Случаи из жизни сумасшедшего дома
В палатах очень мало занятий, за которыми можно скоротать время. Вся одежда в приюте сшита руками пациенток, но шитье не слишком занимает ум. После нескольких месяцев в заключении мысли о внешнем мире начинают слабеть, и все, что несчастные могут делать — это сидеть и думать о своей безнадежной судьбе. На верхних этажах открывается хороший вид на плывущие по реке паромы и Нью-Йорк. Не раз я пыталась представить себе, глядя в просветы между решеток на слабо мерцающие огни города, что бы я чувствовала при этом, если бы некому было освободить меня отсюда.
Я наблюдала, как пациентки стоят возле окон и страждущим взором смотрят на город, на улицы которого они, скорее всего, уже никогда не выйдут. Он значил для них жизнь и свободу; он был так близко, и все же даже небеса не так далеко от преисподней.
Тосковали ли женщины по дому? Исключая самые безнадежные случаи, они все осознавали, что заперты в стенах приюта для умалишенных. Единственным их непреходящим желанием было желание освободиться, вернуться домой.
Одна несчастная каждое утро говорила мне:
— Сегодня ночью мне снилась моя мама. Думаю, она придет сегодня и заберет меня домой.
Эта единственная мысль, эта мечта никогда не покидала ее, хотя она содержалась в приюте уже около четырех лет.
Сколько загадок таит в себе безумие! Я видела больных, чьи уста были навеки скованы абсолютным молчанием. Они живут, дышат, едят; человеческий облик на месте, но нечто такое, без чего может существовать тело, но что не может существовать без тела, угасло в них. Я задавалась вопросом, кроется ли за этим молчанием что-то, о чем нам никогда не узнать, или там совершенная пустота.
Не менее печальны случаи, когда пациенты постоянно разговаривают с невидимыми собеседниками. Я видела, что они ничего не осознают об окружающей их реальности и всецело поглощены плодами своего воображения. Однако, как это ни странно, они подчинялись любому приказу, отданному им, так же, как собака подчиняется командам хозяина. Одним из самых ужасных заблуждений страдала голубоглазая ирландская девушка, которая верила, что ее душа навеки проклята за некий совершенный ею поступок. Днем и ночью она жутко кричала:
— Я проклята на веки вечные! — и это вселяло ужас в мою душу. Ее агония казалась частью адских мучений.
Когда меня перевели в седьмое отделение, я еженощно была заперта в палате с шестью безумными женщинами. Две из них, кажется, совсем никогда не спали и бредили всю ночь. Другая выбиралась из кровати и бродила по палате, ища кого-то, кого она хотела уничтожить. Я не могла перестать думать, как она может в любой момент с легкостью наброситься на кого-то из пациенток. Это вовсе не помогало сделать ночной отдых более спокойным.
Женщина средних лет, которая всегда сидела в одном и том же углу комнаты, имела странную причуду. У нее было несколько газетных страниц, и с них она постоянно зачитывала самые удивительные вещи, какие мне доводилось слышать. Я часто садилась неподалеку от нее и слушала. Правдивые истории и выдумки мешались в ее речи.
Пока я была в приюте, я видела одно-единственное письмо, переданное пациентке. Это вызвало сильный интерес у остальных. Все больные жаждали хоть каких-то новостей из внешнего мира, так что они собрались вокруг той, которой повезло получить весточку, и засыпали ее вопросами.
Посетители вызывают не меньше интереса и столько же радости. Мисс Мэтти Морган из седьмого отделения однажды играла на фортепиано, чтобы развлечь пришедших с визитом. Они спокойно окружили ее, пока кто-то не сказал, что она — пациентка.
— Сумасшедшая! — зашептались они и поспешили уйти прочь, оставив ее в одиночестве. Она была очень удивлена и возмущена этим. Мисс Мэтти, вместе с несколькими обученными ею девушками, украшала вечера в седьмом отделении песнями и танцами. Иногда доктора присоединялись и танцевали с пациентками.
Как-то раз, спустившись вниз в час обеда, мы услышали тихий и слабый плач на цокольном этаже. Все отметили это, и вскоре мы выяснили, что там был ребенок. Да, ребенок. Подумайте об этом — маленький, невинный младенец, рожденный в этом ужасном месте! Я не могу представить себе ничего более страшного.
Посетительница, пришедшая однажды, принесла на руках свое дитя. Мать, разлученная со своими пятью отпрысками, попросила разрешения подержать его. Когда посетительница собралась уходить, больная утратила самообладание от горя и умоляла оставить ей ребенка, которого она уже считала своим собственным. Это взволновало пациенток сильнее, чем любое другое запечатленное мной событие.
Единственное развлечение, если это можно так назвать, доступное пациенткам, — это катание раз в неделю, когда позволяет погода, на карусели. Это хоть какая-то перемена, так что они принимают ее с большим удовольствием.
Тихие пациентки трудятся в прачечной, делают жесткие щетки и матрасы. Они ничего не получают за это, но хотя бы могут проголодаться за время работы.