Когда Актеон пришел на площадь, уже наступила ночь. Посреди горел большой костер, который зажигался, чтобы побороть мертвенный холод.
Сенаторы выносили кресла из слоновой кости к подножию ступеней храма, чтобы принять в присутствии народа гонца Ганнибала. Новость, что от Ганнибала прибыл вестник, распространилась по всему городу, и народ сбегался на Форо.
Актеон поместился подле сенаторов. Он не заметил среди них Алько. Значит, он находился во вражеском стане, и прибытие парламентера, должно быть, является последствием его свидания с Ганнибалом.
Один из сенаторов пояснил ему происшедшее. К городским воротам подошел один из неприятелей, невооруженный, с оливковой ветвью в руке. Он выразил желание говорить с Сенатом от имени осаждающих, а Собрание старцев нашло необходимым собрать весь город, чтобы народ принимал участие в столь важном совещании.
Спустя некоторое время, показалась вооруженная группа, в центре которой шел человек с открытой головой, без вооружения, держа в правой руке ветку символа мира.
Когда он проходил мимо костра, блеск пламени озарил его лицо, и на Форо поднялся ропот негодования. Его узнали.
-- Алорко!.. Это Алорко!..
-- Изменник!
-- Неблагодарный!
Многие хватались за мечи, над головами толпы замелькало несколько рук, вооруженных дротиками, но присутствие сенаторов сдержало вспыхнувший гнев.
Алорко приблизился, став лицом к сенаторам. Воцарилась тишина, прерываемая лишь треском полен костра. Все глаза были устремлены на кельтибера.
-- Среди вас нет Алько? -- начал он вопросом.
Все с удивлением огляделись. До сих пор не заметили его отсутствия.
-- Не ищите его, -- продолжал кельтибер. -- Алько находится в лагере Ганнибала. Он пожертвовал собою, и, рискуя умереть, явился несколько часов тому назад в палатку Ганнибала, чтобы со слезами умолять его сжалиться.
-- Почему же он не пришел с тобою? -- спросил один из старцев.
-- Он устыдился повторить условия, которые предлагают для снятия осады.
Воцарилась еще большая тишина. Все догадывались об ужасных требованиях.
К Форо стекались новые группы людей. Даже защитники города покидали стены и находились здесь, сверкая при блеске костра своими бронзовыми шлемами и щитами разнообразных форм: круглыми, овальными или в виде половинной луны. Актеон заметил Соннику.
-- Условия!.. Говори условия! -- кричали с различных пунктов Форо.
-- Помните, -- сказал Алорко, -- что то, что хочет предоставить вам победитель, является милостью, которую он вам дарует, так как с сегодняшнего дня он господин всего вашего: жизни и имущества.
Эта ужасная правда, сразив толпу, породила безмолвие.
-- Сагунт, который большею частью разрушен и окраины которого уже заняты войсками Ганнибала, будет взят у вас в виде кары, но вам будет разрешено выстроить новый город на месте, которое укажет вам Ганнибал. Все ваши богатства, заключающиеся как в общественной казне, так и в ваших домах, должны перейти к победителю. Ганнибал пощадит вашу жизнь, жизнь ваших жен и детей, но вы должны будете выйти из города на указанное вам место без оружия и лишь с двумя сменами платья. Я понимаю, что условия жестоки. Хуже умереть, хуже, чтобы ваши семьи стали добычей войны.
Алорко кончил говорить, но, несмотря на это, на Форо продолжало царить безмолвие, глубокое, зловещее безмолвие, похожее на свинцовое затишье, предшествуемое грозе.
-- Нет! Сагунтцы, нет! -- крикнул женский голос.
Актеон узнал в нем голос Сонники.
-- Нет! Нет! -- подхватила толпа, точно шумное эхо.
Все заволновались, перебегали из стороны в сторону, толкались охваченные бешенством.
Сонника исчезла, но вскоре Актеон увидел, что она вернулась на Форо в сопровождении группы людей: рабов, женщин и солдат, которые несли на своих плечах дорогую обстановку виллы, сложенную в амбарах; ларцы с драгоценностями, роскошные ковры, слитки серебра и шкатулки с золотым песком. Толпа глядела на это шествие богатств, не угадывая намерения Сонники.
-- Нет! Нет! -- повторяла гречанка, как бы говоря сама с собой.
Она была возмущена. Она видела себя покидающей город, лишенной всего имущества, кроме двух туник, обреченной нищенствовать по дорогам или, как рабыня, работать на полях, преследуемая дикими солдатами.
-- Нет, нет, -- энергично повторила она, прокладывая себе дорогу среди толпы, чтобы пробраться к костру, горящему в центре Форо.
Она была великолепна со своими рыжими распустившимися волосами, в тунике, изорванной в давке, с горящими глазами и с лицом Фурии. К чему богатства? К чему жить?..
Она подала сигнал, кинув в костер изображение Венеры из яшмы и серебра, которое принесла в собственных руках и которое скрылось в пламени, точно бревно. Те, которые пришли за нею, все несчастные и голодающие люди, с дикой радостью последовали ее примеру. В огонь кидались ларцы из слоновой кости, кедрового и черного дерева, причем, когда они ударялись о поленья, крышки отскакивали и рассыпались хранящиеся драгоценности: жемчужные ожерелья, нитки топазов и изумрудов, алмазные серьги, вся гамма драгоценных камней, которые сверкали некоторое время среди горящих головней, как великолепные саламандры. Затем в костер были брошены ковры, расшитые серебром покрывала, туники с золочеными цветами, золотые сандалии, кресла с ручками, изображающими львиные лапы, постели с металлическими украшениями, гребни из слоновой кости, зеркала, светильники, лиры, флаконы с благовониями, дорогие мраморные столики с инкрустациями; все великолепие Сонники. Костер увеличивался, и пламя его поднялось так высоко, что разбрасывало искры и пепел на крыши домов.
-- Ганнибал хочет богатств! -- кричала Сонника охрипшим голосом, казавшимся воплем. -- Идите сюда, кидайте в костер все, что у вас есть! Пусть африканец отвоевывает эти богатства у огня.
Но ей незачем было призывать. Многие из сенаторов, которые скрылись в первую же минуту смятения, возвращались на Форо, неся под своими белыми мантиями ларцы и бросали их в костер. Это было то, что принесли они из домов.
Над головами толпы переходили из рук в руки мебель и ткани, которые кидались в громадную жаровню, с каждым разом все выше вздымавшую свое пламя, увенчанное белым святящимся дымом.
Это было всесожжение в честь безмолвных и глухих богов, которые находились в Акрополе. Дома опустошались и все их украшения и богатства предавались огню. Мужчины молча, с мрачным видом отдавались жгучему инстинкту разрушения; женщины же, казалось, обезумели и с растрепанными волосами, с глазами, выходящими из орбит, плясали вокруг громадного костра, задевая его платьем, привлекаемые пламенем, опьяненные огнем, царапая себе ногтями лица, не отдавая отчета в том, что делали, и испуская проклятие. Наконец одна из них, как бы обезумев от этого адского хоровода, не будучи в силах противиться притяжению огня, прыгнула, упав в пламя. Мгновенно вспыхнуло на ней платье и волосы, и несколько секунд она горела, точно факел среди головней. Другая женщина кинула, точно мяч, своего ребенка, которого держала, крепко прижимая к высохшей груди, и вслед за тем сама прыгнула в средину пламени, как бы раскаявшись в преступлении и желая последовать за младенцем.
Огонь перешел на деревянные крыши домов Форо. Огненное кольцо охватывало площадь. Толпа задыхалась от дыма и жары.
На ступенях храма старцы поражали себя в сердце кинжалом. Умирающие передавали свое оружие ближайшему и, испуская дух, делали усилие, чтобы оставаться сидеть в своих креслах. Женщины хватали из костра горящие головни и, как вакханки, носились по Сагунту, поджигая двери, кидая головни на дощатые крыши домов.
Внезапно в высокой части города, там, где была сосредоточена атака осаждающих, раздался ужасающий шум, точно половина горы спустилась вниз. Стены были оставлены защитниками, собравшимися на Форо, и одна из башен, под которую карфагеняне в течение нескольких дней подводили подкопы, в конце концов рухнула. Одна из когорт Ганнибала, увидя свободным вход в город, бросилась в пролом. Он спешил со всеми своими силами.
-- Ко мне! Ко мне! -- кричала Сонника хриплым голосом. -- Это наша последняя ночь. Я не умру в огне. Хочу умереть, сражаясь...
Она, как фурия, помчалась в Форо, сопровождаемая Актеоном, который бежал рядом с ней, окликая ее, стараясь, чтобы она взглянула на него. Но красавица гречанка в своей ярости оставалась бесчувственной, точно подле нее находился незнакомый ей человек.
За ними в беспорядке следовала толпа всех тех, которые находились на Форо: вооруженные граждане, женщины, захватившие ножи и дротики, нагие подростки с копьями. При свете пожара они проносились, точно обезумевшее стадо, сверкая бронзовыми нагрудниками, шлемами и вооружением, обагренным кровью.
Они выступили из Сагунта через нижнюю его часть, направляясь при блеске пылавшего города против неприятельского лагеря.
Когорта кельтиберов, которая мчалась в Сагунт, была смята, разбита, истоптана ураганом отчаявшихся людей, которые неслись с опущенными головами. Но тут же они были остановлены новыми отрядами, разбились о ряды щитов.
Изнуренные долгой осадой, истощенные болезнями и голодом, сагунтцы не могли выдержать сражения. Кельтиберы же со своими мечами о двух остриях ранили немилосердно и под их ударами быстро погибала эта толпа обессилевших мужей, женщин и детей.
Актеон, сражаясь против солдат с лицом, защищенным щитом и высоко поднятым мечом, увидел как Сонника была поражена ударом ножа в череп и выронила свое оружие, судорожно вздрогнув прежде чем упасть.
-- Актеон! Актеон! -- крикнула она.
Она упала лицом на землю. Грек хотел бежать к ней, но в то же мгновение в ушах у него зашумело, точно на его череп обрушилась тяжелая масса, он почувствовал между ребрами холод железа, прорезывающего его тело, в глазах потемнело и он упал, точно низвергнутый в темную и бездонную пропасть...
Грек очнулся. На его груди лежала тяжесть, которая давила, как гора. Его тело не повиновалось ему. Он только смог с усилием открыть глаза, и смутно припомнил, почему он здесь.
Постепенно он начал различать то, что давило ему грудь. Это был труп огромного солдата. Актеон вспомнил, что он, кажется, вонзил свой меч в тело этого воина в то самое мгновение, когда почувствовал, что погружается в темную и таинственную ночь.
Он посмотрел вокруг. Красноватый отблеск, точно свет бесконечной утренней зари, озарял на земле кинутые оружия и силуэты трупов.
В глубине пылал город. Обезображенные здания выступали темными пятнами на завесе пламени, которое своим колеблющимся светом как бы колыхало стены Акрополя.
Актеон вспомнил все. Этот город был Сагунт. Оттуда доносился рев победителей, которые бежали по улицам, покрытые кровью, поджигая еще уцелевшие дома, разъяренные уничтожением всех богатств и в своем негодовании ранящие и убивающие тех, кого встречали по пути.
Грек понял, что он не умер, но умирает. Он это чувствовал по страшной слабости, которая овладела им, по смертельному холоду, который пробегал вдоль его тела, но сознание, которое угасло и было лишь слабым проблеском...
А Сонника? Где Сонника?.. Сделав величайшее усилие, он поднял голову от земли, и волна теплой и липкой жидкости залила его лицо. Это была последняя кровь.
Ему показалось, что он видит черного кентавра, который мчится по трупам и, глядя на пылающий город, хохочет с адской радостью.
Он проехал подле него. Копыта его лошади вонзились в труп кельтибера, лежащего на его груди. В предсмертной агонии греку показалось, что он узнал всадника при свете зарева.
Это был Ганнибал, с обнаженной головой, охваченный бешенством торжества, скачущий на черном, как ночь, коне, который, казалось, заразившись исступлением всадника, ржал, лягая трупы и размахивая своим хвое том над останками сражения. Греку он показался воплощением адской ярости, исходящей из его души.
Актеон смутно, как туманное видение, заметил лицо Ганнибала, озаренное улыбкой высокомерия и жестокого удовлетворения; величественное и свирепое лицо.
Он улыбался, видя, что город, который держал его восемь месяцев у своих стен, стал наконец его собственностью. Теперь он мог развернуть свои смелые замыслы.
Грек не видел более. Он стал погружаться в вечную ночь...
Ганнибал промчался вокруг города и, заметя, что со стороны моря загорается фиолетовое сияние предрассвета, приостановил своего коня, взглянул на восток, и, протянув руку, словно желая воздеть ее над лазурью, которая замыкала горизонт, угрожающе воскликнул, как бы взывая к невидимому врагу прежде, чем напасть на него.
-- Рим!.. Рим!..
Первое издание перевода: Полное собрание сочинений / Висенте Бласко Ибаньес; При ближ. уч. З. Венгеровой и В.М. Шулятикова. Т. 1-15. - Москва : Соврем. пробл., 1910-1912. - 15 т.; 20. [ Куртизанка Сонника : Роман / Пер. с исп. Ольги Семеновой]. - 1911. - 287 с.