ другихъ дѣвушекъ и своею наружностью и своею неспособностью къ сельскимъ работамъ, а люди всего охотнѣе смѣются надъ тѣмъ, что они видятъ рѣдко и къ чему не привыкли. Если Поля была неисправна въ полѣ, то въ замѣнъ этого, ей легко давалась всякая тонкая работа, и она самоучкою выучилась шить, дѣлать бантики изъ какихъ нибудь попадавшихся ей обрѣзковъ и убирать голову; еще умѣла она разсказывать сказки, и зимою, когда бабы усядутся за прялки, не рѣдко заставятъ ее говорить, и дивятся, откуда наберетъ она столько рѣдкихъ приключеній, столько неслыханныхъ чудесъ. Станутъ бывало ее спрашивать: "да кто тебѣ это говорилъ, гдѣ слышала?" а она покачаетъ головой и отвѣчаетъ: "право не знаю, чай во снѣ видѣла; никто не говорилъ." И дивятся бабы, что она за чудная такая уродилась, а парни и дѣвки только смѣются, какъ бы ее поддразнить.

Всего больше доставалось ей лѣтомъ, но праздникамъ: соберется молодежь вечеркомъ на улицѣ, примется хороводы водить, а потомъ усядутся всѣ на заваленкѣ и пойдетъ у нихъ говоръ да смѣхъ, и о чемъ не заговорятъ, все подъ конецъ на Полю сведутъ.

"Вотъ Арина у насъ невѣста," скажетъ одна изъ дѣвушекъ, "и какая изъ себя красивая и работящая."

"А все же Полѣ не чета," подхватитъ другая, смѣясь; "такихъ бантиковъ не состряпаетъ. Ты какъ думаешь, Поля, за тебя много свататься будутъ?" начнутъ ее дразнить.

"Какъ не свататься за такой работницей?" вмѣшается въ разговоръ другая: "вмѣсто щей она бантикъ преподнесетъ, а вмѣсто сѣна -- цвѣточекъ въ косу заплететъ. Много за твоимъ домомъ хлѣба будетъ." -- "Ты насъ, Поля, безпремѣнно въ гости позови; мы за твое угощенье много благодарны останемся."

На всѣ эти рѣчи Поля сначала отшучивается, а потомъ зальется горькими слезами и уйдетъ себѣ въ избу, чѣмъ обыкновенно оканчивались ея праздники.

Не то что молодежь, и сами мужики не рѣдко жалѣли о Ѳедотѣ. Сойдется ихъ нѣсколько вмѣстѣ и начнутъ разсуждать, сильно размахивая руками. "Экая дѣвчонка ему попалась." скажетъ одинъ изъ нихъ; "и на что онъ взялъ ее?"

"Такъ ужъ видно Богу угодно," глубокомысленно отвѣтитъ другой; "взялъ онъ ее махонькою; кто же могъ знать, какая выйдетъ."

"И то правда, и самая находка, какая мудреная была; пошелъ онъ въ лѣсъ за дровами, а тамъ дѣвочку нашелъ."

"Оно такъ и есть, что странно," заключилъ старикъ Семенъ, котораго всѣ почитали въ селѣ за преклонные лѣта и большой умъ; "видно такъ Богу было угодно. Ѳедотъ доброе дѣло сдѣлалъ, и по всему кажется, что это дѣвка не жилица на бѣломъ свѣтѣ, въ могилу смотритъ."

"Ну и Господь съ нею," порѣшили, мужички и принялись толковать о посѣвѣ, да о другихъ дѣлахъ.

Такъ шелъ день за днемъ, но предсказаніе Семена и предчувствіе Поли не сбывалось; ей не только не дѣлалось хуже, по боль въ груди стала появляться рѣже, а иногда на блѣдныхъ щечкахъ ея заигрывалъ легкій румянецъ. Но мысли ея не становились веселѣе, и забота о будущемъ все тяжелѣе ложилась на молодую душу. Съ тѣхъ поръ, какъ она услышала о находкѣ ее въ лѣсу, все чаще преслѣдовало ее желаніе узнать, въ самомъ ли дѣлѣ она сирота, и какимъ образомъ очутилась она въ лѣсу. Всего вѣроятнѣе было то, что она потеряла родителей, и родственники, не желая принять ее къ себѣ, придумали это средство, чтобы избавиться отъ нея. Такъ думалъ Ѳедотъ и другіе крестьяне; въ такомъ случаѣ, зачѣмъ ей желать узнать этихъ злыхъ, жестокихъ людей? Поля безпрестанно говорила себѣ это, и все- таки желала, страстно желала, открыть, кто она такая. Ея будущность страшила ее: но человѣкъ никогда не знаетъ, что готовитъ ему завтрашній день, и счастіе является часто столь-же неожиданно, какъ и горе.

ГЛАВА II.

Семейство Карташевыхъ.

Въ одномъ изъ большихъ каменныхъ домовъ, возвышающихся на одной изъ людныхъ улицъ Петербурга, жило уже много лѣтъ семейство Карташевыхъ; оно состояло изъ мужа, жены и двухъ дѣтей, дѣвочки 12-ти лѣтъ и мальчика 10-ти, которыя оба родились въ этомъ самомъ домѣ и не знали другой квартиры. На лѣто они обыкновенно переѣзжали на дачу, въ Царское Село или Павловскъ, зимою же безвыѣздно жили въ Петербургѣ, гдѣ Павелъ Ивановичъ, такъ звали господина Карташева -- былъ на службѣ.

Прошло около года послѣ описаннаго сѣнокоса въ Сосновкѣ, и дѣло приближалось къ веснѣ; дни замѣтно прибывали, солнышко начинало согрѣвать землю, и въ воздухѣ было что-то оживляющее и напоминающее лѣто. Катя Карташева была въ особенно веселомъ расположеніи духа: съ помощью брата Саши, устроила она чрезвычайно замысловатый экипажъ изъ стульевъ, накрыла часть его черною шалью, что должно было изображать карету, и сама взгромоздилась на высокій столъ, представлявшій козлы, съ котораго усердно хлопала возжами и помахивала кнутомъ на другіе стулья, игравшіе роль ретивой тройки. Она нарядилась въ кафтанъ брата, надѣла на голову его ямщицкую шляпу, и воображала себя настоящимъ ямщикомъ. Въ каретѣ сидѣли куклы, а Саша былъ лакеемъ, и спросивъ у господъ, куда имъ угодно ѣхать, быстро вскакивалъ на козлы подлѣ Кати, при чемъ не совсѣмъ твердо стоявшій столъ пошатывался и кучеръ вмѣстѣ съ лакеемъ едва удерживались на своемъ высокомъ посту. "Пошолъ въ Павловскъ!" кричалъ Саша, и Катя принималась усердно хлопать возжами, ободряя своихъ лошадокъ возгласами въ родѣ: ой вы, голубчики, ну, съ Богомъ!" и г. д.

За маленькимъ рабочимъ столикомъ у окна сидѣла гувернантка ихъ, Каролина Карловна, съ чулкомъ въ рукахъ, и безпрерывно вздыхала. Каролина Карловна была нѣмка, недавно пріѣхавшая въ Россію, и никакъ не могла примириться съ шумливостью Кати и ея странными вкусами.

-- "Катрине," сказала она ей наконецъ по-нѣмецки "когда вы перестанете? право стыдно такъ играть дѣвочкѣ."

-- "Я не понимаю, что вы говорите, Каролина Карловна; ихъ ферште нихтъ," отвѣчала Катя, пользовавшаяся тѣмъ, что мало знала по-нѣмецки, хотя на этотъ разъ отлично понимала, въ чемъ дѣло.

-- "Не карошо нарышна кушерь пить," сказала тогда Каролина Карловна, съ трудомъ пріискивая русскія слова и немилосердно ихъ коверкая.

"Отчего не хорошо?" возразила Катя; "я нахожу, что очень хорошо, гораздо лучше, чѣмъ съ деревяшками возиться."

"Васъ истъ дасъ, теревягшш?" спросила Каролина Карловна.

"Да ваши любимыя куклы " пушенъ ", объяснила Катя.

Каролина Карловна пришла въ негодованіе. "Какъ можно молодой дѣвочкѣ такъ говорить," продолжала она по-нѣмецки; "какъ пріятно играть съ куклой, одѣвать, раздѣвать ее, шить ей наряды; не понимаю, какъ вамъ это не нравится."

"Да я и сама не люблю наряжаться," отвѣчала Катя; "для меня самое лучшее платье -- это старое и грязное; его по крайней мѣрѣ не нужно беречь; какое же мнѣ удовольствіе еще и куколъ наряжать? Вѣдь это, правда, скучно, Саша?" спросила она брата.

"Конечно скучно," сказалъ Саша.

Каролина Карловна опять разсердилась: "Какъ можно спрашивать мальчика о куклахъ? Мальчикъ не долженъ любить ихъ, ему это не идетъ; а дѣвочкѣ стыдно предпочитать лошадей."

"Такъ зачѣмъ я не мальчикъ!" воскликнула тогда Катя; "мальчикамъ все можно веселое, а дѣвочкамъ все скучное. Какой ты счастливый, Саша! Каролина Карловна совсѣмъ не пристаетъ къ тебѣ, ни зачѣмъ ты играешь въ лошади, ни зачѣмъ не хочешь вязать чулка."

"За то Саша будетъ старше, станетъ ходить въ школу и много учиться."

"Ну что же, и я буду ходить въ гимназію, года черезъ два, мнѣ сегодня мама сказала!" съ торжествомъ воскликнула Катя. "А все-таки лучше быть мальчикомъ," прибавила она, подумавъ; "или, если это нельзя, то знаешь, Саша, чего бы я хотѣла?"

"Чего?" спросилъ Саша.

"Я хотѣла бы быть крестьянскою дѣвочкою, вотъ должно быть весело! Съ тѣхъ поръ, какъ я побывала въ деревнѣ у тёти Сони, я часто объ этомъ думаю; имъ ничего не запрещаютъ; уйдутъ онѣ въ лѣсъ на цѣлый день за ягодами или грибами, или поѣдутъ верхомъ на лошадкѣ, на настоящей живой лошадкѣ, не то что на этихъ стульяхъ," сказала она вдругъ, презрительно обращаясь къ своей любимой тройкѣ; "вотъ эта жизнь, такъ жизнь."

"А тетя Соня говорила намъ, что имъ очень трудно цѣлый день работать въ нолѣ," возразилъ Саша; "развѣ ты не помнишь этого?"

"Помню, но право не вѣрю, чтобы это было трудно; я разъ пошла съ тетей на сѣнокосъ, и сама гребла съ бабами сѣно. Это такъ было легко и весело; мы дѣлали изъ сѣна маленькія кучки, а потомъ я садилась на нихъ и скатывалась внизъ; я и рожь пробовала жать, но тётя отняла у меня серпъ, говоря, что я порѣжусь, а то бы я скоро научилась. Увѣряю тебя, что все это гораздо легче и пріятнѣе, чѣмъ сидѣть подлѣ Каролины Карловны, подрубливать платокъ, или учить наизусть нѣмецкій глаголы. Право, зачѣмъ не родилась я крестьянскою дѣвочкою! "

"А что, Катя," спросилъ послѣ нѣкотораго времени Саша, "скоро ли мы поѣдемъ на дачу?"

"Не знаю, отвѣчала Катя, "кажется капа совсѣмъ не нанималъ еще дачи; я слышала, какъ онъ сегодня утромъ говорилъ мамѣ, что выгоднѣе было бы купить деревню, да и жить тамъ это лѣто."

"Вотъ было бы отлично!" воскликнулъ Саша "тото бы наигрались мы съ тобою въ лошади; а можетъ быть папа позволилъ бы мнѣ поѣздить на настоящей лошадкѣ.! "

"И мнѣ тоже," прервала его Катя; "неужели ты думаешь, что ты поѣдешь верхомъ, а я останусь дома. Вотъ было бы хорошо!"

"Но, Катрине, вы дѣвочка," вступилась въ разговоръ Каролина Карловна, "и потому вамъ нельзя на лошади ѣздить, а Сашѣ можно."

"Опять, я дѣвочка!" вскричала съ досадою Катя; "не хочу больше этого слышать, это просто обидно, это просто....." И Катя затопала ногами и готова была плакать.

Въ ту минуту вошла въ комнату Александра Петровна, мать ея. "Что такое случилось? О чемъ ты плачешь, Катя? "

"Катрине всегда капризничаетъ," отвѣчала взволнованнымъ голосомъ Каролина Карловна; "ничего ей нельзя сказать."

"Конечно, мама, я только и слышу отъ Каролины Карловны, что я дѣвочка."

"Такъ что-же тутъ обиднаго, другъ мой, "развѣ это не правда?"

"Правда, мама; но обидно, когда говорятъ, что я не могу ѣздить верхомъ, а Саша можетъ, не смотря на то, что я гораздо старше и умнѣе его."

"Ну положимъ, что въ послѣднемъ еще можно усомниться, слыша твои рѣчи," сказала, улыбаясь, Александра Петровна; "но я все-таки не понимаю, изъ чего возникъ этотъ споръ. Кто предлагалъ Сашѣ ѣхать верхомъ?"

"Никто, мама," сказалъ въ свою очередь Саша; "только мы разсуждали, какъ было-бы хорошо, вмѣсто того, чтобы жить на дачѣ, купить деревню, и тогда я сказалъ, что хотѣлъ-бы ѣздить верхомъ, а Катя вспылила,-- вотъ и все."

"Вотъ уже въ самомъ дѣлѣ было изъ чего сердиться!" сказала Александра Петровна; "деревни еще не куплено; неизвѣстно, будемъ ли мы гамъ жить, а ты уже плачешь о томъ, что не поѣдешь верхомъ!"

"Да, мама, это правда, было глупо," созналась Катя; "но когда я о чемъ нибудь говорю, то такъ живо все себѣ представляю, что часто смѣшиваю то, что есть, съ тѣмъ, что можетъ быть, и спорю, когда говорятъ, что этого нельзя будетъ сдѣлать. Но скажи мнѣ теперь, въ самомъ дѣлѣ-ли папа думаетъ купить имѣніе; это меня очень интересуетъ."

"Да, мы серьозно объ этомъ думаемъ, и даже въ эту минуту папа занятъ этимъ дѣломъ и вѣроятно скоро рѣшитъ его."

Дѣти оба захлопали въ ладоши и запрыгали по комнатѣ, восклицая: "ахъ, какъ хорошо! ахъ, какъ отлично! "

Угомонившись немного, Катя снова принялась за распросы. "Какое это имѣніе, мама; въ какой оно губерніи? "

"Въ Московской, верстъ сорокъ отъ желѣзной дороги,

"Прекрасно," сказали Катя и Саша разомъ; "значитъ, мы поѣдемъ на лошадяхъ; это гораздо веселѣе, чѣмъ сидѣть въ вагонѣ все время."

"Но я съ этимъ не согласна," возразила Александра Петровна, "и нахожу, что было бы гораздо удобнѣе, если-бы оно лежало на желѣзной дорогѣ; но такъ какъ всѣ другія условія очень выгодны, то за этимъ останавливаться нельзя."

"А какъ оно называется?" спросилъ Саша.

"Сосновкою. Хорошо, что тамъ есть рѣка и въ окрестностяхъ большой лѣсъ, вѣроятно съ ягодами и грибами, за которыми мы будемъ ходить."

Восторгъ дѣтей все возрасталъ отъ этихъ подробностей. "Я непремѣнно устрою себѣ садикъ," говорила Катя, "и цыплятъ, и собачекъ, и кошекъ, и "

"Ну, цыплята твои испортятъ цвѣты, а кошки съѣдятъ цыплятъ," перервалъ ея новое увлеченіе всегда хладнокровный Саша.

Катя опять разсердилась. "Ты всегда дразнишь меня, Саша, и говоришь глупости; я буду смотрѣть за ними и не позволю имъ портить цвѣты; а кошекъ не пущу къ цыплятамъ."

"А пока ты будешь учиться," продолжалъ Саша, "кто будетъ смотрѣть за ними?"

"Ахъ, какой ты скучный, Саша! Ну какъ нибудь да сдѣлаю; впрочемъ, я думаю, что въ деревнѣ совсѣмъ не буду учиться; не правда ли, мама?"

"Почему же такъ, Катя?"

"Потому что мнѣ хочется тамъ научиться работать, какъ работаютъ крестьянскія дѣвочки; впрочемъ, мама, я согласна учиться, только не по-нѣмецки, и не шить."

Каролина Кярловна сильно обидилась. "Я снаю," сказала она по-русски, "что въ терефна Катрине пудетъ еще польше мальшикъ, а это не карошо, не каропіо."

"Не стыдно тебѣ, Катя, говорить такія вещи!" строго сказала ей мать; "Каролина Карловна трудится, даетъ тебѣ уроки, а ты вдругъ объявляешь, что не хочешь съ нею учиться."

Катя покраснѣла. "Если бы ты знала, мама, вполголоса сказала она, "какъ скучно учиться по-нѣмецки, ты бы извинила меня. Эти глаголы одни чего стоятъ! а фразы -- длинныя, длинныя; ломаешь себѣ голову надъ каждой, да и то ничего не поймешь. И къ чему, право, намъ, русскимъ, учиться по-нѣмецки?"

"Когда ты будешь старше, Катя, то поймешь это и будешь радоваться, знанію лишняго языка и возможности читать много хорошихъ книгъ, которыя или совсѣмъ не переведены, или дурно переведены на нашъ."

Оборотъ, который принялъ разговоръ, былъ не по вкусу Катѣ, и потому она постаралась перемѣнить его. "А верхомъ мнѣ можно будетъ ѣздить, мама?"

"Не знаю, мой другъ; это зависитъ отъ того, найдется ли смирная лошадь, которая бы годилась для тебя; да къ тому же, врядъ ли мы купимъ на первый годъ дамское сѣдло; и безъ того много будетъ издержекъ."

"А какъ же крестьянскія дѣвочки ѣздятъ, мама; развѣ у нихъ есть сѣдла?"

"Мало ли что дѣлаютъ крестьянскія дѣвочки," отвѣчала смѣясь Александра Петровна; "за то какъ онѣ работаютъ! "

"Я этого совсѣмъ не нахожу," сказала Катя; "все говорятъ о томъ, какъ имъ трудно, а я попробовала тогда у тёти Сони грести сѣно и убѣдилась, что это очень легко и веселѣе, чѣмъ заучивать наизусть разныя географическія названія или дѣлать переводы. А за ягодами какъ пріятно ходить, а бороновать, а картофель рыть, не говоря уже о томъ, что никто за ними не смотритъ, не ворчитъ и поминутно не запрещаетъ то того, то другаго." И говоря это, Катя бросала свирѣпые взгляды на Каролину Карловну, которая только пожимала плечами и быстрѣе выдергивала одну спицу за другою.

"Да полно тебѣ, Катя," старалась остановить ее мать; "ты право сама не знаешь, о чемъ ты говоришь. Вотъ когда ты подольше поживешь въ деревнѣ и по, ближе увидишь, какъ живутъ мужики, то, повѣрь мнѣ, иначе заговоришь и перестанешь имъ завидовать."

"Нѣтъ, мама, никогда не перестану."

"Ну, а не перестанешь, такъ, пожалуй, оставайся жить въ деревнѣ, когда мы на зиму вернемся въ Петербургъ; я помѣщу тебя въ крестьянскую семью, и ты будешь всю зиму веселиться, будешь жить въ избѣ и босикомъ бѣгать, и въ лѣсъ ходить, и верхомъ ѣздить!!"

Тутъ раздался звонокъ. "Это вѣрно пана!" закричали дѣти, и кинулись въ переднюю.

Они отгадали, и съ первой минуты закидали Павла Ивановича вопросами. "Дѣло улажено," сказалъ онъ въ отвѣтъ, "и завтра будемъ совершать купчую крѣпость."

"А послѣ завтра поѣдемъ! Неправда ли, папочка?" воскликнулъ Саша.

"Больно ты прытокъ," отвѣчалъ Павелъ Ивановичъ съ улыбкою. "Не то, что послѣ завтра, а еще мѣсяца полтора придется подождать."

"Ахъ, какъ долго! папа; отчего это?"

"Потому что прежніе помѣщики уже лѣтъ двадцать тамъ не жили; всѣ строенія пришли въ упадокъ, и домъ нужно поправлять. Я уже послалъ за архитекторомъ и буду просить его немедленно туда отправиться и какъ можно скорѣе приняться за дѣло."

"Теперь еще половина апрѣля," оказала Александра Петровна, "и если къ началу іюня все будетъ готово, то еще не поздно."

Хотя дѣти далеко не были съ этимъ согласны и имъ казалось очень скучнымъ ждать болѣе шести недѣль своего счастія, но дѣлать было нечего, и пришлось покориться неизбѣжному. Къ тому же, Павелъ Ивановичъ не очень позволялъ имъ разсуждать въ его присутствіи, и они скоро ушли изъ кабинета отца, гдѣ происходилъ этотъ разговоръ, и усѣлись на низенькихъ стульчикахъ въ дѣтской, чтобы на свободѣ обсудить разные планы на будущее. Желаніе играть въ ямщики, на импровизированныхъ козлахъ, совсѣмъ прошло, и господа сидѣли покинутые всѣми въ своей темной каретѣ, въ то время, какъ одежда кучера и лакея валялась на полу.

"Если вы больше не играете, Катрине, то уберите ваши вещи," сказала Каролина Карловна.

"Ахъ, оставьте насъ, пожалуйста!" недовольнымъ голосомъ отвѣчала Катя; "потомъ уберемъ; намъ теперь некогда."

"Некогда!" съ негодованіемъ воскликнула Каролина Карловна; "некогда! когда вы ничего не дѣлаете. Сейчасъ убирайте!"

"Пойдемъ, Катя," сказалъ Саша, который, хотя и былъ моложе сестры, но всегда показывалъ больше послушанія.

"Не хочу!" отозвалась Катя; "она мнѣ надоѣла, эта нѣмка; не буду ее слушаться."

"Карошо, карошо, а я маменькѣ шаловаться пуду."

"Идите, жалуйтесь; мнѣ все равно."

"Тебѣ все равно, Катя? "спросила Александра Петровна, показываясь въ дверяхъ.

Катя очень смутилась. "Это я такъ, мама, сказала; мнѣ совсѣмъ не все равно, но...."

"Но ты не слушаешься Каролины Карловны но своему обыкновенію; я это знаю. Поэтому, мы сейчасъ отправимся съ Сашей въ гости къ тетѣ Сонѣ, а ты останешься дома."

Катя заплакала и стала упрашивать мать взять ее съ собою; но Александра Петровна осталась непреклонна и ушла съ Сашей.

Софья Ивановна Ворошина, къ которой отправились они, была сестра Павла Ивановича и любимая тетка дѣтей. Оставшись вдовою уже много лѣтъ тому назадъ, и потерявъ свою единственную дочь малюткою, она жила совсѣмъ одна и никого такъ не любила, какъ своихъ племянниковъ. При ней и Катя становилась смирнѣе и даже лучше обращалась со своею гувернанткою, а Саша не зналъ, что выдумать для своей милой тетки. Сообщить ей о покупкѣ Сосновки было большою радостью, и Катя долго не могла утѣшиться, что лишилась ее по своей собственной винѣ.

"И ты поѣдешь съ нами?" спросила Софью Ивановну Александра Петровна, сообщивъ ей всѣ подробности покупки и предположеній на лѣто."

"Не думаю," отвѣчала Софья Ивановна; "мнѣ пишетъ управляющій, что мнѣ необходимо побывать у себя въ деревнѣ; но, во всякомъ случаѣ, я навѣщу васъ попозже, въ концѣ лѣта."

"И ты рѣшаешься ѣхать въ свое Пересвѣтово?" спросила ее сестра; "развѣ ты не боишься за себя?"

"Пора покончить съ этими мечтами," сказала Софья Ивановна; "я слишкомъ много давала воли своимъ чувствамъ, и теперь сожалѣю объ этомъ. Надо серьозно заняться дѣлами, и забыть обо всемъ прочемъ; твоимъ же дѣтямъ достанется это имѣніе."

И такъ, все было рѣшено.

ГЛАВА III.

Пріѣздъ новыхъ господъ.

Слухъ, что Сосновка куплена новыми помѣщиками, намѣревающимися поселиться въ ней, сильно взволновалъ все тамошнее населеніе. Барская усадьба такъ давно пришла въ упадокъ, что никто изъ молодаго поколѣнія и не помнилъ ее въ иномъ видѣ; домъ покачнулся на сторону, садъ и огородъ заросли густою травой и служили пастбищемъ для телятъ и лошадей, и всѣ службы обратились въ какія-то развалины. "Какъ же тутъ жить господамъ?" разсуждали крестьяне, и еще болѣе заботила ихъ мысль, какое вліяніе эта перемѣна будетъ имѣть на ихъ дѣла. Заведетъ ли новый помѣщикъ запашку, и будетъ-ли ихъ нанимать, или привезетъ чужихъ работниковъ, и многое другое обсуждали они между собою, и рѣшивъ, что во всякомъ случаѣ извлекутъ изъ этого новаго сосѣдства какую либо для себя выгоду, остались довольны.

Событія не замедлили подтвердить вѣрность ихъ соображеній; съ пріѣздомъ архитектора, закипѣла усиленная работа, и крестьяне охотно взялись помогать въ перестройкѣ дома, а бабы и дѣвки -- чистить дорожки въ саду и копать гряды въ огородѣ, при чемъ не мало заработали денегъ и пріобрѣли новыхъ нарядовъ. Архитектора распрашивали о новыхъ господахъ, и сообщаемыя имъ свѣдѣнія пришлись по вкусу крестьянамъ, которые съ нетерпѣніемъ стали ждать пріѣзда Карташевыхъ.

Наконецъ все было окончено, и въ одинъ прекрасный іюньскій вечеръ все населеніе Сосновки высыпало пестрою толпою на большую дорогу, чтобы взглянуть на новыхъ помѣщиковъ; колокольчики и бубенчики бойкихъ троекъ слышались издалека, и во всю прыть неслись Карташовы къ крыльцу обновленнаго барскаго дома. Посреди звона бубепчиковъ и криковъ ямщиковъ, раздавались изъ экипажей радостные возгласы дѣтскихъ голосовъ. Едва тарантасъ успѣлъ остановиться у крыльца, какъ Катя первая выпрыгнула изъ него и сказала матери: "ахъ, мама, какъ здѣсь хорошо! Можно мнѣ сейчасъ идти гулять?"

"Какъ, не входя въ домъ?" спросила, смѣясь, Александра Петровна. "Вотъ что выдумала! Прежде надо умыться, пообѣдать, а потомъ успѣемъ и погулять." И съ этими словами взяла она Катю за руку, и все семейство вошло въ домъ.

"Какъ мнѣ хочется здѣсь все осмотрѣть," говорила Катя, идя за матерью по всѣмъ комнатамъ, "и главное, хочется сходить на деревню и посмотрѣть, какъ живутъ крестьяне."

"А мнѣ нужно будетъ сегодня же переговорить со старостою," сказалъ нѣсколько спустя Павелъ Ивановичъ, оставшись одинъ съ Катей.

"Я кътебѣ позову его послѣ обѣда, папа,-- можно?" спросила Катя.

"Пожалуй," отвѣтилъ отецъ, "если ты съумѣешь отыскать его."

Въ толпѣ, собравшейся посмотрѣть на пріѣздъ Карташовыхъ, находилась и Поля; она никогда еще не видала господъ, такъ какъ въ окрестностяхъ Сосновки не было помѣщиковъ, а въ уѣздный городъ она не ходила, и любопытство ея было сильно возбуждено этимъ зрѣлищемъ. Она знала о существованіи этихъ людей, условія жизни которыхъ такъ рѣзко отличались отъ ея собственной, только по слухамъ и разнымъ фантастическимъ разсказамъ. Но странное дѣло! ей часто казалось, что она лучше знаетъ ихъ, чѣмъ даже та дѣвушка, которая жила на фабрикѣ и такъ много разсказывала о нихъ. Ей, какъ во снѣ, мерещился мягкій коверъ, на которомъ она сидитъ, окруженная игрушками; бѣлая, пухлая рука, играющая ея волосами, теплая кроватка, куда ее укладываютъ, убаюкивая пѣсенкой, и многое другое; но все это было такъ смутно, что она ничего ясно разобрать не могла, и не знала, во снѣ или на-яву она это видѣла. Другимъ она всегда говорила, какъ мы это видѣли на сѣнокосѣ, что это былъ сонъ, но сама иногда мечтала, что ей вспоминается дѣйствительность. Теперь же Поля вышла на улицу, чтобы самой взглянуть на господъ, и съ минуты появленія тарантасовъ жадно впилась глазами въ сидящихъ въ нихъ людей, и стояла, какъ вкопаная, на одномъ мѣстѣ, пока они всѣ не вошли въ домъ, и ямщики не отъѣхали на задній дворъ, гдѣ принялись распрягать лошадей. Ей хотѣлось поближе разсмотрѣть и лица ихъ, и платья, и ни одного слова изъ Катинаго разговора съ матерью не пропустила она.

Дома ожидала ее брань. Матрена сидѣла за прялкою и сильно напустилась на нее. "Гдѣ ты по сю пору шляешься!?" закричала она. "Жать да грести силъ не хватаетъ, такъ по крайности сидѣла бы да пряла, а то Богъ вѣсть куда пропала."

"Я только на господъ поглядѣла," сказала робкимъ голосомъ Поля.

"Чего тебѣ глядѣть? Мы и сами выходили, маленько постояли, да шабашъ; а ты ушла -- и слѣдъ простылъ."

Поля стала прясть, но должно быть наканунѣ простудилась, когда ходила по дождю въ лѣсъ за грибами, и также была взволнована только-что видѣннымъ пріѣздомъ господъ, потому что вдругъ почувствовала себя очень дурно; у нея сильно заболѣла голова, и стало двоиться въ глазахъ.

"Не могу, матушка, прясть," сказала она наконецъ, напрасно попытавшись осилить себя; "больно нехорошо мнѣ; маненько прилягу." И легла Поля на лавку, а подъ голову положила кафтанъ Ѳедота.

"У насъ завсегда такъ," ворчала Матрена; "какъ бѣгать, на господъ глазѣть, такъ, небось здорова, а какъ дѣло дѣлать, то непремѣнно что нибудь заболитъ. Вотъ послалъ намъ Господь обузу, правду сказать!"

А Поля между тѣмъ, лежа на жесткой лавкѣ, со старымъ кафтаномъ вмѣсто подушки подъ головой, думала о маленькой барышнѣ, мелькомъ проскользнувшей передъ ея глазами, въ новомъ, розовенькомъ платьицѣ и круглой соломенной шляпкѣ, и о томъ, какъ она сказала матери, что въ деревнѣ такъ хорошо. "Можетъ быть имъ и хорошо въ ихъ хоромахъ," размышляла Поля; "тамъ, чай, комнатъ много; и когда, эта барышня захвораетъ, то ее положатъ въ постель, а не на жесткую лавку, и будутъ ласкать, а не бранить, и..."

Въ эту минуту кто-то постучалъ въ окно, и раздался тоненькій голосокъ: "здѣсь живетъ староста Ѳедотъ?"

Поля быстро вскочила съ лавки, Матрена отворила окно и, увидѣвъ передъ собою Катю, отвѣчала: "здѣсь, барышня, здѣсь. Что вамъ угодно?"

"Папа мой сказалъ, чтобы староста вечеромъ послѣ работъ зашелъ къ нему," сказала Катя и, всунувъ голову въ отверстіе окна, "?ь любопытствомъ осматривала внутренность избы. "Что, можно къ вамъ войти?" вдругъ прибавила она.

"Пожалуйте, милая барышня, пожалуйте," отвѣчала Матрена, и сама пошла встрѣчать дѣвочку, осторожно ведя ее за руку по крытымъ ступенькамъ крыльца.

"Не держи меня, пожалуйста!" воскликнула Катя, выдергивая у нея руку; "ты думаешь, что я маленькая, а я отлично умѣю прыгать и лазить, даже непремѣнно на эту березу влѣзу," прибавила она, указывая на стоящее вблизи дерево.

"И, полноте, барышня; зачѣмъ вамъ на березу лазить," сказала Матрена, когда онѣ вошли въ избу; "оченно я рада вашу милость у себя видѣть; только жалѣю, что угостить теперь нечѣмъ; если вы въ другой разъ пожалуете, медку принесу, а не то лепешечку испеку."

"Спасибо," отвѣтила Катя; "теперь мнѣ и самой ѣсть не хочется,-- мы недавно обѣдали; да и оставаться долго нельзя, не то мама разсердится, а Каролина Карловна меня будетъ искать."

"Это кто же,-- нянька ваша?"

"Нѣтъ,-- гувернантка, нѣмка; а какая строгая, если бы ты знала!" И Катя скорчила преуморительную гримасу, показывая, какъ она боится своей Каролины Карловны.

"Вотъ какъ!" продолжала Матрена; "такъ онѣ, значитъ, и по нашему не понимаютъ?"

"Немножко понимаетъ, да такъ смѣшно говоритъ; я просто слышать не могу, расхохочусь,-- а она въ уголъ поставитъ."

"Ахъ ты бѣдная моя!" сказала Матрена со вздохомъ; "какъ же ребенку и не потѣшиться."

Катя между тѣмъ съ любопытствомъ осматривала избу и ходила изъ одного конца въ другой. "У васъ здѣсь тѣсно, но хорошо," рѣшила она вдругъ; "мнѣ нравится. Это твоя дочь?" спросила она, указывая на Полю, которая съ своей стороны не спускала глазъ съ Кати, но не рѣшалась вступиться въ разговоръ.

"Да; только она мнѣ не родная. Вонъ эта родная," отвѣтила Матрена, указывая на Арину.

"А какъ тебя зовутъ?" обратилась Катя къ Полѣ.

"Полей," невнятно проговорила послѣдняя.

"Отчего ты такая блѣдная?" продолжала Катя, подходя ближе къ Полѣ и взявъ ее за руку; "ты, вѣрно, больна. Приди къ мамѣ, она дастъ тебѣ лѣкарство; только оно невкусное,-- предупреждаю тебя; и еще она велитъ тебѣ быть на діэтѣ, а ты вѣрно этого не любишь?"

"Да я, барышня, не знаю, что это такое."

Катя залилась громкимъ смѣхомъ. "Ты не знаешь, что такое быть на діэтѣ!" воскликнула она, "ну такъ я скажу тебѣ: это значитъ за обѣдомъ ѣсть куриный супъ или саго, и всегда оставаться безъ пирожнаго. Что, хорошо?"

"Я никогда не ѣла куринаго супу, и какъ вы еще сказали, само, что ли," снова возразила Поля.

"Какая ты смѣшная, что ничего не знаешь; не само,-- саго; это такая крупа....

Въ эту минуту послышался громкій голосъ, зовущій: "Катрине, Катрине, аберъ во виндъ зи? " и Катя забыла свой разсказъ о саго и воскликнула: "ну вотъ, я знала, что она пойдетъ меня искать!" послѣ чего высунулась въ окно и такъ же громко крикнула: "хиръ!"

По деревнѣ шла быстрыми шагами бѣлокурая особа лѣтъ тридцати, средняго роста, съ длиннымъ, худощавымъ лицомъ, окаймленнымъ жиденькими локончиками, которые въ эту минуту безпощадно развѣвалъ вѣтеръ, и до крайности угловатыми движеніями. Она вся разкраснѣлась отъ скорой ходьбы, и не успѣла еще подойти къ избѣ, какъ уже принялась бранить Катю.

"Барышня на минутку къ намъ зашла," старалась оправдать ее Матрена; "они здѣсь ничего худаго не дѣлали; такъ у насъ посидѣли."

Но Каролина Карловна не успокоивалась. "Это не карошо, не карошо," все повторяла она взволнованнымъ голосомъ. "Катрине тольшенъ слюшать, не тольшенъ пѣгать мушикъ; не карошо."

Катя что-то возразила ей по-нѣмецки, и обернувшись къ Полѣ, еще разь повторила ей, чтобы она непремѣнно пришла къ ея мамѣ за лѣкарствомъ, и непремѣнно сегодня вечеромъ, послѣ чего кивнула головой Матренѣ и Аринѣ и отправилась домой съ своей Каролиной Карловной, которая крѣпко держала ее за руку, какъ бы опасаясь новаго бѣгства съ ея стороны.

Дома Катѣ стоило большихъ трудовъ объяснить матери, что она не своевольно бѣгала на деревню, а ходила къ старостѣ съ порученіемъ отъ отца, потому что Каролина Карловна такъ была взволнована, что не давала ей говорить и оправдываться. Наконецъ, когда все объяснилось и успокоилось, Катя разсказала матери о своихъ впечатлѣніяхъ въ крестьянской избѣ, и о томъ, какъ она нашла у старосты блѣдную, больную дѣвочку, которой велѣла придти за лѣкарствомъ.

Александра Петровна похвалила Катю за ея заботливость, и обѣщала полѣчить эту дѣвочку.

На другой день, Поля, дѣйствительно, пришла за лѣкарствомъ и еще разъ могла взглянуть на милую барышню, которая наканунѣ такъ понравилась ей; участіе, съ которымъ Александра Петровна распрашивала ее о болѣзни, удивило и до глубины души тронуло забитую дѣвочку.

"Какіе добрые эти господа!" думала она, возвращаясь въ избу и бережно держа въ рукахъ пузырекъ съ микстурой, данный ей барынею; "и какъ счастлива эта маленькая барышня! Какъ должно быть ей хорошо!" Объ одномъ только сожалѣла Поля, это -- что ей не удалось побывать въ самомъ домѣ, такъ какъ Александра Петровна выходила къ ней на крылечко и тамъ разговаривала съ нею; и она принялась раздумывать, какъ бы ей попасть туда и посмотрѣть, какія у господъ комнаты. "Вотъ понесу назадъ стклянку," сообразила она, "тогда и увижу." Но, на ея несчастіе, и на этотъ разъ попалась ей но дорогѣ Александра Петровна, которая взяла у нея стклянку и, ласково спросивъ о здоровьѣ, тѣмъ не менѣе не могла отгадать ея тайнаго желанія, и велѣла ей идти домой.

ГЛАВА IV.

Приключеніе въ лѣсу.

Прошло недѣли двѣ съ пріѣзда Карташевыхъ, и ихъ присутствіе не имѣло никакого вліянія на Полину жизнь; побывать въ барскомъ домѣ ей не удалось, да и Катю встрѣчала она рѣдко, а когда встрѣчала, то всегда въ сопровожденіи Каролины Карловны, которая не любила, чтобы ея воспитанница разговаривала съ крестьянками и всячески старалась этому помѣшать. Поля разсмотрѣла всѣ Катины платья и шляпки, слышала разсказы о кушаньяхъ, которыя готовитъ господамъ ихъ кухарка; но кромѣ этого, мало могла узнать о ихъ внутренней жизни, о многомъ, что такъ интересовало ее.

Со своей стороны, Катя меньше наслаждалась деревенскою жизнью, чѣмъ она надѣялась; верхомъ ѣздить ей рѣшительно не позволили; мать ея была слабаго здоровья, а отецъ слишкомъ занятъ, чтобы много и далеко ходить гулять; прогулки же съ Каролиною Карловною опротивѣли ей, и она всячески старалась досадить своей гувернанткѣ, которая отплачивала ей тѣмъ же. Наконецъ, Катя выпросила позволеніе у матери ходить недалеко отъ дома вдвоемъ съ братомъ, и это позволеніе было имъ дано съ тѣмъ условіемъ, чтобы они никакъ не уходили дальше поля, и особенно не помышляли отправляться одни въ лѣсъ. Дѣти охотно дали это обѣщаніе, такъ рады они были на свободѣ побѣгать и порѣзвиться, и всякій день, послѣ обѣда, пока ихъ родители вмѣстѣ съ Каролиною Карловною пили кофе въ саду, они запрягали другъ друга, и поочередно представляя кучера и лошадь, бѣгали по рощѣ и по полямъ, которыя были недалеко отъ дома.

Разъ въ воскресенье, во время обычной забавы своей, увидали они идущихъ мальчиковъ, съ кузовочками въ рукахъ. "Что вы несете?" спросила Катя, съ любопытствомъ заглядывая въ кузовочки. "Землянику," отвѣчали мальчики, показывая недозрѣлыя ягоды, лежащія у нихъ.

"Неужели она уже поспѣла!" воскликнула Катя, "и смотри, Саша, какая вкусная," продолжала она, кладя ягодку въ ротъ. "Да гдѣ вы ее нашли?"

"А вона тамъ, въ лѣсу," сказалъ мальчикъ.

"Далеко?" спросила опять Катя.

"Нѣтъ, не далече; вона тамъ, за оврагомъ."

"Ахъ, если бы намъ набрать такой же!" сказалъ со вздохомъ Саша, "да Каролина Карловна навѣрное не захочетъ пойти."

"И не надо ей говорить объ этомъ" отвѣчала Катя; "пойдемъ скорѣе, наберемъ ягодъ и вернемся домой; никто и не замѣтитъ нашего отсутствія."

"Но, Катя, мама не велѣла намъ уходить далеко."

"Такъ мы и не пойдемъ далеко; ты самъ слышалъ, какъ мальчикъ сказалъ, что это очень близко. Впрочемъ, если тебѣ не хочется земляники, и ты предпочитаешь ходить съ Каролиной Карловной по большой дорогѣ, то отправляйся къ ней, а я пойду одна."

Этотъ послѣдній доводъ разсѣялъ всѣ Сашины сомнѣнія; и взявшись за руку, дѣти пустились бѣжать черезъ поле къ оврагу, за которымъ начинался лѣсъ. Къ крайнему удивленію ихъ, разстояніе оказалось на самомъ дѣлѣ совсѣмъ не такъ незначительно, какъ они думали; и они довольно долго бѣжали, пока очутились у опушки лѣса. Тутъ ягодъ не оказалось, и Саша предложилъ вернуться домой; но Катя никакъ на это не согласилась.

"Какъ это можно," сказала она, "дойти до сихъ поръ и вернуться съ пустыми руками; я увѣрена, что тутъ должно быть пропасть земляники; стоитъ только сдѣлать нѣсколько шаговъ въ лѣсъ."

И увидя тропинку, она быстро пошла по ней въ сопровожденіи брата, которому казалось постыднымъ отставать отъ сестры. Лѣсъ былъ сосновый, перемѣшанный съ березнякомъ и осиною; едва прошли дѣти съ четверть версты, какъ тропинка круто оборвалась у довольно обширной вырубки, по пнямъ которой въ большомъ количествѣ росла малина, костяника, черника, брусника и другія ягоды.

"Вотъ и земляника!" съ торжествомъ воскликнула Катя, увидавъ крупную, красную ягоду, блестѣвшую на солнцѣ.

"А я нашелъ двѣ!" закричалъ въ свою очередь Саша,! "А вотъ еще и еще!"

Катя не отставала отъ брата, и дѣти незамѣтнымъ образомъ переходили отъ одного куста къ другому и все болѣе отдалялись отъ тропинки, по которой пришли.

Когда они до-сыта наѣлись, Катя предложила собрать букетъ изъ ягодъ для мамы.

"Не поздно ли будетъ?" спросилъ Саша; "не лучше ли итти домой?"

"Ты заладилъ одно и то же: домой, да домой!" съ досадою отвѣчала Катя; "какой ты, право, трусь, а еще мальчикъ! Что же, мы придемъ домой съ пустыми руками? сами ѣли, а о мамѣ не подумали."

"Это правда," сказалъ Саша; "только я боюсь, какъ бы папа и мама не разсердились, что мы такъ долго не идемъ."

"Развѣ мы долго? Я думаю, и четверти часа нѣтъ, что мы здѣсь? Вотъ наберемъ букетъ, и побѣжимъ назадъ; посмотри, что они еще за кофеемъ сидятъ и не замѣтили нашего отсутствія."

И дѣти принялись усердно набиратъ ягоды, и наперерывъ каждый старался сдѣлать свой букетъ больше и составить его изъ лучшихъ ягодъ. въ этомъ занятіи прошло довольно много времени, тѣмъ болѣе, что оно было имъ ново; и они долго отыскивали и бережно срывали каждую ягоду. Наконецъ, оно было окончено, и они съ торжествомъ показали другъ другу свои букеты.

"Теперь пойдемъ домой," сказала Катя, а то въ самомъ дѣлѣ насъ станутъ искать."

"Да," отвѣчалъ Саша; "но я не вижу тропинки, но которой мы пришли."

"Она должна быть тутъ подлѣ; мы сейчасъ ее найдемъ," съ увѣренностью рѣшила Катя, и пошла вправо. Тропинки однако не оказалось.

"Надо итти влѣво," сказалъ тогда Саша; "я помню, что она была лѣвѣе, а не правѣе."

Дѣти повернули влѣво, перелѣзая черезъ пни и поминутно запутываясь въ высокой травѣ и оступаясь на кучахъ хвороста. "Вотъ она!" закричалъ съ радостью Саша, указывая на виднѣвшуюся между кустами тропинку; "я зналъ, что она въ этой сторонѣ."

Катя тоже обрадовалась, хотя и не выражала своихъ чувствъ такъ громко, какъ братъ; не она открыла тропинку, и ей было немного обидно, что Саша оказался находчивѣе ее. Пройдя однако нѣсколько времени но густому и высокому лѣсу, они стали замѣчать, что онъ становится все гуще и гуще и тропинка такъ съуживается, что едва можно пролѣзть между густыми вѣтвями, торчащими со всѣхъ сторонъ.

"Что это значитъ?" сказала наконецъ Катя; это не та тропинка, по которой мы шли; тамъ не было такихъ вѣтокъ."

"Въ самомъ дѣлѣ не та," отозвался Саша; "и вотъ лежитъ какая-то поваленная сосна; конечно, мы не тамъ идемъ; пойдемъ скорѣе назадъ."

"Вотъ и вышло, что я была права," сказала Катя; "я говорила, что надо итти правѣе, а ты настаивалъ.-- лѣвѣе, да лѣвѣе; вотъ и завелъ насъ Богъ вѣсть куда."

"Да вѣдь мы пошли сначала правѣе, а тамъ и совсѣмъ не было тропинки."

"Ну что же, а здѣсь лучше по твоему?"

Они повернули назадъ; но чрезъ нѣсколько времени тропинка раздвоилась на-двое, и они остановились въ нерѣшимости. "По моему на-лѣво," сказала Катя.-- "А по моему на-право," отвѣчалъ Саша, но тотчасъ же уступилъ сестрѣ.

Пошли на-лѣво, и вышли на поляну. "Вотъ гдѣ мы искали землянику," объявила Катя, "и теперь мы навѣрное найдемъ выходъ."

"Совсѣмъ нѣтъ," возразилъ Саша; "здѣсь и пней нѣтъ, да и земляники не растетъ."

На дѣтей напало сильное раздумье, и къ тому же они очень утомились. "Пойдемъ опять назадъ по той же тропинкѣ," предложила Катя; но Саша объявилъ, что слишкомъ усталъ и прежде долженъ отдохнуть. Посидѣвъ немного подъ деревомъ, они снова пустились въ путь; но на этотъ разъ еще больше заплутались. Между тѣмъ солнце видимо стало спускаться и въ лѣсу уже далеко не было такъ свѣтло, какъ когда они искали землянику.

Саша остановился и заплакалъ. "Мы совсѣмъ не выйдемъ отсюда," всхлипывалъ онъ; "и скоро сдѣлается темно, и придутъ волки, и..."

"Не стыдно тебѣ плакать," сказала Катя; "какой ты послѣ этого мальчикъ. Вотъ я сейчасъ взлѣзу на эту березу и посмотрю, въ какой сторонѣ Сосновка."

Ободренный этими словами, Саша пересталъ плакать, а Катя полѣзла на дерево; но какъ высоко она ни поднималась, окружавшія ея сосны были еще выше, и она ничего, кромѣ лѣса, не могла видѣть.

"Ну что, Катя,-- видишь?" спросилъ Саша.

"Нѣтъ, ничего не вижу," созналась Катя, и слѣзла съ дерева; "но мнѣ кажется, что если мы пойдемъ теперь все прямо, то непремѣнно выйдемъ изъ лѣсу; вотъ смотри, тамъ впереди свѣтлѣе."

Но увы! и эта надежда оказалась тщетною, и вмѣсто поля, дѣти вышли на новую вырубку, окруженную еще болѣе глухою чащею, гдѣ не видно было ни малѣйшей тропинки.

Наконецъ и Катя упала духомъ. "Мы, правда, заблудились, "сказала она, "и я совсѣмъ не знаю, что намъ дѣлать. "Мнѣ страшно, Саша!" вдругъ вскрикнула она, услышавъ за собою шелестъ; это вѣрно волкъ, побѣжимъ скорѣе!"

И дѣти кинулись бѣжать, пока такъ не устали, что принуждены были сѣсть. Катя горько заплакала, е Видишь, Катя, вотъ и ты плачешь, а сама надо мною смѣялась," сказалъ Саша.

"И что скажутъ папа и мама," продолжала всхлипывать Катя, не обращая никакого вниманія на слова Саши; "какъ они будутъ насъ искать и безпокоиться! Ахъ, что намъ дѣлать! что намъ дѣлать!"

Въ эту минуту послышался опять за ними шелестъ сухихъ листьевъ. "Это за нами гонится волкъ," закричала Катя, "какъ намъ спастись!" и хотѣла снова пуститься бѣжать, какъ раздался тоненькій голосокъ: "Не пугайтесь, барышня, тутъ волковъ нѣтъ!"

Катя съ радостнымъ изумленіемъ обернулась на эти слова, и увидѣла предъ собою крестьянскую дѣвочку, съ кузовомъ въ рукахъ.

"Ахъ, какъ хорошо, что ты сюда пришла," съ восторгомъ воскликнула она; "откуда ты?"

"Изъ Сосновки," отвѣчала дѣвочка; "да вы уже видали меня, да, чай, не признали."

Катя, въ своей радости не обратившая сначала вниманія на черты дѣвочки, теперь вглядѣлась въ нея: "да ты дочь старосты Ѳедота," сказала она, разсматривая ея черные, кудрявые волосы и бѣленькія ручки.

"Точно такъ," отвѣчала Поля; "помните, вы еще приходили къ намъ вечеромъ, да велѣли мнѣ лекарство взять."

"Помню, помню," живо сказала Катя, "и знаю теперь, что тебя зовутъ Полею. Итакъ, Поля, покажи намъ дорогу домой; мы заблудились, и не знаемъ, какъ выйти."

"И нешто вы одни?" спросила Поля, оглядываясь во всѣ стороны; гдѣ же ваша нѣмка?"

"Она дома," отвѣтилъ Саша. "Видишь, Поля, мы ушли безъ спросу, хотѣли ягодъ набрать да вернуться, а тутъ потеряли дорогу."

"Чего мудренаго, лѣсу не знамши," сказала Поля; "пойдемте-ка, я васъ проведу."

"А ты знаешь дорогу, и не боишься одна ходить?" спрашивали ее дѣти. "Какое счастіе, что мы тебя встрѣтили! "

"Не въ первой хожу, да чего бояться? Волковъ лѣтомъ не видать; ничего не сдѣлается."

"И тебѣ позволяютъ такъ ходить?" опять спросила Катя.

"Коли другой работы нѣтъ, такъ безпремѣнно погонятъ въ лѣсъ," отвѣчала Поля; "что такъ сидишь, скажутъ; подька, да хоть ягодъ аль грибовъ принеси."

"Какая она счастливая!" сказала Катя Сашѣ, а у насъ-то просишь, просишь, все нельзя: то мокро въ лѣсу, то слишкомъ жарко, то Каролина Карловна не совсѣмъ здорова,-- а ее еще сами родители посылаютъ! "

Поля вздохнула, слушая эти слова. "Мнѣ бы и любо дома посидѣть, да не даютъ," сказала она; "иной разъ такъ грудь аль бокъ заломитъ, полежалъ бы маленько, а тутъ въ лѣсъ шлютъ."

"Ну такъ ты сама виновата," возразила Катя, которая никакъ не хотѣла допустить мысли, чтобы могло быть не весело ходить въ лѣсъ; "вѣрно ты скрываешь, что больна, вотъ какъ мой братецъ Саша. Когда у него что болитъ, онъ ни за что не скажетъ, пойдетъ зимою гулять, или съѣстъ жирное; потомъ нужно за докторомъ посылать."

"А ты сама развѣ не дѣлаешь того же?" сказалъ Саша.

"Нѣтъ, я никогда этого не дѣлаю. А вотъ, что я сейчасъ вспомнила, Поля, вѣдь ты была больна, и мама давала тебѣ лекарства; помогло ли оно тебѣ?"

"Спасибо, барышня; послѣ него полегчало, а нонче опять стало въ бокъ колоть."

"Бѣдная Поля!" съ состраданіемъ сказала Катя, идя подлѣ нея но нѣсколько разширившейся теперь тропинкѣ и всматриваясь въ ея блѣдное, исхудалое личико; "тебѣ бы надо съ докторомъ поговорить. Кто тебя лечилъ?"

"Кто лечилъ?" удивительно спросила Поля; "да окромя того лекарства, которое дала намеднись барыня, никакого я и не видывала."

"Въ самомъ дѣлѣ! Но когда ты бываешь больна, что же съ тобою дѣлаютъ? Развѣ не кладутъ тебя въ постель, не поятъ теплымъ чаемъ, не прикладываютъ горчичниковъ, и не посылаютъ за докторомъ, когда тебѣ не дѣлается лучше?"

"Когда я бываю больна," отвѣчала печально Поля, "сперва мнѣ не вѣрятъ, называютъ лѣнтяйкою, надо мною смѣются; а потомъ, когда дѣлается хуже, что на ногахъ стоять не могу, то лягу и лежу, пока отлежусь да опять встану."

Катя слушала ее съ изумленіемъ. "Развѣ твои родители не боятся, что ты умрешь такимъ образомъ, и развѣ ты сама не боишься этого?"

"Да у насъ и завсегда такъ," отвѣчала Поля, удивляясь въ свою очередь вопросамъ Кати; "кто заболѣетъ, тотъ ляжетъ и на помощь Божію надѣется; развѣ что когда маслицомъ потрутъ, или какой травки выпить дадутъ, а тамъ уже, значитъ, и дожидаются, какая ему судьба назначена: либо отлежится, либо помретъ. Мнѣ же чего смерти бояться? Я только и молю Бога, чтобы взялъ меня скорѣе."

"Что ты, Поля!" воскликнули дѣти за-разъ; "ты бы хотѣла умереть?"

"И очень бы хотѣла," сказала Поля; "работать я, какъ слѣдуетъ, не умѣю, а хлѣбъ ѣсть, да упреки за каждый кусокъ слышать -- очень горько."

Катя была чрезвычайно поражена этимъ разговоромъ, который такъ мало подходилъ къ составленной ею себѣ картинѣ о счастьи крестьянскихъ дѣвочекъ, и ей хотѣлось еще о многомъ разспросить Полю; но въ это время вышли они изъ лѣса, и до нихъ стали долетать ауканья и крики съ разныхъ сторонъ. Дѣти догадались, что ихъ ищутъ, тѣмъ болѣе, что почти совсѣмъ стемнѣло, и небо покрылось черными тучами. "Ау!" кричали они въ свою очередь, "мы здѣсь!" и скоро увидѣли быстрыми шагами идущаго къ нимъ на встрѣчу Павла Ивановича.

Онъ очень обрадовался, увидя ихъ невредимыми, и выслушавъ разсказъ о ихъ похожденіяхъ, слегка побранилъ ихъ за непослушаніе и неосторожность и, въ свою очередь, разсказалъ имъ, какая страшная переполоха произошла въ домѣ, когда узнали о ихъ исчезновеніи; въ какое отчаяніе пришла мама, видя, что они не идутъ назадъ; какъ ворчала Каролина Карловна и доказывала, что она была права, не желая, чтобы дѣти, и особенно Катя, жили въ деревнѣ; и какъ наконецъ всѣ люди, и даже нѣкоторые мужики, отправились искать ихъ. Пока происходили эти разговоры, Поля остановилась въ нерѣшимости, не зная, уйти ли ей, или оставаться. "А вотъ наша спасительница, папа," сказала Катя, указывая на Полю, "поблагодари ее."

"Спасибо тебѣ," сказалъ Павелъ Ивановичъ, и далъ Полѣ двугривенный.

"Не надо," отвѣчала со смущеніемъ дѣвочка, и не хотѣла брать денегъ; но Катя выхватила ихъ у отца и насильно сунула ей. "Прощай, Поля," сказала она ей, "и не думай умирать: это не хорошо."

Возвратясь домой, дѣти нашли мать въ слезахъ, и имъ стало такъ жаль ее, что они обѣщали никогда больше не уходить одни въ лѣсъ; впрочемъ, они и сами не мало натерпѣлись страху, и не могли забыть восторга своего при видѣ Поли. Катя много говорила о ней съ мамой, и начала сильно сомнѣваться въ томъ, слѣдуетъ ли завидовать крестьянскимъ дѣвочкамъ. Часто думала она о Полѣ, и соображала, что могла бы для нея сдѣлать; и вдругъ ей явилась блестящая мысль. Ихъ горничная, Марья, сказала Александрѣ Петровнѣ, что ей столько прибавилось дѣла въ деревнѣ, что трудно справиться одной, и хорошо было бы взять въ домъ дѣвочку. Что, если бы взять Полю? Просьбы и убѣжденія ея на столько подѣйствовали на мать, что та обѣщала переговорить съ Павломъ Ивановичемъ и со старостою, и устроить это дѣло, если возможно.

ГЛАВА V.

Поля поступаетъ въ услуженіе.

Разъ вечеромъ, Ѳедотъ вернулся отъ барина съ довольнымъ лицомъ. "Я добрую вѣсть принесъ", сказалъ онъ Матренѣ; "барыня хочетъ крестьянскую дѣвочку во дворъ взять, горничной ихней подсоблять. Вотъ и спросили меня, не знаю ли я охочую на эфту должность, не пойдетъ ли наша Поля. Я, вѣстимо, очень обрадовался, говорю -- почто не пойти, коли вамъ потрафитъ дѣвка. А тутъ, какъ разъ, маленькая барышня подвернись, ухъ! бѣдовая какая! Хочу, говоритъ, Полю, безпремѣнно ее хочу, никакую другую не надо. Такъ на томъ и порѣшили; оно, по правдѣ сказать, дѣло хорошее. Два рубля въ мѣсяцъ, да кормить будутъ; если она и рубль намъ отдастъ, то все же барышъ."

Матрена тоже обрадовалась, а Поля сильно покраснѣла при этой неожиданной вѣсти. "Неужто правда?" спросила она дрожащимъ отъ волненія голосомъ; "меня господа во дворъ берутъ, тятенька?"

"Коли я сказалъ, такъ значитъ правда," сурово отвѣчалъ Ѳедотъ; "завтра, какъ встанешь, такъ и или къ господамъ."

Одна Арина осталась недовольна этимъ разговоромъ, и ей вдругъ стало завидно.

"Пошто же ты меня, дочь родную, обидѣлъ?" спросила она отца; "тебѣ бы меня, замѣсто Поли, во дворъ послать; мнѣ тоже бы любо было."

"Вотъ еще что выдумала!" возразилъ Ѳедотъ; "съ вами, бабами, нечего разговаривать но пустому; тебѣ, пожалуй, любо, да мнѣ ты дома нужна, вотъ и шабашъ. Тебѣ же, Поля, говорю дѣломъ; ты у господъ, какъ должно, старайся, а коли не потрафишь, назадъ тебя не возьму; довольно я тебя хлѣбомъ кормилъ; теперь конецъ, сама о себѣ заботься, и на меня больше не разсчитывай."

Какъ ни старалась Поля заснуть, какъ ни укладывалась въ эту ночь на своей жесткой скамьѣ, сонъ не смыкалъ ея глазъ; такая неожиданная перемѣна сильно волновала ее. Вчера еще она только мечтала о возможности побывать въ барскомъ домѣ, хоть мелькомъ взглянуть на господское житье-бытье, а теперь она сама будетъ жить въ этомъ домѣ, будетъ всякій день видѣть господъ и эту маленькую барышню, которая такъ нравилась ей и о которой она такъ много думала. Одно только смущало Полю: она такъ неловка, съумѣетъ ли она угодить господамъ? Ей и на деревнѣ ничего не удавалось, и постоянно приходилось слышать, что она ни на что не годна; какъ же справится она со своимъ новымъ дѣломъ? А если она не угодитъ имъ, и ей откажутъ, что станется тогда съ нею, куда она дѣнется?

Такія мысли неотступно преслѣдовали бѣдную дѣвочку всю ночь, и при наступленіи утра, она была еще блѣднѣе обыкновеннаго; на нее напала нервная дрожь, и всѣ члены ея тряслись какъ въ лихорадкѣ, когда собравъ свои немногочисленныя пожитки, и простившись съ домашними, она направилась къ барскому дому.

Все семейство Карташевыхъ сидѣло за утреннимъ чаемъ; Каролина Карловна разливала его; подлѣ нея помѣщался Саша и усердно студилъ свой чай, наливъ его на блюдечко и дуя на него изо-всѣхъ силъ; Катя же такъ быстро глотала горячій напитокъ, что вся раскраснѣлась.

"Куда ты такъ спѣшишь, Катя?" спросила ее мать, съ удивленіемъ смотря на ея гримасы.

"Гулять, мама; мнѣ скучно въ комнатѣ; мнѣ хочется на деревню. Сегодня Поля должна къ намъ перейти, такъ ты позволишь мнѣ сходить за нею; не правда ли, мама? "

"Нѣтъ, душенька, зачѣмъ тебѣ ходить за Полей; лучше поди погулять съ Каролиной Карловной."

Катя нахмурилась.

"Катрине люпитъ отна пить, не попитъ я быть съ нею," сказала обиженнымъ тономъ Каролина Карловна.

"Потому что вы никогда не позволяете мнѣ того, что мнѣ хочется," возразила Катя, "вы всегда "

"Молчи, Катя! строго перебила ее мать; "Каролина Карловна сама знаетъ, что тебѣ позволить и что запретить, и ты не смѣешь такъ ей отвѣчать."

Тутъ вошла въ столовую Марья, горничная Александры Петровны. "Крестьянская дѣвочка, которую вы изволили нанять, сейчасъ пришла," доложила она; "угодно вамъ ее видѣть?"

Александра Петровна сказала было, чтобы она подождала; но Катя живо вступилась: "это Поля, мама; вели ее пожалуйста позвать сюда."

Александра Петровна согласилась, и Поля, робко шагая, показалась въ дверяхъ комнаты, низко поклонилась и тутъ же остановилась, не зная что дѣлать и въ смущеніи на половину закрывая лицо передникомъ.

"Подойди поближе, душенька," ласково сказала Александра Петровна; и Полѣ стоило большихъ усилій двинуться съ мѣста; такъ оробѣла она отъ этой новой обстановки и отъ присутствія нѣсколькихъ незнакомыхъ лицъ.

"Ты хочешь служить намъ?"

"Хочу," едва слышно отвѣтила Поля.

"Ты будешь помогать въ дѣтской," продолжала Александра Петровна, мести комнату, приносить воду, убирать, а тамъ мы и шить тебя научимъ."

"Я маленько шить умѣю, не знаю, какъ для васъ потрафлю," прошептала Поля, еще ниже опустивъ голову.

"Ничего, привыкнешь," ободряла ее Александра Петровна. "Катя," сказала она, обращаясь къ дочери, "сведи ты ее въ дѣтскую, въ дѣвичью и все ей покажи: Да не хочешь-ли чайку?" спросила она Полю, и наливъ чашку, подала ей, сказавъ: "вотъ тебѣ, выпей."

У Поли такъ дрожали руки отъ всѣхъ волненій этого дня, что хотѣвъ взять чашку у Александры Петровны, она не удержала ее; чашка полетѣла, разбилась въ дребезги, и чай разлился по полу. Сашу это разсмѣшило. "Такая большая дѣвочка, а не можетъ держать маленькой чашки," подумалъ онъ, "и какіе ручейки потекли; скоро такъ потекли, точно настоящіе," -- и онъ разсмѣялся.

Поля сперва остановилась на мѣстѣ, какъ ошеломленная, потомъ, взглянувъ на обломки чашки, громко зарыдала и, закрывъ лицо передникомъ, стремительно убѣжала изъ комнаты.

Саша продолжалъ смѣяться; но Катя разсердилась на него; "тебѣ все смѣшно," сказала она, "а каково бѣдной Полѣ? Развѣ ты не видѣлъ, какъ она испугалась? Мама, можно мнѣ догнать Полю?" спросила она, и едва дождавшись согласія матери, пустилась бѣжать.

Александра Петровна между тѣмъ обратилась къ Марьѣ: "Какъ ты думаешь, брать ли намъ эту дѣвочку, если она такъ неловка?"

"Не знаю, какъ вамъ сказать, сударыня." отвѣчала Марья: "она точно что неловка, да вѣдь крестьянскія и всѣ такія вначалѣ, а послѣ привыкнетъ, и все обойдется. Мнѣ же сказывали, что она характера хорошаго, такая дѣвочка покойная, безотвѣтная, авось и къ работѣ попривыкнетъ, да и слушаться будетъ."

"Твоя правда," подумавъ, сказала Александра Петровна; "отчего не попробовать; увидимъ, что дальше будетъ."

Пока шелъ этотъ разговоръ, Катя всячески старалась утѣшить Полю; бѣдная дѣвочка, выбѣжавъ изъ дома, не рѣшалась вернуться въ избу и, сѣвъ на бревнѣ у задняго двора, горько плакала.

"Полно тебѣ," говорила Катя, "чего ты боишься? мама ничего тебѣ не сдѣлаетъ; мама совсѣмъ не сердитая. К недавно стаканъ разбила, такъ мама даже не бранила меня, а только велѣла быть осторожнѣе въ другой разъ. А помнишь, какъ мы въ лѣсъ ушли безъ спросу, и то мама простила." И Катя усѣлась на бревнѣ подлѣ Поли и отнимала передникъ, которымъ эта послѣдняя закрывала себѣ глаза. Наконецъ Поля перестала плакать и сказала: "мало ли что, барышня, вамъ позволятъ; вамъ ничего не скажутъ, а меня барыня прогонитъ, и тогда тятенька прибьетъ, да и въ избу не пуститъ; онъ говорилъ: "ты смотри, коли тебя прогонятъ, я кормить не стану," и куда я тогда дѣнусь...."

При этихъ словахъ Поля опять зарыдала.

"Да полно, говорятъ тебѣ," съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ сказала Катя; "никто тебя не прогонитъ, и мама добрая, мама никого не бьетъ. Смотри, вотъ Марья идетъ, вѣрно за нами."

Услышавъ это, Поля такъ быстро вскочила на ноги, что бревно вмѣстѣ съ Катей повалилось на противоположную сторону; Катя перекувырнулась, Марья бросилась поднимать ее, а Поля стояла на мѣстѣ, не зная, что ей дѣлать.

"Экая вы, барышня, шалунья," говорила Марья, пока Катя со смѣхомъ расправляла платье. "Идите вы къ Каролинѣ Карловнѣ, она васъ зоветъ, а мы съ Полей въ дѣвичью пойдемъ, да за дѣло примемся."

Обрадованная словами Марьи, убѣдившись, что она не лишилась мѣста, какъ того боялась, Поля отъ горя перешла къ радости и въ восторгѣ кинулась цѣловать Катины руки. "Милая, хорошая барышня!" говорила она, "Господь наградитъ тебя, что ты такая добрая!"

Катя не давала ей цѣловать рукъ и сама обнимала ее. "Ты хорошая, Поля, и- я буду очень любить тебя."

Это происшествіе сдѣлало глубокое впечатлѣніе на Полю и съ этой минуты она дѣйствительно отъ всей души привязалась къ Катѣ. Ея новыя обязанности оказались далеко не такими трудными, какъ она воображала, и она скоро выказала большія способности къ шитью и всякимъ домашнимъ работамъ. Сперва робость много мѣшала ей; но когда она убѣдилась, что ее не прибьютъ за каждую ошибку или оплошность, и что она совсѣмъ не такъ неловка, какъ прежде думала, то получила больше довѣрія къ себѣ, и все стало ей удаваться. Будь Поля родная дочь Ѳедоту, она-бы вѣроятно сильнѣе ощутила разлуку со своимъ семействомъ; но такъ какъ она во все свое дѣтство не видывала ласки и была постоянно завалена работою не по силамъ, то ея теперешняя жизнь казалась ей гораздо легче и пріятнѣе. Здоровая пища вмѣстѣ съ отсутствіемъ тяжелаго труда благотворно повліяла на здоровье, и она стала видимо поправляться. Александра Петровна подарила ей хорошенькій ситцевый сарафанъ и шелковый платокъ, и когда она появлялась на деревню въ своемъ новомъ нарядѣ, то надъ ней больше не смѣялись, а многія, и въ томъ числѣ Арина, завидовали ей. Она скоро привыкла къ своимъ новымъ обязанностямъ, и всѣ въ домѣ полюбили ее; даже буфетчикъ Яковъ, человѣкъ довольно суровый и внушавшій всѣмъ нѣкоторый страхъ, только изрѣдка покрикивалъ на нее, а по большей части обходился съ нею ласково. Но всѣхъ больше любила Поля Катю, и, кажется, ни передъ чѣмъ не остановилась бы, чтобы услужить своей милой барышнѣ. Каролинѣ Карловнѣ очень не нравились частыя игры и разговоры Кати съ Полею, и она всячески убѣждала Александру Петровну запретить ихъ; но эта послѣдняя, увидѣвъ, что Поля добрая и хорошая дѣвочка, не нашла нужнымъ мѣшать удовольствію дѣтей, и дѣвочки все ближе сходились другъ съ другомъ.

Одна изъ любимѣйшихъ забавъ ихъ была -- ходить въ лѣсъ за ягодами и грибами; теперь Катя и Саша отлично изучили всѣ тропинки, вырубки и полянки, находящіяся но близости, и часто со смѣхомъ вспоминали о томъ, какъ заблудились тамъ, и какъ приняли Полю за волка. Имъ казалось въ высшей степени забавно, какъ они могли тогда не найти дороги, отыскать которую такъ просто, какъ могли такъ струсить; и всякое воспоминаніе объ этомъ событіи вызывало новые взрывы хохота. Много и другихъ разговоровъ бывало у нихъ, а Катя особенно любила разсказывать Полѣ о своей милой тетѣ, Софьѣ Ивановнѣ Порошиной. Разъ, возвращаясь изъ лѣсу, сказала она ей: "Знаешь, Поля, новость? Тётя Соня скоро пріѣдетъ къ намъ; она пишетъ, что устроила свои дѣла въ деревнѣ, и хочетъ подольше погостить у насъ. Ты не можешь себѣ представить, какъ я рада; она такая добрая, что и сказать нельзя, хотя грустная. Она такъ насъ любитъ и ласкаетъ; но иногда начнетъ цѣловать, а сама горько, горько за, плачетъ. Бѣдная тётя! "

"Отчего же она такая грустная?" спросила Поля. "Оттого, что у нея была дочка, и она ее потеряла; и никакъ забыть не можетъ. "

"А давно ли она померла?" спросила Поля, которая очень любила трогательные разсказы.

"Давно; но вотъ что странно. Никто навѣрное не знаетъ, умерла ли она въ самомъ дѣлѣ; думаютъ, что она утонула; но тѣла ея не нашли."

"Какъ же это такъ случилось?" спросила Поля еще съ большимъ любопытствомъ.

"Я сама хорошенько не знаю," отвѣчала Катя, "но папа и мама постоянно жалѣютъ о томъ, и говорятъ, что ей слѣдовало бы наконецъ утѣшиться; но дѣло въ томъ, что она вдова, и это была ея единственная дочь, такъ что ей ничего больше въ жизни не осталось."

"Когда же это было?" настаивала Ноля.

"Я говорю тебѣ -- давно; еще я не родилась тогда и папа не былъ женатъ, лѣтъ тринадцать тому назадъ, или еще больше. Тёти же ея Поля такъ живо представляется, какъ будто это вчера было."

Ноля вздрогнула и какъ-то странно посмотрѣла на Катю.

"Что ты такъ смотришь на меня?" сказала, разсмѣявшись, Катя; "ты удивляешься, что тётину дѣвочку звали Полей! Это, правда, смѣшно, что у тебя съ нею одно имя, а мнѣ это еще не приходило въ голову. Ну, такъ тётя любитъ разсказывать про свою маленькую дѣвочку, и я знаю, что она была презабавная, хотя ей всего было два года; такъ много болтала она по своему, и была такая ласковая!.. Бѣдная тётя! какъ ей скучно теперь одной!" И Катя наклонила свою милую головку и задумалась.

"Да," сказала Поля, "вотъ и все такъ напротивъ бываетъ; изъ нашихъ бабъ и многія бы рады были, кабы померъ маленькій, особенно у которыхъ большая семья и хлѣба мало,-- а живутъ. У вашей тёти одна была, да и та померла; видно такъ Богу угодно."

"И сколько, право, несчастныхъ на свѣтѣ," продолжала Катя; "вотъ тебѣ, Поля, такъ худо было, потому что вы были бѣдны, а у тёти денегъ довольно; за то другое, еще худшее горе: пришлось ей потерять и мужа и дочь!"

"За то вамъ хорошо; милая барышня," сказала Поля; "у васъ и родители живы, и денегъ довольно, и все, что пожелаете, есть."

"Это правда," отвѣчала Катя, "и я сама начинаю это понимать, хотя прежде я думала, что крестьянскія дѣвочки гораздо счастливѣе меня."

Поля засмѣялась. "Почему же это вы думали?"

"Потому что мнѣ казалось, что онѣ гораздо свободнѣе, и, главное, потому, что имъ не надоѣдаетъ Каролина Карловна."

"Я не знаю, за что вы такъ не любите Каролину Карловну; по моему, такъ она добрая и на меня не сердится."

"Ты сама добрая, Поля, и всѣхъ защищаешь, а Каролина Карловна все-таки очень скучна."

ГЛАВА VI.

Первые уроки грамотѣ.

Катя часто разсказывала Полѣ, что ей удавалось прочесть интереснаго въ своихъ книжкахъ, и Поля не могла наслушаться ея. "Какія вы счастливыя, барышня, что можете сами читать въ книжкахъ, "разъ сказала она, со вздохомъ; "какъ жаль, что въ Сосновкѣ нѣтъ школы и негдѣ выучиться грамотѣ."

"А ты бы хотѣла умѣть читать?" съ живостью воскликнула Катя; "хочешь, я буду учить тебя?"

"Какъ не хотѣть!" отвѣчала Поля; "только бы вамъ не было трудно; можетъ я не пойму, я вѣдь такая глупая; вамъ и наскучитъ."

"Не говори этого," перебила ее Катя, "ты совсѣмъ не глупа, и на все очень способна; ты сама видишь, что все это выдумали на тебя въ деревнѣ, потому что у тебя было мало силъ; и я увѣрена, что ты очень скоро научишься читать и писать."

Катя не любила откладывать свои новые планы, и разъ задумавъ что нибудь, тотчасъ приводила это въ исполненіе, все же прежнее становилось скучнымъ и отбрасывалось въ сторону. Она въ ту же минуту отправилась отыскивать азбуку, и обѣ дѣвочки, усѣвшись въ дѣтской за столомъ, усердно принялись за дѣло. Поля сначала никакъ не могла себѣ представить, что черныя палочки и черточки, которыя казались ей такъ похожими другъ на друга, означали слова, и что можно такъ быстро отгадывать ихъ, какъ то дѣлала Катя. Но когда эта послѣдняя объяснила ей, что каждая изъ этихъ фигурокъ не представляетъ собою слова, а есть только буква, изъ которыхъ составляются слова, то умѣнье читать показалось ей чѣмъ-то такимъ замысловатымъ и мудренымъ, что она стала сильно сомнѣваться въ успѣхѣ.

"Теперь смотри хорошенько, Поля," говорила Катя, указывая на разныя фигуры, нарисованныя на страницѣ книги, "вотъ это А, это -- Б, это ~ И: повторяй за мною."

Поля повторила всю азбуку за Катей съ начала до конца. "Теперь еще разъ," сказала учительница и, дошедши до конца, стала спрашивать свою ученицу названіе буквъ; но Поля запомнила только двѣ первыя, и дальше все ошибалась. Катѣ становилось досадно, и она готова уже была разсердиться, когда вспомнила, что учителямъ нужно имѣть терпѣніе, и къ тому же, что это первый урокъ, а завтра навѣрное Поля будетъ безъ ошибки знать всѣ буквы. "Довольно!" сказала она; "завтра ты лучше поймешь; первый разъ все кажется труднымъ."

"Видите, барышня," сказала Поля; "я говорила ламъ, что глупа, а вы не хотѣли вѣрить мнѣ."

Совсѣмъ нѣтъ, Поля, ты увидишь, что завтра пойдетъ отлично, а теперь будемъ писать." И Катя принесла листъ бумаги и дала Полѣ въ руки перо, положивъ передъ нею пропись. Но къ крайнему ея удивленію, Поля не могла ничего сдѣлать даже похожаго на буквы. "Ботъ что," сказала тогда Катя, "я помню, что когда учили писать Сашу, то сперва начинали съ палочекъ." И она написала двѣ крупныя палочки и опять дала перо Полѣ. Но и эта попытка не вышла удачнѣе первой; Поля повернула перо не въ ту сторону, въ какую слѣдовало; надѣлала кляксовъ; и Катя опять объявила, что довольно писать, и что завтра будетъ лучше.

На другой день, она принялась за урокъ уже съ меньшимъ усердіемъ, нежели наканунѣ; и когда Поля, три раза подъ-рядъ повторивъ за нею всю азбуку, опять запомнила только четыре буквы и даже не умѣла вѣрно отличить ихъ въ разбивку, весь небольшой запасъ Катинаго терпѣнія окончательно истощился, и она стала сердиться.

"Что это такое, Поля!?" закричала она и даже топнула ногою; "ты совсѣмъ не внимательна; такъ ты никогда не выучишься читать!"

"Я, право, стараюсь, барышня," отвѣчала смущенная Поля; "да никакъ ихъ не различишь, эфтихъ буквъ; все такія же черточки, что у одной, что у другой."

"Не различишь эвтихъ буквъ!" передразнила ее съ досадою Катя; "сколько разъ я тебя учила не говорить; эфтихъ; такого слова совсѣмъ нѣтъ на русскомъ языкѣ; а не смотришь, такъ, конечно, не различишь! Я даже не понимаю, какъ ты можешь говорить такія глупости, что всѣ буквы похожи другъ на друга. Толі.ко стоитъ взглянуть, чтобы видѣть разницу."

Поля не стала спорить. "А писать будемъ?" сказала она. "Нѣтъ, сегодня не будемъ," отвѣчала Катя; "а то опять кляксовъ надѣлаешь и мое перо испортишь. Вчера я послѣ тебя совсѣмъ не могла имъ писать, и должна была идти къ мамѣ просить другое; всякій же день она не будетъ давать мнѣ новаго. Пойдемъ лучше въ рощу, поищемъ грибовъ."

Слѣдующій день былъ воскресенье, и Катя объявила, что въ праздники никто не учится, и къ тому же утромъ пошли всѣ къ обѣднѣ, а потомъ она ѣздила съ родителями въ гости къ сосѣдямъ. Въ понедѣльникъ не было никакого предлога отказаться отъ урока, тѣмъ болѣе, что шелъ дождь и надо было сидѣть дома. Катя въ этотъ день была въ особенно дурномъ расположеніи духа; во-первыхъ, она не любила дурной погоды, во-вторыхъ, Саша забылъ ея любимую книгу со сказками въ саду, гдѣ ее вымочилъ дождь, за что она поссорилась съ братомъ, и наконецъ, она совсѣмъ не знала своего урока у Каролины Карловны, за что послѣдняя хотѣла оставить ее безъ пирожнаго.

"И какая она нетерпѣливая, эта Каролина Карловна," жаловалась Катя Полѣ, когда та пришла къ ней съ азбукою; "чуть что не знаешь, сейчасъ начинаетъ сердиться; говоритъ, что я разсѣянна, что она скажетъ мамѣ. Развѣ можно такимъ образомъ дѣлать успѣхи! Вотъ тётя Соня и мама какія терпѣливыя, двадцать разъ повторятъ и все такъ хорошо объяснятъ; по ихъ словамъ, все зависитъ отъ учителя, отъ его умѣнья взяться за дѣло и терпѣнія; хоть бы пришла мама да послушала, какъ учитъ Каролина Карловна!"

И съ этими словами, Катя хотѣла приняться за урокъ съ Полей, какъ дверь съ шумомъ распахнулась и въ комнату влетѣлъ Саша.

"Катя!" кричалъ онъ, "дождь пересталъ, а мы сегодня не кормили собаку и цыплятъ; пойдемъ скорѣе! "

"Я не хочу кормить цыплятъ, они мнѣ надоѣли," отвѣчала Катя; "дай сюда хлѣбъ, я отдамъ собакѣ."

"Нѣтъ, не дамъ," сказалъ Саша; "ты такая непостоянная, тебѣ все надоѣдаетъ! а хлѣбъ принесъ я, и тебѣ не дамъ!"

"Какой ты нехорошій мальчикъ!" воскликнула Катя, "ничего не хочешь сдѣлать, что тебя просятъ," и собиралась силою отнять у Саши хлѣбъ, когда Поля остановила ее.

"Не берите у него, барышня, сказала она; "я пойду принесу вамъ другаго." И Саша убѣжалъ съ своимъ хлѣбомъ кормить цыплятъ, а Катя съ Полей отправились къ собакѣ, и первая, кажется, забыла объ урокѣ. Но Поля, которой серьезно хотѣлось учиться, не послѣдовала ея примѣру и спросила, когда же она будетъ читать. Въ это время у Кати совсѣмъ пропала охота ее учить; но ей совѣстно было въ этомъ признаться, и она должна была вернуться въ комнату и раскрыть азбуку. На этотъ разъ, она еще скорѣе обыкновеннаго стала называть одну букву за другою, и Поля, страшно боявшаяся разсердить ее, едва поспѣвала за нею. "Какая это буква?" спросила Катя, показывая на Р. "Это Б," отвѣчала Поля. "Ничего ты не знаешь!" съ досадою сказала Катя; "а эта?" показывая на У, "М," отвѣчала Поля. "Это однако ужасно!" вскричала Катя; "всякій день все хуже да хуже! Тебя нельзя учить, Поля!" заключила она, захлопывая книгу и поднимаясь съ мѣста; "ты слишкомъ непонятлива!"

Тутъ Поля, у которой все время были слезы на глазахъ, горько зарыдала. "Я знала," говорила она, "что не на что не годна, а вы меня еще утѣшали!"

Видъ Полиныхъ слезъ мгновенно разсѣялъ досаду Кати и вызвалъ въ ней сожалѣніе къ бѣдной дѣвочкѣ. "Не плачь, Поля," сказала она; "я думаю, что ты не виновата; вѣрно я не умѣю учить тебя."

Но Поля не успокоивалась; и слыша что-то необычайное въ дѣтской, Александра Петровна пошла узнать въ чемъ дѣло.

Катя разсказала ей все какъ было, и Александра Петровна улыбнулась. "Не огорчайся, Поля," сказала она ей ласково; "трудно было выучиться, такъ какъ учила тебя Катя, и ты ни въ чемъ не виновата. Какже можно было," продолжала она, обращаясь въ дочери, "учить ее за-разъ всей азбукѣ? Надо было взять сначала нѣсколько буквъ, не болѣе пяти, и еще лучше, прямо начать съ легкихъ, двусложныхъ словъ, разлагая ихъ на слоги."

"Но вѣдь буквы такъ легко различить, "возразила Катя; "я думала, что Поля безъ малѣйшаго труда будетъ узнавать ихъ."

"Что знаешь, то всегда легко," отозвалась мать; "спроси-ка Полю, трудно ли ей отличить ячмень отъ овса, или морковь отъ лука, и она вѣрно скажетъ, что каждый ребенокъ это знаетъ, а между тѣмъ одна знакомая мнѣ дѣвочка никакъ не могла сдѣлать этого вчера, и принявшись полоть морковь, всю ее вытащила и оставила одну сорную траву."

Катя покраснѣла. "Но это гораздо было труднѣе, мама; когда я стала полоть морковь, то я думала, что на этой грядѣ посаженъ лукъ, и потому..."

"То есть, просто ты не умѣла полоть, и потому все испортила," сказала Александра Петровна, "и ты находишь это вполнѣ естественнымъ, когда рѣчь идетъ о тебѣ; но не допускаешь того же самаго для другихъ. Какъ строго, напримѣръ, обвиняла ты еще сегодня Каролину Карловну за ея нетерпѣливость, а едва ли она бываетъ и на половину такъ нетерпѣлива съ тобою, какъ ты была сегодня съ Полею, не говоря уже о томъ, что ты дѣйствительно часто разсѣянна и невнимательна, въ то время, какъ Поля старалась, сколько могла."

"Но почему ты это знаешь, мама, что я обвиняла Каролину Карловну; кто сказалъ тебѣ это?"

"Ты все забываешь, что одна перегородка отдѣляетъ мою комнату отъ твоей, и что, всякій разъ, какъ ты возвышаешь голосъ, у меня все слышно."

Катя задумалась. "Ты говоришь правду, мама," сказала она, "и теперь вижу, что была виновата; не попробовать ли намъ еще разъ, Поля, или не подождать ли тётю Соню? Я чувствую, что я еще сама мало знаю, и не могу тебя такъ хорошо учить, какъ она. Когда пріѣдетъ наконецъ тётя?" спросила она, обращаясь опять къ матери.

"Она писала, что не будетъ предупреждать о днѣ своего пріѣзда, а потому тебѣ ее можно ждать всякій день." "Колокольчики, колокольчики!" закричалъ Саша, вбѣгая въ комнату; "кто-то ѣдетъ къ намъ; это, вѣрно, тётя Соня!"

И всѣ выбѣжали на крыльце.

ГЛАВА VII.

Тётя Соня и ея горе.

Саша не ошибся. Колокольчики все приближались, и изъ подкатившаго къ крыльцу тарантаса въ самомъ дѣлѣ вышла Софья Ивановна Ворошина. Поля вмѣстѣ съ другими выбѣжала на крыльцо и съ любопытствомъ разсматривала любимую Катину тётю. Это была женщина среднихъ лѣтъ, небольшаго роста, съ очень маленькимъ личикомъ, окаймленнымъ сѣдыми локонами, задумчивыми глазами и кроткимъ выраженіемъ лица; она шла сгорбившись; движенья ея были вялы и тихи, и стоило только взглянуть на нее, чтобы отгадать, какъ много испытала она горя въ своей жизни.

Дѣти со страшнымъ восторгомъ кинулись ей на шею. "Тётя, милая тётя!" восклицали они наперерывъ; наконецъ ты пріѣхала къ намъ; теперь мы уже больше не выпустимъ тебя!"

"Здравствуйте, дѣти," отвѣчала Софья Ивановна, "и я очень рада видѣть васъ; вы оба очень поправились въ деревнѣ," говорила она, вглядываясь то въ одного, то въ другаго; "а ты, Катя, порядочно загорѣла, больше Саши."

"Еще бы не загорѣть, тётя, когда цѣлый день бѣгаемъ по солнцу, ходимъ за ягодами, или на сѣнокосъ. Ахъ, тётя, если бы ты знала, какъ много мнѣ нужно разсказать тебѣ!"

"И мнѣ тоже," сказалъ Саша.

"Какъ хорошо въ деревнѣ!" прервала его Катя, "а съ тобою будетъ еще лучше. Мы всюду сводимъ тебя; покажемъ, гдѣ мы заблудились.

"А я покажу тебѣ цыплятъ, тётя," сказалъ Саша; "Катя разлюбила ихъ, а тебѣ они вѣрно понравятся, и...."

"Однако, дѣти," вступилась наконецъ Александра Петровна, "дайте же вздохнуть тётѣ; она устала съ дороги, не обѣдала, и вы ей покою не даете."

"Ничего," сказала съ доброю улыбкою Софья Ивановна; "они знаютъ, что никогда не могутъ надоѣсть старой теткѣ; не правда ли, мои милые?"

И дѣти снова кинулись обнимать ее.

Пока Софья Ивановна обѣдала, Катя выбѣжала въ садъ, гдѣ Поля поливала цвѣты.

"Ну что, Поля, нравится тебѣ тётя? Ты увидишь, какая она хорошая."

"Нравится, барышня; лицо у нихъ такое доброе; только отчего это онѣ сами не старыя, а волосы у нихъ бѣлые?"

"Это оттого, Поля, что она такъ много грустила и плакала о своей дѣвочкѣ; когда она опять заговорить о ней, то я непремѣнно попрошу ее разсказать подробно, какъ все это случилось."

"Спросите, барышня, да потомъ мнѣ разскажите."

"Непремѣнно, Поля, разскажу."

Въ эту минуту послышался голосъ Софьи Ивановны: "Катя, гдѣ ты?"

"Я здѣсь, тётя!" отозвалась Катя, и побѣжала къ ней на встрѣчу. "Милая тётя," сказала она ей, "хочешь, я покажу тебѣ Полю? Это крестьянская дѣвочка, очень хорошая, которая живетъ теперь у насъ въ домѣ, и мы очень любимъ ее; поговори съ нею, пожалуйста, тётя; я такъ много разсказывала ей о тебѣ."

"Охотно," отвѣчала Софья Ивановна, и подошла ближе къ Полѣ, которая поставила лейку на землю и поклонилась ей; но только успѣла Софья Ивановна взглянуть на дѣвушку, стоявшую передъ нею, какъ ею овладѣло странное смущеніе, и она продолжала молча разсматривать ея черты.

"Что ты такъ смотришь на Полю?" спросила съ удивленіемъ Катя и, спохватившись, прибавила: "ахъ, я знаю отчего. Тебя поразило, что ее зовутъ Полей; не правда-ли, тётя? Хочешь, мы будемъ иначе звать ее, если тебѣ грустно слышать это имя?"

"Зачѣмъ это?" отвѣтила Софья Ивановна, на глазахъ которой навернулись слезы; "не обращай на меня вниманія, мой дружокъ; на меня находятъ такія минуты совсѣмъ безъ причины, но не надолго, и я скоро привыкну къ этому имени. "Катя очень любитъ тебя," ласково сказала она Полѣ, "и я очень рада этому: ты изъ здѣшней деревни?"

"Изъ здѣшней," отвѣчала Поля, на которую смущеніе Софьи Ивановны также произвело сильное впечатлѣніе.

"Она дочь старосты Ѳедота," живо прибавила Катя; "то есть, не совсѣмъ дочь, а какъ ты это называешь, Поля? "

"Пріемышъ," отвѣчала та, и снова принялась поливать цвѣты.

Софья Ивановна все стояла на одномъ мѣстѣ, погруженная въ свои думы. "Какое непостижимое сходство!" говорила она сама себѣ, "и въ лицѣ изъ голосѣ. Какая я, однако, стала нервная и никуда негодная," тутъ же подумала она; "вездѣ нахожу я какое-то сходство; постоянно мерещится этотъ ребенокъ. Это просто нелѣпо! Пора наконецъ разстаться съ несбыточными надеждами и покориться неизбѣжному."

"Что же, тетя, пойдемъ смотрѣть садъ и огородъ?" прервала ея мечты Катя.

"Пойдемъ, душенька, и позовемъ Сашу." И Софья Ивановна пустилась въ оживленный разговоръ съ дѣтьми и старалась забыть о впечатлѣніи, произведенномъ на нее встрѣчею съ Полей.

Во всякой деревнѣ есть не мало пріемышей и питомцевъ, какъ называютъ ихъ, и это обстоятельство само но себѣ ничего не представляло необычайнаго. Что же такъ смутило Софью Ивановну? Это было имя Поли, довольно рѣдко встрѣчающееся у крестьянъ, и миніатюрныя черты лица дѣвушки, вьющіеся, черные волосы ея, о которыхъ мы уже нѣсколько разъ упоминали. Это маленькое личико съ большими карими глазами такъ живо напоминало другое, дорогое личико потерянной малютки, что все прошлое, на половину забытое, съ изумительною яркостью воскресло въ ея душѣ, и полузажившія раны снова открылись и заболѣли съ удвоенною силою. Софья Ивановна однако, привыкла страдать и не давать воли своимъ чувствамъ, привыкла думать исключительно о другихъ и не жертвовать ими для себя. Потому она затаила въ себѣ болѣзненное ощущеніе, которое испытывала при видѣ Поли, и вмѣсто того чтобы избѣгать ее, какъ сдѣлали бы многія на ея мѣстѣ, старалась напротивъ какъ можно больше ее видѣть и пріучить себя къ ней. Катя разсказала ей о своей неудачной попыткѣ учить Полю грамотѣ, и Софья Ивановна взялась попробовать въ свою очередь, съ тѣмъ, чтобы ея племянница присутствовала при урокахъ и видѣла, какъ надо приниматься за дѣло.

При хорошей методѣ и терпѣніи, успѣхи Поли были очень быстры, и узнавъ ближе эту дѣвочку, Софья Ивановна была вполнѣ вознаграждена за то усиліе, которое она вначалѣ сдѣлала надъ собою, когда ей казалось тягостнымъ видѣть ее. Она открыла въ своей ученицѣ такъ много ума и сердца, что, рядомъ съ грамотою, занималась ея развитіемъ, и много сообщала ей интересныхъ свѣдѣній, которыя и Катя слушала съ большимъ удовольствіемъ.

"А теперь ты не желаешь больше умереть?" спросила разъ Катя Полю послѣ одного изъ такихъ интересныхъ уроковъ.

"Нѣтъ, теперь не хотѣла бы," отвѣчала Поля съ улыбкою; "мнѣ очень съ вами хорошо; только одного боюсь я. Возьмутъ ли меня съ собою, когда вы поѣдете въ городъ? и если не возьмутъ, то что тогда со мною будетъ? Отецъ не согласится кормить меня; да и мнѣ больно не хочется назадъ въ избу."

"Я надѣюсь, что тебя возьмутъ, Поля," сказала Катя, которая сама очень боялась, чтобы не вздумали оставить Полю въ деревнѣ, но разсчитывала на свои просьбы убѣдить мать.

"Не тревожься на этотъ счетъ, Поля," въ свою очередь сказала Софья Ивановна; "если Александрѣ Петровнѣ нельзя будетъ взять тебя; то ты поѣдешь со мною."

Поля очень обрадовалась, и послѣдній страхъ за ея будущность исчезъ. Что могло быть лучше жизни съ Софьей Ивановной? Но Катя далеко не раздѣляла ея радости. "Нѣтъ, тетя," сказала она, "я не хочу, чтобы Поля жила у тебя; я её раньше узнала, и не отдамъ тебѣ. Не правда ли, Поля, что и ты не захочешь оставить насъ?"

"Конечно, барышня, не захочу; но если вашей маменькѣ не угодно будетъ взять меня..."

"Этого не можетъ быть!" перебила ее Катя; "мама, навѣрное, возьметъ тебя, и ты обѣщай мнѣ, Поля, что никогда не разстанешься съ нами?"

Поля обѣщала; но кто можетъ ручаться, что исполнитъ такое обѣщаніе; кто поручится, что никогда не сдѣлаетъ того или другаго? Послѣдующія событія должны были разстроить всѣ планы нашихъ дѣйствующихъ лицъ и рѣшить дѣло совершенно непредвидѣннымъ образомъ для нихъ всѣхъ.

Отношенія Поли къ своему семейству чрезвычайно измѣнились въ послѣднее время; видя, какъ ею довольны господа, какъ ее любитъ маленькая барышня, и получая отъ нея всякій мѣсяцъ два рубля (Поля отдавала имъ все жалованье, находя, что ей деньги совсѣмъ не нужны), они стали смотрѣть на нее иными глазами, и радоваться всякому ея посѣщенію. Поля рѣдко приходила къ нимъ съ пустыми руками: отъ всякаго лакомства, которымъ ее щедро надѣляла Катя, она откладывала половину для родителей и сестры, а иногда приносила она Аринѣ ленточку, чтобы заплести въ косу, или платочекъ на голову, или какую другую бездѣлушку, которую ей давали господа. Видя ея вниманіе и доброту, они стали любить ее и по отъѣздѣ господъ съ радостью взяли бы ее опять къ себѣ; но Поля, знала что ей не придется прибѣгать къ ихъ великодушію, и была спокойна на этотъ счетъ.

ГЛАВА VIII.

Неожиданное открытіе.

Долго думала Катя какъ бы попросить тётю разсказать подробно о потерѣ своей дѣвочки и не рѣшалась заговорить объ этомъ, боясь разстроить ее своими вопросами. Разъ утромъ сидѣли онѣ въ саду и втроемъ съ Полей чистили ягоды для варенья, какъ Катя вдругъ почувствовала въ себѣ довольно храбрости и рѣшилась спросить тётю о событіи, которое ее такъ давно занимало.

"Тетя," сказала она послѣ минутнаго молчанія, "ты часто говоришь о своей маленькой дѣвочкѣ, и я люблю слушать разсказы о ней; но мнѣ всего больше хочется знать, какъ она пропала. Если тебѣ это не слишкомъ тяжело, то не разскажешь ли ты мнѣ, какъ это случилось?"

"Развѣ ты еще не знаешь всѣхъ этихъ подробностей?" спросила въ свою очередь Софья Ивановна съ печальною улыбкою; "мнѣ кажется, что я уже говорила тебѣ о нихъ."

"Нѣтъ, тетя, ты никогда не говорила но порядку, какъ все было," отвѣчала Катя; "я только знаю, что, по общимъ предположеніямъ, бѣдная твоя дѣвочка упала въ рѣку, и что ты сама этому не хотѣла вѣрить."

"Мнѣ, конечно, тяжело говорить объ этомъ," сказала Софья Ивановна, подавляя глубокій вздохъ, "хотя я постоянно думаю о своемъ несчастій; но если это такъ интересуетъ тебя, милая Катя, то я готова исполнить твое желаніе. Ты такая милая дѣвочка и такъ утѣшаешь меня, что я не могу отказать тебѣ. Слушай же.

"Въ то время, про которое буду говорить тебѣ, мы жили въ деревнѣ, во Владимірской губерніи, и я исключительно занималась моей маленькой дѣвочкой."

"А дядя былъ еще живъ тогда?"

"Нѣтъ, онъ умеръ раньше, когда Полѣ было только три мѣсяца, и она одна могла примирить меня съ жизнью послѣ этого страшнаго несчастія; вотъ почему всѣ мои заботы и вся моя нѣжность были сосредоточены на моей крошкѣ, и я даже поселилась въ деревнѣ, чтобы ничто не мѣшало мнѣ заниматься ею. Деревенскій воздухъ благотворно дѣйствовалъ на нее, и она быстро развивалась для своего возраста; ей было около двухъ лѣтъ, и она шибко бѣгала по саду и много говорила, хотя языкъ ея былъ вполнѣ понятенъ только для меня и для ея старушки няни. Она преуморительно коверкала слова и изобрѣтала свои собственныя выраженія на мѣстѣ тѣхъ, которыя казались ей слишкомъ трудными; но она много понимала и презабавно по своему разсказывала обо всемъ, что видѣла. Она особенно хорошо умѣла передразнивать разныхъ животныхъ: "мама," скажетъ она, бывало, подбѣгая ко мнѣ и пресмѣшно скорчивъ свой маленькій ротикъ, "Поля (она всегда называла себя Полей) кукуреку, "или "Поля бабачка " (что означало собачка), и примется кудахтать и лаять до тѣхъ поръ, пока устанетъ, или ей надоѣстъ; а потомъ впрыгнетъ ко мнѣ на колѣни, обовьетъ мнѣ шею своими пухленькими рученками и начнетъ ласкаться, говоря: "Поля пай," (что означало хорошая) мама пай, всѣ пай."

У Софьи Ивановны задрожалъ голосъ.

"Тетя," сказала Катя, "лучше не разсказывай если тебѣ тяжело; оставь это."

"Нѣтъ, ничего," отвѣчала Софья Ивановна, "это сейчасъ пройдетъ, и я все доскажу; дай только выпить стаканъ воды."

Софья Ивановна выпила воды и продолжала разсказъ.

"Всего больше любила моя Поля играть золотыми вещами, и признаюсь тебѣ, я въ то время была такъ неблагоразумна, что ни въ чемъ не могла отказать ей, и давала ей всѣ свои драгоцѣнности. У меня былъ ящикъ съ брилліантами, и брилліанты эти обратились въ любимую ея игрушку; ей стоило только попросить меня, и я безпрекословно открывала его и позволяла ей вынимать оттуда ожерелье, браслетъ и брошку и надѣвать ихъ на себя.

Въ одно воскресенье, я какъ сегодня помню этотъ день, мы были съ Полей у обѣдни и, возвращаясь домой, встрѣтили Цыганъ, которые окружили насъ, предлагали гадать и приставали съ разными просьбами. Ихъ смуглыя лица и странный нарядъ такъ испугали Полю, что она горько заплакала и спрятала личико подъ мою мантилью. Испугъ ея былъ такъ силенъ, что она и дома не могла успокоиться, и не зная, что выдумать, чтобы утѣшить ее, я предложила ей поиграть моими золотыми вещами. Поля очень обрадовалась и мгновенно забыла о своемъ горѣ; мы сидѣли съ нею на балконѣ, съ котораго ступеньки прямо вели въ садъ. Онъ былъ не великъ, и оканчивался съ одной стороны рѣкою, съ другой же прилегалъ къ березовой рощѣ, за которой тянулся густой, сосновый лѣсъ. "Мама" вдругъ сказала дѣвочка, "Поля не хочу въ комнату, Поля хочу пай вещи тутъ."

"Мнѣ сперва показалось неудобнымъ приносить брилліанты на балконъ, и я убѣждала Полю пойти въ комнату; но она съ такимъ упорствомъ настаивала на исполненіи своего желанія и я такъ боялась ея слезъ, что согласилась наконецъ и, идя за ящикомъ, утѣшала себя мыслью, что я не отойду отъ ребенка, и потому все равно гдѣ-бъ она ни играла этими вещами.

Когда я открыла ящикъ, Поля захлопала въ ладоши, вынула ожерелье и надѣла его себѣ на шею, потомъ заставила меня приколоть брошку къ ея бѣленькому платьицу и застегнуть на ея ручкѣ браслетъ, который былъ, конечно, слишкомъ широкъ для нея, вслѣдствіе чего поминутно съ грохотомъ сваливался на полъ. Это послѣднее обстоятельство особенно радовало ее, и всякій разъ, что браслетъ ударялся о полъ, она съ звонкимъ смѣхомъ восклицала: "хлопъ!" быстро поднимала его, снова надѣвала на ручку, потомъ вертѣла ею вокругъ головки, пока не повторялось то же самое.

Въ самый разгаръ этой интересной игры, раздался въ задней части дома страшный шумъ, за которымъ послѣдовали раздирающіе крики. Я вскочила съ своего мѣста и недоумѣвала, итти-ли на шумъ, когда моя горничная вбѣжала на балконъ, крича мнѣ: "Софья Ивановна! пожалуйста скорѣе, тутъ у насъ несчастіе случилось; Андрей упалъ съ крыша и сломалъ себѣ руку!" Андрей былъ плотникъ, и въ то время, какъ онъ чинилъ что-то на крышѣ, лѣстница, на которой онъ стоялъ, пошатнулась, и онъ упалъ съ высоты втораго этажа. Всѣ знали, что у меня были лекарства на подобные случаи, и я понимала, что терять времени не слѣдуетъ. "Иду," отвѣчала я горничной, "только позови сюда скорѣе няню."

"Она уже идетъ; я говорила ей," отвѣчала Агафья, которая, какъ оказалось потомъ, позвала няню въ окно, думая, что она въ дѣтской; хорошенько не убѣдившись въ томъ, и положась на ея слова, я послѣдовала за нею, но уходя, еще* разъ обернулась къ Полѣ, поцѣловала ее, и сказала:

"Смотри, Поля, будь умница, не уходи съ балкона; няня сейчасъ придетъ."

"Поля пай," отвѣтила дѣвочка, и опять кинула браслетъ на полъ, воскликнувъ своимъ серебристымъ голоскомъ: "хлопъ!"

"Думала-ли я тогда, что это будетъ послѣднее слово, которое я услышу отъ моей неоцѣненной дѣвочки; что я въ послѣдній разъ поцѣловала ее!" Глаза Софьи Ивановны наполнились слезами; Катя кинулась утѣшать ее, обнимала и цѣловала.

"Бѣдная, бѣдная тетя!" воскликнула она; "мнѣ такъ жаль тебя и Полю. Что же было дальше?"

"Теперь уже мнѣ не много осталось разсказывать," продолжала Софья Ивановна, отирая слезы. "Я нашла Андрея безъ памяти и около часа провозилась съ нимъ; когда я вернулась на балконъ, Поли тамъ не было, и я подумала; что няня увела ее гулять; но не долго осталась я въ этомъ заблужденіи. Не прошло четверти часа, какъ я увидала мою бѣдную, старую няню бѣгущую по саду, со страшною тревогою на лицѣ.

"Софья Ивановна, у васъ Поля!?" спросила она задыхающимся отъ волненія голосомъ, какъ только подошла на такое разстояніе, что я могла услышать ее. Платокъ свалился у нея съ одного плеча, руки и ноги тряслись; она вся задыхалась и измучилась -- такъ она бѣжала.

Я взглянула на нее и въ свою очередь страшно поблѣднѣла. "Какъ! Она не съ тобою, няня? Я оставила ее на балконѣ, когда упалъ Андрей....

"Я давно ищу ее," перебила меня няня. "Я ходила на деревню и, вернувшись, услыхала, что вы у Андрея и что Поля на балконѣ! но когда я пришла сюда, ее не было; я звала ее, звала; весь садъ обходила; только вотъ у самой калитки этотъ браслетъ нашла; потомъ подумала, не пробѣжала-ли она какъ къ вамъ..."

Не смотря на испугъ, охватившій меня, я все-таки не могла себѣ представить чтобы дѣло было такъ серьозно. "Это непостижимо!" воскликнула я; "но гдѣ же она можетъ быть? Не заснула-ли она гдѣ нибудь въ саду, или не пошла-ли на деревню; пойдемъ скорѣй искать ее и созовемъ всѣхъ людей."

Всѣ поиски наши оказались однако напрасными; мы обшарили садъ, рощу, обходили всѣ избы и нигдѣ не нашли ни малѣйшихъ слѣдовъ моей милой дѣвочки. Мы кричали во все горло: "Поля, Поля!" но никто не откликнулся на нашъ зовъ; только за калиткой, выходящей въ рощу, лежалъ голубой бантикъ отъ ея кушака. Тогда ужасная мысль овладѣла нами: дѣвочка вѣроятно подошла къ рѣкѣ и упала въ нее."

Катя. "Но въ такомъ случаѣ, тетя, нашли бы ея тѣло; а ты говоришь, что ничего не оказалось."

Софья Ивановна. "Ничего, ни у насъ, ни въ сосѣднихъ деревняхъ, куда теченіе могло вынести тѣло. Когда мы въ этомъ вполнѣ убѣдились, я вспомнила про Цыганъ, такъ сильно испугавшихъ мою дѣвочку въ самый день ея пропажи; оказалось, что они давно уже оставили наши мѣста и откочевали Богъ вѣсть куда. Я дала знать полиціи; но и она ничего не открыла. Съ тѣхъ поръ прошло тринадцать лѣтъ; но мысль о моей потерянной дѣвочкѣ не покидаетъ меня, и я не знаю, почему мнѣ часто кажется, что она не умерла. Надо мною смѣются, когда я это говорю; но я не могу отдѣлаться отъ этого страннаго убѣжденія."

Софья Ивановна замолчала и задумалась... Вдругъ услышала она около себя "хлопъ!", съ удивленіемъ подняла глаза: передъ нею стояла Поля съ блестящими глазами и раскраснѣвшимися отъ волненія щеками, и безсознательно повторяла: "хлопъ, хлопъ! онъ упалъ въ траву, а ожерелье стащили и ротъ платкомъ завязали!"

Съ самаго начала разсказа Софьи Ивановны, Полею овладѣло непонятное чувство: ей казалось, что она слышитъ про близко знакомое ей, что она сама видѣла и испытала все это; и чѣмъ дальше разсказывала Софья Ивановна, тѣмъ болѣе забывала она окружающее и переселялась въ обычный міръ своихъ сновъ и мечтаній, пока, наконецъ, она совсѣмъ не потеряла сознанія дѣйствительности и у ней вырвались слова, приведшія всѣхъ въ изумленіе.

"Что съ тобою, Поля? Что ты говоришь?" За-разъ воскликнули Софья Ивановна и Катя.

Поля очнулась и страшно переконфузилась. "Извините меня, пожалуйста, Софья Ивановна," сказала она, отирая лицо платкомъ, и принимаясь снова чистить ягоды, чтобы нѣсколько скрыть свое смущеніе. "Это на меня находитъ по временамъ."

"Но что же на тебя находитъ, Поля", спросила взволнованная въ свою очередь Софья Ивановна; "почему ты стала повторять мои слова, и что ты сказала объ ожерельѣ?"

"Вотъ видите, барыня, какъ это было: давно, очень давно, когда я еще была совсѣмъ маленькой, я видала разъ во снѣ, что живу въ барскомъ домѣ, и что унесли меня оттуда злые люди, и былъ у меня такой браслетъ, которымъ я играла и о полъ его кидала. Какъ вы стали теперича разсказывать, и почудилось мнѣ, точно весь этотъ самый сонъ мой на яву представился; точно я сама та маленькая дѣвочка, о которой вы/говорили; и стала я дальше припоминать свой сонъ. Извините меня пожалуйста, глупую."

"Не извиняйся, Поля, а лучше разскажи, что было дальше."

"То есть, во снѣ-то?"

"Ну да, во снѣ, если хочешь; ты сказала, что съ тебя стащили ожерелье и завязали ротъ платкомъ. Что же было потомъ?"

"Потомъ я помню только-то, что старалась кричать, и ничего больше разобрать не могу, какъ ни стараюсь припоминать, знаю, что всегда жила въ избѣ у тятеньки."

Необычайная радость, смѣшанная съ сильнымъ опасеніемъ еще разъ обмануться въ своихъ надеждахъ, волновала душу Софьи Ивановны; но она довольно владѣла собою, чтобы не показывать своихъ чувствъ, и Поля, послѣ своей странной выходки, снова успокоилась; а Катя, кажется, и не подозрѣвала ничего.

"Знаешь ли ты, мой другъ," сказала она, обращаясь къ Полѣ, "что твои сны очень странны? Была ли ты когда нибудь прежде въ барскомъ домѣ?"

"Гдѣ же быть!" отвѣчала Поля; "здѣсь прежде господъ не жило, и я въ первый разъ ихъ увидала, какъ пріѣхали Павелъ Ивановичъ съ Александрой Петровной."

"Такъ какже тебѣ могутъ сниться вещи, которыхъ ты никогда не видывала?" продолжала допрашивать Софья Ивановна; "какъ хочешь, это непостижимо. Я знаю, что ты не родная дочь Ѳедоту. Разскажи мнѣ хорошенько, какъ онъ тебя принялъ."

"Да разсказываютъ, что онъ меня будто въ лѣсу нашелъ; не знаю, правда ли это, или такъ надо мною шутятъ."

"Такъ ты совсѣмъ не знаешь, кто ты такая, и откуда ты; сирота или есть у тебя родители?"

"Ничего не знаю," сказала Поля, и принялась разсказывать Софьѣ Ивановнѣ, какъ преслѣдовала ее эта мысль; какъ сильно желала она открыть свое происхожденіе и узнать, въ самомъ дѣлѣ ли она одна на свѣтѣ, покинута всѣми своими родными и близкими людьми.

По мѣрѣ того, какъ говорила Поля, Софья Ивановна все болѣе и болѣе убѣждалась въ томъ, что Господь наконецъ сжалился надъ нею, и она нашла свою давно потерянную дочь; поразительное сходство Поли съ ея малюткою, необъяснимое чувство, которое съ первой минуты ихъ встрѣчи влекло ее къ этой дѣвочкѣ, но больше всего странные сны или, вѣрнѣе сказать, воспоминанія этой послѣдней -- казались ей вполнѣ достаточными доказательствами того, что Поля дѣйствительно ея дочь. Извѣстно, что маленькія дѣти иногда сохраняютъ въ памяти событіе, особенно поразившее ихъ, и потому не было ничего удивительнаго, что Поля помнила нѣкоторыя обстоятельства, предшествовавшія и сопровождавшія крутую перемѣну ея судьбы, хотя они представлялись ей такъ смутно, что она считала ихъ сномъ.

"Да, это моя Поля," рѣшила она въ своей душѣ, и сердце ея страшно забилось. Какъ хотѣлось ей поскорѣе обнять и крѣпко, крѣпко цѣловать свою страстно-любимую дочь; какъ хотѣлось всѣмъ объявить о своемъ счастіи! Но Софья Ивановна привыкла владѣть собою и думать о другихъ, и потому остановила себя и на этотъ разъ. "Доказательства, которыя я считаю достаточными для себя," подумала она, "не удовлетворятъ другихъ, и пока зачѣмъ смущать, можетъ быть, понапрасно, эту бѣдную дѣвочку? Если я ошибаюсь, то лучше, чтобы она ничего не знала о моихъ мечтахъ." На одно только твердо рѣшилась Софья Ивановна: ошибочны-ли ея предположенія или нѣтъ, она никогда не разстанется съ этою дѣвочкою, которая хоть на мгновеніе воскресила передъ нею ея дочь, и въ которой она думала найти эту послѣднюю; до времени же, она рѣшилась молчать и не медля посовѣтоваться съ братомъ и невѣсткою.

"Я пойду домой, дѣти," сказала она; "у меня заболѣла голова, и вы дочистите ягоды безъ меня."

"Ахъ, тетя, это я разстроила тебя!" воскликнула Катя. "Зачѣмъ я просила тебя разсказать о пропажѣ твоей дѣвочки!"

Софья Ивановна странно улыбнулась. "Не упрекай себя въ этомъ, мой другъ," сказала она; твое желаніе услышать этотъ разсказъ послужитъ, можетъ быть, къ самому счастливому событію моей жизни, и я всегда буду благодарна тебѣ за него." И нагнувшись, она поцѣловала Катю, а потомъ сдѣлала то же самое съ Полей, и быстрыми шагами ушла въ домъ.

"Какія странныя вещи сказала тетя!" воскликнула Катя, когда дѣвочки остались однѣ. "И какъ она допрашивала тебя на счетъ твоихъ сновъ; что бы это значило?"

Поля была чрезвычайно задумчива и молчалива: ее также поразили допросы и поцѣлуй Софьи Ивановны.

"Не думаетъ ли тетя, что ты ея дочь, Поля?" вдругъ сказала Катя, послѣ довольно продолжительнаго молчанія, во время котораго она себѣ ломала голову надъ слышаннымъ.

"Что вы, барышня!" отвѣчала Поля; "можно ли такія вещи говорить?"

Въ это время Софья Ивановна была занята совѣщаніемъ съ братомъ и невѣсткою.

"Напрасно ты себѣ вообразила такую неправдоподобную вещь," говорилъ Павелъ Ивановичъ. "Сама посуди: жила ты въ то время во Владимірской губерніи, болѣе полутораста верстъ отсюда; какимъ образомъ твоя дѣвочка могла бы быть занесена сюда?"

"Конечно, это странно," согласилась Софья Иванова; "но съ другой стороны, какъ ты объяснить эти воспоминанія того, чего она не могла видѣть; это сходство?"

"Сходство бываетъ случайное," сказала Александра Петровна, "а на счетъ воспоминаній, то она могла дѣйствительно жить въ первомъ дѣтствѣ въ господскомъ домѣ; могла, напримѣръ, быть дочерью какой нибудь горничной, которая потомъ подкинула ее; это еще не доказываетъ, чтобы она была твоею дочерью."

"Надо прежде всего поговорить съ Ѳедотомъ," сказала Софья Ивановна, "и узнать отъ него подробности его находки."

"Да что же онъ скажетъ тебѣ новаго?" возразилъ Павелъ Ивановичъ, который боялся для сестры этихъ постоянныхъ колебаній между надеждою и разочарованіемъ; "онъ самъ ничего не знаетъ."

"А я все-таки сейчасъ пойду къ нему," сказала, вставая съ своего мѣста, Софья Ивановна.

"Онъ на сѣнокосѣ, за оврагомъ!" закричалъ ей вслѣдъ Павелъ Ивановичъ и, пожимая плечами, сѣлъ за письменный столъ.

ГЛАВА IX.

Сны сбываются на яву.

Софья Ивановна такъ много брала на себя въ эти послѣдніе часы, что когда она осталась одна на дорогѣ, ведущей къ сѣнокосу, все ея самообладаніе исчезло, и слезы потекли ручьями по ея лицу. Открытіе было сдѣлано столь внезапно, а теперь разговоры Павла Ивановича облили ее какъ бы холодною водою; самыя противоположныя мысли и ощущенія боролись въ ея душѣ, и она то надѣялась, то отчаивалась. То ей казалось, что она вернется домой и радостно обниметъ Полю, какъ свою дочь; то она опасалась, что Ѳедотъ подтвердитъ предположенія брата, и что она возвратится ни съ чѣмъ или, лучше сказать, съ новымъ разочарованіемъ. Сначала шла она очень быстро; по приближаясь къ тому мѣсту, гдѣ она издали увидѣла Ѳедота, у нея замерло дыханіе отъ ожиданія, и она должна была умѣрить шагу, а потомъ даже сѣсть на нѣсколько минуть, чтобы перевести духъ. Какъ дрожалъ ея голосъ, когда она наконецъ подошла къ старостѣ и сказала ему: "Ѳедотъ, мнѣ бы нужно переговорить съ тобою; отойдемъ немного, чтобы другіе не слыхали."

Ѳедотъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на разстроенное лицо Софьи Ивановны, и еще разъ прикрикнувъ на бабъ, чтобы онѣ усерднѣе гребли, отошелъ съ нею подальше, откуда ихъ голосовъ не было слышно.

"Скажи мнѣ, Ѳедотъ," спросила Софья Ивановна, "правда-ли, что ты нашелъ Полю въ лѣсу?"

Этотъ вопросъ еще болѣе удивилъ Ѳедота.

"Правда, сударыня; какъ есть передъ Богомъ истинная правда," отвѣчалъ онъ.

"Не можешь ли ты мнѣ разсказать подробно, какъ это было?"

"Могу, сударыня, извольте; отчего же не разсказать, все какъ есть вамъ доложу. Ходилъ я въ ту пору въ сосѣднее село къ сестрѣ въ гости (она замужемъ въ Никольскомъ; вы, можетъ, знаете, такое большое село, недалече отъ города); иду я домой, вонъ этимъ самымъ лѣсомъ, что изволите отсюда видѣть, и топоръ у меня на плечѣ,-- я его на всякій случай захватилъ, думалъ, что не нарублю ли дровъ по дорогѣ,-- иду я, значитъ, но лѣсу-то, и смотрю: что-то, не то бѣленькое, не то красненькое, подъ сосною мелькаетъ, и думаю себѣ: "что за притча такая!" Подхожу поближе, глядь -- дѣвочка лежитъ въ тряпкахъ завернута и крѣпко спитъ. Я кругомъ, посмотрѣлъ,-- гдѣ же ея сродственники, аль кто ее принесъ; вижу, нѣтъ никого, такъ и подумалъ сперва, что отошли подальше, знать за грибами или за хворостомъ. И но правдѣ сказать, чудно оно мнѣ показалось, какъ такъ ребенка одного оставить; долго ли до грѣха, собака испугаетъ, а можетъ волкъ увидитъ; думаю, постою немного, пока кто вернется. Постоялъ маленько, все нѣтъ никого, а тугъ какъ на бѣду громъ грянулъ, и дождикъ такъ и полилъ; дѣвчонка проснулась -- и ну орать. Я ее на руки, спрашиваю: "чья ты такая?" Она мнѣ въ отвѣтъ: "Поля мама хочу, мама пай, люди фя". Я вижу, ребенокъ очень разогорчился, а понять ничего не пойму. Ну что тутъ дѣлать? не бросить же ее въ лѣсу, да еще въ такую погоду. Думаю: снесу ее домой къ своей хозяйкѣ, а тамъ придутъ за нею, догадаются, да къ намъ на деревню понавѣдаются. Вотъ такъ ее и хозяйкѣ сдалъ; въ ту пору я старостой не былъ, а былъ у насъ старостою Пахомычъ; вы можетъ изволите знать, старикъ такой, что съ бѣлою бородою; нынче онъ староста церковный у насъ. Я прямо къ нему, говорю: "Пахомычъ, такъ и такъ, вотъ какой со мною случай приключился." -- "Точно случай." отвѣчаетъ онъ мнѣ; "теперича надо безпремѣнно становому дать знать, чтобы намъ непріятности не было." Такъ и сдѣлали; становой пріѣзжалъ и деньги у меня на публикаціи что ли потребовалъ; тѣмъ дѣло и кончилось. Никто не явился; ну, я дѣвчонку-то усыновилъ; думали, Господь за доброе дѣло не оставитъ, она выростетъ, работницей будетъ; только вотъ на бѣду уже больно хила выродилась; сами изволите видѣть."

"Когда ты принесъ къ себѣ дѣвочку, что она еще говорила?" спросила Софья Ивановна.

"Что говорила? Вѣстимо свое толковала; но ужъ очень непонятны для насъ были слова-то ея. Одно только поняли мы, что ее Полею зовутъ; такъ имя это ей и осталось."

Все, что говорилъ Ѳедотъ, подтверждало догадки Софьи Ивановны, но этого было недостаточно; нужны были положительныя доказательства,-- а какъ добыть ихъ. Вдругъ въ ея умѣ мелькнула новая мысль.

"Ты говоришь," продолжала она, "что нашелъ ее завернутую въ тряпки. Развѣ на ней не было ни платья, ни бѣлья?"

"Платья не было," отвѣчалъ Ѳедотъ, "а рубашечка, дѣйствительно что была; и хозяйка моя эту самую рубашечку въ ту нору въ сундукъ заперла, на всякій, молъ, случай."

"И она сохранилась до сихъ поръ!?" воскликнула Софья Ивановна, видя наконецъ возможность рѣшить всякія сомнѣнія.

"Такъ точно; коли угодно, мы покажемъ вамъ ее."

"Да, да! сейчасъ покажи!" почти вскрикнула Софья Ивановна, и такъ быстро пошла къ деревнѣ, что Ѳедотъ едва поспѣвалъ за нею. Молча шла она по лугамъ, доходившимъ до самой деревни; молча послѣдовала за Ѳедотомъ въ избу и въ какомъ-то оцѣпѣненіи смотрѣла, какъ онъ снималъ съ "пояса огромный ключъ, отпиралъ сундукъ и рылся въ немъ; сердце ея такъ сильно билось, что точно хотѣло выпрыгнуть изъ груди, и она не въ состояніи была произнести ни одного слова. Наконецъ Ѳедотъ отыскалъ маленькую, отъ времени пожелтѣвшую, рубашечку и подалъ ее Софьѣ Ивановнѣ: буквы П. В. совершенно явственно сохранились, и Софьѣ Ивановнѣ достаточно было бросить на нихъ взглядъ, чтобы послѣднія сомнѣнія ея исчезли. Счастіе было такъ велико, что она не могла вынести его, и ей сдѣлалось дурно. Ѳедотъ испугался, и хотѣлъ уже бѣжать за помощью въ господскій домъ, когда она пришла въ себя; первымъ движеніемъ ея было упасть на колѣни передъ образомъ и благодарить Бога, такъ чудесно возвратившаго ей ея потерянное дитя; вторымъ -- кинуться на шею къ Ѳедоту, который смотрѣлъ на все происходившее съ крайнимъ изумленіемъ, думая; что барыня сошла съ ума.

"Ради Бога, что съ вами, матушка Софья Ивановна? "сказалъ онъ.

"Какъ мнѣ благодарить тебя, Ѳедотъ," говорила, рыдая, Софья Ивановна; "ты спасъ отъ смерти мою дочь, мою дорогую Полю? И подумать, что я цѣлый мѣсяцъ жила съ нею въ одномъ домѣ, и не знала, что она моя дочь!"

Ѳедотъ началъ понимать, но не вѣрилъ своимъ ушамъ. "Какъ, сударыня!" спросилъ онъ, "наша Поля вамъ родная дочь?"

"Да; Ѳедотъ. Это рубашечка, которую я сама шила и мѣтила, служитъ тому неопровержимымъ доказательствомъ. Въ какомъ мѣсяцѣ ты нашелъ Полю?"

"Да въ самый Успенскій постъ, на другой день посхѣ Преображенья."

"Вотъ видишь, а моя дѣвочка пропала въ началѣ іюля, т. е. ровно за мѣсяцъ передъ тѣмъ, какъ ты нашелъ её."

"Это точно что мудреное дѣло; кто бы могъ подумать, что наша Поля и взаправду барышня."

Ѳедоту о многомъ еще хотѣлось разспросить Софью Ивановну; но этой послѣдней овладѣло теперь лихорадочное нетерпѣніе поскорѣе подѣлиться своимъ счастіемъ съ близкими ей людьми и, главное, поскорѣе обнять свою неоцѣненную Полю.

Невозможно описать впечатлѣнія, произведеннаго во всемъ домѣ этою вѣстью. Разсмотрѣвъ рубашечку, Павелъ Ивановичъ и Александра Петровна должны были признаться, что Софья Ивановна была права и что предчувствіе не обмануло ее, и они также искренно обрадовались счастію сестры. А сама Поля? Она была до того поражена этимъ переворотомъ въ своей судьбѣ, что долго не вѣрила ему и не могла себѣ представить всѣхъ его послѣдствій. Она смущалась и конфузилась отъ страстныхъ поцѣлуевъ Софьи Ивановны, и не могла вдругъ представить себѣ, что это не продолженіе ея странныхъ сновъ, и что на самомъ дѣлѣ, эта добрая барыня, къ которой она такъ привязалась,-- ея мать; что она сама больше не крестьянская дѣвочка, находящаяся въ услуженіи у Карташовыхъ, а барышня, такая же барышня, какъ Катя. У нея рябило въ глазахъ; мысли ея путались, и она каждую минуту ожидала, что сейчасъ проснется и все это исчезнетъ.

Всѣхъ довольнѣе на видъ была Катя, восторгъ которой высказывался самымъ шумнымъ образомъ; впрочемъ и Саша не уступалъ ей въ выраженіяхъ радости, и они оба вертѣлись вокругъ Поли, прыгали но комнатамъ, кричали ура и безпрерывно цѣловали то тётю, то Полю, то родителей.

"Ахъ, какъ это хорошо!" воскликнула Катя; "тётя нашла свою Полю, и эта Поля -- ты. Ахъ, какъ это смѣшно и хорошо въ то же время! И кто бы могъ подумать это еще сегодня утромъ, когда мы пошли въ садъ чистить ягоды."

"Какъ жалко, что я не былъ съ вами!" сказалъ Саша, "и что я не слышалъ, какъ тетя разсказывала свою исторію, и какъ Поля сказала: "хлопъ! "

"Ну зачѣмъ ты не хотѣлъ съ нами чистить ягоды." возразила Катя; "ты говорилъ, что будетъ скучно; вотъ и не слыхалъ ничего."

"А помнишь, Поля, опять сказалъ Саша, "какъ мы въ первый разъ встрѣтили тебя въ лѣсу и приняли за волка? Кто бы тогда отгадалъ, что этотъ волкъ -- наша двоюродная сестра?" И дѣти громко захохотали при этомъ воспоминаніи.

"Ахъ, какъ я рада, какъ я рада!" снова воскликнула Катя и въ сотый разъ принялись обнимать Полю.

"Милая барышня," сказала въ отвѣтъ Поля, и хотѣла по своему обыкновенію поцѣловать Катю въ плечо.

" Барышня!" передразнила её Катя. "Какъ ты смѣешь называть меня барышнею, когда я твоя двоюродная сестра; и не можешь ты меня просто поцѣловать въ щеку или губы; это, право, странно," приставала она.

Поля конфузилась, а Софья Ивановна со счастливою улыбкою смотрѣла на эту сцену. "Подожди немного, Катя," сказала она племянницѣ, "дай Полѣ привыкнуть къ своему новому положенію, и все это сдѣлается само собою. Не правда ли, Поля?"

"Да," отвѣчала эта послѣдняя, и еще болѣе смутилась.

Всѣ описанныя нами событія произошли утромъ до обѣда. Когда стали накрывать на столъ, Катя первая вспомнила о томъ, что надо поставить лишній приборъ, что Поля сегодня же должна обѣгать съ ними, и пошла хлопотать объ этомъ. Она съ торжествомъ повела свою новую сестру за столъ и усадила ее между собою и тётей. Сама Поля не раздѣляла ея радости, и предпочла бы совсѣмъ не обѣдать въ этотъ день, тѣмъ больше, что она лишилась аппетита отъ испытанныхъ волненій. Съ Катей и Софьей Ивановной она чувствовала себя довольно свободно; но присутствіе Павла Ивановича и Александры Петровны, къ которымъ она меньше привыкла, и даже присутствіе людей въ высшей степени смущало её, и она потихоньку просила Катю не приказывать ставить ей прибора; но послѣдняя никакъ не могла на это согласиться.

"Мнѣ, право, неловко съ вами обѣдать," говорила Поля умоляющимъ голосомъ; но Катя только расхохоталась въ отвѣтъ.

"Неловко? Вотъ еще что выдумала! Не въ людской-ли, по твоему, обѣдать моей двоюродной сестрѣ, дочери тёти Сони?"

Но передъ обѣдомъ еще произошла пресмѣшная сцена съ Каролиной Карловной. Въ первомъ порывѣ своего счастія отъ столь чудеснаго открытія, Катя побѣжала сообщить и ей объ этомъ. "Каролина Карловна, знаете новость?" закричала она, стремительно влетая въ комнату послѣдней: "Поля больше не крестьянская дѣвочка,-- она моя двоюродная сестра; она дочь теги Сони!"

Каролина Карловна, которая ничего не знала ни о потери Софьи Ивановны, ни о всѣхъ обстоятельствахъ, вслѣдствіи которыхъ обнаружилось происхожденіе Поли, подумала, что Катя хочетъ дурачить ее и разсердилась.

"Ви, Катрине, гофарите глюпости," сказала она, продолжая вязать свой чулокъ: "это не карошо насмѣшки, совсѣмъ не карошо.;"

"Да я говорю правду, Каролина Карловна," продолжала увѣрять ее Катя; но она все не вѣрила и наконецъ велѣла Катѣ прекратить эту неумѣстную, но ея мнѣнію, шутку. Каково же было ея удивленіе, когда, садясь за столъ, она увидѣла Нолю, садящуюся подлѣ Кати. "Неужели это правда?" спросила она Александру Петровну, и получивъ утвердительный отвѣтъ, весь обѣдъ не могла притти въ себя отъ удивленія.

"Вотъ вы мнѣ не вѣрили, Каролина Карловна!" съ торжествомъ воскликнула Катя; "что вы скажете теперь?"

"Я ошень, ошень рада," говорила Каролина Карловна; "Поліа корошъ дѣвошка; я думалъ, Катрине шутка кафоритъ."

Перемѣна въ судьбѣ Поли совершилась слишкомъ быстро, чтобы она могла уже освоиться со своимъ новымъ положеніемъ, и этотъ первый обѣдъ ея съ господами былъ для нея настоящимъ мученіемъ. Она робѣла отъ всякой бездѣлицы и особенно совѣстно было ей буфетчика Якова, которому еще она сегодня утромъ мыла тарелки, и который теперь подавалъ ей кушанья. Она понимала, что ей слѣдуетъ дѣлать все какъ другіе, но съ непривычки не умѣла порядочно держать вилки и ножа, безпрерывно роняла салфетку и дѣлала всякія неловкости. Къ тому же, подаваемыя кушанья казались ей какими-то странными и невкусными.

Софья Ивановна замѣтила это. "Отчего ты ничего не ѣшь, другъ мой?" спросила она ее.

"Не знаю," отвѣчала Поля; "не хочется что-то?"

"Развѣ не вкусно?" замѣтилъ Павелъ Ивановичъ.

"Похлебка-то ничего, а эту кашу совсѣмъ не разберу, какая она."

Катя засмѣялась. "Это не похлебка, Поля, это супъ пюре изъ перловыхъ крупъ; а что ты называешь кашею, это соте изъ дичи."

Эти названія ничего не объяснили Полѣ.

"Какъ трудно узнать одни названія господскихъ кушаньевъ," подумала она, "и какъ многому мнѣ нужно еще научиться."

Послѣ каждаго кушанья обтиралась она передникомъ или рукавомъ. Софья Ивановна не дѣлала ей никакихъ замѣчаній, боясь еще болѣе смутить ее; но Катя не слѣдовала ея примѣру.

"Зачѣмъ ты не обтираешься салфеткою, Поля? Да гдѣ она, вѣрно на полу?" Катя отгадала, и Поля опять покраснѣла и принялась искать салфетку на полу.

"Не приставай къ ней, Катя," сказала Софья Ивановна по-французски; "ты совсѣмъ собьешь съ толку бѣдную дѣвочку."

Пока все это происходило въ барскомъ домѣ, на деревнѣ царствовала не меньшая переполоха; неожиданная вѣсть О томъ, что Поля оказалась барышнею съ быстротою стрѣлы обѣжала всѣ избы, проникла на сѣнокосъ и въ поле, гдѣ работали крестьяне, и вездѣ работа была остановлена и шли самые оживленные разговоры. "Вотъ оно что!" говорили мужички, а мы-то жалѣли о Ѳедотѣ; вотъ какую награду ему Господь послалъ за его доброе дѣло."

"И слава Богу." сказалъ другой, что дѣвочка лѣтось не померла; помнишь, какъ она въ ту пору плоха была, а мы еще говорили: Господь съ ней; что ее даромъ хлѣбомъ кормить."

"И что теперича Ѳедоту за награжденіе будетъ," разсуждали они дальше; "Софья Ивановна барыня хорошая, ужъ вѣрно его не оставитъ."

Бабы были въ такомъ волненіи, что говорили всѣ за-разъ, и только старались перекричать другъ друга. "Экое счастіе Богъ людямъ послалъ!" воскликнула одна. "Ишь, какая оказія приключилась!" кричала другая. "А я всегда говорила, что Поля не изъ нашихъ," утверждала третья. "Никогда ты эфтого не говорила!" закричали другія, "а вотъ мы, правда, говорили, что руки у нея не такія, какъ у мужички." "Совсѣмъ не то вы говорили," вступились четвертые; и начался у нихъ такой шумъ и крикъ, что ничего разобрать нельзя было.

"А мы-то какъ потѣшались надъ нею," говорили дѣвушки, "а вотъ она и вправду вышла барышня!"

У Арины радость смѣшивалась съ завистью; она съ дѣтства привыкла себя считать неизмѣримо выше Поли, и вдругъ такой переворотъ!.....

Счастіе Ѳедота и Матрены нѣсколько омрачилось опасеніемъ, чтобы барыня не стала серчать на нихъ за ихъ прежнее дурное обращеніе съ Полею. "Ужъ если правду говорить," сказала Матрена, "то мы не мало обижали дѣвку; какъ она пожалуется теперь, да все разскажетъ, пожалуй и награды намъ не будетъ."

"Ну, этого быть не можетъ," отвѣчалъ Ѳедотъ; "ты не слышала, какъ барыня меня благодарила, когда я имъ рубашечку подалъ, а только оно, конечно, было-бы пользительнѣе, кабы мы ее побольше жалѣли, да поменьше къ работѣ принуждали."

"Да кто же ее зналъ, что она барышня!" продолжалъ въ раздумьѣ Ѳедотъ. "И какъ это полиція ничего не открыла, подумаешь! Мы люди темные, неграмотные, публикацій не читаемъ, а они-то что смотрѣли?"

"Богъ ихъ знаетъ!" отвѣчала Матрена; "и во всю жисть кажись бы себѣ такого чуда не представила, какое сейчасъ на моихъ глазахъ приключилось!"

"Экія чудеса бываютъ; чего не испытаешь на землѣ жимши," разсуждалъ Ѳедотъ; "вѣдь какъ это приключилось дѣло-то. Купили господа эти самые Карташевы-то, не другую какую усадьбу (мало ихъ чтоль, усадебъ-то), а такъ и есть нашу Сосновку, да и приглянись имъ не какая другая дѣвка, а опять же наша Поля, и возьми они ее во дворъ, а тутъ имя что-ль ея, сложеніе не крестьянское, да и такъ что ли, что припомнили, да и смекнули, что то ихъ дочка, значитъ барышня, а тутъ еще рубашечку поглядѣли,-- ну впрямь рѣшили, что барышня она ихъ; Господь да благословитъ ихъ."

Въ эту минуту около избы послышались шаги, и Ѳедотъ, отворивъ дверь, увидѣлъ передъ собою Софью Ивановну и Полю."

"Что же ты не поздравишь меня, тятенька, съ моимъ счастіемъ?" бойко сказала Поля, и кинулась на шею сначала Ѳедоту, а потомъ и Матренѣ.

"Поля! барышня!" говорили они, не зная какъ назвать ее; "будешь ли ты еще знать насъ?"

"Нешто я когда нибудь забуду, что вы меня отъ смерти спасли и махонькою взяли, кормили меня, поили," сказала со слезами на глазахъ Поля.

"Но мы часто обижали тебя," возразили они. Софья Ивановна перебила ихъ. "Не поминайте этого," сказала она; "мы съ Полей будемъ помнить только добро, которое вы ей сдѣлали: то, что вы сохранили мнѣ мою дорогую дочь, и больше ничего."

"Я сама знаю, что была дурной работницей, и даромъ хлѣбъ ѣла," сказала, улыбаясь, Поля; "если вы и бранили меня, то и я не безъ вины была.

Софья Ивановна, узнавъ отъ Ѳедота, что ему давно хочется поселиться въ городѣ и завести маленькую торговлю, подарила ему достаточный для этого предпріятія капиталъ, и счастіе Поли не прошло безслѣдно для семейства, въ которомъ она провела все дѣтство; ихъ бытъ значительно измѣнился, когда они переселились въ городъ. Торговля пошла хорошо, и черезъ нѣсколько лѣтъ они разбогатѣли и зажили припѣваючи. Но мы забѣгаемъ впередъ, а намъ еще остается разсказать, какъ шли дѣла въ Сосновскомъ домѣ и какъ устроилась Полина жизнь послѣ перемѣны ея судьбы.

ГЛАВА X.

Новыя заботы и планы.

Послѣ перваго порыва счастія, Софья Ивановна крѣпко задумалась. Почти тринадцать лѣтъ, проведенные ея дочерью въ крестьянской избѣ, не могли не оставить на ней глубокихъ слѣдовъ, и перевоспитывать ее въ ея возрастѣ оказывалось дѣломъ не совсѣмъ легкимъ. Какъ много нужно будетъ ей учиться, чтобы хотя нѣсколько догнать другихъ дѣвушекъ ея лѣтъ, и отъ сколькихъ привычекъ отвыкать, чтобы не поражать въ томъ обществѣ, гдѣ она призвана жить.

Когда Софья Ивановна учила ее грамотѣ, то оказываемые ею успѣхи радовали ее; но тогда она еще не знала, что ея ученица не крестьянская дѣвочка, не дочь старосты Ѳедота, для которой умѣнье читать и писать составляетъ величайшее благо,-- а ея собственная, давно потерянная и все еще оплакиваемая Поля, отъ которой потребуется совсѣмъ иное воспитаніе и образованіе.

"Тётя", вдругъ сказала Катя, не умѣвшая долго молчать, прерывая думы Софьи Ивановны; "теперь прежде всего надо сшить Полѣ платье; ей уже не годится ходить въ сарафанѣ. И шляпку надо; знаешь что, тётя, моя черная мнѣ велика, она будетъ впору Полѣ; я думаю, надо сейчасъ примѣрить ее. Ты не будешь больше носить платочковъ на головѣ," продолжала она болтать, обращаясь теперь къ Полѣ, "и гадкіе башмаки свои кинешь; а тебѣ сдѣлаютъ хорошенькія ботинки, такія, какъ у меня; не правда ли, тётя?"

"Конечно, конечно," отвѣтила Софья Ивановна, которая, слушая болтовню Кати, на минуту забыла свои заботы и увидала надобность прежде всего заняться всѣми этими мелочами; "мы теперь всѣ примемся обшивать Полю, и я разсчитываю на твою помощь, Катя."

Катя не особенная была охотница до рукодѣлья; но, на этотъ разъ, ее такъ интересовали Полины наряды, что она съ радостью взялась за иголку и помогала по мѣрѣ силъ и умѣнья. Александра Петровна и даже Каролина Карловна предложила свои услуги, и черезъ два дни наша Поля совсѣмъ преобразилась; ей передѣлали одно изъ шерстяныхъ платьевъ Софьи Ивановны, заплели ея пышные волосы въ двѣ косы, и бѣлый воротничекъ и рукава еще болѣе отдѣляли бѣлизну ея шеи и ручекъ. Она была очень мила въ этомъ нарядѣ, хотя ей самой было не совсѣмъ ловко въ немъ и она еще хорошенько не знала, что ей дѣлать съ руками и ногами. Она часто забывала, что у нея былъ карманъ, въ которомъ лежалъ носовой платокъ, и если не обтирала себѣ носъ или ротъ рукавомъ, то, по крайней мѣрѣ, дѣлала такое движеніе, какъ будто собиралась возвратиться къ прежнимъ привычкамъ, что вызывало всякій разъ громкій смѣхъ и разныя замѣчанія со стороны дѣтей. Ходить въ тонкихъ, довольно узкихъ ботинкахъ на каблукахъ казалось ей также очень труднымъ, и она нерѣдко оступалась и даже падала.

"Какая у тебя хорошенькая ножка въ этихъ ботинкахъ!" воскликнула Катя; "я думаю, ты очень рада, что сняла свои дурные башмаки."

"Конечно, ботинки красивѣе," отвѣчала съ легкимъ вздохомъ Поля; "но за то, въ моихъ башмакахъ гораздо лучше было ходить; въ этихъ бы я, кажись, далеко не ушла."

"Это потому, что ты не привыкла къ нимъ, Поля," утѣшала ее Катя; "но ты опять сказала " кажись " вмѣсто " кажется," прибавила она; "у насъ такъ не говорятъ."

"Я знаю," сказала Поля, вздыхая еще глубже; "но такъ трудно отъ всего отвыкнуть, что дѣлала всю жизнь, и я думаю, что никогда не отвыкну."

Поля привыкла къ большей дѣятельности, и теперь ей казалось, что она проводитъ время въ страшной праздности, и тяготилась этимъ. Къ тому же, безпрестанныя замѣчанія Кати, и частый, невольный смѣхъ дѣтей при видѣ разныхъ ея неловкостей, смущали ее, и она чувствовала крайнее стѣсненіе, всякій разъ, что ей приходилось сидѣть въ гостинной со всѣмъ семействомъ. Въ первые дни послѣ открытія ея происхожденія конечно не было другихъ разговоровъ, какъ объ этомъ событіи, и ее всѣ распрашивали о ея жизни у Ѳедота, о ея воспоминаніяхъ, о всѣхъ подробностяхъ этого дѣла. Поля разсказывала обо всемъ ею испытанномъ и пережитомъ, и въ свою очередь слушала разсказы о томъ, какою она была до своей пропажи, о каждой мелочи этого достопамятнаго дня, когда она вдругъ изчезла, о горѣ ея матери, о напрасныхъ стараніяхъ отыскать ее. Но когда изгладилось первое впечатлѣніе этого событія, и жизнь начала мало по малу входить въ свою обычную колею, семейныя бесѣды перестали исключительно вращаться около этого пункта, разговоры становились все болѣе и болѣе непонятными и чуждыми Полѣ. Разсуждали ли о политикѣ, о разныхъ книгахъ, объ общихъ знакомыхъ, о жизни въ городѣ,-- она не могла принять никакого участія въ разговорѣ, потому что не имѣла объ этихъ вещахъ никакого понятія.

Софья Ивановна всякое утро дѣятельно занималась съ нею; но Поля очень отстала отъ всего, что, при иныхъ условіяхъ, должна была бы знать въ своемъ возрастѣ; ея мать видѣла, какъ много потребуется времени, чтобы вознаградить утраченное, тѣмъ болѣе, что Полина неувѣренность въ себѣ замедляла ея успѣхи. Скоро она замѣтила, что Поля была совсѣмъ другая вдвоемъ съ нею, чѣмъ въ присутствіи всего семейства, и что опасеніе быть неловкой или употреблять выраженія, къ которымъ она привыкла въ избѣ, болѣе всего мѣшаютъ ей отстать отъ нихъ; и она стала сознавать, что для перевоспитанія Ноли необходимо увезти ее изъ Сосновки и окружить другою обстановкою.

Здѣсь все напоминало ей и прежнюю жизнь, и недавній переворотъ въ ея судьбѣ, все конфузило и смущало ее: и крестьяне, которые, бывало, не считали ее даже равною себѣ и съ пренебреженьемъ обращались съ нею; и прислуга въ домѣ Карташевыхъ, къ которой она находилась въ подчиненныхъ отношеніяхъ; и даже сама Катя, на которую она слишкомъ долго смотрѣла какъ на барышню, чтобы съумѣть вдругъ поставить себя на другую ногу. Какъ Катя ни любила ее, она все-таки считала себя выше, и въ двоюродной сестрѣ видѣла еще прежнюю крестьянскую дѣвочку, изъ милости взятую во дворъ. Вполнѣ сознавъ все это, Софья Ивановна пришла къ убѣжденію, что необходимо уѣхать изъ Сосновки, и даже не слишкомъ откладывать свой отъѣздъ. Но куда уѣхать? Былъ ужъ конецъ августа, а въ сентябрѣ и Карташевы вернутся въ Петербургъ; тамъ безъ сомнѣнія будетъ лучше, нежели въ Сосновкѣ; но все же онѣ безпрестанно будутъ видѣться, а Полю надо бы, на время совершенно удалить отъ людей знавшихъ ее прежде; къ тому же, ее пришлось бы представлять роднымъ и знакомымъ, а это еще болѣе смущало бы ее.

Софья Ивановна сообщила свои мысли и желанія брату, который вполнѣ согласился съ нею. "Я нахожу, что всего благоразумнѣе поѣхать тебѣ на зиму за границу; Полино здоровье, хотя и улучшилось въ послѣднее время, все еще довольно слабо, и провести нѣкоторое время въ тепломъ климатѣ было бы ей очень полезно. Поселись съ нею въ одномъ изъ Швейцарскихъ городовъ, гдѣ бы ты могла вполнѣ посвятить себя ея воспитанію, да и всегда найдешь хорошихъ учителей; такимъ образомъ, она скорѣе научится иностраннымъ языкамъ, да вообще перенесется въ совершенно новый міръ и забудетъ старое."

Этотъ планъ сначала озадачилъ Софью Ивановну; но чѣмъ болѣе она о немъ думала, тѣмъ онъ казался ей лучше, во всѣхъ отношеніяхъ. Александра Петровна одобрила его, и даже Каролина Карловна нашла, что это будетъ очнень карошо. Поля удивилась, когда ей сказала объ этомъ мать; впрочемъ, она еще такъ мало видѣла, что не создавала себѣ яснаго понятія о заграничномъ путешествіи, и за предѣлами Сосновки, за которые она никогда не выходила, все было для нея темно и неясно. Никогда не бывавъ въ городѣ, она не могла себѣ составить о немъ вѣрнаго представленія; ей говорили, что тамъ много, много домовъ, церквей и всякихъ зданій, но она даже никогда не видала каменнаго дома, видѣла только одну Сосновскую церковь; и потому удивлялась, не понимай, какъ это будетъ такъ много церквей и всякихъ другихъ строеній большихъ, а избъ не будетъ. Во время занятій Поли съ Софьей Ивановной, эта послѣдняя старалась ознакомить ее съ нѣкоторыми географическими понятіями, съ формою земли, съ ея пространствомъ; говорила ей о существованіи разныхъ частей свѣта и разныхъ народовъ; но эти уроки продолжались еще слишкомъ короткое время, чтобы Поля могла усвоить себѣ эти свѣдѣнія, и потому она поняла только то, что уѣдетъ далеко, въ такое мѣсто гдѣ и зимою не бываетъ снѣга, гдѣ люди не говорятъ но-русски, и что она тамъ будетъ жить вдвоемъ съ матерью. Не смотря на ея привязанность къ Катѣ, эта мысль радовала ее, и ей хотѣлось прежде сдѣлаться образованной, выучиться всему, что знаетъ ея двоюродная сестра, а потомъ уже жить съ нею, не краснѣя за себя на каждомъ шагу.

"Такъ ты рада ѣхать за границу, Поля?" спросила ее Софья Ивановна.

"Рада, мама," отвѣчала Поля, цѣлуя мать; "съ тобою одной мнѣ теперь очень, очень хорошо; я знаю что ты такъ любишь меня, что все прощаешь; а передъ другими мнѣ стыдно бываетъ, что невѣжда я такая, да и неловка уже больно.

Софья Ивановна нѣжно обнимала свою дорогую дѣвочку; "чего ты совѣстишься, душенька моя," говорила она ей; "развѣ ты виновата, что тебя унесли у меня злые люди, и что ты такъ печально провела свое дѣтство?" И при этой мысли, у Софьи Ивановны навернулись слезы на глазахъ.

"Я не виновата въ этомъ, мама; но все же я была крестьянскою дѣвочкою, ничего не знаю и не умѣю, и мнѣ совѣстно въ обществѣ съ вами, господами."

И такъ, всѣ были довольны этимъ планомъ, исключая Кати и Саши, которые не могли помириться съ мыслью за-разъ разстаться съ милою тетею и съ Полею, и не видать ихъ всю зиму. Видя однако, что перемѣнить рѣшенія тетинаго нельзя, Саша покорился неизбѣжному, и просилъ только Полю чаще писать къ нему; но Катя не хотѣла слушать никакихъ доводовъ, и продолжала плакать и сердиться.

"Какая ты нехорошая, тётя, что выдумала такую вещь," говорила она съ досадою; "и ты, Поля, совсѣмъ не любишь меня, я въ этомъ увѣрена теперь; иначе бы ты осталась съ нами."

"Я очень люблю тебя, Катя," отвѣчала Поля; "но какъ же мнѣ не ѣхать съ мамой, когда она этого желаетъ?"

"Такъ зачѣмъ она этого желаетъ, "продолжала Катя, "и что тебѣ дѣлать за границей; жила бы ты съ нами здѣсь, а потомъ въ Петербургѣ, и гораздо было бы лучше; а то еще повезутъ тебя въ Нѣмечину, гдѣ всѣ люди такіе какъ Каролина Карловна, очень это весело будетъ."

Софья Ивановна улыбнулась. "Во-первыхъ, мы ѣдемъ не въ Германію, а въ Швейцарію, а во-вторыхъ, Катя, я все ожидаю, когда ты перестанешь быть такъ несправедлива къ Каролинѣ Карловнѣ, и будешь порядочно съ нею обращаться."

"Никогда, тётя, этого не будетъ; я ее не люблю, и ты напрасно ожидаешь что это перемѣнится."

"Вотъ видишь, Катя, какъ ты разсуждаешь; ты досадуешь на меня за то, что я разлучаю тебя съ Полею, хотя это совершенно необходимо; ты сердишься на Ѳедота за то, что онъ дурно обращался съ нею, хотя его многое оправдываетъ, а сама ты не думаешь, что поступаешь очень дурно и неблагородно съ Каролиною Карловною."

"Но, тётя, какъ можно сравнить это!" воскликнула Катя; "Ѳедотъ имѣлъ власть надъ Полею и мучилъ ее, а что же я могу сдѣлать Каролинѣ Карловнѣ? Не я ея гувернантка, а она моя; не я оставляю ее безъ пирожнаго и ставлю въ уголъ, а она меня; слѣдовательно ты видишь; что я не могу ее обидитъ."

"Напрасно ты это думаешь, мой другъ," сказала Софья Ивановна. "Въ этой Нѣмечинѣ, о которой ты говоришь съ такимъ пренебреженіемъ, у Каролины Карловны было свое семейство, свои привязанности, свои привычки; бѣдность, необходимость зарабатывать себѣ хлѣбъ, принудили ее оставить все это и ѣхать въ незнакомый край, къ чужимъ людямъ, заниматься воспитаніемъ чужихъ дѣтей. Неужели ты думаешь, что это легко, и что однѣ деньги могутъ вознаградить за все, чего она лишилась, живя у себя и въ своемъ семействѣ? Единственное утѣшеніе въ такомъ случаѣ -- это видѣть любовь и признательность въ тѣхъ дѣтяхъ, которыми занимаешься; а ты подумай, Катя, съ тѣхъ поръ, какъ она у васъ, что она видѣла отъ васъ, кромѣ насмѣшекъ и непослушанія?" Катя задумалась. "Но, тётя, зачѣмъ же она такъ надоѣдаетъ намъ, зачѣмъ все запрещаетъ и дѣлаетъ напротивъ? Вѣдь мы любимъ тебя, и не смѣемся надъ тобою; значитъ, она сама виновата, что такъ себя ведетъ съ нами."

"Этого никакъ нельзя сказать, Катя; между мною и Каролиною Карловною большая разница: во-первыхъ, я не обязана постоянно смотрѣть за вами и, вслѣдствіе того, останавливать и бранить васъ; а во-вторыхъ, я ваша тетя, и такая же русская, какъ и вы, и потому у насъ больше общихъ понятій и мы скорѣе сходимся съ вами. Въ Германіи на многое иначе смотрятъ, нежели у насъ, и она должна руководствоваться своими понятіями. Но я увѣрена, что если бы ты была любезнѣе и послушнѣе, то и она, въ свою очередь, выказала бы больше уступчивости, и у васъ совсѣмъ перемѣнились бы отношенія.

Софья Ивановна видимо произвела впечатлѣніе на Катю; она уже не настаивала на своемъ прежнемъ мнѣніи, а сказала не рѣшительно:

"Я право этого не думаю, тётя."

"Хочешь испытать, кто изъ насъ правъ, душа моя? Если ты меня любишь, перемѣни свое обращеніе хоть на недѣлю, и ты увидишь."

"Хорошо, тётя", сказала Катя, и бросилась обнимать Софью Ивановну; "но все-таки ужасно, что ты уѣзжаешь. Останься съ нами, пожалуйста останься."

"Нельзя, мой дружочикъ, и когда ты будешь разсудительнѣе, то сама это поймешь."

ГЛАВА XI.

Послѣднія сомнѣнія разъясняются.

Съ приближеніемъ дня отъѣзда Софьи Ивановны и Поли, Катя, нѣсколько успокоившаяся убѣжденіями тёти, снова принялась горевать, и Ноля не знала какъ утѣшить ее.

"Мы не на вѣкъ разстаемся, Катя," говорила она ей; "зима скоро пройдетъ, и мы опять свидимся, или въ Петербургѣ, или здѣсь, въ Сосновькѣ."

"Когда еще это будетъ," отвѣчала Катя, не переставая плакать; "зима никогда скоро не проходитъ, она такая длинная! И не могу думать о томъ, что такъ далеко; я знаю, что теперь ты уѣдешь, и тётя тоже; а что будетъ потомъ, я не знаю, и это не утѣшаетъ меня." "

"Я буду часто думать о тебѣ, и буду писать тебѣ обо всемъ, что увижу, и что буду дѣлать."

"Нѣтъ, Поля, я не вѣрю этому; ты навѣрное забудешь меня. Ахъ, какъ было хорошо, прежде чѣмъ все это открылось!"

Поля посмотрѣла на нее съ упрекомъ. "Такъ ты сожалѣешь объ этомъ, Катя? Но твоему лучше было бы мамѣ продолжать плакать по мнѣ, и мнѣ быть несчастной,-- только бы намъ не разставаться?"

Катѣ стало совѣстно своихъ словъ и того, что она такъ много думала о себѣ и забывала о другихъ. "Нѣтъ, Поля, я не это хотѣла сказать; какъ я могу не радоваться за тётю и за тебя; только теперь, что вы уѣзжаете, на меня находитъ такая грусть, что я не знаю, что говорю, и болтаю всякій вздоръ."

Послѣ открытія у Ѳедота Полиной рубашечки, не оставалось никакого сомнѣнія въ ея личности; но все еще не было разъяснено, какимъ образомъ очутилась она въ лѣсу, гдѣ ее нашелъ Ѳедотъ, и это обстоятельство служило частою темою разговора въ Сосновкѣ.

"Я увѣрена, что ее унесли Цыгане," говорила Софья Ивановна, и всѣ болѣе или менѣе соглашались съ нею, хотя и были увѣрены, что никогда не узнаютъ, какимъ образомъ Поля провела мѣсяцъ, который прошелъ между ея пропажею и находкою, и что придется навсегда довольствоваться одними предположеніями на этотъ счетъ.

"Ничего не могу я вспомнить объ этомъ времени," говорила Поля, "какъ ни стараюсь; а хотѣлось бы мнѣ узнать доподлинно, какъ все это было."

"Да, хорошо бы поймать этихъ негодяевъ, которые надѣлали столько горя твоей бѣдной матери," сказалъ Павелъ Ивановичъ, "и примѣрно наказать ихъ; но на это надежда плохая."

Наконецъ все было готово, и отъѣздъ Ворошиныхъ назначенъ на слѣдующій день, какъ случилось новое, неожиданное происшествіе, опять сильно взволновавшее нашихъ друзей, и послужившее еще доказательствомъ, что все тайное рано или поздно выходитъ наружу.

Карташовы отобѣдали въ послѣдній разъ съ Ворошиными; все общество сидѣло на балконѣ и находилось въ томъ особенномъ настроеніи духа, которое свойственно близкимъ людямъ передъ разлукою. Всѣмъ казалось, что нужно бы сказать многое, а между тѣмъ разговоръ не клеился и вертѣлся на пустякахъ, безпрестанно прерываясь длинными паузами. Катя и Поля усѣлись на ступенькахъ, держа другъ друга за руку, и Катя безпрерывно повторяла просьбу не забывать ее и поскорѣе, поскорѣе вернуться въ Сосновку, какъ эта интересная бесѣда была прервана извѣстіемъ, что пріѣхалъ разнощикъ. "Онъ остановился на деревнѣ, "сказала Марья, "испрашиваетъ, коли угодно что купить, то онъ сюда подъѣдетъ."

Пріѣздъ разнощика составлялъ одно изъ любимѣйшихъ развлеченій въ Сосновкѣ, и его никогда не отпускали, не осмотрѣвъ всего товара и не накупивъ пропасть подарковъ и ненужныхъ вещей. Теперь всѣ были вдвойнѣ рады ему, чтобы отвлечь Катю отъ ея горя, и она сама оживилась. "Мама," сказала она, быстро вскочивъ съ мѣста, "вели пожалуйста позвать его сюда; онъ пришелъ очень кстати, Поля вѣроятно захочетъ подарить всѣхъ на прощаньи."

Александра Петровна охотно согласилась, и разнощикъ, остановивъ телѣгу у калитки сада, сталъ носить товаръ на балконъ и раскладывать его. "Ахъ!" сказала Катя, всматриваясь въ его лицо, "это не прежній нашъ разнощикъ, не Климъ, а какой-то другой."

"И я въ первой разъ вижу его," сказала Ноля, которая не могла еще отвыкнуть отъ своихъ крестьянскихъ выраженій.

"Развѣ ты не бывалъ еще здѣсь?" спросила его Катя.

"Не бывалъ, точно что не бывалъ, барышня." отвѣчалъ разнощикъ, смуглое лицо котораго, черные какъ смоль волосы и блестящіе глаза ясно указывали на его происхожденіе.

Александра Петровна въ свою очередь взглянула на него. "Ты кажется цыгань?" спросила она.

"Такъ точно, барыня," проговорилъ тотъ, и принялся расхваливать свои ситцы, чрезвычайно быстро показывая ихъ одинъ за другимъ. Когда осмотрѣли всякія матеріи, ленточки и пуговки, цыганъ вполголоса предложилъ Александрѣ Петровнѣ взглянуть на золотыя вещи.

"То есть, позолоченныя," сказала, смѣясь, Александра Петровна.

"Нѣтъ, истинно золотыя," удостовѣряла, Цыгань: "есть у меня, доложу вамъ, брошка съ брилліантами, такъ просто заглядѣнье."

"Ну, покажи," сказала Александра Петровна, въ полной увѣренности, что онъ надуваетъ. Но каково было ея удивленіе, когда онъ дѣйствительно вынулъ изъ коробки прелестную брилліантовую брошку.

"Посмотри, Соничка," обратилась она къ невѣсткѣ, подавая ей брошку, и прибавила по-французски: "это навѣрно краденое; да и лицо у него очень подозрительное."

Софья Ивановна взглянула на брошку -- и ахнула. "Это моя брошка," воскликнула она, "та самая, которая была на Полѣ въ день ея пропажи!"

Цыганъ смутился. "Что вы изволите обижать меня, сударыня?" заговорилъ онъ, а самъ сталъ поспѣшно убирать вещи, съ явнымъ намѣреніемъ убраться по добру, но здорову.

"Нѣтъ, голубчикъ, ты такъ не уйдешь," въ свою очередь вмѣшался Навелъ Ивановичъ, замѣтивъ что дѣло принимаетъ серьозный оборотъ, и послалъ за волостнымъ старшиною.

"Мы напали, наконецъ, на слѣды ужаснаго преступленія, и тебѣ оно даромъ не пройдетъ."

Цыганъ страшно испугался и кинулся въ ноги Павлу Ивановичу. "Не губите меня, Бога ради; возьмите вашу брошку, только отпустите меня."

Софью Ивановну тронуло это отчаяніе: "послушай," сказала она, "если ты чистосердечно разскажешь все, какъ было, то я обѣщаю отпустить тебя; въ противоположномъ случаѣ пеняй на себя."

"Разскажу, ей Богу все разскажу, ничего не утаю," отвѣчалъ обрадованный разнощикъ, "и вы увидите, что я лично мало чѣмъ виноватъ. Въ ту пору, я еще парнемъ былъ, куръ, знамо, таскалъ; а то больше ни въ чемъ замѣшанъ не былъ."

"Оставь это и разскажи, какъ вамъ эта брошка досталась."

"Слушаю. Кочевали мы въ ту пору но Владимірской губерніи; приходимъ въ большое село, запамятовалъ какъ его звали...."

"Никитино," подсказала Софья Ивановна.

"Такъ точно; доходы у насъ плохи стали, въ деньгахъ нужда большая, а на селѣ ничего почти не добыли; идемъ мы назадъ, по березовой рощѣ, и видимъ вдругъ у самой калитки помѣщичьяго сада маленькую дѣвочку, съ блестящимъ ожерельемъ на шеѣ. Смотримъ кругомъ, никого не кидать; мать моя (такая была она ловкая да проворная) сейчасъ смекнула; ни слова не проронивъ, нырнула она въ калитку, схватила дѣвочку, завязала ей ротъ платкомъ, и понесла въ телѣгу, которая стояла совсѣмъ запряженная. Мы ударили по лошадямъ и часа черезъ два были уже далеко. Въ Москвѣ удалось намъ сбыть ожерелье; но тутъ услыхали, что полиція ищетъ пропавшую дѣвочку, и брошку продать не рѣшились, а скорѣе отправились дальше. Кочевали мы такимъ образомъ съ мѣста на мѣсто, и дѣвочку все таскали съ собою. Наконецъ больно прискучила она намъ, да и боялись, чтобы какъ нибудь съ нею не попасться; уже очень она бѣла была, сейчасъ видно, что не нашего племени. Такъ и порѣшили, что надо отъ нея избавиться. Мы были люди не злые; погубить невиннаго ребенка пожалѣли, а положили оставить ее въ лѣсу, какъ только она заснетъ. А шли мы въ то время этимъ лѣсомъ, что послѣ вашей деревни. Дѣвочка сперва поплакала, все къ матери просилась, а потомъ заснула крѣпкимъ сномъ. Я самъ тогда еще мальчикомъ былъ, и какъ стала мать ее завертывать въ тряпки, да подъ сосну класть, жаль мнѣ больно дѣвочку стало, и все я на нея оглядывался. "Возьмемъ ее съ собою," просилъ я мать, "не то ее волкъ съѣстъ," но она-то разсердилась и прикрикнула не меня: "молчать! и смотри, ни гугу про ребенка; а то я тѣ задамъ! "

"Я сильно боялся матери, и никому слова не молвилъ; но никогда не могъ я совсѣмъ забыть, какъ мы невинную малютку въ лѣсу-то оставили. Мать моя вскорѣ померла, и я оставилъ таборъ; досталась мнѣ тогда на мою часть эта самая брошка; но я далеко запряталъ ее и боялся показать. Завелъ свою маленькую торговлю и принялся по деревнямъ всякій товаръ носить; только въ эту сторону совсѣмъ не хаживалъ, все какъ-то боязно было. Нонѣ въ первой рѣшился сюда притти и думалъ стороною какъ не услышу ли, что сталось съ этою бѣдною дѣвочкою, а тутъ меня грѣхъ попуталъ эту брошку вамъ показать. Не погубите, сударыня!" прибавилъ онъ, снова кланяясь въ ноги Софьѣ Ивановнѣ.

"Не бойся," сказала Софья Ивановна, не обращая вниманія на знаки, которые ей дѣлалъ братъ; "я не отступлю отъ своего слова. А узналъ ли бы ты теперь украденную вами дѣвочку?" спросила она его вдругъ.

"Гдѣ узнать!" отвѣчалъ Цыганъ; "она, небось, теперь большая стала, коли еще жива."

"Вотъ она!" сказала тогда Софья Ивановна, указывая на Полю, которая съ живѣйшимъ участіемъ слѣдила за разсказомъ Цыгана.

Цыганъ былъ ошеломленъ. "А точно," сказалъ онъ, "если ближе вглядѣться, то признать можно. Простите насъ, барышня," сказалъ онъ.

"Господь проститъ тебя," сказала Поля,-- и его отпустили съ миромъ. Павелъ Ивановичъ былъ недоволенъ великодушіемъ сестры, и доказывалъ, что такъ дѣйствовать значитъ, поощрять мошенниковъ; но Софья Ивановна говорила, что она слишкомъ счастлива, чтобы желать мщенія, или наказанія людямъ, совершившимъ это преступленіе; что къ тому же этотъ человѣкъ былъ только свидѣтелемъ, а не участникомъ его, и что не было причины задержать его. Павелъ Ивановичъ въ свою очередь доказывалъ, что нельзя вѣрить всякому на слово, что Цыганъ совсѣмъ не такъ молодъ, какъ онъ увѣрялъ и что слѣдовало его арестовать; но Софья Ивановна осталась при своемъ мнѣніи, и ложась въ послѣдній разъ спать въ Сосновкѣ, Поля обняла мать еще крѣпче обыкновеннаго и сказала: "какъ мнѣ благодарить Бога, не только за то, что Онъ возвратилъ мнѣ мать, но за то еще, что моя мама такая добрая, какъ ты!"

ГЛАВА XII.

Эпилогъ.

Прошло почти два года. На Варшавскомъ дебаркадерѣ стояло все семейство Карташовыхъ и нетерпѣливо ожидало прибытія заграничнаго курьерскаго поѣзда. Катя очень выросла въ это время, и изъ маленькой дѣвочки, какою мы знали ее, обратилась въ полувзрослую дѣвушку, но съ прежнею живостью и подвижностью въ чертахъ лица и въ движеніяхъ; Саша тоже очень измѣнился и пріобрѣлъ нѣсколько степенный и важный видъ въ своемъ гимназическомъ мундирѣ, въ который недавно облекся. Каролина Карловна съ тѣми же бѣлокурыми локонами, выглядывающими изъ подъ шляпки, и пестрою шалью на плечахъ стояла подлѣ Кати; но строгое и недовольное выраженіе ея лица уступило мѣсто болѣе кроткому и спокойному, и разговоръ ея съ дѣтьми казался самымъ дружескимъ и оживленнымъ. Они теперь бѣгло говорили по-нѣмецки, и Каролинѣ Карловнѣ не было надобности по прежнему коверкать русскихъ словъ.

"Я не могу себѣ представить теперь нашу Полю", говорила Катя.

"Да, Полина теперь совсѣмъ взрослая дѣвица." отвѣчала Каролина Карловна, "и, какъ видно но ея письмамъ, вполнѣ образованная дѣвица."

Тётя пишетъ, что она хорошо говоритъ по французски и по нѣмецки, и у нея оказался прекрасный голосъ."

"Она, пожалуй, не захочетъ бытъ дружною съ тобою," сказалъ Саша, на половину чтобы подразнить сестру; "она теперь большая барышня, а ты еще маленькая дѣвочка."

"Нѣтъ, это неправда, Саша; я этому никогда не повѣрю!" воскликнула Катя; "Поля всегда будетъ со мною дружна. Ахъ, Господи! но когда же придетъ наконецъ этотъ несносный поѣздъ!"

Не успѣла Катя произнести этихъ послѣднихъ словъ, какъ раздался оглушительный свистокъ, и машина, пыхтя и сверкая, пронеслась мимо нашихъ маленькихъ друзей, таща за собой длинный рядъ вагоновъ,-- и поѣздъ остановился.

"Тётя! Поля! А вотъ Катя! Соничка! Павелъ! Здоровъ ли ты? Какъ доѣхали? А! Саша! какой большой! Каролина Карловна, здравствуйте!" раздавалось со всѣхъ сторонъ и смѣшивалось съ многочисленными поцѣлуями, въ то время, какъ толпа пассажировъ выходила изъ вагоновъ. крики носильщиковъ и извощиковъ наполняли собою воздухъ и безпрестанно разлучали только что свидѣвшихся родныхъ. Наконецъ они разсѣлись въ экипажи и направились къ квартирѣ Софьи Ивановны, гдѣ все было приготовлено къ ихъ пріѣзду, и тамъ только удалось имъ хорошенько разсмотрѣть другъ друга.

Поля нѣсколько пополнѣла и чрезвычайно выросла въ эти два года; стройная и гибкая талья, матовая бѣлизна ея кожи и черные великолѣпные волосы, вившіеся крупными локонами, дѣлали изъ нея очень красивую молодую дѣвушку, въ которой трудно было узнать бѣдную крестьянскую дѣвочку, жившую изъ милости у Ѳедота. Катя не вѣрила своимъ глазамъ. "Какъ ты измѣнилась, Поля!" говорила она.

"Да и ты не мало измѣнилась, милочка моя," отвѣчала Поля, нѣжно цѣлуя ее.

"Ну разскажи же мнѣ какъ ты провела эти два года; все, все, что ты дѣлала."

"А я поступилъ въ гимназію," сказалъ Саша, "и теперь буду не надолго ѣздить въ Сосновку, всего на два мѣсяца."

"Я вижу, что ты гимназистъ; и ты радъ этому?"

"Конечно, въ гимназіи гораздо пріятнѣе учиться, чѣмъ дома; къ тому же, я теперь хожу одинъ по улицамъ."

"Не мѣшай, Саша," перебила его Катя; "твоя гимназія совсѣмъ не интересуетъ меня; а вотъ мнѣ хочется узнать, что дѣлала Поля за границею. Скажи же поскорѣе, тебѣ очень тамъ понравилось?"

"Да," отвѣчала Поля, "особенно въ Швейцаріи, гдѣ мы всего дольше жили; но мнѣ все-таки очень хотѣлось назадъ въ Россію; хотѣлось видѣть васъ всѣхъ, а теперь тянетъ въ Сосновку."

"Какъ я этому рада!" воскликнула Катя; "а я уже боялась, что ты совсѣмъ разлюбишь насъ и не захочешь вернуться. Но разскажи но порядку, какъ все было послѣ нашей разлуки; это такъ интересно."

"Барышни, пожалуйте кушать!" сказалъ лакей, подходя къ двери.

"Ахъ, какъ скучно, что помѣшали намъ!" сказала Катя; "но послѣ обѣда ты все разскажешь, Поля."

"Милая тётя!" воскликнула она, подбѣгая къ Софьѣ Ивановнѣ и обнимая ее; "какъ я рада тебя видѣть, и какое у тебя сдѣлалось веселое лицо! А Поля какая стала миленькая, просто прелесть. Знаешь, тётя," прибавила она на-ухо тётѣ, "ты мною будешь довольна. Мы теперь большіе друзья съ Каролиной Карловною; спроси ее, она сама тебѣ скажетъ."

"Это отлично, мой дружочикъ; но какъ же это случилось?"

"Вотъ какъ, тётя: послѣ твоихъ словъ о томъ, что Каролина Карловна такъ несчастна, и должна жить въ чужой странѣ, и въ чужомъ домѣ, мнѣ вдругъ сдѣлалось жаль ее, и я попробовала приласкаться къ ней, и спросить, очень ли ей грустно было уѣхать изъ Германіи. Вообрази, тётя, что она расплакалась отъ моего вопроса, и стала мнѣ разсказывать, какъ она любила свою маму, (которая уже старушка), а папа у нея умеръ, и своего брата, который хотѣлъ итти въ университетъ, но послѣ смерти отца долженъ былъ поступить прикащикомъ въ лавку, и какъ ей тяжело было разставаться съ ними. Еще у нея есть замужняя сестра, у которой маленькія дѣти, и они очень любили ее, какъ мы тебя, тётя, и горько плакали, когда она уѣзжала такъ далеко, въ Россію. Ея разсказъ очень заинтересовалъ меня, и мнѣ захотѣлось все больше и больше слышать о ея родныхъ. Съ тѣхъ поръ мы сблизились, и я начала любить ее и скоро выучилась по-нѣмецки, чтобы лучше понимать ея разсказы. Она со своей стороны, сдѣлалась гораздо снисходительнѣе ко мнѣ, и я очень рада теперь, что она не оставила насъ въ то время, когда я такъ была противъ нея, и что я имѣла случай лучше узнать ее. А все это сдѣлала ты, милая тётя; и Каролина Карловна очень благодарна тебѣ."

"Напрасно вы это приписываете мнѣ, душенька моя," отвѣчала Софья Ивановна; "твое доброе сердце заставило тебя одуматься, и никогда бы не допустило тебя и прежде обижать Каролину Карловну, если бы ты поразмыслила о томъ, что дѣлаешь."

"Но отчего мнѣ это никогда не приходило въ голову до нашего разговора съ тобою, тётя?"

"Потому что ты была еще мала и глупа, и не думала, что у взрослыхъ тоже могутъ быть огорченія, не меньше чѣмъ у дѣтей."

"Это правда, тётя; дѣти всегда воображаютъ, что взрослые вполнѣ счастливы и могутъ дѣлать все что имъ вздумается; по теперь я уже не ребенокъ, мнѣ скоро минетъ пятнадцать лѣтъ, и потому я понимаю, какъ ошибалась прежде."

Въ этотъ вечеръ никакъ не удалось Полѣ исполнить желаніе Кати и подробно разсказать о своемъ пребываніи за границею; всѣмъ нужно было столько передать другъ другу, и къ тому же Ворошины такъ устали отъ дороги, что рано почувствовали желаніе отдохнуть, и повѣствованіе Полины было отложено до слѣдующаго дня.

То было воскресеніе и Саша, не смотря на свою любовь къ гимназіи, былъ очень доволенъ возможности на этотъ разъ остаться дома и слушать Полю. Сестры усѣлись на диванчикѣ, гимназистъ помѣстился напротивъ ихъ на стулѣ, и Катя сказала: "ну, начинай теперь, Поля; никто намъ не помѣщаетъ."

"Съ чего начать?" спросила Поля; "я, право, не знаю."

"Во-первыхъ, когда ты уѣхала изъ Сосновки, какое впечатлѣніе сдѣлала на тебя желѣзная дорога, а потомъ Петербургъ?",

"Мнѣ показалось страннымъ такъ быстро ѣхать безъ лошадей, и свистки пугали меня; но мама объяснила мнѣ, что въ этомъ не заключается ничего сверхъестественнаго и ужаснаго; и хотя я не могла понять, какимъ образомъ паръ можетъ передвигать вагоны, я на слово вѣрила мамѣ, и скоро успокоилась."

"А Петербургъ очень понравился тебѣ?"

"Да," я была поражена этимъ множествомъ широкихъ улицъ и громадныхъ домовъ, и мнѣ больше всего понравилась Нева; я, до тѣхъ поръ, видѣла только нашу маленькую рѣчьку въ Сосновкѣ, и никогда не воображала, что можетъ быть столько воды за-разъ; но съ другой стороны, шумъ мостовой, толпа людей ходящихъ и ѣздящихъ по улицамъ, произвели на меня непріятное впечатлѣніе и наводило страхъ. Знаешь, Катя," прибавила, улыбаясь, Поля, "ты будешь смѣяться надо мною, но я до сихъ поръ не люблю городовъ. Мнѣ тѣсно и душно въ нихъ и всегда такъ тянетъ на чистый воздухъ, туда, гдѣ больше зелени и меньше людей."

"И меня тоже, когда наступаетъ лѣто," сказала Катя; "но зимою лучше въ городѣ. Что же было дальше, Поля? Изъ Петербурга куда вы поѣхали?"

"Прямо въ Швейцарію, на Женевское озеро; на дорогѣ останавливались мы въ Берлинѣ, который у меня постоянно смѣшивался въ головѣ съ Петербургомъ, и я никакъ не могла дать себѣ яснаго отчета, что видѣла въ первомъ, и что въ послѣднемъ, за исключеніемъ опять-таки Невы, красивѣе, которой нѣтъ ни одной рѣки въ Европѣ. Великолѣпныя гостинницы, въ которыхъ мы стояли, удивляли меня и превосходили своею роскошью всѣ тѣ замки и дворцы волшебныхъ сказокъ, которые я представляла себѣ, сидя въ избѣ у Ѳедота; но мнѣ все еще было неловко и страшно въ этой обстановкѣ; я не понимала по-нѣмецки, со всякою бездѣлицею должна была обращаться къ мамѣ, и безпрестанно плутала въ длинныхъ корридорахъ и проходахъ гостинницъ, не умѣя отыскать нашъ номеръ. Я рада была, когда мы пріѣхали на Женевское озеро и поселились между Монтре и Вильневомъ въ маленькомъ, уютномъ домикѣ, подлѣ самаго озера. Кромѣ насъ, въ немъ жило всего два семейства, одно нѣмецкое, а другое швейцарское, и это были такіе простые и добрые люди, что мы очень скоро съ ними познакомились, и я перестала дичиться ихъ. Въ нѣмецкомъ семействѣ была дѣвушка моихъ лѣтъ, въ швейцарскомъ -- мальчикъ нѣсколько моложе. Амаліи -- такъ звали нѣмку -- чрезвычайно хотѣлось воспользоваться своимъ пребываніемъ въ Монтре, чтобы сдѣлать успѣхи во французскомъ языкѣ, и она постоянно говорила по-французски съ швейцарскимъ мальчикомъ Альфредомъ и, какъ мама утверждала, страшно коверкала французскія слова, нисколько этимъ не стѣсняясь. Видя передъ собою такой примѣръ, и я сдѣлалась храбрѣе, и начала со своей стороны практиковаться. Воображаю, какъ~комиченъ былъ нашъ разговоръ, и какъ хорошъ былъ Амаліинъ нѣмецко, а мой русско-французскій языкъ; но такъ какъ Альфредъ очень полюбилъ насъ, то терпѣливо исправлялъ наши ошибки, и старался отгадать смыслъ нашихъ фразъ, когда онѣ становились уже черезъ-чуръ непонятны. Онъ былъ моимъ первымъ и лучшимъ учителемъ, и я больше всѣхъ обязана ему моими успѣхами. И если бы ты знала, милая Катя, какъ было у насъ хорошо: прелестное Женевское озеро доходило до самаго нашего садика, и волны его ударялись о каменную низенькую стѣну, которая отдѣляла этотъ послѣдній отъ него; рядомъ съ нашимъ домикомъ тянулись виноградники; сзади и противъ насъ возвышались такія чудныя, высокія горы; когда небо было чистое, то верхушки ихъ отчетливо обрисовывались на голубомъ фонѣ, а когда находили тучи, то нельзя было не смотрѣть, какъ онѣ то подымались до самой вершины горы, то -низко спускались, доходя почти до крыши домовъ, и быстро бѣжали, поперемѣнно открывая и закрывая то одну часть пейзажа, то другую."

"Это должно быть очень любопытно," сказалъ Саша, "и я не могу представить себѣ, чтобы облака и тучи, которыя такъ далеко отъ насъ, казались бы такъ близкими, какъ ты говоришь."

"Въ томъ-то и дѣло," возразила Поля, "что онѣ совсѣмъ не такъ далеко, какъ намъ кажется на ровномъ мѣстѣ, гдѣ мы не можемъ судить о томъ, спускаются ли онѣ или нѣтъ, но въ горахъ сейчасъ видно, гдѣ они; высоко или низко, и потому можно знать, скоро ли пойдетъ дождикъ."

"Сколько времени жили вы въ вашемъ маленькомъ домикѣ на берегу озера?" спросила Катя.

"Около двухъ мѣсяцевъ, послѣ чего мы переѣхали на зиму въ Лозанну. Въ это время, благодаря Альфреду и Амаліи, я настолько выучилась по-французски и по-нѣмецки, что могла уже брать уроки у учителей и понимать ихъ. Помнишь, Катя, какъ мнѣ хотѣлось учиться читать, когда вы взяли меня къ себѣ, и съ какою жадностью я слушала твои разсказы о томъ, что ты находила въ своихъ книгахъ? Я и тогда предчувствовала, что есть многое, чего и не подозрѣваютъ наши мужички, а мнѣ такъ хотѣлось побольше знать."

"Да; а помнишь, какъ хорошо и стала учить тебя?" спросила Катя, и засмѣялась при этомъ воспоминаніи.

"А я плакала и думала, что неспособна выучиться грамотѣ," отвѣчала, улыбаясь, Поля; "но все-таки я тебѣ обязана всѣмъ. Не полюби ты меня, какъ полюбила съ перваго раза, ('два, ли я бы попала къ вамъ въ домъ; а не вздумай ты учить меня, можетъ быть и мамѣ не пришла бы эта мысль въ голову. И такъ, когда желаніе мое исполнилось, и я принялась за книги, то увидала, что онѣ еще гораздо интереснѣе, нежели я думала, и по мѣрѣ того, какъ я узнавала одно, мнѣ все хотѣлось знать дальше и больше, и я все яснѣе понимала такъ многое, надъ чѣмъ ломала себѣ голову въ прежнее время. Я до того увлеклась своими уроками, не смотря на просьбы и увѣщанія мамы, что мое здоровье снова пострадало отъ слишкомъ сидячей жизни и сильнаго умственнаго напряженія; и когда наступила весна, то вмѣсто возвращенія въ Россію, пришлось намъ ѣхать на воды и потомъ на морское купанье для укрѣпленія моихъ силъ."

"Такъ ты сама виновата, Поля," воскликнула Катя, "что вы не вернулись прошлаго года, какъ хотѣли, и что мы такъ долго не видались съ тобою!"

"Да, душенька моя; но не сожалѣй объ этомъ. Вторая зима, проведенная мною въ Швейцаріи, была мнѣ полезнѣе первой; я поняла, что съ моей стороны не хорошо пренебрегать своимъ здоровьемъ и тѣмъ давать новое безпокойство мамѣ, которая и такъ уже довольно испытала горя въ своей жизни, и я стала благоразумнѣе и удерживала себя. Теперь вы видите, какъ я поправилась, и мы опять проведемъ лѣто въ Сосновкѣ всѣ вмѣстѣ."

"И какъ это будетъ хорошо!" воскликнули Катя и Саша за-разъ.

"А теперь, Катя," сказала Поля, окончивъ свой разсказъ, "скажи мнѣ, что дѣлаетъ Ѳедотъ и его семейство, ты не можешь себѣ представить, какъ я буду рада ихъ видѣть."

"Ѳедотъ очень хорошо живетъ въ городѣ," отвѣчала Катя; "Арина вышла замужъ за управляющаго Никольскимъ, и имъ всѣмъ отлично. Но неужели ты такъ любишь ихъ, Поля, не смотря на ихъ дурное обращеніе съ тобою? "

"Конечно, Катя; вѣдь подумай, что я провела съ ними все свое дѣтство, и что они спасли меня отъ смерти."

"Это правда; но зачѣмъ они такъ принуждали тебя работать, и главное, зачѣмъ попрекали постоянно кускомъ хлѣба? Мнѣ мама часто говоритъ, что не слѣдуетъ даже вспоминать объ оказанной услугѣ, не только упрекать ею, если не хочешь, чтобы она потеряла всякое достоинство."

"Тебѣ твоя мама это говоритъ, Катя, и потому ты это знаешь; но Ѳедоту никто такъ не говорилъ, и ему некогда было самому додуматься до этого."

Катя убѣдилась, но только на половину.

"Еще, если они бы въ самомъ дѣлѣ много дѣлали для тебя," сказала она; "а то кормили- чернымъ хлѣбомъ и картофелемъ, и это считали такою великою милостью!"

"Но, Катя," возразила горячо Поля, "этотъ черный хлѣбъ и картофель доставался имъ съ гораздо большимъ трудомъ, чѣмъ вкусный обѣдъ твоимъ родителямъ, и потому они больше дорожили имъ. Я помню, какъ боялся всегда Ѳедотъ, что ему не хватитъ муки; какъ онъ радовался хорошему урожаю и огорчался дурнымъ все потому, что считалъ за первое счастіе не покупать хлѣба."

"Почему же онъ считалъ это такимъ счастіемъ, Поля? Вотъ мы всегда покупаемъ хлѣбъ."

"Потому что денегъ у него было мало, и онъ берегъ ихъ для уплаты податей и оброка, за неимѣніемъ которыхъ у него могли продать лошадь и корову -- его главное богатство. Онъ и сердился больше на меня, когда хлѣба было мало и ему приходилось плохо."

Катя серьозно задумалась. "Мнѣ никогда не приходило въ голову, Поля; но теперь я вижу, что ты нрава, и что нельзя судить крестьянъ такъ, какъ мы судимъ людей въ нашемъ положеніи."

"Ты очень счастлива теперь, сестра?" спрашивала въ то же время Александра Петровна свою невѣстку.

"Не могу найти словъ, чтобы выразить свое счастіе," отвѣчала Софья Ивановна, "свою благодарность Богу. Въ первые дни послѣ находки Поли, меня сильно смущалъ страхъ, чтобы дѣтство, проведенное ею съ крестьянами, не оставило въ ней дурныхъ слѣдовъ, чтобы потерянное время для ея образованія не было невознаградимо; а теперь, я убѣдилась, что это испытаніе послужило ей только къ пользѣ, и сдѣлало ее еще мягче и добрѣе, въ то время какъ съ ея прекрасными способностями и страстью къ ученью не трудно будетъ вернуть упущенное."

"Это въ самомъ дѣлѣ большое счастіе, сказала Александра Петровна; "на другую натуру такая жизнь могла бы подѣйствовать очень дурно; но въ Полѣ она не оставила ни малѣйшаго раздраженія; вся она въ тебя," прибавила Александра Петровна, съ нѣжностью смотря на Софью Ивановну, "и какъ желаю я, чтобы Катя походила на васъ обѣихъ!"

Немного осталось досказать о нашихъ героиняхъ. Поля никогда не могла полюбить городской жизни и ея удовольствій, и уступая ея желанію, Софья Ивановна проводила большую часть года въ деревнѣ, гдѣ Поля устроила школу для крестьянскихъ дѣтей и больницу. Онѣ часто гостили у Карташевыхъ въ Сосновкѣ, и Поля любила вспоминать о разныхъ мелочахъ своего дѣтства и своего перваго знакомства съ Катей. Эта послѣдняя хорошо училась, такъ-же какъ и Саша, и дружба ихъ съ Полей укрѣплялась съ каждымъ годомъ. Каролина Карловна раздѣляла всеобщую любовь къ Полѣ, и такъ свыклась съ семействомъ Карташевыхъ, что перестала скучать по Германіи, и только изрѣдка навѣщала своихъ родныхъ.

"Все къ лучшему," говорила часто Поля своей матери; "какъ знать, цѣнила ли бы такъ тебя и мою теперешнюю жизнь, если бы не прошла чрезъ иную! И навѣрное не понимала бы такъ хорошо бѣдныхъ людей, какъ понимаю ихъ теперь! Знаешь, мама, я нахожу, что наше главное преимущество предъ ними заключается не въ томъ, что мы богаче ихъ, а въ томъ, что мы имѣемъ больше досуга думать и любить другихъ, нежели они."

"Ты права, мой ангелъ; благословимъ же пути Господни, и сознаемъ, что Его премудрость выше нашей!"