Гленистэр смотрел на гавань, в которой мерцали огоньки судов, стоявших на якоре, и на скалистые горы, черневшие на фоне неба. Он вдыхал свежий воздух, пропитанный запахом моря, и кровь его юности вновь закипала в нем.
-- Чудесно, чудесно, -- пробормотал он. -- Это -- моя страна, моя родина, Дэкс. Тоска по северу -- она в моих жилах. Я расту. Я ширюсь.
-- Смотри, не лопни, -- предостерегает Дэкстри... -- Я видывал людей, пьяневших от горного воздуха. Не вдыхай слишком много зараз.
И он вновь занялся своей трубкой, отвратительный дым которой немедленно рассеял всякую возможность отравления чрезмерно чистым воздухом.
-- Фу, какая гадость, -- фыркнул Гленистэр... -- Тебя бы посадить в карантин.
-- Я предпочитаю пахнуть как мужчина, чем болтать как мальчишка... Ты оскверняешь часы раздумий разглагольствованиями о природе, а твои эстетические вкусы так слабо развиты, что ты даже не можешь оценить всей прелести хорошего табака.
Молодой человек рассмеялся, расправив широкую грудь. Он беспокойно потягивался и разминал мускулы; казалось, жизненные силы кипели в нем и рвались наружу.
Они стояли на набережной порта; у их ног покачивалась на волнах "Санта Мария", готовая отплыть в полночь. За их спиной спала древняя русская Упаласка, окутанная туманами Берингова моря. Там, где еще неделю тому назад кроткие, тихие туземцы сушили треску среди старых, брошенных бронзовых пушек, там теперь проносились, в своем стремительном беге, к новому Эльдорадо дикие орды золотоискателей. Они явились подобно туче саранчи и осели на берегу моря, выжидая вскрытия льда, преграждавшего им путь к вожделенному золотому руну -- к Ному, вновь открытой земле, где люди создавали себе богатство в одну ночь.
Мшистые пригорки, возвышавшиеся за деревней, были усеяны могилами людей, умерших во время прошлогоднего осеннего похода, когда по стране пронеслась страшная эпидемия. "Но что с того? Золото так и блестит в песке", -- говорили те, что выжили, и люди шли сюда толпами. В прошлом году, когда Гленистэр и Дэкстри покинули Ном, первого терзала жесточайшая лихорадка. Теперь же они возвращались на собственный участок.
-- Этот воздух возбуждает во мне животные инстинкты, -- вновь заговорил Гленистэр. -- Вдали от города я превращаюсь в дикаря. Во мне кипят первобытные страсти, жажда борьбы.
-- Что ж, может, нам и придется подраться.
-- Каким же это образом?
-- Да очень просто. Сегодня утром я встретил Мексико-Мэллинза. Помнишь старину Мэллинза? Того, что занял участок Диско-вери на Энвил Крике прошлым летом.
-- Как, того новичка, которого ребята хотели линчевать за незаконное присвоение участков?
-- Того самого. Помнишь, я рассказывал тебе, что я как-то вызволил его из скверной истории в Гаудалупе. Словом, замечаю я, что он толстеет, и все больше в одном месте, в области живота, и, кроме того, он носит бриллианты неприличных размеров. Смотрю я на его брюхо и говорю: "С чего это у вас середину так разнесло, Мексике?". -- "Процветаю", -- говорит. Потом тащит меня в темный уголок и бормочет: "Билл, я хочу отплатить вам за то, что вы сделали для меня в Моралесе". -- "Бросьте, -- говорю я. -- Это дело прошлое". -- "Нет уж, вы бросьте", -- отвечает он. Тут я вижу, что он настроен очень серьезно, и даю ему говорить. "Во сколько вы цените ваш участок?" -- "Трудно сказать, -- отвечаю я. -- Если добыча будет такая же, как прошлой осенью, там наберется добрый миллион". -- "А сколько вы думаете добыть за это лето?" -- "Если повезет, то тысяч, этак, на четыреста". -- "Билл, тут готовится чертовщина, и вам придется сторожить свой прииск изо всех сил. Не пускайте к себе никого, не то вам крышка". Мексико был так чертовски серьезен, что я прямо испугался. Ты ведь знаешь, он не из породы болтунов.
"Что все это значит?" -- говорю я. -- "Больше ничего не могу вам сказать, и так надеваю себе на шею петлю. Вы, Билл, честный человек, а я -- игрок, но вы когда-то спасли мне жизнь, и я не стану обманывать вас. Ради бога, не пускайте их на наш участок, вот и все". -- "Кого их? А на что у нас судьи, полиция?" -- говорю я. -- "Да, да, это все так. Едет сюда некий Мак Намара. Следите за ним. Больше ничего не могу вам сказать. Только не пускайте его на ваш участок". Вот и все, что он сказал.
-- Ба. Он с ума сошел. Хотел бы я посмотреть, как кто-нибудь полезет на наш "Мидас". Забавное было бы зрелище.
Сирена "Санта Марии" прервала их разговор. Хриплый вой ее прокатился по горам.
-- Пора на пароход, -- сказал Дэкстри.
-- Шш. Что это? -- прошептал Гленистэр.
Сначала они услышали какой-то шум на палубе парохода. Потом внизу на воде раздалось звяканье уключин и послышался приглушенный голос:
-- Стой. Стойте на месте.
Лодка вынырнула из тьмы и пристала к берегу; у ног собеседников какой-то человек вылез из нее и вскарабкался по трапу на набережную. А через минуту о берег ударилась еще одна лодка, по-видимому, преследовавшая первую.
Когда беглец оказался на одном уровне с Гленистэром и Дэкстри, последние, к вящему своему изумлению, увидели, что это -- женщина. Она задыхалась и неминуемо упала бы, если бы не Гленистэр, который подбежал и подхватил ее.
-- Не выдавайте меня им, -- задыхаясь, проговорила она.
Гленистэр повернулся в недоумении к товарищу и увидал, что старик направился к трапу, по которому карабкались преследователи.
-- Эй, вы. Погодите минутку. Ну, стойте, не то я въеду вам ногой в физиономию.
Голос неожиданно появившегося Дэкстри был резок, и в темноте он казался тем, кто смотрит снизу, высоким и страшным.
-- Не суйтесь. Эта женщина -- беглянка, -- сказал верхний из стоявших на трапе.
-- Сам вижу.
-- Она удрала из...
-- Молчите, -- перебил его другой. -- Вы хотите, чтобы все знали. Эй, вы, дурак проклятый, убирайтесь к черту. Лезьте, Торсен.
Человек этот говорил, и слова его не на шутку разозлили Дэкстри.
Торсен ухватился руками за деревянный настил набережной, пытаясь взобраться наверх, но старый золотоискатель наступил ему ногой на пальцы, и матрос с криком свалился, увлекая за собой людей, стоявших ниже его. Все они упали на берег.
-- Сюда, за мной, -- заорал матрос, карабкаясь на мол, которым кончалась набережная.
-- Советую вам улепетывать как можно скорее, мисс, -- заметил Дэкстри. -- Они сейчас будут здесь.
-- Да, да, идемте. Я должна попасть на "Санта Марию". Она скоро уйдет. Идемте, идемте.
Гленистэр рассмеялся, точно она сказала нечто очень остроумное, но не двинулся с места.
-- Стар я бегать, -- сказал Дэкстри, скидывая куртку, -- но я не прочь поразвлечься дракой, когда представится случай.
Его движения были легки и свободны, хотя девушка разглядела в сумраке его серебристые волосы.
-- Что вы этим хотите сказать? -- спросила она резко.
-- Поторапливайтесь, мисс. Мы поиграем с ними, пока вы не доберетесь до парохода.
Они подошли к сторожке и прислонились к ней спиной. Девушка последовала за ними.
Вновь прозвучал вой пароходной сирены, а потом послышалась команда: "Отдай концы!"
-- Мы опоздаем, -- прошептала девушка, и Гленистэру показалось, что опоздание было для нее страшнее, чем приближающиеся шаги преследователей.
-- Вы поспеете, -- резко бросил он ей. -- Вас еще, пожалуй, ранят, если вы тут останетесь. Бегите и не думайте о нас. Мы целый месяц подряд сидели на пароходе и молили судьбу послать нам какое-нибудь приключение.
Голос его был по-мальчишески весел, он как бы радовался предстоявшей драке. Не успел он договорить, как из темноты на них ринулись преследователи. Сначала можно было разобрать клубок сплетенных и кружащихся тел и глухие удары кулаков, потом клубок распался, и несколько силуэтов тяжело повалились на землю. Нападающие вновь ринулись в атаку; они сгрудились вокруг Дэкстри, но тот был неуловим. Он выворачивался с изумительной ловкостью, и каждый удар его попадал в цель. Он напоминал старого волка, щелкающего зубами. Тем не менее ему приходилось туго, так как темнота мешала ему правильно рассчитывать удары.
Гленистэр не двигался с места и наносил удары, только когда на него наступали.
Он смеялся довольным гортанным смехом, точно драка эта была для него не более чем развлечением, правда, несколько грубоватым.
Девушка содрогалась от страха, ибо грозное молчание нападавших пугало ее больше, чем самый отчаянный шум; тем не менее она не трогалась с места и стояла, прижавшись к стене.
Дэкстри не размерил удара и потерял равновесие. Противник его немедленно сцепился с ним, и они покатились по земле; сверху тотчас же навалился третий. Девушка издала подавленный крик.
-- Дай-ка я его ударю, Билл, -- прохрипел навалившийся сверху. -- Дай мне до него добраться.
Он занес ногу, обутую в тяжелый башмак и... разразился градом красноречивейших проклятий.
-- Дьявол, ты ударил меня. Но теперь-то уж он от меня не уйдет. Займись другим.
Союзник Билла пустился к остальным, согнувшись и размахивая руками. Он промчался мимо девушки, не заметив ее; она же слышала его хриплое дыхание. Он молча прыгнул на Гленистэра, который только что отбросил одного противника и отступил, чтобы избежать нападения другого. В это мгновение на него набросились сзади, и он почувствовал, что чьи-то руки обвивают его шею; одновременно нападающий стиснул ногами его ноги.
И тут девушка впервые поняла, что такое настоящая драка. Борющиеся поддавались взад и вперед, сплетенные в один клубок, в то время как остальные участники боя держались в стороне.
В течение нескольких минут, казавшихся бесконечными, они боролись, причем молодой человек все время пытался обхватить руками противника; наконец, оба ударились рядом с нею о стену, и она услыхала прерывистое дыхание своего защитника: матрос все сильнее сжимал его горло.
Страх парализовал ее. Никогда еще ей не приходилось видеть таких людей. Еще мгновение, и Гленистэр будет лежать на земле, они растопчут его, выбьют из него жизнь своими тяжелыми сапогами. Она поняла, что необходимо немедленно действовать. Страх покинул ее, дрожащие мускулы окрепли, и, еще не соображая, что делает, она приняла участие в свалке.
Матрос стоял к ней спиной. Она протянула руки и вцепилась ему в волосы; пальцы ее, напряженные как когти, поползли к его глазам.
И тут, впервые за все время борьбы, послышался крик.
Матрос заорал, охваченный внезапным ужасом, остальные подались назад. В следующее мгновение девушка почувствовала, что чья-то рука легла на ее плечо, и услыхала голос Дэкстри.
-- Вы не ушиблись? Нет? Ну, так идите; а то пароход уйдет.
Он говорил спокойно, но тяжело переводил дыхание. Девушка опустила глаза и увидела скрюченную фигуру матроса, с которым дрался Дэкстри.
-- Ничего, ничего. Он не ранен. Я уложил его японским приемом. Ну, торопитесь.
Они быстро побежали по набережной вместе с Гленистэром; им вслед неслось рычание матросов, воинственный пыл которых заметно охладел.
Не успели они взобраться по сходням "Санта Марии", как расстояние между пароходом и набережной стало увеличиваться.
-- Еле отделался, -- прохрипел Гленистэр, осторожно щупая свое горло, -- а все-таки было приятно.
-- Я видал взрывы паровых машин и снежные обвалы, не говоря уже о пустячном побеге из тюрьмы, но приятней этого развлечения не запомню ничего, -- подхватил Дэкстри с ребяческим воодушевлением.
-- Что вы за люди? -- нервно рассмеялась девушка.
Ответа, однако, не последовало.
Они повели ее в свою каюту на палубе, зажгли электричество и, мигая, оглядели друг друга и таинственную незнакомку.
Они увидели грациозную и привлекательную фигурку в изящной короткой юбке и высоких желтых ботинках.
Гленистэр первым делом обратил внимание на ее глаза; большие, серые, почти карие при электрическом освещении, эти глаза, полные жизни и интеллекта, быстро перебегали с одного мужчины на другого.
Волосы девушки были распущены и ниспадали блестящими, волнистыми прядями до самой талии. Никаких других следов только что пережитого ею волнения не было видно.
В глазах Дэкстри вспыхнул восторг.
-- Должен признаться, -- сказал он, -- такого молодца, как вы, я не встречал ни среди индейских женщин, ни среди белых. Ну, а в чем, собственно, было дело?
-- Вы, вероятно, думаете, что я совершила какое-нибудь ужасное преступление, -- сказала она. -- Это не так. Мне надо было непременно удрать с "Охайо" сегодня же ночью, но... по некоторым причинам завтра я вам все расскажу. Я ничего не украла, никого не отравила, право же, никого.
Она улыбнулась, и Гленистэр почувствовал, что он не может не улыбнуться в ответ, хотя ее туманные объяснения сильно озадачили его.
-- Ну что ж, пойду разбужу стюарда и найду вам пристанище, -- сказал он наконец. -- Только вам придется, пожалуй, поместиться в одной каюте с какой-нибудь женщиной; пароход страшно переполнен...
Ему показалось, что она дрожит.
-- Нет, нет, прошу вас, не делайте этого. Меня никто не должен видеть сегодня. Я знаю, я веду себя очень странно, но все это произошло так быстро, что я еще не пришла в себя. Я завтра вам все расскажу. Право же. Никто не должен видеть меня, а то все дело будет испорчено. Пожалуйста, подождите до завтра.
Она была очень бледна, и голос ее звучал напряженно и взволнованно.
-- Ну, разумеется, мы вам поможем, -- успокоил ее увлекающийся Дэкстри. -- Вы, мисс, не торопитесь с объяснениями. Нам нет никакого дела до того, что вы натворили. Нравственность -- не по нашей части, так как "севернее пятьдесят третьего градуса широты нет ни божеского, ни человеческого закона", как говорит поэт. И он прав, попал в самую точку, можно подумать, что он в самом деле знает, о чем он говорит. Тут всякий и каждый имеет право играть по своему усмотрению. У нас -- игра в открытую, и никаких ненужных вопросов.
Тем не менее девушка усомнилась в словах Дэкстри, заметив направленный на нее горящий взгляд Гленистэра.
Некоторая дерзость этого взгляда напомнила ей, в каком положении она находится, и яркий румянец залил ее щеки.
Она окинула его более внимательным взглядом, заметила его широкие плечи, непринужденную осанку, изящество и простоту всех движений его мускулистого тела.
Его лицо тоже показалось ей сильным и привлекательным; особенно поразили ее выдающийся подбородок, густые, слегка нависшие брови и подвижный рот, выражавший силу и своеволие. На всем лежал отпечаток исключительной энергии. "Да, он красив, -- решила она, -- тяжеловесной, мужественной, пожалуй, слишком животной красотой".
-- Вы хотите ехать зайцем? -- спросила она.
-- Я лично чрезвычайно опытен по этой части, -- сказал Дэкстри, -- но мне никогда еще не приходилось применять эти свои указания к ближнему. Что вы думаете деламть?
-- На сегодня она остается здесь, -- быстро проговорил Гленистэр.
-- Мы с вами спустимся вниз. Никто не увидит ее.
-- Нет, этого я не допущу, -- возразила она. -- Неужели не найдется местечка, куда бы я могла спрятаться?
Но они уговорили ее остаться в каюте и ушли.
После их ухода она долго сидела, сгорбившись, дрожа и глядя в упор пред собою. "Я боюсь, -- шептала она. -- Я боюсь. Куда я попала? Почему мужчины так смотрят на меня? Я боюсь. Ах, зачем только я взялась за это дело?" Наконец, она медленно поднялась. Душистый воздух каюты давил ее; ей захотелось выйти на свежий воздух. Она потушила электричество и вышла на палубу, где спустилась ночь. У перил чернели чьи-то силуэты, и она проскользнула на корму и спряталась за спасательной лодкой, где свежий воздух дул ей прямо в лицо.
Двое мужчин, которых она видела у перил, приближались, оживленно беседуя, и остановились подле того места, где она спряталась; услышав их голоса, она поняла, что пути к отступлению отрезаны и что ей надо сидеть неподвижно.
-- Как она тут очутилась? -- повторил Гленистэр вопрос Дэкстри.
-- Ба, а как они все сюда попадают. Как сюда попала "герцогиня", Черри Мэллот и прочие.
-- Нет, нет, -- ответил старик. -- Она не из этой породы. Она такая изящная, такая грациозная... слишком уж она хорошенькая...
-- То-то и есть -- слишком хорошенькая. Слишком хорошенькая, чтобы быть одинокой или быть иной, чем она есть.
Дэкстри сердито заворчал:
-- Эта страна вас совсем испортила, мой мальчик. Вы их всех мерите на один аршин. Кто знает, может быть, так оно и есть. Но эта -- не такая. Что-то в ней не то, а что именно -- не знаю.
-- У меня был предок, -- задумчиво заговорил Гленистэр, -- который занимался морским разбоем в вест-индских водах. Давно это было. Порой мне кажется, что я унаследовал его нрав. Этот пират является мне по ночам и нашептывает черт знает что. О, он был сущий дьявол, и кровь его, дикая и пламенная, бунтует во мне. Я сейчас слышу его голос, он шепчет мне что-то о боевой добыче. Ха-ха! Пожалуй, он и прав. Я сегодня дрался за нее, Дэкс, так же, как он дрался за своих избранниц у Мексиканского побережья. Она слишком красива, чтобы быть честной, а ведь "севернее пятьдесят третьего градуса широты нет ни божеского, ни человеческого закона".
Они двинулись дальше, а звенящий циничный смех все еще хлестал девушку; ей пришлось прислониться к ялику, чтобы не потерять сознание. Она сдерживалась из последних сил, кровь тяжело стучала у нее в ушах; потом она побежала к себе в каюту, бросилась на койку и забилась в безмолвной истерике; кулаками, в которые впивались ногти, она била подушку и смотрела в темноту сухими, опаленными болью глазами.