Мужъ и отецъ.
Миссисъ Шельби уѣхала въ гости, и Элиза стояла на верандѣ, уныло слѣдя за удалявшимся экипажемъ; вдругъ чья-то рука опустилась на ея плечо. Она обернулась и веселая улыбка засвѣтилась въ глазахъ ея.
-- Джоржъ, это ты! Какъ ты меня испугалъ! Ну, я рада, что ты пришелъ! Миссисъ уѣхала на весь вечеръ; пойдемъ въ мою комнатку, тамъ намъ никто не помѣшаетъ.
Съ этими словами она повела его въ маленькую комнатку, выходившую на веранду; тамъ она обыкновенно сидѣла за работой и могла слышать зовъ своей госпожи.
-- Какъ я рада! Что же ты не улыбнешься? посмотри на Гарри, какъ онъ выросъ!-- Мальчикъ застѣнчиво глядѣлъ на отца изъ-подъ нависшихъ кудрей и крѣпко держался за юбку матери.
-- Видишь, какой красавчикъ!-- сказала Элиза, раздвигая его длинные локоны и цѣлуя его.
-- Лучше бы ему не родиться на свѣтъ!-- съ горечью проговорилъ Джоржъ,-- лучше бы и мнѣ самому не родиться.
Удивленная и испуганная этими словами, Элиза опустилась на стулъ, положила голову на плечо мужа и залилась слезами.
-- Перестань, Элиза, этр, конечно, не хорошо, что я такъ огорчилъ тебя, бѣдняжка,-- сказалъ онъ нѣжно,-- это очень нехорошо, ахъ, лучше если бы ты никогда не видала меня, можетъ быть, ты была бы счастлива!
-- Джоржъ! Джоржъ! Какъ ты можешь это говорить! Что такое случилось, какого несчастія ты ждешь? Мы были такъ счастливы до послѣдняго времени!
-- Да, мы были счастливы, дорогая,-- сказалъ Джоржъ.
Онъ взялъ ребенка къ себѣ на колѣни, пристально поглядѣлъ въ его красивые, черные глаза и провелъ рукой по его длиннымъ локонамъ.
-- Какъ онъ похожъ на тебя, Элиза! а ты самая красивая женщина, какую я когда-нибудь видалъ и самая лучшая изъ всѣхъ женщинъ, какихъ я зналъ. И все-таки я былъ бы очень радъ, если бы никогда не встрѣчалъ тебя, а ты меня.
-- О, Джоржъ, какъ это можно!
-- Да, Элиза, вездѣ горе, горе и горе! Моя жизнь горьче полыни. Я бѣдный, несчастный, пропащій человѣкъ; я погибну и тебя увлеку съ собой. Къ чему намъ пытаться что нибудь дѣлать, что нибудь узнать, быть чѣмъ нибудь? Къ чему намъ вообще жить? Я хотѣлъ бы умереть!
-- Ахъ, перестань, милый Джоржъ, это, право, грѣшно! Я знаю, какъ тебѣ было тяжело потерять свое мѣсто на фабрикѣ, знаю, что у тебя жестокій хозяинъ, но, пожалуйста, потерпи, можетъ быть, что-нибудь...
-- Терпѣть!-- перебилъ онъ ее.-- Точно я не терпѣлъ! Развѣ я сказалъ хоть слово, когда онъ пріѣхалъ и безъ всякой причины увезъ меня съ того мѣста, гдѣ всѣ были добры ко мнѣ. Я честно отдавалъ свой заработокъ до послѣдней копейки; и всѣ говорятъ, что я работалъ хорошо!
-- Да, это ужасно,-- сказала Элиза,-- но все-таки онъ вѣдь твой господинъ, не забывай этого!
-- Мой господинъ! А кто поставилъ его господиномъ надо мной? Я безпрестанно думаю объ этомъ -- какое право имѣетъ онъ распоряжаться мной? Я такой же человѣкъ, какъ онъ; я лучше, чѣмъ онъ; я знаю дѣло больше, чѣмъ онъ, я лучше могу вести хозяйство, я лучше его читаю, красивѣе пишу, и всему этому я научился самъ, безъ его помощи, научился наперекоръ ему. Послѣ этого какое онъ имѣетъ право обращать меня въ ломовую лошадь? Отрывать меня отъ работы, которую я могу дѣлать лучше его и приставлять къ такой, которую можетъ исполнить всякая лошадь? Онъ говоритъ, что рѣшилъ смирить и унизить меня, и онъ нарочно поручаетъ мнѣ самую тяжелую, низкую и грязную работу!
-- О, Джоржъ, Джоржъ, ты пугаешь меня. Ты еще никогда такъ не говорилъ. Я боюсь, что ты сдѣлаешь что нибудь ужасное. Я не удивляюсь, что ты сердишься, нисколько не удивляюсь, но будь остороженъ, умоляю тебя, ради меня, ради Гарри!
-- Я былъ остороженъ и былъ терпѣливъ, но вѣдь это идетъ съ каждымъ днемъ хуже и хуже. У меня нѣтъ силъ терпѣть больше. Онъ пользуется каждымъ случаемъ, чтобы оскорбить, помучить меня. Я думалъ, что если буду хорошо работать, меня оставятъ въ покоѣ, и у меня будетъ возможность въ свободное время почитать и поучиться; но чѣмъ больше я дѣлаю, тѣмъ больше работы онъ наваливаетъ на меня. Онъ говоритъ, что, хотя я молчу, но, онъ видитъ, что во мнѣ сидитъ бѣсъ и онъ его выгонитъ; ну, когда нибудь этотъ бѣсъ выскочитъ въ самомъ дѣлѣ и наврядъ-ли ему отъ этого поздоровится.
-- О, Господи, что же намъ дѣлать?-- жалобно спросила Элиза.
-- Вотъ что случилось вчера,-- снова заговорилъ Джоржъ.-- Я накладывалъ камни на телѣгу, а молодой барчукъ, мистеръ Томъ, стоялъ тутъ же и щелкалъ бичемъ такъ близко отъ лошади, что она пугалась. Я самымъ вѣжливымъ образомъ попросилъ его перестать. Онъ продолжалъ свое. Я опять попросилъ его, тогда онъ повернулся ко мнѣ и сталъ хлестать меня. Я остановилъ его руку, тогда онъ закричалъ, завизжалъ и побѣжалъ жаловаться отцу, что я его прибилъ. Тотъ пришелъ взбѣшенный и закричалъ, что покажетъ мнѣ, кто здѣсь господинъ. Онъ привязалъ меня къ дереву, нарѣзалъ прутьевъ и далъ ихъ барчуку, сказавъ, чтобы онъ билъ меня, пока не устанетъ. Тотъ такъ и сдѣлалъ. Я это ему припомню когда-нибудь!
Брови молодого человѣка мрачно сднинулись, въ глазахъ его засверкалъ такой гнѣвъ, что бѣдная женщина задрожала.-- Кто сдѣлалъ этого человѣка моимъ господиномъ, вотъ что мнѣ хотѣлось бы знать?-- проговорилъ онъ.
-- Я всегда думала,-- грустно проговорила Элиза,-- что я должна повиноваться моему господину и моей госпожѣ, иначе я не могу считаться христіанкой.
-- Для тебя это имѣетъ хоть нѣкоторый смыслъ; они съ дѣтства воспитывали тебя, кормили, одѣвали, баловали, учили, дали тебѣ хорошее образованіе,-- они имѣютъ нѣкоторыя права на тебя. Меня, наоборотъ, только били, колотили да ругали и въ лучшемъ случаѣ оставляли безъ вниманія. Чѣмъ я ему обязанъ? Я сторицею заплатилъ ему за свое содержаніе. Я не хочу больше выносить всего этого, нѣтъ, не хочу, повторилъ Джоржъ, нахмуривъ лобъ и сжимая кулаки.
Элиза дрожала и не говорила ни слова. Она никогда еще не видала своего мужа въ такомъ настроеніи. Тѣ кроткія правила нравственности, въ которыхъ она была воспитана, колебались передъ этой бурной страстью.
-- Помнишь маленького Карла, котораго ты подарила мнѣ?-- продолжалъ Джоржъ.-- Эта собачка была, можно сказать, моимъ единственнымъ утѣшеніемъ. Ночью она спала вмѣстѣ со мной, а днемъ всюду ходила за мной и такъ глядѣла мнѣ въ глаза, точно понимала, какъ мнѣ тяжело. На дняхъ я вздумалъ покормить ее объѣдками, которые нашелъ около кухонныхъ дверей; въ эту минуту вышелъ хозяинъ и сталъ говорить, что я кормлю собаку на его счетъ, что онъ не можетъ позволить всякому негру держать собакъ, и въ концѣ концовъ велѣлъ мнѣ навязать ему камень на шею и бросить его въ прудъ.
-- Ой, Джоржъ, ты этого не сдѣлалъ!
-- Нѣтъ, конечно! Онъ самъ это сдѣлалъ. Господинъ и Томъ бросали въ несчастную собаку каменья, пока она не потонула. Бѣдняжка! Она такъ грустно глядѣла на меня, точно хотѣла спросить, отчего я не спасаю ее. Меня высѣкли за то, что я не согласился ее топить... Ну, все равно! Хозяинъ скоро увидитъ, что я не изъ тѣхъ, кого можно смирить плетью. Придетъ и мой чередъ потѣшиться надъ нимъ!
-- Что ты хочешь сдѣлать? О, Джоржъ, не дѣлай ничего дурного! Если ты только вѣришь въ Бога и постараешься поступать хорошо, Онъ освободитъ тебя.
-- Я не такой хорошій христіанинъ, какъ ты, Элиза; у меня въ сердцѣ злоба. Я не могу вѣрить въ Бога! Зачѣмъ Онъ допускаетъ такія вещи?
-- О, Джоржъ, мы должны вѣрить! Миссисъ говоритъ, что какія бы несчастія съ нами ни случались, мы все-таки должны вѣрить, что Богъ все дѣлаетъ къ лучшему.
-- Хорошо такъ разсуждать людямъ, которые сидятъ на диванахъ и катаются въ каретахъ; пусть бы они побывали на моемъ мѣстѣ, небось, не такъ бы заговорили. Я радъ быть добрымъ, но у меня горитъ сердце, я не могу укротить его. И ты не могла бы, если бы была на моемъ мѣстѣ, ты и теперь возмутишься, когда я тебѣ все разскажу. Ты еще не знаешь главнаго.
-- Что же еще?
-- А вотъ что: на дняхъ хозяинъ сказалъ, что жалѣетъ, зачѣмъ позволилъ мнѣ жениться на женщинѣ изъ чужого имѣнія; что онъ ненавидитъ мистера Шельби и весь его родъ, потому что они гордецы и задираютъ передъ нимъ носъ, и я отъ тебя научился важничать; и еще онъ сказалъ, что не будетъ больше пускать меня сюда, и что я долженъ взять себѣ жену изъ его невольницъ и поселиться на его землѣ. Сначала онъ говорилъ все это такъ только, подъ сердитую руку, чтобы постращать меня; а вчера прямо велѣлъ мнѣ взять въ жены Мину и поселиться съ ней въ одной хижинѣ, иначе онъ продастъ меня на югъ.
-- Какъ же такъ? вѣдь ты женатъ на мнѣ, насъ вѣнчалъ священникъ совершенно такъ, какъ вѣнчаютъ бѣлыхъ?-- простодушно сказала Элиза.
-- Развѣ ты не знаешь, что рабъ не можетъ быть женатъ? По здѣшнимъ законамъ это не полагается: я не могу удержать тебя, какъ свою жену, если хозяинъ вздумаетъ разлучить насъ. Вотъ отчего я говорилъ, что лучше бы намъ съ тобой никогда не встрѣчаться, лучше бы мнѣ никогда не родиться; это было бы лучше для насъ обоихъ, и для этого бѣднаго ребенка лучше было бы не родиться на свѣтъ! Все это можетъ случиться и съ нимъ.
-- О, нашъ хозяинъ такой добрый!
-- Да, но какъ знать? Онъ можетъ умереть, и тогда нашего Гарри продадутъ Богъ знаетъ кому! Какая радость въ томъ, что онъ красивъ, уменъ и понятливъ? Повѣрь мнѣ, Элиза, каждое хорошее качество, каждое проявленіе даровитости въ твоемъ ребенкѣ мечемъ пронзитъ твою душу: все это настолько увеличиваетъ его цѣну, что тебѣ не удержать его при себѣ.
Слова мужа тяжело отозвались въ сердцѣ Элизы. Ей вдругъ представился сегодняшній торговецъ, она поблѣднѣла и съ трудомъ перевела дыханіе, точно будто ей нанесли смертельный ударъ. Она тревожно заглянула на веранду, куда ушелъ ея мальчикъ, наскучивъ серьезнымъ разговоромъ, и гдѣ онъ теперь преважно разъѣзжалъ на палкѣ мистера Шельби.
Она хотѣла разсказать мужу свои опасенія, но удержалась.
-- Нѣтъ, нѣтъ, у него довольно и своего горя.-- подумала она.-- Нѣтъ я не буду говорить, да вѣдь это же и неправда! Госпожа никогда не обманываетъ насъ.
-- Ну, Элиза, дорогая моя,-- печальнымъ голосомь сказалъ ея мужъ. Поддержись, не унывай и... попрощаемся; я ухожу.
-- Уходишь, Джоржъ? куда ты уходишь?
-- Въ Канаду, сказалъ онъ стараясь сохранить бодрость; когда я тамъ устроюсь, я постараюсь купить тебя -- это единственная надежда, остающаяся намъ. У тебя добрый господинъ, онъ не откажется продать тебя. Я постараюсь, Богъ дастъ, купить и тебя, и нашего мальчика.
-- О, какъ это ужасно! Тебя поймаютъ!
-- Нѣтъ, не поймаютъ, Элиза, я скорѣй умру, чѣмъ дамся имъ въ руки. Я или буду свободенъ, или умру.
-- Неужели ты самъ себя убьешь?
-- Нѣтъ, этого мнѣ не придется дѣлать, они сами убьютъ меня; но во всякомъ случаѣ живымъ они меня не продадутъ на югъ.
-- О Джоржъ, умоляю тебя, будь остороженъ. Не дѣлай ничего дурного; не накладывай на себя рукъ и не убивай никого другого. У тебя слишкомъ много искушеній, слишкомъ много, но ты удержись! Тебѣ, конечно, надо уйти, но уходи осторожно, осмотрительно; молись Богу, чтобы онъ помогъ тебѣ.
-- Хорошо, Элиза, теперь послушай, какой у меня планъ. Хозяинъ выдумалъ послать меня съ запиской къ мистеру Симмесу, который живетъ за милю отсюда. Идти туда надо было мимо васъ, и. онъ, конечно, былъ увѣренъ, что я уйду сюда и все разскажу. Онъ радъ случаю сдѣлать непріятность "Шельбинскому отродью", какъ онъ ихъ называетъ. Я вернусь домой покорнымъ, понимаешь, какъ будто все между нами кончено. Я уже сдѣлалъ нѣкоторыя приготовленія и нашелъ людей, которые помогутъ мнѣ; черезъ какую-нибудь недѣлю я исчезну. Молись за меня, Элиза. Можетъ быть, Господь Богъ услышитъ тебя.
-- Ахъ, Джоржъ, ты и самъ молись! Надѣйся на Бога, и тогда ты не сдѣлаешь ничего дурного!
-- Ну, хорошо, теперь прощай!-- сказалъ Джоржъ, сжимая руки Элизы и смотря ей прямо въ глаза. Они стояли молча, потомъ обмѣнялись нѣсколькими прощальными словами, потомъ раздались рыданья -- такъ прощаются тѣ, чья надежда на свиданье не крѣпче паутины,-- и мужъ съ женой разстались.