Мнение Фрэнка Росселя.
Клейтон продолжал стремиться к своей цели. Он решился просить законодательное собрание о дозволении невольникам искать законного удовлетворения за жестокие обиды, и, как необходимый приступ к тому, о праве быть свидетелями при судебных следствиях. Фрэнк Россель должен был поступить в члены следующего собрания, и потому Клейтон обратился к нему первому с целью убедить его принять участие в этом деле. Читатели наши, вероятно, не откажутся заглянуть в небольшую уединённую комнату, в конторе Фрэнка, где он по прежнему проводил холостую свою жизнь. Клейтон сообщил ему все свои планы и намерения.
-- Единственное и безопасное средство к постепенной эмансипации, -- говорил он, -- заключается в реформе закона; реформу эту должно, само собою разумеется, начать с предоставления невольнику законного права охранять свою личность. Нет ни малейшей пользы устанавливать законы для защиты невольника в его семейном быту, или в другом, каком бы то ни было его положении, пока мы не откроем ему пути, чрез который, в случае нарушения этих законов, можно будет помочь ему. Без этого главного условия, тысячи законов будут навсегда оставаться мёртвою буквою.
-- Я это знаю, -- сказал Фрэнк Россель. -- В целом мире не существовало ничего ужаснее нашего закона о невольниках. Его можно сравнить с бездонною пропастью угнетений. Никто так хорошо не знает это, как мы, адвокаты. При всём том, Клэйтон, знать это и ведать то, что надо делать для исправления зла -- две вещи совершенно различные.
-- Мне кажется особенной трудности не может быть там, чтобы знать, что надо делать, -- сказал Клейтон. -- Это очень просто: -- надобно идти прямо вперёд и вразумить общество; надобно переменить законы. Вот труд, который я назначил себе, и, Фрэнк, ты должен помочь мне.
-- Гм! Но дело в том, мой друг, -- я должен сказать тебе, без дальнейших объяснений, что ставить в щекотливое положение интересы Фрэнка Росселя -- совершенно не по моей части; откровенно говорю тебе, Клэйтон, что на это я не могу согласиться: нельзя. Ты знаешь, что подобная вещь будет весьма не по нутру нашей партии. Это было бы тоже самое, что осаждать крепость, из которой неприятель будет бить нас без всякого для себя урона. Если я поступаю в законодательное собрание, то по неволе должен держаться своей партии; я представитель моей партии, и потому не должен делать ничего такого, что могло бы поставить её в неприятное положение.
-- Но скажи, Фрэнк, по чистой совести и чести; неужели ты намерен подставить шею свою под такую петлю, как эта? неужели ты на всю свою жизнь будешь привязан к хвосту этой партии?
-- Не думаю, -- отвечал Россель. -- Петля со временем распустится сама собою, и тогда я потащу за собой всю партию. Что б рассчитывать на успех, нужно всем подчиняться.
-- Неужели же ты и в самом деле не имеешь другой цели в жизни, как только возвыситься в свете? -- спросил Клейтон. -- Неужели нет другой великой и доброй цели, которая имела бы в глазах твоих особенную прелесть? Неужели ты не находишь ничего возвышенного в героизме и самоотвержении?
-- Может быть и есть, -- сказал Россель после непродолжительного молчания, -- но, в свою очередь, и я тебя спрошу: есть ли и в самом деле что-нибудь возвышенное? Свет будет смотреть на меня, как на шарлатана. Каждый гонится за чем-нибудь существенным, и, чёрт возьми! Почему же и мне не следовать примеру прочих?
-- Человек не может существовать одним только хлебом, -- сказал Клейтон.
-- Во всяком случае, хлеб сам по себе -- вещь превосходная, -- возразил Фрэнк, пожав плечами.
-- Однако, -- сказал Клейтон, -- я не шучу, да и не желаю, чтобы ты шутил. Я хочу, чтобы ты отправился, вместе со мною, в самую глубь твоей души, туда, где нет волнения; хочу поговорить с тобой откровенно и серьёзно. Твой полушутливый тон не предвещает хорошего: он слишком стар для тебя. Человек, который принимает всё в шутку в твои годы, не обещает многого: что будет из него, когда ему стукнет пятьдесят? Ты знаешь, Фрэнк, что система невольничества, если мы не заменим её, поразит наше государство, как рак поражает человеческий организм.
-- Знаю, -- сказал Фрэнк, -- зародыш его уже давно развивается.
-- В таком случае, -- сказал Клейтон, -- если не для чего-либо другого, если не из гуманности к невольникам, то во всяком случае, мы обязаны сделать что-нибудь -- для пользы белых; потому что система эта влечёт нас к варварству с быстротой, какую только можно представить себе. Виргиния не только разорилась чрез неё, но совершенно погибла. Северная Каролина, мне кажется, пользуется завидною известностью, как самый невежественный и беднейший штат в целом союзе. Не думаю, чтобы во всей Европе нашлось государство, где бедное сословие несчастнее, порочнее и униженнее, чем в наших невольнических штатах. Система эта уменьшает у нас население. Более или менее способные люди из простого сословия ненавидят её. Они стремятся в какой нибудь штат, где можно иметь дело с людьми порядочными. С каждым годом сотни и сотни переселяются из Северной Каролины в западные штаты. А какая причина тому? Неестественная организация общества. Должно же наконец предпринять какие-нибудь меры к уничтожению этого зла. Должно же когда-нибудь сделать первый шаг к прогрессу; в противном случае, можно сказать, что мы ни к чему не способны.
-- Клэйтон, -- сказал Россель таким серьёзным тоном, к какому он не привык, -- я представляю тебе весьма важный и истинный факт, что мы не можем этого сделать. Люди, которые забрали власть в свои руки, решились держать её за собою, и они не дремлют. Они ни под каким видом не позволят сделать первый шаг к прогрессу, -- потому что не намерены расстаться с властью. Они не захотят потерять две трети голосов, которыми располагают: скорее они согласятся умереть. (Это выражение принадлежит Конституции Соединённых Штатов. Оно означает что три невольника равняются одному свободному человеку, относительно представительной части народонаселения). Подумай только о том, что система невольничества сохраняет целость по крайней мере двадцати четырёх миллионов долларов. Неужели ты полагаешь, что эти люди сколько побудь заботятся о несчастных белых, о гибели штата и тому подобном? По их понятиям, беднейшее сословие белых может убираться в ад, лишь бы им самим остаться в покое. Что же касается до разорения штата, то они думают, что этого несчастья нельзя ожидать при их жизни. Вот что нужно говорить. Эти люди владеют нами, -- тобою, мною. Они господствуют над каждым существом в этих Соединённых Штатах, они могут хлопнуть бичом над головой каждого почтенного человека от Мэна до нового Орлеана, и никто не должен восставать против такой наглости. Они управляют всем государством: армия, флот, государственная казна, государственные должности -- всё в их руках; и тот, кто хочет возвыситься, должен непременно подниматься по их лестнице. Другой лестницы для этой цели не существует. Во всех Соединённых Штатах нет интереса, на который они не имели бы влияния; нет общества, действия которого они не поверяли бы. Я тебе одно скажу, Клэйтон, -- вступать в борьбу с их влиянием -- то же самое, что утишить северный ветер горстью золы. Теперь, если была бы хотя малейшая надежда сделать что-нибудь доброе через твоё предприятие, -- если бы ты имел в виду хоть какой-нибудь успех; то, почему же? Я бы охотно принял твою сторону. Но в твоём предприятии я не вижу ни надежды, ни успеха. Учреждение невольничества не может быть изменено; и в таком случае почему же и мне не защищать его вместе с другими?
-- Почему же не может быть изменено? -- сказал Клейтон. -- Оно должно измениться, когда и природа вступает в бой против зла.
-- Не спорю; но только это длинная история; и, конечно, я перейду к тому, на чьей стороне окажется перевес ранее моей кончины. Тебе, Клэйтон, и всегда говорю правду; я не хочу обманывать тебя. Успех я обожаю; я не создан для поражения; я должен иметь власть. В поддержании системы невольничества заключается вся политика вождей нынешнего поколения. Они сопротивляются там, где дело касается их политики. Они должны распространять её по всей территории. Они должны поддерживать перевес своей власти во всей территории. Они должны поддерживать этот перевес, чтоб стать выше общественного мнения о человечестве. То, что ты называешь моральным чувством,-- чистейший вздорь! Весь мир соглашается и соглашался с существующим порядком вещей в нашем государстве. Правда, в настоящее время всё вопиет против невольничества; но сделай успех наши властелины,-- и вопль этот затихнет. Англия шумит теперь и хлопочет, по при малейшей неудаче невольников она будет кротка, как овечка. Известное дело, что люди всегда будут шуметь, когда нет возможности принудить их держать язык на привязи; но что касается до Англии, то ей во всякое время можно заткнуть рот хлопчатой бумагой. Она любит торговлю и ненавидит войну. Так точно затихнет и шум целого света против системы невольничества. Теперь, когда ты видишь, как переменчива и как обманчива человеческая натура, то стоит ли и храбриться! Весь род человеческий, вместе, не стоит, Клэйтон, какой-нибудь пуговицы, и самоотвержение на пользу человечества -- чистейшая нелепость! Вот мой взгляд на этот предмет.
-- Прекрасно, Фрэнк. Ты высказал откровенно, -- теперь моя очередь. Род человеческий, как ты говоришь, может быть чистейшею нелепостью, -- но долг каждого человека состоит в сознании, что он существует не исключительно для одного себя. Я не такого мнения. Я не обожаю успех, я не хочу обожать его. Если обстоятельства в жизни вызывают меня на совершение правого и благородного подвига, я не отстану от него до самой смерти; будет ли моё предприятие обещать успех или нет, -- мне всё равно.
-- С этим я совершенно согласен, -- сказал Россель, -- таких людей, как ты, Клэйтон, я уважаю. Ты представляешь собою героическую поэму, которая может служить иному развлечением в жизни. Полагаю, ты не рассердишься, если я скажу, что с своим предприятием ты страшно рискуешь своею популярностью?
-- Нисколько, -- сказал Клейтон. -- Я не на шутку боюсь, что рано или поздно, но ты будешь поставлен в самое затруднительное, безвыходное положение.
-- И прекрасно.
-- Разумеется; я знал, что ты скажешь прекрасно. Но скажи, пожалуйста, к чему ты поднимаешь столь трудное и многосложное дело? Почему бы тебе не начать ходатайства о воспрещении разъединять семейство? Об этом так много было шуму в Европе, да и в целом свете, что не мешало бы дать движение такому вопросу. Политические люди, по-видимому, намерены что-нибудь сделать по этому предмету. Это имеет приятный эффект и доставит издателям газет в северных штатах случай сказать несколько слов в наше оправдание. Кроме того, у нас есть много простосердечных людей, которые не любят, да и не умеют, заглядывать слишком глубоко в вещи подобного рода. Они увидят в этом возможность сделать что-нибудь действительное в пользу невольников. Если ты будешь просить об этом, то потянешь за собой толпу народа; тогда и я готов содействовать тебе. -- Ты знаешь, Фрэнк, очень хорошо, да к тому же я и сказал тебе, что бесполезно издавать подобный закон, не предоставив невольнику возможности приносить жалобу и свидетельствовать в суде против нарушения этого же самого закона.
-- Так, так, -- сказал Россель, -- но позволь предложить тебе ещё один вопрос. Можешь ли ты драться? Хочешь ли ты драться? Решишься ли ты вооружиться ножом и пистолетом и убивать каждого, кто пойдёт против тебя?
-- Разумеется, нет. Ты знаешь, Фрэнк, что я человек миролюбивый. Такие варварские средства не в моём вкусе.
-- В таком случае, любезный друг, ты не способен на реформу в южных штатах. Я рассказу тебе одну вещь, которую недавно узнал. Ты сделал некоторые замечания на публичном собрании в И...; эти замечания подняли страшный вопль, начало которого я приписываю Тому Гордону. Посмотри сюда. Заметил ли ты эту статью в газете "Голос Свободы"? -- сказал Россель, взглянув на груду бумаг, лежавших в беспорядке на письменном столе, -- Где эта статья? А! Вот она!
В то же время он передал Клейтону листок с эпиграфом: " Свобода и союз во веки веков нераздельны", и указал на заглавие: "Защитник аболиционизма".
"Граждане, берегитесь! Несколько дней тому назад мы имели удовольствие слышать заключительную речь в Вашингтонском Земледельческом Обществе. В этой речи оратор, мистер Эдвард Клэйтон, преднамереннно уклонился от своего предмета, чтоб сделать возмутительные и мятежные замечания на состояние законов, изданных для управления нашим невольническим населением. Приверженцам и защитникам наших учреждений время пробудиться! Замечания подобного рода, пущенные в народе беспечном и невежественном, непременно будут источником мятежей и восстаний. Этот молодой человек, как кажется, заражён ядом северных аболиционистов. Нам необходимо внимательно следить за образом действий таких людей. Единственное средство для сохранения неприкосновенности наших прав заключается в постоянной бдительности. Мистер Клэйтон принадлежит к одной из самых старинных и самых почтенных фамилий,-- обстоятельство, делающее его поведение тем более не извинительным".
Клейтон прочитал статью с свойственной ему спокойной улыбкой.
-- Кажется, я говорил весьма немного, -- сказал он, -- я только указал на увеличение пользы для нашего земледелия через кроткое обращение и распространение морального чувства между нашими работниками; а это, само собою разумеется, заставило меня коснуться закона о невольниках. Я сказал не больше того, что известно каждому.
-- Но разве ты не знаешь, Клэйтон, -- сказал Россель, -- что если человек имеет врага, или кого бы то ни было, питающего к нему злобу, то, делая замечания подобного рода, он даст ему в руки громадную силу против себя? Наш простой народ до такой степени невежественен, что находится в руках всякого, кто только хочет извлечь из него пользу. Это всё равно, что пчелиный рой; в нём можно поддерживать порядок ударами в металлический таз. Том Гордон завёл такой таз и намерен управлять простым народом. Он от природы имеет буйный характер, и не мудрено, что повлечёт за собою всю чернь. И потому ты должен беречься. Твои родные расположены в твою пользу; но случись что-нибудь, и они оставят тебя. Кто же тогда будет тебя поддерживать? Совещался ли ты с кем-нибудь?
-- Я говорил с некоторыми из протестантских духовных.
-- И, без всякого сомнения, -- сказал Россель, -- они обещали помолиться за тебя. Если ты получишь успех, они произнесут тебе похвальное слово. Послушай, Клэйтон, я, с своей стороны, вот что сделаю. Если Том Гордон будет нападать на тебя, я заведу с ним ссору и убью его, не подумав. Таких вещей я терпеть не могу, -- и мой поступок нисколько мне не повредит в отношении к моей партии.
-- Благодарю тебя, Россель; надеюсь, такого рода услуга мне не понадобится.
-- Любезный друг, -- продолжал Россель, -- вы, философы, имеете чрезвычайно ошибочное мнение на счёт смертоносного оружия. Им не следует пренебрегать в борьбе с людьми бездушными. Пара хороших пистолетов тебе не повредит; я не шутя говорю, Клэйтон, что ты должен носить пистолеты. Если враги твои узнают, что ты имеешь их при себе и, в случае крайности, намерен сделать из них употребление, они, поверь, будут держаться подальше. Жизнь ещё им не надоела. А я уверен, что в непродолжительном времени у нас поднимется порядочная суматоха. Том Гордон далеко хитрее, чем ты полагаешь; он записался в члены конгресса, и поверь,-- с его правилами он приобретёт много голосов. В конгрессе он наделает шуму; это наверное. Чтоб показать себя, чтоб дать некоторую известность своему имени, ему стоит только стать во главе крестового похода против аболиционистов.
-- После этого, нам нельзя ни свободно говорить, ни свободно рассуждать в нашем штате, -- сказал Клейтон, -- скажи, где же мы находимся?
-- Где мы находимся, любезный друг? Гм! Я знаю где; а если ты не знаешь, то узнаешь теперь. Свободно рассуждать? Конечно, мы можем обсуждать этот вопрос только с одной стороны, или, пожалуй, обсуждать со всех сторон всякий другой вопрос, кроме этого. Об этом предмете нельзя рассуждать свободно; тебе не позволят этого, пока владельцы невольников будут поддерживать свою власть. Неужели ты думаешь, что они расположены позволить этим несчастным, я говорю о белых, -- сбросить с своих глаз повязку, которая даёт возможность так легко водить их за нос? Сделай только они это и тогда придётся им страшно поплатиться. В настоящее время эти жалкие создания находятся в довольно безопасном неспокойном состоянии, так что партии могут действовать посредством их по своему произволу; у них есть голоса; остаётся только пользоваться ими. Они шумят, горой стоят за наши учреждения, потому собственно, что они величайшие невежи не знают, что более всего вредит им. И опять негры: -- это хитрый народ. У них такие длинные уши и так они пронырливы, что им всё известно, что бы ни говорили в кругу владетелей невольников; отсюда-то и старинная боязнь восстания. А это, Клэйтон, слово страшное! Негры, я тебе скажу, точно тёмный колодец, в котором не видно, что скрывается на дне.
-- По всему этому, -- сказал Клейтон, -- единственный способ, и притом самый безопасный, предотвратить восстание -- это реформа. Негры -- терпеливое племя -- они в состоянии долго переносить всякие обиды; им только стоит показать, что о них заботятся, -- и это уже будет самым действительным предотвращением бедствия. Если вы хотите восстания, то затворите этот предохранительный клапан: пар сам собою вырвется наружу. В настоящее время умы, так сказать, растут; а рост ничем не остановишь: нет силы, подобной росту. Я видел вяз, который расколол скалу потому только, что ему нужен был свет и воздух; и он пробил себе отверстие. Посмотри на аристократию Англии; почему она сохранила свою самостоятельность? Потому что знала, где и когда нужно уступить; потому что никогда и никому не мешала рассуждать; потому что снисходительно отступала в сторону перед силою возрастающего народа. Вот главная причина её существования по настоящее время, между тем как аристократия Франции раздроблена до атомов.
-- Любезный Клэйтон, -- сказал Россель, -- всё это совершенно справедливо и весьма убедительно; но тебе не убедить в этом нашу аристократию. Наши аристократы оседлали молнию, и намерены мчаться на ней, очертя голову. Они думают соединить Кубу с Сандвичевыми островами,-- и Бог весть, что хотят сделать! Хотят основать великую и могущественную невольническую империю; при чём Северные Штаты должны быть для неё тем же, чем была Греция для Рима. Мы будет управлять ими, а они -- доставлять для нас удобства жизни. В Южных Штатах очень хорошо умеют управлять народом. Мы ещё в колыбели начинаем изучать эту науку; у нас много свободного времени изучать её,-- нам больше нечего делать. Свободные штаты имеют свои фактории, торговые дома, училища и другие заведения для народного образования; и если мы достаточно осторожны, если мы не говорим им слишком ясно, куда завлекаем их, то они и не узнают, пока не попадут в нашу ловушку.
-- Прекрасно, -- сказал Клейтон, -- но ты исключил из своего расчёта ещё один элемент силы.
-- Какой же именно? -- спросил Россель.
-- Бога.