Возвращение Мили.
Посещение Клейтона и его сестры, как всё приятное в этом мире, имело свой конец. Клейтон был отозван к служебным занятиям и книгам, а Анна должна была сделать несколько летних визитов, предварительно, до приезда на плантацию Клейтона "в рощу Магнолий", где ей предстояло рассмотреть несколько планов относительно улучшения быта негров. Нина и Клейтон старались показать, что между ними не было окончательной помолвки, но в минуты разлуки для всех очевидно было, что для определения их отношений друг к другу не доставало именно только этого названия. Между Ниной и Анной образовалась самая искренняя дружба. Несмотря на то, что Нина почти ежедневно приходила в неприятное отношение с непогрешимыми взглядами Анны на вещи, что Анна в значительной степени обладала той похвальной наклонностью читать наставления, которая часто существует в самых отличных молодых леди,-- доброе согласие между ними никогда не нарушалось. Надобно, однако же, признаться, что неделю спустя после разлуки, Нина заметно скучала и не знала как убить время. Происшествие, которое мы сейчас расскажем, доставило ей некоторое развлечение и вместе с тем возможность открыть новую страницу в нашем рассказе. Однажды, после завтрака, когда Нина одна сидела на балконе, внимание её было привлечено громкими восклицаниями, раздававшимися с правой стороны господского дома, где расположено было селение негров. Взглянув туда, Нина, в крайнему своему изумлению, увидела Мили в средине многочисленной группы, осаждавшей её беспрерывными вопросами. Чтоб узнать, что это значило, Нина в ту же минуту сбежала с балкона. Приблизившись к группе, она с удивлением заметила, что голова её доброй старой Мили была перевязана, одна рука подвешена, и что сама она находилась в крайнем изнеможении.
-- Мили! -- вскричала она, подбегая к ней с непритворной любовью, -- что с тобой сделалось!
-- Ничего моя радость! Особливо теперь, когда я добрела сюда!
-- Но скажи, пожалуйста, что с твоей рукой?
-- Право ничего! В меня выстрелил один господин, но, благодаря Богу, не убил. Я не имела к нему злобы и вполне убеждена, что с его стороны несправедливо и неприлично обходиться со мной таким образом, взяла и убежала.
-- Пойдём ко мне, сию же минуту, -- сказала Нина, поддерживая старую няню, и помогая ей подняться по ступенькам балкона, -- какой стыд, какое варварство! Тихонько, Мили, не торопись! Как бесчеловечно! Я знала, что на этого человека нельзя положиться. Так это-то и есть хорошее место, которое он нашёл для тебя?
-- Точно так, -- сказал Томтит, бежавший в главе молодого поколения негров, с полотенцем, перекинутым через плечо, и с неочищенным ножом в руке, между тем, как Роза, старый Гондред и многие другие вошли на балкон.
-- Ах, Господи! -- сказала тётушка Роза, -- только подумать об этом! Зачем это богатые-то люди отпускают своих негров ко всякой дряни в услужение?
-- Ничего, -- сказал старый Гондред, -- это хорошо! Мили уж слишком зазналась; стала задирать свой нос через чур высоко. Удивляться тут нечему!
-- Убирайся ты прочь, старая язва! -- вскричала тётушка Роза. -- Я ещё не знаю, кто выше твоего задирает свой нос.
Нина, отпустив многочисленную свиту, сопровождавшую её до крыльца и состоявшую преимущественно из мальчишек и слуг, начала внимательно осматривать рану своей старой подруги. Пуля, действительно, слегка скользнув по руке, произвела однако же глубокую поверхностную рану, которая приняла воспалительное свойство, вследствие солнечного зноя и утомления во время перехода. Сняв перевязку с головы Мили, она увидела множество кровяных проселков от сильных и жестоких ударов.
-- Что это значит? -- сказала Нина.
-- Это удары, которые нанесены мне. Он был пьян, дитя моё, и не знал, что делал.
-- Как жестоко, как бесчеловечно! -- сказала Нина, -- посмотрите, -- продолжала она, обращаясь к тётушке Несбит, -- вот что значит отпускать людей в услужение!
-- Нина! Я, право, не знаю, что теперь делать, -- печально сказала тётушка.
-- Вы не знаете?! Ну, так я скажу, что надобно делать! Во-первых, нужно перевязать эти раны и успокоить больную, -- сказала Нина, суетясь около Мили, приготовляя перевязки и в тоже время, позвонив в колокольчик, чтобы подали тёплой воды.
-- Успокойся, Мили! Я всё сделаю; стоит только захотеть, и я могу быть славной нянюшкой, во всех отношениях.
-- Да благословит вас небо, дитя моё; мне становятся легче от одной уверенности, что я воротилась домой!
-- В другой раз ты не поспешишь бежать от нас, -- сказала Нина, начиная омывать и перевязывать раны. -- Теперь ты похожа на что-то; ты можешь лечь в моей комнате и отдохнуть.
-- Благодарю вас, милое дитя моё; но лучше будет, если я пойду в свою комнату; там-то уж я буду совершенно как дома, -- сказала Мили.
И Нина с обычною энергией проводила Мили, спустила шторы, уложила её в постель, покрыла шалью и, несколько раз пожелав ей уснуть и успокоиться, удалилась. С нетерпением ждала она минуты, когда Мили проснётся; до такой степени тревожило её положение больной и до такой степени она интересовалась узнать подробности её рассказа.
-- Какое бесчеловечие! -- сказала Нина, обращаясь к тётушке Несбит. -- Мы должны подать жалобу на этих людей, принудить их дорого заплатить за подобный поступок.
-- Ах, Нина! -- возразила тётушка Несбит, -- это будет стоить значительных издержек и бесполезной траты времени.
-- Ничего, -- сказала Нина. -- Я сейчас же напишу Клэйтону Я знаю, что он возьмётся за это дело с тою же горячностью, как и я. Он знаком с нашими законами и знает их применение.
-- Всё же, Нина, без издержек это не обойдётся, -- плачевным голосом сказала тётушка Несбит, -- я знаю по опыту, что одна беда влечёт за собой другую! Если Мили не воротится на место, я должна потерять плату за неё. А уж это одно стоит всех судебных издержек! На будущее время ей следует быть поосторожнее.
-- Ах, тётенька! Неужели и после этого вы хотите, чтоб Мили воротилась на место?
-- Конечно, хотя и очень жалею; уже и это обстоятельство я ставлю за большую потерю.
-- Тётенька, вы говорите, как будто кроме потери своей, вы о чём больше не думаете. Вы совсем не обращаете внимания на те страдания, которые ожидают Мили впереди.
-- Напрасно ты так полагаешь; я очень сожалею Мили, -- сказала тётушка Несбит, -- я ещё более буду сожалеть, если она долго прохворает. Согласись сама, при моём положении мне необходимо отдать куда-нибудь в люди женщину, которая для меня совершенно бесполезна.
-- Да, я узнаю её в каждом её слове, -- сказала Нина тоном негодования, выбежав из комнаты и тихонько заглянув в дверь Мили. -- Кроме себя, она никого не видит, никого не слышит, ни о чём не думает; до других ей вовсе нет дела. Как жаль, что Мили принадлежит не мне.
После двух-трёх часов укрепляющего сна, Мили вышла из комнаты довольно бодрою. Крепкая физическая организация и жизненные силы, постоянно находившиеся в превосходном порядке, давали Мили возможность переносить более обыкновенного. Нина успокоилась, убедившись, что нанесённые побои и рана не будут иметь дурных последствий и что через несколько дней Мили совершенно поправится.
-- Теперь Мили, -- сказала Нина, -- пожалуйста, расскажи мне, где ты была, и что за причина таких жестоких побоев?
-- Вот видите ли, моя милочка, я поступила в дом мистера Баркера, человека добрейшего, как уверяли меня; и действительно он был добрейший человек во многих отношениях. Но дело в том, дитя моё, на свете есть люди, которые, так сказать, состоят из двух половин -- из очень доброй и очень злой. К такому роду людей принадлежал и мистер Баркер. Нельзя сказать, чтобы он был пьяница, но уж если выпьет хоть безделицу, то сделается ужасно страшным и сердитым; в такие минуты на него ничем не угодишь. Жена у него была прехорошенькая, и сам он ничего бы, если б не рябины: они его безобразили, особливо в минуты бешенства! Сначала, знаете, всё шло хорошо, и я была чрезвычайно довольна. Но однажды он приехал домой такой сердитый, что никто ему не попадайся. В доме у него была другая женщина, с ребёнком, таким милашкой, что прелесть. Ребёнок этот играл обгорелой спичкой и нечаянно замарал одну из рубашек мистера Баркера, которые я гладила. Вдруг входит мистер Баркер, да как взбесится, как заревёт; просто, я вам скажу, волос стал дыбом! Я слыхала его крик, но такого, как при этом разе, не слышала! Он божился, что убьёт ребёнка, и думала, душа моя, что он это сделает. Малютка забежал за меня; я прикрыла его,-- ведь, детское дело, чем он виноват? Вот знаете, мистер Баркер ещё больше взбеленился; напустился на меня, схватил кожаный ремень, и, что есть силы, начал бить меня по голове. Я думала уже, что он убьёт меня; едва только подбежала к двери, толкнула из неё ребёнка прямо на руки Анны, которая в туже минуту и убежала. После этого, он набросился на меня, как настоящий тигр; изо рта бьёт пена, ревёт и мечется! Я вывернулась наконец и убежала; но в этот момент он схватил ружьё и пустил в меня заряд. К счастью, пуля только скользнула по поверхности кожи. Благодарение Богу, что он не раздробил мне руку! Уж я же, надо вам сказать, перепугалась! Впрочем, я бы не решалась бежать, если б знала, что жизнь моя в том доме будет вне опасности. Я бежала, что было сил, пока не достигла леса, где встретила несколько свободных негров, которые приютили меня я дали возможность отдохнуть денька два. Оттуда-то уж я по вашему приказанию пустилась прямо домой.
-- И прекрасно сделала, -- сказала Нина. -- Теперь, нужно сказать тебе Мили: я намерена подать на этого человека жалобу.
-- Ах, ради Бога, мисс Нина, не делайте этого! У него жена такая милая женщина, и к тому же он, мне кажется, вовсе не знал, что делал.
-- Нет, нет, Мили! Ты должна желать этого, потому что его заставят быть осторожнее с другими людьми.
-- В этом отношении, мисс Нина, я с вами согласна; что касается до моей обиды, то я не питаю к нему злобы.
-- О нет; он должен и за это ответить, -- сказала Нина. -- Я напишу мистеру Клэйтону и попрошу его совета.
-- Конечно, мистер Клэйтон добрый человек, -- сказала Мили. -- Худое он не назовёт хорошим, и во всяком случае поступит справедливо.
-- Да, -- сказала Нина, -- подобным людям должно внушить самым строгим образом, что закон не пощадит их за такое зверское обхождение. Пусть моя жалоба образумит их!
Нина немедленно вошла в кабинет и отправила к Клейтону длинное письмо, в котором, изложив все подробности дела, просила его, непосредственного содействия. Читателям нашим, бывавшим когда либо в подобных обстоятельствах, нисколько не покажется удивительным, что Клейтон видел в этом письме приглашение немедленно приехать в Канему. И действительно, спустя несколько часов после получения письма, он ещё раз сделался членом домашнего кружка. Он вошёл на балкон с величайшим восторгом и радостью.
-- Характер нашего штата и чистота наших учреждений, -- сказал Клейтон, -- вменяют нам в обязанность защищать тот класс народонаселения, которого беспомощность более всего требует нашей защиты. Мы должны смотреть на негров, как на несовершеннолетних детей, и потому всякое нарушение их прав должно быть преследуемо со всею строгостью законов.
Не теряя времени, он отправился в соседний город, где Мили находилась в услужении, и, к счастью, узнал, что главнейшие обвинительные пункты могли подтвердить белые свидетели. Женщина, которая нанята была Баркером для какого-то шитья, во время всей сцены сидела в соседней комнате; побег Мили из дома и выстрел, пущенный ей вслед, были замечены некоторыми рабочими. Поэтому, всё обещало хороший исход делу, и Клейтон смело приступил к нему.