Заключение принцев дома Кондэ в Гавре далеко не походило на прежнее, испытанное ими в Венсенской тюрьме. Если что-нибудь может служить вознаграждением за лишение свободы, то следует сказать, что они обладали всеми возможными благами в крепких стенах замка, воздвигнутого Франциском Первым.
Прошло два дня после отъезда герцогини де Лонгвилль из замка Эвекмон. Победитель при Рокроа сидел за столом, имея по правую руку зятя, герцога Лонгвилля, по левую брата, принца Конти.
Теплые, живительные лучи весеннего солнца позволяли открыть единственное в крепкой башне окно. Перед глазами открывалась великолепная картина моря.
Но для узников все красоты природы становятся однообразными и утомительными, так что принцы, занятые обедом, не удостаивали даже взглядом величественную картину беспредельности. Да и к чему? Все волны да волны! Уж с этой стороны помощи не дождаться. Но они все же рассчитывали на помощь людей, не Бога.
А между тем, если бы они выглянули из окна, то увидели бы лодку, которая, распустив паруса, направилась из небольшой бухты прямо в город. Шла она с удивительной быстротой, способствуемой благоприятным ветром и течением.
Один из гребцов, наверное, привлек бы их внимание, потому что он не спускал глаз с башни Франциска Первого, хотя делал вид, будто следит за полетом чаек.
Принцу Кондэ, впоследствии известному под именем Кондэ Великого, минуло тридцать лет. Блеск его побед заставил простить ему народные возмущения. В ту эпоху немного было принцев с такими блистательными качествами, какими природа одарила Кондэ: он был учен, образован, умен; лицо его не имело правильной красоты, но носило отпечаток гениальности и отражало величие души. Безмерно было его честолюбие, потому что он чувствовал свою силу. Понятно, какой живой могилой казалась ему тесная темница, куда заключила его ненависть Мазарини и Анны Австрийской.
Принц Конти, двадцатичетырехлетний юноша, тоже преисполнен был честолюбия своего рода. Но сутулость, делавшая его почти горбатым, внушала ему робость, обрекавшую его на второстепенные роли. В ожидании кардинальской тиары он предавался наслаждениям эпикурейской жизни.
Что же касается герцога Лонгвилля, их кузена -- ему было около шестидесяти лет -- он был свеж, бодр и, главное, несмотря на седые волосы, большой волокита. До крайности ревновавший жену, тем не менее, он был влюблен в герцогиню Монбазон, каждый вечер аккуратно писал к ней аллегорические письма -- во вкусе Кира Великого и других модных романов круга прелестных жеманниц.
Госпожа Монбазон, надо признаться, насмехалась над седовласым любезником, но она не жалела трудов хвастаться тем, что в ее колесницу запряжен старый герцог; так она думала досадить своей прекрасной неприятельнице, у которой отняла даже любовь мужа.
Принцы почти закончили обед, когда вдруг раздался выстрел. Принц Конти подбежал к окну и перегнулся через него, вглядываясь в морскую даль.
-- Охотник застрелил чайку!
Но, не успев произнести эти слова, он быстро отскочил от окна.
-- Какой нахал! -- воскликнул он, вспыхнув от гнева.
-- Что случилось?
-- Неужели это часовой? Он прицелился в меня.
В ту же минуту раздался новый выстрел, и пуля ударилась в амбразуру окна.
-- Вот это уж не шутка, господа, теперь посягают на нашу жизнь! -- воскликнул принц Конти.
-- Тем более, -- подхватил герцог Лонгвилль, -- что наша порция сегодня была слишком постная. Это по приказанию двора, как говорит нам губернатор де Бар.
-- Я подозреваю, что господин де Бар достойный родственник своего кузена герцога де Бара, -- сказал Кондэ, -- нет такой подлости, перед которой они отступили бы. Наш де Бар наживает себе состояние из той суммы, что следует на наше содержание, точно как другой де Бар наживается от людей, которых рекомендует своему властелину.
-- Господа! -- воскликнул Конти, думавший только об угрожавшей ему опасности, -- посмотрите же, что это такое?
-- Ну что там такое?
-- Пуля прошла в стену и засела в камне, к ней что-то привязано. Это письмо.
-- А ведь, правда, -- подтвердил Кондэ, бросаясь к окну. Действительно, крошечная стальная цепочка качалась на пуле. Принц вытащил ее из камня и взглянул на море -- лодка и охотник исчезли.
-- Бьюсь об заклад, что это весточка от герцогини, -- сказал Лонгвилль.
Кондэ открыл медальон и нашел там клочок бумаги, где было написано несколько слов. Он сразу узнал, чей это был почерк.
-- Да, от нее, -- сказал он.
-- Читайте же скорее.
"Пускай один из вас притворится больным и потребует доктора".
-- Только-то? -- спросил Лонгвилль.
-- Ничего больше.
-- Благоразумнейший совет, -- сказал принц Конти, смеясь, -- надо торопиться, и я жертвую собой. Ступайте, зовите на помощь, кричите, что де Бар отравил обед, который был подан нам.
С этими словами молодой принц бросился в кресло и стал стонать и кривляться самым комическим и вместе тревожным образом.
-- Эй! Люди, идите сюда! -- закричал принц Кондэ, сотрясая дверь и стуча в нее кулаками и сапогами. -- Говорят вам, идите сюда!
Прибежал лакей и, полагая, что принцам угодно по окончании обеда прогуляться или разойтись по своим спальням, отворил обе половинки дверей и посторонился.
-- Доктора! Зови доктора! Да поспешай же, олух! Разве не видишь, мой брат умирает! Твой барин отравил его!
Слуга бросил испуганный взгляд на принца Конти, который корчился и ломался, чтобы лучше скрыть свой смех, и, ни слова не говоря, бросился бежать, забыв запереть за собой дверь.
Принц Кондэ последовал за ним, кричал что было силы, вызывая барона де Бара, который бежал уже на полных рысях и с набитым ртом; он тоже сидел за обедом, когда его вызвали.
-- Провалитесь вы совсем! -- закричал Кондэ. -- Посылайте скорее за доктором, принц Конти умирает по вашей милости.
-- По моей милости? Это почему?
-- Очень просто, Мазарини подкупил вас, чтобы избавиться от врагов.
-- Ваше высочество, клянусь же вам...
-- Докажите же, что это не так, посылайте скорее за доктором, а я поспешу к принцу.
Поспешно снаряжен был конвой из десяти солдат и трех лакеев и отправлен в город со строгим приказанием привести первого доктора, который случится ближе. Если, конечно, не найдут доктора Баги, состоящего на службе при тюрьмах.
-- Я уверен только в том, что сюда явится доктор, которого можно считать первым фрондером в королевстве, -- говорил принц Конти среди стонов и кривляний.
-- Поздравляю вас, любезный герцог, -- сказал Кондэ, -- еще несколько минут -- и вы увидите вашу супругу.
Герцог де Лонгвилль нахмурился и сказал:
-- Если бы мы жили во времена Ришелье, то, клянусь вам, господа, по милости этой сумасбродной повесы давно пришлось бы нам сложить головы на плахе.
-- Доктор идет! Доктор! -- раздались голоса на лестнице.
Принц Конти опять принялся разыгрывать свою роль, послушное эхо разносило под сводами башни его жалобные вопли.